Статья изъ воспоминаній Фелиціи.
Жанлисъ.
‘Встникъ Европы’, No 7, 1805
Статья из воспоминаний Фелиции, Жанлис Мадлен Фелисите, Год: 1805
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Молодые люди не умютъ употреблять въ пользу ни ума своего, ни денегъ: то и другое они расточаютъ безразсудно, желая только забавляться, блистать, нравиться. Розница между человкомъ съ истиннымъ достоинствомъ и между человкомъ остроумнымъ, есть та, что первой дары Природы старается: употребить въ свою пользу, другой совсмъ о томъ не думаетъ. Вообще мы имемъ чрезвычайное отвращеніе отъ прилжанія, нтъ сомннія, что совсмъ не забавно заниматься такими вещами у которыя требуютъ большаго вниманія отъ того, кто хочетъ имть о нихъ достаточное понятіе. Утомленіе душевное гораздо несносне утомленія тлеснаго. Лность ума, заставляющая насъ обманываться въ нашихъ склонностяхъ, длаетъ то, что она часто избираетъ для себя должности и занятія, не соотвтствующія нашимъ дарованіямъ. Сколько видимъ посредственныхъ стихотворцевъ и сочинителей разсказовъ, которые, можетъ статься, были бы славными Учеными, если бы попали на упражненія по своимъ склонностямъ!… Старинное воспитаніе, при которомъ требовалось отъ дтей извстнаго напряженія ума, имло передъ ныншнимъ то преимущество, что тогда заблаговременно пріучали заниматься отвлеченными предметами. Не могу утверждать ршительно, въ самомъ ли дл необходимо нужно знать языки Греческой и Латинской, чтобы умть хорошо писать на своемъ природномъ, но знаю на врное, что нтъ ничего полезне, какъ съ младенчества снискать навыкъ къ прилжному упражненію. Стараясь избавить дтей отъ трудовъ, длаемъ ихъ лнивыми, a часто легкомысленными — и навсегда, вмсто того, чтобы мучить дтей, погружая ихъ въ холодныя ванны, гораздо было бы лучше обуздывать пылкость ихъ характера, и умъ пріучать къ занятіямъ. Я знала одного отца, которой говорилъ осмилтнему своему сыну: ржь себ руку — и дитя повиновалось, этотъ самой отецъ не хотлъ маленькаго страдальца учить грамот, боясь изнурить его, и ожидалъ, пока сыну будетъ двенадцать лтъ, чтобы посадишь его за азбуку.
Если не принуждать дтей къ полезному чтенію, чмъ они будутъ заниматься? легкими стишками, романами, соблазнительными повстями. Посл такого воспитанія спросите ихъ, къ чему имютъ склонность? и получите въ отвтъ: ‘къ Лиmmepamyp!’ Но къ какой Литтератур? къ той ли, которая возвышаетъ душу, украшаетъ разумъ? Совсмъ нтъ, къ той, которая длаетъ стыдъ Авторству. Положимъ, что молодой человкъ читаетъ лучшіе стишки, лучшіе романы, лучшія повсти, однакожъ все желать должно, чтобы онъ снискалъ еще другія познанія, a особливо счастливой навыкъ защищаться вещами скучными.
Настоящее мое положеніе подало мн поводъ къ симъ разсужденіямъ. Я имю тяжбу, весьма важную для меня, соперникъ мой защищаетъ дло неправое и гнусное — вотъ все, что я знаю, но подробности тяжбы, способы защищенія и проч. и проч. мн совсмъ не извстны. Уже цлой годъ проходитъ, какъ я терплю муку, слушая разговоры о судебныхъ предметахъ, которые кажутся мн несносными, по причин моего невжества. Въ молодыхъ лтахъ я выучилась играть на восьми инструментахъ: теперь очень хотла бы, чтобы время, употребленное для искуства играть на семиструнной віоли, на волынк, на цимбалахъ и на мандолин, опредлено было для науки Судовднія. Не спорю, музыка есть вещь очень пріятная, но опасаюсь, чтобы противникъ мой не сказалъ мн съ колкою насмшкою того, что Лафонтеневъ муравей отвчалъ кузнечику:
Ты лтомъ плъ? я очень радъ,
Теперь изволь себ плясать.
Непріятно, крайне непріятно по недостатку нужныхъ свдній не знать того, что тсно сопряжено съ собственными нашими выгодами. Моя тяжба несносна для меня, и я каждую минуту забываю, что она — моя, досадую, когда заставляютъ меня писать чужія слова, a особливо, когда принуждена бываю посщать питомцевъ емиды. Мн казалось, что мой стряпчей долженъ бы съ покорностію благодарить меня за снизхожденіе, которое оказываю ему, соглашаясь поступать по его совтамъ, и что жъ? со всмъ напротивъ! Сіи люди, по моему мннію, до крайности неблагодарны. Ничего нтъ для меня несносне свиданій съ Судьями и Секретарями. Недостатокъ въ знаніи судебнаго порядка я стараюсь замнить точностію, и обыкновенно являюсь прежде всхъ у Г. Ф., человка умнаго и просвщеннаго, которой взялся имть попеченіе о моемъ дл. Я застаю его на един, ожидая, пока прідутъ другіе, мы, совсмъ не думая о тяжб, проводимъ время въ пріятныхъ разговорахъ. Тогда, забывъ о своей польз, я внутренно желаю, чтобы никто не помшалъ намъ, и весьма досадую, когда начнутъ являться приказные для того, чтобы заниматься собственнымъ моимъ дломъ, люди сіи мн кажутся несносными, и я рада бы бранить Г. Ф…., для чего онъ впускаетъ ихъ. Признаюсь, что роль моя бываетъ не очень забавна при сихъ свиданіяхъ. Начиная разсуждать о моемъ дл, я испытываю внезапное превращеніе и чувствую себя совершенно тупою, не могу ни доказывать, ни противорчить, тщетно стараюсь выговорить опроверженіе, и если осмлюсь сдлать какой нибудь вопросъ, то это для того, чтобы показать, что я не хорошо вслушалась, или не поняла, о чемъ идетъ дло. Вообще я прибгаю къ благоразумному средству — къ молчанію, между тмъ обо мн совсмъ забываютъ, a я равнымъ образомъ забываю о нихъ, и думаю совсмъ о постороннемъ. По окончаніи всего, то есть, спустя часа три, меня будятъ, и я ду домой, будучи крайне довольна, что умю такъ хорошо отправлять дла свои. Я утшала себя въ невжеств, воображая, что вс извстныя мн женщины, имющія свдніе въ длахъ судебныхъ, походятъ на теятральныхъ челобитчицъ, и что вс он крикливы, упрямы, смшны и надуты. Но скоро я лишилась сей утшительной увренности: на другой день, пріхавши: къ Г. Ф…, я застала y него людей мн незнакомыхъ, разговаривающихъ о дл, которое также мн было неизвстно. Видя, что присутствіе мое не мшало мн, я сла подл камина, съ намреніемъ дослушать ихъ матерію. На другой сторон подл камина сидла женщина, имвшая наружность благородную и привлекательную я также въ молчаніи слушала разговаривающихъ. Я сердечно пожалла, что она иметъ тяжбу, судя по ея виду, ни мало не похожему на челобитчину, и думала, что она столькоже, какъ и я, разуметъ дла судебныя, слдственно ни чего не понимаетъ изъ разговора. Спустя четверть часа, она начала говорить, я позавидовала ея кроткому тому и пріятному голосу, она отвчала на вс вопросы ясно, умно и основательно, я увидла свою ошибку, и слушала ее съ крайнимъ удивленіемъ, мои дарованія трепетали передъ ея свдніями. Для меня было непонятно, какимъ образомъ женщина столь любезная, съ такою пріятною наружностію, съ такими обширными знаніями, съ такимъ даромъ изъясняться краснорчиво, могла говорить о тяжбахъ? Я готова была отдать ей почтеніе, должное уму ея и достоинству, и сказать: ‘Вижу, что вы одарены всми способностями украшать собою общество, ваши тлодвиженія, голосъ, тонъ, увряютъ меня въ сей истин, не смотря на то, вы отличаетесь основательностію и знаніями, которыя сдлали бы честь всякому мущин. Благодарю васъ, что вы примромъ своимъ доказали мн возможность соединеній: столь рдкихъ, почти противныхъ, качествъ въ одной особ. Прискорбно мн, что не могу съ вами сравниться, но радуюсь, имя честь быть съ вами одного пола.’
Мн извстно имя сей рдкой и любезной женщины. Я видла ее только одинъ разъ, но никогда не забуду сего свиданія.