Статьи от издателя, редакционные заметки к статьям и иллюстрациям, уведомления, Жуковский Василий Андреевич, Год: 1810 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 32 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем: В двадцати томах

Т. 10. Проза 1807—1811 гг. Кн. 2.

М.: Языки славянской культуры, 2014.

СТАТЬИ ОТ ИЗДАТЕЛЯ, РЕДАКЦИОННЫЕ ЗАМЕТКИ К СТАТЬЯМ И ИЛЛЮСТРАЦИЯМ, УВЕДОМЛЕНИЯ

Статьи от издателя

Два слова от издателя

От издателей

Редакторские заметки к статьям и иллюстрациям

Изъяснение картинки

Редакторские заметки

Уведомления

СТАТЬИ ОТ ИЗДАТЕЛЯ

ДВА СЛОВА ОТ ИЗДАТЕЛЯ

Издатель имел удовольствие получить из Петербурга стихи: Надпись к портрету моего друга П. С. Он почитает за долг напечатать их в ‘Вестнике’, позволяя себе, однако, сделать поправку, которая, без сомнения, будет приятна и для самого автора. Вот стихи:

Багряная заря, румяный неба цвет,

Тень рощи, в ночь поток, сверкающий в долине,

Над печкой соловей, три грации в картине —

Вот все его добро… и счастлив он поэт!

Семен Ист…мин (*).

(*) В оригинале выставлено все имя.

В чем же состоит поправка? В безделице. Просим наших читателей переменить два слова и вместо имени, подписанного под стихами, Семен Ист… мин, прочесть просто: Иван Дмитриев¹, а в доказательство, что наше требование не безрассудно, развернуть второй том книги под заглавием: Сочинения И. Дмитриева, на 87 странице — там найдут они ту же самую надпись, напечатанную четкими бекетовскими литерами². Но каждому свое! Старый сочинитель написал янтарная заря, а новый отдает преимущество слову багряная — слава ему! Одним искусным маневром пера он взял в полон четыре прекрасные стиха, которыми рассудил наградить своего друга. Победа неоспоримая! Но — смеем прибавить — пример опасный! Что если какому-нибудь другому автору или самому же господину Ист…мину придет в голову переписать ‘Душеньку’ Богдановича, поставить в заглавии, вместо слова Душенька, другое, собственного рукоделья, например: Душечка, и выдать эту поэму в свет под своим именем… кто осмелится тогда заспорить? И титул оригинального автора не должен ли уступить титулу победоносного, так как иногда, к несчастию людей, право наследника короны уступает праву ее похитителя? Дело ясное! Но горе нашим писателям — и прозаистам, и стихотворцам — которых сочинения уже напечатаны и известны публике. Можно сказать, что они еще ожидают своих сочинителей или могут иметь множество новых, которые, в отношении к старым, будут то же, что многие из нынешних графов, князей и баронов в отношении к своим родоначальникам, с тою только разницею, что последние пользуются именем своих предков, не имея иногда их добродетелей, а первые будут пользоваться добродетелями своих праотцев, не имея их имени. Как бы то ни было, но теперь пускай кто хочет надеется на славу, а мы осмеливаемся утверждать, что слава — дым, и что стремиться за нею есть то же, что бежать во мраке ночи за летучим огнем, который заводит — в болото. И как узнать будущее? Кто, например, поручится, что нашему старику Ломоносову не назначено судьбою дойти до потомства под именем какого-нибудь Кубышкина, Мартышкина или Суеликова?

Едва лишь что сказать удастся мне счастливо,

Как древность заворчит с досадой:

Что за диво!

Я то же до тебя сказала и давно!

‘Смешна беззубая! Вольно

Ей после не прийти, невежде!

Тогда б сказал я то же прежде!’³

Эта эпиграмма написана недаром! Давно молодые стихотворцы обвиняют, и едва ли не справедливо, старых в том, что они родились ранее их, и завладевши лучшими поместьями на Парнасе, не оставили им почти ни одного свободного уголка, в котором могли бы они поместиться с семейством собственных своих стихов: баллад, шарад, дистихов, акростихов, сонетов, куплетов и так далее, от надписи к портрету до самой огромной эпической поэмы. Иные не довольствуются одними тщетными жалобами, но утешают себя за потерянное право старшинства некоторыми искусными похищениями. И кто, повторяю, может предузнать будущее? Откройте историю! Происшествия политического мира не дают ли некоторого понятия о том, что может случиться в мире стихотворном? Судьба великого Рима нам известна: он возрастал, усиливался, наконец овладел вселенною — для чего же? Не для того ли, чтобы достаться в добычу варварам, которые несколько веков таились во глубине германских лесов и вдруг устремились на него, как волки на добычу свою, будучи сдвинуты с места выгнанными другими варварами, Бог знает кем и за что, из степей азиатских. Кто бы, например, мог подумать, что нападение орды гуннов на орду готов и переход последних через Дунай причинит погибель Западной Римской империи? — Но оно так! И следствием сего происшествия, весьма неважного, с первого взгляда, было совершенное уничтожение римской власти на Западе, всеобщая перемена в нравах, правлении, в самых наименованиях земель и народов, горестный упадок наук и художеств⁴. Перенеситесь же из политического мира в мир стихотворный — почему не вообразить вам, что где-нибудь, в неизвестной глуши Парнаса, скрывается орда стихотворцев-гуннов, готовая при первом побудительном движении устремиться на владения стихотворцев-римлян, их разорить, присвоить и, уничтожив прежних владельцев, погрузить самые имена их в бездну забвения? Le prsent est gros de l’avenir, сказал, кажется, Декарт⁵. Поэты и прозаисты, будьте осторожны, готы уже за Дунаем!

Ж.

ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ

Издание ‘Вестника’ продолжаться будет и на 1810 год. Расположение книжек по новому плану должно быть следующее:

I. СЛОВЕСНОСТЬ.

Проза: повести, речи, разговоры и пр.

Стихотворения: оды, басни, песни, послания, эпиграммы и пр.

II. НАУКИ И ИСКУССТВА.

Отрывки из путешествий. Рассуждения о предметах философических, о предметах, принадлежащих к изящным искусствам и вообще к наукам.

III. КРИТИКА.

Разбор книг российских и иностранных. Критические рассуждения.

IV. СМЕСЬ.

Анекдоты.

Мысли.

Московские записки.

Известия внутренние.

Известия из иностранных журналов.

V. ОБОЗРЕНИЕ ПРОИСШЕСТВИЙ.

Известия о происшествиях политических.

Хронологические таблицы происшествий (в конце каждого тома).

К некоторым книжкам приложены будут гравированные картинки: изображения замечательных видов, портреты, планы городов и зданий и тому подобное. Ежемесячно, как и прежде, будет выходить по две книжки, одна в первых числах, другая в последней половине каждого месяца.

Прося наших читателей сообщать нам свои произведения в стихах и в прозе, мы предоставляем себе полное право печатать их только тогда, когда они по своему содержанию будут соответствовать плану нашего журнала, но мы не берем на себя затруднительной обязанности давать отчет в их употреблении и — если что-нибудь не позволит их поместить в журнале — пересылать обратно к тем, от которых они нам доставлены.

Мы положили себе за правило: оставлять без исполнения письма, получаемые от особ, скрывающих имена свои, кроме только тех, при коих присылаются деньги от неизвестных благотворителей.

Некоторые из наших субскрибентов изъявили нам свое неудовольствие, и даже в самых грозных выражениях, за то, что им иные книжки не были доставлены, а другие были доставлены поздно: для избежания такой неприятности вперед просим их во всех подобных случаях адресовать свои требования не к издателям, от которых пересылка ‘Вестника’ совсем не зависит.

Подписка принимается в Москве, в Конторе Университетской типографии на Тверской улице и в Почтамтах. Цена за 24 книжки, составляющие годовое издание, 12 рублей, а с пересылкою в другие города 15 рублей.

К.и Ж.

РЕДАКТОРСКИЕ ЗАМЕТКИ К СТАТЬЯМ И ИЛЛЮСТРАЦИЯМ

ИЗЪЯСНЕНИЕ КАРТИНКИ

Судьба управляет течением жизни, очарованной привлекательными, но тщетными мечтами — вот содержание аллегорической картинки французского живописца Караффа¹, которая заслужила общее одобрение знатоков в Париже. Достоинства ее: простота расположения, живость красок, искусная смесь тени и света (clair-obscur²), выразительный характер лиц и — главное — совершенное согласие аллегорического образа с той мыслью, для которой он, так сказать, служит наружною, видимою формой. Эта картина приятна и потому, что в ней находишь, и потому, что прибавляешь к ней воображением. Юная, беззаботная, погруженная в дремоту Жизнь плывет на легком судне по неизвестным водам, Судьба, в виде старика, сидит на корме, правит веслом и держит парус, надутый попутным ветром, Время, другой старик, задумчивый, мрачный, с неподвижными крылами, с поникшим, неотвратимо устремленным на роковые часы взором, обвитый змеею (эмблема вечности), сидит у мачты и считает падающие песчинки… Привлекательная и возбуждающая меланхолические мысли картина!.. Смотря на прелестную Жизнь, которая так беспечно лежит на краю бездны, спрашиваешь, откуда и куда влекут ее сии два таинственные старца? Легкая ладья со всех сторон окружена мраком, бледный луч, льющийся из промежутка облаков, не светит на пути, а только озаряет прозрачный парус, на котором мелькают магические призраки, единый только неявственный блеск их и изредка меланхолический образ Времени заметны для взора путницы, обремененного сумраком дремоты, но бездна, в которую половина ее уже погрузилась, но старец, у ног которого она простерта, который, смотря на нее из-под таинственной повязки, один, позади, всем управляет, но ломкость ладьи, но ужас окрестного мрака: она их не видит, ее спокойствие в незнании, одни привидения, развеваемые в глазах ее дыханием ветерка, для нее существуют! Обманутая волшебным сном, она мечтает, что сама произвольно за ними стремится, ее веселит надежда, сладкая надежда их настигнуть — надежда, иногда возмущаемая грозным присутствием Времени. На парусе, который не весь еще распустился, легкие призраки сменяются один другим: призрак любви уступает уже призраку фортуны — какой последует за ними? Но, может быть, непостоянные облака сольются, сопутствующий луч и с ним милые, обманчивые мечты угаснут! Быть может, подымется вихрь, ладья не погибнет, но тонкий парус сорвется его порывом! Что озарит тогда печальную мрачность? И где сия неизвестная пристань, к которой рано или поздно ладья примчится? Быть может, близко стерегущий под волнами утес: в него ударится ладья и разлетится в прах! Быть может, в дали… Таинственный Кормщик их видит, но он молчит и правит неутомимо кормою. Наступит время, когда он сам, переломив весло и сбросив с головы повязку, торжественно скажет: ‘Путница, пробудись!’. Когда унылый, неподвижный товарищ его внезапно восстанет с места, разобьет часы, накинет на нее свой очарованный пояс и улетит — тогда рассеется непроницаемая мгла! Изумленная, увидит, каким путем, на каком легком челноке, к какому берегу пристала, увидит лицом к лицу Неведомого Правителя ладьи, будет искать глазами оных призраков, которыми так беззаботно пленялась, и глазам ее, при новом, ярком свете, представится один белый парус, на котором уже все невидимою рукою изглажено.

РЕДАКТОРСКИЕ ЗАМЕТКИ

Издатель искренно благодарит почтенного незнакомца за присланный ему анекдот. Он вместе с ним осмеливается надеяться, что новая, или правильнее сказать, старинная прародительская и очень недавно возобновленная мода, предпочитать русское иностранному, найдет [как он сказал в своем письме] последователей в России, что, может быть, со временем решимся называть Россию отечеством, русские добродетели — добродетелями, русские дарования дарованиями, не будем удивляться, когда некоторые чудаки начнут публично говорить, что наши сограждане имеют собственный ум, которым порядочно действуют при случае, что они сами способны воспитывать детей, учить их правилам чести, закону Божию и даже в состоянии готовить французские соусы или шить французские чепцы a l’incroyable. Придет время, что в ‘Прибавления’ ‘Московских ведомостей’ не будут печатать: потребны коровник, садовница и мадам или мамзель для обучения детей!

Этот путешественник есть Николай Федорович Алферов [о котором упомянуто в No 23 ‘Моск. Вед.’ нынешнего года], молодой архитектор из дворян, с особенным талантом, страстно привязанный к своему искусству, но, по несчастью, лишенный средства усовершенствовать свое дарование. Он — воспитанник дворянина Слободско-Украинской губернии, почтенного Александра Александровича Палицына, известного по своим упражнениям в литературе и свободных художествах. Любопытство, пламенная любовь к изящному, благородное честолюбие заслужить в отечестве своем имя заставили его предпринять продолжительное, сопряженное со всеми трудностями путешествие. Памятники древности, особенно великолепные развалины зданий, которыми украшена Италия и Греция, составляют главный предмет его внимания. Это необыкновенный молодой человек — в котором [почем знать!] мог бы со временем образоваться русский Винкельман, когда бы обстоятельства способствовали развитию дара его и не умерщвляли его гения — оставил Россию с обширным предприятием, осмотреть [имея в предмете одно искусство свое, архитектуру] величественные остатки Рима, Афин, Геркуланума, Агригента и другие памятники древних веков, потом объездить Египет, Африку, Индию, короче, составить для себя ясную идею о том, какова была и есть архитектура во всех веках и народах, сравнить восточное зодчество с западным, древнее с новым, видеть его во всех изменениях, производимых образом жизни, правами, понятиями, совершенством и несовершенством гражданской жизни, и потом возвратиться в отечество с богатством открытий, с обширным запасом новых идей, с большею образованностью, с сильнейшим желанием трудиться для пользы общей. Усовершенствование или, если позволено так выразиться, создание настоящей [может быть, еще не существующей] отечественной архитектуры, т. е. согласной с нашим климатом, обычаями, образом жизни — есть цель, которую предположил себе молодой путешественник, и сильное желание, с которым он к ней стремится, и мужественное постоянство, с каким старается победить все трудности, представляющиеся ему в путешествии, и горесть, в которую повергает его иногда несчастная мысль [к сожалению, слишком часто оправдываемая обстоятельствами], что он не в силах достигнуть своего предмета, служат, по моему мнению, самыми неоспоримыми признаками таланта необыкновенного. Одно дарование бывает источником такой решительной, страстной привязанности к искусству, одно дарование может бороться с фортуною и побеждать ее. Человек, не имеющий в душе своей той всемогущей силы, которая влечет его неодолимо к одному избранному для него натурою предмету, спокойно покорствует обстоятельствам, но тот, кто чувствует в душе своей сию врожденную силу, или навек остается несчастным, если по воле неприязненного жребия принужден с нею бороться и истощать ее бесплодно, или, превозмогая все обстоятельства, сам прокладывает себе дорогу среди препятствий и затруднений. Что ж, если обстоятельства будут ему благоприятны! Что ж, если гений его может развиться и действовать свободно! Сама натура велела путешественнику нашему быть артистом! — но обстоятельства ему противны и поприще деятельности его для него закрыто! Нужда — проводник его в трудном путешествии! Он ищет усовершенствовать себя в благородном искусстве и — должен бояться голодной смерти! Он предается многим опасностям для того, чтобы со временем принести отечеству своему пользу, а, может быть, и нечто прибавить ко славе его своими трудами — и отечество, которое никогда не лишало воздаяния достойных сынов своих, об нем не знает, оставило его без покрова… Но может ли быть, чтобы оно пренебрегло человека, исполненного благородной привязанности к его пользе и, по несчастию, забытого фортуною? Может ли быть, чтобы оно допустило угаснуть такому дарованию, которым со временем могло бы гордиться? Россия в великодушном ободрении рождающихся талантов и справедливом воздаянии трудов полезных, равняется со всеми просвещенными народами Европы: монарх ее требует только случая благотворительствовать, самые чужеземцы гордятся его наградами! — Благодаря патриотизму некоторых дворян Слободской украинской губернии, молодой Алферов имел способы, хотя весьма ограниченные, продолжать свое путешествие. Мы уверены, что многие из соотечественников наших, русские в сердце и прямо привязанные ко всему, что может хотя отчасти, с какой бы то ни было стороны, способствовать возвышению их отечества, обрадуются сему случаю удовлетворить любезнейшей и самой благородной склонности сердца своего — благотворительности. Издатель ВЕ сочел бы за особенное счастие быть их посредником, но он не имеет никакого сношения с молодым Алферовым. Почтенный издатель ‘Русск. Вестника’, С. Н. Глинка, готов принять на себя эту приятную обязанность, которую, вероятно, не замедлят возложить на него некоторые из благородных наших соотечественников — бывший российский министр в Константинополе, тайный советник Андрей Яковлевич Италийской, выражается насчет г-на Алферова следующим образом в письме, писанном из Триеста, от 4 февраля 1808 к В. Н. К.: ‘Спешу удовлетворить желанию вашему знать о поведении г-на Алферова, талантах его и о употреблении им времени. По первым двум соответствует он совершенно приемлемому в нем благодетелями его участию и заслуживает дальнейшее к себе их благоволение. Относительно же употребления им времени, известно мне, что будучи в Афинах, занимался он беспрестанно усовершить таланты свои, а по засвидетельствованию мне известного артиста г-на Лузиери, приобрел довольно искусства, но чем потом занимался по прибытии своем в Корфу и как проводил время свое, не был я уведомлен ни от кого’.

III

Фенелон имел несчастие пережить своего питомца (герцога Бурбонского). Услышав о смерти его, воскликнул он в сокрушении сердца: ‘Все радости мои на земле миновались!’ и сам очень скоро последовал за ним в могилу. Не знаю, воздвигла ли Франция памятник образователю этого принца, которого царствование, вероятно, избавило бы ее от многих несчастий, постигнувших вместе с нею и всю Европу. В нашем отечестве многие умеют удивляться добродетелям сего человека, истинно великого как деятельностью для блага людей, так и искусством изображать свои мысли и чувства языком, для всех равно привлекательным. Я видел в саду И. В. Л., находящемся верстах в 30 от Москвы, в подмосковном его селе Савинском, скромную урну, посвященную памяти Фенелона. На ровном месте, где прежде было топкое болото, явились тенистые рощи, пересекаемые прекрасными дорожками и орошенные чистою, прозрачною как кристалл водою. Расположение сада прекрасно, лучшее в нем место есть Юнгов остров. Вы видите большое пространство воды. Берег осенен рощею, в которой мелькает Руссова хижина! На самой средине озера Юнгов остров, с пустынническою хижиною и несколькими памятниками, между которыми заметите мраморную урну, посвященную Фенелону. На одной стороне урны изображена госпожа Гюйон, друг Фенелона, а на другой Ж.-Ж. Руссо, стоящий в размышлении перед бюстом Камбрейского архиепископа. Артист выбрал ту самую минуту, в которую женевский философ воскликнул: ‘Для чего не могу быть слугою Фенелона, чтобы удостоиться быть его камердинером!’ Остров осенен разными деревьями: елями, липами, березами и другими, его положение чрезвычайно живописно: всего приятнее быть на нем во время ночи, когда сияет полная луна, воды спокойны и рощи, окружающие берег, отражаются в них, как в чистом в зеркале! Это место невольно склоняет вас к какому-то унылому, приятному размышлению.

УВЕДОМЛЕНИЯ

Издатель ВЕ получил от господина коллежского асессора алатырского городничего Алексея Александровича Солодова письмо, в котором извещает, что после взятия Анапы в прежнюю войну с турками он купил пятилетнего Сегид-Халиля, сына майорши Александры Васильевны Прокофьевой (см. Вестн. Евр. 1808 года No 13 стр. 64), от первого мужа ею рожденного, окрестил его и воспитал при себе по возможности. Сей сын назван при крещении Александром Трофимовым и теперь служит как вольноопределившийся в Симбирском батальоне. Г. Соло-дов прибавляет, что малолетняя дочь г-жи Прокофьевой Шифирь-Дуд тогда же скончалась. Издатель почитает для себя приятнейшим долгом довести сие утешительное открытие до сведения сетующей матери и в то же время засвидетельствовать господину Солодову искреннюю благодарность за поспешное извещение.

1808. Ч. 41. No 17. Сентябрь. С. 54—55.

Издатель имел удовольствие получить от неизвестных ему для доставления: М… В… Б…ой в Почеп 60 рублей, и в деревню Большую Кандалу, старосте Антону 65 рублей. Первые посланы прямо в Почеп на имя М… В… Б…ой, а последние адресованы в Симбирск на имя Петра Петровича Тургенева, который, по знакомству своему с издателем, сверх того будучи всегда готов сам помогать тем, которые имеют нужду в помощи, охотно возьмется отыскать деревню Большую Кандалу и старосту Антона, которому и доставит принадлежащие ему деньги. Издатель почитает обязанностию благодарить неизвестных благотворителей. Ж.

1809. Ч. 45. No 10. Май. С. 160.

Присланные из Павлограда от господина Петровского деньги 25 рублей немедленно по получении здесь отправлены в Почеп к М. В. Беринговой, которая сим свидетельствует достодолжную благодарность почтенному благотворителю.

Изд.

1809. Ч. 46. No 14. Июль. С. 160.

Особы, приславшие требования свои о некоторых не полученных ими нумерах ВЕ, также о скорейшем доставлении к ним вообще всех книжек журнала, сим почтеннейше извещаются, что книжки, по объявлении о выдаче их в ‘Московских ведомостях’, без малейшего замедления в назначенные дни отдаются в здешний почтамт для отсылки куда следует, что ни один нумер не задерживается в Конторе Университетской типографии, и что, следовательно, ни Контора, ни издатель в сем случае не виноваты, о медленном или неисправном доставлении посылок надобно относиться с жалобами к почтовому начальству.

1809. Ч. 46. No 15. Август. С. 240.

Из полученных в Москве от неизвестной особы ассигнациями 100 рублей и из Курска от Ив… 3… на 5 р. отправлено по требованию благотворителей 55 р. в Почеп к самой М. В. Беринговой, и в Симбирск 50 р. к П. П. Тургеневу для доставления старосте деревни большой Кандалы Антону. — Госпожа Берингова уведомляет неизвестных своих благотворителей, что посланные к ней деньги через г-на Занд Марка, из Кременчуга 25 р. и из Кексгольма 30 р., она получила.

1809. Ч. 46. No 16. Август. С. 317.

Присланные деньги от неизвестных благотворительных особ, при письмах из Тулы 150 рублей и из Перекопа 25 р., текущего ноября 12-го числа по назначению их отправлены куда следовало, а именно: в Бирюч к священнику Г. И. Попову для бедных сирот диакона 75 р., в Ростов, что на Дону, к П. Н. Тетюпину для вдовы генерал-майора Ф — Д — В. 50 р., в Тамбов к М. А. Чулкову для бедной слепой майорши 50 р.

Г-на сочинителя ‘Несчастных любовников’, приславшего возражения на критику, помещенную в ‘Цветнике’, С.-Петербургском журнале, издатели уведомляют, что они предположили печатать в ‘Вестнике Европы’ такие сочинения, которые пишутся для всей публики, а не по одним только личным отношениям.

1809. Ч. 48. No 22. Ноябрь. С. 176.

Из Ростова, что на Дону, госпожа генерал-майорша Ф. Д. В. пишет к издателям следующее от 11-го ноября: ‘По письму, напечатанному в 17-м нумере ‘Вестника Европы’, я получила от г. Тетюпина присланные от вас 25 р., из Балашева от В. 25 р., из Тотьмы от И. X. 25 р., из Краснослободска от г. титулярного советника Шишкина 20 р. и от неизвестной благотворительницы Р. 100 р., при великодушном обещании и впредь доставлять мне по 50 р. ежегодно. Живейшие чувства благодарности моей к великодушным благодетелям превышают всякое выражение — и что бы значила моя благодарность для тех, кои в вечности обрящут мзду свою! Они милостивы — и помилованы будут… Но да насладятся они и здесь удовольствием своей благотворительности, узнав через сие, что я и дочь моя великодушними их пособиями начинаем примиряться с ужасами рока’.

Для оставшихся сирот после умершего диакона издатели получили на сих днях при записке от неизвестного благотворителя 50 р., от г-на М. 10 р., от г-на С. 10 р., да при письме из Балахны от неизвестного же 10 р. Все сии деньги 80 рублей отправлены 26 числа ноября в город Бирюч к священнику Г. И. Попову.

Ноября 26-го доставлено к издателям неизвестною благотворительною особою 150 рублей, для отсылки 100 р. к М. В. Беринговой, 25 р. к старой слепой майорше и 25 же р. к сиротам диакона. Деньги сии отправлены в Почеп на имя самой госпожи Беринговой ноября 29-го, в Тамбов к М. А. Чулкову и в Бирюч к священнику Г. И. Попову декабря 3-го. (без подписи)

1809. Ч. 48. No 23. Декабрь. С. 267—268.

Издатели получили при письме из города Романова от неизвестной благотворительной особы 30 рублей для отсылки по равной части к госпоже генерал-майорше Ф. В. Д., к бедной слепой майорше и к сиротам диакона. Оные деньги отправлены 10-го декабря в Ростов, что на Дону, к П. Н. Тетюпину, в Тамбов к М. А. Чулкову и в Бирюч к священнику Г. И. Попову, для доставления по принадлежности.

M. A. Чулков из Тамбова уведомляет издателями, что он получил от неизвестного благотворителя из города Пирятина 10 рублей при записке: ‘Отдать жене почталиона за усердное призрение слепой майорши’, и что деньги сим в то же время ей доставлены.

Брат осиротевших детей диакона в Бирюче, находившийся в С.-Петербурге, препоручает издателям изъявить чувствительнейшую, всегдашнюю благодарность свою тем великодушным особам, которые призрели бедное семейство его, и уверить их, что он никогда не забудет обязанности своей быть достойным их благодеяний. Добродушный священник, попечитель осиротевшего семейства, уведомил его, что кроме денег, известных по нашему журналу, получено от разных благотворителей еще 60 рублей, (без подписи)

1809. Ч. 48. No 24. Декабрь. С. 350.

М. В. Берингова из Почепа уведомляет издателей, что она получила из города Белого от Марьи Б. 10 рублей, и просит изъявить благотворительнице чувствительнейшую благодарность. С удовольствием исполняем поручение г-жи Беринговой.

Издатели получили из Макарьева от неизвестной особы 50 рублей. Деньги сии отправлены будут 7-го числа сего января, 25 р. в Ростов, что на Дону к П. Н. Тетюпину для госпожи генерал-майорши Ф. Д. В. и столько ж в Бирюч к священнику Г. И. Попову для сирот покойного диакона.

Внизу на стр. 336-й XLIV книжки ‘Вестника’ истекшего года надобно читать: ‘Ход мыслей, по быстроте своей и необычайности, может уподобиться только блеску молний, мгновенно озаряющему глубокую ночь ярким светом’. — Есть еще не важные ошибки, например в XLI-й книжке на стран. 57-й в строке 2 снизу: ненавистного Ф, вместо ненавистной Ф., или на стр. 63-й в строке 6: отечественной, вместо в отечественной. Погрешности сего рода так очевидны, что издателям совестно даже принять их на свой счет и просить за них извинения у публики.

1810. Ч. 49. No 1. Январь. С. 76.

По желанию неизвестной особы, при письме из Бугульминского уезда приславшей 10 р., одна половина сих денег отправлена в Тотьму, к игумену Спаса Суморина монастыря Варфоломею, на раку новоявленного чудотворца Феодосия, а другая в Почеп к М. В. Беринговой.

Священник Г. И. Попов из Бирю уведомляет, что кроме доставленных к нему через издателей ВЕ денег для сирот умершего диакона, он еще получил от благотворителей при письмах:

Из Москвы от неизвестных особ:

При письме 23 сентября — 25 руб.

———————————— — 50 —

—————- 24 ———— — 25 —

Из Покровской слободы Саратовской губернии

от Малороссиянина — 10 —

— Дорогобута от неизвестной благотворительницы — 25 —

— Ярославля от Ивана Назимова — 10 —

— Суздаля от Василия Беллина — 5 —

Из Константиноградского повета

от Ивана Филипповича Попова — 5 —

— неизвестных особ без означения месяца и числа — 50 —

……………………………………….. — 10 —

от неизвестных особ 12 октября — 10 —

16 ———— — 15

Из Пензы, от неизвестной особы 21 октября — 30 —

— села Тихвинского от А. О. Кожина — 25 —

— Астрахани от купца И. H. — 25 —

— села Мицоловки от Г. И. Краснокуцкого — 100 —

— Санкт-Петербурга от неизвестной особы, 28 октября — 25 —

— Севастополя, от И. К…ча. — 5 —

— Орской крепости от А. Г.— 5 —

— Полтавы от неизвестной особы — 25 —

— Львова — 5 —

— Санкт-Петербурга от Василия 2 декабря — 10 —

От землемера Бирючинского Николая Васильевича — 5 —

Итого — 525 —

Сверх того послано в различные времена через издателей ВЕ денег, о которых благотворители уведомлены — 460 —

А всего — 985 руб.

Старшая дочь покойного диакона выдана замуж, и при сем случае издержано 85 рублей, 30 рублей употреблено на содержание прочих пятерых сирот, из которых один мальчик обучается в семинарии и, по милости Преосвященного, помещен теперь в число казенных питомцев. Достальною суммою почтенный священник надеется удовольствовать сирот, не уменьшая оной, (без подписи)

1810. Ч. 49. No 2. Январь. С. 157—158.

Издатели получили при письме от неизвестной благотворительницы из Гадяцкого повета 100 рублей. Деньги сии отправлены 21 января: в Ростов, что на Дону, к П. Н. Тетюпину для госпожи генерал-майорши Ф. Д. В. 50 р., в Тамбов к М. А. Чулкову для бедной слепой майорши 25 р., и столько ж в Бирюч к священнику Г. И. Попову для сирот покойного диакона.

При письме к издателям от А. С. из Аренсбурга присланные в пользу сирот 25 рублей, по желанию благотворителя, отправлены будут 11 числа сего февраля в Бирюч к тому же священнику.

1810. Ч. 49. No 3. Февраль. С. 242.

Священник Г. И. Попов пишет из Бирючи к издателям, что он получил при письмах от неизвестных благотворительных особ из Богучара 10 рублей и из Ясс 50 р. для сирот покойного диакона, (без подписи)

1810. Ч. 49. No 4. Февраль. С. 322.

На имя г-жи Горбуновой получено издателями ВЕ:

от господина Д. — 30 руб.

от А. П. Ю.— 50 —

от господина В…аго — 100 —

Итого 180 —.

Все сии деньги доставлены к одному из издателей ‘Вестника’, г. Каченовскому, находящемуся теперь в Петербурге, для того чтобы он лично вручил их госпоже Горбуновой. Ж.

1810. Ч. 50. No 8. Апрель. С. 327.

Издатели получили на имя госпожи Горбуновой от разных особ — 45 руб.

и на имя г-на Левенгофта, из Рязани — 5 —

Деньги сии доставлены, куда следует.

Издатели почитают за нужное подтвердить сказанное ими в их объявлении об издании ‘Вестника’ на 1810 (и в особенности г-ну Вындомскому, укоряющему их очень часто в недоставлении не только ‘Вестника’, но даже ‘Московских ведомостей’, в которых они не участвуют), что доставлять гм подписавшимся следующие им книжки совсем не их обязанность, что они занимаются одним только изданием, а не пересылкою журнала, о доставлении которого надлежит относиться им в почтамт, или в Контору типографии Московского университета. Изд.

1810. Ч. 51. No 11. Июнь. С. 250.

Деньги 25 рублей из Чечерска получены и по первой почте будут отправлены в С.-Петербург к поручице Горбуновой по желанию благотворителя.

1810. Ч. 51. No 12. Июнь. С. 327.

Присланные от неизвестного благотворителя 25 рублей, отправлены по желанию его в С.-Петербург к его преосвященству Петру Федоровичу Герингу, для доставления госпоже Бобровой.

При письме из Тулы от г-на К. Адлера получено 30 рублей. Оные деньги немедленно будут отправлены, по желанию благотворителя, в С.-Петербург к г-же Горбуновой 20 рублей, и в Слободской к г-ну Левенгофту 10 рублей.

1810. Ч. 52. No 13. Июль. С. 80.

Присланные из С.-Петербурга через г-на Винкельмана 25 рублей, по желанию благотворителя, отправлены в Нижний Ламов к отцу архимандриту Израилю, для вручения титулярному советнику А. А С.

1810. Ч. 52. No 14. Июль. С. 159.

Деньги из Рославля, 25 рублей, при письме от Але… Ми… получены и отосланы в Скопинский магистрат для вспоможения претерпевшим несчастия от пожара тамошним жителям.

1810. Ч. 52. No 15. Август. С. 247.

Через посредство неизвестной особы прислано к издателям ВЕ от господина статского советника и кавалера Василия Ивановича Рябинина ассигнациями 210 рублей для доставления бедным скопинским жителям, претерпевшим несчастие от пожара. Оные деньги отправлены в Скопинский магистрат для употребления по воле благотворителя.

Г. Тихонов, известивший издателей письмом из Касимова, в 12-й книжке ВЕ сего года напечатанным, о бывшем в Скопине пожаре, и достохвальным примером своим подвигнувший сострадательных к пособию несчастным, ныне уведомляет, что многие из касимовских жителей собрали между собою по подписке 402 рубля, и отправили сии деньги в Скопинский магистрат через почту. Мы охотно напечатали бы здесь имена всех благотворителей, если б дозволяли пространство и план нашего журнала.

Деньги 50 рублей из Омска от Ан. Т. и 25 р. из Холма от А. П. получены, и немедленно будут отправлены в Скопинский магистрат для употребления, по желанию благотворителей, в пользу разорившихся от пожара. Изд.

1810. Ч. 52. No 16. Август. С. 333.

Мы имели удовольствие получить из Макарьева сто рублей от неизвестной особы, с препоручением раздать оные деньги кому заблагорассудится. Чувствительнейше благодаря почтенного благотворителя, извещаем его, что 50 рублей мы отдали г-ну штаб-лекарю, коллежскому асессору Алексею Якимовичу Потоцкому, для доставления одной половины вдове майорше Анисье Кузьминишне Рейховой {Смотри Вестник Европы. 1810. No 16. С. 329.}, а достальных 25 р. известной ему весьма бедной вдове же, капитанше Анне Алексеевне Чубаровой. Еще 25 р. отправлены в С. Петербург к его преосвященству Петру Федоровичу Герингу для вручения супруге покойного Боброва, творца ‘Тавриды’ {См. Вестник Европы. 1810. No 11. С. 244.}. — Последние 25 р. отправлены Пензенской губернии в город Нижний Ламов к отцу архимандриту и кавалеру Израилю, для вручения титулярному советнику А. А. С. {См. Вестник Европы. 1810. No 12. С. 326.}

А. Я. Потоцкий уведомил нас, что он получил в Москве от Н. А. С. 25 рублей, от И. В. С. 10 р., от С. Е. И. 5 р. и от Е. И. К. 5 же р., да из Устюжны от неизвестной особы 15 р. и что все сии деньги отданы им А. К. Рейховой.

Отец архимандрит и кавалер Израиль из Нижнего Ламова уведомил нас, что присланные к нему через Севскую почтовую контору 10 рублей, по желанию благотворителя, доставлены титулярному советнику А. А. С. Изд.

1810. Ч. 53. No 18. Сентябрь. С. 165—166.

К издателям доставлены: от г-на Винкельмана 25 рублей для титулярного советника А. А. С. (Вестник Европы. 1810. No 12. С. 326), из Трубчевска от купца Василия Никулина 25 р. для разоренных пожаром Скопинских жителей (там же, стр. 324), из С. Петербурга от неизвестной особы 10 р. для вдовы майорши Рейховой (No 16 стр. 329). Оные деньги отправлены: по первому поручению в Нижний Ламов к отцу архимандриту Израилю, по второму в Скопинский городовой магистрат, а по третьему отданы г-ну штаб-лекарю, коллежскому асессору А. Я. Потоцкому.

1810. Ч. 53. No 19. Октябрь. С. 246.

Полученные из Нежина при письме от г. Кириченкова 10 рублей отосланы, по желанию благотворителя, в Скопинский магистрат для употребления в пользу жителей, разорившихся от пожара (см. Вестник Европы. 1810. No 12. Стр. 324).

1810. Ч. 53. No 20. Октябрь. С. 334.

А. Я. Потоцкий уведомил издателей ВЕ, что при письме из Калуги 7 октября от Л…а И…ва получил он сто рублей, которые и отдал бедной вдове майорше А. К. Рейховой (см. Вестник Европы. 1810. No 16. Стр. 329), по желанию благотворителя.

1810. Ч. 54. No 21. Ноябрь. С. 83.

Доставленные к издателям от неизвестной особы 50 рублей отправлены в Киев ко вдове пасторше Бауршмит (Вестник Европы. 1810. No21. Стр. 71).

1810. Ч. 54. No 22. Ноябрь. С. 171.

Полученные из Рязани от неизвестного при записке 5 рублей препровождены в Новомосковск ко вдове диакона Илии Замкового. Сия несчастная женщина имеет все право ожидать помощи от сострадательных друзей человечества. В прошлом июне месяце гром убил диакона, мужа ее, и зажег кладовую, с которою сгорело все их имущество. Бедная диаконица с малолетними детьми осталась в ужасном положении.

Платон, архиепископ Екатеринославский, Херсонский и Таврический, по человеколюбию своему оказал прежде всех пособие несчастной сей вдовице. Другие благотворительные особы также не замедлили подать ей руку помощи. Подполковница Родзянкина прислала к ней 25 рублей. Новомосковский купец Выставкин препроводил к ней 10 р. Подпоручик Чернявский и губернский регистратор Вискарь дали ей по 5 рублей. Диаконица Замковая свидетельствует перед всею публикою о благодарных чувствиях своего сердца.

Вдовствующая пасторша Вильгельмина Бауршмит (Вестник Европы. 1810. No 21. Стр. 71) изъявляет чувствительнейшую свою и детей своих благодарность человеколюбивым особам, оказавшим ей пособие при затруднительных ее обстоятельствах. Она желает довести до сведения неизвестной особы, приславшей к ней при письме от 6 ноября 100 рублей и объявившей намерение свое с будущего января производить г-же Бауршмит ежегодной пенсии по 150 рублей, что благодетельное письмо сие получено ею исправно.

Издатели получили из Якутска от I — Я — 100 рублей, а Полтавской губернии и повета из села Диканьки от протоиерея Платона Житинского 50 рублей, уведомляющего, что сии деньги вручены ему от некоторого сострадательного иностранца. По желанию благотворителей оные 150 рублей отправлены в Скопинский городовой магистрат для употребления в пользу жителей разорившихся от пожара (Вестник Европы. 1810. No 12. Стр. 324). К. и Ж.

1810. Ч. 54. No 24. Декабрь. С. 331—333.

ПРИМЕЧАНИЯ

СТАТЬИ ОТ ИЗДАТЕЛЯ, РЕДАКЦИОННЫЕ ЗАМЕТКИ К СТАТЬЯМ И ИЛЛЮСТРАЦИЯМ, УВЕДОМЛЕНИЯ

Статьи от издателя
Два слова от издателя
(‘Издатель имел удовольствие получить из Петербурга стихи…’)

Автограф неизвестен.

Впервые: ВЕ. 1809. Ч. 44. No 6. Март. С. 125—130 — в рубрике ‘Литература и смесь’, подписано: Ж.

В прижизненных изданиях отсутствует. Печатается по тексту первой публикации. Датируется: не позднее первой декады марта 1809 г.

Приступая к редактированию ВЕ, Жуковский отказался от раздела критики. Его программная статья ‘Письмо из уезда к издателю’, напоминая читателю о принципиальной позиции первого издателя H. M. Карамзина, не включавшего в журнал критических материалов, провозглашала основной целью журнала содействие развитию литературы, для которого важнее было распространение ‘образцов’, нежели разбор достоинств и недостатков: ‘Критика — но, государи мои, какую пользу может приносить в России критика? <...> Критика и роскошь — дочери богатства, а мы еще не Крезы в литературе! <...> Уроки морали ничто без опытов, и критика самая тонкая ничто без образцов’ (ВЕ. 1808. No 1. С. 9). Эта установка мотивировалась еще и необходимостью осторожной стратегии в отношении конкурирующих литературных партий (приверженцы А. С. Шишкова — карамзинисты во главе с И. И. Дмитриевым). М. Т. Каченовский, поддерживавший в 1806—1807 гг. А. С. Шишкова, пригласил карамзиниста Жуковского на роль редактора ВЕ именно потому, что он мог нейтрализовать враждебное отношение к журналу и его прежнему издателю И. И. Дмитриеву, претенденту на должность попечителя Московского университета и, соответственно, куратору его типографии, где печатался ‘Вестник’. В результате на протяжении 1808 г. в журнале отсутствовали и критические статьи, и, в особенности, полемические высказывания, которые могли бы дать какой-либо повод для обострения литературной борьбы.

К концу 1808 — началу 1809 г. ситуация изменилась: к этому моменту утвердилась обновленная прокарамзинистская репутация журнала и отпала необходимость строгой корректности (ср. знаковый в этом плане No 16 за 1808 г. с его примиряющим соседством литературных врагов М. Т. Каченовского и И. И. Дмитриева). В итоге в ‘Вестнике’ постепенно возобновился отдел критики, который стал постоянным уже в 1810 г. (см. комментарий к заметке ‘От издателей’ в настоящем томе). Он в основном состоял из статей, посвященных принципиальным эстетическим вопросам (‘Писатель в обществе’ /1808, No 22/, ‘О нравственной пользе поэзии’ /1809, No 3/, ‘О критике’ /1809, No 21/, ‘Два разговора о критике’ /1809, No 23/ и др.), однако, в виде коротких заметок, а иногда и развернутых статей (‘О басне и баснях Крылова’ /1809, No 9/, см. об антишишковском подтексте статьи Жуковского: Стенник Ю. В. Статья Жуковского ‘О сатире и сатирах Кантемира’ и ее место в литературной полемике 1800—1810-х годов//Ж. и русская культура. С. 125—137), начали появляться и полемические материалы. ‘Два слова от издателя’ стали одним из первых.

Заметка преследовала тройную цель. Во-первых, она привлекала внимание к проблеме авторства и авторского права. В русской литературе до первой трети XIX в. отсутствовало представление об интеллектуальной собственности, производное профессиональных литературных отношений. Оно начнет активно обсуждаться только в 1820-е гг. (см. материалы этого плана: Переселенков С. Пушкин в истории законоположений об авторском праве в России // Пушкин и его современники. СПб., 1909. Вып. II. C. 52—63, Оксман Ю. Г. Нарушение авторских прав ссыльного Пушкина в 1824 году // Пушкин: Статьи и материалы. Одесса, 1925. С. 6—11, Гессен С. Я. Книгоиздатель Александр Пушкин: Литературные доходы Пушкина. Л., 1930. С. 42—49), когда появится и первый закон об авторском праве — цензурный устав 1828 г. с прибавлением положения о правах сочинителей, несколько измененного законом 8 января 1830 г. В рамках системы патронажа (XVIII в.) и кружковых сообществ (начало XIX в.), двух основных социальных форм организации литературы, автор не обладал монопольными правами на произведение, передавая его под покровительство более высоких инстанций (власти или дружеской корпорации). Они и определяли ценность автора и его текста, формируя круг авторитетных писателей и образцовых произведений, за которыми в определенных границах признавалось право на эксклюзивность. Тем самым отношения в этой сфере были предметом не закона, а этики. Ее нормы начал активно утверждать и распространять на более широкий круг участников литературного общения H. M. Карамзин. Жуковский выступил его продолжателем, отстаивая право на особое социокультурное положение автора (статья ‘Писатель в обществе’), на уникальность поэтических творений (‘О нравственной пользе поэзии’) и, как следствие, эксклюзивность отдельных произведений.

Тем не менее в целом Жуковский оставался приверженцем корпоративных оценок, что определило вторую установку заметки. Она призвана была показать особое уважение к творчеству и личности И. И. Дмитриева, неформального главы карамзинистов в 1800-е гг., умело определявшего авторские репутации (см.: Вацуро В. Э. И. И. Дмитриев в литературных полемиках начала XIX века // Вацуро В. Э. Пушкинская пора. СПб., 2000. С. 9—53). Покушение на текст авторитетного современного поэта сопоставляется Жуковским с покушением на классиков — И. Ф. Богдановича и, особенно, М. В. Ломоносова. И. И. Дмитриев причисляется тем самым к высшему литературному пантеону и автоматически наделяется правом на эксклюзивность. В дальнейшем Жуковский продолжит формирование круга ‘образцовых’ авторов и текстов русской словесности, выпустив ‘Собрание русских стихотворений, взятых из сочинений лучших стихотворцев российских и из многих русских журналов’ (1810—1811) и ‘Собрание образцовых русских сочинений и переводов’ (1815—1817, совместно с А. Ф. Воейковым и А. И. Тургеневым) (см. об усилиях Жуковского и ‘арзамасцев’ в этом плане: Майофис М. А. Воззвание к Европе: литературное общество ‘Арзамас’ и российский модернизационный проект 1815—1818 годов. М., 2008. С. 532—599).

В-третьих, создаваемый пантеон русских классических авторов (со школой H. M. Карамзина в центре) требовал как защиты от напора ‘новых’ писателей, так и осмысления проблемы преемственности внутри самого канона. В этой связи в сфере рефлексии Жуковского возникла тема ‘древних и новых’, которой в 1811 г. он посвятил отдельную переводную статью ‘О поэзии древних и новых’ (No 3), где сформулировал исторический взгляд на движение литературы (см.: Эстетика и критика. С. 403—404). В ‘Двух словах от издателей’ Жуковский был более традиционен, развивая ироническую метафору невежественной ‘орды стихотворцев-гуннов’, грозящих ниспровергнуть пантеон ‘стихотворцев-римлян’. Образ сообщества невежд, покушающихся на истинные таланты, найдет свое применение и развитие в пародийно-полемической продукции круга Жуковского, в особенности в ритуалах и текстах ‘Арзамаса’.

¹ Просим наших читателей переменить два слова и вместо имени, подписанного под стихами, Семен Ист…мин, прочесть просто: Иван Дмитриев… — Стихотворение ‘К портрету П. И. Шаликова’ (1803) И. И. Дмитриева, о котором идет речь, было опубликовано в ‘Сочинениях и переводах И. Дмитриева’ (В 3 ч. М., 1803—1805. Ч. 2. С. 87).

² …четкими бекетовскими литерами… — Платон Петрович Бекетов (1776— 1836) — известный московский издатель начала XIX в., владелец собственной типографии и гравировальной мастерской, считавшихся одними из лучших по качеству выпускаемых книг. П. П. Бекетов подготовил целый ряд изданий отечественных авторов — М. М. Хераскова, А. Н. Радищева, И. Ф. Богдановича, Н. И. Гнедича, В. А. Жуковского и других.

³ Едва лишь что сказать удастся мне счастливо <...> Тогда б сказал я то же прежде! — Эпиграмма Жуковского ‘Новый стихотворец и древность’ (1806), опубликованная ранее в ВЕ (1807. No 2). См. комментарий к ней: ПССиП. Т. 1. С. 503—504.

⁴ Судьба великого Рима нам известна <...> горестный упадок наук и художеств… — История переселения народов — один из наиболее сложных вопросов европейской историографии. Начало его относят обыкновенно ко времени вторжения (около 372 г.) гуннов в Европу. Но передвижения германских племен и попытки некоторых из них приобрести себе земли для поселения в римских провинциях начались гораздо ранее (со II в. до н. э.). Напор германцев на римские границы продолжался непрерывно, пока в V в. они не проникли в самые отдаленные провинции (в Испанию, даже в Африку) и не образовали новых государств. Причинами, вызывавшими передвижение целых племен, были напор других народов и недостаток земли при постоянно увеличивавшемся населении. Прежде других прорвали восточную римскую границу и завладели частью римской территории алеманны. За ними последовали бургунды, жившие прежде в районе Познани, готы (остготы и вестготы), обитавшие первоначально по нижнему течению Вислы. Около 372 г. кочевое племя гуннов покорило алан, живших в степях крайнего юго-востока Европы, и вместе с ними двинулось на Запад во главе с Аттилой. К одной племенной группе с готами принадлежали вандалы, которые, вместе с аланами и свевами, заняли Испанию. В 568 г. в Италии появились лангобарды (с севера Германии) и завоевали постепенно большую часть полуострова. В начале VI в. племя баваров, жившее в Богемии, переселилось на юго-запад, в Придунайскую область. Между тем восточная половина Германии (до Эльбы), значительно опустевшая с уходом большей части живших там германских племен, постепенно была занята славянами. Результатом описанных событий было образование, через смешение различных (главным образом, римского и германского) элементов, новых народностей (французы, итальянцы, испанцы и др.), новых языков, а также политических, общественных, правовых форм, определивших развитие средневековой Европы.

⁵ Le prsent est gros de l’avenir, сказал, кажется, Декарт… — ‘Настоящее чревато будущим’ — изречение Готфрида Вильгельма Лейбница (1646—1716), знаменитого немецкого философа.

В. Киселев

От издателей
(‘Издание ‘Вестника’ продолжаться будет и на 1810 год…’)

Автограф неизвестен.

В первые: ВЕ. 1809. Ч. 48. No 24. Декабрь. С. 353—355 — подписано: К. и Ж.

В прижизненных изданиях отсутствует.

Печатается по тексту первой публикации.

Датируется: не позднее ноября 1809 г.

Заметка ‘От издателей’ — важный документ в развитии идеологической программы и типологических установок журнала ВЕ.

На протяжении 1804—1807 гг., после ухода H. M. Карамзина, ВЕ постепенно эволюционировал от просветительского политико-литературного журнала, независимого в своей идеологической и эстетической позиции и скрепленного авторитетной точкой зрения редактора, к журналу ангажированному, имевшему целью утверждение групповой программы. Персонифицировалась она в позиции издателя — М. Т. Каченовского, который только начал свою публичную деятельность и, не обладая должным весом ни в социальном плане (разночинец), ни в плане литературном (узкий профессионал-историк), стремился легитимировать свое мнение поддержкой власти и корифеев основных литературных партий. Ключевыми моментами этого самоопределения стали ссора в мае 1806 г. с И. И. Дмитриевым, до того момента протежировавшим молодого журналиста, поиски поддержки при дворе через своего начальника А. К. Разумовского и жесты в сторону А. С. Шишкова (см.: Вацуро В. Э. И. И. Дмитриев в литературных полемиках начала XIX века // Вацуро В. Э. Пушкинская пора. СПб., 2000. С. 9—53, Велижев М. Б. ВЕ в литературной и общественной жизни второй половины 1800-х гг.: Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 2004). Соответственно, журнал принимает в 1806 — первой половине 1807 г. все более официозный вид, предоставляя свои страницы проправительственной антифранцузской публицистике (‘Мысли о России’ Я. И. Булгакова, переводные памфлеты) и литераторам националистической ориентации с их приверженностью высоким жанрам (С. Н. Глинка, В. Ф. Вельяминов-Зернов и др.). Определенной компенсацией при этом выступало расширение научно-исторического раздела, предмета специализации М. Т. Каченовского. Благодаря ему ‘Вестник’ постепенно приобретал репутацию ‘сухого’, ‘ученого’ издания, интересного не столько широкой светской публике, сколько ‘академическому’ читателю. Впоследствии подобная модель журнала и коммуникативная маска ‘педанта’, принятая его редактором, получат свое развитие и сделают ‘Вестник’, уже не нуждавшийся в покровительстве карамзинистов или шишковистов, органом разночинной, по определению Г. В. Зыковой, интеллигенции — третьей литературной силы эпохи и хранителя просветительских традиций (Зыкова Г. В. Журнал Московского университета ВЕ (1805—1830 гг.): Разночинцы в эпоху дворянской культуры. М., 1998).

Резкий поворот политики России после Тильзитского мира, сопровождавшийся отставкой деятелей антифранцузской партии, поддерживавших журнал, а также возможное назначение И. И. Дмитриева попечителем Московского университета и, соответственно, куратором его типографии, где печатался ВЕ, определили решение издателя оставить журнал, что и произошло во второй половине 1807 г., когда М. Т. Каченовский постепенно передал бразды правления В. А. Жуковскому. Выбор преемника был определен тактическими соображениями: молодой писатель, дебютировавший еще при редактировании H. M. Карамзина и с тех пор никогда не прекращавший сотрудничества с ‘Вестником’, являлся ‘своим’ для журнала, входя в то же время в окружение И. И. Дмитриева и выступая наследником карамзинских традиций.

Новую позицию журнала в литературно-идеологическом движении 1808—1810 гг., с одной стороны, определяла обстановка посттильзитской ситуации, вынуждавшая к отказу от обсуждения политических проблем при неодобрении антифранцузской пропаганды, а с другой — необходимость осторожной стратегии в отношении конкурирующих литературных партий (возобновление участия И. И. Дмитриева и одновременно благожелательные оценки А. С. Шишкова, см: Гиппиус В. В. ‘Вестник Европы’ 1802—1830 годов // Учен. зап. ЛГУ. 1939. No 46. Сер. филол. наук. Вып. 3. С. 208—211, Велижев М. Б. Указ. соч. С. 19—22). В результате из ансамблевого целого фактически исчез политический раздел, сжавшийся до кратких сообщений в ‘Известиях и замечаниях’, и, временно, отдел критики, только начавший утверждаться в журнале. Так ВЕ приобрел характер сугубо литературного органа, компенсировавшего ограниченность своей программы разнообразием и новизной художественного материала, поначалу принадлежавшего почти полностью Жуковскому, а впоследствии и привлеченным к сотрудничеству молодым авторам, по преимуществу карамзинской ориентации, К. Н. Батюшкову, П. А. Вяземскому, Д. В. Давыдову, Н. И. Гнедичу и ряду других.

Во всей чистоте эта модель, однако, просуществовала недолго — до второй половины 1808 г. К тому моменту утвердилась обновленная репутация ‘Вестника’ и отпала необходимость резких изменений курса. В итоге в журнале постепенно возобновляются политические известия, появляются критические статьи, как принципиальные, так и, в виде коротких заметок, полемические, наконец, вновь начинает расширяться отдел науки (история и теория словесности, историография). Между тем ‘Вестник’ не включается ни в идеологические споры, ни в наметившийся новый виток полемики между шишковистами и карамзинистами, хотя с точки зрения авторского состава ориентируется на последних. Период постепенной трансформации, на протяжении которого выкристаллизовалась новая, энциклопедическая, схема издания, продлился с осени 1808 до осени 1809 г. Существенную роль здесь сыграло возвращение М. Т. Каченовского, сначала как сотрудника, взявшего на себя ответственность за хроникально-публицистические и научно-исторические материалы, а затем и как соредактора (с ноября 1809 по конец 1810 г.), настойчиво подвигавшего журнал к специализации, к преобразованию ‘светского’ универсализма в жанрово и содержательно дифференцированный энциклопедизм. Эта модель знаменовала отказ от последовательного литературоцентризма (разбиение на рубрики ‘Литература и смесь’ — 2/3, ‘Политика’ — 1/3 печатного объема. С лета 1809 г. отдел политики был полностью закрыт по распоряжению университетского начальства, попечителя журнала. Жуковский, впрочем, не особенно огорчился, что следует из его письма к А. И. Тургеневу от 15 сентября: ‘Я уже отпел панихиду политике и нимало не опечален ее кончиною’ — ПЖТ. С. 46), утверждая равноправие в журнале таких рубрик, как ‘Словесность’, ‘Науки и искусства’, ‘Критика’ и ‘Смесь’ с постоянным разделом ‘Обозрение происшествий’. В идеале это предполагало для издания позицию всесторонности и объективности, полного информирования читателя о новых движениях культуры и независимого суждения о них, исходящего не из кружковых предпочтений, а из строгого, в пределе — научного рассмотрения. Поначалу эта программа увлекла Жуковского, о чем он писал А. И. Тургеневу 15 сентября 1809 г., надеясь его вдохновить: ‘План наш распространится, о чем узнаешь из объявления. Если бы ты не был и ленив, и беспечен, то мог бы быть весьма полезен моему изданию. Первое, доставляя разные известия о ученых обществах петербургских, о литературе, театре и разных разностях, являющихся на горизонте петербургского мира, или по крайней мере ты мог бы надоумить двух — трех и до полдюжины хлопотливых и умных человек (напр. Косторогов), которые присылали бы мне разные известия, с полною доверенностию делать из них что мне рассудится. Также не худо бы было, если бы ты снабжал меня и книгами, годными для журнала <...>. Надеюсь, одним словом, что ‘Вестник’ на следующий год будет занимательнее, любопытнее, разнообразнее и вдвое более принесет доходу’ (ПЖТ. С. 47—48). Приведем здесь упомянутое в письме объявление, напечатанное в ‘Московских ведомостях’, No 84 от 20.10.1809 и No 96 от 01.12.1809:

‘Г. Каченовский и г. Жуковский будут издателями сего журнала. Они предположили распространить план его и дать ему более правильности и разнообразия. В отделении Словесности помещаемы будут сочинения, собственно к словесности принадлежащие: прозаические речи, исторические отрывки и биографии, описания, повести, разговоры, — пиитические: басни, эклоги, песни, оды и пр. Отделение под названием Наук и искусств будет содержать в себе разные сочинения до словесных и вообще свободных наук и художеств относящиеся и заключающие в себе или замечания, или правила, или рассуждения об ученых и художественных предметах. Отделение Критики посвящается беспристрастному рассмотрению книг, достойных примечания, как Российских, так и иностранных. К Смеси принадлежат любопытные анекдоты, достопамятные изречения и мысли, Московские новости, иногородние и заграничные известия (в No 96 вместо ‘иногородние и заграничные известия’ — ‘известия о политических и других происшествиях’), разные замечания, краткие уведомления о Русских и иностранных книгах и тому подобное’.

Подобные надежды, дабы быть воплощенными в действительность, нуждались в продуманной и наработанной стратегии, которой у М. Т. Каченовского еще не было. Как итог, журнал обрел вид эклектичный, построенный на сосуществовании двух несхожих точек зрения. В результате Жуковский постепенно потерял интерес к изданию журнала, о чем не раз сообщал друзьям: ‘О себе самом нечего тебе сказать доброго: скучный ‘Вестник’ и скучный ‘Вестник’ и еще скучный ‘Вестник’ — более ничего. Что бы ни было, а нынешний год есть последний моего ежемесячного бреда: надобно делать что-нибудь лучшее, чтобы не стоить твоих эпиграмм’ (П. А. Вяземскому, конец февраля 1810 г.), ‘<...> признаюсь сам, что он весьма худой журнал, и ты бы рассердил меня, если бы вздумал в угождение моему самолюбию и вопреки искренней дружбе его хвалить’ (А. И. Тургеневу, 12 сентября 1810г., ПЖТ. С. 57). Между соредакторами нарастало непонимание, возникли размолвки с обвинениями в ‘оттирании’ другого от управления журналом. Отказ Жуковского от роли издателя на 1811 г. ознаменовал конец этого междувластия: ‘Поздравляю Вас с именем издателя ‘Вестника Европы’, с благополучным избавлением от тяжкой всемирной трубы, которою Вы хотели было против меня вооружиться. ‘Вестник’, доведенный Вами до цветущего положения, не поблекший и при мне, сохранивший древнее великолепие свое и при нас, принадлежит Вам теперь безраздельно. В добрый час. Желаю вам всевозможного успеха. <...> Верьте, Михаила Трофимович, что я из усердия к Вам и совсем бы желал отказаться от всякого участия в ‘Вестнике’, но теперь по моим обстоятельствам этого мне сделать невозможно, и это для меня огорчительно’ (М. Т. Каченовскому, 27 сентября 1810 г.). Связи с журналом Жуковский действительно не порвал, продолжив сотрудничество как постоянный автор: ‘<...> я надеюсь, что пиесы мои не будут портить вашего ‘Вестника’. По большей части буду переводить для статьи ‘Науки и искусства’, для которой имею хороший запас материалов’ (М. Т. Каченовскому, конец сентября — начало октября 1810 г.).

Несмотря на все отмеченные трудности, М. Т. Каченовский свою журнальную стратегию сохранил и именно в период его постоянного редактирования в 1810—1820-е гг. ВЕ наметил новый универсальный тип издания, призванный отразить общую панораму литературного, исторического и культурно-идеологического движения эпохи. Он предложил и новую форму — литературно-политический журнал, стремящийся к энциклопедическому охвату действительности и сопрягающий ориентацию на современность (политические и культурные новости, новинки литературы) с приверженностью ‘вечным’ темам (см. подробнее: Киселев В. С. Метатекстовые повествовательные структуры в русской прозе конца XVIII — первой трети XIX века. Томск, 2006. С. 322—355).

В. Киселев

Редакторские заметки к статьям и иллюстрациям

Изъяснение картинки
(‘Судьба управляет течением…’)

Автограф неизвестен.

Впервые: ВЕ. 1808. Ч. 37. No 1. Январь. С. 65—68 — в рубрике ‘Смесь’.

В прижизненных изданиях отсутствует.

Печатается по тексту первой публикации.

Датируется: 1807 г.

Рубрика ‘Изъяснение картинки’ неоднократно появлялась в ВЕ в период редакторства и соредакторства В. А. Жуковского. Однако атрибутировать эти тексты писателю не представляется возможным. Только комментируемое ниже ‘Изъяснение…’ было включено в ПСС Жуковского, подготовленное А. С. Архангельским (СПб., 1902).

Рассуждение Жуковского, поводом для которого послужило полотно А.-Ш. Караффа, помещено в постоянной рубрике ВЕ под названием ‘Изъяснение картинки’, где к тексту описания прилагался эскиз. Сюжет статьи весьма репрезентативен, представляя одну из основных мифологем романтической системы поэта — категорию судьбы.

Обращение Жуковского к аллегорическим сюжетам живописи Караффа находит продолжение в одном из последующих кратких описаний из той же рубрики, где разлученная с юностью Любовь забывает оскорбления Времени в объятиях Дружбы (см. ‘Изъяснение картинки’ в ВЕ, 1808. Ч. 39, No 9. С. 56—57).

Жанр аллегорической повести характерен для прозы Жуковского 1808 г. Типологически история путницы, встретившейся с воплощенными Судьбой, Жизнью и Временем, соотносима, к примеру, с повестью о трех сестрах Вчера, Ныне и Завтра, опубликованной в следующем номере ВЕ.

Сюжет данного ‘Изъяснения картинки’ отзовется напрямую в павловской поэзии, в частности, в стихотворении ‘Жизнь’ (‘Отуманенным потоком…’, 1819), первоначальное заглавие: ‘Жизнь и ее ангел’ (см. подробнее комментарий в настоящем ПССиП).

¹ Карафф Арман-Шарль (1762—1822) — французский живописец, ученик Ж.-Л. Давида, бывший в России (с 1803 г.) при Александре I, участник Французской революции, в России известны его полотна ‘Клятва Горациев’ (музей-усадьба Архангельское), ‘Метелл, останавливающий воинов’ (ГЭ), ‘Портрет Д. И. Фонвизина’.

² …clair-obsur… — Светотень, полусвет, мягкий свет (франц.).

Н. Никонова

Редакторские заметки

Особенностью ВЕ в период редакторства и соредакторства В. А. Жуковского является активная позиция издателя в отношении публикуемых материалов. Так, первый фрагмент (подписан: Ж.) представляет собой его примечание к статье ‘Письмо к издателю’ (1808. No 5. С. 18—23), посвященной наводнению 1807 г. в Якутске. Неизвестный автор ‘Г. Д.’ рассказывает читателям о подвиге купца Протодьяконова, спасшего, вместе со своим товарищем, купцом Ушаковым, от верной гибели нескольких солдат, оказавшихся на льдине посредине разлившейся реки Лены. Автор письма подчеркивает благородство и мужество русского человека, настаивая, что рассказанная им реальная история достойна не меньшего внимания, чем ‘иностранные анекдоты’, которыми заполнены отечественные периодические издания. В своем примечании Жуковский благодарит Г. Д. за письмо и поддерживает его в патриотическом настрое, так же, как и он, полагая, что русский человек сам способен учить своих детей ‘правилам чести’.

Второй фрагмент — это примечание Жуковского к статье ‘Два письма русского путешественника’ (1808. No 7. С. 206—222). Оно является развернутым (занимает почти полностью с. 206—213) литературным портретом автора писем Н. Ф. Алферова, русского гравера, живописца, архитектора (род. в 1780-х, ум. в 1840-х гг.) и одновременно воззванием к русской публике о пожертвованиях в его пользу. Н. Ф. Алферов происходил из дворян Харьковской губернии. В сентябре 1805 г. он через Черное море прибыл в Константинополь, снабженный средствами для путешествия воспитателем своим А. А. Палицыным и родственником его по жене, В. Н. Каразиным, с рекомендациями их нашему посланнику, А. Я. Италийскому. Любитель искусства, Алферов задумал совершить объезд востока, Африки и запада Европы с целью изучить на месте памятники зодчества. Средств его, однако, не хватило и для путешествия по Греции.

Как особенно важные черты личности и характера Алферова в примечании Жуковского называются ‘любопытство, пламенная любовь к изящному, благородное честолюбие заслужить в отечестве своем имя’, подчеркивается просветительский характер его продолжительного и опасного путешествия. В примечании Жуковский призывает соотечественников оказать благотворительную помощь молодому талантливому деятелю русской науки и искусства.

Третий отрывок является примечанием Жуковского к статье ‘Фенелон, воспитатель герцога Бургонского’ (1809. No 4. С. 288—299), переводу из Ф. Ц. Лагарпа, воспитателя императора Александра I, который, как извесгно следовал идеям Фенелона, еще в XVII в. высказавшего мысль о том, что с детского возраста монарху необходимо качественное образование и усвоение высоких моральных принципов. Только в таком случае, оказавшись на троне, монарх станет образцовым правителем. Все эти идеи впоследствии стали краеугольным камнем педагогической концепции Жуковского — воспитателя наследника русского престола. Примечание сделано в форме постскриптума к статье, в котором Жуковский, знаток и почитатель Фенелона (см.: БЖ. 1. С. 494—507, БЖ. 3. С. 220—249), подчеркивает его авторитет в России, где французского деятеля ценят как ‘человека, истинно великого как деятельностью для блага людей, так и искусством изображать свои мысли и чувства языком, для всех равно привлекательным’. Примечание заканчивается описанием сада известного русского масона И. В. Лопухина в его имении Савинское, украшаемого урной, ‘посвященной памяти Фенелона’. Савинский парк представлял собой небольшой архипелаг, состоящий из нескольких островков. Центром был Юнгов остров, названный в честь английского поэта-масона Э. Юнга. На острове располагались храм дружбы, пустынническая хижина для уединения и молитв, памятники французским просветителям Жан-Жаку Руссо и Фенелону, генерал-фельдмаршалу Н. В. Репнину, другу Лопухина, а также герою Семилетней войны генералу Василию Авраамовичу Лопухину (см.: Гаврюшин Н. К. Юнгов остров. Религиозно-исторический этюд. М., 2001). К No 4 ВЕ приложена гравюра Жуковского, изображающая Юнгов остров в саду Лопухина (ныне хранится в Отделе изобразительного искусства Русского музея).

В совокупности подобные примечания дополняют наши представления о мировоззрении и эстетике Жуковского.

И. Айзикова

Уведомления

Характерной приметой ВЕ в период редакторства и соредактирования B. А. Жуковского является активная филантропическая деятельность. В журнале регулярно помещались письма от различных корреспондентов с описаниями бедственного положения вдов, сирот, погорельцев (1808. Ч. 40. No 13. С. 64—67, 1809. Ч. 44. No 8. С. 274—281. Ч. 46. No 13. С. 77—80. Ч. 47. No 17. С. 50—55. No 18. C. 124—132, 1810. No 11. С. 244. No 12. С. 326—327. No 16. С. 329 и др.), очень часто в ответ издатели получали деньги от тех или иных благотворителей. Отчеты о подобных пожертвованиях регулярно публиковались на последних страницах полумесячных номеров. Уведомления составлялись как М. Т. Каченовским, так и B. А. Жуковским, иногда с обозначением совместного авторства или без подписи. Помимо филантропической переписки в раздел уведомлений также включались реплики о причинах задержки с получением журнала (1809. Ч. 46. No 15. Август. C. 240) или короткие ответы о судьбе материала, присылаемого корреспондентами (1809. Ч. 48. No 22. Ноябрь. С. 176). В совокупности же подобные заметки создают картину обширной благотворительной работы, реализующей на деле этические принципы обильно представленных в журнале моралистических сочинений. Эти уведомления можно расценивать как документальный пролог к дальнейшей истории филантропических подвигов В. А. Жуковского, сопровождавших всю его жизнь.

В. Киселев

СТАТЬИ ОТ ИЗДАТЕЛЯ

Читайте также: