Старый муж — грозный муж, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1908

Время на прочтение: 6 минут(ы)

Александръ Амфитеатровъ.

Красивыя сказки

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія Спб. Т-ва ‘Трудъ’. Фонтанка 86
1908

Старый мужъ — грозный мужъ.

Но счастья нтъ и между вами,
Природы бдные сыны,
И подъ издранными шатрами
Живутъ мучительные сны,
И ваши сни кочевыя
Въ пустыняхъ не спаслись отъ бдъ,
И всюду страсти роковыя,
И отъ судебъ защиты нтъ.
Пушкинъ.

Тамара Дзнеладзе, крестьянская двушка изъ небольшого аула подъ Пасанауромъ, пошла съ подругами на гору за орхами. Не прошло и часа, какъ подруги прибжали обратно въ селеніе и съ испугомъ объявили, что Тамара сорвалась со скалы и теперь лежитъ полумертвая на старой гудамакарской дорог. Когда Тамару подняли, она еще была жива, узнала отца, мать, семилтнюю сестренку Нину и своего жениха Фидо, лучшаго охотника пасанаурскаго околотка, богатаго, хорошаго крестьянина.
— Жизнь моя! душа моя! — плакалъ надъ невстой силачъ Фидо, — что-же ты надлала? какъ же я теперь буду? на кого ты меня оставляешь?
Умирающая посмотрла на него и перевела уже останавливающійся взоръ на маленькую Нину:
— Вотъ на кого… прошептала она, — женись на ней, когда она вырастетъ… Ты, Нина, выйди за него… Выйдешь?
— Выйду, — сказала Нина, которой Фидо всякій разъ, какъ приходилъ въ саклю Дзнеладзе, приносилъ либо пряникъ, либо игрушку, она его за это очень любила. Тамара улыбнулась и закрыла глаза съ тмъ, чтобы не открывать ихъ больше.
Двушку похоронили. Фидо-же взялъ ружье на плечи, заперъ свое хозяйство на замокъ, повсилъ ключъ на крестъ, свиснулъ собаку и ушелъ въ горы. Рдко съ тхъ поръ показывался онъ въ деревн и ненадолго: проживетъ день-два, а тамъ и опять пропадетъ мсяца на три. Приходя въ деревню, онъ всегда приносилъ семь Дзнеладзе подарки, присылалъ ихъ и издалека, черезъ чужихъ людей.
День-въ-день спустя семь лтъ посл смерти Тамары, Фидо въ праздничномъ наряд появился въ сакл ея отца и потребовалъ, чтобы отдали за него Нину. Старый Дзнеладзе изумился:
— Богъ съ тобой, Фидо! Какой ты для нея женихъ? Ужъ и для Тамары ты былъ, если правду говорить, старенекъ, а съ тхъ поръ теб прибавилось еще семь годовъ, Нина-же теперь какъ разъ въ тамариныхъ лтахъ.
— Мн ее Тамара общала, — угрюмо проворчалъ Фидо, — и она тогда согласилась, дала слово.
— Помилуй, Фидо! какое слово у семилтней?
— Что мн за дло? Я хочу ее въ жены и возьму. Если ты откажешь мн, Михр, я буду врагомъ теб на всю жизнь и назову семью твою клятвопреступной.
Дзнеладзе растерялся. Онъ не боялся вражды, но укоръ въ клятвопреступничеств — тягчайшее обвиненіе, какое только можетъ представить себ совсть грузина.
— По крайней мр, позволь мн подумать, Фидо, я посовтуюсь съ батюшкой,
Получивъ такой отвтъ, Фидо тотчасъ же пошелъ во дворъ къ священнику.
— Смотри, отецъ! — сурово сказалъ онъ, — если ты
вздумаешь говорить противъ меня, когда къ теб придетъ Михо Дзнеладзе, то вспомни сперва, что у меня ружье хорошо стрляетъ. Ты человкъ бдный, и у тебя дти. Нехорошо имъ остаться сиротами.
Батюшка, посл этихъ словъ, какъ только увидалъ Дзнеладзе, замахалъ на него руками, прежде чмъ тотъ усплъ открыть ротъ:
— Убирайся отъ меня и съ Ниной своей, и съ Фидо своимъ!.. Когда столкуетесь, приходите, — я ихъ перевнчаю, а до тхъ поръ знать не хочу вашихъ длъ!
Вс старухи селенія тоже оказались на сторон Фидо: по ихъ мннію, завтъ умирающей — дло ненарушимое, какъ сама судьба.
— А вотъ я ее обвнчаю завтра-же съ какимъ-нибудь молодцомъ, такъ и узнаете вы, какое оно ненарушимое!.. озлился Михо,
— Внчай, но, если она общана Фидо, то рано или поздно рукъ его не минуетъ: ихъ судьба связала.
До самого Тифлиса здилъ Дзнеладзе за совтами, пытая старыхъ, мудрыхъ, свдущихъ въ обычаяхъ людей, и везд слышалъ одно и то-же, судьба… судьба… судьба!
— Да что ты упрямишься?— убждали его нкоторые, — какого теб жениха нужно? Мы Фидо знаемъ: не молодъ, но богатъ, честенъ, удалецъ. Чего еще хочешь? Разв двка ужъ такъ сильно не хочетъ итти за него?
— Нтъ, двка ничего, согласна… смущался Михо, — задарилъ ее, шайтанъ, побрякушками да ленточками… Намъ со старухой жалко ея молодости!
Кончилось, конечно, тмъ, что Фидо и Ницу обвнчали. Четырнадцатилтній ребенокъ сталъ женщиной. Фидо души не чаялъ въ жен, но, какъ у большинства людей, видвшихъ горе, испытавшихъ жестокіе потери въ жизни, любовь его была сдержанною, затаенною и немножко мрачною. Онъ не совсмъ врилъ своему счастью и часто по цлымъ часамъ сидлъ съ суровымъ лицомъ, обдумывая, довольно несвоевременно: хорошо-ли поступилъ онъ, настоявъ на своемъ изъ упрямства и подъ обаяніемъ позднимъ огнемъ вспыхнувшей старческой страсти? Можетъ-ли любить его Нина, будетъ-ли ему врна?
Фидо, поражался тмъ, что Нина, рзвая и веселая въ родной сакл, въ его дом стала вялою, поблднла, посмирнла, никогда не веселится и слишкомъ много спитъ.
— Скучно ей со мною! — думалъ подозрительный старикъ и шелъ къ тестю за совтомъ, чмъ-бы развеселить Нину? Но Михо, слушая зятя, только мычалъ неопредленно, сосалъ трубку, да поплевывалъ передъ собою. Не могъ-же онъ сказать Фидо, какъ хотлъ бы:
— Поди, братъ, вонъ на ту гору, гд чернютъ за церковью кресты, выкопай яму поглубже, лягъ въ нее и вели себя засыпать. Годика черезъ два мы найдемъ твоей вдов хорошаго молодого жениха, — съ твоимъ состояніемъ ее кто хочешь возьметъ! — и тогда она, ручаюсь, повеселетъ!
Когда у Нины родился сынъ, молодая мать возилась съ нимъ, какъ съ игрушкой. Пеленать его, баюкать было для нея большимъ удовольствіемъ и развлеченіемъ. Однажды, вздумавъ позабавить малютку, она вытащила для него изъ сундука свои дтскія куклы и… Фидо, войдя въ саклю, засталъ ребенка-жену съ жаромъ и увлеченіемъ играющей въ эти куклы, между тмъ какъ некормленный младенецъ посинлъ отъ крика въ своей позабытой люльк. Когда Фидо прикрикнулъ на Нину, она не поняла, за что на нее сердятся, и со страхомъ посмотрла на мужа своими большими кроткими глазами.
— Недостаетъ только, чтобъ она начала меня бояться… подумалъ Фидо.
Прошло года три. Нина подросла, поумнла, отчасти, похорошла, выучилась держать себя замужней женщиной, хозяйничать, ходить за дтьми. Она дружила съ сосдками, любила поболтать, посплетничать о томъ, что Вано любитъ Марико, и Марико — Гиго, и т. д. Иногда, за сплетнями, ей становилось нсколько досадно, что она, не въ примръ красиве Марико, а прожила за старымъ мужемъ, не зная, какъ это любятъ молодые веселые Вано, такъ пріятно бренчащіе на своихъ чунгури {Грузинская балалайка.} и высоко заводящіе свои пронзительныя псни. На Нину многіе исподтишка заглядывались, но для горца-грузина замужняя женщина — святыня, здсь не осетинскіе нравы.
Фидо чуялъ пробудившійся въ Нин женскій инстинктъ и страдалъ глухо, но невыносимо. Онъ зналъ, что жена его невинна, но это мало его утшало, довольно было мысли, что отнын Нина въ состояніи какимъ-нибудь несчастнымъ случаемъ стать виновной, чтобы довести ревниваго горца до полнаго отчаянія. Если-бъ Фидо узналъ, что кто-нибудь ухаживаетъ за Ниной, онъ убилъ-бы дерзкаго, какъ собаку, если-бъ узналъ, что Нина кого нибудь любитъ… но объ этомъ старикъ и думать не хотлъ, а лишь скриплъ зубами, и, вращая страшными глазами, гладилъ дрожащею рукой свой дагестанскій охотничій ножъ. Главнымъ образомъ, Фидо тяготило сознаніе, что самъ онъ лично слишкомъ ничтожный оплотъ противъ опасности: любовь, если захочетъ, однимъ взмахомъ перенесетъ молодую женщину черезъ обязанности къ скучному, мрачному старику и броситъ ее въ объятія какого-нибудь браваго удальца. Онъ сталъ слдить за Ниной, какъ прежде слдилъ за лисицей въ горахъ. Каждое слово ея съ мужчиной, каждая улыбка вызывали негодованіе Фидо. Начались сцены. Жена не понимала, чего хочетъ отъ нея мужъ, за что привязывается, бранитъ и, наконецъ, однажды даже ударилъ.
Когда это случилось, Фидо сталъ какъ безумный. Отнявъ руку отъ косы жены, онъ тяжело рухнулъ на полъ сакли и долго лежалъ, закрывъ руками красное отъ стыда и гнва лицо. Нина всхлипывала, не смя громко рыдать, и боле отъ страха, чмъ отъ обиды и боли: мужъ поучилъ жену… что-же тутъ особенно позорнаго? Вдь всхъ сосдокъ бьютъ время отъ времени мужья… Фидо всталъ. На немъ лица не было.
— Слушай, Нина, — сказалъ онъ тихимъ голосомъ, — во всю свою жизнь, я никому не нанесъ оскорбленія, а тебя ударилъ. Однако, я тебя люблю больше всего на свт. Во мн, должно быть джинъ {Злой духъ.} сидитъ. Я тебя такъ люблю, что, какъ подумаю о томъ, что ты не можешь отвчать такой же любовью, — я тебя ненавижу. Я знаю: ты, спасибо теб, не измнила мн еще для другого, но непремнно измнишь. Я не хочу видть этого. Мн надоло жить Нина: я честный, прямой, добрый человкъ а изъ-за тебя я сталъ шакаломъ — хитрю, подсматриваю, придумываю всякое зло, бью женщину — и уже не могу перемниться, потому что я тебя люблю и теб не врю. Противно мн, вс надо мной смются. Я убилъ-бы себя, но посл моей смерти ты непремнно выйдешь замужъ, а этому не бывать. Звалъ я тебя своею на этомъ свт, моею будешь ты и на томъ: насъ попъ внчалъ…
Нина съ крикомъ бросилась къ дверямъ, потому что рука Фидо протянулась къ развшенному на стн оружію… Вслдъ ей грянулъ пистолетный выстрлъ, пуля оцарапала ей плечо. Фидо, дикій и страшный, выскочилъ на улицу и погнался за убгающей женой, цля въ нее изъ другого, неразряженнаго кремневого пистолета… но вдругъ выронилъ оружіе изъ рукъ, зашатался и грянулся ничкомъ въ придорожную канаву.
Когда его подняли, онъ былъ уже мертвъ. Много любившее и много страдавшее сердце разорвалось, не выдержавъ напора, нахлынувшихъ въ него волнъ любви и ревности… Смерть эта, какъ всякая скоропостижная смерть, разумется, надлала не мало хлопотъ смирнымъ жителямъ селенія…
Разсказала эту не очень давнюю исторію мн та, кого я позволилъ себ назвать въ ней ходячимъ грузинскимъ именемъ Нины…
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека