Фантастика Серебряного века
Том XII
Борис Никонов
Борис Никонов
СТАРЫЙ ДВОР
СТАРЫЙ ДВОР
* * *
* * *
* * *
* * *
Комментарии
Комментарии
Старый Двор, Никонов Борис Павлович, Год: 1915
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Замок назывался Старый Двор и насчитывал три столетия своего существования. В свое время в нем останавливались польские короли. Магнаты-хозяева замка жили широко и пышно. Замок с каждым годом обстраивался: новые поколения прибавляли к старинным темным и зловещим комнатам светлые новые залы. Заваливались старинные подземные ходы, замуровывались подземелья, потому что в них, как говорили, являлись привидения. В темных и глухих переходах и коридорах с низкими сводчатыми потолками попадались какие-то странные маленькие двери, которые вели неведомо куда. Даже сами хозяева не знали этого, и за объяснением приходилось обращаться к престарелому ключнику или старухе-кастелянше. Да и те по большей части махали рукой и говорили:
— Оборони Бог, нечисть там какая-нибудь. Не пытайте, пане!
Любопытствующие храбрецы иной раз набирались удали, отворяли скрипучую дверцу и заглядывали внутрь. И видели обычно что-то несуразное: или какую-нибудь дыру — такую узкую и низкую, что требовалось согнуться в три погибели, чтобы вползти туда в темноту, или же что-нибудь вроде кладовой или, быть может, домашней тюрьмы с узенькими решетчатыми окнами, заросшими плесенью и мхом. В таких закоулках прежние владельцы замка, по преданию, имели обыкновение пытать и морить провинившихся слуг. Но теперь в точности никто уже не знал этого.
В нижнем этаже было много совсем заброшенных покоев с полуразрушенными стенами, выбитыми окнами, с такими жуткими, темными коридорами, что по ним страшно было идти даже с фонарем. Там, в пыли, среди груд мусора и обвалившегося кирпича, зияли какие-то неведомые ямы и провалы. В одном из бесконечных закоулков там показывали темные пятна и уверяли, что это — кровь пана Вацлава. Его убил в ссоре приезжий шляхтич. Дух убитого прежде бродил по коридору и жалобно стонал по ночам.
Были ли в замке другие привидения, об этом знала только одна старуха Юлия. Но в последнее время она почти совсем оглохла и ослабела разумом, и, когда ее спрашивали, водятся ли в Старом Дворе призраки, качала головой и отвечала:
— Ох, нет, нет!
— Уж будто и нет? — подшучивала над ней молодежь. — Припомните, бабуся, может быть, какой-нибудь дрянненький дух еще бегает по замку?
— Ох, нет, нет! С той поры, как протянули проволоку, так и кончились духи!
Под проволокой Юлия разумела электричество.
Настала грозная, небывалая пора.
Еще никогда — даже триста лет тому назад, — не горело таким зловещим, багряным заревом небо, каким загорелось оно ныне. Даже в гайдаматчину не лилось столько крови, сколько полилось теперь. Еще никогда не бывало того, чтобы горела сама земля. А нынче даже она пылала, политая огнем из падающих, словно звезды Сатаны, пылающих ядер и бомб.
И, чем ближе подступал обжигавший небо и землю огонь великой войны, тем круче вздымалась волна убегавшего от огня народа. Все, кто мирно жил век за веком на этой земле, кто сеял и жал в наследственных полях и мирно ложился во вспаханную им самим землю, как зерно грядущего Божьего урожая, все поднялись и со скарбом, с детьми, с домашним скотом потянулись бесконечной серой вереницей повозок, телег и просто идущих пешком людей по дорогам вдоль потоптанных нив и измятых полей.
Эта волна бегущих людей нахлынула и на Старый Двор и окружила его. Беглецы кричали:
— Что вы сидите тут? Утекайте! Немцы идут за нами. Они все сожгут и вас убьют!
Впрочем, Старый Двор уже опустел наполовину. Хозяева уехали отсюда недели три тому назад. Оставались челядинцы и служащие. Закрутившийся вокруг замка встревоженный людской поток захватил и их. И в замке началась паническая суета отъезда.
Вскоре Старый Двор был покинут всеми, или, точнее, почти всеми. В нем еще оставался и после того живой человек. Это была старая Юлия.
Когда из замка уходили последние люди, никто не видал, куда она девалась. О ней никто не заботился. И никого она не спрашивала, что ей делать и куда деваться. Она плохо понимала, что делается кругом. От старости она плохо говорила, и с трудом можно было понимать ее бормотанье. В особенности она ослабела и помутилась в уме в последнее время. Ее пугали гул отдаленной пальбы, странное исчезновение господ, общая тревога и сумятица в замке.
Последний, кто видел ее, был батрак Юзек. Он видел, как старуха шла по двору и что-то бормотала.
— Бабуся! — окликнул ее батрак. — Ты что же не утекаешь от немцев?
Старуха сердито затрясла седой головой и пробормотала:
— Порядка… порядка нет! Порядка нет!
Очевидно, ее смущал царивший вокруг беспорядок. Все куда-то исчезали, в хозяйстве был разгром, никто не заботился о доме, никто ничего не делал. Старуха была раздражена против всех людей.
— Бабуся, эй, послушай! — кричал ей Юзек. — Пропадешь ты здесь! Пойдем со мной!
Он подскочил к ней и взял за руку. Но старуха замахнулась на него. Он оробел и убежал. И старуха осталась одна. Она одна из всех осталась верной родному месту. Быть может, в ее затуманенном мозгу единственной уцелевшей светлой мыслью было именно остаться здесь и присмотреть за брошенным домом и покинутым добром. Недаром же она более полувека служила здесь кастеляншей.
Исчезли из замка его прежние владельцы. Исчезли и хозяева, и слуги, и рабочие. Из всего прежнего населения Старого Двора оставались только отставная восьмидесятилетняя кастелянша, крысы, совы и летучие мыши. Все это пряталось в потаенных закоулках. В замке было много мест, куда можно было спрятаться.
Пришли немцы. Беспрепятственно вошли они в старый замок. Во дворе запыхтели автомобили, забегали в серых куртках солдаты. Быстро обыскали они двор и средний жилой этаж, никого не нашли и стали располагаться на отдых. И в старинных комнатах, видевших тени прежних магнатов и королей, поселились на короткое время, от одного перехода до другого, несколько солдат с офицерами — небольшой разведочный отряд.
Офицеры отнеслись к месту своей недолговременной и случайной стоянки благодушно. В замке было много благоустроенных и комфортабельных комнат, в экономии было много припасов и фуража. Значит, все обстояло пока благополучно, и можно было в эту ночь выспаться и поесть по-человечески в этом брошенном гнезде старопольских магнатов, тем более что сегодня был рождественский сочельник. На войне праздников не разбирают, но когда представляется возможность, то почему не провести его, как следует?
‘Не может быть, чтобы сегодня и завтра нас потревожили!’ — думали немцы и спокойно устраивались с утра (отряд пришел в Старый Двор рано утром) в замке по-домашнему.
Младший из офицеров, Эрих фон Граутгольд, заинтересовался окружающей обстановкой. Это был белокурый, голубоглазый, немного сентиментальный немчик, худощавый и нервный, как барышня. Он оставил в Германии невесту и теперь при первой возможности переписывался с нею, сочиняя длиннейшие послания. Он описывал и поход, и первое совершенное им военное деяние — атаку мельницы, где отстреливались трое русских казаков, и трудное сиденье в окопах в течение целых трех месяцев, и свои служебные удачи. Теперь же обильную пищу для письма к невесте представлял Старый Двор с его романическими особенностями.
В этих видах Эрих с утра бродил и лазил по всему замку. Он побывал и в парадных комнатах с белыми колоннами, покрытыми дорогой мозаикой и с паркетом из красного дерева, и внизу, в страшных коридорах с развалившимися углами и кучами мусора. Слазил он и на башню, откуда в погожий морозный день были видны, словно марево, очертания большого города.
Он тормошил своих товарищей, умоляя и их прогуляться по таинственному замку. Те неохотно, но соглашались. Эрих водил их с факелом по зловещим переходам, искал подземный ход и совал свой вздернутый нос во все двери, и не заблудился в лабиринте подземелий только по какому-то удивительному чутью.
— Настоящая сказка Эдгара По или Гофмана! — промолвил он, когда офицеры остановились у провала куда-то вглубь земли. — Невесело остаться здесь в темноте, ночью!
— Самое подходящее место для привидений! — рассмеялся лейтенант фон Дидериц.
— Господа, а вот и пятна крови! — суетился неугомонный маленький Эрих. — Боже, какой ужас!
— Почему ты думаешь, что это — кровь?
— Потому что это — кровь! — объяснил Эрих.
— Интересно знать, чья это кровь?
— Обольстителя, застигнутого на месте преступления!
— Ну уж, подходящее место для ‘преступления’! Нечего сказать!
— А ведь жутко, господа!
Офицеры наклонились над загадочными пятнами, бурыми и потускневшими от времени, и рассматривали их. И каждого из них в самом деле охватило жуткое чувство.
Они много, слишком много раз видели нынче человеческую кровь, и не какие-нибудь тусклые, старые пятна, но целые потоки свежей алой крови. Они сами вызывали эту кровь, зажигая ее точно адский пламень на теле человека прикосновениями своих сабель. Им ли, идущим на кровь и во имя крови, было бояться старых пятен, похожих на ржавчину? А между тем, их охватил настоящий страх, мистический, тяжкий страх пред неведомым. Чувствовалось, что здесь, в закоулке старинного, пережившего столетия замка, таится что-то высшее и более грозное, чем кровавый ужас войны.
Вечером офицеры приготовили пунш и горячий чай. Они торжественно встречали праздник, пели гимн, кричали ‘ура’. В роскошной, отделанной старинным потемневшим дубом столовой пылал камин — громадный, словно целая часовня, и было тепло и уютно. Офицеры прихлебывали горячий напиток и курили сигары. Им казалось, что они вовсе не на войне, а где-то в мирном, благоустроенном курорте, в роскошном отеле.
Эрих писал письмо к невесте.
Кончив письмо, Эрих встал и, потягиваясь, присоединился к товарищам.
— Ты написал целую повесть! — шутили они. — Ты ведь — литератор, поэт! Прочитай нам!.. не все, а только беллетристику. Поцелуи и нежности можешь не читать… Наверное, описывал замок?
Эрих, улыбаясь, кивнул головой.
— Что ж ты написал о замке? Прочти!
— Лучше я вам расскажу что-нибудь страшное, рождественское, — промолвил лейтенант, — что-нибудь подходящее к этой обстановке. Какой, однако, крепкий коньяк! — Он залпом выпил рюмку и сразу раскраснелся. — Например, о Белой Даме {…о Белой Даме — Истории о Белой Даме, зловещем призраке Гогенцоллернов, в целях патриотической агитации активно распространялись в российской прессе времен Первой Мировой войны (см. приложение).}.
— Кто ж этого не знает? Это старо, как мир!
— Но ведь не все же эпизоды с гогенцоллернским привидением вам известны? — возразил Эрих.
Он задумался. Его наивные голубые глаза, в которых от пламени камина пробегали кровавые искорки, смотрели, не мигая, в огонь. Его товарищи прихлебывали кофе с коньяком. Кругом, за пределами столовой, царила глубокая тишина. В окнах стояла густая тьма.
— Вы знаете историю о майоре фон Липском? — спросил он усмехаясь.
— О каком это фон Липском?
Эрих сам придумал эту ‘историю’. Ему хотелось подурачить товарищей и вызвать ‘настроение’. И он продолжал уже серьезным тоном:
— Майор фон Липский был командирован нести караул во внутренних покоях дворца. Это был бравый померанский майор, не веривший ни в Бога, ни в черта. Ну, так вот, сидит он там в караулке…
Эрих произнес последние слова испуганным тоном. Подвыпившие офицеры натянуто улыбались.
— Вдруг входит солдат из его команды и докладывает, что в соседнем зале что-то стукнуло.
В этот момент, словно в подтверждение рассказа Эриха, что-то слегка стукнуло в оконную раму — вероятно, поднявшийся ветер пошевелил расшатанную раму. Офицеры и сам Эрих невольно вздрогнули.
— Черт возьми! — произнес фон Дидериц. — Такой вздор, а производит настроение.
Эрих отхлебнул пунша.
Снова раздался стук, но уже в двери. Вошел фельдфебель и, извинившись, доложил, что солдаты просятся, чтобы их перевели в другое помещение.
— Они боятся! — заключил он.
— Боятся? — воскликнул лейтенант фон Трауэ. — Германские солдаты боятся? Что за вздор!
— Чего они боятся?
Фельдфебель попробовал улыбнуться своим заскорузлым, усатым, каменным лицом:
— Наверху кто-то ходит, господин лейтенант.
Офицеры переглянулись.
— Белая Дама! — шепнул Эриху его сосед.
— Вы пьяны, милейший! — пренебрежительно кинул фельдфебелю фон Трауэ. — Иначе вы не стали бы беспокоить нас такими глупостями.
Но фельдфебель, изъявляя покорность умному и трезвому рассуждению своего начальника, тем не менее всей своей внешностью говорил без слов, что вполне разделяет суждение своих солдат.
— Убирайтесь! — грубо крикнул ему Дидериц.
Фельдфебель ушел.
Следом за ним вышел фон Трауэ, чтобы поверить караул.
— Ну, Эрих, продолжай!
Лейтенант помедлил и сказал:
— Мне кажется, что фельдфебель прав. Дама здесь существует.
— Фиолетовая?
— Фиолетовая или белая, — вопрос не в этом.
— Это зависит от местных условий.
— От климата, от того, чем питается эта дама.
— Вы все, господа, ошибаетесь. У нее одеяние защитного цвета… сообразно военному времени!
Эрих серьезным тоном прервал:
— Вы смеетесь, господа, а сами взволнованы!
— Ничуть! Это ты взволнован!
— Но как кстати явился фельдфебель!.. Точно иллюстрация к рассказу Эриха.
— Итак, майор фон Липский встал и, покуривая сигару, отправился в зал, — продолжал лейтенант.
Но в этот момент опять что-то стукнуло…
— Второе предупреждение! — заметил Дидериц.
Офицеры натянуто рассмеялись.
— Держу пари, что явятся и другие иллюстрации, — промолвил один из них. — А Эрих побледнел.
Рассказчик нервически рассмеялся.
— Господа, — промолвил он, криво усмехаясь, — мне кажется, если я буду продолжать рассказ, вы меня самого примете за Белую Даму.
В столовую вошел фон Трауэ. Он огляделся, не спеша подошел к товарищам и глухо промолвил:
— Господа, в замке действительно кто-то ходит.
Его выдающиеся, покрасневшие скулы ходили ходуном. Его тряс озноб.
— Разумеется, я пойду! — сказал Эрих. — Пари будет за мной!
— Фантастического ничего на свете нет. Вздор! Бабье вранье! — кричал, весь красный, фон Дидериц. — Чепуха! Вздор!
Он пытался налить коньяку, но пролил вино на стол и сердито отбросил бутылку в сторону.
— Те, кто отрицают фантастическое, сами наиболее верят в него!
— Парадокс!
— Нет, не парадокс!
— Милый мой, уж не упрекаешь ли ты меня в трусости?
— Не в трусости, а в вере в привидения!
— Нелепость!
Офицеры столпились у дверей в соседний зал. Эрих допил стакан вина, бросил стакан на пол и воскликнул:
— Итак, до свидания, господа! Иду искать Белую Даму!
— И мы с тобой! — закричали товарищи.
И шумной, подвыпившей, плохо держащейся на ногах ватагой, с пением и криком, они устремились с фонарями и факелами по анфиладе пустынных зал. Эрих предводительствовал ими.
Багровый отблеск факелов странно и дико мерцал в старинных высоких залах и отражался в окнах. Ночные тени, казалось, с ужасом и недоумением приникали к окнам снаружи и смотрели на странную погоню, проносившуюся по мирным и благородно-спокойным палатам старого замка. А рождественские звезды где-то высоко в небе туманились серебристой дымкой и не хотели заглянуть в высокие старинные окна. Они знали, что теперь там не праздник, не пение священного хорала, не смех детей, а грубая и нелепая беготня обезумевших от вина наглых чужеземцев-насильников.
Вдруг бежавший впереди Эрих остановился и без слов, весь бледный, протянул руку, указывая товарищам на какой-то слабый отблеск, двигавшийся к ним из соседней комнаты.
Пение и крики сразу прекратились. Все замерли на месте.
И вот на другой стороне комнаты в дверях показалась фигура женщины с фонарем в руке. Она тоже замерла на месте, пораженная странным видением незнакомых, невиданных людей.
— С нами святая сила! — тихо забормотала она. — Духи… духи! Чур меня!..
Это была Юлия. Она видела пред собой не людей, а страшных исчадий ада. Эти адские выходцы наполняли теперь всю родную страну ее, проникли в родной замок. Поистине, не было порядка нигде: ни в стране, ни в Старом Дворе.
С ужасом она протянула руку и стала произносить старинные глухие заклинания, которые внезапно вспомнились и всплыли в ее старческой памяти.
Но в то же мгновение в комнате раздался дикий вопль нескольких голосов:
— Белая Дама!
Сбивая друг друга с ног, цепляясь за мебель, теснясь в дверях, офицеры стремглав бежали назад, словно подхлестываемые паническим ужасом. Кто-то выстрелил из револьвера, и гром от выстрела, прокатившись по залам, превратился как бы в живое могущественное существо и гнался за бежавшими. Ничего не сознавая, не соображая, обезумевшая ватага сбежала по лестницам вниз, взбудоражила солдат.
Солдаты, ранее того напуганные таинственными звуками замка, впали в такой же панический ужас и, словно волна, выкатились на двор и поспешно седлали лошадей.
Через несколько минут отряд лейтенанта фон Трауэ несся на лошадях и моторах по пустынному шоссе. Замерзшая звонкая земля дрожала под ними. А туманившиеся в вышине звезды удивленно глядели на это дикое и странное бегство людей, обезумевших в рождественскую ночь от мистического ужаса.
Отряд несся вперед, к линии русских окопов, воображая, что несется назад, к своим. Обезумевшие люди не сознавали ожидавшей их опасности, не предчувствовали ее.
Замок мстил им за себя. Веками накопленный в нем таинственный, жуткий страх, рождавшийся здесь от старинных кровавых и таинственных историй, от пережитых его обитателями страданий и скорбей и от оставшихся здесь навсегда вздохов многих жизней, страх этот гнал незваных гостей из замка без помощи какого-либо иного оружия.
Замок мстил за себя своим единственным оружием — мистическим ужасом обвеянного легендами места. Он изгнал своим оружием иноземных насильников. Они бежали так, как никогда не бежали даже при самом тяжком поражении в бою. Замок помутил у них рассудок, он как бы передал им мгновенно безумие старой Юлии.
А старая Юлия все еще бродила по пустым залам с догоравшим фонарем в руке и твердила коснеющим языком:
— Нет порядка… Нет порядка.
Впервые: Родина. 1915. No 52.
Б. П. Никонов (1873-1950) — прозаик, поэт, журналист. Сын председателя съезда земских начальников Вятской губ. Получил юридическое образование в Петербургском университете, был присяжным поверенным Судебной палаты (с 1910). С 1891 г. публиковал в периодике стихи, очерки и рассказы. В 1920-х гг. продолжал выступать с рассказами, опубликовал два романа, после этого не публиковался.