<,СТАРЫЕ ГОЛУБКИ>,
<,СТАРЫЕ ГОЛУБКИ>,
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Старые голубки, Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1881
Время на прочтение: 8 минут(ы)
И. С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Письма в восемнадцати томах.
Том одиннадцатый. ‘Литературные и житейские воспоминания’. Биографические очерки и некрологи. Автобиографические материалы. Незавершенные замыслы и наброски. 1852—1883
Издание второе, исправленное и дополненное
М., ‘Наука’, 1983
Был осенний, тусклый день — и в раскрытые окошечки уютного сельского (?) дома тянуло из саду яблоками — падалицей, разрытой огородной землей, петрушкой и укропом, когда наш добрый старик-сосед начал свое мирное повествование. Нас собралось пять человек в его крошечной гостиной — три студента, две девушки — всё 17-летняя, 20-летняя молодежь. А он был уже весь седой и сгорбленный, но ослабевший голос его звучал приветом и глаза глядели, хоть и невесело — в жизни ему не слишком-то везло,— но добродушно, ласково я умно. И мы его любили, и шли к нему охотно, и радовались, когда замечали, что и ему было хорошо с нами. Не много на свете чувств лучше чувства дружбы, связующей старое сердце с молодыми сердцами: себялюбию тут места нет и быть не может, как воск, горит и тает оно на этом тихом и ясном огне. Сосед наш рассказывал долго — а мы сидели смирно и слушали внимательно.
— Дети мои,— так начал он,— вы вот теперь находитесь у меня в гостях, в моей хате, на моей земле, но не всегда я был помещиком, я стал им даже довольно поздно. Я птица неважная, происхождения мещанского. Отец мой в течение многих лет состоял управителей у богатого барина и жил во флигеле — меньше чем крестьянск<,ая>, изб<,а>,. Был он человек отличной честности, добрейшей души, но здоровья слабого. Пожил он недолго. Сам он был обучен на медные гроши, но мне воспитание дал порядочное, насколько хватило средств. По его милости и в университет поступил, что в то время было нелегко для нашего брата-разночинца. В этом деле ему помог тот же барин, у которого он жил управляющим.— Я был один сын у отца, матушка моя скончалась, когда мне только что пошел шестой год, отец любил ее страстно — и всю эту любовь и страсть перенес на меня. Никогда не забуду я летних вакаций, которые я постоянно проводил у него в деревне: какое это было счастливое время! Я гулял, ходил на охоту, удил рыбу — и почти никогда не расставался с отцом: несмотря на разницу лет между нами, он был мне неизменным и чудесным товарищем, я не отставал от него во время его разъездов, присутствовал при всех его распоряжениях по хозяйству и, как говорится, сам вникал. Мне нравились эти незатейливые хлопоты, деревенское житье-бытье представлялось мне в виде привлекательном, а безобразная сторона крепостного состояния не колола мне глаз, так как отец мой был человек тихий и мягкий. Крестьяне его любили — да и народ в том краю жил смирный и непьющий. Бывало, с тяжелым сердцем я всякий раз уезжал в Москву… но надобно было работать, приобретать познания… Отец так радовался моим успехам!
В июне месяце 182… года я, благополучно сдавши экзамены, прибыл в деревню. Я был тогда уже третье-курсным студентом, мне минул 18-й год. Я застал отца в большой (?), как он выразился, ажитации: он ожидал приезда своего ‘барина’, который уже лет десять как не заглядывал к себе в именье. Человек он был, по словам отца, отличный, но всё же барин, владелец, помещик… и как ни уверен был отец в собственной честности и распорядительности, как ни процветало порученное ему имение, а все-таки ни за что нельзя было отвечать заранее: что-нибудь не покажется, подвернется наушник — и простись с насиженным, облюбленным (?) местом! К тому же помещик наш приезжал не один: ему сопутствовала его супруга, на которой он весьма недавно женился. И вот еще что нужно заметить: помещику нашему пошел 53-й (?) год, и жена его была всего годами пятью его моложе, он с ней познакомился и влюбился в нее лет 30 тому назад в Петербурге, но она была тогда замужняя женщина — и муж ее жил очень долго… В наших краях все почему-то знали про эту любовь Алексея Петровича (так звали нашего помещика) — знали также, что он оттого и остался холостяком и вел странную, чуть не монашескую, скитальческую жизнь… И вот вдруг он женится… в старых уже будучи летах на женщине тоже немолодой… Жениться — перемениться, гласит пословица… Всё это только усиливало беспокойство и волнение моего отца. А тут он еще простудился — он беспрерывно, днем и ночью, рыскал по имению, всё хотел своими глазами видеть — и за два дня до приезда Ал<,ексея>, Петр<,овича>, слег, схватил горячку, впал в беспамятство… Нечего было делать, пришлось мне, 18-летиему студенту, всё взять на себя и заменить пока отца… Наши люди меня любили и охотно взялись мне помогать…
Должно сказать, что я был в ту пору нрава живого и даже легкомысленного, обо всем судил скоро, бесповоротно и был в одно и то же время и робок и насмешлив, как это часто случается с молодыми людьми. Мне наш помещик всегда представлялся в комическом свете — как ни расхваливал его мой отец, я сразу решил, что он чудак, а брак его со старухой окончательно уронил его в моем мнении. Но мне было тогда не до зубоскальства. Озабоченный болезнью отца и той ответственностью, которая так внезапно обрушилась мне на голову, я только думал об одном: как бы не раздражить чем-нибудь неожиданных посетителей, как бы угодить им. Я воображал их людьми привередливыми — особенно любящая старушка внушала мне большие опасения!
И вот настал наконец такой день: приехали наши господа.
Печатается по черновому автографу, единственному источнику текста.
Черновой автограф — отрывок (‘Был осенний тусклый день…’), без заглавия и даты, 2 л. (4 страницы). На последней, четвертой странице — помета: ‘См. продолжение в другой тетради’ (эта тетрадь неизвестна). Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 86, фотокопия — ИРЛИ, P. I, оп. 29, No 272.
Впервые опубликовано в издании: Т, ПСС и П, Сочинения, т. XIII, с. 348.
В воспоминаниях ‘И. С. Тургенев у себя в его последний приезд на родину’ Я. П. Полонский, воспроизводя содержание литературных бесед в Спасском летом 1881 г., изложил сюжеты двух повестей, о замысле которых рассказывал Тургенев. Одна из повестей должна была называться ‘Старые голубки’. ‘Вот недавно начал я повесть ‘Старые голубки’,— говорил, по свидетельству Полонского, Тургенев,— и далее передавал сюжет ее следующим образом: ‘У некоего старика, управляющего имением, живет приезжий сын, молодой человек. К нему приехал товарищ его, тоже молодой. Народ веселый и бесшабашный, обо всем зря сложились у них понятия, обо всем они судят и рядят, так сказать, безапелляционно. На женщин глядят легкомысленно и даже несколько цинично. В это же время в усадьбе поселяется старый помещик с женой, оба уж немолодые, хотя жена и моложе. Старик только что женился на той, которую любил в молодости. Молодые люди потешаются над амурами стариков, начинают за ними подсматривать, бьются об заклад… Наконец, сын управляющего шутя начинает волочиться за пожилой помещицей, и что же замечает, к своему немалому удивлению? — что любовь этих пожилых людей бесконечно сильнее и глубже, чем та любовь, которую он когда-то знал и наблюдал в знакомых ему женщинах. Это его озадачивает. Мало-помалу он влюбляется в пожилую жену старого помещика, и — увы! — безнадежно. С разбитым сердцем уезжает неосторожный, любопытный юноша. И пари он проиграл, и проиграл прежний мир души своей. Любовь уже перестала казаться ему прежней шалостью или чем-то вроде веселого препровождения времени» (Нива, 1884, No 4, с. 90).
Публикуемый отрывок представляет собой начало этой задуманной Тургеневым повести. Используя характерный для многих повестей и рассказов прием обрамления — введение повествователя, вспоминающего эпизод из своей юности,— Тургенев дает экспозицию событий, о дальнейшем развитии которых можно судить по приводимому Полонским сюжету. В этой экспозиции уже намечены образы основных действующих лиц повести.
Время устного рассказа Тургенева о замысле ‘Старых голубков’ определяется, как сообщал Полонский, днями пребывания в Спасском Д. В. Григоровича, с 27 июня (9 июля) по 2 (14) июля 1881 г. Из воспоминаний известно также, что Тургенев начал писать повесть ‘недавно’. ‘Написал несколько строк,— приводит Полонский далее слова Тургенева,— и дальше не мог, а сюжет мне очень нравился, и я глубоко, со всех сторон, его обдумал’ (там же). Затем указал на сложности, с которыми столкнулся в работе над ‘Старыми голубками’: ‘… это была бы,— по словам Тургенева,— одна из самых трудных по исполнению повестей <,…>,, так как ничего нет легче, как в таком сюжете переступить черту, отделяющую серьезное от смешного и пошлого, и — ничего нет труднее, как изобразить любовь 50-летнего старика, достойного уважения, и изобразить так, чтоб это не было ни тривиально, ни сентиментально, а действовало бы на вас всею глубиною своей простоты и правды’ (там же).
Тургенев, по-видимому, начал работать над повестью после своего приезда в Спасское 31 мая (12 июня) 1881 г., вновь окунувшись в родной быт, который он собирался изобразить, и набросал до 27 июня (9 июля) 1881 г. первые 4 страницы. Однако замысел повести к этому времени, как отмечалось выше, он уже ‘глубоко, со всех сторон, <,…>, обдумал’.
Листы повести хранятся в Парижской национальной библиотеке в общем фонде с большой рукописной книгой, которая, как видно из надписи, сделанной автором, была куплена 6 (18) ноября 1871 г. {Надпись сделана, видимо, несколько позднее — по памяти, так как дата ‘1871’ исправлена из ‘1870’.} и содержит в себе автографы произведений Тургенева, написанных в 1871—1879 гг. (описание см.: Mazon, р. 80—84). На обложке этой книги есть записи, нанесенные в разное время, среди которых особый интерес представляет список ‘предстоящих работ’, набросанный в ее правом верхнем углу. В этот список включены произведения, над которыми Тургенев работал (‘Конец Чертопханова’, ‘Пегас’, ‘Лунин и Бабурин’) или намеревался работать (‘Русский немец и реформатор’, ‘Приметы’, статья о ‘дроздах’ {Вероятно, очерк для ‘Записок охотника’.}, письмо-рецензия на комедию А. Дюма-сына — ‘Princesse Georges’, поставленную в Париже 4 декабря 1871 г. {Судьба этой рецензии неизвестна.}) с конца 1871 по 1874 г. Под номером 9 в этом списке, значилось название ‘Дряхлые голуби’, которое, по-видимому, было первой фиксацией замысла повести. По мере написания того или иного произведения Тургенев вычеркивал их заглавия из списка горизонтальной чертой, замыслы отмененные он перечеркнул, сверх того, еще и косыми вертикальными штрихами (статью о ‘дроздах’ и ‘Приметы’). Не вычеркнутыми остались только два пункта — ‘Дряхлые голуби’ и ‘К. Аксаков и славянофилы’ {Об очерке ‘Семейство Аксаковых и славянофилы’ см. наст. том, с. 517—520.}. В итоге можно сделать вывод, что замысел повести ‘Старые голубки’ возник у Тургенева еще в конце 1871 — начале 1872 г., когда он занес ее в план ‘предстоящих работ’, и до марта 1874 г. (к моменту окончания ‘Лунина и Бабурина’, наиболее позднего хронологически произведения, внесенного в список) она написана не была. Не довел до конца работу над ней Тургенев, как было сказано выше, и в июне 1881 г.
Психологическая ситуация, изображаемая в этой повести, — глубокое чувство к женщине, которая не свободна, выдержавшее испытание временем и не убоявшееся насмешек окружающих, в какой-то мере была близка самому Тургеневу. С. Л. Толстой, вспоминая о последнем приезде Тургенева в Ясную Поляну в августе 1881 г. и о высказанных им в разговоре суждениях о любви и счастье, возражал ‘недружелюбному его критику’ H. H. Страхову, по словам которого ‘почти во всех романах Тургенева один молодой человек хочет жениться на одной девице и никак не может’. ‘Тургенев,— писал С. Л. Толстой,— певец не плотской любви, а чистой, самоотверженной любви, которая может ограничиться взглядами и намеками, но которая нередко, по выражению Мопассана, сильнее смерти <,…>, Он сам до старости лет был тем юношей, который умел любить глубоко и самоотверженно, но никак не мог жениться. Его мать говорила про него, он однолюб, он может любить только одну женщину’ (Толстой С. Л. Очерки былого. Тула, 1965, с. 334).
Сюжет ‘Старых голубков’, известный в пересказе Полонского, привлек внимание исследователей творчества Тургенева. Н. Л. Бродский отметил в нем мотив, встречающийся в тургеневских произведениях и письмах 1870-х годов. Приведя отрывок из письма Тургенева к А. П. Философовой от 18 (30) августа 1874 г., в котором говорится, что ‘самоуверенность, преувеличение, известного рода фраза и поза, даже некоторый цинизм составляет неизбежную принадлежность молодости’, Бродский писал, что в задуманной Тургеневым повести ‘один из подобных людей пал жертвой любви, раздавленный трогательным чувством романтически настроенных ‘отцов» (Бродский Н. Замыслы И. С. Тургенева. М., 1917, с. 20—21). А. Е. Грузинский,— объясняя характерную для 1870-х годов тенденцию в творчестве Тургенева к разработке ‘психологически-бытовых’ и ‘чисто психологических’ тем отчасти личными склонностями и настроениями писателя этих лет, отчасти реакцией его на резко отрицательные отзывы критики о его последних: романах большого общественно-политического звучания, а также влиянием окружающей его французской литературной среды,— писал о ‘Старых голубках’: ‘Тут виден уже наклон в сторону исключительных, редких психологических сюжетов’ (Грузинский, с. 217).
Судя по сохранившемуся началу ‘Старых голубков’, повествование в них должно было быть выдержано в лирико-психологических тонах и окружено реальной социально-бытовой атмосферой, и они заняли бы свое место в ряду таких повестей Тургенева, как ‘Затишье’, ‘Первая любовь’, ‘Вешние воды’. С другой стороны, ‘Старые голубки’ перекликаются с рассказами и повестями Тургенева, герои которых представляли русский XVIII век, были цельными натурами, носителями простых и сильных чувств. Время действия повести — 1820-е годы. ‘В эти месяцы 182 <,…>, года, я, благополучно сдавши экзамены, прибыл в деревню’,— вспоминает рассказчик. Если даже это конец 1820-х годов, то всё же молодость старика-помещика и его подруги приходилась на 1790-е годы, карамзинское время: ровесниками их были и герои ‘Бригадира’, и старички Телегины из ‘Старых портретов’, и Фомушка и Фимушка из ‘Нови’.