Старик Горио. Часть II, Бальзак Оноре, Год: 1834 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 48 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СТАРИКЪ ГОРІО.

РОМАНЪ,
СОЧИНЕНІЕ БАЛЬЗАКА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО.

Часть II.

МОСКВА.
ВЪ ТИПОГРАФІИ И. СМИРНОВА.
при ИМПЕРАТОРСКИХЪ Московскихъ Театрахъ.
1840.

Печатать позволяется

съ тмъ, чтобы по отпечатаніи представлено было въ Ценсурной Комитетъ узаконенное число экземпляровъ, Москва, Января 23 дня, 1839 года.

Ценсоръ и Кавалеръ И. Снигеревъ.

Къ концу той же недли, Растиньякъ получилъ два письма, одно отъ матери, другое отъ старшей сестры. Он заставили его затрепетать и съ радости и со страху. Въ этихъ двухъ бумажкахъ заключался приговоръ на жизнь и на смерть всхъ надеждъ его, всей его будущности. Дрожащими руками распечаталъ онъ письмо отъ матери: она увдомляла, что отправила съ дилижансомъ тысячу двсти франковъ, о которыхъ просилъ Евгеній, и разсказывала какихъ трудовъ стоило ей, бдняжк, собрать эти деньги, даже при содйствіи доброй его тетки.

Растиньякъ заплакалъ. Онъ вспомнилъ о Горіо, который ломалъ свое серебро, чтобы уплатить дочернинъ вексель.— Твоя мать тоже изломала серебро свое! Тетка твоя продала свои старинныя, священныя для нея вещи! Какое же право имешь ты проклинать Анастасію? Ты сдлалъ для своей себялюбивой будущности тоже самое, что она для своего любовника! Кто же изъ васъ лучше? Ты, или она?

Вся внутренность Растиньяка горла. Онъ хотлъ уже отказаться отъ большаго свта, отослать назадъ деньги. Онъ испытывалъ т благородныя, тайныя угрызенія совсти, которыхъ люди не умютъ цнить, судя о себ подобныхъ, но за которыя ангелы небесные оправдываютъ иногда преступниковъ, осужденныхъ на земл.

Растиньякъ распечаталъ письмо сестры и веселыя, милыя выраженія этого письма освжили его сердце. Лора забавно и простодушно описывала, какъ он съ сестрою обрадовались, что могли отдать ему сбереженныя ими деньги, какъ он хитрили, чтобы потихоньку отъ матери, снести свои триста пятьдесятъ франковъ въ контору дилижансовъ: за тмъ слдовали ихъ желанья, надежды, мечты о блестящей будущности любимаго ихъ брата, и прочая.

О, да!— сказалъ самъ себ Евгеній:— во что бы то ни стало, я долженъ добиться блестящей будущности и богатства! Ни какія сокровища не заплатятъ за эту преданность. Лора совтуетъ мн сшить на ея деньги блье, она права: у меня блье такое толстое. Странное дло! для счастія другаго двушка становится хитре вора. Невинная для себя, она предусмотрительна для меня. Милая моя! она, какъ ангелы, которые прощаютъ земные проступки, не постигая ихъ.

Растиньякъ воображалъ, что уже весь свтъ принадлежитъ ему. Онъ призвалъ портнаго, испыталъ, завоевалъ его. Увидвъ Г. Траля, онъ постигъ, какое вліяніе иметъ портной на жребій молодаго человка. Тутъ нтъ середины — портной или смертельный врагъ, или благодтельный другъ, посланный намъ судьбою. Евгеній, къ счастію, попалъ на художника въ своемъ род, на человка, который постигалъ всю важность своего назначенія и почиталъ себя ршителенъ будущности молодыхъ людей. За то благородный Растиньякъ прославилъ этого портнаго одною изъ тхъ остротъ, на которыя онъ въ послдствіи былъ такой мастеръ.

— Я знаю два его фрака, — говаривалъ онъ, — которые женились на двадцати тысячахъ годоваго дохода.

Полторы тысячи франковъ и полный гардеробъ! Съ этимъ нашъ Ангулемецъ не боялся уже ничего на свт, и пошелъ завтракать съ тмъ невыразимымъ видомъ, который принимаетъ на себя студентъ, когда у него есть деньги.

Черезъ нсколько минутъ явился въ столовую артельщикъ изъ конторы дилижансовъ и подалъ Растиньяку два мшка съ деньгами и разсыльную книгу. Вотренъ бросилъ на него взглядъ, который какъ кнутъ обвился вокругъ Евгенія.

— Теперь вамъ будетъ чмъ заплатить за уроки фехтованья и стрлянья,— сказалъ онъ.

‘Ого! видно корабли пришли,’ сказала Г-жа Воке, взглянувъ на мшки.

Двица Мишоно не смла посмотрть на деньги, боясь обнаружить свою жадность.

— У васъ, видно, добрая матушка,— сказала Г-жа Кутюръ.

— У васъ добрая матушка,— сказалъ Г. Поаре.

Умъ Г. Поаре состоялъ въ томъ, что онъ переводилъ послднія слова того, кто говорилъ передъ нимъ.

— Да, видно маменька-то собрала послднія свои крохи! сказалъ Вотренъ. Теперь вы можете дурачиться сколько угодно, отличаться въ большомъ свт, искать приданыхъ, и танцовать съ графинями. Только послушайтесь меня, Г. Растиньякъ, учитесь, стрлять!

И, говоря это, онъ прицлился.

Растиньякъ хотлъ дать на водку артельщику, но не нашелъ въ карман у себя ничего. Вотренъ бросилъ франкъ посыльному, и сказалъ Евгенію.

— Теперь вамъ можно повришь въ долгъ.

Растиньякъ принужденъ былъ поблагодарить его, хотя съ тхъ поръ какъ они поспорили за обдомъ о старик Горіо, посл разговора Евгенія съ Г-жею Босеанъ, этотъ человкъ сталъ ему несносенъ. Всю недлю они почти не говорили между собою и молча другъ друга наблюдали.

Голова Растиньяка была одна изъ тхъ, которыя всегда наполнены порохомъ, и производятъ взрывъ при первой искр. Умственное его зрніе было также ясно и дальновидно, какъ и его рысьи глаза. Притомъ, въ послдніе нсколько дней, въ немъ развилось множество новыхъ качествъ, дурныхъ и хорошихъ. Дурныхъ требовали отъ него свтъ и постепенное исполненіе его возрастающихъ желаній. Въ числ хорошихъ его качествъ, была та полуденная живость, которая заставляетъ человка лзть прямо на преграду, чтобы сокрушить ее, и не позволяетъ уроженцу за-Луарскому оставаться въ недоумніи или нершимости: жители свера почитаютъ это качество недостаткомъ, помня, что хотя оно послужило къ возвышенію Мюрата, но оно же было и причиною его погибели. Если сынъ полудня уметъ присоединить хитрость свернаго Француза къ дерзости Даддзарона, онъ длается Императоромъ Французовъ. Ясно, что Растиньякъ не могъ долго оставаться подъ выстрлами батарей Вотрена, не добившись, другъ онъ ему или недругъ. По-временамъ, ему казалось, что этотъ человкъ проницаетъ вс его страсти, и безъ запинки читаетъ въ его сердц, между-тмъ какъ у него самого все такъ хорошо закрыто, что онъ походилъ на сфинкса, который все знаетъ и ничего не говоритъ. Евгеній безъ денегъ терплъ. Евгеній съ деньгами сталъ мятежникомъ.

— Подождите немножко,— сказалъ онъ Вотрену, когда тотъ, допивъ свой кофе, всталъ, чтобы итти.

— Зачмъ?— спросилъ Вотренъ, надвая свою шляпу съ широкими полями, взявъ свою желзную палку, и помахивая ею какъ человкъ, который не побоялся бы и полдесятка разбойниковъ.

— Я расплачусь съ вами,— отвчалъ Растиньякъ, поспшно развязавъ одинъ мшокъ и отсчитавъ Г-ж Воке сто сорокъ франковъ за столъ и за квартиру.

— Деньги счетъ любятъ,— сказалъ онъ ей.— Потрудитесь, сударыня, размнять мн эти пять франковъ. Я хочу уплатить долгъ Г. Вотрену.

— Счетъ деньги любятъ, — повторилъ переводчикъ Поаре, поглядвъ на Вотрена.

— Вы какъ будто боитесь быть мн обязаннымъ!— вскричалъ Вотренъ, запустивъ въ душу Евгенія испытующій взоръ свой и бросивъ на него одинъ изъ тхъ насмшливыхъ, Діогенскихъ взглядовъ, которые уже не разъ его бсили.

— Да, боюсь!— отвчалъ Растиньякъ, сбираясь итти съ мшками въ свою комнату.

Вотренъ поспшно вышелъ въ дверь, ведущую въ гостиную, а Растиньякъ пошелъ въ другую, которая изъ столовой вела на лстницу. Они встртились въ сняхъ.

— Знаете ли, милостивый государь, маркизъ Растиньякъ, что вы отвчали мн ке совсмъ учтиво!— сказалъ Вотренъ, подойдя къ студенту, который холодно посмотрлъ на него.

Растиньякъ затворилъ дверь столовой, и сказалъ ему: Господинъ Вотренъ, я не маркизъ! Я говорилъ вамъ, что я маркизъ! Я не люблю шутокъ.

— Они пошли драться, — сказала мамзель Мишоно равнодушно.

— Пошли драться, — повторилъ Поаре.

— О, нтъ!— сказала Г-жа Воке, пересчитывая свои деньги.

— Однакожъ они пошли въ садъ!— вскричала Викторина, вставъ, чтобы посмотрть въ окно.— А между тмъ этотъ бдный молодой человкъ правъ!

— Пойдемъ въ нашу комнату, моя милая,— сказала Г-жа Кутюръ:— это до женщинъ Не касается.

Тутъ Вотренъ вошелъ въ столовую.— Не пугайтесь, — сказалъ онъ Г-ж Воке, — если услышите выстрлъ. Я хочу попробовать въ саду мои пистолеты.

— Ахъ, не убивайте Евгенія!— вскричала Викторина, сложивъ руки.

Вотренъ отступилъ на два шага, и внимательно посмотрлъ на нее. Онъ уже не разъ замчалъ нжные взгляды, которые бдная двушка украдкой бросала иногда на Растиньяка.

— Вотъ новость!— вскричалъ насмшливымъ голосомъ, который привелъ ее въ краску.— А вдь онъ не дуренъ? не правда ли? Постойте, моя малая, мн хорошая мысль пришла въ голову: я обоихъ васъ осчастливлю!

Г-жа Кутюръ взяла питомицу свою подъ руку, и сказала ей на ухо:— Ты сего дня удивительно странна, Викторина!

— Я не позволю у меня стрлять,— сказала Г-жа Воке.— Вы взбунгачите всхъ сосдей, и накличите ко мн полицію!

— Ну, ну, матушка, не сердись, Мы пожалуй, пойдемъ въ другое мсто, отвчалъ Вотренъ.

Онъ догналъ Растиньяка и по пріятельски взялъ его подъ руку.

— Что, если бъ я доказалъ вамъ, что въ тридцати пяти шагахъ пять разъ сряду всажу пулю въ, пиковаго туза? Я думаю, васъ и это не испугало бы? Вы опрометчивы, молодой человкъ: этакъ васъ, какъ гуся, ни за что убьютъ!

— Вы трусите?— сказалъ Евгеній.

— Не сердите меня!— отвчалъ Вотренъ.— Сядемте тутъ подъ деревомъ. Здсь насъ никто не услышитъ. Мн надобно поговорить съ вами. Вы добрый малой, и я не хочу вамъ зла. Я даже люблю васъ, и сейчасъ скажу, за что я васъ люблю. Положите вати мтки вотъ шутъ.

Растиньякъ положилъ деньги на скамейк, и слъ, мучимый любопытствомъ въ высочайшей степени, по случаю такой внезапной перемны въ человк, который только-что сбирался убить его, и вдругъ вздумалъ сдлаться его покровителемъ.

— Вамъ бы, врно очень хотлось знать, кто я, что я длалъ: что длаю, не правда ли?— продолжалъ Вотрень.— Вы слишкомъ любопытны, мой другъ!…. Ну, ну, не сердитесь, будьте похладнокровне, вы еще и не то услышите. Отвчать успете еще и посл. Сначала выслушайте. Я перенесъ разныя несчастія. Вотъ вамъ прежняя жизнь моя! Кто я такой? Вотрень. Что длаю? Что мн вздумается. Теперь дале. Хотите ли вы знать мой характеръ? Я добръ съ тми, которые хороши со мною и которые мн нравятся, имъ все позволяется, они могутъ, пожалуй, тузить меня, и я даже не скажу имъ: мн больно! Но я золъ какъ чортъ съ тми, кто меня задираетъ, или кто мн не понутру. Я, сударь мой, изъ тхъ, которыхъ вы называете артистами. Я дерусь, принявъ нужныя мры предосторожности. Бросилъ жребій да и бацъ: вотъ настоящая дуэль! Я ужъ говорилъ вамъ, что пять пуль сряду могу вколотить въ пиковаго туза, вгоняя одну другою, да еще въ тридцати пяти шагахъ. Съ этимъ маленькимъ искуствомъ, кажется, можно бы быть увреннымъ, что человка съумешь сдуть съ земли. Что жъ, сударъ мой, я стрлялъ по одному пріятелю въ двадцати пяти Шагахъ, и далъ промахъ! А онъ отъ роду не бралъ въ руки пистолета, и, посмотрите!….

Тутъ онъ растегнулъ жилетъ и раскрылъ грудь свою, мохнатую какъ спина медвдя, и покрытую какою-то рыжеватою шерстью, на которую было отвратительно и страшно смотрть.

— Этотъ молокососъ продырилъ мн грудь,— прибывалъ онъ, положивъ палецъ Растиньяка въ ужасный шрамъ, бывшій у него на груди.— Но въ то время я былъ еще ребенокъ, въ ваши лта, двадцати одного года. Я тогда былъ иной, врилъ женской любви. Мы бы стали съ вами драться. Положимъ, вы бы меня убили. Ну что жъ? Я бы былъ подъ землею, а вы гд? Вы бы принужденъ) были бжать въ Швейцарію и проживать-папенькины деньги: а у него ихъ немного! Это не поведетъ васъ къ добру. Лучше оставайтесь здсь. Я вамъ сейчасъ объясню ваше положеніе и сдлаю это съ превосходствомъ человка, который размышлялъ о вещахъ. У васъ теперь полторы тысячи франковъ. А знаете ли вы, сколько вамъ надобно для такой жизни, какую качали вести у насъ, въ Париж? Милліонъ, сударь, милліонъ! не больше и не меньше. Да притомъ какъ можно скоре иначе вы надлаете безчисленное множество глупостей. Такъ и быть, я доставлю вамъ милліонъ, на первый случай.

Онъ остановился и поглядлъ на Евгенія.

— Ага, теперь не бойсь, полно дуться! Вы смотрите на пріятеля Вотрена повеселе прежняго. При слов ‘милліонъ’ онъ улыбается какъ двушка, которой ея любезный сказалъ: Я приду къ теб сегодня вечеромъ! Дло вотъ въ чемъ. Вы бдны, семейство ваше бдно, хотя вашъ папенька-то и баронъ, по старой привычк. Вы честолюбивы, а сапоги у васъ съ заплатками. Вамъ съ родни Босеаны, а вы ходите пшкомъ. Вы покушиваете у Г-жи Воке добродтельный картофель, а страхъ какъ любили-бы гордые обды баръ Сень-Жерменьскаго Предмстья. Вы спите на соломенномъ тюфяк, а вамъ бы хотлось жить въ палатахъ. Ну, не правда ли?…. Я не охуждаю вашихъ желаній. Не всякой въ состояніи быть честолюбивымъ. Спросите у женщинъ, какіе мужчины имъ нравятся? Честолюбивые! Честолюбцы сильне другихъ, въ ихъ крови больше желза, сердце ихъ бьется скоре. Позвольте спросить васъ,— какія средства намрены вы припасти для того, чтобы удовлетворить своему честолюбію? Выучиться Правамъ. Что жъ? оно прекрасно! Лтъ черезъ пятокъ вы можете надяться быть адвокатомъ, подъячимъ. Баронъ Растиньякъ — подьячій! Куда-какъ хорошо! Если найдете протекцію то лтъ въ тридцать будете, можетъ, и прокуроромъ съ тремя тысячами жалованья. Плохо!…. Не хотите ли жениться. Пожалуй, вы можете жениться на какой-нибудь пожилой богачк. Но скверно, знайте! Это значитъ надть себ камень на шею. Да притомъ, если вы женитесь для денегъ, такъ куда-жъ денутся ваши правила чести, ваши чувства благородства? Это-бы еще ничего, пресмыкаться змею передъ женщиной, лизать ножки матушки и длать низости, которыя опротивли бы свинь. Это все еще ничего: да вы будете несчастливы съ этой женщиной, какъ камень въ помойной ям. Право ужъ лучше бороться съ людьми, чмъ со своей женою. Ну, вотъ ваша жизнь, молодой человкъ! Выбирайте. Да, вы ужъ выбрали! Вы были у Виконтессы Босеанъ, и поглядли на роскошь, были у Графини Ресто, дочери нашего Горіо, и понюхали Парижанку. Въ этотъ день вы возвратились домой съ надписью на лбу:— ‘выйти въ люди!’ Выйти въ люди во что-бы то ни стало! Браво! сказалъ я: этотъ молодой человкъ мн нравится. Но для этого вамъ надобно денегъ. Гд жъ ихъ взять? Вы станете работать, трудишься., Хорошо! съ этимъ подъ старость и вы будете имть возможность нанимать у Г-жи Воке дв комнаты, какъ Поаре который всю жизнь свою былъ на служб и трудился. Въ Париж есть пятьдесятъ тысячъ молодыхъ людей, такихъ же какъ вы, которые то и думаютъ, какъ бы скоре обогатиться и выскочить въ люди. Вы единица этого числа, и можете вообразить, легко ли вамъ будетъ выдраться изъ толпы: Вамъ, господа, надобно будетъ съдать другъ друга, какъ пауки въ горшк, потому что пятидесяти тысячъ хорошихъ мстъ не сыщешь. Знаете ли, чмъ выдираются въ Париж изъ толпы? Блескомъ генія, или продажностію. Толпа всегда сгибается подъ могуществомъ генія, его ненавидятъ, на него клевещутъ, но ему покоряются. Здсь предъ нимъ бросаются на колни, тамъ, если удается, затаптываютъ его въ грязь. Но геніевъ всюду мало, а продажныхъ, у насъ особенно, очень много, и вы всегда будете ощущать ихъ тайные удары. Въ здшнее общество, сударь мой, надо влетть ядромъ, или прилпиться къ нему какъ язва, сдлаться его чумой. Я не льщу. Парижскому свту, но я его знаю, онъ далъ мн право говоришь объ немъ такимъ образомъ. Не думайте однакожъ, чтобъ я порицалъ, его. Нисколько! Я люблю его, потому что умю имъ пользоваться. Испытайте себя, подумайте, поглядите, размыслите, въ состояніи ли вы выдержать эту ежедневную борьбу, въ которой каждая неудача называется несчастіемъ, каждое низложеніе нищетою. Вы видите, что все это плохо. Но я вамъ предложу нчто, отъ чего никто на свт не откажется. Слушайте хорошенько. У меня есть мысль, которая меня давно мучитъ. Мн бы хотлось вести патріархальную жизнь, посреди большаго помстья, тысячъ въ сто десятинъ, въ Соединенныхъ Штатахъ, гд-нибудь на Юг. Я заведу плантаціи, накуплю негровъ, накуплю милліонъ доллеровъ, продавая быковъ, табакъ, лсъ, и заживу дикимъ царькомъ, да стану вести жизнь, о которой здсь люди, прячась въ кирпичныхъ норахъ, не имютъ и понятія. На эти вещи я великій поэтъ. Теперь у меня есть пятьдесятъ тысячъ франковъ, но на пятьдесятъ тысячъ купить не больше сорока негровъ, а мн надобно тысячъ двсти, чтобъ имть двсти негровъ, для удовлетворенія моей страсти къ патріархальной жизни. Съ этимъ чернымъ капиталомъ у меня въ десять лтъ будетъ пять милліоновъ франковъ. Если я успю, ни кто не вздумаетъ спросить меня:— Кто ты? Я буду Г. Фанъ-Милліонъ-доллеръ, гражданинъ Новаго Свта, и баста! Мн будетъ тогда пятьдесятъ лтъ, и я стану веселиться посвоему. Однимъ словомъ, если я вамъ доставлю приданое въ милліонъ, дадите — ли вы мн двсти тысячъ франковъ? Двадцать процентовъ за коммисію: это, право, не дорого! Вы напередъ заставите жену любишь себя безъ памяти, черезъ нсколько дней посл сватъ бы, вы начнете выказывать безпокойство, и, пожалуй, притворитесь недли на дв печальнымъ, потомъ, когда-нибудь, между двухъ поцлуевъ, вы скажете жен: Ахъ, душинька, у меня двсти тысячъ долгу! Этотъ водевиль играется каждый день самыми отличными щеголями. Молодая, любящая жена не отказываетъ въ деньгахъ тому, кто ее страстно цлуетъ. Убытка вамъ тутъ ни какого не будетъ. Вы тотчасъ пріобртете эти двсти тысячъ какимъ-нибудь оборотомъ. Съ вашими деньгами и съ вашимъ умомъ вы наживете такое имніе, какое хотите. Его, сударь мой, вы въ полгода составите свое собственное счастіе, потомъ счастіе милой женщины, и пріятеля вашего, Вотрена, не говоря уже о вашихъ родныхъ, которые, за неимніемъ дровъ, дуютъ теперь въ кулакъ. Не удивляйтесь ни тому, что я вамъ предлагаю, ни тому, что отъ васъ требую. Изъ шестидесяти богатыхъ женитьбъ въ Париж, сорокъ семь основаны на таковыхъ обстоятельствахъ…

— Что-жъ мн надобно длать?— вскричалъ съ жадностью Растиньякъ, прерывая Вотрена.

— Почти ничего! сказалъ тотъ, радуясь какъ рыбакъ, который видитъ, что рыба схватилась за удачку. Слушай-те хорошенько. Сердце двушки, живущей въ нищет, въ несчастій, жаждетъ любви больше всякаго другаго. Это губка, которая расширится, какъ скоро въ нее упадетъ капля чувства. Волочитесь за двушкой, которая находится въ подобныхъ обстоятельствахъ! Чортъ возми, да это значитъ играть на-врняка! На этомъ основаніи вы построите любовь неразрушимую. Теперь, получи эта двушка милліоны,— она броситъ вамъ ихъ подъ ноги, какъ камешки. Возьми, мой милый, возьми, Альфредъ, Адольфъ, возьми Евгеній! Если Альфредъ, Адольфъ или Евгеній былъ такъ благоразуменъ, что жертвовалъ собою для нея во-время. Подъ словомъ пожертвованія, я разумю — продать старое свое платье, чтобы полакомитъ ее или свозишь въ театръ,— заложить свои часы, чтобы купить ей шаль. Нужно ли еще говоришь вамъ о тхъ любовныхъ фарсахъ, которые такъ нравятся женщинамъ, напримръ: будучи въ разлук съ нею, капнуть на письмо водою, чтобы подумала, будто вы плакали. Вы уже должны знать все это! Парижъ, изволите видть, ни что иное какъ Американскій лсъ, населенный дикими зврями, которыхъ зовутъ милліонами, вы охотникъ за милліонами, и чтобы поймать ихъ, вы употребляете обыкновенныя охотничьи хитрости,— капканы, западни, сти. Охотиться можно разнымъ образомъ. Одни гоняются за придаными другіе за барышами на бирж, третьи ловятъ силками совсти, иные удятъ Подписчиковъ. Какъ-бы то ни было, но если они нажились, то вс имъ кланяются, вс ихъ уважаютъ, ласкаютъ, принимаютъ въ высшее общество. Парижъ городъ самый снисходительный. Аристократія другихъ Европейскихъ столицъ не приметъ въ свои гостиныя безчестнаго милліонщика, а Парижъ протягиваетъ къ нему руки, здитъ къ нему на вечеринки, стъ его обды и чокается съ его срамомъ.

— Да гд жъ найти такую двушку? сказалъ Евгеній.

— Вы ее всякой день видете.

— Не ужели Викторина?

— Именно.

— Помилуйте!

— Будущая Баронесса Растиньякъ и теперь ужъ васъ любитъ.

— Да у ней нтъ ни гроша за душею!

— Въ томъ-то и дло! Еще два слова и все объяснится. Отецъ ея, мосье Тальферъ, старый негодяй. Онъ, говорятъ, во время революціи, обогатился тмъ, что убилъ короткаго своего пріятеля. Онъ банкиръ, главный общникъ въ дом Фридерикъ Тальферъ и Комп. У него есть единственный сынъ, которому хочетъ онъ оставить все свое имніе во вредъ Викторин. Я не люблю такихъ несправедливостей! Я, какъ Донъ Кихотъ люблю защищать угнетенныхъ. Если бъ Тальферъ лишился сына, онъ взялъ бы къ себ Викторину, чтобы имть какого-нибудь наслдника. Но это дло счастія. Викторина мила, любезна, она разомъ привяжетъ къ себ старика, и нжными своими чувствованіями заставитъ его вертться какъ кубарь. Она не забудетъ вашей любви, и тогда вы на ней женитесь. Я во всемъ этомъ берусь за роль счастія. Я сдлаю все, что длаютъ самые счастливые случаи. У меня есть пріятель, человкъ совершенно мн преданный. Онъ старый Наполеоновскій Полковникъ и теперь принятъ въ Королевскую Гвардію. Онъ послушался меня и сдлался ультра-роялистомъ. Франческини не изъ тхъ глупцовъ, которые обими руками держатся за свои мннія! Если и у васъ есть мннія, то, ради Бога, продавайте ихъ, мой милой: он въ Париж такой же товаръ, какъ и тереть. Мн стоитъ сказать ему только слово. Онъ сей часъ поссорится съ молодымъ Тальферомъ, который не даетъ сестр ни пяти франковъ, и…

Вотренъ вскочилъ со скамейки, сталъ какъ фехтмейстеръ, протянулъ руку впередъ, и выпалъ.

— И въ сторону! сказалъ онъ.

— Какая мерзость! вскричалъ Евгеній. Вы шутите Г. Вотрспъ?

— Ну, ну, будьте похладнокровне, не ребячьтесь! Впрочемъ, пожалуй, если вамъ охота есть, сердитесь, бситесь! Ругайте меня. Ну же, ругайтесь, что-ли! Я не обижусь, не стану на васъ сердиться. Въ ваши лта это очень естественно. Я самъ былъ такой же. Только подумайте омоемъ предложеніи. Придетъ время, что вы и хуже этого сдлаете. Въ нашемъ любезномъ Париж, тайна всхъ большихъ богатствъ, безъ видимой причины, заключается всегда въ какомъ-нибудь преступленіи,— забытомъ, потому что оно чистенько сдлано.

— Молчите, сударь! Я не хочу слушать боле ни слова, вы меня заставите въ самомъ себ сомнваться. Покуда, вся моя наука заклинается въ чувств.

— Какъ вамъ угодно, другъ мои. Ребячьтесь, сколько есть силы. Я, право, считалъ васъ ршительне. Я не стану убждать васъ. Однако-жъ еще слово.

Онъ пристально посмотрлъ на Евгенія.

— У васъ въ рукахъ моя тайна, сказалъ онъ.

— Тотъ, кто отказывается отъ подобнаго предложенія, легко и забудетъ его.

— Хорошо! Другой не былъ-бы такъ совстливъ. Помните, что я говорилъ вамъ. Я вамъ даю дв недли на размышленіе, а тамъ какъ хотите, принимайте, или отказывайтесь.

— Что за мдный лобъ у этого человка! подумалъ Растиньякъ, видя, что Вотренъ преспокойно уходитъ съ палкою подъ мышкою. Но онъ мн прямо сказалъ тоже самое, что Г-жа Босеанъ говорила съ околичностями. Онъ раздиралъ мн сердце стальными когтями, и объяснялъ цль, для которой я хочу хать къ Г-ж Нюсингенъ. Этотъ разбойникъ, двумя словами сказалъ мн о жизни боле, чмъ сколько узналъ я отъ людей, и иЗъ книгъ. Добиваться богатства или величія, значитъ ршиться лгать, сгибаться, ползать, выпрямляться, льстить, притворяться, значитъ сдлаться слугою тхъ, которые лгали, сгибались, ползали, потому, что надобно быть ихъ слугою, если хочешь сдлаться со временамъ ихъ товарищемъ. Такъ нтъ же, не будетъ этого! Я хочу работать, трудиться честно, благородно, буду работать день и ночь, и своими трудами пріобрту себ состояніе. Конечно, такимъ образомъ наживешся не скоро, но по-крайнй-мр спишь спокойно, и ни какія тягостныя мысли не будутъ по ночамъ тревожить. Что можетъ быть пріятне, какъ взглянувъ на прошедшую свою жизнь, увидть, что она чиста какъ лилія! Покамстъ мы съ жизнію — новобрачные… Вотренъ, однакожъ, показалъ мн, что бываетъ черезъ дсять лтъ посл брака! Чортъ возьми, у меня голова кружиться! Не стану ни объ чемъ думать. Сердце лучшій путеводитель, чмъ разумъ.

Евгеній былъ выведенъ изъ своихъ размышленій голосомъ толстой Сильвіи, которая кричала, что портной пришелъ. Онъ пошелъ къ нему на встрчу, и былъ очень радъ.

Примривъ свое вечернее платье, Растиньякъ надлъ утренній костюмъ, въ которомъ онъ казался совсмъ другимъ человкомъ.

— Право, я стою Г. Траля! Насилу-то я сдлался настоящимъ дворяниномъ!

— Вы меня спрашивали, Г. Расттіьякъ, гд бываетъ Г-жа Нюсингенъ? сказалъ Горіо, входя въ иro комнату.

— Да, мн-бы хотлось знать.

Она будетъ въ понедльникъ на бал у Маршала Кариліяна. Если вы тамъ будете, то разскажите мн, веселы ли были мои дочери, какъ он были одты, все, все.

— Какъ вы это узнали, почтеннйшій Г. Горіо? сказалъ Евгеній, усаживая его у камина.

— Горничная ея мн сказала. Черезъ Жозефину и Констанцію я знаю все, что он длаютъ, прибавилъ онъ съ радостнымъ видомъ.

Бдный старикъ походилъ на пожилаго влюбленнаго, который радуется счастливой хитрости, что посредствомъ горничной, усплъ придти въ соприкосновеніе съ любезною, хотя она этого не знаетъ.

— Вы ихъ увидите! Ахъ, какъ вы счастливы! сказалъ онъ съ простодушнымъ выраженіемъ печальной зависти.

— Не знаю. Я сейчасъ пойду къ Г-ж Босеанъ спросить, можетъ-ли она ввести меня въ этотъ домъ.

Евгенію весело было показаться Виконтесс въ новомъ своемъ костюм. Видя на себ хорошее платье, хорошіе сапоги, хорошія перчатки, Растиньякъ забылъ добродтельную свою ршимость. Молодые люди не смютъ поглядться въ зеркало совсти, когда опрокидываются въ сторону порока, а зрлый возрастъ видывалъ уже себя въ этомъ положеніи: вотъ вся разница между этими двумя эпохами жизни человческой!

Съ нкотораго времени, Евгеній и Горіо сдлались пріятелями. Дружба ихъ происходила отъ тхъ же психологическихъ причинъ, которыя породили противоположныя чувствованія между Вотреномъ и Растиньякомъ.

— Какъ вы могли подумать, мой любезный, сказалъ старикъ Евгенію на другой день посл того, какъ тотъ при всхъ говорилъ о дочеряхъ Горіо:— какъ вы могли подумать, будто Анастасія сердится на васъ за то, что вы при ней произнесли мое имя! О, дочери мои меня очень любятъ!— Я отецъ самый счастливый. Только зятья поступаютъ со мной не совсмъ хорошо. Я не хотлъ, чтобы бдняжки мои дочери терпли отъ ссоръ моихъ съ ихъ мужьями, оттого-то я и видаюсь съ ними по — секрету. Вы не можете вообразить, какія удовольствія доставляетъ мн эта таинственность, удовольствія совершенно неизвстныя отцамъ, которые могутъ видть дочерей своихъ когда имъ вздумается. Я этого не могу, понимаете? За то, въ хорошую погоду я отправляюсь на гулянья, когда узнаю отъ служанокъ, что дочери мои тамъ будутъ. Я поджидаю ихъ, сердце у меня бьется, когда ихъ кареты приближаются, я любуюсь ими въ народ, а он, прозжая мимо, дарятъ меня улыбкою, которая разсвчиваетъ мн всю природу, какъ лучь солнца…

Бдный старикъ!

Евгеній одлся и отправился въ Тюльерійскій садъ, въ ожиданіи того времени, когда можно будетъ идти къ Г-ж Босеанъ,

Эта прогулка была пагубна для Растиньяка. Нкоторыя женщины замтили его. Онъ былъ такъ молодъ, такъ хорошъ, одтъ съ такимъ вкусомъ! Видя, что сдлался предметомъ вниматя, и чуть не удивленія, онъ забылъ о сестрахъ и тетк и о своей добродтельной совстливости. Слова Вотрена, не смотря на цинизмъ ихъ, запали въ сердце Евгенія, какъ въ памяти бдной двушки запечатлвается неблагородный профиль старой коварной торговки порока, которая сказала ей:— Золота и любви, сколько хотите!

Побродивъ безпечно по саду, Растиньякъ часовъ въ пять отправился къ Г-ж Босеанъ, и получилъ тамъ одинъ изъ тхъ ударовъ, отъ которыхъ сердца молодыхъ людей ничмъ не прикрыты. До тхъ поръ Виконтесса принимала его съ учтивостію, съ этой медоточивою прелестью^ которую придаетъ знатное воспитаніе, и которая бываетъ истинно восхитительна, ежели происходитъ изъ сердца. Когда онъ вошелъ, Г-жа Босеанъ сдлала сухой жестъ, и сказала ему отрывистымъ голосомъ:— Господинъ Растиньякъ, мн сегодня не возможно принять васъ, покрайнй-мр теперь: я занята..

Для наблюдателя, а Евгеній очень скоро сдлался наблюдателемъ, эти слова, этотъ жестъ, этотъ взглядъ, этотъ звукъ голоса, содержали въ себ всю исторію характера и привычекъ цлой касты. Онъ увидлъ желзную руку подъ бархатною перчаткою, тусклый эгоизмъ подъ глянцемъ воспитанія, дерево подъ позолотою. Евгеній слишкомъ легко, слишкомъ опромтчиво уврился въ благородств женщинъ. Притомъ онъ добродушно подписалъ восхитительный договоръ, связывающій благодтеля съ облагодтельствованнымъ, договоръ, котораго между людьми великодушными, Первою статьею постановляется совершенное равенство. Благотворительность есть страсть небесная, столь-же мало понимаемая, столь-же рдкая, какъ и истинная любовь. И та и другая ничто-иное какъ мотовство прекрасныхъ душъ. Евгенію непременно хотлось хать на балъ къ Герцогин Кариліяно, и онъ вытерплъ этотъ неучтивый пріемъ.

— Сударыня, сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ: я бы не осмлился безпокоишь васъ, если-бы не имлъ до васъ большой надобности. Сдлайте милость, позвольте мн придти по-позже j я охотно подожду.

— Такъ приходите ко мн обдать, сказала Г-жа Босеанъ, стыдясь нсколько суровости своихъ словъ, потому что она была истинно добра.

Евгеній былъ тронутъ этою перемною, однакожъ сказалъ самъ себ:— Ползай! сноси все на свт! Чего-жъ теб ожидать отъ другихъ, когда лучшая изъ женщинъ въ одну минуту уничтожаетъ вс свои дружескія общанія, и бросаетъ тебя какъ старый башмакъ. Всякой за себя! Съ этими людьми надобно быть, какъ говоритъ Вотренъ, пушечнымъ ядромъ.

Горькія размышленія студента были вскор разсяны мыслію объ удовольствіи, котораго онъ ожидалъ отъ обда Г-жи Босеанъ. Такъ и малйшія обстоятельства въ его жизни, какъ будто нарочно, увлекали его на поприще, гд по замчанію ужаснаго сфникса дома Г-жи Ноке, все уподобляется тому, что происходитъ на пол сраженія. Когда Евгеній возвратился къ виконтесс, она приняла его съ тою добродтельною учтивостію, которую ему всегда оказывала. Они вмст пошли въ столовую, гд виконтъ уже ждалъ жену, и гд сіяла обденная роскошь, которая въ царствованіи Людвига XVIII была доведена до высшей степени. Г. Босеанъ, пресыщенный удовольствіями, любилъ одинъ только столъ. Обдъ его отличался превосходствомъ и содержащаго, и содержимаго, никогда еще подобное зрлище не поражало взоровъ Евгенія, который только въ первый разъ обдалъ въ одномъ изъ тхъ домовъ, въ которыхъ понести переходятъ изъ рода въ родъ. При вид этого выработаннаго, великолпнаго серебра и тысячи изысканностей роскошнаго стола, при вид этой прислуги, проворной безъ шума, безъ суматохи, бдный студентъ по невол сталъ отдавать преимущество жизни постоянной изящности, передъ жизнью лишеній, на которую осудилъ онъ себя утромъ. Когда мысль его на минуту перелетла въ домъ Г-жи Боке, онъ почувствовалъ такое омерзніе, что ршился непремнно выхать оттуда въ Январ, какъ для того, чтобы перебраться въ другой домъ почище, такъ и для того, чтобы избавиться отъ Ботрена, желзную руку котораго онъ безпрестанно чувствовалъ у себя на плеч.

‘Не подете ли вы сегодня со много въ Италіянской театръ?’ сказала Г-жа Босеанъ мужу.

— Вы знаете, какъ мн пріятно было бы исполнишь вашу волю, отвчалъ онъ, но къ несчастію, я общалъ одной дам проводить ее въ театръ Bes Variete.

‘Свою любовницу!’ сказала она про себя.

— Разв Ажудо-Пинто съ вами сегодня не будетъ?— спросилъ Г. Босеанъ.

‘Нтъ!’ отвчала она съ досадою.

— Если вамъ непремнно надобно кавалера, то возмите съ собою Г-на Растиньяка.

Виконтесса, улыбаясь взглянула на Евгенія.

Черезъ нсколько минутъ онъ уже летлъ съ Г-жею Босеанъ въ великолпной карет въ модный театръ, и думалъ, что попалъ въ волшебный свтъ, когда войдя въ ложу увидлъ, что вс лорнеты обратились на него и на виконтессу, которая была одта прелестно. Онъ переходилъ отъ восхищенія къ восхищенію.

‘Вы хотли со мной поговорить?… сказала ему Г-жа Босеанъ. А! посмотрите, вотъ Г-жа Нюсингенъ черезъ три ложи отъ насъ. А вотъ на другой сторон, сестра ея съ Г. Тралемъ.’

Говоря это, Г-жа Босеанъ глядла на ложу Рошгюдовъ, и лице ея вдругъ просвтлло, потому что Г. Ажуда-Пинто тамъ не было.

‘Она прелестна!’ сказалъ Евгеній, поглядвъ на Г-жу Нюсингенъ.

— У нее блыя рсницы.

‘Но какая ловкая, тоненькая талія!

— У ней толстыя руки.

‘Но какіе прекрасные глаза!

— Лице длинное.

‘Эта форма лица благородне.

— Счастье ея, что у ней хоть по этому благородное! Посмотрите, какъ она беретъ и опускаетъ свой лорнетъ. Горіо и лабазъ такъ и проглядываютъ во всхъ ея движеніяхъ, присовокупила Г-жа Босеанъ, къ величайшему удивленію Евгенія, которому показалось, что она не смотритъ на ея ложу. И дйствительно, виконтесса смотрла въ то время совсмъ въ другую сторону, казалось, будто она не обращаетъ ни малйшаго вниманія на Г-жу Нюсингенъ, и за всмъ тмъ она не пропускала ни одного изъ ея движеній. Собраніе было блистательно. Дйствительно Дельфина Нюсингенъ съ гордостію замчала, что обращаетъ на себя все вниманіе молодаго, прекраснаго родственника Г-жи Босеанъ, который только на нее и смотрлъ.

‘Если вы не перестанете обременять ее своими взглядами, то обратите на себя глаза всего театра. Когда хотите имть успхъ, то не бросайтесь же такимъ образомъ на людей.

— Милая кузина, сказалъ Евгеній, вы уже приняли меня подъ свое покровительство, такъ довершите жъ свои благодянія, окажите мн еще одну услугу, которая для васъ ничего не значитъ, а мн принесетъ большую пользу. Я ршительно влюбленъ.

‘Такъ скоро?

— Да.

‘И въ эту женщину?

— Кто же другая позволитъ мн обожать себя? сказалъ онъ, бросивъ проницательный взглядъ на Г-жу Босеанъ. Герцогиня Карильяно состоитъ при двор герцогини Беррійской: вы врно у нее бываете? Сдлайте милость, познакомте меня съ нею, возьмите меня съ собою на балъ, который даетъ она въ понедльникъ. Тамъ будетъ Г-жа Нюсингенъ, и я… вс удовольствіемъ! сказала она. Если вы уже чувствуете къ ней наклонность, то ваше сердце скачетъ на почтовыхъ. Вотъ и ея другъ, Г. Марсе, въ лож княгини Суссиска. Г-жа Нюсингенъ досадуетъ: она терпитъ пышку! Это самая благопріятная минута для знакомства къ женщиною, особенно съ банкиршей. Эти дамы коммерческаго клуба вс охотницы до мщеній.

— Что же бы вы сдлали въ подобномъ случа?

‘Я!…. Я бы страдала молча.

Въ эту минуту Г. Алгуда вошелъ въ ложу Г-жи Босеанъ.

‘Дла мои идутъ дурно, сказалъ онъ, и я васъ предувдомляю объ этомъ, что бы не выдавать возвращенія моего къ вамъ за пожертвованіе.

Лице виконтессы заблистало. Тутъ Евгеніи научился распознавать выраженіе страстной любви и не смшивать его съ гримассами Парижскаго кокетства. Онъ былъ пораженъ сіяющимъ видомъ Г-жи Босеанъ, замолчалъ и уступилъ мсто свое Г-ну Ажуда.

‘Какое дивное созданіе женщина, которая такъ пламенно любитъ! сказалъ онъ самъ. себ. И этотъ человкъ измнилъ ей для куклы!

Въ сердце его кипло ребяческое бшенство. Онъ хотлъ бы взять себ Г-жу Босеанъ, онъ желалъ могущества демоновъ, что бы унести ее въ своемъ сердц, какъ орелъ, завидвъ на лугу ягненка уноситъ его въ гнздо свое. Ему казалось стыдно, что въ этомъ музеум красотъ у него одного нтъ своей картины, нтъ своей любовницы. Имть любовницу — значитъ быть въ случа, говорилъ онъ самъ себ.

Онъ поглядлъ на Г-жу Нюсингенъ, какъ человкъ получившій обиду смотритъ на своего противника. Виконтесса обернулась къ нему, чтобы однимъ взглядомъ сто разъ возблагодарить его за его скромность. Первое дйствіе оперы было кончено.

‘Вы вдь довольно знакомы съ Г-жею Нюсингенъ, что бы представить ей Г. Растиньяка? сказала она Г. Ажуд.

— Она очень будетъ рада съ нимъ познакомиться — отвчалъ маркизъ.

Прекрасный Португалецъ всталъ, взялъ студента подъ руку, и чрезъ минуту они были въ лож Г-жи Нюсингенъ.

‘Баронесса, имю честь представить вамъ Г. Растиньяка, родственника виконтессы Босеанъ. Вы производите на него такое живое впечатлніе, что я хотлъ довершить его благополучіе, приблизивъ его къ предмету его восторга.

Эти слова были сказаны съ легкимъ оттнкомъ насмшливости, прикрывшимъ наготу мысли. Г-жа Нюсингенъ улыбнулась, и предложила Евгенію мсто своего мужа, который только что вышелъ.

‘Я не смю предложить вамъ остаться со мною, сказала она ему — кто можетъ быть въ лож у Г-жи Босеанъ, тотъ не пойдетъ въ другую.

— Но — отвчалъ въ полголоса Евгеній — что бы угодить виконтесс, я долженъ остаться съ вами. До прихода маркиза мы говорили о васъ, о вашей красот, объ изящности вашего наряда, сказалъ онъ вслухъ.

Г. Ажуда ушелъ.

‘Такъ вы въ самомъ дл останетесь у меня? сказала баронесса, мн очень пріятно съ вами познакомиться. Сестра моя, Г-жа Pecmo, возбудила во мн живйшее желаніе васъ видть.

— А между тмъ, вообразите, она запретила пускать меня къ себ!

‘Какимъ это образомъ?

— Я, сударыня, скажу вамъ всю правду, но заране прошу извиненія въ моей откровенности. Я живу въ одномъ дом съ вашимъ батюшкой и, не зная что Г-жа Ресто — дочь его, имлъ неосторожность заговорить объ немъ у ней въ дом. Я разсердилъ этимъ и сестрицу вашу, и Г-на Ресто. Вы не можете вообразить, какъ это отвращеніе отъ отца не понравилось моей кузин и герцогин Ланже. Я разсказывалъ имъ эту сцену и он хохотали отъ чистаго сердца. Г-жа Босеацъ начала тутъ сравнивать васъ съ вашею сестрицею и говорила объ васъ съ большими похвалами, она разсказывала, какъ вы милы съ моимъ почтеннымъ сосдомъ, Г. Горіо. Да и какъ вамъ не любить его! Онъ обожаетъ васъ такъ страстно, что я начиналъ ревновать. Цлые два часа говорили мы о васъ сегодня утромъ. Потомъ, помня то, что толковалъ мн вашъ батюшка, я сказалъ за обдомъ моей кузин: не можетъ быть, чтобъ Г-жа Нюсингенъ не, была также хороша, какъ нжна! Оттого-то Г-жа Босеанъ, по обыкновенной своей любезности, привезла меня сюда, говоря что я васъ здсь увижу.

‘Какъ, сударь? отвчала банкирша, я уже обязана вамъ благодарностію! Право, мы скоро сдлаемся старинными друзьями.

— Дружба съ вами должна быть чувствомъ очень сладостнымъ, но я никогда не захочу быть вашимъ другомъ.

Эти стереотипныя глупости, изданныя для употребленія начинающихъ, всегда правятся женщинамъ, и кажутся жалкими только тогда, когда ихъ хладнокровно читаемъ въ книг. Жесты, выраженіе голоса, взглядъ молодаго человка, придаютъ имъ неисчислимую цну. Растиньякъ чрезвычайно понравился Г-ж Нюсингенъ, потомъ, какъ вс женщины, которыя находятся въ затрудненіи отвчать на вопросъ слиткомъ искренно предложенный, она заговорила о другомъ.

‘Да! Сестра моя очень вредитъ себ своимъ обхожденіемъ съ батюшкой, который, право, былъ для насъ неописанно добръ. Мужъ ршительно запретилъ мн принимать его иначе, какъ утромъ, и я тогда только на это согласилась. Я долго объ этомъ плакала. Эти непріятности, случившіяся тотчасъ посл первыхъ удовольствій брака, совершенно разстроили насъ съ мужемъ. Въ глазахъ Парижа а я самая счастливая, а на дл самая несчастная женщина во всемъ свт. Вамъ, можетъ быть, покажется страннымъ, что я говорю такъ откровенно, но вы знакомы съ батюшкой: вы мн не чужой, врно все знаете.

— Во всемъ свтъ вы не найдете человка, который бы пламенне меня желалъ принадлежать вамъ, сказалъ Евгеній. Чего ищутъ вс женщины? Блаженства! прибавилъ онъ голосомъ, который вливался прямо въ душу. А если для женщины блаженство состоитъ въ томъ, что бы быть любимой, обожаемой, имть друга, которому бы можно было вврять вс свои желанія, прихоти, горести и радости, раскрывать передъ нимъ всю свою душу со всми ея милыми недостатками и превосходными качествами, то вы ни у кого не найдете сердца столь преданнаго, столь пламеннаго, кром молодаго человка, который радъ будетъ умереть по первому вашему знаку, который еще не знаетъ свта, и не хочетъ знать его потому, что весь свтъ заключается для него въ васъ. Я, — вы станете смяться надъ моею откровенностью, — я еще недавно изъ провинціи, новичекъ во всемъ, прекраснаго зналъ одн только души, и думалъ не любить. Но я увидлъ мою кузину, она слишкомъ приблизила меня къ своему сердцу, раскрыла передо мною вс сокровища страсти, и я теперь влюбленъ во всхъ женщинъ на свт, покуда еще не нашелъ одной, которой бы стоило посвятить себя. Войдя въ театръ, я увидлъ васъ, и меня — какъ будто электрическимъ теченіемъ повлекло къ вамъ. Я уже такъ много о васъ думалъ. Но портретъ вашъ, который я составилъ себ въ воображеніи, далеко отсталъ отъ подлинника. Г-жа Босеанъ запретила мн смотрть на васъ. О, она не постигаетъ, какъ сладостно любоваться прелестными губками, нжнымъ цвтомъ лица, обворожительными глазками…. Я говорю вамъ глупости, сударыня, но позвольте мн говорить, не сердитесь на меня!…

Вс эти пошлости, повторяю я, очень нравятся женщинамъ, хотя он очень пошлы на бумаг и непростительны при свидтеляхъ, но на словахъ и вдвоемъ самая строгая женщина ихъ слушаетъ, если даже и не хочетъ отвчать на нихъ. Начавъ такъ отважно, Растиньякъ продолжалъ въ томъ же тон, говорилъ глухимъ, страстнымъ голосомъ, и Г-жа Нюсингенъ ободряла его улыбками, посматривая по временамъ на Г. Марсе, который не выходилъ изъ ложи княгини Суссиска. Растиньякъ оставался съ Г-жею Нюсингенъ до тхъ поръ, когда мужъ пришелъ, что бы везти ее домой.

‘Я буду имть честь быть у васъ, сударыня, до бала герцогини Кариліяно, сказалъ онъ.

Она отвчала ему прелестнымъ движеніемъ руки и едва примтною улыбкою, которую однакожъ онъ хорошо примтилъ.

‘Дла мои идутъ хорошо, подумалъ онъ, она не разсердилась, когда я говорилъ ей о любви. О, теперь она моя!’ Бднякъ и не зналъ, что баронесса была разсяна, что она ожидала отъ Г-на Марсе одного изъ тхъ ршительныхъ писемъ, которыя раздираютъ душу. Онъ былъ совершенно счастливъ своимъ воображаемымъ успхомъ.

Раскланявшись съ Г-жею Босеанъ, бдный студентъ возвращаяся изъ Италіянскаго театра пшкомъ, и мечталъ о своихъ планахъ. Онъ очень замтилъ, съ какимъ вниманіемъ посматривала на него графиня Ресто и въ лож виконтессы, и когда онъ былъ у сестры ея: онъ былъ увренъ, что графиня снова будетъ принимать его. Въ короткое время онъ уже составилъ себ въ самомъ высшемъ обществ четыре связи, — потому что онъ надялся понравишься еще и маршалш Кариньяно. Не отдавая себ отчета въ средствахъ, которыми будетъ дйствовать, онъ уже догадывался, что въ сложномъ механизм свта ему удастся ухватишься за какое нибудь колесо, и что тогда онъ будетъ на верху машины.

‘Если баронесса Нюсингенъ полюбитъ меня, говорилъ онъ самъ себ, я научу ее управлять мужемъ, а какъ онъ превосходно обработываетъ дла свои, то и поможетъ мн какъ-нибудь обогатишься…..‘

Правда, онъ не говорилъ этого себ прямо, онъ еще не усплъ сдлаться такимъ политикомъ, чтобы обратить свое положеніе въ цыфры и вычислить его ариметически, но мысли его носились по этому горизонту въ вид легкихъ облаковъ, я въ плавильномъ тигл, совсти оставили бы не слиткомъ чистый каролекъ.

Дорогою Растиньякъ совершенно влюбился въ Г-жу Нюсингенъ. Онъ вспоминалъ обворожительность ея влажныхъ глазъ, нжную, шелковистую ткань ея кожи, сквозь которую, какъ ему казалось, видно было обращеніе крови, пріятность ея голоса, прелесть свтлорусыхъ волосъ. Онъ шелъ скоро, и это можетъ быть, еще боле разгорячало его.

Возвратясь домой онъ постучался въ двери Г. Горіо.

‘Любезный сосдъ! Я видлъ Дельфину.

~ Гд?

‘Въ Италіянскомъ театр.

— Что, она веселилась? Да войди — же!

Старикъ всталъ въ одной рубашк, отперъ дверь, и проворно опять легъ.

‘Разскажите же мн что-нибудь объ ней!

Евгеній въ первый разъ былъ въ комнат Горіо: онъ только что удивлялся богатому, изящному наряду дочери, и пришелъ въ остолбененіе, увидвъ въ какой канур живетъ отецъ. Окно было безъ гардинъ, обои во многихъ мстахъ отдлились отъ сырыхъ стнъ и выказывали закоптлую штукатурку, бдный старикъ спалъ на соломенномъ тюфяк и прикрывался изорванымъ одяломъ, а на ноги клалъ для тепла сшитые лоскутки грязныхъ капотовъ Г-жи Воке. На чердак послдняго носильщика мебели бываютъ лучше тхъ, которымъ хозяйка убрала жилище Горіо. При взгляд на эту сырую и холодную комнату, дрожь невольно пробгала по всему его тлу. Къ счастію, Горіо не видалъ выраженій лица Евгенія: поставивъ свчу на столъ, онъ закрылся до самой головы, и повернулся къ нему.

‘Ну, которая же вамъ больше нравится, Анастасія или Дельфина?

— Дельфина мн больше нравится, отвчалъ Растиньякъ, потому что она больше къ вамъ привязана.

При этихъ словахъ, произнесенныхъ съ чувствомъ, старикъ нжно пожалъ руку Евгенія.

‘Благодарю васъ! сказалъ онъ трогательнымъ голосомъ. Что-жъ она говорила вамъ обо мн?

Студентъ повторилъ слова баронессы съ нкоторыми прикрасами, бднякъ Горіо слушалъ съ благоговніемъ.

‘Милая моя Дельфина! Да, да! она меня очень любитъ. Но не врьте тому, что она говорила вамъ объ Анастасіи. Он меня такъ любятъ, что ревнуютъ другъ къ другу. Анастасія тоже ко мн очень привязана, я это знаю. Видите, что значитъ отецъ со своими дтьми: онъ проникаетъ во внутренность сердецъ и судитъ о намреніяхъ! Охъ! еслибъ у меня были хорошіе зятья: я бы былъ слишкомъ счастливъ! Не понимаю, какъ Дельфина могла выйти за этого толстаго чурбана Альзаеца, который такъ дурно съ ней обходится! Я почти не въ прав сердишься на нее за то, что у ней есть милой другъ: женщина не можетъ обойтись безъ любви… Но говорятъ, что этотъ Марсе негодяй. Мн часто приходитъ охота свернуть ему шею. Боже мой, если бы кто сдлалъ мою Дельфину счастливою, если бы онъ любилъ ее какъ она заслуживаетъ, я бы въ состояніи былъ чистить ему сапоги! Я ихъ люблю до безпамятства! Ахъ, если бъ я жилъ съ ними! Одно уже это, что я бы зналъ что он тутъ, близко, что слышалъ бы, какъ он говорятъ, видлъ бы, какъ он узжаютъ, или прізжаютъ домой…. Вы не можете вообразить, какъ все это веселило меня, когда он еще жили у меня. Скажите мн, хорошо ли была одта моя Дельфина?

— Прелестно. Но скажите мн, ради Бога, мои почтеннйшій, какъ вы можете жить въ такой конур, когда ваши дочери за мужемъ за такими богачами?

‘Да къ чму мн жить лучше! сказалъ онъ съ безпечнымъ видомъ. Я не умю вамъ это объяснить, потому что я не мастеръ говоришь… У меня все тутъ! прибавилъ онъ, указывая на сердце. Жизнь моя вся въ моихъ дочеряхъ Если он веселятся, если он счастливы, хорошо одты, ходятъ по коврамъ, что за надобность, какое на мн сукно и гд я сплю! Мн не холодно, когда имъ тепло, я не скучаю, если он смются. Горюю я только ихъ горемъ,— ‘своего у меня нтъ. Вы это не понимаете теперь, молодой сосдъ. Погодите, когда у васъ будутъ дти: вы увидите, что это такое. При вид вашихъ дтей, вы будете чувствовать, что это нчто ваше, чрезъ вашего чрева, чистйшая капля вашей крови: оно и дйствительно такъ!— валъ будетъ казаться, что вы сами движитесь, когда он ходятъ….

Въ эту минуту старикъ Горіо казался чмъ-то неземнымъ. Евгеній еще его не видывалъ освщеннаго пламенемъ своей родительской страсти. Существо самое грубое, выражая чувство истинное и сильное, окружается облакомъ какой-то эфирной жидкости, которая облагороживаетъ физіономію, вливаетъ душу въ тлодвиженія, придаетъ радужный цвтъ голосу. Оно движется тогда въ свтлой сфер. Въ ту минуту въ жестахъ, въ голос старика Горіо, была сила сообщенія, составляющая великаго актера.

‘Такъ вамъ врно пріятно будетъ узнать, сказалъ Растиньякъ, что Дельфина скоро поссорится съ съ Г. Марсс. Онъ покидаетъ ее, волочится за Княгинею Сусиска. А я сегодня ршительно влюбился въ Г-жу Нюсингенъ!

— Въ самомъ дл? вскричалъ Горіо.

‘ Да, кажется, Что и я ей не противенъ. Мы съ ней цлый часъ толковали о разныхъ вещахъ, относящихся къ сердцу. Я буду у ней посл завтра, въ субботу.

— О какъ я буду любить васъ, если вы сдлаетесь ея другомъ! Вы добры, вы не станете ее мучить. Но если вы ей измните, я васъ убью! женщина два раза не любитъ. Боже мой, я заврался! Прощайте, Г. Раситньякъ, вамъ здсь холодно. Не велла-ли она что-нибудь сказать мн?

Ничего, подумалъ Евгеній.— Она сказала, что посылаетъ вамъ поцлуй любящей васъ дочери, продолжалъ онъ въ слухъ.

— Прощайте, спокойной ночи! Мн будетъ всю ночь снишься этотъ поцлуй.

Бднякъ подумалъ Евгеній, ложась спать: онъ право тронетъ каменное сердце. Она думаетъ объ немъ столько же, какъ о Турецкомъ Султан.

Съ этого разговора Горіо почиталъ Евгенія своимъ повреннымъ, своимъ другомъ. Между ними установились единственныя соотношенія, какими только Горіо могъ при, вязаться къ другому человку. Онъ воображалъ себ, что сблизишься со своею Дельфиною, что она будетъ лучше принимать его, когда Евгеній подружится съ нею. Онъ и не думалъ объ ея добромъ имени, забывалъ, что онъ, какъ отецъ, долженъ быть покровителемъ ея добродтели… Правду сказать, уже нечего было и покровительствовать!

На другой день за завтракомъ, вс жильцы Г-жи Воке съ удивленіемъ увидли, что Горіо подслъ къ Растиньяку, что между ними учредились особенныя отношенія, что физіономія старика, котораго лице обыкновенно походило на старую измятую маску, дышетъ удовольствіемъ и жизнію. Вотренъ который въ первый разъ видлъ Евгенія со времени ихъ совщанія, казалось, хотлъ прочесть въ душ его. Вчера ложась спать Евгеній измрялъ мысленно обширное поприще, открывшееся предъ нимъ, вспомнилъ о предложеніи И о трепа, и думалъ о приданомъ двицы Тальферъ. Теперь за завтракомъ онъ глядлъ на нее,— глядлъ такъ, какъ молодой человкъ самый добродтельный, невольно смотритъ на богатую наслдницу. Глаза ихъ встртились. Евгеній въ своемъ ловомъ костюм очень нравился бдной двушк. Взоръ, которымъ они обмнялись, былъ довольно значителенъ, и студентъ могъ счесть себя предметомъ тхъ неясныхъ желаній, которыя всегда мучатъ молоденькую двушку, и которыя она готова сосредоточить на первомъ нсколько миломъ существ. Какой-то тайный голосъ кричалъ Растиньяку: — восемь сотъ тысячъ франковъ! Но онъ тотчасъ обратился къ воспоминаніямъ вчерашняго дня, и надялся, что заказная страсть его къ баронесс будетъ противоядіемъ дурнымъ мыслямъ, которыя невольно приходятъ ему въ голову.

‘Вчера играли, въ Италіянскомъ театр, Сивильскаго цирульника, Россини, сказалъ онъ. Я никогда не слыхивалъ такой восхитительной музыки!

— А какъ вы возвратились изъ театра? спросилъ Вотренъ.

‘Пшкомъ, отвчалъ Евгеній.

— Этого я не понимаю, сказалъ соблазнитель. Что за радость въ этихъ половинныхъ удовольствіяхъ! По мн, въ театр пріятно быть въ своей лож, пріхать туда въ своей карет, и возвратиться въ своей, спокойно и удобно. Мой девизъ: Все или ничего.

‘Право, славный девизъ! сказала Г-жа Воке.

— Не пойдете-ли вы къ Дельфин? сказалъ Евгеній по тихоньку старику Горіо. Она приметъ васъ съ распростертыми объятіями: ей, врно, пріятно будетъ распросить васъ обо мн. Я слышалъ, что ей очень хотлось-бы познакомишься съ виконтессою Босеанъ. Не забудьте сказать ей, что я готовъ доставитъ ей это удовольствіе.

Растиньякъ отправился въ свой юридическій факультетъ. Ему непріятно было оставаться въ класс, онъ вышелъ, и сталъ бродить по улицамъ, мучимый лихорадкою, извстною всмъ, молодымъ людямъ, питающимъ слишкомъ блестящія надежды. Вспоминая слова Вотрена, онъ размышлялъ о Парижской жизни, когда встртился въ Люксембургскомъ саду съ пріятелемъ своимъ Біаншономъ, студентомъ медицыны, который всякой день обдалъ у Г-жи Воке.

‘Что ты такъ задумался? сказалъ Біаншонъ, взявъ Евгенія подъ руку, чтобы походить передъ дворцемъ.

— Меня мучатъ разныя мысли.

‘Какія это? Отъ мыслей можно вылчиться.

— Какимъ образомъ?

‘Предавшись ихъ влеченію.

— Ты шутишь, не зная въ чемъ дло.

‘Вообрази, сказалъ Біаншонъ, переходя вдругъ къ другому предмету: я былъ въ Ботаническомъ саду на лекціи Кювье, выхожу оттуда и вижу нашу мамзель Мишоно и Ноаре: они сидятъ на лавк и толкуютъ съ какимъ-то человкомъ, который, какъ мн кажется, долженъ быть переодтый полицейскій чиновникъ. Надобно присматривать за этой парочкой, я скажу теб посл для чего. Прощай, покуда. Въ четыре часа мн надобно быть въ Факультет на перекличк.

Когда Евгеніи возвратился домой, старикъ Горіо ждалъ его.

‘Посмотрите, письмо отъ нее! Какой хорошенькій померкъ, не правда-ли?

Евгеній распечаталъ письмо и прочелъ:

‘Батюшка говорилъ мн, что вы любите Итальянскую музыку: позвольте мн предложить вамъ мсто въ моей лож. Въ субботу играютъ Г-жа Фодоръ и Пеллегрини, я уврена, что для нихъ вы мн не откажете. Мужъ мой вмст со мною, проситъ васъ безъ церемоніи откушать у насъ. Ежели вы согласитесь на это, то избавите его отъ тяжкой супружеской обязанности провожать меня въ театръ. Не отвчайте мн и прізжайте.’

Д. Н.

‘Порядочная женщина не кидается такимъ образомъ на шею къ мужчин! сказалъ про себя Евгеній. Врно она хочетъ употребить меня для того, чтобы ревностью снова привязать къ себ Г-на Марсе. Эшакія вещи длаются только съ досады.’

— Ну, о чемъ же вы думаете, спросилъ Горю.

Растиньяку совершенно неизвстно было сумасбродство, овладвшее въ то время извстными женщинами: онъ не зналъ, что банкирша готова пожертвовать всмъ на свт, чтобы только попасть въ какой-нибудь знатный домъ въ Сенъ-Жерменскомъ предмстьи. Но недоврчивость его принесла ему пользу: она охладила его и дала ему несчастную возможность не принимать условій, а самому поставлять ихъ.

‘Да, да! я пойду, сказалъ онъ.

Теперь одно любопытство вело его къ Г-жъ Нюсингенъ, а если бы она пренебрегла его, онъ былъ бы увлеченъ туда страстью. Онъ съ нетерпніемъ ожидалъ завтрашняго дня.

Одвшись весьма изящно, онъ сошелъ въ общую комнату, въ то время какъ вс жильцы сидли за столомъ. Нарядъ его возбудилъ тысячу шутокъ, Вотренъ проговорилъ объ его плать длинною и забавную шараду, отъ которой все общество расхохоталось. Двица Тальферъ бросила на него нжный взглядъ и сказала нсколько словъ на ухо Г-ж Кутеръ, Евгеній ушелъ отъ нихъ скоре въ совершенномъ смущеніи.

Онъ отправился въ улицу Св. Лазаря, и пришелъ къ одному изъ тхъ легкихъ домиковъ, съ тоненькими колонами, съ жалкими портиками, которые составляютъ красивое въ Париж,— къ настоящему банкирскому домику, наполненному драгоцнною изысканностію, мраморомъ и мозаикою. Г-жа Нюсингенъ была въ гостиной, украшенной Италіянскою живописью, но походившей по своему убранству на кофейную. Баронесса казалась печальною. Усилія, которыя она дла да, что бы скрыть свою горесть, тмъ боле тронули Евгенія, что въ нихъ не было ничего притворнаго. Онъ думалъ обрадовать женщину своимъ приходомъ, а между-тмъ видлъ ее въ отчаяніи. Это оскорбило его самолюбіе. Пошутивъ надъ ея прискорбіемъ, онъ сказалъ.

‘Я, конечно, не имю никакихъ правъ на вашу довренность, сударыня, но если я вамъ мшаю, то надюсь, что вы мн откровенно скажете.

— О, нтъ, нтъ, не уходите, отвчала она: если вы уйдете я останусъ совершенно одна. Мужъ мои не обдаетъ дома, а мн бы не хотлось остаться одной: мн нужно развлеченіе.

‘Но что съ вами?

— О, вамъ бы я послднимъ это сказала!

‘Мн очень бы хотлось знать, иначе я могу подумать, что это касается до меня.

— Можетъ быть!… Нтъ! это семейныя неудовольствія, которыя должны быть погребены въ сердц. Я вамъ говорила третьяго дня: я очень несчастлива.

Если женщина говоритъ молодому человку, что она несчастлива, если молодой человкъ уменъ, хорошо одтъ и чувствуетъ въ своемъ карман полторы тысячи франковъ свободныхъ, то онъ необходимо станетъ думать тоже, что говорилъ Евгеніи.

‘Чего вамъ желать! сказалъ онъ, вы прекрасны, молоды, любимы, богаты.

Она сдлала отрицательный знакъ головою.

‘Не станемъ говорить обо мн, отвчала она. Мы пообдаемъ вдвоемъ, и потомъ подемъ слушать прелестнйшую музыку. По вкусу ли вамъ я одта? спросила она, вставая, и показывая свое изящно богатое платье изъ благо кашемира съ Персидскими узорами.

— О, я хотлъ-бы, чтобъ это чудесное съ тмъ что въ немъ содержится, принадлежало мн! сказалъ Евгеній. Вы въ немъ прелестны!

‘Вы бы владли жалкою женщиною, сказала она, печально улыбнувшись. Ни что не обличаетъ здсь несчастій, а между-тмъ я въ отчаяніи. Горе отнимаетъ у меня сонъ. Я скоро подурню.

— О, это невозможно! сказалъ Евгеній. Могутъ ли быть печали, которыхъ бы не загладила пламенная преданность друга?

‘Если бъ я открыла вамъ мои печали, вы бы меня оставили, потому что вы притворяетесь пламенно преданнымъ только изъ обыкновенной вжливости) а когда бъ вы, по несчастно, истинно любили меня, вы сами были бы отъ этого въ отчаяніи. Вы видите, что я должна молчать. Сдлай милость, станемте говорить о чемъ-нибудь другомъ. Пойдемте посмотрть мои комнаты,

— Нтъ, останемтесь здсь! отвчалъ Евгеній, свъ на маленькой соф у камина, подл Г-жи Нюсингенъ и отважно взявъ ее за руку.

Она не противилась, и даже слегка пожала ему пальцы съ одинмъ изъ этимъ движеній сосредоточенной силы, которыя обличаютъ глубокое страданіе.

‘Послушайте, сказалъ Растиньякъ: если у васъ есть печали, вы должны открыть мн ихъ. Я хочу доказать, что люблю васъ для васъ самой. Или вы мн разскажите ваши огорченія, чтобы я могъ облегчить ихъ, хоть бы для этого надобно было убить человкъ шесть, или я сейчасъ уйду и никогда-больше у васъ не буду.

— Хорошо же!— вскричала она, какъ бы по внушенію отчаянной мысли, и ударивъ себя по лбу. Я сейчасъ испытаю васъ. Да! сказала она сама себ: это единственное средство!…

Она позвонила.

‘Баронова карета заложена? сказала она каммердинеру.

— Заложена, сударыня.

‘Я ее возьму. Баринъ подемъ въ моей карст. Обдать мы будемъ въ семь часовъ.

— Подемте! сказала она Евгенію, который думалъ, что видитъ все это во сн, когда очутился подл этой женщины, въ карет барона Нюсингена.

‘Въ Пале-Рояль! сказала она: остановитесь подл Французскаго Театра!

Дорогой она была безпокойна, и Евгеній не зналъ, что думать объ ея безмолвномъ, хладнокровномъ сопротивленіи. Въ одну минуту она у меня вырвалась! сказалъ онъ про себя. Когда карста остановилась, баронесса взглянула на Евгенія съ такимъ видомъ, что прескла потокъ безумныхъ словъ его, потому что онъ совершенно вышелъ-было изъ себя.

‘Истинно ли вы меня любите? сказала она.

— О, да! отвчалъ онъ, скрывая безпокойство, которое невольно имъ овладло.

‘Вы не станете думать обо мн дурно, чего бы отъ васъ ни потребовала?

— Нтъ.

‘ Согласны ли вы мн повиноваться?

— Слпо, во всемъ что вы прикажете.

‘Бывали ли вы когда-нибудь въ игорныхъ домахъ? спросила она дрожащимъ голосомъ.

— Никогда.

‘Я очень рада. Слдовательно вы будете играть счастливо. Вотъ вамъ мой кошелекъ. Возьмите же! Тутъ сто франковъ: боле у меня нтъ! Подите въ игорную залу. Я не знаю, гд эти залы, но знаю, что он въ Пале-Роял. Поставьте эти сто франковъ въ игр, которую называютъ рулеткою, и проиграйте ихъ, или выиграйте мн шесть тысячъ франковъ. Тогда я разскажу вамъ мои огорченія.

— Чортъ возьми! меня, если я понимаю, что стану длать! Но я исполню вашу волю, прибавилъ онъ съ тайною радостію, которую возбуждала въ немъ мысль она компрометируется со мною, слдственно не можетъ уже ни въ чемъ отказать мн.’

Евгеній взялъ прекрасный кошелекъ, спросилъ гд игорная зала и побжалъ туда. У дверей взяли у негоціянту. Онъ вошелъ и спросилъ, что такое рулетка. Слуга, къ удивленно всхъ присутствующихъ, повелъ его къ длинному столу. Вс зрители окружили Евгенія. Онъ хладнокровно спросилъ, гд надо поставишь деньги.

‘Ежели вы положите луидоръ на одинъ изъ этихъ тридцати шести номеровъ, и если онъ выйдетъ, вы выиграете тридцать шесть луидоровъ, сказалъ ему какой-то почтенный сдой старикъ.

Евгеній положилъ свои сто франковъ на 21, означавшій его лта, и не сплъ осмотрться, какъ раздался крикъ удивленія. Онъ выигралъ,— самъ того не зная.

‘Возьмите же ваши деньги. Въ этой партіи два раза выиграть нельзя.

Евгеній взялъ лопатку, которую подалъ ему тотъ же старикъ, и сгребъ свои три тысячи шесть сотъ франковъ, и опять, не зная что длаетъ, положилъ ихъ на красный квадратъ. Зрители съ завистью на него смотрятъ, полагая, что онъ продолжаетъ еще играть, Колесо повертывается, онъ снова выигрываетъ, и банкометъ бросаетъ ему еще три тысячи шесть сотъ франковъ.

‘Вы выиграли семь тысячъ двсти франковъ, сказалъ ему тотъ же старикъ на ухо. Совтую вамъ перестать играть, красный выходилъ уже восемь разъ. Если вы великодушны, то, въ награду за добрый совтъ, облегчите участь бывшаго Наполеоновскаго префекта, который находится теперь въ крайней нищет.

Старикъ беретъ у него десять луидоровъ, и Растиньякъ уходитъ со своими семью тысячами франковъ, ни сколько не постигая, какимъ образомъ онъ ихъ выигралъ, но удивляясь своему счастію.

‘Куда же вы меня теперь повезете, сказалъ онъ баронесс, показывая ей деньги, когда человкъ за творилъ дверцы кареты.

Дельфина, въ безумной радости обняла его, и поцловала съ жаромъ, но безъ страсти.

‘Вы мой спаситель! вскричала она, и слезы ручьями потекли по щекамъ ея. Теперь я все разскажу вамъ, другъ мой. Не правда ли, что вы будете моимъ другомъ? Вы думаете, что я богата, живу въ роскоши, ни въ чемъ не терплю недостатка? Знайте же, что Г. Нюсингенъ не позволяетъ мн располагать ни малйшей денежкой. Онъ самъ платитъ за всю прислугу, содержитъ мои экипажи, нанимаетъ мои ложи, на гардеробъ мой даетъ онъ мн сумму очень недостаточную, и своей расчетливостью доводитъ меня до такой нищеты. Я слишкомъ горда, чтобы просить его о чемъ-нибудь. Я была бы презрнною тварью, если бъ ршились покупать его деньги за цну, которую онъ требуетъ. Какимъ же образомъ я позволила обобрать себя, когда у меня своихъ семь сотъ франковъ? Изъ — гордости, по негодованію. Мы, несчастныя женщины, такъ молоды, такъ простодушны, когда начинаемъ брачную жизнь! Слова, которыми надобно было просить у мужа денегъ, раздирали мн губы, я никогда не ршалась ихъ выговаривать, приживала деньги, которыя сберегала, и т, которыя давалъ мн добрый отецъ мои, наконецъ я надлала долговъ. Я не могу говорить вамъ объ этомъ. Скажу вамъ только, что я бы бросилась въ окно, если бъ должна была жить съ Г. Нюсингеномъ, иначе какъ въ разныхъ комнатахъ. Я ршилась польстить самолюбію одного человка, котораго вы знаете, сказала она. И тотъ обманулъ меня! Онъ безсовстно меня покинулъ, хотя великодушно одолжилъ меня въ нужд. Мужчина никогда не долженъ бы покидать той, которой, въ минуты крайности, бросилъ кучу золота….. Вы съ вашею двадцатилтнею душею, съ чистымъ сердцемъ, вы, конечно, не постигаете, какъ можетъ женщина принимать деньги отъ мужчины? Деньги становятся чмъ-нибудь только тогда, когда любовь исчезла. Любя, думаешь, что будешь любима вчно, и не видишь различія между достояніемъ своимъ и своего друга. Вы не можете постигнуть, какъ я страдала сегодня, когда Г. Нюсингенъ отказалъ мн въ шести тысячахъ франковъ, а самъ даетъ ихъ осьмой мсяцъ своея любовниц, танцовщиц! Я хотла лишить себя жизни. Тысяча сумасбродныхъ идей вертлись у меня въ голов. Были минуты, когда я завидовала служанк моей, горничной. Обратиться къ батюшк? Невозможно! Мы съ Анастасіею ограбили его, бдняка. Онъ самъ бы себя продалъ для насъ, еслибы за него дали шесть тысячъ франковъ! Я бы только безъ пользы привела его въ отчаяніе. Вы избавили меня отъ стыда и отъ смерти, я съ ума сходила отъ горести. Я должна была разсказать вамъ все это, потому что поступила съ вами какъ безумная. Когда вы вышли изъ кареты, когда я потеряла васъ изъ виду, я хотла бжать пшкомъ…. Куда! сама не знаю. Вотъ жизнь половины всхъ женщинъ въ Париж: снаружи пышность, а въ душ отчаяніе! Я знаю женщинъ еще несчастне меня: он принуждены обкрадывать своихъ мужей самымъ безчестнымъ образомъ. Я никогда не ршалась на эти низкіе обманы, и уже впередъ не буду въ такомъ ужасномъ положеніи. А! О сегодня по крайней мр Г. Марсе не посметъ смотрть на меня какъ на женщину, которой онъ платилъ….

Она закрыла лице руками, чтобы Евгеній не видалъ слезъ ея, но онъ отнялъ ручки, чтобы посмотрть на нее: она была восхитительна!

— Мшать деньги съ нжными чувствованіями, это ужасно! не правда ли? О, вы не можете любить меня.

Эта смсь гордости, которая такъ облагороживаетъ женщинъ, съ проступками, въ которыя вовлекаетъ ихъ общество, смущала Евгенія, и между-тмъ онъ говорилъ Дельфин слова кроткія и утшительныя, любуясь этою прелестною женщиною, столь откровенною, столь неосторожною въ послднемъ изліяніи своей горести.

— Вы не употребите этого во зло противъ меня? сказала она. Общайте мн.

— О, сударыня, я не способенъ къ этому!

Она взяла его руку, и, съ милымъ движеніемъ признательности, положила ее себ на сердце.

— Благодаря вамъ, я снова весела и свободна. На мн лежала тяжелая рука. Съ этихъ поръ я стану жить просто, не буду тратить лишняго. Я общаю вамъ это, другъ мой….. Оставьте это у себя, сказала она, взявъ только шесть банковыхъ билетовъ. Я должна еще вамъ дв тысячи пять сотъ франковъ, потому что считала васъ въ половин съ собою.

Евгеній сначала отказывался, какъ невинная двушка, но баронесса сказала ему: — Если вы не хотите быть моимъ сообщникомъ, то вы мои врагъ.— И онъ взялъ деньги, Говоря, — Это будетъ нашъ капиталъ на случай проигрыша.

— Этого-то я и боялась! вскричала она, блдня. Если вы хотите, чтобы я была чмъ-нибудь для васъ, то поклянитесь мн, что вы никогда впередъ не будете въ игорномъ дом. Боже мой, мн сдлать васъ игрокомъ! Я бы умерла Съ горя.

Она пріхала. Эта противоположность нищеты съ пышностію поражала и пугала Евгенія..

— Сядьте тутъ, сказала баронесса, войдя въ свой кабинетъ и указавъ ему на маленькую соўу, стоявшую у камина. Мн надобно написать къ нему письмо, чрезвычайно трудное. Помогите мн.

— Къ чему писать? отвчалъ Евгеній: положите билеты въ конвертъ, надпишите, и отправьте съ вашею горничной.

— Да вы золотой человкъ! вскричала она. Вотъ что значитъ быть хорошо воспитаннымъ! Это совершенно по Боссеановски, прибавила она, улыбаясь.

‘Она восхитительна!’ сказалъ самъ себ Евгеній, тогда какъ Дельфина дергала за колокольчикъ, что бы позвать горничную.

— Тереза, снеси это сама къ Г. Марсе и отдай ему въ руки. Если ты не застанешь его дома, то принеси письмо назадъ.

Тереза, уходя, бросила лукавый взглядъ на Ростиньяка. Обдъ былъ готовъ. Евгеніи подалъ баронесс руку, и она повела его въ прелестную гостиную, гд онъ нашелъ ту же столовую роскошь, которую видлъ у Боссеановъ.

— Всякой день, когда играютъ Италіянцы, вы должны обдать у меня и потомъ здить со мною въ театръ.

— Я бы охотно поддался этой блаженной жизни, но я бдный студентъ, и мн надобно подумать, какъ бы устроиться и пріобрсти хоть маленькое состояніе.

— Пріобртете! сказала она, смясь. Вы видте, все улаживается. Думала ли я сегодня быть такого счастливою?

Женщины любятъ доказывать, что не возможное очень возможно.

Когда Г-жа Нюсингенъ и Ростиньякъ вошли въ ложу, у пси былъ довольный и веселый видъ, который такъ шелъ къ ней, что въ собраніи стали ходить маленькія клеветы, интересныя сплетни, невинныя догадки о томъ какъ прекрасная баронесса провела свое время между обдомъ и театромъ. Кто знаетъ столичныя публики, тотъ не станетъ врить ничему, что въ нихъ говорится во время антрактовъ.

Евгеній непримтно взялъ руку баронессы, и они говорили между собою боле или мене живыми пожатіями, сообщая другъ другу впечатленія, производимыя на нихъ музыкою. Этотъ вечеръ былъ для лихъ упоителенъ. Они вышли вмст, и Г-жа Нюсингенъ захотла проводить Евгенія до Новаго моста, чтобы имть возможность доле оспоривать у него наглости, одинъ изъ тхъ поцлуевъ, которые такъ щедро расточала ему въ Нале Роял. Онъ упрекалъ со въ этой перемнчивости.

— Тогда это была благодарность за преданность неожиданную, сказала она: теперь это былъ бы залогъ общанія.

— А вы не хотите общать мн, неблагодарная!

Дельфина, сдлавъ одинъ изъ тхъ жестовъ нетерпнія, которые такъ правятся влюбленнымъ, дала ему поцловать руку, и онъ взялъ эту руку съ неохотою, восхитившею баронессу.

— Въ понедльникъ, на бал увидимся, сказала она, выпуская его изъ кареты,

Идя пшкомъ, въ лунную и прекрасную ночь, Евгеній предавался размышленіямъ. Онъ былъ вмст и счастливъ и недоволенъ: счастливъ приключеніемъ, котораго вроятная развязка доставляла ему обладаніе одною изъ самыхъ прелестныхъ и молодыхъ красавицъ во всемъ Париж, въ который стремились вс его желанія, недоволенъ тмъ, что вс его планы обогащенія рушились. Тогда снова закружились въ голов его мысли, которымъ онъ предавался за два дня до того. Неудача всегда показываетъ намъ неумренность нашихъ желаніи. Чмъ боле Евгеній наслаждался Парижскою жизнію, тмъ пуще не хотлось ему оставаться бднымъ и безвстнымъ. Онъ мялъ въ карман банковой билетъ, и старался убдить себя, что иметъ право располагать имъ. Наконецъ онъ пришелъ къ дому Г-жи Воке, и всходя по лстниц, увидлъ на верху огонь. Старикъ Горіо оставилъ дверь свою не запертою и не затушилъ свчи, что-бы Евгеній не забылъ ‘разсказать ему про дочь его,’ какъ онъ обыкновенно говорилъ. Евгеній ничего не скрылъ отъ него.

— Охъ! вскричалъ онъ въ припадк ревности: он думаютъ, что я разорился? А у меня еще тысяча триста франковъ дохода. Бдняжка моя Дельфина! Боже мой, зачмъ она не вздумала пріхать ко мн. Я бы продалъ свои облигаціи, мы бы взяли изъ капитала шесть тысячъ франковъ, а изъ остальнаго я бы составилъ себ пожизненный доходъ. Что жь вы пришли мн сказать объ этомъ, любезный сосдъ? Какъ у васъ достало духу рисковать ея бдными послдними ста франками. Вотъ, что значатъ зятья! Ахъ, если бъ они попались мн въ руки, я бы порядкомъ сдавилъ имъ горло… Боже мой, и плакала! Она плакала?

— Да, лицемъ на моемъ жилет, сказалъ Евгеній.

— Ахъ, такъ отдайте жь мн этотъ жилетъ! вскричалъ Горіо. Какъ на немъ есть слезы моей дочери., моей милой Дельфины, а она и маленькая не плакала! Не носите больше этого жилета, оставьте мн его, я вамъ куплю другой… Но имніе ея будетъ отдлено отъ Мужнина. О, я завтра же пойду къ адвокату Дервилю. Я потребую, чтобы ея приданое было отдано въ банкъ на сохраненіе. Я знаю законы. Я тертый калачъ, меня не проведешь.

— Послушайте. Г. Горіо, вотъ тысяча франковъ, которую она заставила меня взять изъ нашего выигрыша. Сберегите ей эти деньги вмст съ жилетомъ.

Горіо взглянулъ на Евгенія, схватилъ его руку, и уронилъ на нее слезу.

Вы будете счастливы, сказалъ старикъ, потому что Богъ справедливъ! Я знатокъ въ честности! Поврьте мн мало на свт людей, которые бы на васъ походили. Такъ и вы хотите быть моимъ милымъ дтищемъ? Ступайте, мой любезный, спать. Вы можете спать, потому что у васъ еще нтъ дтей… Она плакала! И я узнаю это теперь, а когда она страдала, я спокойно лъ, какъ дуракъ! Но Богъ свидтель, я бы готовъ на все, чтобы только которую нибудь изъ нихъ избавить отъ слезъ.

— Право, сказалъ самъ себ Евгеній, ложась спать: я думаю, что я на всю жизнь останусь честнымъ человкомъ. Слушаться совсти очень пріятно.

Быть можетъ, добро длаютъ въ тайн только т, которые врятъ въ Бога, а Евгеній врилъ въ Бога.

На другой день, Ростиньякъ отправился передъ баломъ къ виконтесс Ерссанъ, и она взяла его съ собою къ герцогин Барильяно. Маршальша приняла его чрезвычайно ласково, и онъ нашелъ у ней Г-жу Нюсингенъ. Дельфина, одлась прелестно, чтобы, нравясь всмъ, еще боле понравиться Евгенію, и съ нетерпніемъ ожидала его взгляда, стараясь однакожь скрыть свое нетерпніе. Эта минута восхитительная для человка, который уметъ угадывать чувствованія женщины. Кто не забавлялся иногда тмъ, что заставляетъ дожидаться своего мннія, что изъ кокетства скрывалъ свое удовольствіе, чтобы находить признанія въ причиненномъ безпокойств, и наслаждаться страхомъ, который можетъ разогнать одной улыбкою. Во время этого бала, Ростиньякъ понялъ всю важность своего положенія, и догадался, что онъ избралъ себ родъ жизни, сдлавшись кузеномъ виконтесы Босеанъ. Ему уже приписывали обладаніе баронессою Нюсингенъ, и это придавало ему столько всу, что вс молодые люди бросали на него завистливые взгляды, и уловивъ нкоторые изъ этихъ взглядовъ, онъ испыталъ первыя наслажденія свтскаго, молодаго человка. Потомъ, пробираясь сквозь толпу изъ одной залы въ другую, онъ слышалъ толки о своемъ благополучіи. Женщины вс предвщали ему успхи. Дельфина, боясь, чтобы его не сманили, общала ему поцлуй, которымъ поскупилась наканун. На этомъ бал Ростиньякъ приглашенъ былъ во многіе другіе. Г-жа Босеанъ познакомила его со многими дамами, у которыхъ собиралось хорошее общество. Однимъ словомъ, онъ разомъ попалъ въ самый высшій, самый блестящій кругъ Парижскаго общества. Этотъ вечеръ имлъ для него всю прелесть удачнаго дебюта, и онъ врно не забудетъ его до старости, какъ двушка всегда вспоминаетъ балъ, на которомъ она торжествовала.

На другой день, когда онъ за завтракомъ, разсказывалъ старику Горіо при всхъ жильцахъ свои успхи. Вотремъ принялся дьявольски улыбаться.

— И вы воображаете себ, вскричалъ этотъ суровый, безпощадный софистъ, что модный молодой человкъ можетъ жить въ Новой улиц Св. Женевьевы, въ дом Г-жи Воке, — дом конечно, во всхъ отношеніяхъ весьма почтенномъ, но ни сколько не фешенебельномъ? Любезный другъ, если вы хотите блистать въ большомъ свт, то вамъ надобно имть трехъ лошадей на конюшн, тюльбюри для утреннихъ выздовъ, карету для вечернихъ, вы должны платить въ годъ портному три тысячи франковъ, шляпнику триста франковъ, сапожнику триста франковъ и тратить шесть сотъ франковъ въ годъ на прачку. Модные молодые люди обязаны какъ можно боле заботиться о бль, это въ нихъ всего чаще разглядываютъ. Сосчитавъ порядочно, найдемъ, что вамъ надобно проживать двадцать пять тысячъ франковъ въ годъ, иначе вы шлепаетесь въ грязь, затмите свою свтлую будущность, лишитесь успховъ и любовницъ. Да! я еще забылъ камердинера и грума. Вдь не Христофоръ же будетъ разносить ваши любовныя записки. И нельзя жь вамъ писать ихъ на бумаг, на которой длаются отмтки на лекціяхъ: это значило бы просто зарзаться, безвозвратно погубить себя. Поврьте человку опытному, прибавилъ онъ, сдлавъ басомъ своимъ rinforzando. Я самъ велъ эту жизнь я знаю что она стоитъ. Переселитесь на добродтельный чердакъ и обвнчайтесь тамъ съ работою, или изберите другія средства.

Тутъ Вотренъ мигнулъ на Викторину Тальферъ, чтобъ этимъ заключить рчь свою и напомнить Евгенію смена, которыя онъ незадолго передъ тмъ посялъ въ его сердц.

Прошло много дней къ которые Ростиньякъ велъ жизнь самую разсянную. Онъ почти всегда здилъ съ Г-жею Нюсингенъ на обды и вечеринки. Онъ возвращался домой часа въ три или четыре за полночь, вставалъ въ полдень, одвался и отправлялся въ хорошую погоду гулять съ Дельфиною, и безпечно тратилъ драгоцнное время. Онъ игралъ въ большую игру, проигрывалъ и выигрывалъ много, и совершенно привыкъ къ безпутной жизни Парижскихъ молодыхъ людей. Изъ перваго выигрыша онъ отправилъ къ матери и сестрамъ полторы тысячи франковъ и небольшіе подарки. Хотя онъ давно уже объявилъ, что намренъ выхать изъ дома Г-жи Воке, но въ конц Января жилъ еще тамъ, и не зналъ ажъ оттуда выбраться. Молодые люди почти всегда покоряются закону, который съ перваго взгляда кажется непонятнымъ, но который происходитъ отъ Самой ихъ молодости и бшеной страсти къ удовольствіямъ. У нихъ всегда есть деньги на прихоти, а никогда нтъ ихъ на нужное. Кошелекъ Ростиньяка былъ всегда пустъ для Г-жи Воке, всегда полонъ для удовлетворенія тщеславію своего владтеля, и имлъ какіе-то лунатическіе успхи и неудачи, никогда не соотвтствовавшіе настоящимъ срокамъ платежей, чтобы выхать изъ этого неблагодарнаго, нечистаго, вонючаго дома, надобно было расплатиться съ хозяйкою, купить мебели для новой квартиры, а это-то онъ никогда не въ состояніи былъ сдлать.

Около этого времени Ростиньякъ проигрался и надлалъ долговъ. Онъ начиналъ понимать, что ему не возможно продолжать этого образа жизни, не имя врнаго дохода. Но вполн чувствуя по временамъ вс неудобства своего положенія, онъ не имлъ силы отказаться отъ заманчивыхъ наслажденій этой жизни, и хотлъ продолжать ее, во что бы то ни стало. Счастливые случаи, на которые онъ надялся, обращались въ мечты, а существенныя препятствія выростали. Эта жизнь, снаружи пышная, но съдаемая молью угрызеній совсти, эти мимолетныя удовольствія, отравляемыя постоянными заботами, сдлались для него привычными, онъ сроднился съ моей жизнію, и, какъ Разсянный Лабрюера, ложился спать въ грязи оврага, но также, подобно Разсянному, маралъ покуда еще одно только платье.

— Что, братъ, видно уже предался влеченію своихъ мыслей, чтобы отъ нихъ вылечиться? сказалъ ему однажды Біаншонъ, выходя изъ-за стола?

— Нтъ еще, но кажется, это скоро будетъ.

Біаншонъ принялъ это за шутку, а между-тмъ это была печальная истина. Евгеній, который, посл долгаго времени, снова пришелъ обдать за общій столъ, былъ очень задумчивъ. Вмсто того, чтобы, по обыкновенію своему, за десертомъ встать, онъ остался въ столовой, сидлъ подл двицы Тальферъ, и по временамъ бросалъ на нее выразительные взгляды. Нкоторые изъ жильцовъ сидли еще за столомъ и ли орхи, другіе ходили по комнат и разговаривали. Они расходились одинъ за другимъ. Зимою рдко случалось, чтобы столовая очистилась прежде восьми часовъ вечера, и тогда-то четыре женщины вознаграждали себя за молчаніе, которое почти всегда хранили въ этомъ мужскомъ собраніи. Пораженный задумчивостію Евгенія Вотренъ показалъ, будто спшитъ уйдти, по остался въ столовой и наблюдалъ за нимъ такъ, что тотъ не замчалъ его. Онъ догадывался, что въ душ Ростиньяка происходитъ переломъ.

Евгеній дйствительно находился въ непріятномъ расположеніи духа, которое большая часть молодыхъ людей знаютъ. Любила ли его Г-жа Нюсингенъ или только кокетничала, но искусная въ женской Парижской дипломаціи, она провела его по всмъ ступенямъ страсти. Выказывая публично любовь къ нему, чтобы привязать къ себ родственника Виконтессы Босеанъ, она не ршалась еще даровать ему правъ, въ которыхъ вс ему завидовали. Въ первое время Ихъ связи, Евгспій едва не сдлался полнымъ властителемъ, но потомъ она мало по малу взяла верхъ надъ нимъ съ помощію различныхъ уловокъ, которыми возбуждала вс, и хорошія и дурныя чувствованія и наклонности трехъ или четырехъ человкъ, Заключающихся въ Парижскомъ молодомъ человк. Неужели это былъ разсчетъ? Нтъ. Женщины всегда истинны, даже и въ самомъ коварств, потому что он всегда повинуются какому нибудь естественному чувству. Очень натурально, что женщина, увлекаемая страстію, передъ самымъ своимъ паденіемъ, старается испытать сердце человка, которому ввряетъ свою будущность. Вс надежды Г-жи Нюсингенъ были уже однажды обмануты, врность ея къ молодому эгоисту презрена. Посл этого она имла полное право быть недоврчивою. По какимъ бы причинамъ то ни было, она шутила страстью Евгенія, и не боялась забавляться ею: она была уврена, что онъ любитъ ее истинно, и знала, что можетъ утшить и осчастливить его, какъ скоро ей вздумается. Весь Парижъ воображалъ, что онъ счастливъ съ Г-жею Нюсингенъ, а дла его ни сколько не подвинулись съ тлъ поръ, какъ онъ видлъ ее во второй разъ. Не зная еще, что иногда наслажденія, доставляемыя любовію женщины, не такъ пріятны какъ удовольствія, производимыя ея кокетствомъ, онъ предавался иногда глупому бшенству. Иногда, оставаясь безъ денегъ, онъ, вопреки своей совсти, помышлялъ о предложеніи Вотрена и о возможности обогатиться посредствомъ брака съ двицею Тальферъ. Въ этотъ день, голосъ нищеты заговорилъ въ немъ такъ громко, что онъ почти невольно поддался хитростямъ ужаснаго сфинкса, котораго взгляды наводили на него обаяніе.

Когда Поаре и двица Мишоно ушли, Растиньякъ думая, что кром ихъ двоихъ остаются въ комнат только Г-жа Воке и Г-жа Кутюрь, которая, дремля у камина, вязала себ шерстяныя рукава, поглядлъ на Викторину такъ нжно, что она потупила глаза.

— Вы что-то печальны, Г. Растиньякъ, сказала Викторина.

— У кого нтъ своего горя сударыня! отвчалъ онъ. Впрочемъ мы, молодые люди, вроятно никогда бы не печалились, если бы могли быть уврены, что насъ любятъ, съ преданностію, которая бы наградила насъ за наши пожертвованія.

Вмсто отвта, Викторина бросила на него взглядъ, который былъ не двусмысленъ.

— На примръ вы, сударыня, вы уврены въ своемъ сердц сегодня: но можете ли вы отвчать за него навсегда?

На устахъ бдной двушки появилась улыбка, какъ-бы лучь, вырвавшійся изъ души, и лице ея такъ просвтлло, что Евгеній испугался произведши столь сильный взрывъ чувства.

— Если бы вы, напримръ, получили завтра огромное, неожиданное наслдство, неужели-бы вы по прежнему любили бднаго молодаго человка, который нравился вамъ во время вашего бдственнаго положенія?

Она мило кивнула головой.

— Молодаго человка очень бднаго и несчастнаго!

Она повторила тотъ же знакъ.

— Что вы за вздоръ шутъ говорите? вскричала Г-жа Воке.

— Оставьте насъ въ поко, отвчалъ. Евгеній, мы другъ друга понимаемъ.

— О, такъ баронъ Евгеній, Растиньякъ вступаетъ въ бракъ съ двицею Викториною Тальферъ! сказалъ Вотренъ грубымъ своимъ голосомъ, явившись вдругъ въ дверяхъ столовой.

— Фу, какъ вы меня испугали! сказали вмст Г-жа Воке и Г-жа Кутюрь.

— Что жь! выборъ былъ бы я думаю, не дуренъ, сказалъ смясь Растиньякъ, на котораго голосъ Вотрена произвелъ самое жестокое ощущеніе, какое онъ въ жизнь свою испыталъ.

— Эти шутки не приличны, господа, сказала Г-жа Кутюръ. Викторина, пойдемъ въ нашу комнату.

Г-жа Воке пошла за своими жильцами, чтобы сберечь свчу, проведя вечеръ у нихъ, а Евгеній остался лицемъ къ лицу съ Вотреномъ.

— Я знаю, что у васъ до того дойдетъ, сказалъ онъ, сохраняя неизмнное хладнокровіе. Но послушайте: я совстенъ, какъ и другой. Я не хочу принуждать васъ. Не ршайтесь тотчасъ, вы не въ спокойномъ расположеніи духа. Мн бы хотлось, чтобы не страсть, не отчаяніе, а разсудокъ заставилъ бы васъ сблизиться со мною. Не надобно ли вамъ, можетъ -быть, нсколько тысячь франковъ? Хотите, я дамъ вамъ ихъ?

Демонъ соблазнитель вынулъ изъ кармана портфель, взялъ изъ него три банковыхъ билета, и показалъ ихъ Евгенію. Растиньякъ былъ тогда въ самомъ жестокомъ положеніи. Онъ долженъ былъ Г. Ажуд и Г. Тралю дв тысячи франковъ, проигранныхъ на слово, и, не имя ихъ, не смлъ хать на вечеръ къ графин Ресто, гд его ожидали. Это былъ одинъ изъ тхъ простыхъ вечеровъ, на которыхъ только пьютъ чай и дятъ пирожки, а проигрываютъ въ вистъ по десяти тысячь франковъ.

— Г. Вотренъ! сказалъ Евгеній, съ трудомъ скрывая судорожную дрожь, пробжавшую по всмъ его членамъ: вы можете вообразить, что посл того, что вы мн говорило, мн непріятно было бы считать себя обязаннымъ вамъ… Сказать ли вамъ правду? Мн бы досадно было, еслибъ вы отвчали иначе. Вы прекрасный молодой человкъ, благородный, горды какъ левъ и кроткій какъ красная двушка. Вы были бы вкуснымъ глоткомъ для чорта. Я люблю въ молодыхъ людяхъ это качество. А вы видно считаете меня негодяемъ, когда вамъ совстно быть мн обязаннымъ? Нужды нтъ. Между тмъ человкъ, который былъ честенъ не мене того, какимъ вы себя считаете, Тюрень, не совстился имть дла съ разбойниками. Вы не хотите быть мн обязаннымъ. Ну такъ вотъ, сказалъ онъ, улыбаясь и вынимая изъ кармана гербовую бумагу: напишите тутъ: ‘Я ниже подписавшійся занялъ у такого то три тысячи пять сотъ франковъ, — обязуюсь уплатить оные въ теченіи одного года, безъ процентовъ’— и подпишите число. Проценты здсь включены, и довольно велики для того, чтобы успокоить вашу совсть. Такимъ образомъ вы можете называть меня жидомъ, и ни сколько не считать себя обязаннымъ мн. Я даже позволяю вамъ покуда презирать меня: я знаю, что вы coвременемъ будете меня любить!

— Что жь вы за человкъ? Вы, кажется, рождены на то, чтобы меня мучить, сказалъ Евгеній.

— Нтъ, я только хочу забрызгаться грязью, для того, чтобы вы были защищены отъ нея на всю остальную жизнь вашу. Вы спросите меня: что жь это за непостижимая преданность? Когда нибудь я скажу вамъ это по секрету. Я сначала испугалъ васъ, но это пройдетъ, какъ страхъ рекрута на пол сраженія. Странное только дло, что я предлагаю вамъ богатство за одинъ знакъ головою, и вы не ршаетесь на этотъ знакъ. Какой нынче странный вкъ!

Евгеній написалъ росписку и взялъ банковые билеты.

— Ну, теперь поговоримъ толкомъ, сказалъ Вотренъ. Черезъ нсколько мсяцевъ мн бы хотлось отправиться въ Америку, сажать, табакъ, я вамъ пришлю сигаръ. Если у меня дтей не будетъ, — что впрочемъ, вроятно, — я вамъ откажу все свое имніе. Видано ли этакая дружба? что длать! Я страхъ люблю васъ. У меня страсть жертвовать собою другимъ. Я ужь это не разъ длалъ. Дло въ томъ, что я парю въ сторон боле возвышенной, чмъ другіе. На дла я смотрю какъ на средства, и думаю объ одной только цли. Человкъ для меня или все или ничего. Онъ меньше чмъ клопъ, если онъ Ноаре. Но онъ существо возвышенное, когда походитъ на васъ, онъ уже тогда не машина обтянутая кожею, онъ театра., на которомъ движутся самыя прекраснйшія чувствованія, а я живу только для чувствованій.

Вотренъ ушелъ, чтобы не дать времени Евгенію отвчать отрицательно.— Длай онъ что хочетъ, а я не женюсь на Викторин! сказалъ про себя Растиньякъ.

Помучившись внутреннею лихорадкою, которую причинила ему мысль, что онъ вступилъ въ связь съ этимъ человкомъ, котораго гнушался, но которому самый цинизмъ идей, его придавалъ необыкновенное выраженіе, Евгеніи одлся, послалъ за каретой, и похалъ къ графин Ресто. Съ нкотораго времени Анастасія становилась чрезвычайно ласковою къ молодому человку, котораго каждый шагъ въ большемъ свт былъ новымъ успхомъ, и который, какъ она полагала, долженъ пользоваться со временемъ чрезвычайно сильнымъ вліяніемъ. Онъ расплатился съ Гг. Ажудою и Тралемъ, провелъ часть ночи за вистомъ, и отыгрался. Суеврный, какъ большая часть людей, которымъ надобно пробить себ дорогу въ свт и которые вс боле или мене фаталисты, онъ воображалъ, что судьба награждаетъ его счастіемъ за то, что онъ еще не совратился съ истиннаго пути. На другой день утромъ онъ спросилъ у Вотрена свое заемное письмо, и расплатился съ нимъ, изъявляя очень естественное удовольствіе.

— Все идетъ хорошо! сказалъ Вотренъ.

— Но я не сообщникъ вашъ, возразилъ Евгеній.

— Знаю, знаю, отвчалъ Вотренъ, прерывая его. Вы еще ребячитесь, затрудняетесь пустяками.

Дня черезъ два посл того, Г. Поаре самецъ мамзель Мишоно, мамзель Мишоно, самка Г-на Поаре, погулявъ, по обыкновенію своему въ Ботаническомъ саду, сидли на солнц въ одной уединенной алле и толковали съ тмъ самымъ человкомъ, который не напрасно казался Біаншону подозрительнымъ.

— Не понимаю, сударыня, говорилъ Г. Гондюро, чего тутъ совститься, Его превосходительство.

— О какъ скоро Его Превосходительство!… какъ скоро Его Превосходительство… такъ это дло совсмъ другое…!

— Вы слышите сударыня, какъ здраво судитъ вашъ пріятель, которому вы очень можете повришь. Ну, такъ Его Превосходительство теперь совершенно увренъ, что вашъ Вотренъ не кто иной, какъ убжавшій изъ Тулона каторжникъ, Жакъ Колленъ. Это человкъ необыкновенный и весьма опасный: товарищи прозвали его — ‘Надулъ-Смерть,’ потому что онъ всегда уметъ увернуться отъ гильотины, какъ бы ни проказничалъ. Впрочемъ, нкоторые даже уважали его за тотъ поступокъ, по которому онъ былъ приговоренъ къ каторг…

— Такъ онъ, видно, честный человкъ, сказалъ Ноаре.

— Честный по своему. Онъ принялъ на себя чужое преступленіе, подлогъ, сдланный однимъ молодымъ Италіянцемъ, котораго онъ очень любилъ. Этотъ Италіянецъ былъ страстный игрокъ, онъ посл вступилъ въ военную службу и выслужился, онъ теперь полковникъ, и большой другъ Вотрену.

— Но если его превосходительство увренъ, что Вотренъ точно тотъ самый Надулъ-Смерть, или Жакъ Колленъ, какая же ему надобность во мн? сказала Мишоно.

— Да прибавилъ Поаре: если его превосходительство, какъ вы изволите говорить убжденъ, что его смерть надула.

— Убжденъ, не льзя сказать, мы только догадываемся, полагаемъ. Жакъ Колленъ пользуется полною довренностью всхъ капюржпиковъ. Онъ ихъ агентъ и банкиръ. Это доставляетъ ему большіе барыши. Каторжники ввряютъ ему свои капиталы, Вотренъ бережетъ ихъ, отдаетъ на проценты, и выплачиваетъ тмъ, которымъ удается убжать съ каторги, или ихъ семействамъ по завщаніямъ, или ихъ любовницамъ. Вы понимаете, сударыня, что правительству весьма нужно, овладть этимъ незаконнымъ банкомъ, въ которомъ говорятъ, хранятся большія суммы. У Коллена очень много денегъ, потому что онъ хранитъ не только деньги каторжниковъ, но и капиталы десяти тысячъ…

— Десяти тысячъ разбойниковъ! вскричалъ испуганный Поаре.

— Нтъ, общества десяти тысячъ, оно компанія высшихъ воровъ, людей, которые занимаются важными длами и не вмшиваются въ въ предпріятія, въ которыхъ не льзя добыть десяти тысячъ франковъ. Общество это состоитъ изъ всхъ порядочныхъ негодяевъ, подлежащихъ вднію уголовныхъ судовъ. Они очень хорошо знаютъ законы, и распоряжаются такъ, чтобы смертная казнь на нихъ не простиралась, если бы имъ случилось попасть въ руки полиціи. Колленъ ихъ совтникъ и повренный. Располагался огромными средствами, онъ составилъ себ собственную свою полицію, и иметъ чрезвычайно обширныя связи, которыя прикрываетъ глубочайшею тайною. Съ годъ уже какъ мы окружили его шпіонами, но до-сихъ поръ не можемъ подстеречь. Касса этого человка платитъ пороку, доставляетъ капиталы преступленію, и содержитъ цлую армію негодяевъ, которые состоятъ въ безпрерывной войн съ публикой. Захватить молодца Надулъ-Смерть и овладть его банкомъ, значитъ пресчь зло къ самомъ корн. За то это теперь дло государственное, Дло высшей политики, которое принесетъ величайшую честь тому, кто будетъ содйствовать благополучному его окончанію. Если бы вы помогли намъ, сударь, то могли бы снова вступить въ службу, сдлаться, напримръ квартальнымъ секретаремъ при полиціи, не теряя между-тмъ и своей пенсіи.

— Да чтожь этотъ Надулъ-Смерть не убжитъ съ своей кассой? сказала Г-жа Мишоно.

— Какъ это можно! Да за нимъ везд будетъ слдовать какой нибудь членъ ихъ общества, который наконецъ убьетъ его. При томъ кассу увезти не такъ легко, какъ двушку. Да кром того, Колленъ ни когда не захочетъ обезчестить себя подобнымъ поступкомъ.

— И точно, сударь, онъ никогда не захочетъ обезчестишь себя подобнымъ поступкомъ, сказалъ Поаре.

— Я все таки не понимаю, почему вы просто не захватите его, сказала двица Мишоно.

— Я сей часъ вамъ объясню это. Жакъ Колленъ хитеръ, онъ притворяется порядочнымъ человкомъ, вс его уважаютъ, и потому его не льзя тронуть, не одумавшись. Еслибъ мы ошиблись, если бы Вотренъ былъ не Колленъ, а мы бы между тмъ его взяли, все торговое сословіе и общественное мнніе поднялись бы противъ Его превосходительства, газеты подняли бы ужаснйшій шумъ и враги Его превосходительства воспользовались бы этимъ случаемъ, чтобы столкнуть его съ мста. Здсь надобно поступать точно такъ же, какъ въ дл Коньяра, ложнаго графа Сентъ-Элейскаго. Хороши бы мы были, если бъ оказалось, что онъ точно графъ Сентъ-Элсискій! Что бы не ошибиться, надобно было подвести справку. Мы подвели справку посредствомъ одной женщины.

Наконецъ, посл долгихъ переговоровъ, они условились на томъ, что мамзель Мишоно, за три тысячи франковъ, подведетъ справку, точно ли Вотрспъ тотъ самый Жакъ-Колленъ-Надулъ-Смерть, только напередъ она пойдетъ посовтоваться съ своимъ пріятелемъ, аббатомъ, и дастъ Г-ну Гондюро отвтъ въ назначенномъ имъ мст, позволитъ ли ей аббатъ приняться за это дло.

Біаншонъ въ это время шелъ съ лекціи Г-на Кювье и услышалъ — ‘Надулъ-смерть,’— послднія слова знаменитаго начальника сыщиковъ, Г. Видока, который выдавалъ себя за Гондюро. Это странное названіе чрезвычайно его поразило. Онъ ршился разспросить объ немъ у мамзель Мишоно, при первомъ свиданіи съ ней за обдомъ.

Чтожь вы съ нимъ не ршились? сказалъ Поаре двиц Мишоно. Вдь три тысячи франковъ, это триста франковъ пожизненнаго дохода!

— Объ этомъ надобно еще подумать! отвчала Мишоно. Если Г. Ботренъ точно Жакъ Колленъ, то можетъ быть выгодне сдлаться съ нимъ, чмъ съ полиціей. Впрочемъ, если я его предувдомлю и потребую съ него денегъ, онъ пожалуй, убжитъ даромъ. Это было бы жестоко.

— Да хоть вы его и предувдомите, сказалъ Поаре, такъ вдь этотъ господинъ говорилъ намъ, что за нимъ присматриваютъ. Тогда его все-таки поймаютъ, а вы ничего не получите.

— При томъ же, подумала двица Мишоно, я и не люблю его. Этотъ человкъ не скажетъ мн учтиваго слова!

Въ дом Г-жи Воке происходила въ тоже время другая занимательная сцена. Въ это утро Г-жа Нюсингенъ совершенно привела Растиньяка въ отчаяніе. Въ душ онъ уже предался Вотрену, не размышляя ни о причинахъ дружбы къ нему этого человка, ни о будущности, которую готовитъ ему подобная связь: только чудо могло извлечь его изъ пропасти, въ которую онъ ступилъ уже одной ногою. Въ это самое время онъ обмнивался съ двицею Тальферъ самыми нжными общаніями. Викторина воображала, что слышитъ голосъ ангела. Домъ Г-жи Воке покрывался блестящими красками, которыми декораторы рисуютъ дворцы, она любила и была любима: такъ, по крайней мр, она думала. И какая бы женщина на ея мст этого не подумала, видя Растиньяка, слушая его въ продолженіи цлаго часа, потаенно отъ своихъ домашнихъ аргусовъ? Въ борьб съ своею совстью, зная, что длаетъ дурно, увряя себя, что выкупитъ этотъ грхъ, осчастлививъ Викторину, Евгеній украсился своимъ отчаяніемъ, и сіялъ всми огнями ада, кипвшаго въ душ его. Къ счастію его, чудо дйствительно случилось. Вотренъ вдругъ вошелъ съ веселымъ видомъ въ комнату, и однимъ взглядомъ проникъ въ душу Евгенія и Викторины, но разогналъ ихъ благополучіе, запвъ своимъ грубымъ, насмшливымъ голосомъ:

Мила моя Фаншетта,

Въ обычной простот…

Викторина убжала, унося въ душ столько блаженства, сколько вытерпла во всю жизнь свою злополучія. Бдная двушка! Пожатіе руки, прикосновеніе волосъ Растиньяка къ щек ея, нсколько словъ, сказанныхъ такъ близко отъ ея уха, что она чувствовала жаръ губъ Евгенія, поцлуй въ шею, были залогами ея страсти, залогами тмъ боле драгоцнными, что Сильвія, которая была подл въ столовой, могла каждую минуту войдти и помшать имъ.

— Дло слажено! сказалъ Вотренъ Евгенію. Наши молодцы сошлись. Все обдлано какъ не льзя лучше, они поспорили изъ-за политическихъ мнній. Голубокъ нашъ оскорбилъ моего сокола. Они завтра дерутся въ Клиньанкур. Въ Половин девятаго, Викторина наслдуетъ и любовь и богатство своего отца, покуда она, дурочка, будетъ шутъ макать сухари въ молоко. Это, право, презабавно. Говорятъ, что молодой Тальферъ славно дерется на шпагахъ, нужды нтъ: ему все таки кровь пустятъ, я изобрлъ одну штуку въ фехтованьи: надобно приподнять шпагу своего противника и колоть его прямо въ лобъ. Я вамъ покажу это, оно можетъ пригодишься при случа.

Растиньякъ слушалъ въ какомъ-то остолбенніи, и не могъ вымолвить ни слова. Въ это время пришли старикъ Горіо, Біаншонъ и нкоторые другіе жильцы.

— Такъ-то мн и хотлось, чтобы вы были! сказалъ сказалъ Вотренъ. Вы теперь знаете, что длаете. О, молодой человкъ, вы пойдете далеко, потому что у васъ душа сильная и ршительная. Я истинно васъ уважаю.

Вотренъ хотлъ пожать ему руку, но Растиньякъ съ ужасомъ ее отдернулъ, и, блдня, упалъ на стулъ: ему казалось, что у поръ его лужа крови.

— Э! вы все еще ребенокъ. Вдь у папеньки то три милліона, я справлялся.

Растиньлкъ принялъ добродтельное намреніе. Онъ ршился идти въ тотъ же вечеръ предувдомить обо всемъ Г. Тальфера и его сына. Въ эту минуту Вотренъ отошелъ, и Горіо сказалъ на ухо: Вы что-то печальны, мой милый Евгеній! Пойдемте со мною, я васъ развеселю.

Онъ зажегъ фонарь, и они вышли вмст.

Конецъ второй части.

СТАРИКЪ ГОРІО.

Часть II.

Читайте также: