Станционный смотритель, Карлгоф Вильгельм Иванович, Год: 1827

Время на прочтение: 12 минут(ы)

СТАНЦІОННЫЙ СМОТРИТЕЛЬ.

(Повсть.)

Синія воды широкой Камы помчали небольшой паромъ, прислонясь къ периламъ, я въ раздумьи смотрлъ на оставленный берегъ, что-то говорило мн: ты уже не увидишь юнаго края, то роскошнаго, то пустыннаго! гд богатая природа все производитъ въ большихъ размрахъ, гд поднебесныя горы, широкія какъ моря рки и безбрежныя равнины — то пугаютъ, то развлекаютъ, то утомляютъ взор и воображеніе. Я прожилъ два лучшіе года моей жизни въ степяхъ Киргизскихъ, дикихъ и молчаливыхъ, Иртыш часто бушевалъ въ глазахъ моихъ, когда я, увлеченный воспоминаніемъ о далекой Европ, бродилъ безъ цли по земленому валу Омска. Не скажу х чтобы весело, провелъ тамъ время, не скажу, чтобы провелъ его скучно, ибо, гд нтъ людей образованныхъ по сердцу и уму? Такихъ я встртилъ тамъ, узналъ, полюбилъ и, объ нихъ воспоминая, часто и теперь летаю мыслію къ мутному Иртышу и къ берегамъ быстрой Оби.
Черезъ полчаса, паромъ, ударился о пристань, я спрыгнулъ на берегъ и пошелъ по дорог, поджидая свою бричку. Солнце было высоко, можно было сдлать дв станціи до ночлега, а кого изъ путешественниковъ не занимаетъ ночлегъ? Я обратился съ распросами къ моему сопутнику-купцу, (въ одно время со мною выхавшему изъ Перми) и хорошо знавшему, по его словамъ, дорогу. И такъ, вы хотите ночевать въ О*..? сказалъ онъ, если остановитесь у станціоннаго Смотрителя, то будете довольны, онъ, право, такой человк, который обратитъ на себя ваше вниманіе, и сверьхъ того, у него вы найдете все нужное. Я былъ обрадованъ его словами: какъ грустно только мнять предметы, на мгновеніе видть ихъ и не имть досуга ни обсудить, ни начувствоваться, отъ того то въ дальней и скорой дорог, человк длается особеннаго рода автоматомъ, но не выигрываетъ отъ превращенія!
Я скакалъ — и имлъ удовольствіе въ 9-мъ часу по полудни, остановиться передъ крыльцомъ хваленаго Смотрителя. Не могу ничего сказать ни о селеніи, ни объ окрестныхъ видахъ, ночь была темная, ненастная. Не ночь, а свта преставленье! Я чувствовалъ большую усталость, вс члены мои были, какъ разбитые. Поспшно вошелъ я въ комнату и увидлъ — женщину, которой не льзя было дать боле 60 лт, окруженную милыми дтьми. Опрятность видна была въ домашней утвари, въ будничныхъ дтскихъ платьицахъ, какой-то вкус выказывался въ одежд матери. ‘Вы жена Смотрителя? Сказалъ я. — ‘Такъ-съ!’ ‘Гд онъ?—Сей час будетъ, я уже послала за нимъ.,—
Я попросилъ чаю, сказалъ, что будучи не здоровъ и чувствуя сильную слабость, ршился ночевать у нихъ. Хозяйка вышла, я раскурилъ трубку и отъ нечего длать начал разсматривать вещи, которыя находились въ горниц: здсь висли два ружья отличной работы, шут лоснился шкафъ съ посудою, тамъ…но я протеръ прежде глаза, тамъ….такъ! Шкафъ уставленный книгами, читаю сквозь стекла: Исторія Миллота, сочиненія Карамзина, Жуковскаго, его переводы — ниже, романы Жанлисъ, еще ниже.. ‘но это ужъ врно случайно! Schillers Werke, Goetes Werke, Mendelsohn, Gerder! Надъ диваномъ изъ березоваго дерева (несравненно опрятнйшимъ многихъ дивановъ, на которыхъ случалось мн сидть въ своей жизни) висли хорошей гравировки Саксонскіе виды, дале, два небольшіе портрета: одинъ изображалъ пожилаго человка, довольно непріятной наружности, другой пожилую женщину, но съ такими чертами, которыя всегда нравятся послдователю Лафатера, легкое сходство съ хозяйкою дома дало мн замтить, что послдній портрет ей не чужой. Наконецъ, гитара, не краснаго дерева, безъ перламутра и золота, оканчивала убранство сей залы и вмст гостиной.
Странно было бы все это найти даже въ комнатахъ какого нибудь узднаго засдателя, и итакъ, можете себ представить, какъ я былъ пріятно удивленъ такою находкою. Признаюсь, я мечтатель, скоро вырвался на волю изъ тсной комнаты, осдлалъ привычное воображеніе и пустился странствовать въ волшебныхъ мірахъ ни мало не сходныхъ съ нашимъ жалкимъ міромъ: густой табачный дымъ, клубясь и разстилаясь вокругъ меня, образовывалъ слои облаковъ, скрывшихъ вс предметы отъ чувственныхъ глазъ моихъ…. отъ этаго, я боле и боле улеталъ отъ земнаго моего цріюша. Вдругъ, ласковый голос хозяйки, принесшей чай, разочаровалъ мою мечтательность. ‘Чай готовъ!’— сказала она.
— ‘Скажите мн, чья это охота?’ Началъ я, наливая чай въ огромную фаянсовую чашку и, указывая на шкафъ съ книгами,— ‘рдкость, въ такой глуши найти вещи, мало употребляемыя въ самыхъ столицахъ.’—
‘Это занятіе моего мужа,’ — отвчала она,— ‘а иногда и мое, разсмотрвъ, вы увидите, что многія изъ сихъ книгъ назначены нашимъ старшимъ дтямъ, ихъ обучаетъ отецъ и они уже хорошо читаютъ и изрядно пишутъ.’
‘Вы боле и боле меня удивляете, скажите, какъ согласить склонность, или, объяснюсь точне, способность вашего мужа къ занятіямъ подобнаго рода, съ должностью имъ занимаемою?’ —
Но я не вижу тутъ ничего удивительнаго. Человкъ образованный, не красня можетъ занимать вс возможныя должности, всякая должность, боле или мене, полезна обществу, слдственно, всякая, боле или мене, почтенна. Люди по склонности избираютъ себ родъ службы, мужъ мой по обстоятельствамъ выбралъ настоящую, и до сихъ поръ не имлъ причины раскаиваться въ выбор. Милостивый государь, врьте мн, что отказавшись отъ честолюбія, отъ разсянности большихъ городовъ и отъ злословія маленькихъ, многимъ людямъ не достаетъ только ршимости сдлаться станціонными Смотрителями.. Вы сметесь? Но я повторяю, что сдлавъ этотъ, по вашему, можетъ быть, неблагоразумный шагъ, они подружились бы съ человчествомъ, нашли бы покой сердечный, а внутреннее убжденіе, что не смотря на своенравіе случая, они еще полезны другимъ въ гражданскомъ быту, замнило бы имъ вс приманки блестящей извстности, всю прелесть власти и вс выгоды богатства и холоднаго общества.,—
‘Вы не родились въ этомъ состояніи?’ — ‘Можетъ быть…’ тутъ приход Смотрителя перервалъ разговоръ, сдлавшійся для меня столько занимательнымъ.
Во всхъ движеніяхъ станціоннаго Смотрителя замтно было тонкое приличіе, приобртаемое свтскою жизнію, онъ говорилъ пріятно и занимательно, послднее было приобртено наукою.’ — Я съ нимъ скоро познакомился, меня влекло любопытство, онъ не имлъ причинъ таиться отъ меня: это-то самое передъ ужиномъ произвело: слдующій разговор:
‘Судя по чертамъ лица, я заключаю, что портретъ дамы надъ диваномъ, изображаетъ близкую родственницу вашей жены.’
— ‘И если бы вы сказали матери: то отгадали бы. Разсмотрите внимательне это милое, доброе лицо,— она жила на земл, какъ могли бы здсь жить только Ангелы — для одного добра. На устав ея часто сіяла улыбка, во чаще всего улыбка состраданія. Я любилъ ее, какъ прекрасную женщину, какъ добрую мать, какъ существо благодтельное.’
‘Другой портрет изображаетъ отца моей жены, о немъ можно сказать, что если Бог создать его человкомъ: то будемъ его почитать за человка. Онъ не врилъ дружб, не понималъ любви, незналъ состраданія, неприличіе заставляетъ меня остановиться, хотя я не оттнилъ совершенно его изображенія.
‘Вы умли пріобрсть мою довренность, продолжалъ онъ, и я охотно познакомлю васъ короче съ собою.
‘Мой отецъ былъ богатый Петербургскій купецъ. Онъ производилъ большіе торговые обороты. Его корабли плавали вдали отъ нашего свернаго отечества, а счастіе, казалось, закабалилось къ нему. Я былъ единственный сын счастливаго, но не долговременнаго брака, мать моя скончалась, когда я былъ еще ребенкомъ, и вся нжность неутшнаго супруга обратилась на меня.
‘Отецъ мой былъ человк образованный, онъ почиталъ необходимостью дать мн приличное воспитаніе — и я, достигнувъ юношескихъ лтъ, посланъ имъ въ Геттингенскій университет.
‘Возвратясь въ отечество, я познакомился черезъ моего университетскаго товарища съ отцемъ моей жены. Первое посщеніе зажгло въ моемъ сердц ту любовь, которая никогда не потухаетъ. Я былъ неловокъ, страненъ, застнчивъ, однако, не смотря на это, меня приняли, какъ сына миліонщика, ласкали и пригласили здить почаще.
‘Будучи мало занятъ, я посщалъ почти черезъ день Надутова (фамилія моего новаго знакомца) тамъ встрчала меня непринужденная ласковость Лизы и радушный пріем почтенной ея родительницы. Напыщенный хозяинъ дома терплъ меня, какъ богача, который всегда могъ ссудить его-тысячами: частыя посщенія увеличили мою привязанность, я увидлъ взаимную склонность ко мн милой Лизы. Я былъ безконечно счастливъ, въ сіи мгновенія пылкихъ надежд, счастливой любви и чистой довренности къ людямъ.
‘Въ это время, неблагопріятный для нашей торговли разрыв съ Англіей’, слдствіе несчастныхъ происшествій въ Европ, заперъ ихъ кораблямъ пристани Балтійскаго моря, и Англичане, по невол, обратились въ Америку съ требованіями пеньки и сала, которое прежде получали изъ Россіи. Дешевизна сихъ товаровъ, купленныхъ отцемъ моимъ за дорогую цну, потрясла его благосостояніе: скрпя сердце, онъ объявилъ себя банкротомъ. Домъ нашъ и дача проданы съ молотка. Мы переселились на Выборгскую сторону, гд огорченный родитель мой вскор впалъ въ неизлчимую болзнь, которая свела его въ могилу.
Я привелъ въ порядокъ разстроенныя дла его, собралъ долги, свелъ счетъ, удовлетворилъ остальныхъ заимодавцевъ — и увидлъ, что отъ всего огромнаго, несмтнаго состоянія, осталось мн въ наслдство не боле десяти тысячъ рублей.
Только по окончаніи всхъ длъ своихъ, ршился я снова показаться въ дом Надутова. Доброе имя отца моего осталось незапятнаннымъ, вс долги выплачены рубль за рубль, сполна и съ процентами, и съ какою-то гордостію, отличающею благородную бдность, явился въ дом моего давняго знакомаго, но пріем хозяина былъ не прежній. Напрасно мать одобряла меня внимательною привтливостію, дочь блиставшею въ глазахъ любовью, которую уже давно въ нихъ прочиталъ я. Он об очень были огорчены сухимъ обращеніемъ со мною Надутова. Сердце мое было недовольно, оно хотло вырваться, хотло раскрыться, какъ вдругъ хозяин обратилъ ко мн слова, которыя, какъ громовые удары, разразились надъ моею головою.
— ‘Было время, Милостивый Государь, когда посщенія ваши были мн пріятны, они длали мн честь, теперь обстоятельства перемнились. Вы человк холостой, а я имю взрослую дочь, злословіе трубитъ всмъ знакомымъ и незнакомымъ, что дочь моя находитъ въ васъ партію. По моему образу мыслей, я считаю такой брак боле, чемъ неприличнымъ, въ немъ такъ много Комическаго. Вы ничего не имете, даже не дворянин, а дочь моя воспитана и съ малолтства готовилась для самаго лучшаго круга, мои сыновья служатъ въ Гвардіи, вс мои родственники занимаютъ почетныя мста въ гражданской служб: разсудите сами, пріятно ли посл этаго слышать, что сынъ бывшаго купца, молодой человк, который, вроятно, не останется даже и въ купеческомъ званіи, почитается въ публик женихомъ моей дочери. Разсудите сами, не досадно ли мн было слышать, на пр: какъ знакомый мн бриліянтщикъ, встртясь со мною, говоритъ мн, что у него къ свадьб я могу найти по самой умренной цн самыя модныя вещи. На сихъ дняхъ, Madame R. модная торговка, которая живетъ Въ трехъ шагахъ отъ Полицейскаго моста, предложила мн свои услуги и прислала на выбор нсколько дюжин шалей и шляпокъ. Все это доказываетъ, что слух о близкой свадьб моей Лизы, распространился по всему городу. Вы меня понимаете?… покорнйшій слуга!…….
Я не усплъ, я не могъ отвчать, пораженный, убитый его словами, я только могъ чувствовать, чувствовать всю тяжесть безотрадной своей участи. Не знаю, долго ли прибыль я въ атом безжизненномъ состояніи — знаю, что пришелъ въ себя за городокъ къ рощ, тамъ гуляли веселые люди, но улыбка ихъ казалась мн холоднымъ эгоизмомъ, ихъ положеніе было въ такой безконечной противуположности съ моимъ, что оно возраждало во мн неудовольствіе, тамъ рзвые дти рвали цвты, гонялись за пестрыми бабочками, это кололо мн сердце, даже въ сихъ играхъ, я видлъ геній человка, силящійся разрушать лучшія произведенія природы: я былъ недоволенъ человчествомъ и былъ несправедливъ, ибо, въ послдствіи, т же люди подарили мн небесное блаженство, они цвтами осыпали путь моей жизни, подружили совсть мою съ сердцемъ и умъ съ совстью. Посмотрите на милую жену мою, на прекрасныхъ ребятишекъ: не правда ли, что въ этомъ отношеніи, я счастливе вельможи? Ими цвтится жизнь моя, они оживляютъ т прекрасныя мечты, которыя мн рисовались въ моемъ дтств, если сердце полно любовію къ такимъ прекраснымъ созданіямъ: то въ некъ нтъ мста ни для какихъ суетливыхъ, или дурныхъ чувствованій. Счастіе семейное прочне всякаго другаго, оно основано на чистой любви, какъ любовь основана на добродтели. Васъ. растрогала моя повсть, Господин Офицеръ!’—
Вы знаете, читатель, что я воображалъ остановиться ночевать у станціоннаго Смотрителя, у котораго, какъ мн сказали могъ найти радушный пріемъ и сытный ужин, но, могъ ли, смлъ ли я ожидать то, что видлъ, что слышалъ? Это было уже слишкомъ неожиданно…. ВЪ сердечномъ умиленіи, я протянулъ руки къ счастливому отцу семейства, обнялъ его…. И въ эту минуту, добрая мать и прелестные дточки образовали около меня истинно-трогательную группу. Ты, пылкій мечтатель, столь счастливо владющій языкомъ боговъ! Или, ты, пламенный воспитанникъ древнихъ, нашъ сверный Корреджій! Для чего не были вы зрителями этой картины? Оно раскрыло бы вамъ истинно изящное: такъ! это мгновеніе чистой радости принадлежало живописи и поэзіи!
— ‘Моя должность, говорилъ мн смотритель, столь ничтожная въ гражданскомъ быту, удовлетворяетъ всмъ моимъ потребностямъ, она не отвлекаетъ меня отъ моего семейства, оставляетъ мн время для обученія дтей и освобождаетъ отъ тхъ утомительныхъ и скучныхъ знакомств, которыя такъ часто отравляютъ жизнь городскую. Моя должность часто знакомитъ меня съ новыми людьми, но знакомитъ на часъ, вс люди мн кажутся лучшими, ибо притворствовать для всякаго человка легче одинъ час, нежели многіе годы. Прекрасная сельская природа, рыбная ловля, охота съ ружьемъ, работа въ огород, должность, весело занимаютъ меня цлый день, а любовь жены и ласка дтей очаровываютъ мою жизнь и равно доступны сердцу. Я такъ привыкъ къ своему незатйливому счастію, что малйшая перемна на лучшее, какая нибудь новость въ моемъ домашнемъ быту, заставили бы меня грустить.’ —
Я просилъ у хозяина позволенія ужинать вмст со всмъ его семействомъ, онъ на то охотно согласился. Столъ былъ накрытъ въ 10 часовъ, меньшой сын внятно прочиталъ Отче нашъ, а привтливое приглашеніе хозяйки предшествовало сытному и здоровому сельскому ужину. Конечно, гастроном не былъ бы, доволенъ такимъ столомъ, гд посл жирныхъ щей подали студень, а тамъ кусокъ, зажареннаго, доморощеннаго теленка, съ свжепросольными огурцами. Не было ни паштета, ни рагу, ни пудинга, роскошный десертъ и старое Токайское не лакомили вкуса, но за то добрый русскій пнникъ, настоенный здоровыми травами, поданный милою хозяйкою передъ ужиномъ, возродилъ во мн такой аппетитъ, какого я давно не имлъ, за то несносный сосдъ,— съ какими часто скука сажала меня рядомъ за долгими именинными обдами!— не усыплялъ меня разсказами о старыхъ новостяхъ и не заставлялъ звать, выдохшимися сужденіями о театр, зато, извстная охотница до виста и экарте, которая до вечерняго стола считаетъ время числомъ разыгранныхъ ею робертовъ, не губила, не отравляла злорчіемъ прекрасныхъ минутъ утоленія голода, и никакой брюзгливый лакей не глядлъ мн въ глаза и не заставлялъ сдавать тарелку прежде, чмъ мн хочется, мн было просторно, спокойно, хозяин, радушный въ пріем, голод дорожнаго, и на сердц, такъ весело, такъ легко, такъ сладко…. Ахъ! для чего такіе ужины рдки?— —
Вс въ дом давно спали, только мы съ станціоннымъ Смотрителемъ бодрствовали, разговоръ обратился опять къ Исторіи его жизни, и я просилъ дополнить пустоту въ его прежнемъ, разсказ.
— ‘Готовъ — ‘отвчалъ онъ — ‘хотя для меня всегда грустно вспоминать, о такомъ времени, когда я, пылкій и неопытный, затаилъ въ сердц ненависть къ людямъ, будучи огорченъ однимъ изъ человковъ. Я не былъ посл того ни одного раза у Надутова, но не вырвалъ изъ груди того чувства, которое мн длало домъ его драгоцннымъ.
‘Въ тяжкомъ состояніи совершеннаго равнодушія, прожилъ я около трехъ мсяцевъ, однажды, желая разсять свою тоску, я, бродилъ по волшебнымъ островамъ, которыми такъ богатъ нашъ Петербургъ: густыя тни падали полосами на землю, высокія деревья, эти гордые памятники прошедшихъ столтій, сіи живые свидтели построенія столицы, рисовались въ гладкомъ стекл Невы. Я былъ очарованъ: то летучею мечтою слдилъ за пснями матросовъ, которые быстро плыли мимо меня въ шлюбк, эхо разносило ихъ голоса по заливу и рчькамъ, то прислушивался къ шумному говору, который тихимъ втромъ доносился ко мн съ гулянья. Человк съ радостнымъ сердцемъ летитъ въ общество, чтобъ изъ тщеславія показать тамъ веселое лицо, лучшій признакъ счастія, но несчастливецъ, для котораго потухла надежда, котораго забыли люди, и который, (другое несчастіе!) былъ уже раз счастливъ, бжитъ людей: и, можетъ быть, также изъ тщеславія, не хочетъ раскрыть гнетущую его тайну передъ хладнокровною толпою.
Полнота чувств не скрывается, печаль вырвалась изъ груди моей и слезы полились изъ глазъ, я упалъ на дерновую скамью — вдругъ мн стало легче… смотрю кругомъ: какъ прежде вершины деревьевъ наклонялись тихо, ими игралъ легкій втерокъ, вода чешуилась и преломляла прямые лучи жаркаго солнца, но мн было легче, какое-то утшеніе мелькнуло въ душ моей, оно изгладило на минуту воспоминаніе о прошедшемъ, я чувствовалъ только настоящее… и какое настоящее?— Богатое, роскошное, блаженное. Любовь произвела это очарованіе. Двушка, которой въ жертву, охотно бы принесъ я вс дни моей жизни, всю полноту моихъ чувств, прислонясь къ дереву, смотрла на меня съ нмымъ участіемъ, нтъ! Я не въ силахъ былъ владть собою въ такія минуты! Я лежалъ у ногъ ея, покрывал поцлуями ея руки, жаркіе слезы мои капали на нихъ крупными каплями. Когда восторг неожиданнаго свиданія миновался, только тогда я увидлъ добрую мать ея. Живая радость на лиц показывала ея чувства, она понимала любовь нашу и покровительствовала ей, Другъ мой, сказала она обратясь ко мн, будь всемъ для моей дочери, прими ее руку изъ рукъ моихъ. Я благословляю союз вашъ. Но, милая дочь, ты должна знать, что отецъ твой никогда не согласится на брак твой, ты будешь лишена наслдства, а я не могу теб дать многаго. На смотря на то, какъ мать, я совтую теб, слдовать сердечной склонности, ибо знаю по опыту, что не въ раззолоченныхъ комнатахъ живетъ счастіе, знаю, что любовь супружеская исчезаетъ тамъ, гд тщеславіе и роскошь подстилаютъ персидскіе ковры и разстанавливаютъ бронзы. Повторяю, слдуй своей сердечной склонности, она не обманетъ тебя. Выбирай, или наслажденія большаго свта, шумныя увеселенія общества и довольство, которое сдлаетъ людей большаго круга твоими данниками, или тихое семейное счастіе, посредственное состояніе и безвстная доля, украшенная любовію любимаго человка! Лиза плакала и ничего не отвчала, лицо ея пылало, она тихо подала мн руку, потомъ бросилась къ матери и скрыла первыя слезы любви на груди своего милаго повреннаго.’
‘Умалчивая о многомъ, только для меня любопытномъ, продолжалъ станціонной Смотритель, скажу вамъ, что черезъ нсколько дней, сельскій Священникъ обвнчалъ насъ, все къ тому было устроено доброю родительницею, но женитьба моя заставляла меня опасаться преслдованій раздраженнаго отца, она заставила меня, избгая его мести, выбраться изъ столицы, и разлучила съ виновницею нашего благополучія….
‘Еще заране, запасся я всмъ, что въ глухомъ уединеніи могло разсивать единообразіе жизни и пріятно питать вкусъ и умъ человка: я не зналъ только, на что употребить себя въ глуши, но чувствовалъ, что не должно оставаться празднымъ, ибо считалъ, что каждый гражданинъ долженъ быть полезнымъ отечеству. Добрый мой университетскій товарищъ, тотъ самый, который меня познакомилъ съ домомъ моего тестя, былъ въ настоящемъ случа для меня необходимъ, онъ отыскалъ два мста, равно удовлетворяющія моимъ требованіямъ, и предложилъ на выборъ: быть деревенскимъ учителемъ въ помстьяхъ Графа В., или станціоннымъ Смотрителемъ въ П—ой Губерніи.
‘Я выбралъ настоящую мою должность.
‘Здсь въ тишин и радостяхъ, я живу уже 12 лтъ, начальство хорошо расположено ко мн, сосди любятъ, жена подарила меня милыми дтьми, до сихъ пор сопутствовала мн въ дорог жизни, какъ добрый друг. Только смерть незабвенной нашей родительницы напомнила намъ, что мы живемъ въ печальномъ мір, въ которомъ утраты такъ обыкновенны. Говорить ли мн, что устраненіе жены моей отъ наслдства, не сдлало никакого впечатлнія на жену мою, братья были слишкомъ человческіе люди, чтобы поправить несправедливость отца, возвращеніемъ сестр ей принадлежащаго имущества, это, можетъ быть, къ счастію, ибо оставило насъ въ настоящемъ состояніи. Мои дти получатъ воспитаніе, вроятно, лучше многихъ другихъ, они найдутъ хлбъ и службу: ибо я не испорчу ни сердца ихъ, ни ума. Чуждый мрачной, адской философіи, порожденной вольнодумствомъ прошедшаго вка и столько пагубной въ своихъ послдствіяхъ, я посялъ въ сердца ихъ Христіанскую нравственность. На конецъ, обезпеченный нсколько въ своемъ содержаніи оставшимися отъ отца моего деньгами, я съ семействомъ не опасаюсь нужды. Безкорыстная любовь, веселое настоящее и сладкія надежды въ будущемъ длаютъ жизнь нашу раемъ, въ которомъ не достаетъ только вчности…..
Когда онъ окончилъ разсказ, было давно за полночь. Мы распростились и я сладко заснулъ.
Что мн представлялось во сн, того я почти не смю сказать, милая Аглая! То мн видлось, что прекрасная женщина манила меня въ тихое уединеніе, я стремился за нею съ тою пламенною, страстію, которая заставляетъ забывать все, исключая любимый предметъ: вс надежды, вс требованія честолюбія, вс условія свта, то я уже видлъ себя въ одежд мирнаго гражданина: безъ шпаги, безъ эксельбанта, безъ мундира, который люблю страстно и къ которому привыкъ, какъ черепаха къ своему черепу, то снилось мн, будто я плыву въ челнок съ тою же красавицею: цвты на берегахъ ласкали взоры наши, дале — зеленыя поля, осненныя рощами, былъ прекрасный день прекраснаго лта, и мы пли гимнъ любви и счастію. Вдругъ пронеслись годы! Долги ли они въ дни радостей?— Прекрасная женщина все была прекрасна, но лта наложили важность на милое лицо ея, безпечная улыбка смнилась какою-то неизъяснимо-пріятною степенностью, которая оттняетъ только лицо счастливой матери: эта красота заключала въ себ нчто нжное, нчто гордое, нчто не-земное. Лта охладили и во мн жаръ юности, внимая дламъ житейскимъ, даже мн близкимъ, я всегда оставался равнодушнымъ, но, при вид веселыхъ дтей, которые, какъ Амуры, скрывались за розовыми кустами домашняго сада, сердце во мн билось также, какъ и въ молодости. Не они ли уже, думалъ я во сн, подарили такую очаровательную прелесть этой прекрасной женщин?— Вотъ, казалось, я уже къ ней ближе и ближе… она оглянулась…. и что же? Я увидлъ…. тебя, безцнная Аглая!
Это былъ сладкій сон!
На другой день рано по утру я готовъ уже былъ къ отъзду. Прощаясь, отъ души пожелалъ я продолженія милому семейству, слъ въ бричку, ямщикъ махнулъ кнутомъ и кони понеслись стрлою. Я не встрчу ничего подобнаго въ моей дорог, подумалъ я, потомъ еще раз оглянулся — станціонный Смотритель стоялъ на крыльц и махалъ мн платкомъ въ знакъ прощанія, можетъ быть, вчнаго, жена и дти, по прежнему, окружали его. Такъ, я врю теб, счастливый Мудрецъ! Безкорыстная любовь, веселое настоящее и сладкія надежды въ будущемъ превращаютъ грустный мір въ веселый рай!
Не правда ли, читатель?

В. Карлгофъ.

‘Славянинъ’, No 7, 1827

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека