Игнат Герман.
Спирит
Игнат Герман.
Спирит
* * *
* * *
——————————————————
Спирит, Герман Игнат, Год: 1893
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Пусть хоть десять человек будут утверждать: ‘Нет общения с загробным миром11! Пятьдесят человек пускай кричат: ‘Нет четвертаго измерения11. Тысяча человек могут мне доказывать: ‘спиритизм—это обман’!!! И я все-таки встану и скажу: Существует общение с духами! Есть четвертое измерение. Спиритизм дает нам возможность проникнуть в величайшия тайны загробной жизни!!!
Вопрос, можем ли мы иметь общение с душами умер-ших—разрешен! Я теперь твердо убежден, что духи суще-ствуют и что с ними можно иметь общение!
Мороз подирает меня по коже, зубы стучат, кровь стынет в жилах—и все-таки я должен сознаться, что видел духа. Хотя собственно я лично и не видал его, но я был там, сидел и слышал, что его видели. И слушал я господина Шестипана. История эта произошла так: дет тридцать тому назад, а может быть и сорок—меня тогда еще не было на свете и потому я не могу точно определить время, когда именно познакомился господин Шестипан с господином Дираном. Господин Шестипан служил по почтовому ведомству, а Цираа на железной дороге. Господин Шестипан был старый холостяк, а господин Циран вдовец. Оба жили на одной и той же улице. Оба около тридцати лет ходили в один и тот же трактир на Новом месте. Только господин Шестипан ходил туда дольше. Господин Циран ходил до конца своей жизни, а господин Шестипан продолжает туда ходить и по сегодня, так как он еще здравствует. Сидели они всегда у одного столика, читали одну и ту же газету, говорили об одном и том же, т. е. о своей службе, ужинали вместе, выпивали одинаковое число кружек пива и возвращались в одно и то же время домой. Может быть, и во всем остальном у них было такое же трогательное единодушие: ложились спать и вставали в один и тот же час— пожалуй, и сны видели одинаковые—кто их знает!
Но раз как-то они дали друг другу страшное обещание!
Однажды вечером в один из ненастных сентябрьских дней пришли они в свой трактир, оба разстроенные. В этот день они были на похоронах одного чиновника почтоваго ве-домства, и это обстоятельство испортило их настроение. Долго сидели они задумавшись около своих кружек и даже не до- трогивались до них, каждый из них покуривал из пенковой трубки и задумчиво посматривал на одно и то же место на столе: на хрустальную спичечницу. Наконец Шестипан очнулся от тяжелой думы и пробурчал:
— Вот так и нас когда-нибудь…
Минута, общаго молчания, после чего Циран заметил: да, и до нас дойдет очередь.
Опять молчание. Потом ИГестипан прибавил: знаете что? поверьте мне, я не хотел бы вас пережить…
Циран усиленно закурил и нервно заметил: а ведь вы сказали правду. Вы меня переживете… Шестипан посмотрел на своего соседа как-то безсознательно, вынул трубку из рта, вытер свислые усы и начал говорит тихим, точно за-гробным, голосом:
— Господин Циран, мы живем дружно. Как только подумаешь, что, положим, вам придется раньше меня—чего, конечно, не дай Боже—то у меня просто нехорошо становится… НNo ведь собственно никто ничего не знает!… Обещайте же мне, что если бы действительно так случилось, что вам пришлось бы раньше меня мир покинуть—то вы не забудете меня и при-дете ко мне сюда. Я, право, не знаю, как мне тогда будет и жить без вас, кого искать посидеть вместе, потолковать… Голос Шестипана при этих словах дрогнул. Точно в горле он наткнулся на какое препятствие.
Циран несколько минут смотрел на стол задумчиво, потом поднял глаза и посмотрел испытующим взором на Шестипана, потом откашлялся и торжественно заявил:
— Если и вы мне обещаете исполнить это, то я с своей стороны согласен. Кто раньше умрет, тот и будет наве- щать другаго. Будь это я или вы—все равно…
В этот вечер они мало говорили. Оба вычистили трубочки гораздо раньше обыкновеннаго, оба выпили кружкой меньше, оба встали на целый час раньше и молча направились домой. Риа мосту Шестипан остановился, взял Цирана за рукав и сказал, указывая на реку:
— А ведь какой темный, нехороший вид имеет река ночью! Теперь я не влез бы туда ни за какия блага!
— А я и днем не полез бы! прибавил Циран, и оба пошли себе дальше. Когда они пришли к дому, где жил Циран, остановились, пожали друг другу руку, Циран всунул в дверь большущий ключ и медленно повернул. Дверь отворилась в темный, узкий и низенький проход, Циран сде-лал шаг вперед. Но прежде чем вошел, еще раз повер-нулся к Шsстипану, протянул левую руку, как будто бы держал в ней между указательным пальцем и большим что-то, и проговорил упавшим голосом:
Р.В. 1893. IX.
— Послушайте, Шестипан. если бы все-таки меня постигла эта участь раньше, то возьмите на свое попечение моего Чинчи. Право, я не знаю, на кого его оставить.
Чинчи был желтенький песик Цирана, он был нераз-лучный его спутник с той минуты, когда жена Цирана покинула свет. Чинчи был тоже в годах, но всюду сопровождал своего хозяина.
Шестипан посмотрел на Чинчи, который зимой спал в ногах у хозяина, и прибавил:
— Это само собой разумеется. Ведь я никому бы не дове-рил, кроме вас, моего щегла.
Странные случаи бывают на свете и еще более странныя мысли вдруг приходят человеку в голову. Почему именно сегодня наши друзья завели такой разговор? Да потому, что это был последний день, в который они могли разговаривать. Если бы они отложили до завтра, то ни до чего не договорились бы. На следующий день утром, едва Шестипан уселся на свое место, как в канцелярию явился посол, который сообщил неожиданную, просто ошеломляющую, новость: господина Цирана хватил паралич. Он уже не пришел в себя и час тому назад кончил земное странствие.
Шестипан привскочил на стуле и долго потом сидел, точно помешанный. Глаза вытаращил на несчастнаго посла и горько зарыдал, но не вслух, а про себя,—и вдруг уколол его страшный укор совести: зачем я начал вчера разговор о смерти! Ведь это я ее накликал Цирану!
После этого Шестипан несколько дней ходил точно по-мешанный. Нигде он не находил покоя, не ел, не пил и даже в свой излюбленный трактир не заглядывал целую неделю. Он шатался безцельно по Праге, исходил ее вдоль и попsрsг и все-таки нигде не нашел спокойствия, единственным утешением его был только Чинчи, который служил ему самым драгоценным воспоминанием о добром товарище.
Только неделю спустя он решился пойти в трактир, где сидел в последний раз с Цираном. Несмело вошел в двери, боязливо осмотрелся кругом и не сразу взглянул в тот угол, где так долго сидел, пнл, ел и разговаривал с товарищем. У столика никого не было, никто не занял места, которое в силу укоренившейся привычки принадле-
жало Шsстипану и Цирану. Он оглянулся, бежит ли за ним Чинчи, и пошел к своему столу.
Все знали Шsстипана и горе, которое его постигло, и смо-трели на него с сожалением и искренним участием.
Шестипан похудел, усы у него еще более свисли, чем прежде, и взор его, полный грусти, остановился на том месте, где прежде сиживал Циран. Шестипан ни на кого не обра-щал внимания и даже никому не ответил на приветствие и, подойдя к своему столу, снял шляпу и наклонился к стулу, на котором обыкновенно сидел Циран. Там никого не было, но это должно быть только казалось всем нам присут-ствующим, а на самом деле там наверное кто-то сидел, потому что Шестипан сделал движение губами и едва слышно прошептал:
— Добрый вечер, Циран!
Получил ли он ответ—неизвестно, но только лицо Ше- стипана прояснилось. Потом он снял свое пальто, подал его кельнеру и, указывая на вешалку близ окна, сказал:
— Повесьте вон там, возле пальто Цирана.
Шестипан не спеша уселся, вынул кисет с табаком, засунул руку в карман за трубкой и, набивая ее, проговорил опять. обращаясь к пустому стулу:
— Сегодня на дворе опять непогода, точь в точь, как неделю тому назад, когда мы с вами были здесь в последний раз.
И странная вещь, я не слыхал, чтобы со стула кто отве-тил, но Шестипан сейчас же продолжал:
— Ах, Чинчи? Об Чинчи не безпокойтесь… Ему хорошо, теперь он ест и пьет отлично. А первые три дня он вел еебя несносно, скучал. Все время выл и даже от дверей не отходил, как будто хотел от меня сбежать. Теперь успо-коился .
После этого Шестипан закурил свою трубочку и, вы-пуская первый клуб дыма, внимательно посматривал на пле-теный стул, как будто прислушивался к чьим-то словам. И раза два или три кивнул головой и прибавил:
— Да, да! Да! Конечно!
Шестипан имел обыкновение выкуривать половину трубки до ужина. Это была старая привычка, которой он и сегодня не изменил. Покуривал он не торопясь, все кивал головой по направлению стула, то в знак согласия, то отрицательно и раз даже слегка улыбнулся. После этой улыбки он наклонился к стулу, вынул трубку, погладил усы и сказал совершенно покойно — мы все это слышали:
— Вот видите, я ужасно боялся одиночества и потому не был здесь целую неделю. Ну, а раз я могу с вами по-прежнему говорить, то, конечно, мне веселей.
И немного спустя прибавил:
— Что вы сегодня ужинали?
Стул не двинулся, но Шестипан понял его, взглянул на карточку с кушаньями, которую кельнер предупредительно- развернул на столе, и из уст его послышалось:
— Кнедлики? Ну, пусть кнедлики! И я тоже себе закажу0. Отлично.
Наконец он докурил, вынул трубочку изо рта, поставил ее осторожно возле себя и кивнул кельнеру.
Через минуту стояла перед, ним миска с кнедликом- поднявшийся пар из-под крышки приятно раздражал его- аппетит.
Шестипан спокойно принялся за еду. Разрезал кнедлик и с удовольствием принялся за кусок говядины, приготовленной особым способом.
— Да, вы правы, сказал он, обращаясь к стулу, сделано
хорошо! Давно уже мы не ели ничего такого
Шестипан пил пиво не спеша, пока не кончил своей порции—три кружки. И как будто бы его кто удерживал, на-чал отговариваться:
— 51 должен идти домой, пора. И вы ведь пойдете?
Он встал, заплатил за ужин, потихоньку оделся, на-двинул шапку на голову, засунул трубочку за пазуху и,, приставив свой стул к столу, немного отодвинулся, как- будто бы он кому-то уступал место.
И когда невидимый гость встал и пошел вперед, он отодвинул второй стул и пошел к дверям. Теперь он здоровался со всеми, ишвал вправо п влево и поглядывал, идет ли за ним Чинчи. Он подошел к дверям, открыл их, выпустил Чинчи, подержал еще немного ручку двери, как будто бы ждал, чтобы кто-нибудь вышел, в только потом уже пошел в двери.
Медленно двигался он вперед, и когда наконец прошел половину моста, остановился, как и неделю тому назад, и сказал:
Посмотрите на реку, какая ночью она страшная. Меня просто дрожь берет, когда подумаю, что вдруг мне пришлось бы очутиться в реке и ночью.
И затем точно ему кто отвечал, он заметил:
— Да, вы правы, и днем туда попасть не хорошо.
И потом опять пошел вперед и, чем ближе подходил к бывшей квартире Цирана, тем легче себя он чувствовал. Наконец подал незримому товарищу руку, пожелал доброй ночи и прибавил:
— Ну, так до завтра.
После этих слов он повернул к своей квартире.
Вскоре после похорон Цирана, предложили Шестипану подать в отставку. Сослуживцы говорили, что у него все путается в голове, и потому он не может более исполнять обоих обязанностей. А я так думаю, что просто кто-нибудь хотел попасть на его место. Это бывает на службе, что схотыо спускают старых чиновников для новых кандидатов.
Итак, Шестипан в отставке, он совершенно поседел, свислые усы под носом совсем пожелтели, но он все-таки ходит в свой любимый трактир, каждый вечер садится у своего столика все на том же месте и ежедневно ведет беседу с незримым Цираном.
Вот и не верьте после этого, что общение с загробным миром возможно!
Источник текста: журнал ‘Русский Вестник’, 1893, No 9, с. 175—181.