Спасо-Бородинский монастырь и его основательница, Новосильцева Екатерина Владимировна, Год: 1874 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 59 минут(ы)

СПАСО-БОРОДИНСКІЙ МОНАСТЫРЬ И ЕГО ОСНОВАТЕЛЬНИЦА

(Посвящается всмъ почитающимъ память Маргариты Михайловны Тучковой.)

Не даромъ помнитъ вся Россія
Про день Бородина.
Лермонтовъ.

Рядомъ съ великими воспоминаніями и образами нераздльными съ именемъ Бородина возникаетъ въ памяти каждаго свтлый женскій образъ. Становится отрадно при мысли на обширномъ пол гд шестьдесятъ два года тому назадъ ложились рядами и русскіе воины и воины иноземные, возвышается, сооруженная скорбью женщины, обитель посвященная ихъ памяти и что раздаются каждый день теплыя о нихъ молитвы.

О Маргарит Михайловн Тучковой можно составить свое понятіе уже на основаніи чувства которое она внушила всмъ, знавшимъ ее. Протекло двадцать два года со дня ея кончины, а воспоминанія о ней еще свжи въ Бородинскомъ монастыр и его окрестностяхъ, гд ее уважаютъ какъ святую. ‘Много лтъ прожилъ я на бломъ свт, разказывалъ старичокъ деревни Семеновской, а такой болзной души я не видывалъ. Когда она скончалась, что въ обители, и окружныхъ селахъ, стонъ стоялъ, потому она намъ всмъ была мать родная’. ‘И я помню матушку Марію’, говорятъ не безъ гордости молодыя крестьянки. А занеможетъ мужикъ или пошлетъ ему судьба какое горе, онъ отслужитъ паннихиду надъ могилой игуменьи. Въ монастыр ея имя вызываетъ слезы и безконечные разказы. Твердо врятъ бородинские сестры что она живетъ между ними невидимо, что она причастна ихъ вседневной жизни, и повряютъ ей свои скорби или радости. Ея келью и могилу он украшаютъ березками въ Троицынъ день, а въ Свтлый праздникъ ходятъ христосоваться съ ‘матушкой’, и кладутъ яйца на ея надгробную плиту.

Между подвластными ей монахинями были женщины боле или мене образованныя, были и совершенно неразвитыя, и вс говорятъ о ней съ любовью доходящею до фанатизма. Во всемъ что къ ней относится он видятъ чудесное проявленіе Божьяго промысла. Многія изъ нихъ посл ея кончины принуждены были покинуть Спасо-Бородинскій монастырь, который называли своимъ раемъ, и, по ихъ убжденію, он волею Божіею разсыпались теперь по разнымъ угламъ Россіи ‘чтобъ яма матушки было везд прославлено’. О ‘матушк’ ни одна не можетъ говорить безъ слезъ, и глядя на нихъ и слушая ихъ восторженныя рчи думаешь невольно что женщина внушившая такую единодушную, такую безпредльную привязанность стояла выше общаго уровня.

Для составленія этого краткаго очерка жизни Маргариты Михайловны я руководилась преимущественно преданіями семейства Тучковыхъ, разказами бородинскихъ монахинь и даже рукописными воспоминаніями одной изъ нихъ, которая поврила мн письма покойной игуменьи. Эти письма составляютъ ея единственное сокровище, она бережетъ ихъ какъ святыню, и я пользуюсь случаемъ изъявить ей мою искреннюю благодарность за оказанное мн довріе.

О дтств и первой молодости Маргариты Михайловны мн могли, къ сожалнію, сообщить лишь самыя скудныя подробности. Она родилась въ начал 1781 года. Отецъ ея, Михаилъ Петровичъ Нарышкинъ, и мать ея, Варвара Алексевна (рожденная княжна Волконская), были очень извстны и очень любимы въ обществ. Двочка обнаружила съ раннихъ лтъ природу страстную, врную и воспріимчивую. Судя по отрывочнымъ отзывамъ дошедшимъ до меня, ее можно было назвать по французскому выраженію: Un vritable feu follet. {Настоящій бглый огонекъ.} Вс ея впечатлнія носили характеръ страсти, и она уступала имъ безотчетно. Ее манило все прекрасное, все блестящее. Въ особенности любила она музыку, изучала ее основательно и была одарена замчательнымъ голосомъ. Увлекало ее также и чтеніе: она могла просидть цлые часы надъ книгой. За то когда ея вниманіе не было поглощено чмъ-нибудь особеннымъ, ей было трудно, почти невозможно, оставаться долго на одномъ мст. Ни время, ни горе не умаяли живости ея характера, и престарлая, разбитая горемъ игуменья поражала еще порой своими порывистыми движеніями и оживленною рчью. Она была высокаго роста и очень стройна, но черты лица были неправильны, и единственная ея красота состояла въ поразительной близн и въ живомъ выраженіи зеленоватыхъ глазъ и вообще всей физіономіи.

У Маргариты Михайловны было три брата и четыре младшія сестры, но она была, какъ кажется, любимицей своихъ родителей. Варвара Алексевна желала пристроить и ее при себ и начала вывозить въ свтъ съ шестнадцатилтняго возраста.

Въ это время сталъ являться мимолетною птицей въ московскихъ гостиныхъ молодой Л—скій, извстный блестящею служебною карьерой и изяществомъ свтскихъ пріемовъ. Онъ былъ единственнымъ сыномъ матери-вдовы, которая очень подружилась съ Нарышкиными, и родители ршили между собой что поставятъ подъ внецъ своихъ дтей. Л—скій согласился охотно, благодаря свтскому положенію и приданому молодой двушки. Что касается до нея, она была еще совершеннымъ ребенкомъ: понятія ея о замужеств были до такой степени не ясны что ее нисколько не пугала мысль выйти за человка котораго она едва знала. Къ тому же онъ говорилъ отлично по-французски, былъ уменъ и красивъ, и на этихъ данныхъ она убдилась что онъ обладаетъ всми возможными нравственными совершенствами.

Но Л—скій былъ заклейменъ самыми позорными пороками. Умлъ ли онъ обмануть на этотъ счетъ слпую привязанность матери или мать участвовала сознательно въ обман — это неизвстно, но дло въ томъ что сыграли свадьбу.

Когда молодая двушка, вынесшая изъ семойной среды дтское невдніе и незапятнанную чистоту понятій, пришла въ столкновеніе съ самымъ грубымъ развратомъ, страхъ и отчаяніе овладли ею. Положеніе ея было тмъ тягостне что она скрывала его отъ родителей, которые слишкомъ жестоко упрекнули бы себя въ ея несчастіи. Она была одна, безъ помощи, безъ друга, безъ поддержки. Л—скій приглашалъ ее не стсняться и выбрать предметъ развлеченія въ кружк его пріятелей. Богъ знаетъ не погибла ли бы безвозвратно двочка брошенная съ шестнадцати лтъ въ эту среду, еслибы счастливый случай не выручилъ ее: она встртила Александра Алексевича Тучкова, полюбила его и нашла въ своей любви твердую опору.

Однако тайна ея супружескихъ отношеній должна была обнаружиться со временемъ: Варвара Алексевна начинала догадываться объ истин, переговорила съ дочерью и не колеблясь ни минуты потребовала развода. Репутація Л — скаго была уже настолько упрочена въ Петербург что дло не встртило преградъ и Маргарита Михайловна получила позволеніе возвратиться, подъ именемъ двицы Нарышкиной, въ родительскій домъ.

И вотъ она опять подъ отцовскимъ кровомъ, среди семейнаго кружка, но многое измнилось въ ней: она узнала горе и она любила. Тучковъ раздлялъ ея чувство и не замедлилъ посвататься, лишь только узналъ что она свободна. Но Нарышкины были такъ напуганы неудачей своего перваго выбора что отвчали на его предложеніе ршительнымъ отказомъ. Въ это время родительская власть была непреклоннымъ закономъ, и Маргарита Михайловна повиновалась, но горько ей было и много пролила она слезъ. А. Тучковъ напрасно старался подавить свою страсть то усиленными занятіями, то путешествіемъ за границу. Къ этой вроятно эпох его жизни относится стихотвореніе которое Маргарита Михайловна берегла долго какъ святыню. Каждая строфа оканчивается стихами:

Qui tient mon coeur et qui l’agite?

C’est la charmante Marguerite. *

* Кто владетъ моимъ сердцемъ и кто волнуетъ его? Прекрасная Маргаоита.

Прошли годы, а любовь его не остыла. Наконецъ онъ попытался счастія и обратился къ Нарышкинымъ съ новою просьбой. На этотъ разъ ихъ тронули моленья дочери: они дали свое согласіе, и Маргарита Михайловна вступила во второй бракъ.

II.

Ей было тогда двадцать пять лтъ, и она зажила полною, счастливою жизнію. Она гордилась красотою мужа, котораго сравнивали въ тогдашнемъ обществ съ Аполлономъ, его храбростью, рыцарскою его доблестью. Когда была объявлена война со Швеціей и Александръ Алексевичъ собрался въ походъ, она ршилась хать съ нимъ. Напрасно онъ самъ и семейство пытались напугать ее лишеніями и опасностію которыя ей предстояло перенести.

— Разстаться съ мужемъ мн еще страшне, отвчала она и похала съ нимъ.

Къ сожалнію до насъ дошли лишь самыя неудовлетворительныя подробности о Шведскомъ поход Маргариты Михайловны. Несмотря на привычки роскоши привитыя съ ранняго дтства, она переносила смясь жестокія лишенія, проводила ночи въ смрадныхъ избахъ или подъ палатками гд не было возможности отогрться. Ей приходилось не разъ переодваться деньщикомъ, скрывать подъ фуражку свою блокурую косу и провожать мужа на походной лошади. Тучковъ былъ очень любимъ своими подчиненными, скоро вс полюбили и его жену. Ея живость, веселость и въ особенности ея вчно-дятельная доброта привлекали къ ней всхъ. Солдаты старались доставить ей возможныя удобства и въ свою очередь обращались къ ней за помощью всякаго рода. Помогать нищет и горю было потребностію ея природы. Въ Швеціи страдали отъ голода, и лишь только наши войска располагались боле или мене продолжительною стоянкой, Маргарита Михайловна обходила ближайшія села, отыскивала самыхъ бдныхъ поселянъ и одляла ихъ деньгами и хлбомъ. За больными и ранеными, какъ нашими, такъ и Шведами, она ходила съ заботливостію сестры милосердія.

Но сколько она выстрадала когда ей приходилось отпускать мужа на битву и оставаться одной въ селеніи близкомъ отъ мста сраженія! Объ этихъ часахъ томительнаго ожидажія и страха она не вспоминала никогда хладнокровно. То она молилась, то прислушивалась съ ужасомъ къ пушечнымъ выстрламъ. Но все было забыто когда прекращалась пальба, барабанный бой возвщалъ о возвращеніи нашихъ войскъ, и она выбгала на дорогу и узнавала издали всадника скачущаго впереди полка.

III.

Тучковъ возвратился невредимъ въ Россію и продолжалъ военную службу. Онъ стоялъ съ своими полками въ Минской губерніи. Насталъ Двнадцатый годъ, и Александръ Алексевичъ получилъ приказаніе выступитъ къ Смоленску. Въ это время Маргарита Михайловна схоронивъ старшаго сына отняла отъ груди втораго, она кормила его сама и любила съ тою страстью которую вносила во вс свои привязанности. На этотъ разъ нечего было и думать о томъ чтобы слдовать за мужемъ въ походъ, и было ршено что молодая женщина съ сыномъ подетъ въ Москву, къ своимъ родителямъ. Она должна была проводить полкъ до Смоленска и продолжать свой путь. Начались приготовленія къ отъзду. Тучковъ боялся чтобъ утварь полковой церкви не попала въ руки непріятеля и просилъ Маргариту Михайловну увезти ее съ собой. Между другими церковными принадлежностями находилась мстная икона Нерукотворнаго Спаса, которую Александръ Алексевичъ вручилъ собственноручно жен.

Наконецъ приготовленія были окончены и полкъ выступалъ изъ Минской губерніи, но не въ добрый часъ. Маргарита Михайловна была убита горемъ. Она хала въ дорожной карет съ сыномъ и его няней, мадамъ Бувье, которая жила уіе нсколько лтъ у Тучковыхъ. Маргарита Михайловна познакомилась съ ней въ магазин, гд заказывала свои наряды, имла случай убдиться въ ея честности и предложила ей опредлиться въ няни къ ея старшему сыну. Потомъ добрая францужевка выходила и втораго, но должность ея тмъ не ограничилась и мадамъ Бувье приняла еще въ дом роль модистки, экономки и наконецъ друга.

Путешествіе длилось: дороги были плохія и полки шли медленно. Приближаясь къ Смоленску остановились въ какой-то деревушк чтобы переночевать. Тучковымъ была отведена тсная, грязная, удушливая изба, но вс рады были возможности немного отдохнуть. Поужинали наскоро и улеглись, полуодтые на сн, разостланномъ по полу. Маргарита Михайловна утомленная долгимъ путемъ скоро заснула и ей приснился сонъ. {Этотъ сонъ былъ нсколько разъ напечатанъ съ разными измененіями и каждый слышавшій о немъ разказываеть его по-своему. Я руководилась семейными преданіями и записала его со словъ Марьи Алексевны Тучковой, родной племянницы Александра Алексевича. Тетка передавала мн столько разъ подробности этого сна, говоритъ она, что я помню даже вс ея выраженія. } Она видла висящею предъ нею рамку и прочла рзко начерченную кровавыми буквами надпись на французскомъ язык: Tou sort se dcidera Borodino (твоя участь ршится въ Бородин). Крупныя капли крови отдлялись отъ буквъ и струились по бумаг. Бдная женщина вскрикнула и вскочила съ постели. Ея мужъ и мадамъ Бувье пробужденные крикомъ бросились къ ней. Она была блдна и дрожала какъ осенній листъ.

— Гд Бородино? спросила она мужа, едва переводя духъ:— тебя убьютъ въ Бородин!

— Бородино? повторилъ Александръ Алексевичъ, — я въ первый разъ слышу это имя.

И дйствительно маленькое Бородинское село было тогда неизвстно.

Маргарита Михайловна разказала свой сонъ. Тучковъ и мадамъ Бувье старались ее успокоить: Бородино — небывалое мсто и наконецъ въ сновидніи не было сказано что Александръ Алексевичъ будетъ убитъ и объясненіе Маргариты Михайловны совершенно произвольно.

— Вся бда въ томъ что твои нервы разстроены, замтилъ въ довершеніе ея мужъ, — ложись опять, ради Бога, и постарайся заснуть.

Его хладнокровіе успокоило ее немного. Утомленіе преодолло остатокъ страха, и она легла и заснула. Но ей приснился опять тотъ же сонъ: опять та же роковая надпись обнесенная рамкой и т же капли крови, которыя отдлялись медленно одна за другой отъ буквъ и струились по бумаг. На этотъ разъ она увидла еще стоящихъ около рамки священника, брата своего Кирилла Михайловича и наконецъ своего отца держащаго на рукахъ ея маленькаго Колю.

Она проснулась въ такомъ взволнованномъ состояніи что Александръ Алексевичъ испугался не на шутку. На его слова она отвчала одними рыданіями и вопросомъ: гд Бородино? Наконецъ онъ предложилъ ей взглянуть на военную карту и убдиться что имени Бородина на ней не находится.

Онъ послалъ немедленно разбудить одного изъ офицеровъ штаба и попросить у него карту. Офицеръ испуганный неожиданнымъ требованіемъ принесъ ее самъ. Тучковъ развернулъ ее не безъ тайнаго можетъ-быть страха и раскинулъ на столъ. Вс стали искать роковое имя и не отыскали его.

— Если Бородино дйствительно существуетъ, замтилъ Александръ Алексевичъ обращаясь къ жен, — то судя по звучному его имени оно находится вроятно въ Италіи. Врядъ ли военныя дйствія будутъ туда перенесены: ты можетъ успокоиться.

Но она не успокоилась: зловщій сонъ ее преслдовалъ, и совершенное отчаяніе овладло ею когда настала минута разстаться съ мужемъ. Тучковъ, обнявъ и благословивъ въ послдній разъ ее и сына, сталъ на большой дорог и смотрлъ на удалявшуюся карету пока она не скрылась отъ его глазъ.

IV.

Маргарита Михайловна дохала благополучно до Москвы. Нарышкины уже собирались въ свое Костромское имніе, откуда посылали на почту въ уздный городокъ Кинешму. Молодая женщина пожелала тутъ остаться чтобъ имть возможность получать безъ замедленія извстія отъ мужа и наняла маленькую квартиру, гд поселилась съ сыномъ и мадамъ Бувье.

Тучковъ писалъ часто къ жен. Она ждала почтовыхъ дней въ лихорадочномъ нетерпніи, и ее одолвала постоянная тоска. Наступило 1е сентября, день ея именинъ. Она отслушала обдню и вернувшись изъ церкви сла къ столу, задумалась, оперлась руками на столъ и опустила голову на руки. Вдругъ ее окликнулъ голосъ отца. Ей пришло немедленно на мысль что Михаилъ Петровичъ пріхалъ изъ деревни чтобы провести съ ней этотъ день и она подняла голову. Предъ ней стоялъ священникъ, а рядомъ съ нимъ ея отецъ съ маленькимъ Колей на рукахъ. Вс страшныя подробности ея сна мелькнули мгновенно въ ея памяти, одного лишь брата не доставало къ дополненію картины.

— А Кириллъ? крикнула она изступленнымъ голосомъ.

Онъ показался на порог.

— Убитъ! молвила Маргарита Михайловна, и лишилась чувствъ.

Когда она пришла въ себя братъ и отецъ стояли около нея.

— Было дано сраженіе подъ Бородинымъ, сказалъ ей сквозь слезы Кириллъ Михайловичъ.

Онъ былъ адъютантомъ Барклая-де-Толли, спшилъ въ армію и захалъ къ своимъ для того только чтобы сообщить ей горькое извстіе о смерти мужа. Въ продолженіе нсколькихъ лтъ Маргарита Михайловна не могла его видть чтобы не вспомнить о ихъ встрч въ Кинешм, и съ ней длалась дурнота при его появленіи.

Тяжкій ударъ разразился надъ семействомъ Тучковыхъ. Александръ Алексевичъ былъ младшій изъ пяти братьевъ. Ихъ мать Елена Яковлевна {Рожденная Казаринова.} благословила на войну четырехъ сыновей. Одинъ изъ нихъ участвовалъ въ Турецкомъ поход и не усплъ еще возвратиться, а старшій, Алексй Алексевичъ, былъ предводителемъ въ Звенигород. Посл Бородинской битвы онъ узналъ что братъ его Александръ убитъ, что обозъ съ ранеными потянулся къ Ярославлю, что въ числ раненыхъ братъ его Николай, и выхалъ къ нему на встрчу. Когда добрались до Ярославля, Тучковы нашли самое радушное гостепріимство въ стнахъ монастыря. Тамъ были поданы раненому вс пособія, но не оказалось возможности его спасти. Алексй Алексевичъ, похоронивъ его, похалъ немедленно къ матери: ему предстояла тяжкая обязанность объявить ей объ общемъ ихъ несчастіи.

Старушка жила въ своемъ Тверскомъ имніи съ двумя дочерьми, невсткой и внучатами. Какъ скоро Наполеонъ сталъ приближаться къ московскимъ предламъ, Алексй Алексевичъ отправилъ къ ней свое семейство состоявшее изъ жены, четырехъ дочерей и двухъ сыновей. Когда же онъ пріхалъ въ Тверь посл Бородинскаго погрома, Елена Яковлевна не получала уже давно извстія изъ арміи и была въ сильномъ безпокойств. Не повидавшись еще съ ней онъ прошелъ прямо къ сестрамъ и ршили общимъ совтомъ что надо объявить ей разомъ о всхъ несчастіяхъ поразившихъ семейство, а не истощать постепенно ея силъ продолжительною пыткой.

Необходимо было, однако, приготовить ее къ тяжкому испытанію, и дочери сказали ей что ходятъ плохія извстія, что было дано сраженіе подъ Москвой, что надо ожидать брата Алекся, которому все должно быть извстно, и не старались скрывать отъ нея своихъ глазъ раскраснвшихся отъ слезъ. Она слушала молча и не торопила горькаго объясненія. Наконецъ одна изъ дочерей ей сказала:

— Матушка, братъ пріхалъ.

Онъ вошелъ, и Елена Яковлевна не давъ ему времени съ ней поздороваться остановила на немъ пристальный взглядъ я сказала:

— Говори правду: что Николай?

Николай былъ самымъ любимымъ изъ ея сыновей.

— Онъ раненъ… отвчалъ Алексй Алексевичъ,— очень тяжело раненъ…

Она сильно поблднла и повторила:

— Говори правду: онъ живъ?

Отвта не было.

— А Павелъ? спросила она помолчавъ немного.

— Онъ попалъ въ плнъ подъ Смоленскомъ… онъ раненъ.

— А Александръ?

— Убитъ, промолвилъ едва внятно Алексй Алексевичъ.

Наступило гробовое молчаніе, лотомъ послышались одержанныя рыданья. Не плакала одна только старушка. Вдругъ она поднялась медленно съ своего кресла, но была не въ силахъ сойти съ мста и опустилась на колни тамъ гд стояла. Присутствующіе слышали глухо произнесенныя слова:

— Да будетъ Твоя святая воля!

Потомъ она провела руками около себя, какъ будто отыскивая чего-то ощупью, и наконецъ сказала:

— Подымите меня, я не вижу.

Вс бросились ее подымать, она встала и молвила твердымъ голосомъ:

— Ослпла, и слава Богу: не на кого больше смотрть.

Параличъ поразилъ глазные нервы. Нсколько лтъ спустя императрица Марія еодоровна постивъ Москву прислала своего окулиста Елен Яковлевн. Но старушка не позволила ему даже осмотрть ея глаза.

— Передайте пожалуста мою искреннюю благодарность ея величеству, сказала она,— но я не горюю о потер зрнія, смотрть уже мн не на кого, прибавила она опять.

VI.

Не скоро пришла въ себя Маргарита Михайловна посл извстія сообщеннаго ей братомъ. Лишь только возвратились ея силы она похала на Бородинское поле отыскивать тло мужа. уже наступила вторая половина октября когда ея дорожная карета остановилась у скромной усадьбы знакомой ея доброй женщины жившей около Можайска. Путешественница не давши себ времени отдохнуть отъ тяжелой дороги послала въ Лужецкій монастырь просить священниковъ придти немедленно на мсто битвы чтобъ отслужить паннихиду по убіеннымъ, а между тмъ похала сама на поле, гд, по выраженію . Н. Глинки, ‘лежали трупы, валялись трупы, страшными холмами громоздились трупы’. Все прибавляло къ ужасамъ картины: ночь уже наступила, небо было сумрачно, дулъ по временамъ холодный втеръ и воздухъ былъ зараженъ тысячами тлвшихъ тлъ. По распоряженіямъ начальства приступили къ ихъ сожженію, и на берегахъ Огника пылали костры, надъ которыми подымался въ сыромъ воздух густой дымъ. Здсь Маргарита Михайловна опустилась на колни и слушала паннихиду по ‘убіенномъ болярин Александр и всмъ воинамъ на семъ мст погибшимъ’. Когда клиръ умолкъ повторивъ за дьякономъ ‘вчная память’, Тучкова встала и спросила кто поможетъ ей отыскать тло мужа. На этотъ подвигъ вызвался старый схимникъ.

Мсто гд палъ Александръ Алексевичъ было приблизительно извстно. Одинъ изъ бородинскихъ воиновъ, графъ Коновницынъ, другъ Нарышкиныхъ, прислалъ Маргарит Михайловн планъ поля битвы, гд батарея на которой сражался Тучковъ была означена около ручья Огника и деревни Семеновской. Кром того узнали отъ солдата Ревельскаго полка {Ревельскимъ полкомъ командовалъ Тучковъ.}, что у генерала оторвало об руки и онъ упалъ. Солдаты подняли его чтобъ унести съ мста сраженія, но лишь только они прошли нсколько шаговъ съ своею ношей, у него оторвало ноги, и наконецъ ядро попавшее въ грудь прекратило его страданія. {. Н. Глинка разказываеть иначе его смерть, но я руковожусь семейными преданіями, которыя Марья Алексевна Тучкова мн обязательно сообщила.}

Отшельникъ держа въ одной рук факелъ, а въ другой фіалъ со святою водой и кропильницей шелъ впередъ по указаніямъ вдовы. Они останавливались на каждомъ шагу прокладывая себ медленно путь между разбросанныхъ тлъ и отсченныхъ членовъ. Старикъ творилъ вполголоса молитву и окроплялъ святою водой убіенныхъ, а она нагибалась къ каждому обезчлененному трупу и старалась узнать сквозь признаки тлнія дорогія для нея черты. Лихорадочная надежда поддерживала ея силы и во всю ночь продолжалось ея странствованіе по Бородинскому полю. Наконецъ она убдилась во ея усилія напрасны и возвратилась въ отчаяніи на квартеру, гд оставила сына и врную свою мадамъ Бувье. Но преступивъ черезъ порогъ комнаты она упала безъ чувствъ, а когда пришла въ себя съ ней сдлался сильный нервный припадокъ.

VII.

Оправившись немного она похала въ свое Тульское имніе. Тупое отчаяніе овладло ею, и мадамъ Бувье опасалась не только за ея здоровье, но даже за разсудокъ. Уже наступали довольно сильные морозы, а Маргарита Михайловна наводилась въ такомъ возбужденномъ состояніи что жаловалась постоянно на нестерпимый жаръ и не выносила ничего кром кисейнаго платья. Пораженные нервы и безсонныя ночи доводили ее иногда до бреда. Она старалась себя убдить что мужъ ея не умеръ, но попалъ въ плнъ точно также какъ старшій его братъ.

Разъ въ холодный ноябрьскій вечеръ она вдругъ сказала мадамъ Бувье:

— Кто ручается что этотъ солдатъ говоритъ правду? Если бы онъ былъ убитъ, я нашла бы его тло: я осматривала все трупы. Павелъ въ плну: врно и онъ въ плну.

— Не обманывайте себя, отвчала со слезами добрая француженка, — еслибъ онъ попалъ въ плнъ, это было бы извстно.

— А я вамъ говорю что онъ въ плну… Можетъ-быть ему удалось уйти изъ плна…. Онъ вроятно придетъ сюда, и можетъ онъ не далеко, его надо поискать… одинъ… ночью…

Мадамъ Бувье посмотрла на нее съ грустью и не отозвалась, а Маргарита Михайловна вышла поспшно изъ комнаты. Черезъ нсколько минутъ француженк пришло въ голову что можетъ-быть и въ самомъ дл Тучкова пойдетъ отыскивать мужа и бросилась въ спальню. Спальня была пуста. Мадамъ Бувье обошла весь домъ и не нашла никого кром прислуги.

Бдная женщина не вспомнила себя отъ страха: отойти отъ ребенка, котораго она уложила уже спать, было невозможно, но она позвала людей и разослала ихъ во вс стороны отыскивать свою госпожу. Они запаслись фонарями долго бродили пока имъ удалось наконецъ встртить ее въ лсу. Она быстро шла по тропинк поблвшей отъ мороза и оставляла на обнаженныхъ кустахъ клочки своего кисейнаго платья. Ее уговорили лишь съ трудомъ возвратиться домой.

Она оставалась въ этомъ тревожномъ состояніи пока не убдилась окончательно въ своемъ несчастіи. Время смягчило постепенно ея горе, но сердце ея было разбито. Трогательны ея свиданья со свекровью, которой она привозила своего маленькаго Колю и говорила ей что онъ становится съ каждымъ днемъ все боле похожъ на отца. Тогда слпая старушка брала на колни ребенка, цловала его и плакала Часто поддерживала она силы неутшной вдовы и останавливала порывы ея отчаянія смиреннымъ словомъ, въ которомъ таится столько геройскаго мужества: ‘Да будетъ Его святая воля!’

VIII.

Маргарит Михайловн запала въ душу мысль посвятить молитв мсто на которомъ погибъ ея мужъ. Земля трехъ владльцевъ соединялась клиномъ тамъ гд стояли его полки и Тучкова думала купить у каждаго его участокъ, для постройки церкви, но они пожертвовали свою землю въ пользу благаго дла. Императоръ Александръ I прислалъ десять тысячъ на основаніе храма, и Маргарита Михайловна, продавъ свои брилліанты, чтобы пополнить сумму, приступила немедленно къ постройкамъ. Она любила слдить сама за работами и поставила около начатой церкви небольшой домикъ или сторожку,— какъ ее называютъ до сихъ поръ,— гд помщалась съ сыномъ и мадамъ Бувье, когда прізжала въ Бородино изъ Москвы или изъ своего Тульскаго имнія. Маленькая четырехугольная церковь поражаетъ простотою своей архитектуры и убранства. На стнахъ, отдланныхъ подъ блый мраморъ, нтъ ни украшеній, ни даже иконъ. Живопись бронзоваго иконостаса принадлежитъ кисти кіевскихъ иконописцевъ.

Посл удаленія непріятеля отъ нашихъ границъ, Ревельскій полкъ, почти совершенно истребленный подъ Бородинымъ, былъ снова сформированъ и его начальникъ явился къ Маргарит Михайловн чтобы принять отъ нея церковную утварь ввренную ей Александромъ Алексевичемъ. Но вдова не ршилась разстаться съ иконой Нерукотвореннаго Спаса, предъ которою сотворила послднюю молитву вмст съ мужемъ, и просила у новаго командира позволенія оставить ее у себя, обязуясь доставить ему врную съ нея копію. Онъ согласился тмъ охотне что иконостасъ полковой церкви былъ возобновленъ и образъ не подходилъ подъ его размръ.

Этотъ образъ сдлался предметомъ особеннаго поклоненія и вры Маргариты Михайловны. Предъ скорбнымъ ликомъ Спасителя она любила изливать свое горе и учила осиротвшаго сына молиться предъ нимъ за убіеннаго отца. Спасо-Бородинскій храмъ былъ отстроенъ и освященъ въ 1820 году, и она внесла въ него сама драгоцнную для нея икону, которую поставила надъ правымъ клиросомъ.

Эта церковь — надгробный памятникъ Тучкова. За олтаремъ возвышается регулярная насыпъ, на ней растетъ береза, къ которой прибита доска съ надписью: ‘На сей батаре убитъ Александръ Алексевичъ Тучковъ 1812 года 26го августа’. Внутри церкви, налво, отъ входа, стоитъ блый мраморный крестъ: на его темномъ подножіи, также изъ мрамора, вырзаны слова: ‘Помяни Господи во царствіи Твоемъ Александра на брани убіеннаго’. Въ середин креста золотое сіяніе, и предъ нимъ горитъ постоянно лампада.

IX.

Свою жизнь Маргарита Михайловна посвятила памяти мужа и воспитанію ребенка. Она схоронила отца и мать, и съ каждою новою утратой росла ея привязанность къ сыну. Вчная ея грусть имла на него сильное вліяніе, и онъ былъ не по лтамъ тихъ и задумчивъ. Первыя его воспоминанія относились къ Бородинскому полю, гд мать гуляя съ нимъ разказывала ему о пророческомъ своемъ сн, о страшной битв, о смерти его отца, о темной октябрьской ночи когда она отыскивала его трупъ. Мальчикъ живо помнилъ что разъ когда ему было лтъ шесть она сказала ему:

— Эта батарея могила твоего отца, посади на ней дерево въ его память: неси за мной этотъ маленькій тополь.

Она взяла лопату и пошла на батарею, гд стала рыть землю, заставляя ребенка помогать ей по мр его силъ, и слезы ея капали на корни дерева, которое его ручонки поддерживали съ усиліемъ надъ вырытою ямой.

Вся обстановка среди которой росъ Коля поддерживала врожденную наклонность къ грусти наслдованную имъ отъ отца. Онъ не зналъ шумныхъ и рзвыхъ игръ, вс его любили за сердечную его мягкость и доброту, но скромный и тихій мальчикъ умлъ уже внушать къ себ уваженіе. Въ семейныхъ преданіяхъ сохранился анекдотъ который даетъ понятіе о немъ. Онъ былъ записанъ въ Пажескій корпусъ и лишь по слабости здоровья жилъ при матери. Но ему слдовало выдержать довольно трудные экзамены, и чтобы приготовиться къ нимъ окончательно онъ долженъ былъ провести нсколько мсяцевъ въ корпус. Тогда Маргарита Михайловна перехала на время въ Петербургъ, гд она сама и мадамъ Бувье могли часто навщать свое сокровище. Появленіе Француженки вызвало смхъ пажей.

‘Къ Тучкову здитъ его няня!’ закричали нсколько голосовъ, и насмшки посыпались на него со всхъ сторонъ.

Слово няня оскорбительно для четырнадцатилтняго мальчика, однако честное чувство взяло верхъ надъ дтскою обидчивостію: Коля покраснлъ, но сказалъ твердымъ голосомъ:

— Да, она моя няня, но любитъ меня какъ сына, и я прошу чтобы никто надъ ней не шутилъ.

Смхъ и шутки дйствительно замолкли. Прошло дня два и дти играли на двор когда увидали приближающуюся коляску въ которой сидла мадамъ Бувье. Коля побжалъ и встрчу няни, помогъ ей выйти изъ экипажа, расцловался съ ней, и взявъ ее подъ руку провелъ мимо своихъ товарищей. Съ тхъ поръ молодежь оказывала особенное уваженіе и ему и мадамъ Бувье.

Радовалась и не нарадовалась на него Маргарита Михайловна, но не долго суждено ему было служить ей утшеніемъ. Ее часто тревожила слабость его здоровья, однако доктора увряли что онъ окрпнетъ съ годами, что его изнуряетъ ростъ. И дйствительно, мальчикъ высокій и гибкій какъ пальма началъ поправляться, когда ему минуло пятнадцать лтъ. Но онъ простудился и занемогъ. Медикъ лчившій его пользовался тогда большою репутаціей въ Москв, однако Маргарита Михайловна потребовала консиліумъ, на который былъ приглашенъ Мудровъ. Осмотрвъ Колю тотъ подтвердилъ что опасности нтъ и прибавилъ что ручается головой за выздоровленіе. Обрадованная мать, проводивъ его, возвратилась съ успокоеннымъ сердцемъ въ комнату больнаго, а черезъ нсколько часовъ ее выносили безъ чувствъ изъ этой комнаты гд сынъ умеръ на ея рукахъ.

Прошло нсколько дней, и Спасо-Бородинская церковь привтствовала глухимъ ударомъ своего колокола появленіе траурной колесницы, которая приближалась медленно сопровождаемая Маргаритою Михайловной. Видъ храма воздвигнутаго надъ прахомъ мужа смягчилъ на минуту жгучее горе матери. Когда гробъ былъ поставленъ противъ царскихъ дверей, она подняла глаза къ мстной икон Спасителя, который изображенъ во весь ростъ поддерживая свой крестъ, и произнесла сквозь слезы слова пророка: ‘Се азъ, Господи, и чадо еже мы далъ еси’. {Исаіи, глава VIII, стихъ 18.}

На правой сторон отъ входа лежитъ въ церкви, параллельно съ мраморнымъ крестомъ, обнесенная позолоченною ршеткой плита, на которой вырзано имя Николая Тучкова. Предъ ней стоитъ налой, а на немъ въ золотомъ оклад икона ‘радости всхъ скорбящихъ’. Этою иконой Александръ Алексевичъ, собираясь въ походъ, изъ котораго не вернулся, благословилъ сына. Вчная лампада теплится предъ ней.

Не мирилось наболвшее сердце Маргариты Михайловны съ ударомъ разбившимъ окончательно ея жизнь. Точно такъ какъ больной переходитъ съ мста на другое въ надежд облегчить свои страданія, она перезжала изъ Бородина въ Москву и изъ Москвы въ Бородино. То она утомляла себя долгою молитвой, то не находила возможности принудить себя к молитв. Она пробовала искать успокоенія въ вр другихъ и обращалась за утшительнымъ словомъ къ людямъ отрекшимся отъ міра. Разъ она пріхала къ митрополиту Филарету въ ту минуту когда съ нимъ прощалась пожилая женщина и трое молодыхъ людей. Какъ скоро они вышли изъ комнаты митрополитъ сказалъ:

— Тоже Бородинская вдова и ея сироты.

— Три сына! воскликнула она, а у меня все отнято! За что?

Онъ взглянулъ на нее строго и отвчалъ:

— Вроятно она боле васъ заслужила своею покорности милость Божію.

Маргарита Михайловна не отозвалась и рыдала прислонясь къ стн. Молчаніе продолжалось нсколько минуть. Наконецъ она вышла изъ комнаты, спустилась съ лстницы и сла въ карету. Возвратившись домой она приказала отказывать всмъ и заперлась въ свою спальню.

Черезъ часъ черный цугъ митрополита остановился предъ крыльцомъ ея дома. Лакей отворилъ дверь и доложилъ что Маргарита Михайловна не принимаетъ.

— Но меня она вроятно приметъ, отвчалъ Филаретъ,— скажи ей что я желаю ее видть.

Когда онъ вошелъ, она встртила его въ гостиной.

— Я оскорбилъ васъ жесткимъ словомъ, Маргарита Михайловна, сказалъ онъ подходя къ ней,— и пріхалъ просить у васъ прощенія.

Эти слова глубоко ее тронули и положили начало искренней дружбы между ею и митрополитомъ. Съ тхъ поръ онъ имлъ на нее большое вліяніе. Его ли руководясь совтами, повинуясь ли новой потребности своего горя, она переселилась окончательно на Бородинское поле.

XI.

Около церкви и сторожки скоро образовалась маленькая усадьба съ необходимыми надзорными строеніями. Они давно уже не существуютъ, но сторожка уцлла въ своемъ первобытномъ вид, и мы введемъ въ нея читателя. {Посл кончины Маргариты Михайловны, митрополитъ Филаретъ приказалъ чтобы сторожка осталась безъ измненій.}

Нсколько ступеней и замыкающая ихъ небольшая площадка окружены стеклянными стнами, которыя образуютъ родъ галерейки. Кругомъ стоятъ растенія. Тутъ Маргарита Михайловна сиживала въ жаркіе лтніе вечера, около маленькаго столика. Галерейка ведетъ къ пространнымъ снямъ раздляющимъ на дв половины сторожку. Съ лвой стороны дверь выходитъ въ большую комнату освщенную тремя окнами. Въ углу стоитъ шкапъ съ образами осненными іерусалимскою пальмой и предъ ними теплится лампада. Рядомъ съ образницей, малой покрытый бархатною фіолетовою пеленой: на немъ лежатъ Крестъ, Евангеліе и выточенная изъ слоновой кости голова Іоанна Крестителя. Около налоя маленькій шкапчикъ съ игрушками Коли, чашкой французскаго фарфора принадлежавшей его отцу и разными бездлушками. Съ другой стороны образницы поставили посл кончины игуменьи небольшой стеклянный шкапъ, гд хранятся ея ряска, мантія, камилавка, четки и посохъ. На выбленныхъ стнахъ комнаты висятъ портреты. Старинный, изъ краснаго дерева комодъ, бюро, небольшой столъ предъ диваномъ, нсколько стульевъ, наконецъ вольтеровское кресло стоявшее когда-то и кабинет Александра Алексевича и дтская мебель довершаютъ скромное убранство этой комнаты. Мебель обита зеленою шерстяною матеріей, надъ окнами висятъ ситцевыя гардины.

За этою комнатой другая съ однимъ только окномъ, у котораго любила заниматься Маргарита Михайловна предъ небольшимъ столикомъ изъ краснаго дерева. На одной стн большое Распятіе, въ другой поставецъ, гд стоитъ дтскій умывальникъ, и наконецъ кровать за дверью: это спальня.

Направо изъ сней большая комната раздленная надвое. Въ одной половин устроилась горничная, а въ послдствіи келейница Маргариты Михайловны, въ другой жила цлыя два года мадамъ Бувье.

Службу въ Спасо-Бородинской церкви отправляли лишь по праздникамъ и поминальнымъ днямъ, а осиротвшей женщин хотлось слушать ежедневно обдню надъ прахомъ мужа и сына, и она внесла въ Опекунскій Совтъ довольно значительный капиталъ. Его проценты были предоставлены братіи Лужецкаго монастыря, съ тмъ чтобъ іеромонахи обители отправляли поочередно службу въ Спасо-Бородинскомъ храм. Вдов воина хотлось также устроить для инвалидовъ богадльню на шесть кроватей. Но этотъ планъ не осуществился и одинъ только несчастный нашелъ пріютъ около ея церкви. Его звали Горленко. Семейство его состояло изъ двухъ сыновей, которые пали подъ Бородинымъ. Семидесятилтній старикъ желалъ посвятить молитв остатокъ одинокой жизни и ходилъ въ Іерусалимъ, гд принялъ схиму. На возвратномъ пути онъ постилъ Бородинское поле и поклонился со слезами умиленія серебряной глав церкви выстроенной для вчнаго поминанія ‘воиновъ на семъ мст убіенныхъ’. Маргарита Михайловна пригласила его поселиться въ этомъ пустынномъ уголк и молиться вмст съ нею за дорогихъ имъ покойниковъ. Онъ согласился съ радостію, прожилъ три года въ Бородин и умеръ на ея рукахъ.

Колокольный звонъ будилъ ее каждый день съ восходомъ солнца. Она вставала, одвалась безъ помощи горничной и спшила въ церковь, гд пла на клирос, а Горленко читала каизмы и канонъ. По окончаніи заутрени она отдыхала, потомъ слушала обдню и посл ранняго обда занималась перепиской или чтеніемъ. Въ лтніе дни она сидла иногда подъ тополемъ посаженнымъ Колей въ память своего отца. Отъ корня пошли два другіе ствола, и Маргарита Михайловна видла въ этихъ деревьяхъ эмблему себя, мужа и сына и любила ихъ какъ воспоминаніе всего что ей было дорого. {Къ сожалнію они уже не существуютъ. Маргарита Михайловы говорила часто своимъ монахинямъ: ‘когда меня не будетъ, берегите эти тополя въ память меня и моихъ’, и добрыя женщины посл ея кончины смотрли на нихъ какъ на живое воспоминаніе своей матушки. Но игуменья замнившая ее приказала срубить деревья чтобы расширить около нихъ дорогу. Когда застучали топоры, монахини обливаясь слезами стали рвать съ завтныхъ тополей листья, которые берегутъ до сихъ поръ въ своихъ молитвенникахъ. Одна изъ нихъ говорила мн: ‘когда вырыли корни и потащили ихъ вонъ изъ ограды, мы бжали за ними словно за гробомъ, словно по покойник убивались’.} Вечера она проводила вдвоемъ съ мадамъ Бувье, которая хлопотала цлый день по хозяйству и готовила иногда сама очень вкусный обдъ. Он вспоминали о прошломъ, о миломъ своемъ Кол… Осенью дождь стучалъ по тесовой кровл и свистъ втра смшивался съ завываніемъ волковъ, которые ходили стаями по полю, и можно было видть изъ оконъ ихъ глаза сверкавшіе какъ угли въ темнот. Но пустынницы продолжали не смущаясь свою грустную бесду. Маргарита Михайловна вышивала воздухи или церковную пелену, а мадамъ Бувье трудилась надъ вязаніемъ. Свою работу она продавала и на вырученныя деньги покупала масла для лампады висящей предъ надгробною плитой Николая Тучкова. Добрая женщина, душой преданная католической церкви, не уступала никому права содержать лампаду въ православномъ храм гд молилась за ребенка котораго такъ горячо любила.

Маленькую Бородинскую колонію одушевляло общее чувство любви къ отжившимъ. Женщина исправлявшая должность горничной прислуживала нкогда въ дтской и помогала мадамъ Бувье присматривать за ребенкомъ. Она была лютеранка, родомъ изъ Дерпта, но приняла православную вру и въ послдствіи постриглась подъ именемъ Денверы. Она искажала по-своему, а мадамъ Бувье по-своему русскій языкъ, но он понимали другъ друга, потому что ихъ соединяли дорогія воспоминанія. А церковнымъ сторожемъ былъ дядька Коли, и ему жилось грустно, но мирно у могильныхъ памятниковъ Александра Алексевича и ‘молодаго барина’. Старикъ любилъ содержать въ порядк церковь, гд покоился ихъ прахъ, но Денвера выговорила себ право надзора надъ могилой Коли, и каждое утро запасалась метелкой и ручникомъ, обметала до послдней пылинки насвшей на мигу и ршетку, оправляла лампаду предъ налоемъ, и клала свой усердный поклонъ у гробницы.

XII.

Въ окрестностяхъ Бородинскаго поля распространилась скоро молва о ‘доброй барын что живетъ въ Бог и любитъ нищію братію’, и не было дня чтобы подъ окно пустыннаго домика не приходили больные и нуждающіеся. Маргарита Михайловна одляла однихъ лкарствомъ, другихъ деньгами или хлбомъ, и всхъ добрымъ словомъ.

Разъ, на возвратномъ пути изъ Москвы, куда здила иногда для свиданія съ семействомъ, она услыхала умоляющій голосъ и велла остановить лошадей. На дорог стояла телга, которой правилъ крестьянинъ, а въ телг лежала худая, блдная женщина. Тучкова разспросила о ней мужичка.

— Горькая ей выпала доля, родимая, отвчалъ онъ.— У нея дв двочки, глупенькія какъ есть, и говорятъ плохо, да мужъ недобрый: съ утра до ночи пьянъ и бьетъ ихъ всхъ безъ жалости. Иной разъ такъ двчонокъ напугаетъ что он въ лсъ убгутъ, да тамъ и пропадаютъ цлыя сутки. Какъ еще Господъ ихъ отъ бды спасаетъ! А она, горемычная, побиралась пока силъ хватало, а теперь руки и ноги отнялись.

Маргарита Михайловна велла ему хать за ея каретой. Добравшись до Бородина, гд оставила больную у себя, она навела справки и убдилась въ истин слышаннаго разказа. Тогда она выписала исправника, объявила ему что желаетъ пріютить несчастную женщину и ея дтей приписанныхъ къ казенному селу и просила доставить ей двочекъ. Исправникъ привезъ ихъ на другой же день. Одна изъ нихъ, дряхлая уже старуха, живетъ до сихъ поръ въ обители.

Призрніе бднаго семейства положило начало Спасо-Бородинской общин, за разслабленною требовался уходъ, и къ ней была приставлена молодая крестьянка изъ сосдняго села. Но умножившимся жителямъ Бородинскаго поля стало тсно въ маленькой усадьб, и Маргарита Михайловна воспользовалась лтнимъ временемъ чтобы выстроить еще домъ раздленный на дв части. Въ одной изъ нихъ были комнаты, назначенныя для постителей, туда же переселилась и мадамъ Бувье, а уголокъ который она занимала въ сторожк превратился въ столовую. Другая половина новаго дома была назначена для богадльни. Число ея жильцовъ быстро умножилось. Кром того многія желавшія удалиться отъ міра просили у Тучковой позволенія поставить домики на ея земл. Отказа не было никому, и около Спасо-Бородинскаго храма селились одинаково бдныя и богатыя женщины, принадлежавшія къ образованному классу общества и неграмотныя крестьянки. Но расширеніе колоніи потребовало новыхъ условій въ жизни. Закипла везд работа: появились огороды, былъ вырытъ колодезь, пробжали по лугу тропинки. Во все лто стучалъ топоръ и скрипла пила, осенью новыя строенія обсаживались сиренью и кленами, а на Егорьевъ день пастухъ сталъ выгонять въ поле небольшое стадо и ожила пустыня.

Одинокая вдова была призвана къ новой жизни: счастіе погибло для нея безвозвратно, но горячая природа требовала дятельности,— веселость характера была убита, но живость искала пищи. По своей развитости и своему положенію, Тучкова стала главой общества образовавшагося около нея: все обращались къ ней за совтами и вс ее любили. Она воспользовалась своимъ вліяніемъ и привлекла каждаго къ посильному труду. Между тмъ какъ одн работали на огородахъ или хлопотали по хозяйству, которое сдлалось общимъ, другія учили грамот дтей. А Маргарита Михайловна являлась поочередно на постройкахъ, въ учебной комнат, на земляныхъ работахъ. Ея черное платье мелькало везд, везд раздавался ея звучный голосъ. Она всхъ ободряла, назначала каждому его дло, и дло спорилось всюду. Молодымъ двушкамъ она давала уроки пнія и выписала изъ Москвы музыканта. Онъ помогъ ей сформировать духовный хоръ, который сталъ въ послдствіи знаменитъ.

XIII.

Маргарита Михайловна подумала первая о томъ чтобы почтить соборными молитвами годовщину великой битвы и упрочить воспоминаніе о ней въ памяти потомства. Съ этою цлью стала приглашать духовенство окрестныхъ селъ собираться 26го августа въ Спасо-Бородинскій храмъ. Тамъ служили ‘всхъ воиновъ погибшихъ въ этотъ скорбный для Россіи день’ паннихиду вошедшую наконецъ въ обычай, и мало-по-малу образовался крестный ходъ, который былъ въ послдствіи утвержденъ.

Въ сел Бородин стоитъ старинная, двухъярусная церковь, которая сильно пострадала въ день битвы. Престолъ нижняго яруса посвященный когда-то Рождеству Спасителя былъ скоро посл удаленія непріятеля возобновленъ во имя Сергія Радонежскаго. Выборъ этого посвященія легко объясняется: когда Наполеонъ перешелъ черезъ русскую границу, митрополитъ Платонъ прислалъ въ наше войско икону съ изображеніемъ Сергія, который благословилъ древле Донскаго на битву съ Татарами. Во все время войны эта икона находилась постоянно при Кутузовской арміи.

Духовенство сосднихъ селъ собирается 26го августа въ Бородино, гд служатъ раннюю обдню. По ея окончаніи идутъ крестнымъ ходомъ въ монастырь, и съ 1839 года {Памятникъ былъ открытъ въ 1839 году.} останавливаются у памятника чтобы пропть литію. Лишь только духовенство выходитъ изъ села, начинается колокольный звонъ въ обители, гд другой крестный ходъ съ архимандритомъ во глав встрчаетъ шествіе у Святыхъ воротъ. Потомъ начинается соборная обдня за которой слдуетъ паннихида. {Въ ныншнее царствованіе эта духовная церемонія справляется 27го августа, потому что наканун празднуется коронація.}

Въ 1833 году считалось уже до сорока человкъ въ Бородин, и Тучкова обратилась къ императору Николаю съ просьбой утвердить Спасо-Бородинскую общину. Ея желаніе было немедленно исполнено. Тогда она дала крестьянамъ своего Тульскаго помстья права вольныхъ хлбопашцевъ, съ тмъ чтобъ они ей платили ежегодно дв тысячи ассигнаціями. Половину Ярославскаго своего имнья она продала за двадцать тысячъ и проценты съ этого капитала, точно также аренду съ крестьянъ и генеральскую пенсію, которую получала посл смерти мужа, она употребила на устройство своей общины.

Но въ Бородин было боле бдныхъ нежели богатыхъ, и средства начинали скудть. Маргарита Михайловна не позволяла себ удобствъ которыми не пользовались вс сестры, и несмотря на роскошь къ которой была пріучена съ дтства, садилась за общую трапезу, гд приходилось часто пробавляться исключительно овощами собственныхъ огородовъ. Хлбъ былъ покупной, а рыбу доставали съ трудомъ, какъ по ея дороговизн такъ и по отдаленности отъ всякаго мста ловли.

Но лишенія переносились бодро. Нравственное вліяніе настоятельницы надъ сестрами начинало уже высказываться, и постителей поражалъ духъ любви и мира который господствовалъ въ общин. Все связывало между собой ея членовъ: общее призваніе, общіе труды и молитвы, общая привязанность къ ‘матушк’, и легче было нести единодушно общія лишенія. Къ тому же ‘матушка’ поддерживала бодрость духа въ своихъ ‘птенцахъ’, какъ она ихъ называла, и если кого-нибудь изъ нихъ смущалъ недостатокъ средствъ она говорила:

— Господъ не оставитъ, да и намъ ли жаловаться? Трапеза не затйлива, а за то каковъ хоръ!

XIV.

Однако сталъ распространяться далеко слухъ объ отшельницахъ и прибавлялось постоянно число постителей Спасскаго общежитія. Кого не манилъ его храмъ? Преданія о Бородинскомъ пол были еще такъ свжи что врядъ ли нашлось бы въ Россіи семейство гд оно не пробуждало бы воспоминанія славы или горькой утраты. Многіе предложили новорожденной общин свое посильное пособіе. Ихъ имена поминаются до сихъ поръ за каждою обдней Спасо-Бородинской церкви, и благодаря ихъ щедрости община могла содержаться безбдно. {Нын средства Бородинской обители крайне скудны. Ей нечмъ даже содержать дьякона, но было время когда она находила сильную опору въ дворянств и купечеств. Многіе пожелали остаться неизвстными, но до сихъ поръ еще братія поминаетъ съ глубокою признательностію имена П. П. Бекетова, князя B. В. Долгорукова, Е. П. Толстой, Н. А. Аонтевой, А. Г. Алексевой, И. В. Прохорова и двухъ его братьевъ, купца Зангина, купца Игумнова, который присылалъ ежегодно изъ Сибири свою дань обители, графики А. А. Орловой-Чесменской, княгини T. В. Юсуповой, А. М. и T. В. Потемкиныхъ, графа Д. Н. Шереметева, графини Завидовской, графини Боргъ, графини А. Г. Толстой, Е. П. Набоковой, Ю. . Бариновой и наконецъ П. В. Голубкова.}

Спустя три года посл ея утвержденія, Маргарита Михайловна похала въ Троицкую Лавру, гд застала митрополита Филарета. Она пожелала его видть и пошла въ его келью. Митрополитъ предложилъ ей принять малое постриженіе, прибавляя что снодъ и императоръ согласятся несомненно обратить въ монастырь Спасское общежитіе. Неожиданность предложенія ее смутила: она не разчитывала на свои духовныя силы, но Филаретъ ее ободрилъ и вызвался постричь ее самъ. Она возвратилась на свою квартиру въ сильномъ волненіи, но время было дорого: слдовало приготовить все необходимое для постриженія, а взяться было нечмъ. Къ счастію собираясь въ Лавру она взяла съ собой для подарка нсколько кусковъ китайскаго чернаго крепа, и съ помощію монахинь пришедшихъ за сборомъ къ Троиц сшила апостольникъ, а митрополитъ далъ ей на счастіе свою рясу и келейную камилавку.

Совершился обрядъ постриженія, и Маргарита Михайловна возвратилась въ Бородино подъ именемъ инокини Меланіи, а въ начал 1838 года община была переименована въ Спасо-Бородинскій общежительный монастырь, возведенный на степень второкласснаго. Основательница просила также покойнаго императора утвердить въ вчный монастырскій доходъ ея пенсію, которую называла цною крови. Государь согласился, и сверхъ того пожертвовалъ 25.000 р. ассигнаціями на каменную ограду и на церковь съ трапезой.

Быстро преобразовался монастырь: около него возвысилась кирпичная стна съ четырьмя башнями. Въ одной изъ нихъ поставлена церковь посвященная имени Филарета Милостиваго, и трехъ-ярусная колокольня замнила столбики которые поддерживали колоколъ. Въ конц іюля 1839 года митрополитъ пріхалъ на освщеніе новаго храма и обошелъ съ крестнымъ ходомъ весь монастырь.

XV.

Маленькая Филаретовская церковь устроена на углу восточной и сверной стны, къ которому примыкаютъ дв небольшія галлереи или залы. Он составляютъ часть самой церкви, такъ какъ иконостасъ ничмъ не огороженъ. Одна изъ этихъ залъ была превращена въ трапезу, другую называютъ ‘слушательною’, потому что старшія сестры и больныя слушали отсюда церковную службу, а въ трапезной, куда обращены царскія двери, молились младшія монахини.

У одной стны ‘слушательной’ стоитъ и теперь плащаница надъ которою возвышается Роспятіе, около другой стояли шкапы съ монастырскою библіотекой. Эта комната примыкаетъ стеклянною дверью къ зимнимъ настоятельскимъ кельямъ. Маргарита Михайловна не могла уже по слабости здоровья ходить морозною ночью въ церковь и переселялась обыкновенно посл Воздвиженья въ Филаретовскій корпусъ. Тамъ, за исключеніемъ поминальныхъ дней, правили службу зимой. А въ ма, лишь только показывалось теплое солнце, настоятельница переходила опять въ свою любимую сторожку и братія собиралась въ Спасскій храмъ для ежедневныхъ молитвъ.

Обитель была не богата, но Маргарита Михайловна умла вести хозяйство, и благодаря водворенному ею порядку рдко нуждались сестры. Бдныя получали отъ нея холстъ, обувь, одежду, дрова, свчи, мыло, чай и сахаръ. Были устроены хуторъ и скотный дворъ на земл пожертвованной монастырю. Многія изъ монахинь обучались разнымъ мастерствамъ: пряли, ткали, красили холстъ и сукно, шили рясы, теплыя одежды, обувъ, переплетали книги, занимались малярною работой и даже иконописью. Каждая служила другимъ своимъ посильнымъ трудомъ, но принимать другъ отъ друга денежную плату строго запрещено. Сестры жили между собою какъ члены одной семьи. Настоятельница образовала, въ полномъ смысл слова, христіанскую общину. Число инокинь умножилось до двухсотъ и, нтъ сомннія, что не вс между ними была достойны уваженія, но общій духъ обители напоминалъ времена первыхъ христіанъ. Бородинскія монахини переселившіяся теперь въ другіе монастыри долго не могли сродниться съ новымъ образомъ жизни, какъ мн случалось слышать отъ нкоторыхъ изъ нихъ. Между прочимъ одна мн говорила: ‘Тамъ мы жили душа въ душу, не даромъ называли другъ друга сестрами: у кого горе, такъ и всмъ горе, у кого радость, такъ и всмъ радость. А здсь всякая сама по себ, послужить ли чмъ другъ дружк, такъ сперва жъ цн уговариваются,— а намъ это дико.’

Маргарита Михайловна поняла въ широкомъ смысл и свое и ихъ призваніе, и несла долю искушеній, скорбей и лишеній тхъ которыя называли ее матерью.

‘Мн ли дерзать словомъ апостола изъяснять мои чувства, пишетъ она къ одной изъ сестеръ, которая была въ отъзд и повряла ей свои душевныя тревоги,— но воистину кто изъ васъ изнемогаетъ, и я изнемогаю съ тою.’

Свято исполняла она материнскія обязанности и внесла въ свои врованія и новое призваніе всю свою душевную горячность. Она была главой монастыря и требовала строгаго соблюденія монастырскихъ правилъ, но не облекала религіи въ суровый характеръ, и не запрещала монахинямъ невинныхъ удовольствій и бесдъ. Многіе обвиняли ее въ излишнемъ снисхожденіи къ братіи и она отвчала обыкновенно:

— Насколько любимъ начальникъ обители, настолько онъ и полезенъ. Его строгость не исправляетъ никого, но ожесточаетъ и учитъ лукавству и лжи. Грхъ находитъ прощеніе у Бога, но злоба и ненависть отдаляютъ отъ Него человка, и горе тому кто внушилъ ихъ другому.

Когда ей доводилось длать строгій выговоръ которой-нибудь изъ своихъ духовныхъ дочерей, она объяснялась съ виновною въ своей кельи, съ глазу на глазъ, при запертыхъ дверяхъ.

— А мы къ ней шли словно на исповдь, говорятъ сестры,— и въ голову не приходило что-нибудь отъ нея утаить.

Во время ея игуменства, нсколько монахинь, черезчуръ неуживчивыя, оставили монастырь, но возвратились въ него почти вс. Не съ гнвомъ и не съ жесткими словами отпускала ихъ Маргарита Михайловна, а со слезами и благословеніемъ. Она ихъ снабжала совтами, а если требовалось, и деньгами, и старалась не терять ихъ изъ виду, гд бы он ни находились. Одна изъ нихъ встртилась въ Москв съ бородинскою послушницей, которая увдомила о томъ настоятельницу и настоятельница пишетъ ей въ отвтъ:

‘Ничего я такъ не желала и не желаю какъ видть ее счастливою. Обними ее за меня.’

А какая радость когда он возвращались подъ крылышко Маргариты Михайловны!

— А! вернулась-таки, бглянка, говорила она, весело обнимая ее,— вернулась на пригртое мстечко!

Она уводила ее къ себ, угощала, разспрашивала какъ жилось ей на чужбин и требовала чтобы вся братія приняла ласково ‘бглянку’, и чтобы никто не оскорбилъ ее неумстнымъ намекомъ. Иныя уходили изъ монастыря и возвращаясь до двухъ и даже до трехъ разъ и находили всегда въ его стнахъ тотъ же радушный пріемъ.

Трогательное поврье образовалось между монахинями по поводу этихъ приливовъ и отливовъ:

— Если которая-нибудь изъ насъ уходила, говорятъ он,— мы знали напередъ что не надолго, что нигд не придется ей свить себ гнздышка, а все будетъ ее тянуть въ родимое Бородино, потому что молитвы матушки о каждой изъ ей духовныхъ дочерей крпко насъ связывали съ обителью.

Для слабостей и прегршеній другихъ Маргарита Михайловна искала извиненій которыхъ не находила для своихъ собственныхъ и была строга лишь только къ себ. Приведемъ здсь остроумное слово митрополита Филарета, которое она вызвала скромнымъ о себ мнніемъ. Разъ, бывъ уже игуменьей, она пріхала къ митрополиту. Онъ освдомился о монастыр и спросилъ довольна ли она братіей?

— Слава Богу, владыко, отвчала она,— такія он у меня славныя, такія добрыя! Жаловаться мн не на кого, да въ томъ бда что я-то такая гршная!

Онъ взглянулъ на нее съ улыбкою, потомъ обратился къ образу висвшему въ углу его комнаты и перекрестился.

— Благодарю Господа, сказалъ онъ,— наконецъ-то въ моей епархіи нашлась гршная игуменья, а то съ кмъ ни поговори — вс святыя. {Келейникъ митрополита находился въ его комнатахъ во время посщенія Маргариты Михайловны и передалъ этотъ анекдотъ одной изъ бывшихъ бородинскихъ монахинь.}

Выше другихъ христіанскихъ доблестей она ставила любовь и милосердіе, не карала падшаго, но протягивала ему руку помощи. Разъ вошла въ ея келью и стала молча у дверей женщина не первой уже молодости, но замчательной еще красоты. Маргарита Михайловна спросила у нея чего она желаетъ.

— Я пришла къ вамъ, отвчала незнакомка,— можетъ вы одн меня не отвергнете… Можетъ-быть вы примете меня въ вашу обитель…

— Очень охотно приму: сядьте, и мы переговоримъ.

— Но вы не знаете, начала опять бдная женщина, не двигаясь съ своего мста, и голосъ ея задрожалъ,— вы не знаете что я гршница…. даже мое семейство отказалось отъ меня.

Она зарыдала. Маргарита Михайловна бросилась къ ней и обняла ее.

— Спаситель пришелъ призвать къ покаянію гршниковъ, а не праведниковъ, сказала она,— и помилуетъ васъ. Останьтесь съ нами.

Она посадила ее возл себя, ободрила ласковыми словами, выслушала грустную ея исповдь и потребовала чтобы тайна этой исповди осталась между ними. Всми отвергнутая женщина поселилась въ монастыр и приняла постриженіе, а въ послдствіи схиму. Маргарита Михайловна сдлалась ея другомъ, руководительницей, матерью, и кающаяся гршница воскресла къ новой жизни, подъ благотворнымъ вліяніемъ любви и вры. Свою спасительницу она пережила нсколькими годами, и предъ кончиной поврила другимъ печальную повсть прошлаго.

Въ первые годы своей пустынной жизни Маргарита Михайловна носила вериги, но здоровье ея начало сильно страдать и митрополитъ потребовалъ чтобъ она ихъ сняла. Она повиновалась, однако оставила за собой право возлагать ихъ на себя въ данномъ случа. Если между сестрами возникалъ раздоръ или которая-нибудь изъ нихъ приходила къ ней съ тяжкимъ признаніемъ, ‘молитесь’, говорила она, ‘и я буду съ вами молиться’, и она надвала опять вериги и казнила себя за чужія прегршенія. На эти прегршенія она смотрла какъ на свои собственныя: между дтьми и матерью все общее, а она была мать.

Вс подчинялись ея нравственному вліянію и готовы были на все лишь бы порадовать ‘матушку’. Отношенія ея къ братіи явственно высказываются въ письмахъ Маргариты Михайловны: голоса начальницы въ нихъ ршительно не слыхать, но, какъ мать, она журитъ и ласкаетъ. По выраженію лицъ она угадывала если что-нибудь тревожило или огорчало какую-нибудь изъ монахинь, и когда не могла за недосугомъ объясниться съ ней, немедленно писала ей изъ своей кельи нсколько дружескихъ словъ. Приводимъ здсь одну изъ ея записокъ.

‘Дунюшка, я тебя звала, примтя въ теб что-то необыкновенное, но ты, не знаю почему, осталась при себ….

‘Завтра непремнно приди ко мн посл утрени.’

Была въ обители послушница очень еще молоденькая, которая позволяла себ разныя дтскія выходки. Маргарита Михайловна къ ней пишетъ:

‘Другъ мой, не хорошо, вопреки монахини которая тебя отлавливала, класть поклоны гд не показано, ты какъ будто нарочно не переставала ихъ метать и въ поясъ и въ землю. Сіе не есть дло скромной послушницы, а шалунъ кадетскаго корпуса могъ бы сіе допустить, но и того бы за уши выдрали. И еще нехорошо что въ трапезу не ходишь {Однимъ только больнымъ позволялось обдать въ кельяхъ.}. Разв ради Христа и это трудно? Мн казалось что ради Его и дурное покажется сладкимъ, а хлбъ трапезный не дуренъ.’ Она проситъ больную монахиню которая здила въ Москву чтобы посовтоваться съ докторомъ не жалть денегъ и лченіе и беречь себя: ‘довольно’, говоритъ она, ‘сердце болятъ, смотря на страждущую Смарагду, не прибавляй ему воэой скорби.’ Она посылаетъ ей денегъ, общается прислать еще какъ скоро сама получитъ и прибавляетъ: ‘не знаешь-тли ты издавна что моя твоя суть’, а въ другомъ письм ‘ты знаешь что я ваша, что я вамъ всмъ принадлежу, то я тебя люблю. Ты все это постигаешь, слдовательно будь покойна.’

Она сообщаетъ отсутствующей монастырскія извстія, и предаетъ ей поклоны сестеръ. Везд материнскій голосъ, везд та же заботливость, та же любовь.

XVI.

По мр того какъ умножалась братія, застраивался монастырь. Густо разрослись въ немъ деревья и предъ каждою келейкой красовались кусты розановъ, жасмина и сирени. Заглянемъ въ обитель среди жаркаго лтняго дня. Отошла обдня, многія сестры работаютъ, сидя на крылечкахъ или балконахъ своихъ келлій, и раздаются звонкіе голоса клирошанокъ которыя спваются въ трапезной. Около палисадниковъ бродитъ общая фаворитка, старая гндая лошадь, и на зовъ: Любимецъ! Любимецъ! идетъ то къ одному, то къ другему окну и принимаетъ изъ рукъ монахинь хлбъ, который приносятъ нарочно для нея изъ трапезы. Это верховая лошадка Коли: она доживаетъ также свой вкъ у его могилы. Навернулись слезы на глазахъ у Маргариты Михайловны, когда она узнала что Любимецъ палъ. Она вынула изъ своего комода три простыни и отдала ихъ монахинямъ, съ просьбой завернуть его и похоронить за монастырскою оградой.

Мадамъ Бувье хлопочетъ около огромной клтки или птичника, въ которомъ прыгаетъ и поетъ обширное семейство канареекъ.

— Je vais aussi voir ma niche {Я иду также взглянуть на мое гнздо.}, говоритъ ей Маргарит Михайловна, спускаясь съ крылечка своего домика,— j’ai de oisillons malades {У меня больные птенцы.}.

И она идетъ по широкому монастырскому двору такиы быстрымъ шагомъ что келейная монахиня съ трудомъ за ней поспваетъ. Погладивъ посдвшую морду Любимца, она останавливается около двочекъ, которыя играютъ у тропинки.

— А что же, выучили Отче нашъ? спрашиваетъ она, и выслушавъ отъ нихъ молитву, раздляетъ между ними просфору и идетъ къ больнымъ.

На возвратномъ пути она вдругъ останавливается: клирошанки продолжаютъ спваться, и фальшивая нота непріятно поразила ея чуткій слухъ.

— Фальшиво! Фальшиво! кричитъ она, и подбгаетъ къ окну трапезной.— Начните опять!

Раздается снова пніе на минуту прерванное, а Маргарита Михайловна стоитъ подъ окномъ и слушаетъ. Поютъ псаломъ по Турчаниновскому напву, который она ввела въ монастырь. Вдругъ она вбгаетъ въ трапезу, сердито хватаетъ и теребитъ за рукавъ клирошанку.

— Опять! кричитъ она:— точно мн ножомъ по ушамъ провела! А все отъ лни, отъ нераднья! Голосъ у тебя хороша и слухъ вренъ, да поработать надъ собой не хочешь, вотъ въ чемъ дло. Начните опять!

И она поетъ съ ними сама, голосъ ея еще мягокъ и звученъ. Концертъ оканчивается благополучно, и настоятельница обращается къ провинившейся монашенк:

— Что носъ-то повсила? говоритъ она.— Приходи ко мн вечеромъ хорошенькаго чаю напиться: онъ очищаетъ голосъ.

У крыльца сторожки ждутъ просители. Маргарита Михайловна объявляетъ одному что Богъ ей помогъ пристроить въ богадельаю его отца, другому что писала объ его дл въ Москву и ждетъ отвта, и выслушавъ новыя просьбы спрашиваетъ у мужичка стоявшаго позади другихъ:

— А ты что, Михаилъ?

— Укь очень я доволенъ твоей милостью, отвчалъ онъ,— ходилъ я въ Москву и принесъ теб гостинца: не побрезгай.

И онъ подаетъ ей бумажный клтчатый платокъ.

— Какой славный! говоритъ Маргарита Михайловна, и повязавъ его сверхъ своей шапочки, продолжаетъ обращаясь къ монахинямъ проходящимъ мимо:

— Посмотрите-ка какой я подарокъ получила!

Просіяло лицо Михайлы.

— Вотъ еще я теб принесъ, начинаетъ онъ опять, вынимая изъ-за пазухи связку бубликовъ,— кушай на здоровье.

— И за бублики теб спасибо: я до нихъ охотница, да не забудь поклониться отъ меня своей жен, а теперь милости прошу васъ всхъ къ намъ на кухню пообдать.

Съ этими словами она входитъ въ свои комнатки, и ее провожаютъ благословенія и молитвы объ ея здравіи.

XVII.

Черезъ двадцать семь лтъ посл Наполеоновскаго нашествія русскія войска собирались на Бородинское поле для открытія памятника воздвигнутаго въ честь воиновъ, которымъ оно служить кладбищемъ. За недлю до 26го августа пріхалъ сюда же императоръ Николай съ нсколькими членами царскаго семейства и свитой. Военная музыка, пальба и войска выстроеннаго на пол потрясли чуткій организмъ Маргариты Михайловны. Живо напоминали они ей знаменитый Бородинскій день, котораго она не видала, но который, въпродолженіе столькихъ лтъ мерещился ей такъ часто во сн.

Въ ней обнаружилось лихорадочное состояніе, однако она старалась превозмочь ведугъ и принимала государя и членовъ Императорскаго дома, которые осматривали монастырь и постили ее. Они ей оказывали постоянное уваженіе и расположеніе дружеское. {Она была въ 1840 году воспреемницей нын царствующей Государыни Императрицы и вела съ ней переписку до своей кончины. Въ 1848 году она была опять вызвана въ Петербургъ для мропомазанія Великой Княгини Александры Іосифовны.} Государь пригласилъ ее присутствовать при соборной паннихид и благодарственномъ молебн въ день открытія памятника. Она отказывалась, боясь что испытаніе превыситъ ея силы, но императоръ настаивалъ: ему хотлось видть на предстоящемъ торжеств оставшихся дятелей Отечественной войны.

— Прізжайте, говорилъ онъ,— мы помолимся вмст: и эту молитву услышитъ Богъ.

Она уступила его просьбамъ и общала пріхать въ назначенный часъ.

Между тмъ приготовленія шли своимъ чередомъ. Легко понять какъ дйствовалъ на воиновъ Двнадцатаго года видъ поля на которомъ они отражали непріятеля четверть вка тому назадъ. Они отыскивали со слезами на глазахъ т мста гд заряжали свои пушки, гд пали ихъ братья. Но поле битвы до такой степени измнилось что трудно было узнать его, и монахини указывали старымъ воинамъ остатки укрпленій на которыхъ стояли орудія.

Воспоминанія отдаленнаго прошлаго оживляли сердца стариковъ: многіе повторяли стихи изъ Пвца во стан русскихъ воиновъ. Самъ пвецъ, погруженный мыслями въ былое, бродилъ по Бородинскому полю. Онъ описалъ намъ церемонію открытія памятника: послушаемъ его.

‘Утро Бородинскаго праздника было такъ же ясно какъ утро Бородинскаго боя. Тогда была чувствительная осени свжесть, теперь теплота наполняла воздухъ, и отъ долговременной засухи повсюду была ужасная пыль, которая при малйшемъ втерк поднималась столпами. Войска (около ста пятидесяти тысячъ) были рано по утру сведены на мста, имъ назначенныя, они стояли колоннами по наклону покатостей, окружая съ трехъ сторонъ то возвышеніе на коемъ теперъ стоитъ памятникъ Бородинскій и у подошвы коего лежитъ Багратіонъ, на коемъ тогда происходила самая жаркая битва, гд дрались Раевскій, Барклай, Паскевичъ, гд раненъ Ермоловъ, гд погибъ Кутайсовъ, на которомъ гремло боле двухсотъ Наполеоновыхъ пушекъ, гд наконецъ вс перемшались въ рукопашной, убійственной свалк. Войска, видныя съ вершины этого холма, представляли зрлище единственное, однимъ взглядомъ можно было окинуть стопятидесятитысячную армію сжатую въ густыя колонны, которыя амфитеатромъ одна надъ другой подымались. Пхота была неподвижна, по ружьямъ сверкало солнце, и штыки ихъ казались блестящею, поднявшеюся щетиной огромнаго боеваго чудовища. Гд стояла конница, тамъ дымилось, конскія копыта подымали пыль, она колебалась надъ колоннами какъ черная громовая туча. Позади арміи разставлена была артиллерія. Въ средин этого чуднаго амфитеатра возвышался памятникъ, у подошвы коего, внутри ограды, были собраны вс отставные, нкогда участвовавшіе въ славной битв и изъ разныхъ мстъ собравшіеся на ея праздникъ. Между ими особенно замчательны были инвалиды, кто съ подвязанною рукой, кто съ повязкою въ голов, кто безъ обихъ ногъ. Нкоторые изъ нихъ, въ ожиданіи торжества, сидли на ступеняхъ монумента, другіе, положивъ на землю клюки, отдыхали у Багратіонова гроба, и этотъ гробъ, одинъ на земл Бородинской, величественно-тихій, въ виду арміи новаго поколнія, казался представителемъ поколнія прежняго, котораго воины положили здсь свои головы, котораго прахъ вчно живая природа съ такою любовью одла здсь своею свжею зеленью, своею благовонною жатвой. Другіе бородинскіе воины, еще находящіеся на служб, сидли на коняхъ и выстроены были фронтомъ вн ограды. Явился государь, проскакалъ мимо колоннъ, грянуло повсемстное ура, и вдругъ все утихло: отъ Бородина съ хоругвями и крестами потянулся ходъ, священники всхъ полковъ, священники столицы и позади всхъ преосвященный митрополитъ московскій, длиннымъ строемъ, съ торжественнымъ пніемъ, шли мимо арміи къ монументу, предъ которымъ былъ воздвигнутъ олтарь. Когда священники стали по мстамъ своимъ и митрополитъ приблизился къ олтарю, тишина невыразимая воцарилась повсюду, ни движенія, ни шороха, какъ будто живые слились въ одно безмолвное братство съ безчисленными мертвыми, здсь подъ землею сокрытыми, какъ будто бы мертвые вышли изъ праха и, ставъ въ строй съ живыми, вселили въ нихъ свое неземное спокойствіе, однимъ словомъ, этой минуты описать невозможно.’ {Отрывокъ изъ письма Жуковскаго къ Великой Княгин Маріи Николаевн.}

Тутъ подъхала и остановилась недалеко отъ памятника карета. Изъ нея вышла блдная, переступая чрезъ силу, Маргарита Михайловна, въ ея лиц не было кровинки. Дв монахини слдовали за ней. Братъ ея мужа, Павелъ Алексевичъ Тучковъ, подалъ ей руку и провелъ ее на устроенное противъ монумента возвышеніе обнесенное ршеткой и назначенное для дятелей Отечественной войны. Государь подъхалъ къ оград и протянулъ руку бородинской вдов:

— Кланяюсь вашему превосходительству, сказалъ онъ,— грустенъ для васъ этотъ великій день. Раздляю вашу скорбь. Да поможетъ вамъ Господь.

И онъ прибавилъ обращаясь къ иностраннымъ принцамъ своей свиты:

— Voici la respectable veuve du brave gnral Toutchkoff, elle a pris l’initiative sur moi en levant ici un monument immortel. {Вотъ почтенная вдова храбраго генерала Тучкова, она предупредила меня воздвигнувъ здсь безсмертный памятникъ.}

Посл водосвятія началась паннихида, потомъ загремли пушки. Замирало сердце Маргариты Михайловны, она держала съ трудомъ свчу дрожавшую въ ея рук. Все стихло снова, хоръ заплъ: ‘Тебе, Бога, хвалимъ’, и вс опустились на колни. По окончаніи благодарственнаго молебна, митрополитъ окропилъ памятникъ святою водой, и крестный ходъ удалился. Государь во глав арміи прохалъ мимо памятника и отдалъ ему первый честь.

Маргарита Михайловна поспшила возвратиться въ монастырь: силы окончательно ей измнили. На другой день у нея открылась нервная горячка.

XVIII.

Все засуетилось въ монастыр: сестры съ озабоченными лицами сообщали другъ дружк извстія о здоровь ‘матушки’. Она лежала безъ памяти. Императоръ присылалъ къ ней своего медика, который осмотрвъ больную долго говорилъ съ Павломъ Алексевичемъ. Поскакали въ городъ за лкарствомъ. Въ продолженіе нсколькихъ дней она была въ опасности, наконецъ, лихорадочное состояніе ее покинуло и Маргарита Михайловна пришла въ себя.

Она носила въ сердц горе о которомъ намъ не довелось еще говорить. Одинъ изъ ея братьевъ, горячо ею любимый, былъ замшанъ въ заговор который разыгрался на Петербургской площади въ 25мъ году. Судъ приговорилъ виновнаго къ Сибири. Маргарита Михайловна получила извстіе о его ссылк въ то время когда плакала надъ свжею могилой сына и предъ одною скорбью поблднла другая. Но между тмъ какъ время смягчало горе матери, оно оживляло горе сестры. До мр того какъ она приходила въ нормальное состояніе, прежнія привязанности, поглощенныя первыми минутами ея отчаянія, вступали опять въ свои права. Сердце ея сжимаюсь болзненно при мысли о друг ея дтства, она говорила съ горечью что простилась съ нимъ заживо, вела постоянную переписку со ссыльнымъ и не распечатывала никогда безъ слезъ его писемъ.

Однако Бородинскіе маневры подходили къ концу, и государь пожелалъ предъ отъздомъ проститься съ настоятельницей.

Между тмъ какъ монахини толпились около палисадниковъ и келлій чтобы взглянуть на него еще разъ, мадамъ Бувье встртила его на крылечк. Онъ ее привтствовалъ какъ старую знакомую и пожалъ ея руку.

— Eh bien, comment a va-t-il, Madame Bouviers? {Ну, что у васъ длается, мадамъ Бувье?} спросилъ онъ.

— Bien prsent, grce Dieu, Sire, отвчала старушка,— mais prenez garde nos portes basses: elles ne sont point pour votre taille. {Благодаря Бога теперь все хорошо, ваше величество, но остерегитесь: наши низкія двери не по вашему росту.}

Онъ низко наклонилъ голову и вошелъ въ сторожку.

Больная приняла его полулежа въ постели. Императоръ, разспросивъ съ участіемъ о ея здоровь, слъ около нея и поцловалъ ея руку, которую удержалъ въ своихъ.

— Я былъ бы счастливъ, сказалъ онъ,— еслибы могъ исполинъ какое-нибудь изъ вашихъ желаній: не нуждается ли въ чемъ монастырь? Прикажите и все будетъ сдлано.

Слеза блеснула въ ея глазахъ и слабый ея голосъ задрожалъ. — Ваше величество, молвила она,— что вы можете сдлать для монастыря, то могутъ сдлать для вето и другіе, но есть у меня просьба…. Вы одна въ мір можете ее исполнить…. простите брата.

Эти неожиданныя слова его смутили, онъ выпустилъ изъ своихъ рукъ ея блдную руку и отвчалъ посл минутнаго молчанія:

— Позвольте мн подумать, Маргарита Михайловна.

XIX.

Прошло нсколько времени.

Звучно гудлъ монастырскій колоколъ и Маргарита Михайловна во глав всей братіи вошла во храмъ. Лицо ея сіяло выраженіемъ радости, отъ котораго оно давно отвыкло, и та же радость какъ въ врномъ зеркал отражалась на лицахъ сестеръ. ‘Матушка’ получила извстіе о прощеніи своего брата, и вс пришли семейно слушать благодарственный молебенъ.

Но не скоро еще довелось ей обнять ссыльнаго: разныя обстоятельства замедлили его возвращеніе. Наконецъ пришло давно желанное письмо: Михаилъ Михайловичъ Нарышкинъ былъ уже на пути въ Высокое, тульское имніе своей жены. {Онъ былъ женатъ на графин Елизавет Петровн Коновнициной.}

И Маргарита Михайловна собралась въ Высокое. Закипли приготовленія къ отъзду, среди радостнаго говора монахинь. ‘Матушка’ ихъ торопитъ, помогаетъ имъ укладываться и утираетъ отъ времени до времени слезы набгающія на ея глаза. Но все готово: стоитъ предъ крыльцомъ сторожки тяжелая карета заложенная шестерикомъ. Сестры приняли послднее благословеніе Маргариты Михайловны, которая услась въ экипажъ съ двумя келейницами. Вс перекрестились примолвивъ: съ Богомъ! и лошади выхали изъ монастырскихъ воротъ.

Долги показались путешественниц триста верстъ отдлявшія ее отъ Тульскаго узда. Но вотъ наконецъ и Высокое, възжаютъ въ длинную аллею ведущую къ усадьб. ‘Скорй, скорй!’ повторяетъ Маргарита Михайловна высовывая то и дло голову въ опущенное стекло, и кучеръ ударилъ по лошадямъ. Но вдругъ чей-то голосъ крикнулъ: Стой! Шестерикъ остановился, быстро отпирается дверца кареты, и Маргарита Михайловна, не дождавшись чтобъ была опущена подножка, бросается въ объятія брата.

XX.

Съ тхъ поръ ея жизнь раздленная между воспоминаніями прошлаго и дятельностію игуменской потекла ровно и однообразно. Мирно жилось Маргарита Михайловн среди обширной семьи сестеръ, и ихъ любовь согрвала ея сердце и привязывала ее все тсне къ обители. Но замчательно что подъ своею камилавкой и монашескою мантіей она сохранила до конца жизни типъ одинаково симпатичный и въ молодой женщин и въ старух, типъ который французы называютъ: ‘Ja femme distingue’. Когда она покидала на время монастырь чтобъ явиться ко двору или въ аристократическую гостиную, гд встрчала давно знакомыя лица, то плняла всхъ, какъ и въ старые годы, своею блестящею рчью и изяществомъ своихъ пріемовъ. Она была когда-то слишкомъ тсно связана съ заботами и вопросами волнующими общество чтобы сдлаться имъ чуждой и пользовалась всегда съ удовольствіемъ рдкой возможностью удовлетворить т умственныя способности которыя не находили пищи въ стнахъ ея обители.

Одно изъ ея путешествій въ Петербургъ памятно крестьянамъ деревни Семеновской.

‘Дорога-то была просто бдовая, разказывалъ мн мужичокъ, сугробъ на сугроб, а ужь у насъ, какъ есть, прозда нтъ никакого. Матушкинъ шестерикъ какъ къ намъ въхалъ тутъ и заслъ съ возкомъ. Мы вс сбжались, а она, родимая, опустила стекло и говоритъ:

‘— Помогите дтушки, вытащите возокъ, а я бы въ вашихъ саняхъ на дорогу выхала.

‘— Сбыточное ли, говоримъ, дло, голубушка наша, кормилица ваша, чтобъ мы тебя допустили въ ваши сани перессть? Ужь ты дай вамъ только волю, мы все справимъ.

‘Побжали, кто за лопатой, кто за веревками,— вдь всякому тоже лестно было ей послужить,— и живо принялись мы на дло. Отложили лошадей, дорогу кое-гд разчистили, вытащили возокъ, да сами въ него впряглись и вывезла ее на себ, мою матушку, ужь что она тамъ ни говорила. А какъ заложили опять лошадей и отъхала она, такъ долго мы тутъ стояли да крестились и Бога молили чтобы далъ Онъ ей путь-дороженьку.’

Не даромъ внушала Маргарита Михайловна такую привязанность. Въ минуту вспыльчивости она могла сказать много лишняго и позволяла себ рзкія выходки, которыя старалась немедленно загладить. Но никогда не оскорбила она хладнокровно кого бы то ни было. Несмотря на вс свои усилія она не могла преодолть въ себ брезгливость, за которую ее бранили еще въ молодости. Но эту слабость она старалась подавить въ присутствіи людей которыхъ могла ею оскорбить. Являлись ли къ ней больные за медицинскимъ пособіемъ,— она принуждала себя смотрть на отвратительныя раны или заставляла крестьянку развязывать яри ней грязныя пеленки, чтобы взглянуть на сыпь отъ которой страдалъ ребенокъ. Но отпустивъ бдныхъ людей она бросалась въ свою спальню, умывала руки душистымъ мыломъ и окропляла себя одеколономъ. Приходилъ ли къ ней зимнею порой мужичокъ изъ сосдней деревни,— Маргарита Михайловна сажала его возл себя, выслушивала его просьбу, приказывала подать ему чаю или рюмку вина, чтобъ онъ отогрлся, и переносила, скрпя сердце, запахъ дегтя занесеннаго на ногахъ, или бараньяго тулупа. Но по уход гостя она звала свою келейницу.

— Серафима, отвори немного дверь, да покури поскорй. Вдь вотъ какая я негодная, прибавляла Маргарита Михайловна,— они, бдные, обращаются ко мн отъ добраго сердца, и какъ любятъ меня, а я смю ими брезговать!

‘Иной разъ, разказываютъ монахини, мы видимъ что матушк не въ терпежь, а показать не смемъ, знаемъ что она за это гнваться будетъ, скажетъ: За что ты бднаго человка обидла?’

XXI.

Около года спустя посл Бородинскихъ маневровъ она здила въ Москву, гд долженъ былъ ршиться вопросъ о ея постриженіи въ мантію и о возведеніи ея въ санъ игуменьи. Изъ Москвы она писала къ Бородинской братіи:

‘Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

‘Вс возлюбленныя сестры и матери: Платонида, Маргарита, Исадора, Антонина, Тавиа, Екатерина, Софія, Пелагея, Кисмета, Серафима, Олимпіада, Марія, Паисія, Меодія, Агнія, Ангелина, Магдалина, Іуліанія, Анастасія, Евлраксія, Константина, Клавдія, Любовь, Макоамина, Маврикія, Маргарита, Филарета, Христофора и вс прочія, которыхъ имена вс предъ Богомъ, и поминаемы мною ежедневно, припадаю и вамъ, испрашивая вашихъ молитвъ. Приближается время моего постриженія, мсто избрано въ Лавр для избжанія многолюдства. Простите меня вс, и отъ добрыхъ сердецъ вашихъ воззовите ко Господу о спасеніи гршной моей души, темою молитвой. Простите ради Господа, если кого оскорбила, простите какъ прощаютъ умершему, и врьте слову моему что всхъ васъ ношу въ сердц моемъ.

‘Маргарита, Меланія.’

На возвратномъ пути она пишетъ опять изъ Москвы:

‘Господи Іисусе Христе Сыне Божій, помилуй меня гршную.

‘Возлюбленныя сестры!

‘Слава Богу о всемъ! Я вамъ теперь крпостная слуга. Пострадавъ нсколько дней въ разлук съ вами, коихъ люблю сердечно, вижу наконецъ приближающійся день соединенья. Все совершилось. Владыка отецъ мой снялъ власы съ главы моей. Постриженіе было 28го, во время всенощной, на день Святыхъ Апостолъ. {28го іюня 1840 года.} Соборъ былъ освщенъ какъ слдуетъ въ день праздничный. Митрополитъ самъ служилъ. Три раза я была распростерта на земли крестообразно во все время тропаря ‘Объятія отча’, повторяемаго при каждомъ крестообразномъ полулежаніи. Владыка былъ тронутъ до слезъ, которыя останавливали его рчи. Въ собор, у раки святаго угодника, при множеств святыхъ поклонниковъ… Я не могу описать моего душевнаго состоянія, особенно когда посл окончаніям владыка взялъ меня за руку и привелъ къ святому преподобному Сергію, которому отеческимъ словомъ препоручилъ меня! Посл цлованія святыхъ мощей я пала въ ноги отцу-владык… и осталась на всю ночь въ собор въ томъ одяніи какъ постриглась, даже на босу ногу, какъ была. На другой день меня посвятили въ игуменіи и посвящали какъ во діакона: {По древнему чину посвященія.} повели…. повелите… и аксіосъ, аксіосъ! подавала блюдо для омовенія, съ полотенцемъ на плеч…. Обыкновенно: посохъ дали…. и все тутъ. Паси овцы моя!… О, Боже! мн ли пасти? Сестры монахини, сестры старшія! Софія, Екатерина, Пелагея, Олимпіада, Елисавета, я у ногъ вашихъ: обнимите меня. Сестры младшія, любите любящую васъ всхъ! Простите, немного оправлюсь и пріду къ сердцу вашему, къ сердцу моему.

‘Навсегда ваша сестра
‘игуменія Марія гршная.’

Это письмо, адресованное на имя монахини которая въ отсутствіи настоятельницы правила монастыремъ, было прочтено вслухъ за трапезой, какъ сообщаются обыкновенно братіи вс важныя извстія. Оно вызвало общую радость и вс пожелали единодушно отслужить благодарственный молебенъ. Когда же второе письмо возвстило о дн возвращенія игуменьи, стали хлопотать о пріем который ей готовили. Чтобы придать боле торжества этому семейному празднику пригласили можайскаго протоіерея ‘встртить матушку’. Въ назначенный день монахини стерегли съ утра приближеніе игуменской кареты. Молоденькія сестры рвали въ палисадникахъ цвты и устилали ими путь отъ святыхъ воротъ до соборной церкви, гд готовились отслужить молебенъ. Лишь только увидали издали приближающійся экипажъ, монастырскій колоколъ загудлъ и духовенство въ праздничномъ облаченіи вышло къ воротамъ. Протоіерей держалъ крестъ, монастырскій іеромонахъ икону, а дьяконъ кадильницу. За ними шли клирошанки, а за клирошанками остальная братія.

Маргарита или Марія съ посохомъ въ рук и облеченная въ длинную мантію вышла изъ кареты у святыхъ воротъ. Отшельницы поклонились ей въ ноги, вс плакали. Заплакала и игуменья, она поклонилась имъ, въ свою очередь, низкомъ поклономъ и хоръ заплъ: ‘Днесь благодать Святаго Духа васъ собра’.

XXII.

Несмотря на обязанности которыя она исполняла такъ добросовстно, такъ неутомимо, несмотря на годы протекшіе съ минуты ея утратъ, горе ея не вымирало, хотя время измнило его характеръ. Не дано забвенье глубокимъ природамъ. Когда она казалась вполн погружена въ заботы о своей обители, достаточно было незначащаго обстоятельства или пустаго слова чтобъ оживить всю ея скорбь. Отпванья она не могла слышать, чтобъ ей не мерещился блый гробъ въ которомъ лежалъ хорошенькій пятнадцатилтній мальчикъ. Когда въ монастыр были похороны она приказывала монахинямъ сравнивать могилы и обозначать ихъ мсто кирпичами положенными крестомъ: насыпи напоминали ей слишкомъ живо курганы которые возвышались когда-то на Бородинскомъ пол надъ сожженными костями убіенныхъ. Лишь въ послдніе годы своей жизни она преодолла тяжелое впечатлніе и привыкла смотрть на могильныя насыпи.

Гробъ ея сына былъ заколоченъ въ ящикъ и поставленъ и склепъ устроенный подъ Спасскою церковью. Въ этотъ склепъ Марья Михайловна сходила каждое утро и проводила тамъ около часа. Но случалось иногда что урочный часъ проходитъ и время длилось пока наконецъ монахини, испуганныя ея долгимъ отсутствіемъ, спускались въ свою очередь по узкой лстниц подземнаго хода и находили Марью Михайловну лежавшую безъ чувствъ около гроба. Сестры опасались что ея организмъ пострадаетъ наконецъ отъ этихъ постоянныхъ потрясеній и обратились съ жалобою къ митрополиту. Онъ воспользовался назначеніемъ ея въ игуменьи чтобы склонятъ на жертву, которую требовалъ отъ нея.

— Вы отвчаете теперь предъ Богомъ и вашею совстью, говорилъ онъ ей,— за ввренную вамъ паству: вы посвятили себя всецло великимъ обязанностямъ, но личныя ваши чувства слишкомъ васъ поглощаютъ: принесите ихъ въ жертву долгу. Молитесь за усопшихъ, но не лелйте своего горя, а наоборотъ, отдалите отъ себя все что васъ наводить на воспоминанія о прошломъ.

Онъ потребовалъ чтобъ она больше не ходила на могилу сына и истребила вещи принадлежавшія ему и его отцу.

Не безъ борьбы согласилась Марья Михайловна исполнить это желаніе, а согласилась однако, хотя не безусловно. На другой же день посл своего возвращенія изъ Лавры она спустилась въ склепъ для послдняго прощанія съ гробомъ сына. Истребить вещей которыя напоминали ей такъ живо скорбя и радости жены и матери она была не въ силахъ, и искала ограду въ мысли что он уцлли, хотя она ихъ уже не видитъ. Принесли въ ея комнату сундукъ, куда она уложили платья мужа, чашку изъ которой онъ пилъ чай, портфель съ письмами такъ часто перечитанными, и наконецъ кресла и игрушки Коли. Сундукъ былъ поставленъ въ глухой корридоръ примыкающій къ спальной. {Посл кончины игуменьи эти вещи были перенесены обратно въ ея комнату.} Маргарита Михайловна говорила что оторвалось что-то отъ ея сердца когда вс эти сокровища были вынесены изъ ея комнаты, и долго не могла она смотрть хладнокровно на пустой уголъ гд привыкла видть маленькій дтскій стулъ обитый краснымъ сукномъ Но разстаться съ креслами мужа она не ршилась. Точно также оставила она при себ два миніатюрные портрета, изображающіе его и сына. Но написанный масляными красками портретъ Александра Алексевича она пожертвовала въ трапезу.

Кром этого грустнаго эпизода ничто не ознаменовало ея игуменства, и ничто не перемнилось въ ея жизни, ни и отношеніяхъ ея къ братіи. Она не позаботилась даже о томъ, чтобы заказать себ игуменское мсто, и во время службы сидла попрежнему на маленькой скамеечк около печки. Не мало оскорблялись этимъ сестры.

‘Ужь очень намъ обидно было, разказывала мн одна из нихъ, и стали мы къ ней приставать. Помилуйте, говоримъ, матушка, чмъ же мы хуже другихъ? Везд игумень почет длаютъ и везд у нея мсто въ церкви, а у насъ его нтъ. Кто войдетъ и не узнаетъ что вы у насъ игуменья, на простой скамеечк сидите: ничмъ отъ насъ не отличаетесь.

‘Разсмется она бывало и скажетъ: ‘Не нужно мн никакого отличія, отступитесь отъ меня, глупыя’, и прогонитъ насъ.

‘А ужь какъ она воспреемницей была ныншней царицы да вернулась изъ Петербурга, такъ мы ей просто прохода и дали. Не было дня чтобы мы къ ней съ этимъ не хаживали. ‘Матушка, говоримъ, за что жъ намъ такой срамъ? Вдь не похоже что вы воспреемницы царицы, а точно вы подъ началомъ, что у васъ мсто отнято.’

‘Такъ мы ей надоли что ужь разъ она разсердилась: ‘Видно, говорить, вашей дури мн не переспорить, чтобы только отъ васъ отвязаться, закажу кресло.’

‘Какъ привезли его да поставили въ церковь, мы въ такой радости были! И матушка пришла: ‘Ну что, говоритъ, довольны вы теперь?’ да вдругъ заглянула въ уголокъ гд всегда сиживала и спрашиваетъ:

‘— А гд жъ моя скамеечка?

‘Мы говоримъ: ‘Въ олтарь ее убрали, матушка, ужь она теперь не нужна.’

‘А матушка говоритъ:

‘— Съ чего вы это взяли? Потшила я васъ, заказала кресло, ны на него и любуйтесь, а я буду попрежнему въ своемъ уголк сидть: мн тамъ молиться удобне.’

‘Такъ въ уголк и сидла. Ужь разв въ праздникъ иногда у васъ назжіе бываютъ, такъ она насъ потшить захочетъ и станетъ на игуменское мсто.’

XXIII.

Мн пришлось слышать о матери Маріи трогательный разказъ одного изъ французскихъ негоціантовъ, поселившихся въ Москв. Мы назовемъ его господиномъ Д***. У него была сестра лтъ восемнадцати. Умственныя ея способности, вслдствіе несчастнаго случая приключившагося съ нею въ дтств, сильно пострадали. Она была нрава кроткаго, но ею овладвали порой самыя странныя фантазіи, переспорить ее пока она находилась подъ ихъ вліяніемъ было невозможно и семейство приходило въ отчаяніе. Переходя отъ прихоти къ другой, молодая двушка объявила что желаетъ поселиться въ монастырь. Она молилась и была набожна по-своему, но различіе вроисповданій не существовало для нея, и господинъ Д***, на основаніи того что слышалъ о бородинской игумень, обратился къ ней письменно. Онъ не скрылъ отъ нея положенія своей сестры, просилъ Марью Михайловну принять ее подъ свое покровительство и прибавилъ, что семейству было бы очень грустно еслибы Розмна (такъ ее звали), благодаря постороннему вліянію, была отдалена отъ католической церкви. ‘Овладть бдною двочкой не трудно, сказалъ онъ, но мы надемся на васъ.’

Черезъ нсколько дней игуменья пріхала въ Москву и явилась въ магазинъ Д***. Она хотла убдиться что Розина детъ съ ней добровольно.

‘Марья Михайловна очаровала насъ съ перваго взгляда, говорилъ мой разкащикъ.— Было что-то особенно привлекательное въ ея мягкомъ голос, въ ея быстрыхъ, необдуманныхъ движеніяхъ. Обмнявшись нсколькими словами съ сестрой, она обернулась ко мн и сказала:

‘— Дло сдлано. Въ пять часовъ я заду за ней. Буды покойны, я не обману вашего доврія.

‘Я навщалъ нсколько разъ Розину пока она жила въ Бородин. Что бы ни сдлала бдная двочка, обвинять ее было несправедливо, однако я зналъ какъ трудно съ ней ужиться, и не безъ тайнаго страха похалъ къ ней въ первый разъ. Но я скоро убдился до какой степени все что страдало имло право на участіе и расположеніе Марьи Михайловны. Розина жила у нея какъ у матери: игуменья несмотря на свою вспыльчивость переносила съ неутомимымъ терпніемъ вс ея капризы и старалась привязать ее къ себ постоянною лаской и постоянною заботливостью.

‘Прошло два года. Отецъ мой скончался и Розина пожелала возвратиться въ семейство: я похалъ за ней.

‘Никогда не забуду я этого послдняго свиданія съ Марьей Михайловной. Она приняла меня въ своихъ кельяхъ, угостила завтракомъ и совершенно незамтно для меня прошли два часа въ бесд съ нею. Но ударили въ колоколъ и она встала.

‘— Вы можете, сказала она,— оставаться здсь одни или идти въ комнаты приготовленныя для васъ, а мн пора къ вечерн.

‘Я отвчалъ что желаю также выслушать вечерню и замтивъ что Марья Михайловна посмотрла на меня съ удивленіемъ прибавилъ:

‘— Я католикъ и не отрекусь отъ вры моихъ отцовъ, но я христіанинъ и могу молиться тамъ гд молятся христіанскому Богу.

‘Сознаніе что я нахожусь на Бородинскомъ пол, гд погибло столько моихъ соотечественниковъ, эта церковь воздвигнутая на ихъ костяхъ, недавняя кончина отца и наконецъ великолпіе духовнаго хора, все располагало меня къ молитв. Мн захотлось привести хоть самое ничтожное пожертвованіе въ этотъ храмъ и по окончаніи службы я подошелъ къ бюро у котораго происходила свчная продажа, высыпавши на него деньги бывшія у меня въ кошельк и взялъ дв свечи чтобы поставить ихъ въ подсвчникъ стоявшій около меня.

‘Вдругъ Марья Михайловна сидвшая въ другомъ углу церки поднялась съ своего мста. Вставая она уронила свой посохъ, но перешагнула черезъ него, быстро подошла ко мн, взяла обими руками мою голову, поцловала меня въ лобъ и воскликнула:

Vous tes un brave coeur et les pri&egrave,res d’une vieille nme vous porteront bonheur! {У васъ честное сердце, и молитвы старухи о васъ будуть услышаны.}

‘— Les pri&egrave,res d’une sainte femme, {Молитвы святой.} отвчалъ я и опустился предъ нею на колни. Она перекрестила меня и я принялъ ея благословеніе съ глубокимъ чувствомъ благодарности и преданности.

‘Давно уже нтъ ея на свт, заключилъ господинъ Д***, но кто ее зналъ хотя немного, тотъ не забудетъ ея. Нсколько лтъ тому назадъ я здилъ въ Бородино и поклонился ея могил.

XXIV.

Боле тридцати лтъ жили вмст Марья Михайловна и мадамъ Бувье, которая была нсколькими годами старше ея. Несмотря на различіе ихъ воспитаній, столько нитей связывали обихъ женщинъ что он давно сдлались необходимымъ цементомъ въ жизни одна другой. Однако частыя ссоры возникли между ними. Мадамъ Бувье, принявъ на себя вс хозяйственныя и финансовыя распоряженія въ дом, постоянно ворчала когда Марья Михайловна раздавала послднюю провизію или послднія деньги, и случалось что игуменья во избжаніе между усобицы уносила тайкомъ ключи отъ шкапа гд хранилась разная крупа или чай и сахаръ и отсылала сколько ей было нужно для просящихъ. Мадамъ Бувье догадывалась смутно о преступномъ похищеніи състной провизіи, однако не останавливалась на предположеніи до такой степени обидномъ для чести Марьи Михайловны, но неожиданный случай обнаружилъ истину.

Монахиня, къ которой пріхали родственники, обратилась и игумень съ просьбою дать ей немного сахара.

— Чай у меня есть, говорила она,— а сахару ни куска.

Марья Михайловна велла ей подождать въ спальн и пошла въ столовую гд слышала голосъ мадамъ Бувье. Но обратиться къ ней было не легко: она уже нсколько дней была сильно смущена и безденежьемъ и недостаткомъ провіанта, а въ настоящую минуту казалась особенно не въ дух.

— Ахъ! прости мине, говорила она стоявшей у дверей кухарк, которой заказывала обдъ,— я не знать ти больше баринь!

По уход большой барыни, Марья Михайловна освдомилась о томъ что будетъ сегодня за обдомъ. Обдъ пришелся ей не по вкусу: она просила его перемнить, и только что мадамъ Бувье ушла на кухню, принялась искать ключъ отъ сахарницы. Найдя его, она быстро вынула нсколько кусковъ сахара и положила ихъ на столъ. Но вдругъ послы шались за дверьми шаги мадамъ Бувье и кухарки, которая возвращалась за провизіей. Марья Михайловна поторопилась запереть сахарницу и выдергивая ключъ изъ замка зацпила своимъ длиннымъ рукавомъ сахаръ, который посыпался къ ея ногамъ. Въ эту минуту мадамъ Бувье показалась и порог:

— Ахъ! какъ карошо! воскликнула она въ припадк неподдльнаго негодованія,— Маргаритъ Миколавна воровать!

Семь бдъ — одинъ отвтъ: игуменья подобрала поспшно сахаръ, отнесла его монахин, потомъ съ надеждою задобрить разгнванную мадамъ Бувье возвратилась въ столовую и начала примирительную рчь обычнымъ вступленіемъ:

— Allons donc, madame Bouviers, peut-on se fcher pou des bagatelles semblables? {Ну что, мадамъ Бувье, возможно ли сердиться за подобные пустяки?}

И выслушала обычный отвтъ:

— Oh! Madame est bien libre de disposer de son bien, mai si nous allons de ce train l il ne nous restera bientt ph que la besace. {О! вы въ полномъ прав располагать вашимъ добромъ, но если мы будемъ идти этимъ путемъ у насъ скоро ничего не оставете кром сумы.}

На этотъ разъ не безъ труда была заключена мировая.

Лишь безграничная ея привязанность къ Марь Михайловн могла принудить старушку отказаться отъ латинской обдни и жить среди братіи русскаго монастыря. Въ римской церкви она видла единственный источникъ истины и свта старалась убдить каждаго и даже митрополита московскаго,— когда онъ навщалъ игуменью,— въ непогршимости папы. Митрополита очень забавляли ея краснорчивыя рчи, и Марья Михайловна переводила проповдниц его отвты данные по-русски. Усердная католичка не смущалась неудачею своихъ попытокъ и посл отъзда Филарета говоря обыкновенно:

— Je ne Fai pas convaincu, mais nous en reparlerons encore. {Я его не убдила, но мы еще потолкуемъ.}

Несмотря на ея ворчливость, вс любили мадамъ Бувье за ея честный и открытый нравъ и привыкли видть ея круглую, приземистую фигурку снующую по тропинкамъ монастырскаго двора. Она была необходимою принадлежностію обители возникшей на ея глазахъ, твердо знала вс ея хроники, и часто сестры слушали, утирая слезы, полурусскіе разказы старушки о томъ какъ семи лтній Коля отыскивалъ кости своего отца около полудостроенной церкви и игралъ пулями набранными у подножія батареи.

Разъ прибжала раннимъ утромъ къ Марь Михайловн испуганная монахиня, съ извстіемъ что мадамъ Бувье очень занемогла. Игуменья поспшила къ ней, а между тмъ послала за докторомъ, который прописалъ лкарство, но не скрылъ что надежды на выздоровленіе очень слабы. Сама больная чувствовала приближеніе смерти и спросила нельзя ли выписать изъ Москвы католическаго священника. За нимъ поскакали немедленно, но въ то время не было еще желзныхъ дорогъ и пришлось его ждать цлыхъ двое сутокъ. Наконецъ онъ пріхалъ къ великой радости доброй француженки, которая поторопилась исповдаться и пріобщиться. Онъ долго съ ней бесдовалъ и старался ее приготовить къ тяжкому переходу отъ жизни къ смерти. Посл его отъзда она сказала слабымъ голосомъ:

— Maintenant je suis tranquille. {Теперь я покойна.}

Марья Михайловна нагнулась къ ней, и умирающая обвила ея шею своими блдными руками. Об женщины плакали молча. Наконецъ старушка промолвила:

— N’oubliez pas que mes mille roubles sont pour l’huile la lampe… l, pr&egrave,s de sa tombe. {Не забудьте что мои тысячу рублей на масло для лампады, тамъ, около его могилы.}

На другой день Марья Михайловна молилась около тла врной своей подруги наряженной въ праздничное платье, между тмъ какъ рыли могилу около тополей посаженныхъ Колей.

XXV.

Видъ этой свжей могилы наполнялъ тоской сердце Марьи Михайловны. Въ доброй старушк посвятившей ей всю жизнь она любила не одно только преданное сердце, но и живое воспоминаніе всего что ей было дорого, и новая утрата разшевелила въ ея душ все былое горе. Приняться немедленно за занятія она не могла, однако дневныя событія отрывали ее насильственно отъ тяжкихъ думъ. Но съ наступленіемъ ночи самые грустные образы преслдовали ее, и она потеряла совершенно сонъ. Монахини придумали приходить къ ней на ночь и вести между собою бесду, которая развлекла бы ее немного. Марья Михайловна согласилась на ихъ: предложеніе, и лишь только она ложилась въ постель по окончаніи своей вечерней молитвы сестры, въ числ трехъ или четырехъ, являлись съ своими работами, садились на полъ полуотворенной двери спальной, болтали все что имъ приходило на умъ, и игуменья засыпала наконецъ подъ звукъ ихъ говора.

Вс отъ мала до велика старались боле чмъ когда-нибудь выразить ей свою привязанность, и Маргарита Михайлова несмотря на то что погибло для нея безвозвратно въ жизни сознавала что она не одинока, что самая искренняя любовь окружаетъ ее. Приведемъ здсь два случая которые обнаружили вполн чувства монахинь къ игуменьи.

Разъ, во время одного изъ ея путешествій въ Москву, экипажъ ея былъ опрокинутъ, и она сломала лвую руку. Это происшествіе могло дойти въ преувеличенномъ вид до обители и Марья Михайловна пріхавши въ Москву приказала немедленно своей келейниц извстить сестеръ о случившемся и успокоить ихъ насколько возможно. Несмотря на свои страданія она прибавила сама къ письму нсколько строкъ, гд увщевала своихъ ‘птенцовъ’ не слишкомъ горевать, и говорила между прочимъ: ‘надюсь что скоро возвращусь къ вамъ съ кривою рукой, но съ прямымъ сердцемъ’.

Какъ скоро разнеслось по монастырю извстіе что ‘матушка’ сломала руку, вс работы были мгновенно покинуты, монахини сбжались расплаканныя къ казначе и объявили, что идутъ въ Москву. Казначея старалась напрасно отговорить ихъ отъ этого намренія. Он настаивали и на вс ея увщанія отвчали что никто ихъ не остановитъ, и что он уйдутъ сегодня же. Наконецъ она имъ сказала:

— Матушка узжая приказала мн монастырь, а вы меня не слушаетесь, такъ длайте какъ хотите. Но ей необходимъ теперь покой, а если ее слишкомъ огорчитъ и разстроитъ ваше своеволіе, берите это на свою совсть.

На что ни согласились бы монахини изъ страха разстроить или огорчать ‘матушку’? Он отказались отъ задуманнаго плана и общали не выходить изъ должнаго повиновенія. Священникъ былъ приглашенъ отслужить заздравный молебенъ и каждая изъ сестеръ дала обтъ класть ежедневно, до возвращенія Марьи Михайловны, по двнадцати земныхъ поклоновъ.

Въ другой разъ она похала Рождественскимъ постомъ въ Москву навстить больнаго брата, у котораго гостила боле нежели предполагала, и написала монахинямъ что возвратится непремнно къ празднику.

‘Ужь мы давно о ней тосковали, разказывала мн одна изъ нихъ, и словно ожили когда пришло ея письмо. Съ самаго утра ждали мы ее въ сочельникъ. Даже изъ церкви то та то другая побжитъ на батарейку,— вдь оттуда дорога видна: цлый день ее стерегли. Иная старушка вдругъ со слпа крикнетъ: ‘матушка детъ!’ Мы вс бросимся посмотрть: глядь! чужой экипажъ, либо возъ съ кладью. Тутъ ужь вечеръ подошелъ и къ заутрен ударили, а мы идемъ въ церковь и вс пріуныли: праздникъ намъ не въ праздникъ.

Какъ запли: ‘Слава въ вышнихъ Богу’,— и я тоже на клирос пла,— вдругъ матушка въ двери. Остановились мы, розинули рты и смотримъ на нее, а она погрозила намъ чтобы мы какъ должно стояли, а сама пошла на свое мстечко. Ужъ кое-какъ мы заутреню допли, и лишь кончили, бросились къ матушк, словно съ ума отъ радости сошли. Другъ дружку толкаемъ: которую она не успла поцловать, та кричитъ: ‘а меня-то, матушка!’ кто ручки ея ловитъ, а кто на попъ припадетъ и ножки обнимаетъ. А она, родная наша, смется, у самой слезы такъ и текутъ. ‘Вы меня, говоритъ, на части разорвете: успокойтесь, глупыя, вдь ужь я теперь отъ васъ не уду.’

XXVI.

Читатель не составилъ бы себ полнаго понятія о жизни Бородинскихъ отшельницъ еслибы мы не сказали нсколько словъ о распряхъ возникавшихъ иногда между игуменьею и сестрами. Эти распри были неизбжны при вспыльчивости Марьи Михайловны и разнообразіи окружавшихъ ее лицъ, но он носили свой особенный, чисто семейный характеръ, не оставляли ни въ комъ задней мысли или затаенной злобы, и монахини говорятъ до сихъ поръ о нихъ съ чувствомъ которое овладваетъ вами при воспоминаніи о погибшихъ дняхъ дорогого прошлаго.

Не надо забыть что между сестрами были женщины совершенно не развитыя, и въ минуту раздраженія он не отличились отборными выраженіями. Вспыхнетъ, бывало, Марья Михайловна отъ дерзкаго слова и возвыситъ въ свою очередь голосъ. Но дерзкое слово повторится, и выведенная наконецъ изъ терпнья она схватитъ за плечи виновную и толкнетъ ее вонъ изъ дверей. Потомъ она примется ходить взадъ и впередъ по кель, закинувши руки за сливу, что означало въ ней сильное волненіе. Но скоро гнвъ ея остывалъ, и она приказывала позвать провинившуюся сестру.

‘Ты мн нагрубила, говорила она ей, разв не гршно грубить матери? А не мать я вамъ, такъ лучше мн отъ васъ ухать: я не хочу жить между чужихъ.’

Такихъ словъ монахини не могли слышать безъ слезъ, а слезъ Марья Михайловна не могла видть хладнокровно.

‘И себ горя надлала, глупая, и меня въ грхъ ввела, начинала она опять обнимая ее, да полно: не плачь… Разв мн легко когда вы плачете?… Полно же: ты виновата, да и я не права предъ тобою.’

И за семейною ссорой слдовала семейная мировая.

Марья Михайловна дожидалась всегда съ нетерпніемъ весны. Въ одно апрльское утро она увидала съ радостнымъ чувствомъ что снгъ растаявшій почти совершенно отъ ночнаго дождя сошелъ окончательно подъ лучами теплаго солнца, послала свою келейницу сказать монахинямъ чтобъ он очистили немедленно монастырскій дворъ. Черезъ нсколько минутъ она заглянула въ окно: никого не было на двор.

— Что жъ он не идутъ, Серафима? спросила она.

— Я имъ сказывала, матушка: говорятъ что сейчасъ придутъ.

— Поди опять.

Прошло еще полчаса: игуменья начинала терять всякое терпніе. Келейница побжала опять собирать монахинь и возвратилась съ отвтомъ что он придутъ когда уберутся, но теперь имъ недосугъ.

— А! имъ недосугъ! воскликнула Марья Михайловна,— видно я одна сижу руки сложа! Такъ я же сама вымету дворъ.

Она быстро вышла изъ своей келейки, схватила метлу и принялась за работу со всею неловкостью новичка. Между темъ келейница бросилась къ монахинямъ и объявила имъ что ‘матушка дворъ мететъ’.

Сестры пришли въ ужасъ и сбжались со всхъ сторонъ.

— Помилуйте, матушка, говорили он,— что жъ это вы сами?… Мы виноваты, матушка, простите насъ, ради Бога.

Она не отвчала, и метла двигалась быстро, но довольно безплодно подъ ея руками.

— Матушка, продолжали монахини плачевными голосами,— вдь это вы насъ срамите… ужь вы лучше чмъ другимъ извольте васъ наказать за нашу глупость.

— Такъ-то вы меня любите, заговорила вдругъ Марья Михайловна,— такъ-то вы меня бережете на старости лтъ?… Подите, Богъ съ вами… вы мн не нужны.

И она продолжала махать вправо и влво метлою зацпляя то за кустъ то за дерево, но черезъ нсколько минутъ разсмялась, и бросила ее на дорожку.

Случалось, хотя весьма рдко, что она наказывала монахинь: иныхъ ставила на поклоны, другимъ придумывала наказанія сообразныя съ виною и обстоятельствами. Разъ одна на сестеръ ушла въ лсъ за орхами не спросивши ея позволенія и отвчала дерзко когда игуменья побранила ее.

— А! ты выдумала еще грубить! воскликнула Марья Михайловна:— такъ знай же что въ продолженіе всего лта ты въ лсъ не пойдешь.

На этотъ разъ она выдержала роль начальницы. Но когда уходили толпою за орхами или ягодами она говорила келейниц:

— Такъ мн жаль бдную Дороею! только простить ее не могу: она мн при всхъ нагрубила. Какой же примръ другимъ? А ты возьми чаю и сахару и отнеси ей, будто отъ себя. Сохрани тебя Богъ сказать что я ей послала.

Но Марья Михайловна знала что вс эти женщины, не исключая и тхъ которыя забывались иногда предъ нею, горячо ее любятъ и усердно молятся за нее, и тепло было у нея на сердц.

XXVII.

Она уже давно, по слабости здоровья, должна была отказаться отъ общей трапезы, однако, по праздничнымъ дни обдала съ сестрами, къ великой ихъ радости. Въ трапезной зал, гд она садилась хозяйкою дома и матерью семейства можно видть и теперь написанный масляными красками портретъ покойной игуменьи. Наморщенныя ея черты поражаютъ необыкновенною худобой, развивающаяся водяная, которая свела ее въ могилу, придала глазамъ стеклянный оттнокъ, цвтъ лица безжизненный. Одна рука держитъ посохъ, другой ниспадаютъ четки. На той же стн поясной портретъ Александра Алексевича, который напоминаетъ своей красотой героевъ романовъ его времени. Шинель наброшенъ на мундирный сюртукъ, Георгіевскій крестъ блеститъ въ петлиц, золотистые волосы оттняютъ открытый лобъ, задумчиво склонилась на руку голова, и грустная дума свтится въ карихъ глазахъ.

У входа трапезы написаны крупными буквами по приказанію Маріи Михайловны два стиха изъ Апостола. Въ ихъ выбор рзко высказывается ея характеръ:

‘Души ваши очистивши въ послушаніи истины духомъ, въ братолюбіи нелицемрно, отъ чиста сердца другъ друга любите прилежна.’

‘И аще раздамъ вся имнія моя, и аще предамъ тло и во еже жещи е, любве же не имамъ, никая польза мы есть.’

Зимнія кельи Марьи Михайловны состояли изъ трехъ комнатъ выходящихъ въ корридоръ: столовая, маленькая спальня и небольшая гостинная или красная комната, такъ называемая потому что около стнъ стояли диваны обтянутые красою шерстяною матеріей {Эту комнату думаютъ превратить въ библіотеку.}. Сюда собирались поочередно посл вечернихъ правилъ около двадцати монахинь: большаго числа постителей красная комната вмстить не могла. Старшимъ уступали диваны и кресла, а для младшихъ былъ разостланъ на полу коверъ, и он оспаривали другъ у дружки право сидть ‘около матушкиныхъ ногъ’. Иногда одна изъ сестеръ читала вслухъ книгу духовнаго содержанія, и чтеніе было часто прерываемо замчаніями или вопросами, да которые возражала игуменья. Но когда постительницы казались мало расположены къ духовнымъ преніямъ, завязывался разговоръ, иногда веселый, иногда боле или мене серіозный. Марія Михайловна любила эти бесды, которыя сближали сестеръ и другъ съ другомъ и съ ней, и гд каждая говорила не стсняясь все что ей приходило на умъ. Одна разказывала сонъ приснившійся ей, другая содержаніе письма полученнаго изъ дома. Вс работали болтая, игуменья вязала шелковый шнурочекъ предназначенный для образковъ которыми одляла бородинскихъ постителей. Она увлекалась иногда собственными воспоминаніями и разказывала какое-нибудь событіе изъ своей жизни. Тогда водворялась въ комнат ненарушимы тишина, замедлялись въ рукахъ спицы и иглы, работницы опускали, наконецъ, на колни шитье и вязанье и слушали съ возрастающимъ вниманіемъ.

Вдругъ показывалось въ дверяхъ доброе, смугловатое лицо монахини, которой было поручено хозяйство посл кончины мадамъ Бувье. Вс звали ее въ монастыр: ‘Маша одесская’. Она приносила моченыхъ яблоковъ или пряниковъ, или наконецъ, за неимніемъ другаго угощенія, нарзанные ломти благо хлба. И при этомъ незатйливомъ угощеніи скоро проходили долгіе зимніе вечера въ маленькой келейк скромно освщенной двумя стеариновыми свчами, и много сладкихъ впечатлній оставили въ памяти сестеръ эти семейныя бесды.

XXVIII.

Протекло четверть вка съ тхъ поръ какъ Марія Михайловна поселилась на Бородинскомъ пол. Время и жизнь не пощадили ея. Она сильно сгорбилась, посохъ сталъ необходимою для нея опорой, и медленная походка изобличала усталость и страданіе. Лишь въ минуты душевнаго волненія, въ ослабвшемъ голос звучали прежнія струны, потухшій взоръ загорался огнемъ, и порывистыя движенія обнаруживали горячія чувства не вымиравшія въ ея сердц. Ей минуло семьдесятъ два года, и въ ея груди развивалась водяная.

Но Марія Михайловна боролась до послдней минуты противъ старости и недуга, она продолжала вести дятельную переписку, занималась неусыпно монастырскими длами и оказывала ту же заботливость своимъ духовнымъ дочерямъ. Разъ, — это было въ холодный зимній вечеръ,— ей доложили что одна изъ монахинь очень занемогла и пришла въ такой испугъ что попросила немедленно священника. Марія Михайловна сильно страдала сама, но объявила однако что пойдетъ къ больной. Сестры упрашивали ее поберечь себя и не выходить изъ теплой кельи, прибавляя что на двор подымается метель.

— Или вы совсмъ съ ума сошли! отвчала игуменья,— бдная Поликсена можетъ-быть въ опасности, а я не утшу ее ласковымъ словомъ и не помолюсь съ нею, потому что на двор метель!

Она поднялась черезъ силу, съ креселъ, потребовала теплыя одежды, и ее повели подъ руки черезъ монастырскій дворъ, освщая по возможности дорогу фонаремъ. Ея появленіе сильно обрадовало больную, которая привстала на постели и цловала ея руки. Марія Михайловна благословила ее, ободрила своею кроткою рчью, дождалась священника, который пришелъ съ Дарами, читала молитвы во время пріобщенія Святыхъ Таинъ, и ушла къ себ лишь когда убдилась что Поликсена совершенно успокоилась.

Съ прежнимъ ея заботамъ прибавилась новая: братія умножилась до двухсотъ человкъ и церкви были слишкомъ тсны чтобы вмстить столько молящихся во время службы. Необходимо было соорудить новый храмъ: онъ былъ заложенъ въ 1851 году и посвященъ Владимірской Божіей Матери, какъ новый памятникъ Бородинской битвы. {Владимірскую празднуютъ 26го августа.} Объ этомъ храм игуменья давно уже мечтала. Въ продолженіе зимы она занималась приготовленіемъ матеріаловъ для постройки, сводила счеты, прикидывала смты, толковала съ подрядчиками, и хлопотала несмотря на постепенный упадокъ силъ. Она какъ бы желала чтобы не пропалъ единый день изъ немногихъ которые ей суждено было провести еще на земл.

Опасность своего положенія игуменья сознавала вполн и принимала вс мры чтобы смерть не застала ее врасплохъ. Она сожгла письма родныхъ и друзей и поручила одной изъ своихъ келейницъ, къ которой имла большое довріе, принеся ей завтный портфель съ письмами Александра Алексевича и стихотвореніями посвященными Маргарит Михайловн Нарышкиной. Сжалось ли сердце въ старческой груди при вид этихъ листковъ которые говорили ей о давно погибшей молодости, о счастіи, о любви? Дрогнула ли наморщенная рука бросая ихъ въ огонь? Объ этомъ никто не знаетъ.

Ей хотлось также поклониться въ послдній разъ мощамъ преподобнаго Сергія, къ которому питала особенное чувство уваженія и вры. Но подходилъ уже мартъ, тающій снгъ испортилъ совершенно дорогу и вс увряли что дохать до Лавры нтъ никакой возможности. Пришлось Марь Михайловн отложить свою поздку до лтняго пути. Она уступила лишь скрпя сердце необходимости: каждый день былъ ей дорогъ. Но въ одно утро она проснулась и приказала своей келейниц приготовить все къ отъзду. Ей приснилось въ эту ночь что она молится въ Троицкомъ собор предъ мощами Сергія, и Радонежскій старецъ вдругъ приподнялся и простеръ къ ней благословляющую руку.

Она разказала свой сонъ и прибавила:

— Какъ ни плоха дорога, я уврена теперь что доду до Лавры.

И дйствительно она дохала до Лавры и сотворила свою послднюю молитву предъ ракой ея основателя.

— Не бывать уже мн у Троицы, говорила она своимъ тамошнимъ знакомымъ:— я пріхала проститься съ ней.

На возвратномъ пути она остановилась въ Москв и пригласила къ себ медика, съ которымъ была давно въ пріятельскихъ отношеніяхъ. Онъ счелъ долгомъ ей сказать что необходимо принять противъ ея болзни самыя энергическія мры и умолялъ не здить дале, а предпринять послдовательное лченіе. Его совтъ она скрыла одинаково отъ родни и отъ Бородинской братіи, но послдовала бы ему можетъ-быть еслибы не получила письма которое заставило ее ускорить свое возвращеніе въ обитель: ей писали что одна изъ сестеръ безнадежно больна, и Марья Михайловна пустилась немедленно въ путь.

XXIX.

Это путешествіе сокрушило окончательно ея силы. Больную, которую торопилась обрадовать своимъ пріздомъ, о не застала уже въ живыхъ, и начиналось отпваніе въ ту минуту когда дв келейницы ввели подъ руки въ церковь утомленную долгимъ путемъ игуменью.

— Какъ взглянули мы на нее, разказываютъ монахини,— намъ показалось что не матушка, а смерть ея вошла во храмъ. Еле передвигала она ноги, лицо опухло, ни кровинки въ немъ не было. Мы вс заплакали, а она подумала что мы плачемъ по покойниц.

Съ этой минуты болзнь пошла быстрымъ ходомъ, и съ каждымъ днемъ усиливалось безпокойство сестеръ. По требованію можайскаго медика былъ выписанъ изъ Москвы врачъ, съ которымъ пріхали также въ монастырь нсколько членовъ семейства Нарышкиныхъ. Игуменья осталась до конца врна своему характеру, она скрывала по возможности свои страданія отъ родныхъ и отъ братіи, и старалась успокоить всхъ. Монахини толпились около нея постоянно, но докторъ просилъ чтобъ удалили ненужныя лица. Сильно опечалились этимъ бдныя сестры: каждой хотлось взглянутъ хоть изрдка на ‘матушку’. Но больная угадывала ихъ горе и придумала чмъ ихъ утшить. Она переходила обыкновенно съ утра изъ своей спальной въ Красную Комнату, садилась около запертой стеклянной двери ведущей въ ‘слушательную’, гд сестры ожидали толпой ея появленія. Они слдили изъ-за двери за ея дремотою и за каждымъ ея движеніемъ, съ боле или мене грустными лицами, смотря по перемн какую замчали въ ней. Съ утра до ночи ‘слушательная’ не пустла.

Къ исходу поста Марья Михайловна впала въ такое изнеможеніе что не могла уже выходить изъ спальной, и келейницы читали ей поочередно молитвы и Евангеліе. Однако въ Свтлое Воскресенье она вошла въ церковь съ помощью двухъ монахинь и пріобщилась. Всхъ сестеръ она была не въ силахъ принимать въ своей келье, но потребовала къ себ старшихъ и христосовалась съ ними. Знавши какъ грустно прочимъ встртить безъ нея праздникъ и садиться какъ осиротевшимъ дтямъ къ столу у котораго опустло мсто принадлежащее глав семейства, она послала по красному яйцу каждой изъ нихъ и велла имъ сказать что проситъ ихъ не унывать и что присутствуетъ мысленно при ихъ трапез.

Однако внезапная перемна къ лучшему неожиданно обрадовала всхъ. Марья Михайловна какъ будто ожила съ появленіемъ апрльскаго солнца и все ожило около нея. Силы ея настолько возвратились что она принялась опять за занятія, и сестры стали приходить попрежнему въ ея келью, кто за приказаніемъ, кто за совтомъ, кто за утшительнымъ словомъ. Но прошло недли дв, и болзнь обнаружила также внезапно самый безнадежный характеръ. Игуменья поняла это первая и пожелала принять соборованье. Между тмъ какъ приготовляли все къ совершенію обряда она послала сказать испуганной братіи что ‘проситъ соборованья не потому что чувствуетъ себя въ опасности, а чтобы Господь исцлилъ ее ради ихъ’. На другой день она пріобщилась Святыхъ Даровъ и промолвила по окончаніи благодарственныхъ молитвъ:

— Теперь, я вполн принадлежу Богу.

Но ее связывали еще съ землею святыя узы любви которой она согрвала весь окружающій ее міръ, и скоро повстили сестрамъ что ‘матушка’ желаетъ съ ними проститься. Она сидла между двухъ оконъ своей маленькой спальной, въ креслахъ мужа, когда монахини стали входить къ ней по дв за разъ. Одн тихо плакали, другія превозмогали себя, и лишь только мертвенная блдность высказывала тайну ихъ горя. Он становились молча предъ ней на колни, и она благословляла ихъ и говорила каждой задушевное слово на прощаніе. Внутреннее волненіе поддерживало ея нравственныя и физическія силы. Но когда послднія монахини, принявъ ея благословеніе, перешагнули черезъ порогъ комнаты, Марья Михайловна опустила на колни утомленную руку, проводила глазами удалявшихся сестеръ и заплакала.

XXX.

Съ этого дня все приняло въ обители безотрадный, могильный характеръ: ощущалось везд приближеніе смерти. Работы были оставлены и мастерскія пусты. Сестры толпились въ корридор ожидая чтобы вышла изъ спальни келейница и сообщила имъ извстіе о ‘матушк’. Иныя налагали на себя обты, а въ церкви слдовали одинъ за другимъ заздравные молебны ‘о болящей Маріи’.

А Марья Михайловна сидла день и ночь въ своихъ вольтеровскихъ креслахъ, иногда она дремала и находилась, по большей части, въ полусознательномъ состояніи. Но какъ скоро приходила она въ себя, то освдомлялась о братіи и про сила чтобъ Антонія, келейница, которую горячо любила, читала ей вслухъ Евангеліе. {Антонія теперь игуменья въ Алексевскомъ монастыр.}

Разъ показалось игумень что заспорили дв монахини говорившія шепотомъ въ углу ея комнаты:

— Помиритесь, поцлуйтесь, сказала она имъ.

— Матушка, мы не ссорились, отвчали он.

— Для меня…. для меня… повторяла умоляющимъ голосомъ умирающая.

Он поняли что она не ясно сознаетъ что происходить около нея и поцловались чтобъ ее успокоить.

— Спасибо, спасибо, молвила она,— любите другъ друга: живите въ мир.

За два дня до своей кончины она благословила образами бывшихъ при ней родственниковъ и поручила имъ передать отсутствующимъ членамъ семейства предсмертное свое прощаніе. Потомъ она выслала всхъ изъ своей комнаты за исключеніемъ монахини которую особенно любила.

— Исполни мою послднюю просьбу, сказала она ей,— когда меня не станетъ похлопочи о бдномъ чиновник что проситъ о своихъ дтяхъ…. ихъ надо пристроить. Да еще крестьянинъ хотлъ купить рекрутскую квитанцію для сына…. ему могутъ помочь въ Москв. {Монахиня къ которой она обратилась съ этою просьбой была въ такомъ гор посл ея кончины что занемогла сильными нервными припадками. Во время болзни ее постоянно мучила мысль что послдняго желанья матушки она не успла еще исполнить. Оправившись немного она пріхала въ Москву и обратилась ко всмъ которые могли ей помочь: бдное семейство было пристроено и квитанція куплена.}

Насталъ роковой день. Поутру она пріобщилась, выпила чаю, потомъ заснула. Спокойное ея лицо и спокойный сонъ обманули всхъ. Маша Одесская поторопилась сообщить добрую всть монахинямъ стоявшимъ въ корридор.

— Слава Богу, говорила она,— матушк кажется легче: она выкушала чайку и почиваетъ. Шли бы вы обдать.

Въ продолженіе двухъ послднихъ дней никто почти не спалъ и не лъ въ обители, и обрадованныя сестры пошли въ трапезу гд ихъ ожидалъ обдъ.

Пробило три часа на монастырской колокольн когда докторъ вошелъ къ Марь Михайловн, которая все еще спала опустивъ голову на грудь. Пощупавъ у нея пульсъ, онъ слъ въ уголокъ около ея сестры, княгини Голицыной, которой шепнулъ что-то на ухо. Княгиня поблднла, но не отозвалась. Дв келейницы стояли у двери и не спускали глазъ съ ‘матушки’. Не слыхать было въ комнат ни говора, ни шороха. Одни боялись прервать благотворный сонъ, другія боялись нарушить святыню смерти. Прошло около получаса: медикъ всталъ, подошелъ къ игумень, пощупалъ опять пульсъ, провелъ рукою по холодвшему лицу и промолвилъ вполголоса:

— Скончалась.

Княгиян Голицына бросилась, вся въ слезахъ, на шею Антоніи, которая оттолкнула ее, подбжала къ умершей, схватила ее за плечи и закричала:

— Матушка! матушка! что съ вами?…

Но въ комнат поднялась суматоха: докторъ отворилъ дверь и звалъ громко сестеръ…. Кто-то взялъ за руку Антонію и вывелъ ее въ корридоръ. {Марья Михайловна скончалась 29го апрля 1852 года.}

XXXII.

Между тмъ монахини вышли съ повеселвшими лицами изъ трапезы. Одн поспшили взглянуть на покинутыя работы, другія услись около самоваровъ или остановились небольшими группами на двор и повряли другъ дружк свои надежды: ‘можетъ и въ самомъ дл Господь услышалъ ихъ обтныя молитвы и матушка поправится.’ Вдругъ зазвучалъ протяжно колоколъ, и вс вздрогнули словно ужаленныя. Двнадцать заунывныхъ ударовъ разлились по воздуху, и имъ въ отвтъ послышались рыданія со всхъ концовъ обители.

XXXIII.

Шесть сутокъ простояло тло Маріи въ Филаретовской церкви. На монастырскомъ двор толпились крестьяне пришедшіе изъ ближнихъ и отдаленныхъ селъ поклониться праху. Священники не успвали отправлять паннихидъ, и на бюро, гд происходила свчная продажа сыпались мдныя деньги каждый хотлъ поставить свчу предъ иконою за упокой ‘ея душеньки’. Въ Спасскомъ храм были разобраны плиты надъ гробомъ Николая Тучкова, и около него вымрено мсто для другаго еще гроба.

Сестрамъ хотлось послужить въ послдній разъ ‘матушк’ и уложить ее въ могилу подъ звуки стройнаго хора. Погребальную обдню он пропли на славу, но когда отпваніе началось, задрожали голоса и повторились т скорбныя сцены которыя случается видть на похоронахъ матери семейства. Со многими монахинями сдлалась дурнота, ихъ вынесли изъ церкви, вмсто клирнаго пнья раздался у гробы громкій плачъ, и священники одни довершили отпванье.

Т. ТОЛЫЧОВА.

‘Русскій Встникъ’, No 9, 1874

СПАСО-БОРОДИНСКІЙ МОНАСТЫРЬ И ЕГО ОСНОВАТЕЛЬНИЦА

Читайте также: