Г. Д. Гребенщиков
Современное распятие
Из цикла очерков ‘Гонец’
Современное распятие, Гребенщиков Георгий Дмитриевич, Год: 1928
Время на прочтение: 5 минут(ы)
В один большой, с мировой славою город, приехал мировой известный философ и поэт, кажется из Индии или из таинственной северо-монгольской Шамбалы.
Как водится в культурных странах — к знаменитому поэту прежде всего явилось множество корреспондентов, представителей различных стран и каждый из них спешил задать такой вопрос, на который бы философ затруднился дать ответ.
Но философ отвечал на все вопросы в свою очередь вопросами, и получалось так, что ни один корреспондент не мог ему ответить.
Тогда один, наиболее невежливый, желая сконфузить мудреца, сказал:
— Чем можете вы доказать, что человека создал Бог, когда доказано наукой, что человек произошел от обезьяны?
Философ улыбнулся и ответил вопросом:
— Но могла ли обезьяна и ее потомки создать Бога?
Корреспонденты были смущены.
Тогда второй из неучтивых журналистов насмешливо спросил:
— А знаете ли вы, что в нашей стране произведен опыт скрещивания человека с обезьяной?
— Да, я слыхал об этом очень прискорбном научном открытии. Но представляете ли вы, какие могут быть последствия от этого открытия?
Все слушавшие промолчали.
Философ продолжал:
— Когда появятся новые потомки от настоящей обезьяны и так называемого человека — кто может поручится, что этот новый род не будет более плодовитым и не вытеснит истинный род человеческий? Находите ли вы после этого, что ваша наука и ваша страна прогрессируют?
Никто на это ничего не мог ответить.
И третий неучтивый человек сказал:
— Чем вы докажете, что существует Бог?
Философ улыбнулся и ответил:
— Был один доктор-хирург, признававший богом только разум человеческий. Однажды у него на руках умер гениальный человек. Доктор вскрыл мозг гения и не нашел там никаких признаков разума. Можете ли вы сказать, что разума не существует? Снова промолчали вопрошавшие.
Но еще нашелся дерзкий и сказал:
— Скажите: можете вы именем вашего Бога творить чудеса?
Чудо есть каждое движение былинки, все вас окружающее есть чудо из чудес, и лишь потомство обезьян этого не видит.
Тогда все закричали с возмущением:
— Вы нас все-таки уподобляете потомству обезьян!
— Нет, это вы себя уподобляете. Я же считаю вас людьми, достойными божественного понимания.
Но все корреспонденты в шуме собственных протестов не расслышали последних слов философа и в негодовании покинули гостиницу.
На завтра же во всех газетах, во всем мире, появились многочисленные интервью, фельетоны и статьи, полные искажений и нелепых толкований, прибавлений и измышлений о словах поэта.
Некоторые же из самых озорных газет напечатали большими буквами ужасные разоблачения, на которые только способно даровитое сословие журналистов. Там повторялось, что поэт имеет десять незаконных жен (страна в которой он остановился, имела очень целомудренные законы), что у поэта где-то в Азии свиной завод, что он играет на бирже, и не очень чисто в карты, что он был где-то судим за фабрикацию фальшивых денег и, наконец, что поэт этот не настоящий, а самозванец…
Разумеется, если бы не было последнего сенсационного известия о самозванстве, весь мир поголовно должен был бы провалиться в пламень ада немедленно. Так во всем мире до сих пор оставался незапятнанным только именно этот единственный человек. Все остальные из немногих великих людей были разоблачены и опозорены в предыдущие годы. Но мир не провалился именно потому, что в нем все-таки существовало несколько святых людей, а может быть и потому, что на сцену во время явилась полиция. Полиция арестовала поэта, и хотя не нашла за ним ни одного из взведенных на него проступков, все-таки, на всякий случай, водворила его в дом умалишенных.
И вот здесь-то, среди заключенных, мудрец понял, что он допустил огромную ошибку. Ему не следовало выносить на суд людей свои сокровенные мысли. Но как всякий истинный мудрец, он решил свою ошибку обратить на благо все того же замечательного человечества. Воспользовавшись версией о самозванстве, он стал доказывать, что он действительно не тот поэт, за которого себя выдавал, а лишь воспользовался именем великого поэта. Более того: хотя все указанные в газетах обвинения не доказаны, но он сам чистосердечно признается в них, и совершал их не столько по нужде, сколько из спортивного честолюбия, так как он, дескать, простой искатель приключений из сословия парикмахеров.
Конечно, в газетах появились новые сенсационные статьи. На этот раз в тюрьму к нему явилось еще большее количество корреспондентов, среди которых множество чувствительных женщин, членов человеколюбивых обществ, и все единодушно признали, что в лице арестованного погибает талантливейший человек. Явились предприимчивые люди, которые нашли хороший случай сделать на этом человеке деньги и показывать его за хорошую плату сначала в водевильных театрах, а потом заключили с ним выгодный контракт в кино…
Во всех газетах появились превосходные статьи и лучшие его портреты. Множество бедных людей имели случай заработать на нем деньги. Самое же главное — нашелся сметливый гражданин, который, за хорошие проценты, дал поэту новую идею: разучить пятиминутный номер, в котором он должен изображать настоящего поэта-мудреца, беседующего с пришедшими к нему грешниками. Мудрец согласился и на это и роль истинного мудреца исполнял бесподобно. Номер этот так понравился широкой публике, что и до сих пор не сходит со сцены, вызвав массовое подражание.
Номер этот заканчивается следующей картиной.
Одетый в шутовской, ярко расцвеченный наряд, который должен изображать наряд тибетского ламы, с прилепленной длинной, лохматой, грязной льняной бородой, поэт садился на бутафорский обрыв над пропастью. На дне пропасти в темноте утопал переполненный теплой человечиною зрительный зал. Зал в темноте переставал дышать, когда к поэту выходил из леса бездомный лесной душегуб и хриплым, страшным голосом требовал спасения своей погубленной души.
— ‘Я убил тысячу невинных душ, — вращая страшными глазами куражился лесной разбойник, и размахивал перед лицом согбенного старца фальшивыми орудиями преступления. — Если ты не скажешь мне, как спасти мне душу — я прибавлю к своей тысяче еще одну!’.
Еле слышными словами отвечал ему мудрец:
— Несчастный! Ты убил только одну душу — свою. И ты познал, как бесцветен стал ум и как ушла твоя радость…
Пропасть зрительного зала наполнялась глухим рычанием потревоженного зверинца: там одобрили ответ всеобщим смехом.
Тогда мудрец в смешной одежде, с шутовской бородой поворачивался к зрительному залу и при мертвой тишине с глубокой тоской и со слезами в голосе провозглашал чуть слышно:
— О, горе, горе тебе род коварный и неверный. Истинно говорю вам: отраднее будет на земле Содомской и Гоморской в день суда, нежели городу сему.
Он поворачивался и уходил под всеобщий смех, неистовые рукоплескания и клики: браво, браво, браво!
Так триумф его рос с каждым днем и театры, в которых выступал поэт в своей пятиминутной роли, быстро стали обогащаться.
Но вот однажды, после того, как опустился занавес, в уборную поэта постучалась бедно одетая худая женщина. Ее не хотели пропустить к знаменитому артисту, но она сказала преграждавшим ей путь, что она сестра его, что много лет его искала и вот случайно узнала его из зрительного зала и умоляет пропустить ее.
Когда ее впустили и она увидела поэта сидящим в глубокой задумчивости, она упала на колени.
— Зачем, зачем ты позволяешь толпе этой позорить имя человеческое? Зачем ты снова не уйдешь в пустыню, где напитал свой разум мудростью?..
Поэт поднял женщину и, заглянув в горящие мольбой глаза ее, увидел в них смотрящую на него из глубины тысячелетий любовь бессмертной материнской скорби и все понял и сказал:
— О, мать моя, Рахиль великая!.. Не для праведников, но для грешников я послан в город сей… И сладостно мне еженощное распятие мое во имя несовершенных радостей сих обреченных на погибель… Но верю и надеюсь: час прозрения настанет и многие из них увидят Радость истинного воскрешения из мертвых, и будут спасены их, тлеющие души.
И низко поклонившись женщине, сказал ей:
— Благослови меня даже на самое позорное служение людям во имя воскрешения всеобъемлющего, все очищающего света любви.
И сердцем материнства женщина почуяла еще неведомую радость и благословила мудреца на дальнейшее позорное и всенародное распятие…
Конечно, я не знаю, как воспримете вы все написанное мною, но думаю, что основные законы жизни одинаковы и, как в физическом законе, требуют осторожного и умелого общения с элементами. Неправильное соединение дает иногда скверный взрыв. И напротив, знание в обращении с элементами может дать гармонию во всем. Так получаются составы ароматов, радужные сочетания красок и действенная сила энергии.
У вас там, мне кажется, не хватает молодости. Даже юношество ваше слишком быстро хмурится и старится. А между тем, столько радости ждет впереди всю юную Россию и Сибирь. Если б только вы более улыбчиво и более приветливо воспринимали познавание смысла жизни! Без этого, мой друг, нельзя и не для чего жить на свете. Да и зачем же Человеку добровольно унижать себя, когда его ожидают такие светозарные возможности. Ведь мы же это знаем, твердо знаем, черпая знания из точных наук и открытий.
В довершении моего разросшегося к вам послания я позволю себе рассказать вам одну чудесную легенду, которая должна бы лечь в основу всех истинных подвижников Культуры и Знания.