Современное искусство, Ремезов Митрофан Нилович, Год: 1891 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.

Малый театръ: Жизнь Илимова, будничная драма въ 5-ти картинахъ B. С. Лихачева, Осколки минувшаго, комедія въ 5-ти дйствіяхъ И. Н. Ге.— Театръ Корша: Черезъ пороги къ счастью, комедія въ 4-хъ дйствіяхъ И. Н. Ладыженскаго.

6 сентября на сцен Малаго театра шла первая новая пьеса ныншняго сезона Жизнь Илимова, будничная драма въ 5-ти картинахъ (какъ значится на афиш), соч. B. С. Лихачева. Почему ‘будничная драма’? Бываютъ разв и ‘праздничныя’ драмы? По какимъ признакамъ отличить ‘будничную’ драму отъ другихъ драмъ, не рекомендованныхъ авторомъ особенною характеристикой? На эти вопросы мы отвтить не умемъ. Въ театральныхъ управленіяхъ существуетъ дленіе пьесъ на ‘будничныя’ и ‘праздничныя’, и тамъ весьма ясно опредлены признаки тхъ и другихъ: пьеса нравится публик и длаетъ хорошіе сборы, ее даютъ въ будни, и остается она ‘будничною’ до тхъ поръ, пока привлекаетъ много зрителей, не иметъ пьеса успха, ее очень скоро переводятъ въ разрядъ ‘праздничныхъ’, а потопъ сдаютъ въ архивъ. Въ этомъ смысл драма г. Лихачева не оправдала наименованія, даннаго ей авторомъ, и сдлалась ‘праздничною’. Произошло это по весьма простой причин,— потому, что въ пьес не оказалось въ наличности никакой драмы. Это рядъ сценъ изъ мелко-чиновничьяго быта, многія изъ нихъ написаны очень живо и врно, почти фотографически. Въ общемъ это, пожалуй, очень занимательно, какъ полдюжины жанровыхъ картинокъ. Но докончилась жизнь Илимова, и у зрителя тотчасъ пропадаетъ всякій интересъ къ мелочамъ, изъ которыхъ слагалось существованіе этого болзненно-раздражительнаго бухгалтера. къ нему не остается даже настоящаго сочувствія. Жаль, конечно, честнаго чиновника, но… ему, право, лучше, что онъ померъ какъ разъ въ тотъ моментъ, когда могла начаться драма. къ тому же, я во всхъ достигшихъ его житейскихъ непріятностяхъ виноватъ никто другой, какъ онъ самъ. Въ первомъ дйствіи, происходящемъ въ буфет того управленія, въ которомъ Климовъ (г. Горевъ) служитъ помощникомъ бухгалтера, мы уже видимъ, что онъ человкъ нервный, несдержанный, неуживчивый и строптивый. Мы узнаемъ отчасти и причину его нервности. Пріятель Илимова, Багрецовъ (г. Ленскій), не кончившій курса студентъ медикъ, сообщаетъ намъ, что Илимовъ давно страдаетъ порокомъ сердца, что ему нужно избгать волненій и беречь себя. А Илимовъ, какъ это всегда бываетъ съ больными людьми, волнуется изъ-за серьезныхъ вещей изъ-за пустяковъ. На бду еще, онъ влюбленъ въ Людмилу Аболтину (г-жа Уманецъ-Райская), дочь Платониды Марковны (г-жа Садовская), содержательницы буфета. Эта Людмила — настоящая ‘буфетная барышня’,— совершенно неразвитая, за то очень разбитная и неустрашимая. Всякій проходящій можетъ ее по плечику потрепать, взять за локотокъ, за талію и, при случа, одинъ на одинъ чмокнуть въ щечку, въ шейку, въ губки. Въ числ другихъ продлывалъ то же и Илимовъ, только, увлекшись, зашелъ или былъ заведенъ предусмотрительною двицей подальше, чмъ другіе, и попалъ въ такое положеніе, когда честному человку не остается ничего иного, какъ жениться, не разбирая уже, насколько эта барышня способна быть подходящею для него подругой жизни. Илимовъ, однако же, разбираетъ это, понимаетъ, что попалъ въ скверное положеніе, мучается и всячески отсрочиваетъ ршительное объясненіе съ матерью Людмилы, несмотря на настоятельныя требованія двушки. Такое отвиливаніе, хотя бы и на время только, не привлекаетъ нашихъ симпатій къ помощнику бухгалтера, громящему сослуживцевъ съ высоты своей непререкаемой честности. Развязка наступаетъ скоре, чмъ предполагалъ Илимовъ. За Людмилой, отъ нечего длать, приволакивается мелкій чиновничекъ, пролаза Шленкъ (г. Багровъ). Онъ застаетъ ее въ буфет одну, болтаетъ ей обычный вздоръ, какой болтаютъ вс молодые чиновники бойкимъ буфетчицамъ, чмокаетъ въ щечку и шейку, хочетъ и въ губки чмокнуть… Въ это время отворяется дверь и входитъ Илимовъ. Находчивая двица начинаетъ отбиваться отъ Шленка, кричитъ, разыгрываетъ оскорбленную скромность. Илимовъ бросается на Шленка и треплетъ его за уши. На шумъ сбгаются люди, требуютъ объясненія. Илимовъ вынужденъ сказать, что вступился за оскорбленную невсту. Родные Людмилы въ полномъ восторг. Во второмъ дйствіи, ‘черезъ нсколько лтъ’, авторъ показываетъ намъ нсколько сценъ домашней неурядицы, сдлавшейся,— надо полагать,— уже давно хроническою въ общей квартир Илиновыхъ и Аболтиныхъ. Сцены написаны превосходно, но для хода пьесы сн не имютъ никакого значенія. Сожительствуютъ въ тсномъ общеніи дв чужія семьи, и об препротивныя,и воюютъ безпрерывно изъ-за всякой ничтожной дряни. Какъ ни похожи эти сцены на дйствительность, же же занимать ими цлый актъ совсмъ не слдовало. И опять-таки личность героя пьесы Илимова не вызываетъ въ насъ ни малйшаго сочувствія. Онъ, просто, жалкій человкъ, придавленный двумя негодными семьями и не имющій силы выкарабкаться изъ-подъ нелпаго гнета, который самъ же онъ на себя навалилъ. Тутъ намъ совершенно непонятно, для чего понадобилось автору выводить на сцену помшанную мать Климова (г-жа Закоркова). Какъ бы то ни было, если Илимовъ могъ прожить ‘нсколько лтъ’ среди такой чепухи, то мы не видимъ достаточныхъ основаній предполагать, что онъ особенно тяготится своимъ положеніемъ. Всякая драма, хотя бы ‘будничная-разбудничная’, обусловливается извстною борьбой человка съ тмъ, что его угнетаетъ, что отравляетъ его существованіе. Со стороны Илимова не замчается ни признака борьбы, ни даже попытки на борьбу. Онъ только безпомощно вопитъ и отчаянно хватается за голову.

Третье дйствіе есть какъ бы продолженіе предшествовавшаго. Чиновничество веселится, танцуетъ и выпиваетъ на имянинахъ у Илимова. Илимовъ утомленъ всею этою сутолокой и гамомъ и идетъ отдохнуть за ширмами. Въ комнату входитъ его жена съ Багрецовымъ. Бывшая ‘буфетная барышня’ грубо заигрываетъ, кокетничаетъ чисто по-буфетному съ пріятелемъ мужа. Въ то время, когда она цлуется съ Багрецовымъ, изъ-за ширмъ выходитъ Илимовъ. Багрецовъ скрывается. Людмила увряетъ мужа, что она только шутила, хочетъ взять его за руку. Онъ такъ ее отталкиваетъ, что Людмила ‘невольно падаетъ на колни и, защищая лицо руками, со страхомъ глядитъ на мужа’. Тотъ, посл нкотораго молчанія, протягиваетъ къ ней руки и говоритъ: ‘Прости меня… если можешь… Прости меня, Людмила’. Людмила встаетъ съ видомъ оскорбленнаго достоинства и заявляетъ, что ‘не все простить можно’. Илимовъ: ‘Что?!’ Людмила: ‘Я прощаю тебя только потому, что ты пьянъ’. Илимовъ нервно хохочетъ и опять ‘схватывается за голову’. И опять-таки этотъ жалкій мужъ не привлекаетъ къ себ нашихъ симпатій. Для него все это можетъ быть неожиданностью,— тмъ хуже для него, мы уже этого давно ожидала и удивлены лишь тмъ, что это случилось ‘черезъ нсколько лтъ’. Но, именно, потому-то, что произошло это черезъ нсколько лтъ, мы и находимъ, что Илимовъ получилъ какъ разъ то, что самъ приготовилъ неумніемъ въ нсколько лтъ уничтожить въ молоденькой жен ея ‘буфетныхъ’ повадокъ. Мы не говоримъ, что это легко было сдлать, мы не знаемъ даже, возможно ли это было, по той простой причин, что не видали ни малйшей попытки со стороны образованнаго и умнаго мужа поднять умственный и нравственный уровень совершенно невоспитанной бабенки. Правда, въ конц втораго дйствія, т.-е. ‘черезъ нсколько лтъ’, Илимовъ читаетъ жен какую-то рацею о семейныхъ драмахъ и о средствахъ избгать таковыхъ. По жена его не понимаетъ, зваетъ, перебиваетъ нжностями и поцлуями, ‘шепчетъ ему на ухо что-то’ такое, отъ чего мужъ разцвтаетъ улыбкой. Приведя супруга такими простыми средствами въ блаженное настроеніе, Людмила выпрашиваетъ у него ‘пять съ полтиной’ на шляпку и, получивши разршеніе ихъ истратить, ‘душитъ мужа объятіями и поцлуями’. Илимовъ доволенъ, и по-дломъ Илимову все то, что съ нимъ случилось и что должно впредь произойти.

Въ четвертомъ дйствіи, по прошествіи еще нсколькихъ лтъ, на сцен канцелярія того же учрежденія, въ которомъ служитъ Илимовъ. Онъ дослужился до должности бухгалтера, тогда какъ Шленкъ состоитъ уже начальникомъ отдленія и, слдовательно, начальникомъ Илимова. Мы пропускаемъ подробности жанровой картины канцелярской жизни. Суть дла въ томъ, что Илимову поручено составить какую-то вдомость. Илимовъ вдомость составилъ, но не такъ, какъ того требуетъ начальникъ отдленія Шленкъ, а какъ ‘считалъ необходимымъ’ самъ Илимовъ. Изъ-за этого происходитъ между ними пререканіе, переходящее въ рзкости, а потомъ прямо въ дерзости со стороны Илимова. На предложеніе передлать вдомость онъ отвчаетъ категорическимъ отказомъ. Шленкъ жалуется управляющему учрежденіемъ. Управляющій предлагаетъ Илимову подать въ отставку. Илимовъ отчитываетъ Шлейку обличительную рчь, грозитъ ‘вывести на свжую воду’, припоминаетъ заданную имъ Шлейку въ первомъ дйствіи трепку, несмотря на то, что между трепкою и сценой въ канцеляріи прошло дважды нсколько лтъ. Такое напоминаніе и при такихъ обстоятельствахъ кажется намъ несвоевременнымъ, неумстнымъ и недостойнымъ порядочнаго человка. Какія дянія Шленка хочетъ ‘выводить на свжую воду’ Илимовъ, мы не знаемъ и находимъ, что разъ эти дянія скверныя, ихъ слдовало обнаружить раньше, потому что они скверныя, а не изъ-за чиновничьей ссоры. Честные люди такъ не поступаютъ. Что же касается ближайшей причины ссоры, то мы думаемъ, что начальникъ вправ требовать отъ подчиненныхъ составленія вдомостей по заданной форм, а не такъ, какъ вздумается каждому подчиненному. Шленкъ только этого и требовалъ отъ Илимова, и требовалъ въ совершенно приличной и мягкой форм. По нашему мннію, Илимовъ ‘взбленился’ и велъ себя такъ, что его и слдовало удалить со службы. Наше сочувствіе было бы на сторон Илимова, если бы онъ возмутился дряннымъ обращеніемъ Шленка съ мелкими чиновниками, прямо вступился бы за человческое достоинство унижаемыхъ и оскорбляемыхъ зазнавшимся карьеристомъ, если бы онъ не грозилъ чмъ-то нехорошимъ, а вступилъ бы съ нимъ въ открытую борьбу и оказался бы въ этой борьб побжденнымъ. По пьес же г. Лихачева выходитъ, что со службы прогнали слишкомъ нервнаго, своенравнаго и строптиваго чиновника, котораго я на самомъ дл нельзя терпть ни въ какомъ правильно функціонирующемъ учрежденіи.

Вся эта исторія кончается въ пятомъ дйствіи тмъ, что жена Илимова возвращается изъ города и всей находящейся въ сбор семь сообщаетъ радостное извстіе: она здила къ Шлепку и упросила его опять принять на службу ея мужа, дать ему на то же жалованье покойное мстечко, созданное для какого то давно умершаго архивнаго старичка. Съ отставкою Илимова всей этой сборной семь грозила нужда, и вс теперь въ восторг, восхваляютъ Людмилу, обращаются къ ея мужу: ‘Благодарите жену-то! Цлуйте ручку! Безъ нея что бы вы длали?’ И Людмила, искренно убжденная въ правот своего дла, говорить мужу: ‘Да, ужь кажется я заслужила. Что-жь не благодаришь-то?’ Илимовъ (вскакиваетъ изступленіи): ‘Вонъ, вонъ! Подлая женщина!… А того… я задушу!’ Илимовъ падаетъ и умираетъ. Въ дом Илимова, кром сумасшедшей матери и тещи, проживаютъ еще на его хлбахъ сестра его Юлія, тунеядствующая барышня (г-жа Яблочкина 2), Кузьма Аболтинъ (г. Садовскій)’, братъ Людмилы, пьяненькій чиновничекъ. Тутъ же толчется дальная родственница Илимова, комическая вдова Мышкина (г-жа Никулина). Основа комизма этой особы состоитъ лишь въ томъ, что она всмъ говоритъ: ‘ахъ, моя душечка’. Въ конц пьесы, для вящаго удрученія Илимова, выводится на сцену шестилтняя дочь Климовыхъ Варя, про которую въ авторской ремарк печатнаго экземпляра сказано: ‘Изъ скоросплокъ, видимо выросла безъ надлежащаго надзора и воспиталась на дурныхъ примрахъ’. Да, это ужь точно, что — ‘видимо’, когда ея папаша нашелъ возможнымъ много лтъ прожить въ какомъ-то мерзкомъ болот. Какой же’ однако, выводъ можетъ сдлать зритель изъ этого ряда фотографій чиновничьяго быта? Ткъ гибнутъ нкоторые образованные чиновники, не имющіе ни силы, ни достаточнаго запаса порядочности, чтобы выбраться изъ грязной трясины, ни достаточнаго душевнаго негодяйства, чтобы благополучно ужиться въ ней. Будь Илимовъ немного похуже, онъ бы ужился, бульонъ немного получше, онъ давнымъ давно крикнулъ бы: ‘вонъ!’ — всей облпившей его дряни и тогда, быть можетъ, не былъ бы вынужденъ кричать: ‘вонъ!’ — своей жен, тогда и его дочь не воспиталась бы ‘недурныхъ примрахъ’. Даже это заключительное ‘вонъ’ закричалъ Илимовъ и жену обозвалъ ‘подлою женщиной’ совсмъ не изъ разумнаго, спокойнаго и горькаго сознанія, что она ‘подлая’,— такою она была все время,— а пришелъ онъ ‘въ изступленіе’ единственно потому, что приревновалъ свою Людмилочку къ ненавистному Шленку. Чего же много ожидалъ Илимовъ отъ женщины, которая ‘шептала ему что-то на ухо’ и ‘душила его объятіями и поцлуями’ за пять съ полтиной? Тогда онъ блаженно улыбался,— ну, вотъ и получи за свои пять съ полтиной! Жизнь Илима‘а — не драма, а любительская фотографія съ дйствительности, Илимовъ — не герой драмы, а экземпляръ, выбранный авторомъ изъ числа плохонькихъ человчковъ изъ категоріи ни то, ни сб. Разыграна пьеса была прекрасно, мы сказали бы — съ отличнйшимъ ансамблемъ, если бы въ общемъ тон не звучалъ крайне непріятнымъ диссонансомъ вчно неизмнный ребячій лепетъ г-жи Яблочкиной 2. На сцен она уже нсколько лтъ’ ей даютъ иногда совсмъ не маленькія и часто очень хорошія роли, а она до сихъ поръ не выучилась даже говорить внятно и толково, какъ надлежитъ взрослой актрис. Г-жа Унанецъ-Райская превосходно исполнила роль. Людмилы, г-жа Садовская, по обыкновенію, создала живое и типическое лицо изъ старухи Аболтиной. Ея игра и характеръ болзненной нервность Илимова, мастерски выраженный г. Горевымъ, производили настоящую иллюзію, давали яркія краски фотографіи, воспроизводили дйствительную жизнь и тмъ сглаживали отсутствіе въ пьес того, что обусловливаетъ, собою житейскую драму.

Осколки минувшаго, комедія въ 5 дйствіяхъ и въ 6 картинахъ, И.Н. Ге, написана ‘на мотивъ изъ повсти’, какъ значится въ афиш, безъ указанія, въ какой повсти взялъ авторъ ‘мотивъ’ для своего произведенія. Намъ уже не разъ приходилось говорить о безцеремонности нкоторыхъ драматурговъ въ дл заимствованій сюжетовъ и мотивовъ. Заимствованіе г. Ге принадлежитъ къ числу самыхъ развязныхъ: онъ, просто-на-просто, передлалъ, врне даже — переписалъ для сцены повсть В. Крестовскаго (Хвощинской-Заіончковской) Въ ожиданіи лучшаго, приставивши къ ней конецъ собственнаго измышленія, что отнюдь не послужило къ украшенію этого произведенія. Повсть Въ ожиданіи лучшаго принадлежитъ къ числу слабйшихъ сочиненій Хвощинской, къ тому же, и самый ‘мотивъ’, положенный писательницей въ основу повсти, оказывается весьма устарвшимъ, не имющимъ никакого значенія въ настоящее время и отчасти утратившимъ даже тотъ смыслъ, который былъ для всхъ ясенъ лтъ тридцать назадъ. Съ тхъ поръ весь складъ ‘барскаго житья’ настолько измнился, что не осталось уже и ‘осколковъ’ отъ такихъ непоколебимо убжденныхъ деспотическихъ барынь, каковы старуха-княгиня, переименованная для чего-то въ комедіи въ генеральшу-вдову Столбину-Десятову. Едва ли гд уцлли и такія приживалки, какъ Аделаида Мяснова (г-жа Владинірова), и такія ‘прихлебательницы’ въ богатыхъ домахъ, какъ Абарова (г-жа Викулина) и ея дочь Полина (г-жа Лешковская). А если бы и нашлось гд-нибудь что-либо похожее, то подобные ‘осколки’ такъ ничтожны, что на жизнь современнаго общества не могутъ оказывать ни малйшаго вліянія. Въ свое время повсть Хвощинской была хотя и не особенно удачнымъ, но живымъ и рзкимъ протестомъ противъ дйствительныхъ золъ, угнетавшихъ и развращавшихъ общество, выросшее на крпостныхъ порядкахъ и погрязшее въ холопств. Теперь это какая-то никому ненужная архивная справка, лишенная всякаго смысла, тмъ, въ особенности, что дйствіе перенесено въ наше самоновйшее время, въ чемъ сомннія быть не можетъ, такъ какъ дйствующія лица говорятъ объ инфлуенц, которой года три назадъ и въ завод не было. Мы не станемъ передавать содержанія пьесы потому, что пять картинъ ея составляютъ почти дословную передачу повсти Въ ожиданіи лучшаго, а остановимся на пятомъ дйствіи, присочиненномъ г. Ге. Въ повсти, какъ извстно, молодая двушка, переигравшая въ опасную игру любви съ гвардейскимъ до въ-и узникомъ, узжаетъ въ Петербургъ и попадаетъ въ разрядъ содержанокъ. Въ комедія генеральша Столбина-Десятова (г-жа Медвдева) хочетъ выгнать изъ дома старуху Абарову и Полину, но, узнавши, что внукъ Столбинъ-Десятовъ обольстилъ двушку общаніемъ жениться, генеральша требуетъ отъ внука, чтобы онъ исполнилъ данное слово, заставляетъ его жениться на соблазненной имъ мелкотравчатой барышн, а за наказаніе ‘ссылаетъ’ ихъ обоихъ въ свою саратовскую деревню. Выходитъ нчто ни съ чмъ несообразное. Если этимъ актомъ деспотизма старой барыни авторъ думалъ доставить ‘торжество добродтели’ и ‘наказать порокъ’, то онъ попалъ совсмъ не туда, куда мтилъ. При такой развязк оказывается, что добродтель торжествуетъ и порокъ карается — только благодаря деспотизму, а безъ вмшательства деспотической власти старухи этого не случилось бы, слдовательно, самодурствующій деспотизмъ генеральши благодтеленъ и прекрасенъ. Такихъ ‘мотивовъ’ въ произведеніяхъ Хвощинской вы не находили. Дале: какая, чья ‘добродтель торжествуетъ’, чей ‘порокъ наказанъ’? Можетъ ли объ этомъ быть рчь, когда тутъ все сплошная дрянь, продукты ‘грязнаго’ времени — и самодурство, и деспотизмъ, и прихлебательство, и такое ‘ожиданіе лучшаго’, кмъ наслдства, кмъ выгоднаго замужства, кмъ безмятежныхъ наслажденій въ адюльтер… Здсь вс гадки, и мы считаемъ совершенно празднымъ вопросъ: какая дрянь тутъ дрянне? Пьеса кончается фразою поручика Столбина-Десятова (передаемъ не текстъ ея, а смыслъ), обращенною къ Полин: ‘Подождемъ, старуха скоро умретъ, мы заполучимъ состояніе и насладимся жизнью въ мру нашихъ вкусовъ… А пока поживемъ и въ деревн’. Неужели г. Ге не понимаетъ, что это сплошная мерзость, и, притомъ, мерзость совсмъ невозможная въ наше время, или, по меньшей мр, ни мало для нашего времени не характерная? Мы отнюдь, не хотимъ сказать, что въ наше время ‘все идетъ къ лучшему въ наилучшемъ изъ міровъ’. Но мы крпко утверждаемъ, что всякому времени довлетъ его злоба. Въ то время, когда появилось на свтъ Въ ожиданіи лучшаго, были свои мерзости, которыхъ нтъ теперь, а въ настоящее время есть новыя, свои мерзости, о которыхъ тогда и понятія не имли, какъ объ инфлуенц. Дло литературы и сцены — раскрывать и отмчать явленія настоящей жизни, если у писателя не хватаетъ способности заглянуть хотя бы немножко впередъ. Справка изъ минувшаго или изъ давно минувшаго тогда только иметъ значеніе и смыслъ, когда она такъ или иначе можетъ служить къ разъясненію настоящаго или къ какому-либо указанію въ будущемъ. И совсмъ не дло сцены и литературы вытаскивать изъ архивовъ безвозвратно отжившее и не имющее никакого отношенія ни къ настоящему, ни къ будущему. А такова-то, именно, пьеса Осколки минувшаго, и потому она скучна до крайности, какъ всякое ненужное пустословіе ‘на мотивъ’, никого не интересующій.

Въ этой пьес мы въ первый разъ видли на сцен г-жу Нечаеву, только что окончившую курсъ въ московской театральной школ. Г-жа Нечаева исполняла далеко не легкую роль Алексиной, молодой женщины, влюбленной въ офицера Столбина-Десятова (г. Южинъ), и надо отдать справедливость начинающей артистк, она вышла изъ этого испытанія съ большою честью для себя и для учебнаго заведенія, подготовившаго ее къ сценической дятельности. Г-жа Щепкина была очень мила и лишь немного излишне вертлява въ роли Васи, внука генеральши, ‘ученика частнаго пансіона’, очевидно, изъ привилегированныхъ, такъ какъ на ученик форменная фуражка съ краснымъ околышемъ и блыми кантами, врод адъютанской. Основа характера этого ‘маленькаго’ аристократика — смсь родоваго чванства съ очень рано развившеюся жадностью, съ отсутствіемъ всякаго понятія объ истинной честности — прекрасно была передана артисткою, но далеко не такъ удачно переданы ею соединенныя въ этомъ барскомъ юнц благовоспитанность и вншняя приличность съ душевнымъ холопствомъ, ярко сказывающимся въ погон за бабушкинымъ наслдствомъ. Въ изображеніи г-жи Щепкиной Вася выходитъ мальчишкою слишкомъ рзкимъ для барчука, дрессируемаго въ ‘благовоспитательномъ’ заведеніи. Г-жа Лешковская безукоризненно провела роль Поляны, а г-жа Никулина силою своего выдающагося таланта съумла примирить зрителя съ такою противною личностью, какъ мамаша Полины. Г-жа Владимірова изобразила компаньонку генеральши такою особой, какую не пустятъ и въ прихожую сколько-нибудь приличнаго дома. Г. Южинъ, повидимому, очень нехотя игралъ роль поручика Столбина-Десятова, и въ этомъ мы его много винить не можемъ, такъ какъ вся роль-то въ искаженіи г. Ге есть сплошная безсмыслица. Далеко не въ первый разъ намъ приходится высказывать глубокое сожалніе по тому поводу, что наши большіе артисты Малаго театра вынуждены тратить время и силы на негодныя пьесы, исчезающія съ репертуара скоре, чмъ ихъ можно разучить и поставить.

Появленіе на сцен Малаго театра такихъ пьесъ, какъ Осколки минувшаго или въ прошедшемъ году Сестры Саморуковы и Трудная доля, тмъ боле насъ удивляетъ, что четырехъ-актная комедія И. Н. Ладыженскаго, Черезъ пороги къ счастью, не нашла себ мста на казенной сцен и попала въ театръ Корша, само собою разумется, не по особенному желанію автора. Всмъ хорошо извстно, какъ усиленно стремятся писатели поставить свои пьесы на казенныя сцены. Въ томъ ихъ прямая и сугубая выгода, нравственная и матеріальная: во-первыхъ, на казенной сцен всякая пьеса разыгрывается такъ, какъ она не можетъ быть сыграна ни на одной частной сцен, во-вторыхъ, авторъ получаетъ такое вознагражденіе, какого нигд не получитъ. Недаромъ же авторы стараются, не жаля ни хлопотъ, ни расходовъ, пристроивать свои пьесы на казенныя сцены и лишь при окончательной неудач пускаютъ ихъ на частные театры. Мы слышали, что комедія г. Ладыженскаго была принята для Малаго театра еще въ прошломъ году. Если этотъ слухъ справедливъ, то мы ршительно не понимаемъ перемну участи, постигшей эту пьесу. При томъ исполненіи, въ какомъ мы видли ее въ театр Корша, очень трудно судить о достоинствахъ пьесы, тогда какъ малйшіе ея недостатки такъ и лзутъ наружу. Нечего и говорить, кажется, о томъ, насколько игра артистовъ, знаніе ими ролей, тщательная срепетовка и вся вншняя и техническая сторона постановки производятъ извстную иллюзію, сглаживаютъ нкоторые недостатки пьесы, иногда совершенно ихъ скрываютъ отъ зрителей и способствуютъ успху. Мы давно не были въ театр Корша, усвоившемъ себ свой особенный репертуаръ, который можно охарактеризовать однимъ словомъ — ‘пестрый’. Г. Кортъ — человкъ достаточно умудренный опытомъ и, конечно, хорошо знаетъ, что длаетъ. Онъ создалъ свой театръ и съумлъ привлечь въ него, пожалуй, тоже создать, свою публику, вкусы которой ему извстны до тонкости. Каковы эти вкусы и какъ высоко художественное значеніе созданнаго г. Коршемъ, объ этомъ мы говорить не будемъ. ‘Побдителей не судятъ’, а въ своей сфер г. Коршъ, несомннно, ‘побдитель’. И, какъ бы тамъ ни было, пусть развлекается публика лучше ‘пестрымъ’ репертуаромъ драматической сцены, чмъ опереточнымъ калейдоскопомъ съ погремушками. По дло въ томъ, однако, что какимъ бы ‘побдителемъ’ ни былъ антрепренеръ, онъ можетъ только набрать труппу изъ боле или мене талантливыхъ актеровъ. Что же касается тона этой труппы, то онъ вырабатывается репертуаромъ и, въ значительной мр, обычною публикой даннаго театра. При ‘пестромъ’ репертуар, гд всякій фарсъ безъ разбора идетъ рядомъ съ Горе отъ ума и съ комедіями Островскаго, гд всякая нелпость, вызывающая грубый смхъ, принимается публикой наравн, а всего чаще и лучше, чмъ серьезныя и умныя вещи, тонъ всей труппы непремнно понижается и не можетъ не понижаться. Въ трупп г. Корша есть очень Талантливые артисты и недурныя артистки изъ молодыхъ, ‘подававшихъ большія надежды’. И не ихъ вина въ томъ, что подъ вліяніемъ погони за смхотворностью, увеселительною и потому привлекательною для своей публики, одни не могутъ проявить своихъ талантовъ въ ихъ настоящемъ вид, другія перестали ‘подавать надежды’. Досталась имъ для исполненія серьезно задуманная и литературно написанная комедія Черезъ пороги къ счастью, и оказалось, что они не могутъ съ нею справиться. Мстами выходитъ и недурно, да не то, что хотлъ выразить авторъ, въ общемъ же получается смутное впечатлніе, какъ бы отъ чего-то вялаго, не разыграннаго на сцен, а прочитаннаго разными голосами безъ увлеченія, безъ огонька, дающаго пьес жизнь на сцен, и, притомъ, прочитаннаго съ запинками и съ заиканіемъ. Внимательный и привычный зритель чувствуетъ, почти видитъ, что актерамъ не весело играть такую пьесу, что она не вызываетъ въ нихъ одушевленія. Какая доля вины въ этомъ должна пасть на автора и его произведеніе, судить очень трудно, но что въ неуспх пьесы виноваты исполнители, въ этомъ, на нашъ взглядъ, не можетъ быть сомннія.

Г. Ладыженскій взялъ для своей комедіи среду, совсмъ еще не появлявшуюся на нашихъ сценахъ,— среду журналистовъ, цлую редакцію ежедневной газеты. Первое мсто занимаетъ Укромцевъ (г. Людвиговъ), завдующій редакціей. Отвтственнымъ редакторомъ состоитъ другое лицо, издатель, не появляющійся на сцен. Дале идутъ сотрудники и сотрудницы газеты: ‘передовики’, критики, репортеры, хроникеры, фельетонисты, писательница-беллетристка Меньшова (г-жа Глама-Мещерская) я ведущая отдлъ внутреннихъ корреспонденцій Завитаева (г-жа Омутова). Укромцевъ женатъ на дочери богатаго купца Боброва (г. Вязовскій). Роль жены Укромцева играетъ г-жа Журавлева, роль ея тетки купчихи — г-жа Красовская. На развитіе фабулы иметъ большое вліяніе одинъ изъ сотрудниковъ, Грудневъ (г. Ильинскій), человкъ раздражительный, нервный, истрепанный газетною работой. Мы оставляемъ въ сторон вс подробности, характеризующія жизнь и треволненія газетнаго мірка, и коротко передадимъ сущность комедіи. Укромцевъ страстно преданъ своему длу. Свою молодую и очень милую, умную жену онъ любитъ, она его боготворитъ. Но, вслдствіе различія образованія и интересовъ, между ними образуется нкоторая рознь, ведущая за собою замтное охлажденіе со стороны мужа, слишкомъ поглощеннаго своимъ лихорадочно-тревожнымъ дломъ. Положеніе осложняется легкомысленною связью Укромцева съ беллетристкою Меньшовой. Мужъ не захотлъ скрывать этого отъ жены, и супруги ршили разойтись мирно, тихо, безъ сценъ и скандаловъ. Условились такъ, что Укромцевъ удетъ въ Петербургъ, но не тотчасъ же, а черезъ нсколько мсяцевъ. Укромцева пользуется этимъ временемъ для того, чтобы учиться, читать, саморазвиваться при нкоторыхъ указаніяхъ Груднева. Это ей удается настолько, что еще ране отъзда мужа она уже пишетъ и помщаетъ въ его газет статьи, обращающія на себя и на автора общее вниманіе. Разъ вкусивши изъ волшебной чаши знанія и истиннаго прогресса, вчно возбуждающей жажду большаго и никогда не утоляющей, Укромцева совершенно перерождается, становится ровнею своему мужу и, пожалуй, даже нсколько выше его, ибо въ ней, какъ въ женщин и въ новичк, чувство, все-таки, беретъ верхъ надъ холоднымъ разсужденіемъ и придаетъ ея статьямъ такую живость и страстность, которой нтъ уже въ произведеніяхъ людей, истрепанныхъ журнальною работой. Укромцева, попрежнему, любитъ мужа, и силою этой любви, силою новаго очарованія, умственнаго и нравственнаго подъема она вновь привлекаетъ къ себ мужа. Теперь они будутъ работать вмст, длать одно дло, одинаково дорогое обоимъ и связывающее ихъ между собою нравственно сильне всякихъ узъ — любовныхъ, брачныхъ и семейныхъ. Мысль, развиваемая въ комедіи, какъ видитъ читатель, честная, симпатичная, и выражена она г. Ладыженскимъ вполн жизненно, безъ натяжекъ. Не всякая женщина, разумется, способна въ нсколько мсяцевъ получить аттестатъ гражданской зрлости и сдлаться публицистомъ. И не у всякой женщины мужъ писатель и редакторъ. И дло совсмъ не въ томъ, чтобы вс женщины принялись писать статьи ради возстановленія или удержанія любви своихъ супруговъ. Но дло въ томъ, что ‘совтъ да любовь’ супруговъ всего чаще нарушаются не по опредленной вин той или другой стороны, а просто по неимнію какой-либо умственной и нравственной связи, соединяющей супруговъ, почти всегда интеллектуально разрозненныхъ большимъ различіемъ въ ихъ образованіи и воспитаніи, въ широкомъ смысл этого слова, включающемъ въ себ понятіе объ общемъ развитіи. Не мужу спускаться до жены для возстановленія равновсія. Еслибъ онъ и захотлъ это сдлать, то не сможетъ, а если сможетъ, то ничего добраго изъ этого не выйдетъ. Стало быть, жена должна доростать до мужа или, врне, до общечеловческихъ идей свободы личности, права и гуманности,— дающихъ смыслъ жизни мужу и захватывающихъ собою вс его мысли и интересы. Въ комедіи тонко и умно затронуты весьма деликатные мотивы примиренія женщины (жены) съ отступленіями мужчины отъ предписаній строгой морали и примиренія мужчины (жениха) съ неодобряемымъ моралью прошлымъ любимой двушки. Недостатокъ мста препятствуетъ намъ остановиться на этой части комедіи. По той же причин мы вынуждены до слдующей книжки отложить нашъ отзывъ о пьес В. А. Александров Въ неравной борьб, шедшей въ первый разъ 30 сентября въ Маломъ театр.

Ан.

‘Русская Мысль’, кн.X, 1891

СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.

Читайте также: