Современное искусство, Ремезов Митрофан Нилович, Год: 1887 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 13 минут(ы)

Современное искусство.

Малый театръ: Княгиня Курагина, драма И. В. Шпажинскаго, Съ бою! комедія П. Д. Боборыкина.— Выставка картинъ общества любителей художествъ: Пушкинъ на берегу Чернаго моря, Айвазовскаго и Рпина, Ночь на Днпр, Куинджи и др.

Въ истекшею ноябр мсяц на Маломъ театр поставлено дв новыхъ крупныхъ пьесы, крупныхъ по размрамъ, но не по содержанію: Княгиня Курагина, пятиактная драма И. В. Шпажинскаго, и Съ бою, комедія въ четырехъ дйствіяхъ И. Д. Боборыкина. На афиш о представленіи драмы г. Шпажинскаго значится, что дйствіе относится въ восьмидесятымъ годамъ прошлаго вка и что для этой пьесы изготовлены ‘новыя декораціи 2-го, 3-го и 4-го дйствій’ г. Гельцеромъ. Декораціи дйствительно новыя и очень хорошія, костюмы тоже новые и тоже превосходные. Говорятъ, что и мебель пріобртена новая, говорятъ, что постановка пьесы стоила отъ пяти до семи тысячъ рублей. Судя по роскоши постановки, этимъ слухамъ можно поврить, и крупныя цифры никого не удивятъ. Удивительно одно, какъ на плохую пьесу затрачиваются такія большія деньги. На первый разъ публика, конечно, заинтересовалась драмой изъ жизни прошедшаго столтія, столь обильнаго всякими авантюрами и удивительными превращеніями, по вол ‘случая’, пвчихъ, солдатъ и сержантовъ изъ мелкопомстныхъ дворянъ и иныхъ бдняковъ въ свтлйшихъ князей и графовъ, обладателей неисчислимыхъ богатствъ. Публика, естественно, ждала, что въ драм изъ жизни XVIII вка ей и покажутъ XVIII вкъ съ его характерными особенностями, отличающими это почти сказочное время отъ предшествовавшаго и послдующаго столтій. Ничего подобнаго авторъ намъ не показалъ. Какъ разъ то же самое, что имъ изображено въ драм, могло происходить и ране ‘восьмидесятыхъ годовъ прошлаго вка’, и поздне, даже много поздне, вплоть до восьмидесятыхъ годовъ, въ которыхъ мы съ вами, читатель, тянемъ боле или мене скучную жизненную канитель. Если изъять изъ драмы одну не совсмъ благопристойную сцену, переодть актеровъ въ современные костюмы да замнить нсколько изуродованныхъ словъ обыкновенными русскими словами, то сущность дла отъ того не измнится и драма г. Шпажинскаго ничего не потеряетъ, крон париковъ и костюмовъ. Правда, если принять эти аксессуары, тогда въ ней ничего не останется и смотрть ее никто не пойдетъ, да и сана она едва ли бы пошла на сцен. Безъ всякихъ изъятій, только съ перемною костюмовъ и съ малымъ измненіемъ языка, все изображенное авторомъ могло быть отнесено къ текущему столтію вплоть до шестидесятыхъ годовъ, т.-е. до уничтоженія крпостнаго права. За все это время, т.-е. до 60-хъ годовъ и, пожалуй, до нашихъ дней, княгиня Курагина (г-жа Ермолова), племянница князя Трубчевскаго (г. Южинъ), могла быть выдана замужъ за князя Курагина (г. Рыбаковъ) безъ любви съ той и другой стороны, по фамильнымъ разсчетамъ. Князь Курагинъ живетъ въ одномъ дом съ женою, но каждый изъ супруговъ пребываетъ на своей половин, и нтъ имъ никакого дла другъ до друга. Князь кушаетъ,— онъ не гастрономъ, а просто — объдало, пьянствуетъ, безобразничаетъ, травитъ поповъ собаками, развлекается шутами, дурами и крпостнымъ красавицами. Княгиня скучаетъ, вызжаетъ и влюбляется въ флигель-адъютанта графа Аракчина (г. Горевъ). Аракчинъ — сердцедъ и тоже влюбленъ въ княгиню Курагину. А ея вчно пьяный супругъ влюбляется тмъ временемъ въ дочь экономки, ‘барской барыни’, какъ тогда говорили, въ бойкую, хитрую Грушеньку (г-жа Никулина). Барская барыня (г-жа Мердева) разсчитываетъ поживиться на счетъ барина, подставивши ему Грушеньку въ метрессы. Но хитрая двушка не хочетъ ограничиться ненадежною ролью барской фаворитки, она мтитъ выше, норовитъ попасть въ княгини. И вотъ она настроиваетъ обезумвшаго отъ любви и вина князя противъ жены, ведетъ дло такъ, что князь требуетъ развода, ссылаясь на измну княгини и ея почти открытую связь съ графомъ Аракчинымъ. Разводъ состоялся по суду, на основаніи теперешнихъ законовъ о развод, т.-е. съ обвиненіемъ одной стороны въ неврности, въ данномъ случа виновною и опозоренною оказалась княгиня Курагина. Она перезжаетъ на житье въ домъ дяди, князя Трубчевскаго (г. Южинъ). Все общество отъ нея отвертывается,— это въ ‘восьмидесятыхъ годахъ прошлаго вка’,— и единственное утшеніе находитъ въ любви своего графа Аракчина. А тотъ уже усплъ охладть къ разводной барын, влюбился въ ея пріятельницу, княжну Голицынскую (г-жа Порошина), и женится на ней. Княгиня узжаетъ въ деревню, занимается благотворительностью и собирается идти въ монастырь. Графъ Аракчинъ отправился съ молодою женой тоже въ деревню. Дорогой у нихъ сломался экипажъ, и супруги нечаянно попадаютъ въ садъ княгини Курагиной, не зная, въ чью усадьбу проводятъ ихъ слуги княгини. Аракчинъ не догадался спросятъ у нихъ, въ чей домъ они его ведутъ… Очень правдоподобно! Молодая графиня идетъ прогуляться по саду, и графъ лицомъ къ лицу сталкивается съ несчастною, покинутою имъ женщиной. Княгиня убждаетъ его забыть все старое, любить жену и постараться сдлать ее счастливой. Вернувшаяся съ прогулки графиня продлываетъ маленькую сцену ревности. Затмъ молодые супруги благополучно отбываютъ въ дальнйшій путь. А княгиня… собирается идти въ монастырь. Такова фабула пьесы. Передавая ее, мы пропускали нкоторыя вводныя сцены, напримръ: игру въ фанты и минуетъ въ первомъ дйствіи, сцену съ Матрешкой, ‘дурой Курагина’ (г-жа Садовская),— во второмъ, съ Татьяной (г-жа Панова), ‘крпостною двкой кн. Трубчевскаго’, красавицей, купленной старымъ бариномъ для своего крпостнаго гарема, и т. под. Про эту послднюю сцену мы и говорили выше, какъ про излишнюю и не совсмъ пристойную. Столь же непристойною считаемъ мы и сцену во второмъ акт, гд кн. Бурагинъ заводитъ Грушеньку въ свой кабинетъ, изъ котораго она вырывается силой… Безъ этихъ ‘излишествъ’, выражаясь деликатно, можно было легко обойтись, безъ ущерба для пьесы, и, по нашему мннію, обойтись слдовало. Обличеніе крпостныхъ поряровъ мы считаемъ дломъ порядочно запоздалымъ, а обличеніе въ такой форм на сцен находимъ неудобнымъ. Для характеристики нравовъ изображеннаго въ драм времени, отношеніе общества къ княгин Курагиной, разведенной съ мужемъ, много существенне подробностей крпостнаго быта. А именно въ этомъ-то мы и видимъ важную погршность въ пьес г. Шпажинскаго. Въ ней Курагина представлена всми покинутою, изгнанною изъ общества, объ ней даже говорить считается неприличнымъ. Мы же изъ несомннныхъ,’ документальныхъ источниковъ знаемъ совершенно обратное объ обществ того времени. И вотъ доказательство: въ 1779 г. баронесса Екатерина Петровна Строганова, урожденная княжна Трубецкая, супруга Александра Сергевича Строганова, покинула Петербургъ вмст съ Ив. Ник. Корсаковымъ (Римскимъ-Корсаковымъ), ‘случайнымъ’ человкомъ при императриц Екатерин II, и перехала въ Москву, ‘не скрывая передъ свтомъ своей незаконной связи’. Тутъ она ‘со всею подобающею роскошью для Строгановской фамиліи принимала аристократическую публику, вовсе не скрывая своихъ отношеній къ Корсакову’. (Русск. Старина, мартъ 1887 г., стр. 596—509, статья Я. М. Колмакова: Домъ и фамилія гр. Строгановыхъ). Героиня драмы г. Шпажинскаго приходитъ въ ужасъ и негодованіе отъ того, что ея дядя, кн. Трубчевскій, приказываетъ ‘выдрать’ лакея. Это по меньшей степени странно. Откуда могла взяться у княгини Бурагиной такая нжность чувствъ и впечатлительность, когда въ изображаемое время ‘драли’ такихъ княгинь, какъ героиня пьесы, урожденная Трубчевская? А что ихъ пороли, тому доказательствомъ служитъ приведенная нами статья г. Колмакова. Въ ней мы читаемъ: ‘Влюбленные (т.-е. бар. Строганова, урожденная княжна Трубецкая, и Корсаковъ), какъ говорили, были подвергнуты наказанію…’ ‘Разсказы объ очищеніи влюбленныхъ наказаніемъ мы… слышали отъ нкоторыхъ лицъ Строгановской фамиліи’… ‘Впрочемъ, тлесное наказаніе, безъ особаго стсненія, практиковалось во второй половин XVIII вка почасту. Въ особенности этому подвергались барыни, не умвшія держать языкъ за зубами’… ‘Въ то время подобныя истязанія не безчестили истязуемыхъ’… Въ тайной канцелярія Степана Ивановича Шешковскаго, умершаго въ 1794 г., преисправно скли титулованныхъ и не титулованныхъ барынь, женъ вельможъ, а двицъ, фрейлинъ двора императрицы скли, и тоже очень больно, въ самомъ дворц. Въ пьес г. Шпажинскаго нтъ и драмы въ общепринятомъ смысл этого слова. Княгиня Курагина страдаетъ, правда, отъ легкомыслія своего возлюбленнаго, только страданія этого рода никого изъ зрителей не трогаютъ, несмотря на превосходное исполненіе роли г-жею Ермоловой. Г. Горевъ довольно безцвтно сыгралъ роль гр. Аракчина. Г. Рыбаковъ былъ хорошъ въ роли кн. Курагина, особенно хе удачною вышла у него сцена съ княгиней въ третьемъ акт, гд онъ является съ напускныхъ видомъ оскорбленнаго мужа и на каждомъ шагу сбивается съ грознаго тона, обнаруживаетъ всю добродушную безхарактерность русскаго самодура. Лучше же всхъ былъ г. Южинъ въ роли старика кн. Трубчевскаго, важнаго барина, поклонника Вольтера и Дидро, съ чистоазіатскими инстинктами. Въ исполненіи г. Южина этотъ князь является настоящимъ тономъ, хотя сама по себ роль даетъ къ тому далеко не богатый матеріалъ. Мы въ первый разъ видимъ г. Южина въ характерной роли старика и въ первый разъ пришли въ восторгъ отъ его игры, совершенно безукоризненной въ непривычной для него роли. Начиная а грима и кончая самымъ ничтожнымъ движеніемъ, все было обдуманно, каждое слово, каждый жестъ были именно таковы, что иными они какъ будто и быть не могли. Г. Южинъ взялъ эту роль, повидимому, ишь случайно и только потому, что онъ одинъ изъ всей труппы владетъ французскимъ языкомъ настолько хорошо, насколько это требуется пьесой. Очень было бы желательно, чтобы г. Южинъ не ограничился этимъ первымъ опытомъ. Весьма возможно и вроятно, что въ этомъ несомннно даровитомъ артист мы будемъ имть современенъ превосходнаго исполнителя на такія роли, которыхъ теперь играть некому. Но для этого необходимо, чтобы г. Южинъ созналъ свое истинное призваніе, на которомъ его талантъ разовьется и выкажется во всей сил, чего онъ, по нашему мннію, никогда не достигнетъ, если будетъ толочься на одномъ мст въ своихъ теперешнихъ роляхъ. Въ общемъ, какъ въ пьес, такъ и въ исполненіи ея, мы не видали настоящаго ‘екатерининскаго вка’. Вс артисты, за исключеніемъ гг. Южина и Рыбакова, имли видъ ‘святочныхъ ряженыхъ’. Заканчивая отзывъ о пьес г. Шпакивскаго, мы считаемъ необходимымъ отмтить исполненіе г-жею Пановой роди Татьяны, красавицы-двушки, купленной княземъ Трубчевскимъ. Роль крошечная, но сыграна она была восхитительно.

Комедія П. Д. Боборыкина: Съ бою! переноситъ насъ въ современный, но весьма своеобразный міръ Рогожской Таганки, въ этотъ особливый міръ ‘за-яузскій’, гд врованія и обычаи ‘древляго благочестія’ уживаются со всми современными новшествами. Уживаются они, главнымъ образомъ, лишь съ вншностью теперешняго жизненнаго строя, и тмъ интересне взглянуть на правдивую картину удивительной смси французскаго съ безпоповскимъ, или съ бглопоповскимъ. Мы не знаемъ, насколько врна картина, представленная г. Боборыкинымъ, но намъ она кажется во многомъ правдоподобною, хотя я доведенною въ нкоторыхъ чертахъ до каррикатурности. Сюжетъ комедіи весьма несложный: Буриистрова (г-жа Ермолова), купчиха, двушка, владтельница милліоннаго состоянія, влюблена въ графа Голубицкаго (г. Южинъ), писателя-стихотворца, не находящаго издателя для своихъ произведеній. На доставшемся ему посл отца родовомъ имніи столько долговъ, что, за продажею имній, молодому поэту не останется ни рубля. Бурмистрова предлагаетъ графу издать на свой счетъ его стихотворенія, онъ отказывается и, вообще, отклоняетъ вс попытки богатой купчихи такъ или иначе оказать ему помощь деньгами. Въ ея особ и къ ея милліонамъ графъ оказывается совершенно равнодушнымъ. Это, однако же, не мшаетъ зрителю до конца пьесы относиться къ этому господину очень недоврчиво, заподозривать, что онъ, все-таки, прохвостъ и не прочь попользоваться ея капиталами. Бурмистрова окружена своими ‘за-яузскими’, тутъ и Ермидовна (г-жа Медвдева), сваха и повренная всхъ семейныхъ и сердечныхъ тайнъ этого кружка, и Рыбушкина (г-жа Никулина), родственница и пріятельница Бурмистровой, молодая, богатая купчиха, взявшая себ ‘съ бою’ въ мужья красавца-прикащика изъ моднаго магазина, и Ублюдцевъ, ‘книжникъ’ (г. Охотинъ), Синицына (г-жа Потхина), учительница, старая, злая двица, Безмновъ, ‘антикварщикъ’ (г. Музиль). Ермидовна сватаетъ Бурмистровой разныхъ жениховъ. Та слышать не хочетъ ни о какомъ замужств, и Ермиловна, и Рыбушкина предостерегаютъ ее противъ графа, говорятъ: ‘Смотри, доведетъ онъ тебя до градуса!…’ —

Рыбушкина это на себ испытала, красавецъ-прикащикъ ‘довелъ ее до градуса’, женился, обираетъ деньги, кутитъ и пропадаетъ изъ дому по нскольку мсяцевъ. Бурмистрова и сама сознаетъ, что можетъ дойти ‘до градуса’, и, все-таки, узжаетъ въ Петербургъ слдомъ за графомъ. Въ Петербург (2-е дйствіе) она живетъ на дач Рыбушкиной. Тутъ проходить рядъ сценъ, не лишенныхъ комизма, въ особенности благодари игр г-жъ Никулиной, Медвдевой и г. Рыбакова. Нкоторыя сценки представляются намъ рзкими и слегка, чуть-чуть, неприличными, въ общемъ же он проходятъ живо, хотя и не имютъ необходимой связи съ основнымъ ходомъ комедіи. Между прочимъ, тутъ выясняется, что Бурмистрова ршилась пожить въ Петербург, имть ‘салонъ’, принимать ученыхъ, литераторовъ, художниковъ, посмотрть, какъ люди живутъ не ‘за Яузой’, и у нихъ набраться образованія и свтскости, и все это ради того, чтобы у нея бывалъ графъ, чтобы онъ йогъ себя показать и,— почемъ знать?— полюбить ее. Въ третьемъ дйствіи ‘салонъ’ богатой купчихи полонъ гостями: Фуркасовъ, портретистъ (г. Ленскій), Широплетовъ, рецензентъ (г. Садовскій), гвардеецъ (г. Дубровинъ), Штрудель, гипнотизеръ (г. Горевъ), Травина, свтская дама (г-жа Уманецъ-Райская) и др. И опять передъ зрителемъ проходитъ рядъ сценъ, вызывающихъ смхъ. По существу же оказывается, что графъ ухаживаетъ за свтскою дамой, Травиной, которая проситъ у Бурмистровой денегъ взаймы. Ей деньги нужны для развода съ мужемъ. Бурмистрова въ деньгахъ отказываетъ: ‘Я,— говоритъ она,— въ займы не даю… векселя’ не занимаюсь. Обратитесь къ ростовщикамъ…’ Во всхъ петербургскихъ гостяхъ своихъ она разочаровалась и прогоняетъ ихъ вонъ, графа тоже, пригрозивши ему векселями его отца, которые она вс скупки при помощи Ермиловны. Послднее дйствіе опять въ Москв, за Яузой, у Бурмистровой. Она больна, нервничаетъ, воюетъ въ дом, всми помыкаетъ, и вс за нею ухаживаютъ. Мелкій книготорговецъ, Семенъ Ублюдцевъ, сообщаетъ, что графъ заходилъ къ нему въ лавочку, спрашивалъ про Бурмистрову, общался пріхать. Повязки летятъ съ головы влюбленной двушки, она быстро переодвается я встрчаетъ графа. За петербургскую сцену она проситъ у него прощеніе и на мировую отдаетъ векселя. Молодой человкъ не беретъ ихъ. Тогда Бурмистрова разрываетъ документы. Графъ пораженъ этимъ, не знаетъ, какъ поступить при такомъ неожиданномъ казус, наконецъ, говоритъ, что такой истинно дружескій поступокъ даетъ ему возможность свободно заниматься литературой, но что онъ, все-таки, считаетъ себя должникомъ Бурмистровой и уплатитъ ей долгъ, разсрочивши его на десять лтъ, въ чемъ и выдастъ ей нотаріальный документъ. На прощанье графъ увряетъ молодую двушку въ своей вчной я неизмнной дружб. Бурмистрова приходитъ въ совершенное неистовство. ‘Вотъ,— кричитъ она,— когда онъ довелъ меня до градуса!… Я ему и векселя разорвала, а онъ меня угощаетъ своею дружбой!… Ермиловна! маршъ, вези жениха, нищаго офицера. Нищій, по крайней мр, будетъ въ повиновеніи, пикнуть не посметъ, что захочу съ нимъ, то и сдлаю’. Мы приводимъ слова эти на память, конечно, сохраняя только смыслъ рчи. Ермиловна старается успокоить вышедшую изъ себя купчиху, уговариваетъ ее повременить, не выходить замужъ за ‘церковнаго’. ‘Да, это такъ… не надо,— соглашается та.— Лучше вотъ что: Сенька не церковный… пусть онъ и будетъ моимъ мужемъ. Зови Сеньку!… Этотъ будетъ чувствовать мои благодянія’. Призванный Семенъ Ублюдцевъ сначала ушамъ своимъ не вритъ, потомъ падаетъ на колни и клянется быть врнымъ рабомъ своей супруги ‘по гробъ жизни’. На томъ дло и кончается совсмъ неожиданно для зрителей.

Вся суть комедіи состоитъ въ непрестанно! погон купеческой богатой двицы Бурмистровой за графомъ Голубицкимъ и богатой купчихи Рыбушвиной за красавцемъ, котораго она хотя въ мужья и заполучила, но удержать при себ никакъ не можетъ. Фигуры обихъ купчихъ довольно характерны, особливо фигура Бурмистровой, которая, къ тому же, и оригинальна, нова на нашей сцен. Бурмистрова и Рыбушкина двоюродныя сестры и большія пріятельницы, первая поумне, вторая попроще, но об он — одного дерева втви. Для обихъ деньги, ихъ богатство — все. Въ деньгахъ сила, говорятъ он и врятъ въ этотъ ‘за-яузскій’ афоризмъ непоколебимо. Мало того, что он врятъ во всемогущество своихъ толстыхъ кармановъ, он относятся къ своимъ рублямъ совершенно по-особливому, по-‘за-яузски’,— любовно считаютъ рубли и гроши. Въ глубин души об молодыя женщины — самые чистопробные кулаки въ юбкахъ. Рыбушкина влюблена ‘до послдняго градуса’ въ мужа, но не даетъ ему ни копйки больше ‘положеннаго’. Она поитъ его шампанскимъ, откармливаетъ ананасами, ревнуетъ его въ горничной и сама же наряжаетъ эту горничную, чтобы удержать его при себ, но по части рублей — крпко. Рыбушкина груба и первобытна, и запросы ея отъ жизни до крайности несложны. Бурмистрова, точь-въ-точь такая же по натур, точно такъ же относится къ деньгамъ, однако, начинаетъ уже понимать, что не все можно сдлать деньгами на-прямикъ, она ни на минуту не сомнвается въ томъ, что можетъ купить себ какого ей вздумается мужа, но уже сознаетъ, что покупка покупк рознь. Ей даже претитъ упрощенный способъ, которымъ ея сестрица пріобрла себ красавца изъ пассажа. Бурмистрова видитъ, что есть иная какая то жизнь, которою живетъ другой кругъ людей, что тамъ, въ круг графа Голубицкаго, все складывается въ иныя формы, чмъ у нихъ за Яузой. Только дальше формъ она разобрать ничего не можетъ, сущность отъ нея ускользаетъ, остается для нея недоступной. Ей не по силамъ уяснить себ смыслъ и значеніе культуры, съ которою она сталкивается въ лиц графа, петербургскихъ литераторовъ, художниковъ и свтскихъ людей. Своимъ простымъ здравымъ смысломъ она быстро подмчаетъ вс дурныя стороны этихъ культурныхъ людей и, съ обычною прямолинейностью людей некультурныхъ, ничто же сумняшеся, заключаетъ о негодности самой культуры. Да и для людей чужаго ей круга она представляется далеко не ясною. Одни считаютъ ее самородкомъ, готовы, пожалуй, увлекаться ея оригинальностью, не умя разобрать, что вся ея оригинальная самобытность есть ничто иное, какъ результатъ некультурности, продуктъ особливаго склада жизни, упорно держащагося московской старины допетровскаго времени. Другіе смотрятъ на обладательницу милліоновъ съ едва скрываемымъ презрніемъ. Для этихъ она — смшна и только, а деньгами ея они попользоваться, все-таки, были бы очень рады. И Бурмистрова видитъ это, и платитъ имъ еще большимъ презрніемъ, такъ какъ сознаетъ себя лучше ихъ и выше, на что иметъ даже нкоторое основаніе: она ничмъ отъ нихъ не желаетъ поживиться, а сама можетъ вотъ сейчасъ выкинуть имъ кушъ, и они станутъ передъ нею молчать. Она съ своими милліонами — сила и потому можетъ всхъ, не имющихъ такой силы, третировать какъ ей угодно. Все это въ совершенств выражено игрою М. Н. Ермоловой. Въ ея передач Бурмистрова является живымъ, почти типическимъ лицомъ. Очень тонкими, но блестящими чертами отмчаетъ высокоталантливая артистка хорошія, добрыя начала, таящіяся въ глубин этой русской натуры, изуродованной дикою обстановкой, грубою средой. Но эти хорошія черты не длаютъ героиню симпатичною. Рядомъ съ добрыми началами въ ней удивительнымъ образомъ уживаются вками выработанные инстинкты деспотизма, дловитости, изворотливости и самодурства,— той татаро-московщины, по милости которой наше купечество до сихъ поръ не знаетъ другихъ торговыхъ пріемовъ, кром практиковавшихся при Иван Грозномъ, ни другихъ нравственныхъ правилъ и семейныхъ отношеній, кром преподанныхъ Домостроемъ. Въ комедіи П. Д. Боборыкина изображено столкновеніе двухъ обособленныхъ круговъ, врне сказать — классовъ русскаго состоятельнаго общества и врно отмчено основаніе существующей между ними розни даже тогда, когда сословныя раздленія почта совершенно исчезли. Въ этомъ достоинство комедіи, и должно быть поставлено въ заслугу автору, что онъ не побоялся посл А. Н. Островскаго выступить съ комедіей изъ купеческаго быта. Не меньшую заслугу составляетъ и то, что г. Боборыкинъ первый поставилъ въ своей комедія лицомъ къ лицу эти два столь несходные между собою круга, и поставилъ ихъ именно такъ, какъ это происходитъ въ дйствительной жизни. Само собою разумется, что авторъ только затронулъ интересную сторону современной русской жизни, такъ сказать, намтилъ только вопросъ, подлежащій литературной и литературно-сценической разработк. Вотъ почему мы сочли своимъ долгомъ остановиться на комедіи г. Боборыкина и особенно отмтить ея достоинства. Что же касается ея недостатковъ, то и таковыхъ мы видимъ въ ней не жало. Первымъ и основнымъ для сценическаго произведенія мы считаемъ то, что комедія, несмотря на прекрасное и дружное исполненіе ея лучшими артистами нашей труппы, идетъ, все-таки, вяло, въ чемъ никакъ нельзя повинить артистовъ. Затмъ мы находимъ неудачною фигуру графа Толубицкаго. Что онъ такое? Дйствительно ли такой прохвостъ, какимъ кажется? Тогда отчего же онъ не женится на купчих съ милліонами? Если же онъ не прохвостъ, то зачмъ же онъ такимъ кажется? И въ этомъ опять таки отнюдь нельзя винить г. Южина. Такая неопредленность представляется намъ большимъ промахомъ, такъ какъ ею оправдывается презрніе за-Яувы къ культур и ея представителямъ. А въ противовсъ этому авторъ не представилъ ни одного лица, которое доказало бы неосновательность за-яузскаго взгляда на культуру и ея результаты. Выходитъ такъ, что Рогожская съ Таганкой какъ будто и правы. И такого вывода нисколько не опровергаетъ впечатлніе, производимое петербургскою компаніей, толкущеюся въ ‘салон’ богатой московской купчихи. Въ этомъ ‘салон’ лучшимъ человкомъ оказывается, все-таки, хозяйка, при всей ея дикости, при всемъ самодурств, нелишенномъ сознанія собственнаго достоинства. Если авторъ хотлъ сразу ‘обличить’ и тхъ, и другихъ, то онъ сдлалъ крупную ошибку, если же онъ не хотлъ выставлять графа, художника и другихъ такими, какими они кажутся зрителямъ, тогда очевиденъ авторскій промахъ. Мы думаемъ, что такого промаха П. Д. Боборыкинъ не могъ сдлать,— для этого онъ достаточно опытный писатель,— стало быть, онъ сдлалъ вышеуказанную ошибку, отъ которой не легко уберечься при большой даже опытности, если авторъ погонится за ‘реальною правдой’. Графъ Голубицкій въ пьес г. Боборыкина изображенъ такимъ человкомъ, какихъ мы часто встрчаемъ въ обществ,— человкомъ легковснымъ. У него не хватаетъ характера на то, чтобы быть вполн порядочнымъ человкомъ, и недостаетъ смлости сдлаться настоящимъ прохвостомъ. Пока его векселя были въ рукахъ богатой купчихи, графъ бывалъ у нея и не разочаровывалъ ее въ возможности стать его женою. По настоянію Ермиловны, онъ уже готовъ и жениться на Бурмистровой. А какъ только купчиха ‘дошла до градуса’ и векселя изорвала, такъ аристократъ-писатель почувствовалъ себя свободнымъ человкомъ и откланялся, увряя ее въ неизмнной дружб и готовности расплатиться съ долгомъ ‘по-маленьку’. О Бурмистрова вправ обозвать его нехорошими словами, а съ нимъ вмст все культурное общество, которое она видла лишь съ его дурныхъ сторонъ. Конецъ комедіи намъ ршительно не нравится. Въ минуту раздраженія Бурмистрова могла посылать Ермиловну за женихомъ-офицеромъ, могла, въ своемъ ‘градус’, позвать даже Семена и объявить Ермиловн, что беретъ его въ мужья. Но увидавши эту рожу, она должна была опомниться, сорвать на немъ свою досаду и объявить, что возметъ себ ‘съ бою’ и, во что бы ни стало, купятъ въ мужья князя, если не удалось заполучить графа, и уже на этомъ княз и на всемъ обществ важныхъ баръ вымоститъ накипвшую въ ней злобу… Такъ или иначе кончилась бы пьесы, но, во всякомъ случа, ее не слдовало кончать замужствомъ Бурмистровой съ какимъ-то Сенькой-книжникомъ съ Толкучки.

——

Въ залахъ общества любителей художествъ, на Малой Дмитров, выставлено нсколько новыхъ картинъ, изъ которыхъ наибольшее вниманіе публики привлекаетъ Пушкинъ на берегу Чернаго моря. Картина написана совмстно двумя крупнйшими русскими художниками: гг. Айвазовскимъ и Рпинымъ. Первый, съ обычнымъ, издавна прославленнымъ мастерствомъ, изобразилъ море и небо, задернутое тучами, второй написалъ фигуру Пушкина, прощающагося съ Чернымъ моремъ. Отъ картины, произведенія такихъ выдающихся талантовъ, ожидали очень многаго. Ожиданія не оправдались, и картина не производитъ ровно никакого впечатлнія. Отнимите отъ нея имя Пушкина, забудьте, что на ней изображенъ великій русскій поэтъ, и передъ вами окажется какой-то господинъ, съ всклокоченными втромъ волосами, неизвстно кому махающій шляпой, съ небольшой каменной скалы, выдавшейся въ море. Такъ ли прощался Пушкинъ съ Чернымъ моремъ? Можетъ быть, такъ, спорить нельзя: никакихъ на сей предметъ документовъ или преданій мы не имемъ.

А, можетъ быть, и совсмъ не такъ, и даже весьма вроятно, что съ моремъ Пушкинъ не раскланивался и на втеръ стиховъ не декламировалъ, какъ о томъ можно предположить по открытому рту поэта на картин. Съ большимъ правдоподобіемъ, зная характеръ Пушкина и обстоятельства, при которыхъ онъ покидалъ русскій югъ, можно думать, что поэтъ пришелъ взглянуть въ послдній разъ на море, прислъ на скалу и задумался… задумался о пережитомъ и перечувствованномъ тутъ на юг, который онъ такъ любилъ,— задумался о томъ, что ждетъ его тамъ, на дальнемъ, непривтливомъ свер. По нашему мннію, эту картину слдуетъ отнести къ неудачнымъ, хотя и превосходно написаннымъ протзведеніямъ русскаго искусства.

Г. Куинджи выставилъ еще одну Ночь на Днпр, почти ничмъ не отличающуюся отъ его другихъ ‘ночей’ на той же рк и немногимъ отличающуюся отъ Ночи въ Керчи, выставленной въ другой зал г. Дагоріо. Тутъ же имется другая картина г. Лагоріо: Эльборусъ, и картина г. Сверчкова: Струнка волка. Объ остальныхъ картинахъ и картинкахъ не стоитъ даже упоминать. Перечисленныя же нами представляютъ собою варіанты и повторенія много разъ видннаго: и ‘ночи’, и горы Кавказа, и охотники такъ приглядлись, такъ все это заурядно, свидтельствуетъ о такой неподвижности рисующихъ ихъ художниковъ, что невольно навязывается вопросъ: что такое эти картины и картинка — произведенія искусства, или издлія ремесла? Въ чемъ, собственно, состоитъ различіе между искусствомъ и ремесломъ? Конечно, не въ способахъ исполненія, не въ пріемахъ,— для того и другаго они одинаковы. Различіе заключается въ творчеств: искусство создаетъ, ремесло воспроизводитъ уже разъ созданное. Лучшее или худшее воспроизведеніе, хотя бы образцовое, не измняетъ дла и не можетъ измнить основнаго положенія, не въ состояніи превратить ремесленнаго издлія въ произведеніе искусства. На этотъ разъ мы не видали на выставк ни малйшаго проявленія творчества и покинули залы общества любителей художествъ съ чувствомъ глубокой печали…

Ан.

‘Русская Мысль’, кн.XII, 1887

Современное искусство.

Читайте также: