ВЕНЮКОВ М.
ВЕНЮКОВ М.
СОВРЕМЕННАЯ ЯПОНИЯ
ЕЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ УСТРОЙСТВО И УПРАВЛЕНИЕ
СОВРЕМЕННАЯ ЯПОНИЯ
ЕЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ УСТРОЙСТВО И УПРАВЛЕНИЕ
I.
I.
II.
II.
III.
III.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
М. Венюков.
Современная Япония ее политическое устройство и управление, Венюков Михаил Иванович, Год: 1870
Время на прочтение: 28 минут(ы)
{Мы получили настоящую статью из Иокогама, в Японии, при следующем письме от автора:
‘М. Г. В одной из прошлогодних книжек ‘Вестника Европы’, в рецензии изданных мною ‘Очерков Японии’, было высказано недоумение, почему упустил я из виду японское государственное устройство. Прилагаемая статья, я надеюсь, разрешит эти недоумения с первых же строк своих. Если после двух слишком лет изучения Японии на месте, при пособии всех европейских источников, приходится ограничиваться тем немногим, что предлагается в настоящем очерке, то понятно, что два года тому назад я мог бы только ввести своих читателей в заблуждение смутными и отрывочными известиями. Статья Воен. Стат. Сборника о Японии, где такая предосторожность не была вполне, принята, при всех своих достоинствах, служит примером того, к чему можно было придти, оценивая японское государственное устройство по данным конца 1868 года. — Примите и проч. — Ред.}.
Если, вообще, удовлетворительное описание политического строя какого-нибудь государства может быть сделано только туземцем, хорошо сжившимся со всеми его особенностями, то нигде это не может быть так справедливо, как в Японии. Здесь для иностранца почти все тайна, тайна до такой степени, что даже сэр Р. Олькок, бывший нисколько лет посланником Англии в Иеддо и знающий японский язык, вынужден был признаться, что японские законы ему неизвестны {Сэр Олькок поэтому сближал конституцию Японии, довольно своеобразно, с конституциею…… республики Андорры}. Этот дипломат готов был даже сказать, что у Японии вовсе нет письменных законов, так как ему ни разу не удаюсь видеть их у самих министров, которые притом, в словесных беседах, говорили всегда об этом предмете уклончиво. Хотя Кемпфер приводит даже названия книг, излагающих японское государственное устройство, но в наше время, сколько известно, никто не имел в руках этих книг, и лишь немногие из японских законов нашли себе место в недавно обнародованном сочинении Диксона, который специально изучал политические судьбы Японии. Очевидно, что при таких условиях для иностранца, а тем более для путешественника, остающегося в стране недолго и не владеющего языком, задача изучить государственный строй Японии весьма нелегка, а потому и мне придется говорить весьма кратко, и иной раз там, где хотелось бы быть по возможности обстоятельным. Впрочем, мне представлялась возможность беседовать здесь со многими иностранцами, живущими постоянно в Иеддо, Иокогаме и Нагасаки, и отчасти даже с японцами, знающими иностранные языки. Правда, показания последних бывали постоянно столь уклончивы и разноречивы, что в них нельзя не предполагать намеренную утайку или искажение фактов.
Япония представляет монархически-феодальное устройство. Глава империи, микадо, есть личность священная, осененная ореолом божественного происхождения и для народных масс, а также на бумаге, совершенно неограниченная. ‘Вся Япония принадлежит микадо, и нет в ней человека, который бы не был слугою его’, — как выразились в знаменитом верноподданническом адресе 5 марта 1869 г. вожди последней революции, Сацума, Нагато, Тоза и Хизен. Но наряду с этим принципом единодержавия и даже самодержавия, стоит другое начало, на практике более значительное — начало феодализма, раздробленности земской власти между множеством удельных князей, которые в пределах их владений так же мало ограничены, как сам микадо. Так как три четверти Японии принадлежит князьям, то можно бы даже сказать, что страна эта есть федерация мелких государств под председательством одного потомственного главы. Но с другой стороны владетельные права князей стали разнообразны, переход от самодержавия главных двадцати даймиосов к тесной феодальной зависимости второстепенных и третьестепенных их собратий так постепенен, что не знаешь, где кончается федерация и где начинается монархия. Ближе всего о японской конституции дает понятие феодальное устройство, наприм., Франции в XI-XII столетиях: — та же безурядица, тот же произвол мелких владетелей и та же наследственная центральная власть с непосредственными владениями хотя значительного размера, но недостаточными для того, чтобы постоянно держать верх над главами отдельных феодов.
Звание микадо или императора есть наследственное в том роде, который царствует над японцами уже две с половиной тысячи лет. Но, по общему в Японии принципу, не старший сын или старший в роде наследует скончавшемуся государю, а тот из членов его семьи, который назначен царствовавшим монархом. Принцип этот обеспечивает престол за достойнейшим из сонаследников, но кто не знает, что на основании такого же закона избираются китайские императоры, и в Китае этот закон не предупреждает внутренних неурядиц. Конечно, Япония не Китай, где автократия с своим чиновничеством все поглотила: в Японии монархия феодальная, где самовластие деспота, как бы ни был он даровит и какою толпою бездушных угодников ни был бы окружен, всегда найдет отпор и будет приведен в установленные преданием границы, но всякое такое приведение в границы есть очевидно кровавая борьба, разоряющая страну, или же совокупность интриг, деморализирующих ее, следовательно, в общем итоге несчастие. За то Япония представляет нам редкий пример одной династии, непрерывно царствующей с самого начала исторической жизни страны.
Микадо ведут свое происхождение по прямой линии от первого государя Японии, от Зин-му, завоевателя Нипона и первого его законодателя. Предание приписывает Зин-му божественное происхождение и тем ставит его потомство без сравнения выше всех прочих знаменитых родов Японии, что, в известном смысле, выгодно, потому что, при существовании наследственной автократии, всегда лучше, чтобы она оставалась бесспорною в одном роде, чем переходила от одних честолюбцев к другим, раздирая страну междоусобными войнами. Но около микадо, из ряда его советников, его заслуженных министров, полководцев, наместников, уже издавна образовалась могущественная феодальная аристократия, которая и захватила в свои руки большую часть страны. Пять особенно сильных родов составляют эту владетельную знать и стоят во главе всех аристократических домов Японии: Минамото, [255] Фудзивара, Тайра, Сугавара и Оойе. С течением времени роды эти раздробились и утратили фамильное единство, но тем не менее они свято чтут свои родословные, подобно самым неприступным в своей потомственной спеси домам Англии, Германии и Испании. Род Минамото особенно многочислен, и к нему принадлежат важнейшие княжеские фамилии Японии: Сацума, Хосокова, Курода, Икеда, Хациска, Арима, Сатаке, Намбу, Сакаи, Огосовара, Хосина, Мацудайра и вся фамилия Токугава, из которой избирались бывшие сиогуны и к которой принадлежат также владетельные дома Иецизен и Дева. За Минамото следует Фудзивара, к числу которых относятся княжеские фамилии: Дате, Набесима, Тэдо, И, Уцу, Яманоуци, Уесуги, Цугара и друг. Тайра имеют представителей в наследственных владельцах Цусимы, из фамилии Соо, и в князьях Ода. Иваки, Тосава, Сома и др., менее могущественных и знатных. К роду Сугавара принадлежит богатейший из удельных владетелей Японии, Канга, а также другие князья из фамилий Майеда и Хамамацу. Наконец Оойе считают среди себя князей Нагато, Моори и пр. В публикуемых от времени до времени японских альманахах есть довольно материалов для генеалогии японской аристократии, и из них видно, что есть в Японии, кроме названных пяти, и другие знатные роды: Тандзи, Абе, Оци и пр. — Сэр Р. Олькок, в сочинении своем ‘The Capital of the Таусооn’, поместил список князей, перешедший потом во все европейские альманахи, но автор сделал при этом промах: вместо полной ведомости княжеских домов он публиковал именно лишь тех князей, которые имеют укрепленные замки. А чрез это вместо 276-ти имен, если считать одних князей с 10,000 кокф годового дохода, или даже слишком 600, если взять всех ками, показано только 144.
Правительственная власть между княжескими родами и отдельными их разветвлениями распределена очень неравномерно. С самого возникновения наследственного феодализма, то есть с III-II в. до Р. X., удельные князья стремились стать вполне независимыми государями своих княжеств, но это им далеко не удалось. Особенно власть сиогунов, наместников микадо, сильно тяготела над сепаратистскими стремлениями феодалов. В недалекую от нас эпоху, именно в XVI и XVII веке, аристократии пришлось выдержать тяжелую борьбу с сиогунами, и результатом ее вышло то, что лишь 18 домов сохранили за собою свои уделы наследственно, все же прочие князья сделались ставленниками центрального правительства, которое могло не только дробить уделы, но и лишать князей права владения, перемещать их с одного удела на другой, уменьшать доходы и проч. Сиогуны, приставленные к ведению дел, как наместники микадо, весьма сурово пользовались своими правами в этом случае, и только связи князей и общее всем им чувство сословного единства спасали мноие роды от обращения в ничтожество. Создав новую аристократию из своих приближенных и соратников, сиогун Иеясу, в начале XVII века, нанес большой удар могуществу древних родов, и преемникам его оставалось только следовать правилу divide et impera, чтобы повелевать более или менее беспрекословно большею частью Японии. Они и стремились к этому не без некоторого успеха, пока наконец последняя революция не опрокинула тайкуната и не поставила удельных князей опять в положение более самостоятельное.
Восемнадцать главных князей, больших даймиосов или коксю, к которым в два последние века причислены еще двое, суть истинные державные правители их княжеств, совершенно в том смысле, как теперь в Германии герцоги Брауншвейгский, Саксен-Мейнингенский и проч. Их уделы — неотъемлемая собственность их родов, и хотя бы сам князь был признан преступником против верховной власти, удел его переходит к законному наследнику не раздробляясь. Пример уважения к этой привилегии коксю мы видели недавно, когда князь Нагато, за попытку захватить в свои руки императора и за сожжение его дворца, хотя и был объявлен вне законов с лишением всех титулов и отличий, но оставался владетелем своего княжества, пока революция не возвратила ему и прочих потерь. Напротив, в последнее время Айдзу, также весьма могущественный князь, но не коксю, не только попал лично в опалу, но и потерпел уменьшение своего удела, так что вместо 280,000 кокф дохода остался только при 30,000. Больших даймиосов еще иезуиты называли: rex, тогда как прочим они давали титулы: reguli и principes. Вот их список:
Канга, владетель областей — Канга и Нэто.
Сацума — Сацума, Оосуми и Xиугo,
а также сюзерен Ликейских островов.
Сендай, Муцу или Oшиу — Большого удела в области Муцу.
Хиго — В области Хиго.
Цикузен — Цикузен.
Аки — Аки.
Нагато или Чосиу — Нагато и Сува.
Хизен — Хизен.
Инаба — Инаба.
Бизен — Бизен.
Идзуми — Исие.
Иецизен — Иецизен.
Ава — Ава и Авадзи.
Тоза — Тоза.
Арима, Гемба или Куруме — Цикунго.
Сатаке, Дева или Акита — Дева.
Намбу — Муцу.
Идзумо — Идзумо.
Уесуги — Дева.
Цусима— Цусима.
Отношения их к центральному правительству определены частью преданием, частью так называемыми законами гонгенсамы, то есть конституционною сделкою сиогуна Гонгена (Иеясу) с главами феодов в начале XVIII столетия. Они вполне независимы в делах внутреннего управления своими княжествами, не имеют при себе коронных чиновников, как это существует в прочих уделах, всегда считали себя вассалами только микадо, а не сиогунов, и если чем отличаются от вполне самостоятельных государей, то это неимением права международных сношений {Князь Сацума однако пытался, в 1867 году, отправить от себя посольство в Европу, в 1586 г, даймио Арима и др. отправляли послов к папе}. Подобно другим удельным князьям, они также обязаны, в случае внешней войны Японии, выставлять определенные контингенты войск, но в организации и управлении этими войсками их никто не контролирует, да и в последний раз им приходилось выставлять свои отряды на внешнюю войну только в XVI веке, когда дело шло о завоевании Кореи.
Всех прочих князей, числом свыше 250-ти, и даже до 580-ти, если считать второстепенных вассалов, имеющих менее 10,000 кокф годового дохода с княжеств, — называют саймиосами, т. е. меньшими. Между ними встречаются однако представители тех же самых древних родов Минамото, Фудзивара и проч., что и между большими даймиосами. Исторически они распадаются на четыре главные класса: дзюн-коксю, гокамон, тосама и гофудаи. Первый разряд состоит всего из четырех князей, которые почти столь же самостоятельны, как и коксю, хотя не столь богаты, второй, т. е. гокимон, состоит из родственников микадо и сиогунов прежнего [258] времени, людей ‘близких, своих’ главам центрального правительства. Число их достигало в 1868 году до 21-го, и сюда же, быть может, нужно будет причислить шесть домов фамилии Токугава, из которой прежде избирались тайкуны и которая теперь низведена до второстепенного значения. К третьему разряду, тосама, принадлежат, в числе 85-ти, потомки древних же родов, сохранивших свои уделы при перевороте XVII столетия, хотя в меньших против прежнего размерах, так что их достатки уступают теперь богатствам прочих князей. Наконец, гофудаи суть ‘люди новые’, потомки знати, созданной сиогуном Иеясу для противодействия прежней аристократии, и хотя они принадлежат, по большей части, то же к родам Минамото, Фудзивара, Тандзи и проч., но обязаны своими уделами не наследственным правам, а милости бывших наместников микадо, для которых и были вассалами с весьма небольшими, относительно сюзерена, правами. Этот разряд есть самый многочисленный и заключает 134 дома. Есть еще между вассалами больших даймиосов несколько князей, которых доходы, превышая 10,000 кокф, дают им право на участие в общем управлении страною, но таких князей не более шести или семи. Все прочие ками, т. е. титулованные землевладельцы, как бы лорды Японии, числом более 300, суть не более, как зажиточные помещики, которые однако для поддержания внешней обстановки должны бывают служить как простые дворяне, в собраниях же даймиосов не участвуют. Из них обыкновенно выбирались сиогунами разные придворные чиновники, начальники гвардии, адъютанты, члены совета, губернаторы городов и пр.
В древние времена, именно в VII в. по Р. X., Япония была разделена на 68 областей, которых границы вероятно совпадали тогда с границами уделов. Названия их остались в народе доселе, но всякое правительственное значение утратилось, и им нужно придавать такой же смысл, как словам: Бретань, Нормандия, Бургонь и т. д. Действительные границы теперешних многочисленных уделов весьма запутаны и даже на японских картах изображаются недовольно отчетливо. Во всяком случае мы должны заметить, что есть сильные князья, как Сацума, Нагато, Канга, которые владеют по две и по три провинции, но в большей части случаев каждая область содержит множество уделов. В прежнее время, не далее даже XVII. столетия, то есть при Кемпфере, из числа всех 68-ми областей пять выделены были в непосредственное владение императора. Области эти, соседние городу Киото, были: Ямато, Ямасийро, Сецу, Идзуми и Ковадзи, и составляли так называемый отдел или ‘дорогу’ Гокинай. Но в течение двух веков со времени Кемпфера, последовали многочисленные перемены в распределении удельных территорий, и ныне в названных областях встречаются владения князей, а взамен того император приобрел земли во многих других провинциях. В общем итоге, если судить по таблице доходов, императорские земли увеличились за двести лет вчетверо, княжеские же уменьшились на 12%. В следующем списке исчислены провинции, в которых имеет свои земли император:
1. Принадлежат сполна: Идзу, Каи, Хида, Хооки, острова Оки и Садо.
2. Отчасти: Ава, Бинго, Бузен, Бунго, Битцю, Дева, Ивами, Идзуми, Исие, Иецизен, Иецинго, Канга, Кавадзи, Кадзуса, Мино, Мусаси, Муцу, Мимасака, Микава, Ооми, Сагами, Сурунга, Си-модзуке, Синано, Сецу, Сануки, Симооза, Танба, Тадзима, То-отоми, Танго, Хитаци, Харима, Хиго, Хизен, Хиуга, Цикузен, Ямато и Ямасийро, остров Иезо или Мацмай.
В остальных затем 23-х областях: Асиу (Аве), Авадзи, Бизене, Бунго, Ваказе, Иге, Инабе, Идзумо, Иетцю, Ийо, Коодзуке, Кии, Нагато, Ното, Овари, Сацуме, Симе, Суво, Тозе, Хиуге, Цикунго, оо. Гото и Цусиме, императорских земель вовсе нет и они сполна принадлежат удельным князьям, которые притом суть владельцы большей части земель и в тех областях, где их уделы перемешаны с императорскими участками. Bcе эти провинции, соответственно своему географическому положению, соединяются в особые группы, по дорогам, которые чрез них пролегают и которых всего семь: Токаидо, Тоозандо, Хокурифудо, Саниндо, Санводо, Нанкаидо и Сайкаидо. Восьмую ‘дорогу’, под названием Хоккаидо, ныне составляет остров Мацмай, где в начале 1870 года получили участки князья Сацума, Тоза, Канга и пр., но где масса земель осталась еще за императором и населена пока полудикими аинами и лишь отчасти японцами. Вышеупомянутый Гокинай составляет девятую ‘дорогу’ Японии.
Перейдем теперь к обзору прав и преимуществ удельных князей, повелителей главной массы японского народа, которые располагают жизнью и смертью каждого из своих подданных. Двадцать больших дaймиocoв, как уже сказано, суть самостоятельные государи, лишенные только права международных сношений и обязанные выставлять в известном [260] размере военные контингенты для борьбы с внешними врагами Японии {В мирное время небольшие отряды их войск содержат караулы в столицах и в некоторых из императорских городов, наравне с войсками микадо}. Уделы их неделимы и неотторгаемы от их родов, центральное правительство не контролирует их управления ни в каком отношении. Они определяют и увольняют своих офицеров и чиновников, делают дворянами (саймураи) тех из своих подданных, которые того заслуживают, и вообще, по самому смыслу их титула, коксю, суть ‘полные хозяева’ своих владений. Все прочие князья уже не имеют столь больших преимуществ. Их уделы могут быть изменены в своем составе либо простым уменьшением, либо заменою. Хотя они и держатся системы майоратов, в пользу избранных наследников, с целью поддержать блеск и достоинство своих родов, но это не помешало некоторым владениям их раздробиться. Все те из них, которые имеют менее 10,000 кокф (примерно 45,000 р. с.) дохода, не суть уже члены об-щего собрания князей, имеющего решительный голос в конституционных вопросах, а лишь помещики своих уделов без политических прав. При всех князьях не-коксю центральное правительство издавна держит своих чиновников, которые суть контролеры их доходов и отчасти управления {Вот при каком любезном, стереотипном письме тайкуны посылали подобных опекунов к князьям, ‘Наш дорогой и возлюбленный! твои дела велики, и притом ты имеешь в управлении много подданных: это побуждает меня снабдить тебя человеком постоянным и верным, воспитанным в доме моем, какового и препровождаю при сем. Употребляй его и чрез то являй мне свое благоволение’}. Далеко не все они имеют укрепленные замки, как то есть у больших даймиосов. По принятому в прежнее время, то есть до последнего переворота, порядку вещей в Японии, некоторые из этих князей имели важные наследственные должности в коронной службе: так, напр., князья И-Камон были регентами империи в случае малолетства сиогуна, но теперь наследственность должностей уничтожена, и замещение административных мест совершенно зависит от воли центрального правительства. При тайкунах мелкие князья, по крайней мере, имели, так сказать, привилегию быть членами верховного совета империи, городжио, но ныне мы видим, что и эти места замещаются нередко простыми дворянами, по личным заслугам или по могущественным протекциям даймиосов-коксю.
Внешние преимущества князей всех разрядов столь значительны, что народ питает к ним глубокое уважение, и простолюдин падает ниц, встретив князя, хотя бы не своего удела. Титул ками (божественный) делает князя священным в глазах черни, дополнительные титулы мацудайра, тайю, сайсьо, зъо возвышают имеющих их уже пред членами самой знати. Обыкновенно названия японских князей пишутся и употребляются в официальном языке так, что собственное имя князя остается неизвестным, и употребляются только фамилия и титулы. Когда мы читаем: Хосокава-Ваказано-ками, то слово Хосокава означает фамилию, из которой произошел князь, а Ваказано-ками может быть заменено по-русски словами князь Ваказский. Если князь имеет еще титул мацудайра (как бы светлейший, родственник государя), то он ставится впереди фамилии, а если тайю (высочество) или сайсьо, то после, напр. мацудайра Муцуно-ками Сендай-сайсьо, мацудайра Сюрино-тайю Сацума-сайсьо. Но в общежитии князей называют либо по провинциям — Ава, Сацума, Иецизен, Канга, Хиго, — либо по замкам, в которых они живут — Увадзима (Дате-Тоотомино-ками), Симабара (мацудайра Тономоно-ками), — либо наконец по фамилиям: Хосокава, Арима и проч. В последнем случае, впрочем, всегда нужно разуметь только главного представителя рода, а не однофамильцев его, так что, напр., Хосокава просто, без объяснений, означает Хосокаву-Иетцю-но-ками, главного владельца в провинции Хиго, а не Хосокаву-Ваказу-но-ками, другого князя той же области. Каждая княжеская фамилия имеет свой герб и флаг, и уже Кемпфер дал нам рисунки первых, хотя, к сожалению, без всякого пояснения. Когда встречается рисунок в виде круга с двумя прямоугольно перекрещенными диаметрами, то это будет герб князя Сацумы, когда один большой сплошной круг с восьмью расположенными вокруг него меньшими, то это — герб Хосо-кавы (Хиго). Флаги также различаются между собою, и иногда еще бывает так, что у одного и того же князя их несколько, по числу его замков или по другим основаниям. Главные флаги больших даймиосов, так сказать их штандарты, при поднятии или появлении их в одном из японских портов, салютуются как флаги независимых государей, 21-м пушечным выстрелом. Японские суда, кроме того, имеют все один общий флаг, национальный: белый квадрат с красным кругом посредине. Он поднимается на корме, тогда как флаг князя или даже самого микадо — на мачте.
Когда в марте 1868 года было уничтожено звание сиогунов или тайкунов, которые, во имя микадо, правили Япониею, то потомки Зин-му, жившие дотоле в уединении, были снова призваны стать непосредственными распорядителями судеб ее. Дабы находиться в признанном правительственном центре страны, нынешний микадо перенес свое местопребывание из древней столицы Киото, в Иеддо, который получил звание ‘второго столичного города’ Японии. Киото остался теперь для ‘империи восходящего солнца’ тем же, чем Москва для России, священным городом храмов и дворцов, где справляются свадьбы и родины царствующей семьи, где находится центр религиозной и отчасти умственной деятельности, но откуда уже не исходят никакие повеления светской власти. Микадо водворился в Сиро, иеддоском кремле или замке бывших тайкунов, и здесь окружен совсем не теми условиями, как было прежде.
Выше мы привели слова адреса Сацумы-Нагато, что ‘вся Япония принадлежит микадо, и что нет в ней человека, который бы не был слугою его’. Слова эти надобно понимать, отчасти, метафорически. Действительно, микадо есть признанный глава государства, но японцы — не все непосредственные подданные его. Его чиновники управляют лишь императорскими землями и городами, собирают подати, производят суд и расправу только в них. До княжеских же земель им почти нет дела, а во владения больших даймиосов они и вовсе не допускаются. Однако же нельзя сказать, чтобы Япония, с последним переворотом, не сделала шага к правительственному объединению. Правда, это объединение не имеет того смысла,, которого добивались сиогуны, то есть насильственного сосредоточения всей государственной власти в одних руках, в ущерб местным властям, но, тем не менее, переворот, задуманный и исполненный феодальной аристократиею, сблизил разнородные члены государственного организма более тесными, а главное более разумными узами, чем было до того времени. Выражением этого единства страны, а вместе и самоуправления, явился парламент, или, точнее, coбpaниe нотаблей, то есть так же даймиосов и их представителей. Этому парламенту не удалось быть собственно учредительным [263] собранием, как того хотел последний, отрекшийся от власти, сиогун Стоцбаши, партия сильных даймиосов провозгласила политическую реформу прежде, чем вожди всей страны успели собраться для совещаний, и тем произвела временное междоусобие (1867 — 69 г.). Но летом 1869 мы уже видим в Иеддо правильно организованное государственное или общеземское собрание Японии. Съехались все князья, имеющие право голоса, в числе 276-ти, и совещались между собою. Только их совещания не были довольно плодотворны, может быть потому, что личные влияния отдельных даймиосов слишком много еще значили и расстраивали согласие, а может быть и просто от непривычки к обсуждению государственных дел в многолюдном собрании. На сейме феодалов, правда, сделано было несколько патриотических заявлений, принесено несколько пожертвований на общегосударственную пользу, особливо финансовую, отменены некоторые исключительные и отжившие век права высших сословий, но учредительного значения, в смысле переделки основ государственного строя, он не имел. Князья даже разъехались мало помалу из Иеддо по своим областям, а, на место их стали уполномоченные дворяне, которые и образовали так называемую ‘Палату общих совещаний’ (Shu-Gui-Kinn), продолжавшую законодательные работы, иногда в присутствии самого микадо, который прислушивался к ходу прений, храня про себя свое veto. В феврале 1870 г., наконец и эта палата распущена, а затем мы не имеем никаких сведений, возобновятся ли ее заседания, когда и при каких условиях, то есть станет ли Япония правильною конституционною монархией в европейском смысле или еще сохранит надолго свое теперешнее переходное устройство. Парламентаризм появился в ней, по-видимому, не без влияния некоторых чужеземных авторитетов {Английского посланника Паркса, который очень много значит в Иеддо}, отчасти же из-за увлечения европейскими формами быта, простиравшегося у некоторых до желания федеральной республики, и наконец из-за расчета некоторых виновников последнего переворота, хотевших от целого сонма князей получить санкцию того, что ими совершено, но прочно утвердиться в стране он, конечно, еще не мог.
Однако собрания князей и их уполномоченных отнюдь не прошли бесследно. Между мерами, или принятыми и одобренными микадо, есть несколько довольно важных. Так, например, во всей Японии введены одни и те же деньги. Прежде всякий князь чеканил свою монету или выпускал свои ассигнации, теперь монета, хотя еще чеканится и в княжествах, но сделалась однообразною, а право выпуска ассигнации оставлено за одним центральным правительством. Мало того, представители земли выразили уверенность, что правительство в немногие годы извлечет ассигнации вовсе из обращения, и указы микадо, последовавшие в июле прошлого 1869 г., узаконили выпуск ассигнаций (22,5 мил. pиo) именно па этих условиях, оправдывая ими одними и принудительный курс самых бумажек (кинсацов). Затем весьма важною мерою нужно считать увольнение множества якунинов, или солдат и мелких чиновников из служилого сословия. Известно, что в Японии все военные и гражданские должности составляли достояние только особого класса служилых людей (чего-то в роде польской шляхты), отличенных правом носить две сабли и считавшихся благородными, в противоположность массе народа. Это сословие праздное и честолюбивое, хотя довольно развитое, с течением времени чрезвычайно размножилось и составляло не только военную силу страны, ее милицию, но и целую армию чиновников, которых содержание дорого обходилось стране. Необходимость заведения регулярных войск и дороговизна их устройства на европейский манер вынудили правительство прибегнуть к уменьшению числительности тунеядного сословия, и вот осенью прошлого 1869 г. последовало распоряжение об увольнении около 400,000 якунинов от их обязанностей, с оставлением им небольшого содержания рисом на два года и одной сабли вместо двух. В сословии, столь честолюбивом и сразу лишенном средств существования, можно бы было ожидать бунта, но доселе все обходилось благополучно, хотя многим бывшим офицерам пришлось отдать своих детей в услужение к европейцам или к богатым своим соотечественникам, определить в матросы, по купеческим лавкам и проч. Только сами князья, или по крайней мере некоторые из них, не послушались императорского указа и продолжают держать якунинов в прежнем комплекте, устрашая правительство появлением сразу множества лонинов, т. е. людей без дела, а на самом деле не желая уменьшить своих вооруженных сил и с ними влияния своего на ход дел в государстве {Впрочем, опасения некоторых князей могли быть и искренни. По крайней мере в ту минуту, когда настоящие заметки были окончены, т. е. 4/16 марта 1870, получено в Иеддо известие, что подлежавшие увольнению якунины князя Нагато взбунтовались, почему из Иеддо немедленно отправлены в Симоносаки два парохода и 600 солдат микадо}. Из прочих мер, принятых японским правительством во время парламентского периода его деятельности, назовем заключение концессии на железную дорогу от Иеддо в Осаку, устройство телеграфа от Иеддо до Иокогамы, увольнение множества иностранцев-специалистов, содержание которых обходилось слишком дорого, и т. п. Но самою важною государственною и общественною реформою последних двух лет нужно считать уничтожение наследственных должностей и званий. Кто знает, как трудно бывает людям, привыкшим к праздности, почету и незаслуженному влиянию, расставаться со всеми этими преимуществами, кто вспомнит, что в Европе и доселе льются по временам реки крови, чтобы поддержать недостойные и устарелые привилегии некоторых родов, тот не без сочувствия и уважения отнесется к такой благородной решимости японской знати. Эта решимость служит и лучшим опровержением для упреков, которые слышатся иногда со стороны европейской бюрократии, обзывающей сословие японских аристократов, ‘гнилым’, конечно потому, что оно принцип земской федерации ставит выше принципа всецентрализующего чиновничества и отводит последнему второстепенную, подобающую ему роль ответственных исполнителей и агентов, но не двигателей событий.
За распущением парламента, для всех текущих дел центральную правительственную власть ныне составляют микадо со своими ближайшими советниками, дайнагонами, и министры. Из советников наиболее известны: Саннию-дайнагон, не из князей, Токудайджи-дайнагон, тоже, князь Хизен-инкиу, т. е. не правящий уже княжеством, Оохора-дайнагон, председатель палаты совещаний, и Канда-каи, товарищ председателя. Министрами микадо, то есть главами отдельных частей управления в собственно императорских землях и только отчасти во всей Японии, состоят: по народному просвещению князь Иецизен, унаследовавший эту должность от Тозы, в начале 1870 года награжденного за заслуги 100,000 pиo, по внутренним делам, к числу которых принадлежит и управление путями сообщений, князь Увадзима, один из деятельнейших сотрудников Сацумы-Нагато, по внешним делам Кейовара-Нориоши, сановник умный, опытный, но едва ли довольно [266] самостоятельный, по финансам некто Оокума, бывший офицер князя Хизена. Что касается до управления военными и морскими силами, то Нагато и Сацума имели в виду прибрать его лично к своим рукам, но за признанным другими князьями неудобством такой меры, должны были передать места министров второстепенным чиновникам. Для флота, например, адмиралом предполагалось сделать одного из капитанов возмутившейся в 1868 году эскадры сиогуна, некоего Каца-Аву, но это назначение доселе не состоялось, ибо Каца-Ава остается верным своему бывшему повелителю, Стоцбаши, и живет с ним в уединении, в области Сурунге. Одно время говорили, что правительство выпустит из заключения самого главного бунтовщика, Эномото, но это покамест не состоялось.
Что касается до борьбы разнородных влияний около трона микадо, неизбежной как по молодости императора, так особенно по самому разделению правительственной власти в Японии, то существование центрального собрания не довольно парализовало ее. Более сильные феодальные владельцы, особенно виновники последнего переворота, Сацума, Нагато, Тоза, Хизен, Увадзима, все-таки получили исключительный вес в де-лах. Конечно, следствием этого было образование противодействующей партии, между членами которой можно назвать князей Хиго, Мито и большинство прежних сторонников тайкуната, но пока партия эта не сделала больших успехов в достижении целей своих. Она добилась лишь того, что князь Айдзу, который стоял во главе вооруженного восстания 1868 года, прощен, а Эномото, бывший главнокомандующий повстанцев, не предан казни, но кроме этих отрицательных мер, к принятию которых, быть может, еще много содействовало влияние лиц нейтральных, напр. князя Цикузена, она не успела ничего добиться. В последнее время, надобно думать однако же, надежды ее возросли, ибо она открыто стала заявлять о необходимости выдвинуть снова на поприще событий бывшего сиогуна Стоцбаши, который, несмотря на свой высокий патриотизм и на то, что сам добивался восстановления одной центральной власти микадо, — что исполнено Сацумою и Нагато, — несмотря на это, не может быть другом этих вождей революции. В 1869 году шла речь прямо о назначении Стоцбаши главою правительства, с правами и званием первого министра, но бывший сиогун отказался. Теперь придумали новую меру, которая бы, не оскорбляя самолюбия экс-тайкуна, давала ему [267] могущественное влияние на ход дел: предположили создать особую должность главного управителя или интенданта императорских земель, на должность эту назначить малолетнего родича Стоцбаши, Каменоске, а самого главу фамилии Токугава сделать его попечителем. Но и этот проект разбился об отказ Стацбаши. Очевидно, что бывший ‘верховный повелитель Японии’ не хочет занимать второстепенных ролей и состоять в зависимости от бывших своих противников. Но кроме того, по несомненно высокому патриотизму своему, он не желает несвоевременным появлением на сцене политической деятельности возбуждать вновь страсти и столкновения между современными деятелями в Иеддо и в княжествах. Мы выше привели пример, как ему подражают в этом даже второстепенные его партизаны, как Каца-Ава: отдадим же справедливость и их доблестному гражданскому чувству, и их политическому уму.
Для читателя, быть может, многое осталось еще неясным в нашем описании современного государственного устройства Японии. Но и самое устройство японского государства в настоящую эпоху не мало препятствует определительности и ясности изложения. Пусть читатель представит Россию в переходные времена от Бориса Годунова до Столбовского мира или в царствование Петра Великого, пусть он вообразит, что в то время где-нибудь под Москвою или под Петербургом, но не в самых этих городах {Долговременное пребывание в Иеддо для недипломатов или неторговцев не узаконено трактатами, или по крайней мере русским договором 1858 г., где ст. 6-я говорит что в городе Иеддо pyccкиe могут жить только для производства торговли}, жил иностранец, собиравший сведения о России, пусть к этому прибавит он, что русские не хотели выдавать тайн своей внутренней истории чужеземцам: тогда ему станет совершенно понятна недостаточная отчетливость всего изложенного, где, впрочем, приведены факты по возможности достоверные. Впрочем, второстепенные подробности правительственного механизма Японии, изучение его сил и средств, отношений власти к народу, — представляют более твердую почву для наблюдателя. Япония, по своему [268] географическому положению, без сомнения, призвана играть важную роль в ходе событий на востоке Азии. Не будь она, вследствие своего долгого отчуждения от всего мира, слаба политически, она стала бы тем же для Азии, чем Англия для Европы. Даже теперь она питает самые пламенные надежды сделаться государством влиятельным, сильною сухопутною и особливо морскою державою, и вот почему Англия, под покровом дружбы, так усердно старается ослабить ее, то разоряя контрибуциями за убийство каких-нибудь торгашей, не уважающих местных законов, то заставляя покупать дрянные пароходы и оружие за баснословные цены, то навязывая своих чиновников в состав администрации подобно тому, как в Китае, то вынуждая давать концессии, выгодные для одних англичан {Чтобы эти замечания не показались неприличною выходкою против Англии, напомним здесь, что за убиение купца Ричардсона взято 780,000 рублей и разорен город Кагозима со 100,000 населения, старые, почти гнилые суда продавались по 380 р. с. за тонну вместимости, при иокогамском губернаторе поставлено около 20 английских агентов на японском жалованье, и проч.}. Японцы, конечно, не подражатели бессловесных под-данных пекинского сына Неба, которые ничего не знают, кроме молчаливой покорности пред всякими унижениями, пока наконец обстоятельства не вызовут грубой резни, а с нею перестановки действующих лиц, японцы настолько предусмотрительны, что теперь же стараются парализовать сильные иностранные влияния, поддерживаемые пушками, но это не делает еще их вполне способными сопротивляться могущественным иностранцам. Армия и флот их только в зародыше, и хотя с 1861 года не менее 15.000,000 рублей издержано на покупку европейских судов и едва ли не более на аммуницию и оружие, хотя теперь, сверх коммерческого флота в 75 кораблей, есть 14 собственно военных судов, и между ними два броненосца, но все это далеко не служит гарантиею, что берега страны не будут разорены теперешними же друзьями при первой попытке действительно освободиться от влияния их. О сухопутной армии можно сказать тоже. В складах японских, центрального правительства и князей, есть более полумиллиона европейских винтовок, частью даже скорострельных, вооруженная милиция может быть доведена до нескольких сот тысяч человек самой доблестной храбрости, как показали дела в Кагозиме и Хакодате, но воевать с этими людьми, soi-disant обученными по-европейски, против настоящих [269] европейских войск невозможно. Японской армии нужны многие годы походов, лишений, неудач, строгого приучения себя к дисциплинарным порядкам и поддержанию хорошего тактического устройства. Мы от души желаем ей этого, но должны в то же время признать, что время осуществления этого желания, по-видимому, еще далеко. Правительство японское конечно поняло, что ему нужно образовать сначала хорошие кадры, оно построило в некоторых городах казармы, водворило в них несколько тысяч якунннов, прежних милиционеров, ввело между ими европейские уставы, но до обладания европейскими войсками оно еще не достигло, за исключением разве блистательного небольшого отряда (1200 чел.), составляющего гвардию микадо и напоминающего французских зуавов или стрелков. Бедность финансовых средств, необходимость уважать общественное мнение страны, которое не хочет, чтобы солдаты переставали быть гражданами, наконец недавность учреждения самой армии, служат причинами, что японския войска теперь скорее возбуждают улыбку иностранца, чем серьезное внимание. И если бы не рыцарский дух, их оживляющий и выразившийся например тем, что в Хакодате сторонники тайкуна не хотели сдаться многочисленным своим противникам прежде, чем не расстреляли всех патронов, империалисты же, с своей стороны, узнав о недостатке у храбрецов продовольствия, посылали им все от себя, — если бы не этот дух, то никакого уважения к себе японские войска не могли бы возбуждать в военных людях Запада. В од-ном впрочем можно быть уверенным: в случае борьбы с внешним врагом, сыны империи восходящего солнца будут стоять за нее храбрее, чем китайцы, чем персияне или бухарцы. Эту черту их верно оценил еще Зибольд, хотя он жил в Японии в совершенно мирное время.
Войска подчинены либо самому центральному правительству, если заведены им в императорских землях, либо князьям. В случае внешней войны, они должны составлять одну армию, для которой контингенты выставляются князьями сообразно с доходностью их владений. В прежнее время пропорция была такова, что с каждых 1,000 кокф дохода князь должен был выставлять 20 человек пехоты и 2 всадников, теперь это отношение изменилось, но в каком смысле, — нам неизвестно. Можно только сказать, что князья для личных целей нисколько этою нормою не стесняются. Князь Сацума напр. официально имеет дохода 760,000 кокф, следовательно, ему подобало бы [270] содержать не более 16,764 воинов, но он их содержит 27,000, чтобы иметь больше влияния на дела внутри государства. Для снятия с себя зависимости по вооружению армии от иностранцев японское правительство с 1865 года успело завести разные военно-технические учреждения, но пока их деятельность незначительна, хотя в одном Иеддо уже отлито более 100 орудий и исправлены многие тысячи ружей, пришедших в негодность от небрежного с ними обращения. Хорошая литейная находится в Осаке. Для флота есть два общие учреждения: пароходный завод в Аконуре и арсенал-адмиралтейство в Иокоске, из которых в первом, с 1869 года, работают уже одни японцы, без всякого содействия иностранцев. Для образования офицеров в Иеддо заведена военная школа, и кроме того не мало молодых японцев получили образование в военных училищах Европы, в Соединенных Штатах и практически в войсках и на кораблях Голландии. Эномото, как адмирал, был очень хорошим офицером, в течение многих лет, проведенных на голландских судах, твердо ознакомившимся со всеми морскими порядками европейцев, таковы же были и некоторые капитаны сиогунского флота. Теперь все почти купленные у европейцев суда управляются самими японцами, и летом 1870 года они хотят начать самую высшую морскую службу: составлять описи берегов, для чего изготовляется в Иеддо корабль и приглашен в руководители один опытный английский гидрограф.
Частью в видах успешной обороны страны, частью для развития ее внутренних богатств, японское правительство в последнее время решилось приступить к сооружению железных дорог. С этою целью дана концессия одному английскому спекулянту-авантюристу Лею, бывшему директором китайских таможен, удаленному однако из Пекина по интригам своего более искусного противника. Англичанин согласился снабдить японское правительство 1,000,000 фунтов стерлингов с тем, чтобы ему дано было право на проведение железного пути от Иеддо в Осаку. Сумма 6,300,000 руб. очевидно недостаточна для дороги в 450 верст длиною и проходящей чрез гористые местности, но бедный иеддоский кабинет должен был подчиниться влиянию ‘друга’, сэра Г. Паркса, чтобы хорошо поместить у себя дружеские капиталы. Что будет на самом деле — еще неизвестно, но на первый раз мы знаем, что гарантия дана в 12% и что обеспечением ее служат с одной стороны таможенные доходы, а с другой морской арсенал в [271] Иокоске… Другие дороги Японии, ныне существующие, суть шоссе по семи главным линиям, перерезывающие всю страну вдоль от Сангарского пролива до Нагасаки и Кагозимы, и мелкие проселки, которые правильнее назвать тропинками, чем дорогами. Они часто вымощены или шоссированы, имеют мосты или мостики, но для езды в европейских экипажах мало годны, как по своей узкости, так и по крутизне спусков. Кроме того, на многих проселках имеются еще лестницы, а перевозы через иные реки, особенно быстрые, вместо паромов и лодок, делаются на людях, в брод, причем перевозчики несут тяжелую уголовную ответственность за переносимых ими людей. Большие шоссе можно считать вообще хорошими путями в европейском смысле, только они уже наших дорог и, в свою очередь, страдают иногда от крутизны подъемов и спусков. Все семь главных дорог: Токаидо, Тоозандо и пр., состоят в ведении центрального правительства, чрез чьи бы владения они ни проходили, тогда как забота о проселках лежит на князьях. Поддержка императорских дорог превосходна, и их можно считать украшением страны как по тщательной отделке полотна, так и по внешнему виду, ибо они везде почти обставлены прекрасными аллеями. Во всей Японии на перекрестках путей, даже малейших проселков, поставлены каменные столбы с надписями, обозначающими направление дорог и расстояние от Иеддо.
По дорогам устроены почты, впрочем только легкие, для пересылки писем и для езды чиновников. С этою целью заведены в городах почтовые конторы, а на дорогах станции, где впрочем содержатся не лошади, а люди. Японский почтарь есть обыкновенно молодой человек из бедного класса, проживающий на станции почти безотлучно. Как только до него доходит очередь отправлять службу, он должен быть готов каждую минуту. Приходит почта, т. е. прибегает с нею такой же почтальон с соседней станции, гонец принимает от него упакованные ящички, вместе с накладною, помещает их на концы небольшого коромысла, которое перекладывает, по мере надобности, с одного плеча на другое, и отправляется в путь. Если погода хороша, т. е. не грязно и не очень жарко или холодно, он бежит с такою скоростью, что почта делает от 120 до 180 верст в сутки. Летом почтарь почти наг и имеет только сандалии и пояс, зимой и в дождь на-девает он соломенный плащ и шляпу. На больших дорогах нередко содержится по нескольку десятков подобных почтарей на каждой станции. В случае прибытия какого-либо чиновника, едущего по службе, они же несут его норимон получая за то особую поверстную плату. Станции находятся одна от другой в 8, 10, иногда и более верстах. Между важнейшими приморскими городами японцы пользуются для доставления чиновников европейскими почтовыми пароходами и еще более своими собственными, принадлежащими разным князьям или центральному правительству. Теперь они хотят даже вступить в конкуренцию с Pacific Mail S. S. Cо и другими западными пароходными компаниями, устроив правильное и частое сообщение Иеддо с Осакою помощью особо назначенного на то парохода ‘Dumbarton’, который может делать рейсы взад и вперед в 5 или 6 дней.
Остров Мацмай не имеет других дорог, кроме одной вдоль берегов, и нескольких тропинок внутри страны преимущественно на юге. Впрочем можно думать, что японцы теперь позаботятся устройством и здесь путей сообщения, которые становятся необходимы при усиливающейся колонизации. С перенесением центра управления островом из Хакодате на устье Исикари, нужно соединить последнюю местность с первою сухопутной дорогой, потому что морская легко может быть отрезана. Равным образом и средоточия управления округами, которых десять, не могут же оставаться без сообщений между собою. Впрочем на скорое проведение прочных дорог в столь гористой стране, как Мацмай, нельзя много рассчитывать.
Устроив по всей стране пути сообщения и почты, японцы озаботились и о другой отрасли внешнего государственного благоустройства — о тюрьмах. Головнин, сидевший в одной из таких тюрем, описал нам ее устройство, но конечно хакодатская тюрьма не может служить нормою для других. Вообще японские тюрьмы состоят из двора с окружающими его карцерами, которые все имеют задвижную решетчатую дверь на двор, так что сторожу видно, что делают арестанты. Этого-то рода карцеры называл Головнин клетками, по их тесноте. Но впрочем есть и другие помещения, еще менее удобные, только ни они, ни головнинские ‘клетки’ не служат обыкновенно местами пребывания знатнейших преступников.
Последние большей частью арестуются дома и предпочитают, если не видят возможности оправдаться, добровольную смерть. Однако мы видим, что в наше время убеждения японцев в последнем отношении несколько изменяются, вероятно под влиянием европейских идей. Так, Эномото Кумаджиро, заключенный под арест, не вздумал распороть себе брюхо, хотя вина его самая крупная: вооруженный бунт против правительства и еще провозглашение в монархической стране республики.
Коснувшись японских тюрем, можно бы поговорить об уголовном судопроизводстве и даже законодательстве Японии, но предмет этот, по своей обширности и специальности, может быть рассмотрен только в особом очерке. Теперь же, продолжая обзор общего государственного устройства, скажем несколько слов об управлении городами и провинциями, не входящими в состав княжеских уделов. Области и города эти управляются губернаторами или о-бунио, которых всегда два, а иногда и три. Обыкновенно один из них живет в Иеддо и получает там распоряжения правительства, относящиеся до его местности, для отсылки их по принадлежности, или же представляет правительству донесения, полученные с места. Другой в это время управляет делами на месте, через год они меняются ролями. У губернаторов существуют многочисленные штаты чиновников, — настоящее зло Японии, которое поглощает большую часть народных доходов в виде жалованья и еще более в виде взяток, которые хоть и не приведены в систему, как в Китае, но все-таки тягостны. Чтобы дать читателю понятие о многочисленности японской бюрократии, скажу, что в городе Иокогаме, имеющем с небольшим 20,000 жителей, есть несколько сот чиновников, для которых даже построены правительством отдельные казармы — дома, занимающие целые кварталы. Правда, в этом числе есть 220 человек таможенных делопроизводителей, писарей, досмотрщиков и проч., но уже эта самая цифра показывает, что японская бюрократия любит пускать широкие корни и разрастаться в дерево очень ветвистое, которое сосет почву страны. В Иеддо, где вовсе почти нет внешней торговли, дома таможенных чиновников также составляют целый квартал. — Губернатор есть глава администрации в своих провинции или городе по всем отраслям управления: судебная, финансовая и другие части не отделены от полицейской. По судебной части власть губернатора весьма обширна, и он может утверждать и приводить в исполнение всякие приговоры над преступниками, за исключением смертной казни, чем только власть его и отличается от власти удельных князей. По финансовой части каждый губернатор имеет у себя ближайшего помощника в виде казначея, со штатом бухгалтеров и писцов. И еще нужно заметить, что сверх этой армии правительственных чиновников каждый город имеет свою внутреннюю, отчасти выборную администрацию — хозяйственную и полицейскую. Городской совет из нескольких местных жителей составляет центр ее, подчиненные ему оттоны суть участковые начальники, а каксиры — городовые, люди большею частью из самого бедного разряда местных якунинов, которым подведомственны толпы рабочих, обязанных являться на пожары для тушения огня. Для вящего надзора за жителями все домохозяева разделены на пятки, которых члены обязаны смотреть друг за другом, немедленно доносить полиции, если заметят что у соседей, и нести общую ответственность, если у домов их случится какой-нибудь беспорядок.
В деревнях есть старосты и своего рода приказы или сельские управы, всегда отличенные тем, что на них развевается общеяпонский флаг. Как велика их власть, мне неизвестно, но что они не остаются без дела, это можно заключить из того, что когда ни загляни в сельские канцелярии, всегда найдешь там писцов за работою. Видно, что чернильное направление глубоко укоренилось в японской администрации, от верху до низу. При сельских управах есть арестантские комнаты. Около каждой подобной управы сделан навес, под которым помещаются приклеенные или написанные на дощечках все правительственные распоряжения, что и составляет единственный способ их обнародования — способ удобный вполне, ибо в Японии нет людей безграмотных.
Кем и когда собираются подати в деревнях — трудно сказать, но взимание их приведено в строгую систему, и особые окладные табели существуют везде и составлены на основании дознанной опытом доходности поземельных участков. В Японии главный государственный доход составляет поземельный налог, который чрезвычайно высок, простираясь от 40 до 50% сбора в императорских землях и от 50 до 60% в княжеских. За то имеется та выгода, что сельские жители не знают уже других налогов и, следовательно, не могут быть, по невежеству своему, обираемы чиновниками, которые в сложной финансовой махинации других государств находят для себя источник обогащения. Впрочем без злоупотреблений и тут не обходится. Так, зимою 1870 г., были довольно серьезные волнения в некоторых деревнях к северо-западу от Иеддо, именно по поводу излишних сборов, которых требовали императорские чиновники с жителей некоторых деревень. В княжеских уделах также случаются притеснения от произвола чиновников, а иногда и от произвола самих князей. Так как земля в уделах составляет собственность князей, и поселяне суть не более, как арендаторы, то произволу знати открывается обширное поприще при назначении арендной платы, или точнее, поземельной ренты. Произвол этот хотя и стесняется императорскими чиновниками или интендантами, а еще более собственным интересом князей имеет арендаторами не совершенных нищих, но не в такой степени, чтобы не возбуждать по временам резких неудовольствий. Так, в начале 1870 года были волнения между крестьянами князя Овари, конечно ‘успокоенные’, — как говорят друзья организованного насилия, — ‘законным порядком’ (т. е. казнью нескольких индивидуумов с более развитой нервной системой), но едва ли искорененные этим в источнике… Вероятно, подобные эпизоды случаются часто и в других местностях, но до иностранцев в Японии сведения о них не доходят.
Размер государственного поземельного сбора нам известен с точностью. Он составляет в настоящее время 6.020,000 кокф (около 25 мил. руб. сер.) в императорских землях, более 18,5 мил. кокф в уделах тех князей, которые имеют свыше 9,999 кокф, и около 1.700,000 к. в имениях мелкой аристократии. Сравнивая эти итоги с теми, которые были в XVII веке и помещены у Кемпфера, мы видим, что доходность земель с того времени не особенно увеличилась, что и естественно, если принять в расчет, что годные для обработки участки, при гористой местности Японии и давнишней густоте ее населения, уже исстари сполна обработаны. Tе клочки земли, иногда лишь в 2-3 кв. сажени, которые крестьяне успевают разработать на крутых отклонах гор, остаются свободными от налогов, и вот где причина, что, несмотря на увеличение населенности страны с течением времени, народ не умирает с голоду. Впрочем, продовольствие масс в последнее время во многом зависит, кроме местных урожаев от ввоза иностранного риса. Этот ввоз растет с каждым годом и в 1869 г. едва ли был меньше, чем 4.000, 000 пудов. Само правительство решилось купить около 360 000 пудов за границею для продовольствия бедных людей, к большому огорчению китайских и английских купцов в Иокогаме. [276]
О других доходах японского императора и князей — с лесов, рудников, таможен, переправ, публичных домов, земель, уступленных иностранцам под дома и проч., мы не можем сказать ничего определительного по неимению численных данных. Но следующие цифры любопытны потому, что дают понятие о государственных расходах Японии. Цифры эти впрочем относятся только к уделу самого микадо и представляют еще не нормальный бюджет, потому что 1869 год был неурожаен. По отчету министра финансов расходы были:
4. Издержки князей императорской крови — 170,000 ‘
5. Содержание трех императорских замков: в Киото, Осаке и Иеддо — 100,000 ‘
6. Постройка и починка синтосских храмов — 30,000 ‘
7. Издержки по иностранным делам, по юстиции, парламенту и столичной полиции — 120,000 ‘
8. Вооружение и снаряжение армии и флота — 300,000 ‘
9. Литейные и железоделательные заводы — 70,000 ‘
10. Жалованье офицерам и чиновникам — 220,000 ‘
11. Пенсии — 200,000 ‘
12. Содержание пленных в последнюю войну — 120,000 ‘
13. Больницы для бедных — 60,000 ‘
14. Народное просвещение
{Bсе другие училища в Японии, где всякая деревня имеет свою школу, суть учреждения частные или общественные, но не государственные}:
содержание коллегии в Иеддо, школ в Осаке и Нагасаки — 50,000 ‘
15. Земледелие и пути сообщений: дренаж полей, устройство мостов, дорог, переправ и пр. — 150,000 ‘
16. Расходы финансового управления: рудный промысел, казенные постройки, прогоны чиновникам. .. 130,000 ‘
17. Провинциальное управление — 150,000 ‘
18. Уплата процентов по частным займам правительства, 10% в год с 3.500,000 pиo. — 130,000 ‘
19. Погашение ассигнаций, распределенное на 10 лет, при сумме ассигнаций 30.000,000 pиo — 666,666 ‘
20. Непредвиденные расходы, главным образом военные, на колонизацию и путешествия микадо между столицами — 300,000 ‘
Итого — 3.246,666 кокф.
Принимая стоимость кокфа риса примерно в 6 руб. сер. (кокф = 0.83 четверти), получим, что весь бюджет расходов в 1869 г. был около 20.000,000 рублей. Но доходов по [277] отчету министра поступило всего 1.981,350 кокф, т. е. менее 12 мил. рублей, следовательно дефицит простирается до 8 слишком миллионов руб. или 0,4 бюджета. И это еще не все. Министру финансов стоило больших хлопот привести расходы к 3,25 миллионам кокф, по нормальной же росписи доходов в императорское казначейство должно поступать и конечно расходоваться ежегодно 7.925,000 кокф, т. е. вчетверо более, чем действительно поступило. Министр не без основания упрекает в этом печальном состоянии финансов страны бывшее бесконтрольное правительство тайкунов, которое заботилось только о вооружениях и покупке судов, конечно негодных для борьбы с иностранцами, но бывших ему нужными для осуществления деспотических замыслов внутри государства.
В последнее время японцы возлагают большие надежды на развитие доходного горного промысла, и для этого ими приглашено немало иностранных инженеров с целью устройства хороших горных заводов. Но пока эти заводы устроятся, необходимость заставляет уступать некоторые рудники чужеземным спекуляторам в аренду. Так, известный торговец кораблями, Гловер, получил, в уплату за долги князя Хизена, разработку угля на острове Такасиме, близ Нагасаки, причем каждая тонна выработанного вещества засчитывается всего за 2 доллара, тогда как уголь продается тут же в Нагасаки по 4,5 доллара.
Таможенные доходы могли бы быть значительны, если бы не расходы по устройству портов и особенно содержание многочисленного чиновничества. Последнее вероятно пожирает две трети того, что собирает на пользу казны.
Иокогама, 18-30 марта 1870.
Текст воспроизведен по изданию: Современная Япония и ее политическое устройство и управление // Вестник Европы, No 7. 1870