СОВТЪ ШУТА.
(Картина со временъ инквизиціи). І. Ахо.
Переводъ В. Смирнова.
‘Живописное Обозрніе’, No 31, 1899.
Совет шута, Ахо Юхани, Год: 1889
Время на прочтение: 3 минут(ы)
На площади въ маленькомъ городк между ратушей и соборомъ собраны А всевозможныя орудія для пытокъ: дыбы, тиски для пальцевъ, стулья и бочки, у саженные гвоздями, раскаленные щипцы… По середин площади стоитъ костеръ, готовый принять еретика, если онъ не сознается въ своемъ заблужденіи, если онъ не отречется отъ своего лжеученія и не подчинится единоспасающей католической церкви.
Его вздымаютъ на руки на дыбы и даютъ ему тамъ висть, а къ ногамъ прившиваютъ тяжелыя гири. Онъ только кричитъ: ‘я не сознаюсь!.. я не отрекаюсь!.? я не подчиняюсь!’
Его подводятъ къ стулу, усаженному гвоздями’ ни его протестъ все сильне и сильне оглушаетъ мучителей и стоящую вокругъ толпу зрителей, которые собрались какъ на площади и на улицахъ, такъ за крышахъ и въ окнахъ домовъ.
Его щиплютъ раскаленными щипцами и жгутъ его кожу, но все съ одинаково малымъ успхомъ. Онъ не сознается, онъ не отрекается, онъ не подчиняется…
Великій инквизиторъ, кардиналъ, прибывшій сюда изъ великаго Рима для подавленія по приказанію папы ереси, не знаетъ, какія ему употребить мры по отношенію къ этому упрямому человку. Признаніе, отреченіе, добровольное подчиненіе были бы для него боле желательными, нежели ауто-да-фе, которое представляетъ собою самое послднее средство и боле неохотно допускается въ высшихъ церковныхъ сферахъ.
На балконъ ратуши, гд онъ сидитъ въ своемъ красномъ облаченіи, онъ приказываетъ призвать своего помощника и даетъ ему повелніе общать милости обвиняемому самому, его роду и всему его городу. Но мученикъ съ презрніемъ встрчаетъ своихъ соблазнителей.
Тугъ истощается терпніе великаго инквизитора, и въ порыв бшенства онъ приказываетъ палачу отрубить еретику лвую руку. Но еретикъ протягиваетъ свою правую руку и предлагаетъ палачу отрубить и ее. Чмъ тяжеле его страданія, чмъ больше его боли, тмъ громче онъ кричитъ и тмъ дале кругомъ слышится его крикъ. Онъ слышится на площади, по улицамъ, проникаетъ сквозь стны въ дома, доносится даже за городскія стны.
Потъ выступаетъ на лбу кардинала, ему приказано добиться отреченія, сознанія, подчиненія… ему угрожаетъ гнвъ святого отца и его коллегіи кардиналовъ.
— Что ему даетъ такую сверхъестественную силу? спрашиваетъ онъ самого себя и окружающихъ его. Но никто не можетъ найти объясненія, такъ какъ еретики всегда раньше подчинялись.
Тутъ является шутъ его преосвященства, котораго онъ возитъ съ собою даже во время своихъ путешествій, и проситъ разршенія говорить.
— Говори! произносить великій инквизиторъ.
— Заткни ему ротъ, совтуетъ шутъ.— Крикъ облегчаетъ его страданіе, но страданіе удвоится, если ему нельзя будетъ кричать о семъ.
— Это совтъ дурака, говоритъ великій инквизиторъ.— Какъ онъ будетъ въ состояніи сознаться въ своемъ заблужденіи и отречься отъ своихъ лжеученій, если мы лишимъ его возможности говорить?
— Кто молчитъ, тотъ соглашается…
— Ты мудрый дуракъ! Ты геніальный безумецъ, воскликнулъ инквизиторъ, исполненный радости.
Тотчасъ же онъ повелваетъ своему палачу сдлать такъ, какъ посовтовалъ шутъ.
Обвиняемому въ ротъ суютъ деревяшку, засовъ, который завязываютъ за ушами, затмъ его подымаютъ на дыбы, а къ ногамъ прившиваютъ тяжелыя гири, — онъ молчитъ. Когда ею сажаютъ на стулъ, усаженный гвоздями, онъ молчитъ, и когда его щиплютъ раскаленными щипцами, онъ также молчитъ. Когда же народъ больше не слышитъ его крика, то онъ самъ начинаетъ кричать. Съ площади, съ улицъ, крышъ и оконъ раздается по всему городу одинъ единственный мощный крикъ:
— Не отрекайся! Не сознавайся! Не подчиняйся!
И онъ не подчинился. Хотя онъ самъ и ни могъ больше кричать, его боли все-таки облегчались, и онъ испытывалъ притокъ мужества въ сновать сердц, когда онъ слышалъ крикъ другихъ.
И онъ выдержалъ, пока не испустилъ духа подъ руками своихъ мучителей.
Но тогда съ площади, съ улицъ, съ крышъ и оконъ загремлъ новый крикъ:
— Онъ не отрекся! Онъ не сознался! Онъ не подчинился!
Великій инквизиторъ бсился и рвалъ себ полосы.
Шутъ же ухмылялся себ въ бороду, такъ какъ это его совтъ вызвалъ крики всего народа, когда одного заставили молчать.