Я стоял на невысокой горе, и по мягким склонам её волновалась рожь, кругом шумели там и сям деревья — цветущие липы, перистые акации, стройные тополи, волнуемые предзакатным ветерком. Он стих — молчание сменило шелест листьев.
Здоровый аромат подымался с поля — цветы благоухали и смешивали свой запах с дыханием ржи, налившейся тяжёлым золотым зерном.
Двухцветным куполом казалось бледное, огромное небо. Там, где зашло солнце, потухали неяркие красные тучи, и, расплываясь и вытягиваясь над горизонтом, они мне представлялись гигантскими птицами с тонкими и длинными крыльями, окаймлёнными тусклым золотом. Медленно и бесшумно одна за другой улетали воздушные птицы в какую-то далёкую-далёкую страну, лежащую за чертой кругозора.
На противоположной стороне купола темнела безоблачная лазурь. В траве лиловые цветы казались ярче вечером, чем днём.
Кусты у подошвы горы, узкие, тёмные метёлки тополей, чуть видные крыши домов и далёкие сады — всё приняло особый, медный цвет, как будто то была не живая природа, а вылитая из бронзы.
Я молча глядел кругом. Но я не чувствовал себя, не сознавал, что вижу сон. В душе была сладостная грусть, и сердце надрывалось от слёз — незримых, невыплаканных, странных, чудесных слёз, которыми я плакал только в ранней молодости. Они проснулись — эти слёзы, одни. Я тщетно силился вызвать в уме своём погибшие образы былого.
Однако, мне чудилось, что подле меня стоит и дышит крылатый призрак юности — он был неуловим, не мог я разглядеть его. Не потому ли так билось моё сердце? Не потому ли я ощутил в себе прилив могучей силы? Я слышал шелест его крыл, таинственный сумрак словно пронизывали лучи его больших прекрасных, гордых глаз…
То был какой-то сон во сне.
По меже я спустился с горы. Высокие травы били меня по ногам — я нарушал их сон. Вспорхнула и спряталась во ржи маленькая птичка. Руками раздвинул я кусты. Я шёл по равнине, и шёл со мною рядом крылатый призрак юности. И всё бодрее, и бодрее билось моё сердце.
Как лунатик двигался я, покорный непонятной силе, которая вела меня вперёд. Сгущались тени, но было ещё ясно, и ни одна звезда не загоралась в небе. В груди моей рос сладостный восторг. Я был один, царила тишина. Не в силах будучи сопротивляться чарам крылатого призрака, я остановился и закричал: ‘Мария!’
‘Мария!’ — повторило эхо, тот же звук послышался на горе, и, наконец, чуть слышным шёпотом: ‘Мария!’ — донёсся он ко мне оттуда, где над рекой клубился туман.
Но когда замер последний отголосок волшебного слова, я увидел вдали серое облако пыли. То была стая собак. Они бежали на меня с хриплым лаем. Мой голос привлёк их с живодёрни: туда сбирались они со всего города, чтоб совершать тризны над трупами животных.
Мгновенно окружили меня псы. Их было много, больших и маленьких — разных пород. Их лай был дик, слепая ярость налила глаза их кровью. Я видел, как блестели их зубы. И глупый страх закрался в моё сердце.
Мой страх усилился, когда я различил среди остервенелых псов своих четвероногих знакомых и друзей.
Вот этот чёрный пёс с мохнатой шерстью, который прыгает, как будто на цепи — Полкан. Я сам бросал ему когда-то лакомые куски, и гладил его по голове, и говорил ему: ‘Го-го, Полкан! О, славный пёс!’
Вот породистый Приятель, который встречал всегда приход мой к его госпоже ласковым визгом.
Что сталось с ним?
Вот рыжий Нарцисс, неуклюжий, с глупыми ушами и обрубленным хвостом… Не я ли нашёл его на улице и разделил с ним последний кусок?
А жирный, белый Шарик, со свиными глазками, подобострастно лизавший мне ноги и так громко стучавший по полу своим твёрдым хвостиком, что вызывал всеобщий смех, не узнаёт меня?
Как! И Старушка здесь? Когда-то я тоже был ласков с нею. Она прибегала ко мне за завтраком и обедом, из соседнего двора, ложилась у ног и выразительно смотрела на меня своими ясными и умными глазами.
Все здесь! Друзья с врагами заодно… Да, мне страшно стало. Но призрак мой коснулся моего плеча — и страх пропал. ‘Вперёд, вперёд! Тебе ль смущаться?.. Ты ступишь, и лай обратится в визг’… И я почувствовал, что весь я преобразился: окрепли мои мышцы, и грудь оделась стальным панцирем.
С презрением глянул я вниз, где лаяла пёсья дружба, ползая в пыли. Я пошёл — врассыпную бросились псы. Темнее становился вечер, и скоро в сумраке исчезли последние докучные друзья.
Меж тем вдали горели огни. Сады благоухали. Спустилась ночь, и замигали звёзды. Я двигался как лунатик, покорный непонятной силе, которая вела меня вперёд — в царство красоты и счастья. Мария! Мария! Мой рай, блаженный сон моей души!
Июль 1886 г.
Источник текста:Ясинский И. И. Сиреневая поэма. — К: Типография Г. Л. Фронцкевича, 1886. — С. 40.
OCR, подготовка текста: Евгений Зеленко, сентябрь 2012 г.