Сон в Иванову ночь, Шекспир Вильям, Год: 1893

Драматургия
Время на прочтение: 58 минут(ы)
Скачать в PDF

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ
ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ДЕСЯТЫЙ.

1) Веселыя уиндзорскія жены. 2) Крещенскій сочельникъ или что хотите. 3) Сонъ въ Иванову ночь. 4) Буря.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.
1893.

Сонъ въ Иванову ночь.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

Тезей, герцогъ аинскій.
Эгей, отецъ Герміи.
Лизандръ и Деметрій, влюбленные въ Гермію.
Филостратъ, распорядитель празднествъ Тезея.
Пигва, плотникъ.
Буравъ, столяръ.
Мотокъ, ткачъ.
Дудка, торговецъ раздувальными мхами.
Рыло, мдникъ.
Выдра, портной.
Ипполита, королева амазонокъ, невста Тезея.
Гермія, дочь Эгея, влюбленная въ Лизандра.
Елена, влюбленная въ Деметрія.
Оберонъ, царь эльфовъ.
Покъ или добрякъ Робэнъ, эльфъ.
Титанія, царица зльфовъ.
Душистый Горошекъ, Паутинка, Моль, Горчичное смечко — эльфы.
Пирамъ, исби, Стна, Лунный свтъ, Левъ — лица, участвующія въ интермедіи.

Эльфы, сопровождающіе Оберона и Титанію. Придворные Тезея и Ипполиты.

Мсто дйствія: Аины и прилегающій къ нимъ лсъ.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ

СЦЕНА I.

Аины. Комната во дворц Тезея.

Входятъ: Тезей, Ипполита, Филостратъ и свита.

Тезей. Красавица Ипполита, часъ нашего брака приближается быстро. Посл четырехъ благодатныхъ дней наступить новый мсяцъ. Но старый, какъ мн кажется, вы убиваете необыкновенно медленно, онъ задерживаетъ исполненіе моихъ желаній, словно мачиха или вдова, долго медлящая сдать имущество молодому наслднику.
Ипполита. Четыре ночи быстро поглотятъ остающіеся четыре дня, и сновиднія четырехъ этихъ ночей помогутъ сократить время. А когда он минуютъ, новая луна, изогнувшись на неб серебряной дугою, увидитъ ночь нашего торжества.
Тезей. Ступай, Филостратъ, воодушеви аинскую молодежь и скажи, чтобъ она веселилась. Да, пробуди въ ней живой, рзвый духъ веселья. Скорбь прилична только похороннымъ процессіямъ, и она, блдная, не товарищъ нашему ликованію (Филостратъ уходить). Тебя, Ипполита, я высваталъ своимъ мечемъ, оскорбляя тебя, добылъ твою любовь. Теперь же я хочу другого порядка для нашего брака, то есть пировъ, празднествъ и торжествъ.

Входятъ: Эгей, Гермія, Лизандръ и Деметрій.

Эгей. Желаю всякаго счастья Тезею, нашему славному герцогу.
Тезей. Благодарю, любезный Эгей.Что скажешь ты намъ новаго?
Эгей. Съ душой, исполненной печали, пришелъ я къ теб съ жалобой на дочь мою Гермію. Деметрій, подойди ближе. Государь, вотъ этотъ человкъ получилъ мое согласіе на бракъ съ нею. Подойди и ты, Лизандръ. А вотъ этотъ, добрйшій мой герцогъ, совсмъ околдовалъ мое дитя. Ты, Лизандръ, дарилъ ей стихи, обмнивался съ нею залогами любви, распвалъ при лунномъ свт псни подъ ея окномъ и лживымъ голосомъ сулилъ ей лживую любовь. Ты добился ея расположенія запястьями, сдланными изъ твоихъ волосъ, колечками, побрякушками, разными вздорными бездлушками, цвтами, лакомствами. Благодаря этимъ посланникамъ, устоять передъ которыми не въ силахъ нжная юность, ты коварно похитилъ сердце моей дочери и превратилъ въ упрямую непокорность повиновеніе, съ которымъ она обязана исполнять волю отца. Поэтому, добрйшій герцогъ, прошу тебя, если она даже тутъ, въ твоемъ присутствіи, откажется выйти за Деметрія, позволь мн воспользоваться старымъ аинскимъ правомъ. Такъ какъ она моя, то я могу ею располагать, и я располагаю ею такъ: я обрекаю ее или выйти за этого человка, или, согласно старинному закону, предвидвшему этотъ случай, на смерть.
Тезей. Что скажешь ты, Гермія? Милая двушка, образумься. Отецъ долженъ быть для тебя богомъ: онъ творецъ твоей красоты. Для него ты то же, что восковая или вылпленная куколка, которую онъ воленъ или хранить въ цлости, или уничтожить. Деметрій — молодой человкъ вполн достойный.
Гермія. И Лизандръ тоже достойный.
Тезей. Положимъ, такъ. Но, имя въ виду желаніе твоего отца, предпочтеніе слдуетъ отдать первому.
Гермія. Зачмъ-же отецъ не хочетъ смотрть моими глазами?
Тезей. Не онъ, а ты должна смотрть глазами его благоразумія.
Гермія. Простите меня, герцогъ. Какая сила даетъ мн смлость и насколько, высказывая мои помыслы въ такомъ присутствіи, я могу повредить моей скромности,— я не знаю. Прошу вашу свтлость сказать мн:— если я откажусь выйти за Деметрія, что можетъ ожидать меня самаго худшаго?
Тезей. Или смерть, или отлученіе навсегда отъ общества мужчинъ. Поэтому, красотка Гермія, подумай. Прими въ соображеніе твою юность и допытайся хорошенько у своей крови, въ силахъ-ли она, если ты не уступишь желанію отца, вчно носить одежду отшельницы. Подумай: тебя на вки заключатъ въ мрачный монастырь, гд ты будешь вести жизнь жалкой жрицы, распвающей вялые гимны холодной, безплодной лун. Трижды блаженны т, которыя настолько въ силахъ обуздывать свою кровь, что въ состояніи двственницами пройти весь жизненный свой путь. Но, говоря по земному,— сорванная роза счастливе той, которая, увядая на двственномъ стебл, ростетъ, живетъ и умираетъ въ одинокомъ блаженств.
Гермія. Я, мой повелитель, скоре соглашусь рости, жить и умереть такъ, чмъ подставить шею подъ тяжелое ярмо, которое мн ненавистно.
Тезей. Даю теб срокъ одуматься. Въ слдующее же новолуніе, то-есть въ день моего соединенія съ моей возлюбленной на вчное сожительство,— да, въ этотъ же самый день, если ты не согласишься выйти за Деметрія, будь готова или умереть за свое непослушаніе отцу, или принести на алтарь Діаны обтъ вчной непорочности и одиночества.
Деметрій. Послушайся отца и герцога, красавица Гермія. И ты, Лизандръ, тоже откажись отъ своего вздорнаго намренія препятствовать моему безспорному праву.
Лизандръ. Ты, Деметрій, пріобрлъ любовь отца, женись же, если хочешь, на немъ, а Гермію оставь мн.
Эгей. Да, упрямый Лизандръ, онъ пріобрлъ мою любовь и все, что мое, эта любовь передаетъ ему. Дочь — моя, и вс мои права на нее я передаю Деметрію.
Лизандръ. Я, повелитель мой, родомъ нисколько не хуже его. Я такъ же богатъ, какъ онъ, но люблю сильне, чмъ онъ. Я во всхъ отношеніяхъ если не выше, то равенъ Деметрію, но, что еще важне, я любимъ прекрасною Герміей. Почему же мн не воспользоваться моимъ преимуществомъ? Я въ его же присутствіи утверждаю, что Деметрій ухаживалъ за Еленой, дочерью Надара, завладлъ ея сердцемъ, и она, бдная, любитъ до обожанія, просто боготворитъ этого преступно непостояннаго человка.
Тезей. Признаюсь, я объ этомъ слышалъ и даже хотлъ поговорить съ Деметріемъ объ этомъ дл, но, обремененный собственными своими длами, до сихъ поръ забывалъ это сдлать. Идемъ, Деметрій! Иди и ты, Эгей. Идите оба за мною. Для обоихъ васъ у меня есть кое-какія секретныя наставленія. А ты, прекрасная Гермія, если не хочешь, чтобъ законъ Аинъ, смягчить который мы не въ силахъ, осудилъ тебя на смерть или на вчное одиночество, постарайся уступить вол твоего отца. Идемъ, Ипполита. Ты какъ на это смотришь, моя милая? Деметрій и ты, Эгей, идите тоже за мною. Мн нужно переговорить съ вами кое о чемъ, касающемся нашей свадьбы, а затмъ кое о чемъ, касающемся и васъ самихъ.
Эгей. Мы отправляемся за вами по долгу и по желанію (Уходитъ съ Тезеемъ, Ипполитой и Деметріемъ, за ними свита).
Лизандръ. Ну что, моя любовь? Какъ ты блдна! Отчего такъ быстро увяли розы на твоихъ ланитахъ?
Гермія. Вроятно, отъ недостатка дождя, которымъ всегда могла-бы ихъ оросить буря, разразившаяся въ моихъ глазахъ.
Лизандръ. Увы, никогда ни изъ книгъ, ни изъ изустныхъ преданій я не зналъ, чтобы теченіе истинной любви бывало когда либо безмятежно. Счастье возмущается то разницей въ рожденіи…
Гермія. Да, горе, когда поставленные слишкомъ высоко плнятся стоящими слишкомъ низко.
Лизандръ. То различіемъ въ лтахъ…
Гермія. Горе, когда слишкомъ старое захочетъ связать себя съ слишкомъ молодымъ.
Лизандръ. То необходимостью повиноваться чужому выбору…
Гермія. О, если въ любви приходится покоряться выбору чужихъ глазъ, это совершенный адъ.
Лизандръ. Если выборъ окажется даже счастливымъ, счастію угрожаютъ то война, то смерть, то болзни, длаютъ его мгновеннымъ, какъ звукъ, быстролетнымъ, какъ тнь, краткимъ, какъ сонъ, и неуловимымъ, какъ молнія, въ черную ночь разверзающая небо и, прежде чмъ успешь сказать: ‘смотри’, снова поглощающая землю безпощадной пастью мрака. Да, все свтлое угасаетъ черезчуръ быстро.
Гермія. Если искренно любящіе всегда встрчали препятствія, значитъ это предопредленіе судьбы. Научимся же терпливо относиться къ встрчаемымъ нами препятствіямъ, такъ какъ препятствія эти — дло обычное, такъ же неизбжное при любви, какъ всегдашніе ея спутники — мечты и вздохи, желанія и слезы.
Лизандръ. Это вполн убдительно, поэтому слушай, Гермія. У меня есть тетка, бездтная вдова съ большимъ состояніемъ,— домъ ея въ семи миляхъ отъ Аинъ,— и любитъ она меня, какъ любитъ мать единственнаго сына. Тамъ, милая Гермія, могу я съ тобой обвнчаться, тамъ строгій законъ Аинъ безсиленъ. Если любишь меня, оставь тихонько завтра домъ твоего отца, и я буду ждать тебя въ рощ, всего только на одну милю отстоящей отъ города, въ той самой рощ, гд я однажды уже встртилъ тебя, когда ты вмст съ Еленой праздновала утро мая.
Гермія. О, милый мой Лизандръ, клянусь теб самымъ безпощаднымъ лукомъ Купидона, лучшей его стрлой съ золтотымъ остріемъ, безхитростными голубями Венеры, всмъ, что связываетъ души и длаетъ любовь счастливой, огнемъ, сжигавшимъ царицу Карагена, когда она увидала убгающіе отъ нея паруса лживаго троянца, клянусь всми клятвами когда-либо нарушенными мужчинами, еще боле многочисленными, когда либо произнесенными женщинами, что завтра я непремнно буду съ тобою въ назначенномъ мст.
Лизандръ. Сдержи-же свое общаніе, моя дорогая. А вотъ, смотри, и Елена.

Входитъ Елена.

Гермія. Здравствуй, красавица Елена. Куда ты?
Елена. Ты говоришь: красавица? Возьми назадъ это слово. Деметрій любитъ твою красоту. О, счастливая красавица! Твои глаза — путеводныя звзды, а сладостные звуки твоего голоса ему пріятне, чмъ пастуху псни жаворонка, когда зазеленютъ нивы и зацвтетъ боярышникъ. Болзнь вдь прилипчива,— о еслибъ такою же была и красота! я заразилась бы отъ твоей, прекрасная Гермія, я ни на шагъ не отошла бы отъ тебя, пока мои уши не заразились бы твоимъ голосомъ, мои глаза — твоимъ взглядомъ, мой языкъ — обаятельной гармоніей твоей рчи. Принадлежи мн весь міръ,— я, за исключеніемъ Деметрія, отдала бы его весь, чтобъ только преобразиться въ тебя. О, научи меня смотрть какъ ты, научи чародйству, при помощи котораго ты овладла сердцемъ Деметрія!
Гермія. Я отворачиваюсь отъ него, а онъ все меня любитъ.
Елена. О, еслибъ твоя несговорчивость передала эту силу моимъ улыбкамъ!
Гермія. Я его проклинаю, а онъ отвчаетъ мн любовью.
Елена. О, еслибы мои мольбы вызвали въ немъ такое расположеніе!
Гермія. Чмъ больше я его ненавижу, тмъ онъ больше преслдуетъ меня своими мольбами.
Елена. Чмъ сильне я его люблю, тмъ сильне онъ меня ненавидитъ,
Гіермія. Это его вина, Елена, а не моя.
Елена. Не твоя, но вина твоей красоты. О, зачмъ виновата въ этомъ не я!
Гермія. Утшься, онъ боле не увидитъ моего лица: Лизандръ и я бжимъ отсюда. Пока я не увидала Лизандра, Аины казались мн раемъ. Какъ велико могущество моего возлюбленнаго, когда самый рай онъ обратилъ въ адъ!
Лизандръ. Елена, и откроемъ теб все. Завтра ночью когда Фебея увидитъ свой серебристый ликъ въ водяномъ зеркал и уберетъ лугъ жидкими алмазами, то есть въ часъ всегда прикрывающій бгство влюбленныхъ, мы покинемъ Аины.
Гермія. И въ той самой рощ, въ которой мы об съ тобой такъ часто, покоясь на лож изъ цвтовъ, передавали другъ другу сладостныя свои мечты, мы сойдемся съ Лизандромъ для того, чтобъ отвратить наши взоры отъ Аинъ и искать новыхъ друзей въ чуждомъ намъ обществ. Прощай, милая подруга моего дтства! Моли за насъ боговъ, и да пошлютъ они теб счастье твоего Деметрія. Сдержи же свое слово, Лизандръ. Заставимъ только до завтрашней полночи голодать наши взоры и возложимъ на нихъ воздержаніе отъ сладостной пищи любви (Уходитъ).
Лизандръ. Сдержу, моя Гермія. Прощай, Елена! Пусть и Деметрій также вздыхаетъ о теб, какъ ты вздыхаешь но немъ (Уходитъ).
Елена. Ахъ, насколько одни бываютъ счастливе другихъ! Въ Аинахъ находятъ, что я такъ же хороша, какъ она, но что-жь изъ этого? Деметрій этого не находитъ. Онъ не хочетъ знать того, что кром него знаютъ вс. И какъ заблуждается онъ, бредя глазами Герміи, такъ брежу я его совершенствами. Любовь даже самому ничтожному, самому дрянному человку можетъ придавать и красоту, и достоинство. Любовь смотритъ не глазами, а сердцемъ. Поэтому-то крылатаго Купидона изображаютъ слпымъ: любовь разсуждать не уметъ, обладая крыльями, но лишенная глазъ, она служитъ эмблемой непоправимаго легкомыслія. Поэтому онъ такъ часто ошибается въ выбор и за это-же его зовутъ ребенкомъ. Какъ шаловливыя дти нердко измняютъ въ играхъ данному слову, такъ и ребенокъ-любовь безпрестанно измняетъ своимъ клятвамъ. Такъ и Деметрій, пока не увидалъ Герміи, осыпалъ меня градомъ увреній, что онъ исключительно принадлежитъ мн. Но только что теплый лучъ красоты Герміи коснулся этого льда, онъ растаялъ и разсыпался цлымъ потокомъ дождя. Пойду, разскажу ему о побг, замышляемомъ Герміей, завтра ночью онъ погонится за нею въ лсъ. Для меня большой наградой будетъ и то, если онъ поблагодаритъ меня за это извщеніе. Я, по крайней мр, облегчу свои страданія тмъ, что тамъ буду съ нимъ и съ нимъ же возвращусь оттуда (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Тамъ-же. Комната въ дом Пигвы.

Входятъ: Буравъ, Мотокъ, Дудка, Рыло, Пигва и Выдра.

Пигва. Въ сбор ли вс наши?
Мотокъ. Лучше бы теб сдлать намъ перекличку сперва всмъ вообще, а потомъ по одиночк.
Пигва. Вотъ полный списокъ именъ тхъ лицъ, кто во всхъ Аинахъ признанъ способнымъ играть въ нашей интермедіи въ присутствіи герцога и герцогини въ ночь посл ихъ бракосочетанія.
Мотокъ. Прежде всего, добрйшій Питеръ Пигва, о чемъ идетъ рчь въ пьес? Потомъ прочти имена актеровъ, а затмъ приступи къ распредленію ролей.
Пигва. Видите ли, пьеса наша плачевнйшая комедія, изображается въ ней смерть Пирама и исби.
Мотокъ. Должно быть, отличная штука и превеселая! Теперь-же, добрйшій Питеръ Пигва, длай по списку перекличку твоимъ актерамъ. Станьте, господа, въ рядъ.
Пигва. Откликайтесь по вызову. Никъ Мотокъ, ткачъ!
Мотокъ. Здсь! Скажи, какая роль мн предназначена и продолжай.
Пигвл. Теб, Никъ Мотокъ, назначается роль Пирама.
Мотокъ. А что такое Пирамъ? любовникъ или тиранъ?
Пигва. Любовникъ, убивающій себя изъ-за любви самымъ наичистйшимъ образомъ.
Мотокъ. Что-жь, для исполненія этой роли потребуются слезы? Если буду играть я, берегите, слушатели, глаза. Я заставлю камни двигаться и нкоторымъ образомъ вызывать всеобщее соболзнованіе. Теперь дальше. Я главнымъ образомъ силенъ въ исполненіи ролей тирановъ. Еракла я сыгралъ бы на диво или любую такую-же раздирающую и все сокрушающую роль.
‘Дикія скалы, ихъ сотрясенье
Двери темницы въ мн сокрушатъ.
Отъ колесницы-жь блещущей Феба
Сгинутъ дянія глупой судьбы’.
Вотъ оно то, что называется прекраснымъ и прекрасне чего на свт нтъ! Теперь перекликай имена другихъ актеровъ. Это пріемъ Еракловскій, чисто тиранскій пріемъ. Любовникъ говоритъ боле жалобно.
Пигва. Френсисъ Дудка, продавецъ раздувальныхъ мховъ.
Дудка. Питеръ Пигва, я здсь.
Пигва. Ты долженъ взять на себя роль исби.
Дудка. А что такое исби? странствующій рыцарь?
Пигва. Это двушка, въ которую влюбленъ Пирамъ.
Дудка. Нтъ, сдлай одолженіе, не заставляй меня играть женщину: у меня вдь уже пробивается борода.
Пигва. Это ничего, ты можешь сыграть ее въ маск. Говорить же теб прйдется какъ можно пискливе.
Мотокъ. А если можно бороду спрятать подъ маску, позволь мн сыграть и исбу. Я буду говорить изумительно тонкимъ голоскомъ.— испа, испа!—‘Ахъ, Пирамъ, дражащій мой любовникъ! Я дражащая твоя исба, дражащая твоя любовница’.
Пигва. Нтъ, нтъ, ты долженъ играть Пирама, а ты Дудка, играй исби.
Мотокъ. Ну, хорошо. Продолжай.
Пигва. Робэнъ Выдра, портной!
Выдра. Здсь, Питеръ Пигва.
Пигва. Теб, Робэнъ Выдра, придется играть мать исби. Теперь Томъ Рыло, мдникъ.
Рыло. Здсь, Питеръ Пигва.
Пигва.Ты будешь отцомъ Пирама, а я самъ буду отцомъ исби. Буравъ, столяръ! Возьми на себя роль льва. Вотъ, кажется, и вс роли въ пьес распредлены.
Буравъ. А что, роль льва у васъ ужь написана? Если написана, дайте мн ее теперь же, потому что я страшно трудно заучиваю наизусть.
Пигва. Можешь сыграть ее, не заучивая, потому что въ ней надо только ревть.
Мотокъ. Позволь мн сыграть льва, я зарычу такъ, что всхъ заставлю меня слушать. Да, зареву такъ, что самъ герцогъ скажетъ: ‘Пусть пореветъ еще, пусть пореветъ’.
Пигва. А если заревешь слишкомъ страшно, ты до того перепугаешь и герцогиню, и ея приближенныхъ, что он сами завизжатъ. А этого окажется достаточно, чтобъ всхъ насъ перевшали.
Вс. Какъ, перевшать всхъ насъ? насъ, сыновей нашихъ матерей?
Мотокъ. Я согласенъ, друзья: если мы до того перепугаемъ барынь, что он потеряютъ головы, он, конечно, не посовстятся насъ перевшать. Но я возвышу свой голосъ до такой степени, зареву такъ пріятно, что меня примутъ за воркующаго голубка. Зареву я соловьемъ.
Пигва. Не можешь ты играть никакой другой роли кром Пирама, потому что Пирамъ — человкъ пріятной наружности, человкъ настолько красивый, что лучше его не найдешь въ самый ясный лтній день. Онъ человкъ отмнно любезный, поэтому ты волей-неволей долженъ играть Пирама.
Мотокъ. Хорошо, попытаюсь. А какую же бороду придется мн надть для этой роли?
Пигва. Какую хочешь.
Мотокъ. Я могу отхватить ее и съ бородой соломеннаго цвта, и съ темно-оранжевой, и съ багрово-красной, и съ бородой цвта французской головы, то есть совершенно желтаго.
Пигва. Да вдь многія французскія головы совсмъ безъ волосъ, слдовательно, теб, пожалуй, пришлось бы играть совсмъ безъ бороды. Ну, господа, вотъ ваши роли. И я прошу, убждаю и умоляю васъ выучить ихъ на зубокъ къ завтрашней ночи, а затмъ, при лунномъ сіяніи, сойтись со мною въ дворцовомъ лсу, находящемся въ одной мил за городомъ. Тамъ мы сдлаемъ репетицію. Потому что, еслибы мы сошлись въ город, мы не избавились бы отъ толпы любопытныхъ и намреніе наше было бы открыто. Я-же тмъ временемъ составлю списокъ всего, что не достаетъ намъ для представленія. Прошу васъ, не обманите же меня.
Мотокъ. Сдлать тамъ репетицію будетъ намъ и сподручне, и вольготне.
Пигва. Постарайтесь отличиться. Прощайте. Сходка назначена у герцогскаго дуба.
Мотокъ. Ладно, была не была! (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Лсъ близь Аинъ.

Съ одной стороны входитъ Фея, съ другой — Покъ.

Покъ. Что новаго, фея? Ты куда?
Фея. По горамъ и по доламъ,
Но кустарникамъ колючимъ
Я порхаю беззаботно,
Бгъ луны опережая.
Мн, царицы фей служанк,
Не являются преградой
Ни тыны тнистыхъ парковъ,
Ни огонь, ни воды рчекъ.
И служу я ей усердно,
Лугъ зеленый орошая
Освжающей росою.
И пестрю его цвтами,
Что кругомъ благоуханья
Неустанно разливаютъ.
Мн надо собрать здсь нсколько капель росы и, словно перлы, привсить ихъ къ уху каждой буквицы. Прощай, невжественнйшій изъ всхъ духовъ,— мн некогда. Наша царица, а съ нею и вс эльфы, сейчасъ явится сюда.
Покъ. И нашъ царь празднуетъ эту ночь здсь-же. Берегись-же, царица, не показывайся ему на глаза, потому что онъ страшно раздраженъ и разгнванъ тмъ, что прекрасный мальчикъ, похищенный у индійскаго царя, все еще у нея въ свит. Такого милаго малютки никогда у нея еще не бывало. Завистливому Оберону хотлось-бы, чтобъ онъ былъ его пажемъ и бродилъ съ нимъ по дремучимъ лсамъ. Она-же ни за что не хочетъ уступить, увнчиваетъ его цвтами и не можетъ на него налюбоваться. Изъ-за этого, гд-бы они теперь ни встртились — въ рощ-ли, на лугу-ли, у чистаго источника, при сіяніи свтлыхъ звздъ — у нихъ всякій разъ поднимается такая ссора, что вс эльфы въ страх заползаютъ въ чашечки отъ желудей и прячутся тамъ.
Фея. Если меня не обманываетъ твоя наружность и весь твой видъ, ты хитрый, плутоватый духъ, называемый проказникомъ Робэномъ. Это вдь ты пугаешь деревенскихъ двушекъ, снимаешь съ молока сливки, заставляешь подчасъ работать ручную мельницу, мшаешь обливающейся потомъ хозяйк сбивать масло, не даешь иной разъ забродить напитку, сбиваешь ночныхъ странниковъ съ пути и потшаешься ихъ досадой. Для того-же, кто называетъ тебя Гобгоблиномъ или милйшимъ Покомъ, ты работаешь на славу и доставляешь ему всякую удачу. Ты вдь Покъ и есть?
Покъ. Ты не ошиблась, фея: я и есть этотъ веселый ночной бродяга. Я потшаю Оберона, заставляю его улыбаться, когда, подражая ржанію молодой кобылицы, надуваю жирнаго жеребца, обожравшагося горохомъ. Иногда въ вид печенаго яблока забираюсь въ кружку кумушки, а если ей вздумается пить, бью ее по губамъ и разливаю пиво по ея изсохшей груди. Даже мудрйшая изъ тетушекъ, разсказывая самую плачевную изъ всхъ повстей, иногда принимаетъ меня за треногую скамейку, я же выскользаю изъ подъ того, на чемъ она сидитъ,и она, вверхъ ногами летя на полъ, кричитъ: — ‘ай! ай!’, а кашель между тмъ такъ и душитъ ее. Глядя на это, вся компанія помираетъ со смху, чихаетъ и клянется, что отъ роду никогда не видывала ничего смшне. Убирайся, однако, сюда идетъ Оберонъ.
Фея. Идетъ и моя царица. Ахъ, если-бы онъ скоре убрался отсюда!

СЦЕНА II.

Съ одной стороны входитъ Оберонъ, съ своей свитой, съ другой — Титанія со своей.

Оберонъ. Встрча при лунномъ свт съ тобою, непреклонная Титанія,— встрча далеко не пріятная.
Титанія. О, завистливый Оберонъ тутъ. Феи, бгите отсюда! Я отрекаюсь отъ его общества, также какъ отреклась отъ его ложа.
Оберонъ. Стой, безумная, своевольная жена! Разв я теб не мужъ?
Титанія. Если такъ, то я, должно быть, теб жена. Но я знаю, что ты тайкомъ улеталъ изъ страны фей, просиживалъ цлые дни въ образ Корина около влюбленной Фелиды наигрывая на соломенной свирли и напвая ей про свою любовь. Зачмъ изъ дальнйшихъ предловъ Индіи явился ты сюда? Чтобы присутствовать при бракосочетаніи съ Тезеемъ твоей полновсной, на котурнахъ щеголяющей амазонки, воинственной твоей возлюбленной! Явился ты сюда, чтобы даровать ихъ ложу радость и счастье.
Оберонъ. Какъ теб не стыдно, Титанія, укорять меня за мое расположеніе къ Ипполит, когда мн отлично извстна страсть твоя къ Тезею? Не ты ли звздною ночью увела его отъ похищенной имъ Перигеніи, не ты ли заставила его нарушить клятву, данную красавицамь Эглэ, Аріадн и Антіоп?
Титанія. Все это одн выдумки, внушенныя ревностью. Ни разу съ самаго начала лта намъ ни на холмахъ, ни въ долинахъ, ни на лугахъ, ни въ лсахъ, ни близь ручьевъ, бгущихъ по каменистому ложу, ни близь окаймленныхъ тростниками рчекъ, ни на омываемой волнами окраин моря,— ни разу не удались подъ шелестъ втра водить наши хороводы безъ того, чтобъ ты своимъ вздорнымъ вмшательствомъ не разстроилъ нашей забавы. Какъ бы въ отместку за то, что напрасно намъ насвистывали, втры вызывали изъ моря заразительные туманы, которые, павъ на землю, до того переполняли каждую рченку, что вс он выступали изъ своихъ береговъ. Оттого же быкъ напрасно тянулъ свое ярмо, а земледлецъ тщетно обливался потомъ, хлба сгнили, будучи еще совсмъ зелеными и не доживъ до жатвы. Сно гніетъ на залитыхъ водою лугахъ, а вороны тучнютъ, нажравшись павшей скотины. Праздныя же для деревенскихъ игръ борозды затянулись иломъ. Тропинокъ, извивающихся по роскошной зелени, тоже не видно, потому что никто ихъ не протаптываеть. Смертные лишены даже земныхъ забавъ, ни одна ночь не ознаменовывается ни пснями, ни играми. Оттого властитель водъ, мсяцъ, блдный отъ гнва, пропиталъ весь воздухъ сыростью, чтобы не чувствовалось недостатка въ простудныхъ болзняхъ. Отъ этой неурядицы измняютъ самыя времена года. Убленные инеемъ морозы падаютъ на головы цвтущихъ алыхъ розъ, а подбородокъ и льдистое темя старой зимы какъ бы въ насмшку украшается благоухающимъ внкомъ лтнихъ распуколекъ. Весна, лто, обильная плодами осень, суровая зима какъ бы обмнялись обычнымъ своимъ нарядомъ. А изумленный міръ, хоть и нарождающій каждое изъ нихъ, не узнаетъ и самъ теперь, которое какое. И вся эта вереница золъ порождена нашими раздорами, мы ихъ родители, ихъ родоначальники.
Оберонъ. Все это происходитъ отъ тебя и отъ тебя зависитъ все исправить. Зачмъ Титаніи перечить своему Оберону? И чего же прошу я у тебя? Только крохотнаго подмненнаго мальчугана, чтобъ мн взять его къ себ въ пажи.
Титанія. Придется теб съ этимъ примириться. Еслибъ ты за этого мальчика предлагалъ мн всю свою волшебную страну, я и тогда не отдала бы его теб. Его мать была моею жрицей. Какъ, бывало, часто, обвваемая благоухающимъ воздухомъ Индіи, она служила мн собесдницей, сиживала со мною на желтомъ песк Нептуна и слдила глазами за плывшими по волнамъ торговцами и смялась, видя, какъ паруса отъ сладострастнаго прикосновенія воздуха словно пухли и длались совсмъ пузатыми. А она, подражая имъ,— она въ-то время была уже давно беременна юнымъ моимъ пажемъ,— ползала по земл, красиво и тихо покачиваясь, чтобы достать мн разныхъ бездлушекъ, и возвращалась какъ бы изъ далекаго плаванія съ богатымъ товаромъ. Но она, родивъ этого ребенка, будучи смертной, умерла. Изъ любви къ ней я вырощу ея сына и не разстанусь съ нимъ изъ-за любви съ ней.
Оберонъ. Долго ты намрена оставаться въ этомъ лсу?
Титанія. Можетъ быть, до окончанія брачныхъ празднествъ Тезея. Хочешь ты при лунномъ свт мирно водить съ нами хороводы, потшиться нашими забавами — или съ нами. Если не хочешь,— избгай меня, а я буду избгать т мстности, которыя ты посщаешь.
Оберонъ. Отдай мн мальчика, и я пойду за тобою.
Титанія. Ни за все твое волшебное царство. Уйдемъ отсюда, феи. Если я останусь доле, мы совсмъ разсоримся (Уходитъ съ своей свитой).
Оберонъ. Хорошо, ступай. Но не выбраться теб изъ этого лса, пока за это оскорбленіе я не помучу тебя хорошенько. Ко мн, любезный Покъ! Помнишь, какъ я однажды, сидя на мысу, слушалъ пніе сирены, несшейся на спин дельфина? Пла она такъ благозвучно, такъ сладостно, что и бушующее море стихало отъ звуковъ ея голоса. И не одна звздочка стремглавъ вылетала изъ своей сферы, чтобъ только послушать это пніе.
Покъ. Помню.
Оберонъ. Въ это самое время я видлъ,— но ты видть не могъ,— какъ между молодымъ мсяцемъ и землею во всеоружіи летлъ Купидонъ. Онъ цлилъ въ прекрасную весталку, царившую на запад, и пустилъ свою стрлу съ такой силой, что она, казалось бы, могла пронзить сто тысячъ сердецъ. Но я видлъ, что огненная стрла юнаго Купидона потухла въ цломудренныхъ лучахъ влажнаго мсяца, а царственная жрица, нисколько не пораненная, плыла мимо въ двственномъ раздумьи. Я, однако, замтилъ, куда упала стрла Купидона. Она попала въ маленькій западный цвтокъ, бывшій прежде молочно-блымъ, но теперь отъ любовной раны сдлавшійся пурпуровымъ. Двушки называютъ его ‘Бездятельной Любовью’. Добудь мн этотъ цвтокъ, траву его я какъ то теб показывалъ. Благодаря ея соку если имъ помазать сомкнутыя сномъ вки, мужчина или женщина до безумія влюбляется въ первое живое существо, которое ему попадется на глаза. Сыщи мн этотъ цвтокъ и возвратись съ нимъ сюда, прежде чмъ левіаанъ успетъ проплыть одну только милю.
Покъ. Я способенъ опоясать весь земной шаръ въ какихъ-нибудь минутъ сорокъ (Уходитъ).
Оберонъ. Если я добуду сокъ этой травы, я улучу минуту, когда Титанія заснетъ, и намажу имъ ея вки. Перваго, что попадется ей на глаза посл пробужденія,— будь это левъ, медвдь, волкъ или волъ, любопытная мартышка или суетливая обезьяна,— она начнетъ преслдовать страстной своей любовью, и я, прежде чмъ сниму съ ея глазъ эти чары — что могу сдлать другою травою, заставлю ее уступить мн своего пажа. Но кто это сюда идетъ? Я незримъ. Подслушаю ихъ разговоръ.

Входитъ Деметрій, за нимъ Елена.

Деметрій. Я не люблю тебя, поэтому перестать меня преслдовать. Гд же Лизандръ и прекрасная Гермія? За то… что она меня убиваетъ, я убью его. Ты сказала, что они укрылись въ этомъ лсу? И я тоже въ немъ. Вотъ и я попалъ въ этотъ лсъ и злюсь за то, что не могу отыскать мою Гермію. Оставь меня, уходи, перестань за мною слдовать
Елена. О, жестокосердый магнитъ, ты самъ притягиваешь меня къ себ! И притягиваешь не желзо, потому что сердце мое врно, какъ сталь. Утрать свою притягательную силу, и я лишусь возможности за тобою слдовать.
Деметрій. Разв я тебя обольщаю, говорю что ты прекрасна? Напротивъ, я говорю сущую правду, что не люблю тебя, не могу любить.
Елена. Именно потому-то я и люблю тебя еще сильне. Я твоя собаченка. Видишь-ли, Деметрій, чмъ боле ты будешь меня бить, тмъ я нжне стану къ теб ластиться. Обращайся со мной, какъ со своей собаченкой, отталкивай меня ногами, бей меня, пренебрегай мной, губи меня, но только дозволь мн, недостойной, слдовать за тобой. Какого-же еще худшаго мста въ твоей любви могу я у тебя просить? Обращеніе твое со мною, какъ съ собакой, будетъ величайшимъ для меня счастьемъ.
Деметрій. Не подвергай мою ненависть чрезмрному испытанію. Я становлюсь боленъ, когда вижу тебя.
Елена. А я больна, когда тебя не вижу.
Деметрій. Ты страшно вредишь доброй своей слав, выходя за городъ, отдаваясь въ руки нисколько нелюбящаго тебя человка и довряясь ночи, благопріятствующей любовнымъ похожденіямъ, грязнымъ внушеніямъ, внушаемымъ уединеніемъ и пустынной мстностью.
Елена. Твои добродтели послужатъ мн охраной этого сокровища. Для меня не ночь, когда я могу видть твое лицо, поэтому мн совсмъ не врится, что теперь ночь. Къ тому же этотъ лсъ нисколько не пустыненъ, потому что въ немъ находится весь мой міръ. Кто же посметъ сказать, что я одна, когда здсь смотритъ на меня весь міръ?
Деметрій. Убгу отъ тебя, спрячусь въ кустахъ и оставлю тебя на добычу зврямъ.
Елена. Даже у свирпйшаго изъ зврей сердце не такое безжалостное, какъ у тебя. Убги, если хочешь, тогда извратится только преданіе: Аполлонъ бжитъ, а Дафна его гонитъ, голубка преслдуетъ ястреба, смиренная лань пытается поймать тигра. Стараніе совершенно излишне, когда смлость обращается въ бгство, а трусость бгаетъ за ней.
Деметрій. Не хочу боле слушать твоихъ умствованій, пусти меня. Или, если ты все-таки будешь настойчиво меня преслдовать, знай заране, что я здсь же, въ лсу, нанесу теб жестокое оскорбленіе.
Елена. Увы, и въ храмахъ, и въ город, и въ поляхъ — ты всюду меня оскорбляешь. Стыдись, Деметрій, обиды твои позорятъ мой полъ. Мы не мужчины и не можемъ, какъ они, добиваться любви съ оружіемъ въ рукахъ. За нами должны ухаживать, мы же не созданы для ухаживанія. Иду за тобою, во что бы то ни стало, я, если мн придется увидать смерть отъ страстно любимой руки, самый адъ сдлается для меня раемъ (Уходитъ съ нимъ.)
Оберонъ. Утшься, нимфа. Прежде, чмъ онъ выйдетъ изъ этого лса, ты побжишь отъ него, а онъ примется преслдовать тебя своей любовью.

Покъ возвращается.

Ну что, странникъ, добылъ ты цвтокъ?
Покъ. Вотъ онъ.
Оберонъ. Давай. Знаю я уголокъ берега, поросшій дикимъ тминомъ, буквицей и колеблющейся фіалкой. Онъ почти, какъ шатромъ, осненъ благоухающей каприфоліей, душистыми розами и красивымъ шиповникомъ. Тамъ, убаюканная играми и хороводными пснями, Титанія обыкновенно проводитъ во сн часть ночи. Тамъ змя сбрасываетъ съ себя пеструю свою шкурку, а эта одежда достаточно просторна для эльфа. Сокомъ этого цвтка брызну я ей въ глаза и она переполнится самыми нелпыми фантазіями. Возьми и ты частицу цвтка, отыщи въ лсу юношу, пренебрегающаго любовью красивой аинской двушки, и сокомъ помажь ему глаза, но только въ томъ случа, когда первое, что онъ долженъ увидть, будетъ она. Смотри же, постарайся устроить такъ, чтобъ онъ влюбился въ нее еще сильне чмъ она въ него, и возвращайся ко мн еще до первыхъ птуховъ.
Покъ. Будь покоенъ, слуга твой исполнитъ все, какъ слдуетъ.

СЦЕНА III.

Другая часть лса.

Входитъ Титанія съ своей свитой.

Титанія. Ну, теперь водите хороводъ подъ волшебную псню, затмъ удалитесь на треть минуты. Пусть одни убиваютъ червячковъ въ распуколькахъ розъ, другія воюютъ съ летучими мышами, чтобъ добыть кожу съ ихъ перепончатыхъ крыльевъ, а изъ этого матеріала сшить рубашечки для маленькихъ моихъ эльфовъ, третьи пусть отгоняютъ неугомонную сову, кричащую всю ночь, глядя на нашихъ красивыхъ эльфовъ. Усыпите же меня пніемъ, а затмъ отправляйтесь исполнять своя обязанности. Дайте мн отдохнуть.
1-я фея (поетъ).
Злыя пестрыя ехидны,
Съ языками раздвоенными,
Гады вредные, ползучіе,
И ежи съ колючимъ панцыремъ,
Дальше! Нарушать не смйте
Мирный сонъ царицы нашей.
Хоръ.
Съ нашей псней колыбельной,
Филомела, слей свой голосъ,
Распвая вмст съ нами:
‘Баю, баюшки, баю!’
Чтобъ ни зло, ни чары хитрыя
До царицы не коснулися,
И до утра сонъ-волшебникъ
Ее нжилъ и ласкалъ.
2-я фея.
Пауки,— и тонконогіе,
Что косцовъ изображаете,
И космато-ядовитые
Червяки, что пресмыкаетесь
По земл неслышной поступью,
И козявки жесткокрылыя,
Дальше! Нарушать не смйте
Сонъ красавицы Титаніи,
1-я фея. Ну, теперь скоре отсюда! Здсь все обстоитъ какъ слдуетъ. Одна изъ насъ, однако, пусть останется и сторожитъ въ сторонк (Фея уходитъ. Титанія спитъ. Появляется Оберонъ).
Оберонъ (выжимая сокъ цвтка на в&#1123,ки Титаніи). Влюбись страстно въ то, что увидишь тотчасъ посл пробужденія. Люби потомъ и томись. Будь это бобръ или котъ, или медвдь, или барсъ, или щетинистый кабанъ, онъ, когда ты проснешься, представится теб твоимъ возлюбленнымъ.Проснись, когда приснится что нибудь противное (Уходитъ. Появляются Лизандръ и Гермія).
Лизандръ. Ненаглядная моя, тебя утомило это скитаніе по лсу. Признаюсь, я сбился съ дороги. Если желаешь, Гермія, отдохнемъ. Дождемся здсь отраднаго разсвта.
Гермія. Будь, какъ теб угодно, Лизандръ. Отыщи себ ложе, а я приклоню голову вотъ къ этому пригорку.
Лизандръ. Одна и та же кочка послужитъ для обоихъ насъ подушкой. Одно сердце, одно ложе, дв груди и одна врность.
Гермія. Нтъ, добрый Лизандръ, прошу тебя, лягъ, мой милый, пока, подальше, не ложись такъ близко.
Лизандръ. О, моя ненаглядная, пойми это въ самомъ невинномъ смысл. Любовь должна понимать слова любви и относиться съ нимъ доврчиво: я хотлъ сказать, что сердце мое такъ тсно связано съ твоимъ, что ихъ можно принять за одно, что об наши груди такъ скованы клятвой, что, хотя ихъ дв,— врность все-таки одна. Поэтому не отказывай мн въ лож возл тебя. Врь, Гермія, это ложе не осквернится ложью.
Гермія. Ты, Лизандръ, отлично играешь словами.
Лизандръ. Я осыпалъ-бы страшными проклятіями мой нравъ и мою гордость, еслибъ Гермія вздумала сказать, что Лизандръ лжетъ.
Гермія. Но, мой милый, изъ любви и изъ любезности лягъ все-таки подальше. Такое временное разъединеніе требуемое скромностью, можетъ оказаться весьма пригоднымъ для добродтельнаго юноши и для двушки. Лягъ лучше тамъ, мой добрый другъ, и покойной ночи. Да не измнится твоя любовь до конца дорогой твоей жизни!
Лизандръ. ‘Аминь, аминь!’ отвчаю я на прекрасную эту молитву. Когда исчезнетъ моя врность, пусть исчезнетъ и жизнь… Я лягу здсь. Да поможетъ теб сонъ найти полнйшее успокоеніе!
Гермія. Половина этого желанія да сомкнеть вки того, кто его высказалъ (Оба засыпаютъ).

Входитъ Покъ.

Покъ. Обошелъ весь лсъ и не нашелъ аинянина, на глазахъ котораго я долженъ иснытать любовную силу этого цвтка. Какой мракъ, какое безмолвіе! Это кто? На немъ одежда аинянина. Это, какъ говорилъ мой повелитель, онъ-то пренебрегаетъ аинской двушкой. Вотъ и она спитъ, какъ убитая, на сырой и грязной земл. Она не посмла даже прилечь возл этого безчувственнаго, безсердечнаго человка. Постой-же, невжа, выжму на твои глаза всю ему этихъ чаръ. О, любовь, когда онъ проснется, не допускай, чтобъ сонъ сомкнулъ его вки, проснись-же, когда я уйду. А мн надо спшить къ Оберону (Уходитъ).

Встаетъ Деметрій, за нимъ Елена.

Елена. Остановись, милый Деметрій! Лучше ужь убей меня.
Деметрій. Отстань! Не приставай ко мн такъ.
Елена. И ты покинешь меня въ такую темь? О, не длай этого!
Деметрій. Оставайся-же здсь на свой страхъ. Я хочу идти одинъ и уйду (Убгаетъ).
Елена. Я совсмъ выбилась изъ силъ отъ этой безумной погони. Чмъ боле умоляю, тмъ мене вижу отъ него сочувствія. Гд-бы ты ни покоилась, Гермія, ты счастлива. У ней чудные, чарующіе глаза. Отчего они у ней такіе свтлые? Не отъ собственной-же влаги слезъ? Если-бы отъ этого, моя блестли-бы еще ярче, такъ какъ они несравненно чаще орошались этой влагой. Нтъ, нтъ, я должна быть гадка, какъ медвдица, недаромъ-же попадавшіяся мн навстрчу животныя бросались отъ страха въ сторону. Поэтому неудивительно, что и Деметрій бжитъ отъ меня, когда я такъ страшна. Какъ-же коварно и лживо мое зеркало, когда оно увряетъ меня, будто я красотой могу поспорить съ Герміей. Кто это? Лизандръ на земл! Умеръ онъ или только спитъ? Я не вижу ни крови, ни раны. Лизандръ, живъ ты? Проснись!
Лизандръ (просыпаясь). За тебя я даже пойду въ огонь, Елена, ты совсмъ какъ прозрачная. Природа проявляетъ свое могущество, давая мн возможность сквозь твою грудь видть твое сердце. Гд-же Деметрій? И какъ достоинъ носящій это отвратительное имя умереть отъ моего меча!
Елена. Не говоря этого, Лизандръ, не говори! Какое теб дло до того, что онъ любятъ твою Гермію? Что же теб изъ этого? Вдь Гермія все-таки любитъ тебя. Будь же доволенъ этимъ.
Лизандръ. Доволенъ Герміей? Нтъ, жалкія мгновенія, проводимыя съ нею, мн скучны. Не Гермію люблю я теперь, а Елену. Кто же не промняетъ ворону на голубку? Волей человка управляетъ его разумъ, а разумъ говоритъ мн, что ты несравненно достойне любви. Все произрастающее до поры до времени не зрло. Такъ и я былъ до сихъ поръ слишкомъ юнъ, поэтому не дозрлъ еще до разума. Но теперь я достигъ полнаго развитія человка, разумъ сдлался руководителемъ моей воли и ведетъ меня къ твоимъ очамъ, въ которыхъ я вижу чудныя повсти любви, прочитанныя въ роскошнйшей книг любви!
Елена. Зачмъ я родилась? зачмъ дожила до такой злой насмшки? Чмъ заслужила я отъ тебя презрніе? Разв не слишкомъ довольно и того, что я никогда не могла и не могу добиться отъ Деметрія ласковаго взгляда? А ты еще издваешься надъ моимъ несчастіемъ. Такимъ презрительнымъ ухаживаніемъ ты обижаешь меня, обижаешь жестоко. Прощай. Сознаюсь, я думала, что ты много благородне. Неужто за то, что женщина отвергнута однимъ, она должна подвергаться оскорбленіямъ со стороны другого (Уходитъ).
Лизандръ. Она не видла Герміи. Спи же, Гернія, спи здсь и никогда боле не приближайся къ Лизандру. Какъ пресыщеніе сластями порождаетъ въ желудк страшное къ нимъ отвращеніе, или какъ становятся ненавистны ереси въ глазахъ отрекшагося отъ нихъ человка, особенно когда он его обманули, такъ и ты, виновница моего пресыщенія, моей ереси, будь ненавистна для всхъ, а для меня боле, чмъ для кого-нибудь другого. Пусть вс силы мои направятся на любовь и на преданность Елен, я буду ея рабомъ (Уходитъ).
Гермія (просыпается). Помоги, помоги мн, Лизандръ! Отгони змю, подползшую къ моей груди. О, сжалься! Ахъ, какой страшный сонъ! Взгляни, Лизандръ: я вся дрожу отъ страха. Мн кажется, что змя высасываетъ мое сердце, а ты, глядя на жестокое ея прожорство, сидишь спокойно и только подсмиваешься. Лизандръ! Какъ, его нтъ? Лизандръ, повелитель мой! Не слышитъ, ушелъ, ни слова, ни звука! Охъ, гд же ты? Отзовись, если слышишь! Молю тебя любовью, отзовись! Я отъ страха чуть не лишилась чувствъ. Нтъ! Сама вижу теперь,что тебя нтъ по близости. Или сейчасъ же найду тебя, или умру (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Тамъ же.

Титанія спитъ. Входятъ: Пигва, Буравъ, Основа, Дудка, Рыло и Выдра.

Основа. Вс ли мы на лицо?
Пигва. Вс, вс! И славное же это мсто для нашей репетиціи. Зеленая эта лужайка будетъ нашей сценой, кусты боярышника нашей уборной, мы изобразимъ все точно такъ, какъ изобразимъ потомъ передъ герцогомъ.
Основа. Питеръ Пигва!
Пигва. Что теб, неугомонный ткачъ?
Основа. Въ нашей комедіи ‘Пирамъ и исба’ есть кое-что такое, что другимъ придется не по вкусу. Во первыхъ, Пирамъ вынужденъ выхватить мечъ, чтобъ себя убить, такихъ зрлищъ барыни не выдерживаютъ. Что ты на это скажешь?
Рыло. Это, клянусь Пресвятой Двой, дйствительно страхъ какъ страшно.
Выдра. Я думаю, самоубійство-то, когда все кончится, намъ придется выпустить.
Основа. Никоимъ образомъ! Я придумалъ, какъ все поправить. Кончите прологъ,и пусть прологъ этотъ намекнетъ, что мы нашими мечами никакого вреда не причинимъ, что Пирамъ убивается не въ самомъ дл, а еще для большаго успокоенія скажите имъ, что я, играющій Пирама, совсмъ не Пирамъ, а ткачъ Основа. Это избавитъ зрительницъ отъ всякаго страха.
Пигва. Хорошо, сочинимъ прологъ. Только какъ мы его напишемъ: шести или восьмистопными стихами?
Основа. Нтъ, лучше прибавить дв стопы, пусть ихъ будетъ восемь, а онъ восьмистопный.
Рыло. А барыни льва-то не испугаются?
Выдра. Боюсь я и этого. Впрочемъ,увидимъ.
Основа. Намъ, господа, надо обсудить все это хорошенько. Боже упаси вывести льва въ общество барынь! Это дло страшное, потому что нтъ ни одной хищной птицы ужасне льва, особенно живого. Поэтому мы и такое соображеніе должны взять въ разсчетъ.
Рыло. Такъ другой прологъ пусть скажетъ, что онъ не настоящій левъ.
Основа. Нтъ, необходимо, чтобъ зрители знали его имя чтобъ половина его лица выглядывала изъ-за львиной шеи. А если ужь необходимо что-нибудь сказать, чтобъ исправить этотъ недостатокъ, то именно вотъ что: ‘Сударыня, или прекрасныя сударыни, я пожелалъ-бы, или потребовалъ, или попросилъ-бы, чтобы вы не пугались, не трепетали, ибо я жизнью моей отвчаю за вашу. Если вы подумаете, что я явился сюда настоящимъ львомъ, горе мн, великое горе! Нтъ, такое-же я существо, такой-же человкъ, какъ и вс!’ Затмъ пусть онъ назоветъ себя по имени и скажетъ прямо, что я столяръ Буравъ.
Пигва. Превосходно, такъ мы и сдлаемъ. Но есть еще дв затруднительныя вещи. Первая: какъ ввести въ комнату лунный свтъ? — вы вдь знаете, что Пирамъ и псби встрчаются при свт мсяца.
Буравъ. А ночь-то во время представленія нашей комедіи будетъ лунная.
Основа. Подать сюда календарь, календарь, и отыскать, лунная-ли будетъ ночь или нтъ!
Пигва. Лунная.
Основа. Если такъ, оставьте только открытымъ окно въ большой комнат, гд будетъ происходить наше представленіе, а мсяцу можно будетъ свтить въ окошко.
Пигва. Пожалуй, и такъ. А не то, пусть кто-нибудь войдетъ съ вязанкой терновника и съ фонаремъ, да скажетъ, что онъ пришелъ для изображенія роли или для представленія мсячнаго свта. Но затмъ есть еще другое затрудненіе. Намъ въ большой комнат нужна стна, потому, что какъ извстно по преданію, что Пирамъ и исби разговаривали сквозь трещину въ стн.
Буравъ. Ну, стну-то въ комнату вамъ не втащить, что скажешь на это, Основа?
Основа. Ну, стну можетъ кто-нибудь изобразить. Вымажьте только его немного для обозначенія стны известкой, глиной или штукатуркой, и пусть онъ держитъ пальцы вотъ такъ. Черезъ эту-то щель и будутъ перешептываться между собою Пирамъ и исби.
Пигва. Если это улажено, то улажено все. Ну, вс родившіеся отъ матери, сядемъ и приступимъ къ репетиціи. Пирамъ, теб начинать. Когда проговоришь свою роль, ступай въ эти кусты. Пусть то же длаетъ каждый, если этого требуетъ его роль.

Входитъ Покъ и останавливается въ глубин сцены.

Покъ. Что это за неучи, горланящіе такъ близко къ ложу прекрасной царицы? Вотъ такъ штука, готовится представленіе! Буду зрителемъ и, если окажется нужнымъ, даже и актеромъ.
Пигва. Говори-же, Пирамъ! исби, подойди!
Пирамъ. Дыханіе цвтовъ удушливыхъ, ты слабо…
Пигва. Не удушливыхъ, а душистыхъ.
Пирамъ. Дыханіе цвтовъ душистыхъ непріятно,
Когда его сравнить съ дыханьемъ чудной исби.
Но чей-то голосъ слышенъ.
Повремени немного,
И я въ урочный часъ вернусь къ теб оттуда! (Уходитъ).
Покъ. Изъ всхъ Пирамовъ на свт видалъ ли кто-нибудь такого? (Уходитъ за нимъ).
исби. Теперь моя очередь?
Пигва. Разумется, твоя. Ты должна понять, что онъ уходитъ затмъ, чтобъ узнать, какой онъ тамъ слышалъ голосъ, и сейчасъ-же вернется назадъ.
исби. Блистающій Пирамъ, что близной своею
Поспоришь съ лиліей и съ розою румяной!
Отважный юноша, милйшій изъ людей
И врный, какъ врнйшій копь, что не извдалъ,
Что значитъ въ под иль устать, иль спотыкнуться,
Съ тобой сойдусь я у могилы Нина.
Пигва. У могилы Нина. Полно, любезный! Говорить это теб еще рано, ты этими словами отвчаешь Пираму. Ты говоришь всю свою роль сподрядъ — и реплики, и все другое. Входи, Пирамъ. Твоя реплика уже сказана, она вдь въ словахъ: — ‘усталости не знаетъ’.

(Входятъ Покъ и Основа, съ ослиной головой на плечахъ).

исби. О, врный такъ же, какъ врнйшій изъ коней,
Который никогда усталости не знаетъ.
Пирамъ. Лишь для тебя Пирамъ желаетъ быть такимъ.
Пигва. О, это ужасно! чудовищно! Нечистыя силы шутятъ и здсь съ нами шутки. Молитесь, господа! Бжимъ, господа! Помогите!

Вс въ страх уб&#1123,гаютъ.

Покъ. Я за вами. Погоню я васъ по болотамъ, по чащамъ, чрезъ кущи колючихъ кустарниковъ. Стану поочередно принимать видъ то лошади, то собаки, то борова, то безголоваго медвдя, то огня, стану ржать, лаять, хрюкать, ревть и жечь, какъ лошадь, собака, боровъ, медвдь и огонь (Уходитъ).
Основа. Зачмъ-же это они со всхъ ногъ бросились отсюда? Шутка это, чтобъ меня напугать?

Возвращается Рыло.

Рыло. О, Основа, какое съ тобой превращеніе! Что это я вижу у тебя на плечахъ (Уходитъ)?
Основа. Что-же ты видишь? Должно быть, на своихъ собственныхъ видишь ослиную голову, вдь видишь?

Пигва возвращается.

Пигва. О, Основа, помоги, помоги теб Господи! Ты совсмъ испорченъ (Уходитъ).
Основа. Понимаю ихъ хитрость: они хотятъ меня одурачить и, если удастся, напугать. Но, что бы они тамъ ни длали, я отсюда не тронусь. Буду здсь похаживать, затяну псню, чтобы вс слышали, что я нисколько не испугался (Поетъ).
И черный дроздъ, съ насквозь проткнутымъ клювомъ,
И срый дроздъ, съ пріятнымъ голоскомъ,
И птушокъ съ коротенькимъ перомъ…
Титанія (просыпаясь). Какой это херувимъ нарушаетъ мой сонъ на лож изъ цвтовъ?
Основа (поетъ).
Голосистый жаворонокъ,
Воробей или щегленокъ,
Даже пестрая кукушка,
На нахальный крикъ которой
Рдкій мужъ не отзовется
Возраженіемъ: ‘ты врешь’.
Потому что, въ самомъ дл, кто-же свяжется съ такой глупой птицей, кто станетъ обличать птицу во лжи, сколько бы тамъ она ни кричала ‘ку-ку!’
Титанія. Прошу тебя, красавецъ, спой еще что-нибудь. Твой голосъ совсмъ очаровалъ мои слухъ, а твой образъ плнилъ мое зрніе. При первомъ-же взгляд на тебя, могучая прелесть твоихъ чаръ заставляетъ меня противъ воли сказать и даже поклясться, что я тебя люблю.
Основа. Кажется, сударыня, что никакой основательной причины у васъ на это не имется. Впрочемъ, говоря по правд, разумное основаніе и любовь рдко уживаются между собой въ настоящее время. И очень бываетъ прискорбно, если какой-нибудь услужливый сосдъ не потрудится ихъ примирить между собою. Видите, что и я при случа мастеръ пошутить.
Титанія. Ты такъ-же уменъ, какъ прекрасенъ.
Основа. Ну нтъ, не такъ! Я ни то, ни другое. Еслибы у меня хватило настолько ума, чтобы выбраться изъ этого лса, это и для моего личнаго употребленія было-бы вполн достаточно.
Титанія. О, не желай отсюда выбраться! Волей-неволей, а ты останешься здсь. Я духъ, и не изъ маловажныхъ: въ моихъ владніяхъ вчное лто. А я тебя люблю, останься-же со мной! Я дамъ теб въ услуженіе эльфовъ. Они станутъ для тебя отыскивать брилліанты, въ глубокихъ ндрахъ земли, будутъ пть во время твоего сна на свжихъ цвтахъ. Я-же смертную оболочку сдлаю до того тонкой и легкой, что и ты станешь порхать, какъ воздушный духъ. Душистый Горошекъ, Паутинка, Моль, Горчичное Зернышко!
Входятъ четыре эльфа: Душистый Горошекъ, Паутинка, Моль и Горчичное Зернышко.
1-й эльфъ. Я здсь!
2-й эльфъ. И я!
3-й эльфъ. Н я!
4-й эльфъ. И я!
Вс. Куда прикажешь намъ летть?
Титанія. Будьте добры къ этому господину и любезны съ нимъ, порхайте, скачите вокругъ него во время его прогулокъ, кормите его абрикосами, пурпурнымъ виноградомъ, зедеными фигами и шелковицей, похищайте для него ихъ мшечки, у дикихъ пчелъ отнимайте у ихъ ножекъ воскъ на свчи и зажигайте эти свчи огненными глазами свтляковъ и озаряйте ими путь моего милаго при отход его ко сну и при пробужденіи. Открывайте расписныя крылышки у бабочекъ и отввайте ими лучи мсяца отъ сонныхъ его вкъ. Привтствуйте же его, эльфы!
1-й эльфъ. Привть теб, смертный!
2-й эльфъ. И мой!
3-й эльфъ. И мой!
4-й эльфъ. И мой!
Основа. Отъ души благодаренъ вамъ, многоуважаемый эльфъ. Ваше имя, почтеннйшій?
1-й эльфъ. Паутинка.
Основа. Очень радъ, любезный господинъ Паутинка, познакомиться съ вами покороче. Если поржу палецъ, дерзну прибгнуть прямо къ вамъ. А ваше, почтеннйшій?
2-й эльфъ. Душистый Горошекъ.
Основа. Прошу васъ, добрйшій господинъ Душистый Горошекъ, замолвить за меня словечко у госпожи кожицы, вашей матушки, и у господина Стручка, вашего батюшки. Очень радъ покороче познакомиться и съ вами. Прошу также и васъ сказать мн ваше имя?
3-й эльфъ. Горчичное Зернышко.
Основа. Знаю вашу снисходительность, любезнйшій господинъ Горчичное Зернышко, знаю отлично. Гнусный этотъ исполинъ ростбифъ не мало пожралъ подобныхъ вамъ господъ. Поврьте, знакомство съ вами не разъ выжимало слезы изъ моихъ глазъ. Очень радъ, добрйшій Горчичное Смячко, познакомиться съ вами еще короче.
Титанія. Служите и ему, какъ своему господину. Ведите его въ мою бесдку. Луна смотритъ какъ-то слезливо, а если она плачетъ, то плачетъ и каждый маленькій цвтокъ, скорбя по чьему-нибудь утраченному цломудрію. Окуйте-ка цпями языкъ моего воздюбленнаго и ведите его въ полномъ молчаніи.

СЦЕНА V.

Другая часть лса.

Входитъ Оберонъ

Оберонъ. Любопытно мн узнать, проснулась-ли Титанія и кто то существо, которое первое должно было попасться ей на глаза и въ кого она должна была влюбиться до безумія.

Входитъ Покъ.

Вотъ и мой посланный. Ну что, проказникъ, какихъ шалостей натворилъ ты въ этомъ волшебномъ лсу?
Покъ. Моя царица влюбилась въ чудовище. Пока близехонько отсюда она крпко спала въ посвященной ей бесдк, собралось нсколько оборванцевъ, неумытыхъ ремесленниковъ, изъ-за насущиаго хлба работающихъ въ аинскихъ лавчонкахъ, и стали длать репетицію комедіи, которую задумали представить въ день бракосочетанія великаго Тезея. Проговоривъ свой монологъ, самый безмозглый изъ этихъ болвановъ, самый негодный изъ всей этой сволочи, представлявшій въ ихъ пьес Пирама, ушелъ въ кусты, и я, воспользовавшись этимъ случаемъ, обратилъ его голову въ ослиную. Тотчасъ затмъ ему слдовало отвчать исб, и онъ снова выступилъ на сцену. Тутъ, словно дикіе гуси, завидвшіе подползающаго охотника или словно рыжеголовыя галки, которыя вдругъ съ крикомъ вспархиваютъ, раздляются на отдльные отряды и, какъ безумныя, разскаютъ воздухъ, вс товарищи увидавъ исполняющаго роль Пирама, ринулись отъ него и, сшибая другъ друга съ ногъ, кричали:— ‘разбой!’ и стали призывать къ себ на помощь кого-нибудь изъ аинскихъ жителей. Голова у нихъ и безъ того слабая, а теперь отъ сильнаго страха потерявъ ее окончательно, они вооружили противъ себя даже бездушные предметы, терновникъ и шиповникъ рвутъ на нихъ одежды, у одного отрываютъ рукавъ, съ другого срываютъ шапку, постоянно чего-нибудь лишая трусовъ, даже не думавшихъ сопротивляться. Такъ, напустивъ на нихъ безумный страхъ, я прогналъ ихъ отсюда, удержавъ здсь только одного бездльника, на плечи котораго я приставилъ ослиную голову. А тутъ случилось такъ, что проснулась Титанія и тотчасъ-же влюбилась въ осла.
Оберонъ. Все вышло удачне, чмъ я ожидалъ. А смочилъ ты любовнымъ сокомъ вки аиняняна, какъ я теб приказалъ?
Покъ. Сдлано и это. Я нашелъ его спящимъ, неподалеку отъ него лежала аинянка, онъ непремнно увидитъ ее, когда проснется.

Входятъ: Деметрій и Гермія.

Оберонъ. Отойдемъ въ сторону. Это тотъ самый аинянинъ?
Покъ. Женщина-то та, но мужчина не тотъ.
Деметрій.О, зачмъ отталкиваешь ты того, кто такъ сильно тебя любитъ? Такъ зло говорить можно только съ злйшимъ своимъ врагомъ.
Гермія. Я только браню тебя, межъ тмъ какъ ты, быть можетъ, заслуживаешь еще худшаго, потому что я боюсь, не далъ-ли ты мн повода къ проклятіямъ. Если въ то время, когда Лизандръ спалъ, ты убилъ его и тмъ погрузился въ кровь по колна, погрузись въ нее еще глубже, убей и меня. Само солнце не было такъ врно дню, какъ онъ мн. Разв онъ ушелъ бы отъ спящей Герміи? Скорй поврю, что можно весь земной шаръ просверлить насквозь и что мсяцъ, чтобы досадить своему брату полуденному солнцу, проскользнетъ въ это отверстіе къ антиподамъ. Ты непремнно убилъ Лизандра: такъ мертвенно, такъ свирпо можетъ смотрть только убійца.
Деметрій. Какъ смотритъ убитый, такъ смотрю и я, пронзенный насквозь безпощадною твоею жестокостью. Ты же, убійца, смотришь такъ-же свтло и ясно, какъ на неб вонъ та блестящая Венера.
Гермія. Этимъ моему Лизандру не поможешь. Гд онъ? О, добрый Деметрій, возврати мн его!
Деметрій. Я скоре отдалъ бы его трупъ моимъ собакамъ.
Гермія. Прочь-же отъ меня, собака! прочь, песъ! Ты вывелъ меня за предлы двственнаго терпнія. Такъ ты его убилъ? Будь-же навсегда вычеркнутъ изъ списка людей! О, хоть разъ скажи правду, скажи ее хоть для меня. Не смя взглянуть на него,пока онъ бодрствовалъ, ты убилъ его соннаго. О, какой подвигъ! На такой доблестный подвигъ способны зми и ехидны. И его совершила ехидна, потому, что своимъ раздвоеннымъ языкомъ она никогда еще никого не жалила.
Деметрій. Ты изливаешь свой гнвъ по поводу ошибки. Я не обагренъ кровью Лизандра и, насколько мн извстно, онъ совсмъ не умеръ.
Гермія. Повтори мн, умоляю тебя, что онъ здравъ и невредимъ.
Деметрій. А какая была-бы мн выгода, еслибъ я даже могъ это сказать?
Гермія. Та выгода, что ты никогда боле меня-бы не увидалъ, твое присутствіе мн ненавистно! Живъ-ли Лизандръ или умеръ, не жди отъ меня ничего (Уходитъ).
Деметрій. Гоняться за ней, когда она въ такомъ изступленномъ настроеніи, безполезно, поэтому отдохну здсь немного. Тягость горя увеличивается тмъ долгомъ, котораго несостоятельный должникъ-сонъ ему не выплатилъ. Поэтому, если я расположусь подождать его здсь, онъ, быть можетъ, заплатитъ мн хоть частицу этого долга (Ложится и засыпаетъ).
Оберонъ. Что ты надлалъ! Ты ошибся самымъ непозволительнымъ образомъ, выжавъ любовный сокъ на глаза въ самомъ дл любящаго человка. Твоя ошибка неминуемо обратитъ истинную любовь въ лживую, а лживую не сдлаетъ истинной.
Покъ. Судьба оказалась сильне меня. Она виновата: вдь на одного любящаго неизмнно приходится милліонъ измнниковъ, нарушающихъ одну клятву за другою.
Оберонъ. Быстре втра обги весь лсъ и отыщи Елену аинскую. Она, бдная и блдная, совсмъ больна отъ любви, вздохи любви согнали кровь съ ея лица. Замани ее сюда какимъ-нибудь обманомъ, а я тмъ временемъ очарую къ ея приходу глаза юноши.
Покъ. Бгу, бгу! Смотри, я лечу быстре стрлы, пущенной татариномъ (Убгаетъ).
Оберонъ. Сокъ багрянаго цвтка пораненнаго стрлою Купидона, проникни въ его глаза. Пусть, когда онъ увидитъ влюбленную въ него двушку, она засіяетъ для него такъ-же ярко, какъ Венера на неб. Когда ты проснешься, а она окажется около тебя, проси у ней себ исцленія.

Покъ возвращается.

Покъ. Властелинъ волшебной нашей страны, Елена близко, а съ нею тотъ юноша, который ввелъ меня въ ошибку. Онъ молитъ, чтобъ она полюбила его. Полюбуемся на ихъ безумную комедію. О, какъ глупы бываютъ смертные!
Оберонъ. Отойдемъ въ сторону. Ихъ разговоръ разбудитъ Деметрія.
Покъ. И тогда за нею примутся ухаживать двое разомъ. Вотъ будетъ потха-то! Подобная путаница — моя страсть!

Входятъ: Лизандръ и Елена.

Лизандръ. Зачмъ думаешь, что я только въ насмшку добиваюсь твоей любви? Разв насмшка или презрніе выражались когда-нибудь слезами?Смотри: я плачу, когда клянусь теб въ любви. А клятвы, рождающіяся такимъ образомъ, уже своимъ родомъ свидтельствуютъ о своей искренности. Имя такое ручательство въ искренности, какъ можетъ моя любовь къ теб казаться презрніемъ?
Елена. Ты все боле и боле выказываешь свое коварство. Когда правда убиваетъ правду, что можетъ быть ужасне такой адски священной борьбы? Твои увренія должны относиться къ Герміи. Разв ты хочешь покинуть ее? Попытайся узнать всъ клятвы при помощи клятвы-же, и та ничего не узнаешь. Если ты свои клятвы ей положишь въ одну чашку, а клятвы мн въ другую, вс он окажутся одного вса, вс такія же легковсныя, какъ сказки.
Лизандръ. Я былъ безумцемъ, когда клялся ей.
Елена. По моему мннію, ты, покидая ее, и теперь безумный.
Лизандръ. Деметрій любитъ ее, а тебя нтъ.
Деметрій (просыпаясь). О, Елена! богиня! нимфа! совершенство! божество! Съ чмъ, о, любовь моя, сравню и твой чудные глаза? Самые кристаллы рядомъ съ ними кажутся мутными. О, какъ обворожительно зрлы т дв вишенки, изъ которыхъ состоятъ твои уста! Даже чистая замерзшая близна, даже обвваемый восточными втрами, снгъ на высокомъ Тавр становится черне ворона, когда ты поднимаешь свою руку. О, дай мн облобызать эту царицу чистйшей близны, эту печать блаженства!
Елена. Какая гнусность! О, адъ! Я вижу, что вы забавы ради сговорились меня оскорблять, я знаю, что вы оба ненавидите меня, но вамъ этого мало, надо еще издваться надо мною. По виду вы люди, но, еслибъ вы были на самомъ дл людьми, вы бы такъ не обращались съ порядочной двушкой, не увряли бы, не клялись бы ей въ любви, не преувеличивали бы моихъ достоинствъ, когда я вполн уврена, что вы меня ненавидите. Вы соперничали оспаривая любовь Герміи: а теперь соперничаете, насмхаясь надъ Еленой. Какой, въ самомъ дл, прекрасный подвигъ, какое доблестное дяніе насмшками вызвать слезы на глаза бдной двушки! Ни одинъ порядочный человкъ не захочетъ, такъ оскорбить двушку, не выведетъ ее, бдную, изъ терпнья — и все это ради одной только забавы.
Лизандръ. Ты жестокъ, Деметрій. Перестань быть такимъ. Вдь ты любишь Гермію. Это знаешь и ты самъ, знаю и я и отъ всей души, отъ всего сердца уступаю теб свою долю въ любви Герміи. Уступи и ты мн свою въ любви Елены, которую я люблю теперь, которую стану любить до смерти.
Елена. Никогда насмшники не тратили такого множества ненужныхъ словъ!
Деметрій. Оставляй, Лизандръ, свою Гермію при себ, мн она боле не нужна. Если я когда либо ее любилъ, вся эта любовь прошла. Мое сердце только временно погостило у нея, но теперь оно вернулось къ своему настоящему домашнему очагу, къ Елен, чтобы остаться тамъ навсегда.
Лизандръ. Это неправда, Елена.
Деметрій. Не клевещи на совсть, которой ты самъ не знаешь, или ты за это дорого поплатишься. Смотри, твоя возлюбленная идетъ сюда. Теб дорога она, а не Елена.

Входитъ Гермія.

Гермія. Темная ночь, отнимающая у глазъ способность видть, усиливаетъ воспріимчивость уха, ослабляя зрніе, она взамнъ усиливаетъ силу слуха. Не глазами отыскивала я тебя, Лизандръ. Слухъ — великая ему за это благодарность — привелъ меня сюда на звукъ твоего голоса. Но зачмъ ты оставилъ меня такъ безжалостно?
Лизандръ. Зачмъ оставаться тому, кого любовь понукаетъ уйти?
Гермія. Какая-же любовь могла заставить Лизандра уйти отъ меня?
Лизандръ. Любовь Лизандра, не дозволявшая ему оставаться,— любовь къ красавиц Елен, поглощающей ночь сильне, чмъ вс эти огненныя точки, вс эти очи неба. Зачмъ отыскиваешь ты меня? Разв, увидавъ, что меня нтъ, ты не догадалась, что покинуть тебя меня заставила ненависть, которую я къ теб питаю?
Гермія. Не можетъ этого быть! Ты говоришь не то, что думаешь.
Елена. И она! И она тоже съ ними въ заговор. Вижу теперь: вс трое вы сговорились разыграть эту притворную комедію, чтобы насмяться надо мной. Вроломная Гермія, безсовстная изъ всхъ аинскихъ двушекъ! И ты въ заговор, и ты согласилась такъ гнусно издваться надо мною, вмст съ ними! Неужто вс мечты, которыя мы другъ другу повряли, вс обты сестры сестр, вс часы, которые мы проводили вдвоемъ, часы, заставлявшіе насъ бранить быстроногое время за то, что оно разлучало насъ, неужели все это забыто — и школьная дружба, и дтская невинность? Какъ дв искусныя богини, Гермія, мы нашими иглами создавали одинъ и тотъ-же цвтокъ но одному и тому-же узору, сидя на одной подушк, об напвая одну и ту-же псню въ одномъ и томъ-же тон, какъ будто наши руки, сердца, голоса и помышленія принадлежали не двумъ существамъ, а одному. Такъ росли мы, словно двойная вишня, кажущаяся на видъ раздленной, но, несмотря на это раздленіе, все-таки составляющая одно цлое. Словно дв любящія другъ друга ягодки на одномъ стебл, мы представляли собою два тла, но одно сердце. Мы были, какъ два герольдическіе щита, увнчанные однимъ шлемомъ и принадлежащіе одному только человку. И ты, войдя въ союзъ съ мужчинами, хочешь разорвать старую нашу любовь, чтобы насмяться надъ бднымъ твоимъ другомъ. Нтъ, женщина и дружба такъ не поступаютъ! За это, такъ-же, какъ я, вознегодуетъ на тебя весь нашъ полъ, хотя оскорблена только я одна.
Гермія. Меня удивляетъ гнвная твоя рчь. Не я надъ тобой,— издваешься надо мной, кажется, ты.
Елена. Не подговорила-ли ты Лизандра въ насмшку преслдовать меня, превозносить мои глаза, мою красоту? Не заставила-ли ты и другого, влюбленнаго въ тебя, только что, словно собака, отталкивавшаго меня ногою, величать меня богиней, нимфой, божественной, несравненной безцнной, небесной? Зачмъ онъ говоритъ это той, кого ненавидитъ? Почему и Лизандръ отрекается отъ своей любви къ теб, до сихъ поръ такой сильной, и навязываетъ ее мн? Потому что ты научила его, и онъ это длаетъ съ твоего согласія. Или я не такъ красива, какъ ты, не такъ очаровательна, не такъ счастлива, а напротивъ, страшно несчастна, потому что сама люблю, но взаимно не любима, это такое страданіе, что не насмшку оно должно-бы вызывать.
Гермія. Не понимаю, что ты хочешь этимъ сказать.
Елена. О, продолжай прикидываться огорченной и серьезной, продолжай корчить мн за спиною рожи и обмниваться между собою знаками! Продолжай прелестную эту задачу! Это шутовство, разыгранное такъ успшно, перейдетъ на скрижали лтописей. Еслибъ въ васъ была хоть искра состраданія, благородства или знанія приличій, вы не сдлали-бъ меня предметомъ такой потхи! Прощайте! Отчасти въ этомъ виновата я сама, но смерть или разлука скоро все исправятъ.
Лизандръ. Постой, милая Елена, выслушай мое оправданіе. О, прелестная Елена, моя любовь, жизнь моя, душа моя!
Елена. Прекрасно!
Гермія. Дорогой мой, перестань такъ надъ нею издваться.
Деметрій. Если не упроситъ она, я заставлю повиноваться силой.
Лизандръ. Твоя сила подйствуетъ на меня такъ-же мало, какъ ея просьбы. Твои угрозы такъ-же безсильны, какъ слабы ея мольбы. Елена, люблю тебя! Клянусь жизнью, что люблю! Клянусь тмъ, чего готовъ лишиться, чтобы доказать, что лжетъ тотъ, кто посметъ сказать, что я тебя не люблю.
Деметрій. А я говорю, что люблю тебя боле, чмъ онъ способенъ полюбить.
Лизандръ. Если ты такъ утверждаешь, обнажи мечъ и докажи справедливость своихъ словъ.
Деметрій. Сію минуту, идемъ.
Гермія. Что все это значитъ?
Лязандръ. Прочь, эіопка!
Деметрій. Полно, полно! Ты вырываешься только для вида, только прикидываешься, что хочешь идти за мной. На самомъ-же дл ты не пойдешь, потому что ты трусъ.
Лизандръ. Отвяжись отъ меня, кошка, репейникъ! Пусти, дрянь, или я отшвырну тебя, какъ змю.
Гермія. Отчего ты сталъ обращаться со мной такъ сурово? Отчего, милый, ты такъ жестоко измнился?
Лизандръ. Я твой милый? Прочь, черномазая татарка, прочь, прочь, отвратительноо снадобье! прочь, смертоносный ядъ!
Гермія. Ты шутишь!
Елена. Такъ-же шутитъ, какъ и ты.
Лизандръ. Деметрій, я сдержу данное мною теб слово.
Деметрій. Я желалъ-бы имть доказательство посильне, потому что вижу, какъ умютъ тебя удерживать даже слабыя узы. Не врю я твоему слову.
Лизандръ. Чего-же ты хочешь: чтобъ я ударилъ ее, нанесъ ей рану, убилъ? Хотя я и ненавижу ее, но такого зла все-таки ей не сдлаю.
Гермія. Какое-же зло можетъ бытъ для меня сильне твоей ненависти?! Ты меня ненавидишь? За что? О, боги, что это за новости, мой милый? Разв я не Гермія? разв ты не Лизандръ? Я и теперь такъ-же хороша, какъ и была. Не дале какъ сегодняшней ночью ты еще любилъ меня. А между тмъ бросилъ въ ту же самую ночь. Зачмъ же ты меня бросилъ? О, не допускайте этого, боги! Неужто все это не шутка?
Лизандръ. Нисколько, клянусь жизнью. Я говорю это съ тмъ, чтобы никогда уже тебя не видать. По этому оставь вс надежды, вс вопросы, ничто не можетъ быть боле несомннно. Я ненавижу тебя и люблю Елену, нисколько не шутя.
Гермія. О, горе! Коварная змя! Червякъ, пожирающій цвты! Воровка моей любви, зачмъ подкралась ты ночью и похитила у меня сердце моего возлюбленнаго, Елена?
Елена. Все лучше и лучше! Въ теб нтъ ни скромности, ни двичей застнчивости, ни искры стыдливости. Неужто теб такъ пріятно вырывать изъ моихъ смиренныхъ устъ такіе укоры? Стыдись, стыдись, притворщица, кукла на пружинахъ!
Гермія. Я кукла на пружинахъ? почему? Такъ вотъ что все это значить! Теперь понимаю. Она заставила его обратить вниманіе на свой ростъ и на мой и плнила его своимъ высокимъ ростомъ. Ты потому такъ выросла въ его расположеніи, что я такая маленькая, что я совсмъ карлица. Но роскошное майское дерево, какъ бы я ни была мала,— да, какъ бы ни была мала,— все-таки я мала не настолько,чтобъ не достать ногтями твоихъ глазъ.
Елена. Хотя вы, господа, издваетесь надо мною, но, умоляю васъ, не допускайте ее до драки. Я нисколько не зла, не сварлива, по робости я вполн двушка. Не дозволяйте ей меня бить. Вы, быть можетъ, думаете, что я слажу съ ней, такъ какъ она нсколько пониже меня ростомъ.
Гермія. Пониже! Опять! Слышите?
Елена. Милая Гермія, не будь такъ жестока. Я всегда любила тебя, Гермія, всегда хранила твои тайны, никогда теб не измняла. Только на этотъ разъ, изъ любви къ Деметрію, сказала ему о вашемъ бгств въ этотъ лсъ. Онъ бросился за вами, а я изъ любви послдовала за нимъ. Но онъ гналъ меня отсюда, грозилъ прибить, растоптать меня ногами, даже убить. И теперь, если вы меня отпустите я съ своимъ безуміемъ вернусь назадъ въ Аины и не стану боле слдить за вами. Отпустите-же меня! Вы видите, какъ я простодушна, какъ глупа.
Гермія. Ступай! Кто-же тебя удерживаетъ?
Елена. Глупое мое сердце, которое я здсь оставляю.
Гермія. Съ Лизандромъ?
Елена. Съ Деметріемъ.
Лизандръ. Не бойся, Елена, она тебя не тронетъ.
Деметрій. Конечно, любезный, не тронетъ, хоть и ты былъ за одно съ нею.
Елена. Вроятно, когда разсердится, она становится страшно задорна и сварлива, она и въ школ постоянно дралась. Хотя она и мала, но страшно вспыльчива.
Гермія. Опять мала! Все мала, да мала! Зачмъ позволяете вы ей такъ надо мною издваться? Пустите меня, къ ней!
Лизандръ. Вонъ, отсюда, карлица! Вонъ плюгавая, созданная изъ травы, мшающей дтскому росту! Прочь, стеклянная бусина, недоросшій желудь!
Деметрій. Ты уже слишкомъ услужливъ относительно женщины, пренебрегающей твоими услугами. Оставь ее въ поко, не смй говорить о Елен, не смй защищать, потому что ты дорого поплатишься, если выкажешь хоть тнь любви къ ней!
Лизандръ. Теперь, когда она меня не удерживаетъ, иди за мной, если посмешь. Посмотримъ, кто иметъ боле права на Елену, ты или я!
Деметрій. За тобою? Нтъ, я пойду съ тобою рядомъ (Уходятъ).
Гермія. Все это, сударыня, твое дло. Стой здсь, не уходи!
Елена. Я теб не довряю и не хочу доле оставаться въ твоемъ противномъ обществ. Чтобы драться, твои руки проворне моихъ, но для бгства мои ноги длинне (Убгаетъ).
Гермія. Не знаю, что и сказать отъ удивленія (Убгаетъ за Еленой).
Оберонъ. Вотъ къ чему повели твои ошибки. Это, можетъ быть, одинъ изъ вчныхъ твоихъ промаховъ, а,можетъ быть, и сознательное безобразіе.
Покъ. Поврь, царь безплотныхъ духовъ, я ошибся. Ты вдь сказалъ, что я узнаю его по одежд аинянпна, и въ ошибк я не виноватъ. Если я и брызнулъ сокомъ цвтка на вки аинянина, то даже радъ этому, потому что ссора ихъ очень забавна.
Оберонъ. Ты видишь, влюбленные ищутъ мста для поединка. Спши-же. Сгусти еще тнь ночи, сейчасъ-же заволоки звздное небо чернымъ, какъ Ахеронъ, туманомъ и разведи разсвирпвшихъ соперниковъ такъ, чтобы они не могли сойтись. Дразня злыми насмшками то Деметрія голосомъ Лизандра, то Лизандра голосомъ Деметрія, отвлекай ихъ другъ отъ друга до тхъ поръ, пока свинцовыя ноги и тяжелыя крылья нетопыря не нагонятъ на ихъ вки сна, этого мастера передразнивать смерть. Тогда на глаза Лизандра выжми вотъ это растеніе, сокъ отъ него иметъ силу уничтожать всякій обманъ зрнія и возвращать глазамъ обычную ихъ способность видть. Когда они проснутся, вся путаница покажется имъ сномъ, призрачнымъ видніемъ, и влюбленные возвратятся назадъ въ Аины, заключивъ между собой союзъ, ненарушимый до самой смерти. А я, пока ты будешь занятъ этимъ, пойду къ цариц, выпрошу у ней индійскаго ея мальчика, уничтожу затмъ чары, приковывающія ея любовь къ чудовищу, и тогда между всми воцарится миръ.
Покъ. Намъ, волшебный мой повелитель, надо окончить все это скоре, потому что быстрые драконы ночи уже разскаютъ облака и уже появилась предвстница Авроры, съ приближеніемъ которой вс, то тутъ, то тамъ бродящія, тни бгутъ домой на кладбище. Вс преданныя проклятію души, схороненныя на перекресткахъ и въ водахъ, уже улеглись на свои червивыя ложа. Изъ боязни, чтобы день не увидлъ ихъ позора, они добровольно изгнали себя изъ предловъ дневного свта и обрекли себя навки непроглядному мраку ночи.
Оберонъ. Но мы души другого рода: я часто игрывалъ съ любимцемъ Утра и, какъ лсничій, могу бродить по рощамъ даже въ то мгновеніе, когда восточныя, огненно-красныя ворота разверзаются и бросаютъ чудные, благословенные лучи свои на Нептуна, золотя его соленыя, зеленыя волны. Но все-таки поспшимъ, покончимъ все до разсвта (Уходитъ).
Покъ. Въ деревняхъ и въ городахъ
Вс меня боятся.
Стану, какъ слпыхъ, водить
И туда я и сюда.
Да, води, шутишка Гоблинъ,
То туда ихъ, то сюда.
Вотъ одинъ уже идетъ сюда!

Входитъ Лизандръ.

Лизандръ. Гд-же ты, задорный Деметрій? Откликнись!
Покъ. Здсь, негодяй! Мечъ мой обнаженъ, я готовъ! Ты-то гд-же?
Лизандръ. Мигомъ очучусь около тебя.
Локъ. Такъ спши-же на мсто проворне, чмъ я (Лизандръ уходитъ, какъ бы слдуя за голосомъ).

Входитъ Деметрій.

Деметрій. Эй-эй, Лизандръ, отзовись еще разъ! Говори ты, бглецъ, говоря, трусъ, куда ты убжалъ! говори! Спрятался гд-нибудь въ куст? Такъ гд-же ты спрятался?
Покъ. Трусъ, возвеличивающій свою храбрость до самыхъ звздъ, ты, должно быть, кустамъ говоришь, что хочешь драться, а самъ не являешься. Выходи, негодяй, выходи, мальчишка! Я отдеру тебя розгой. Обнажить противъ тебя мечъ значитъ просто осрамиться.
Деметрій. А ты тутъ?
Покъ. Иди за мной. Здсь не мсто испытывать наше мужество (Уходитъ).

Лизандръ возвращается.

Лизандръ. Онъ оказывается все впереди и все вызываетъ меня. Дошелъ я до того мста, откуда онъ звалъ, а его и слдъ простылъ. Негодяй легче меня на ногу. Какъ ни быстро гнался я за нимъ, онъ бжалъ отъ меня еще быстре. И вотъ я какъ-то попалъ на страшно изрытую дорогу. Отдохну здсь. О, свтлый день, приходи скоре (Ложится). Какъ только появится на неб твой сроватый свтъ, я отыщу Деметрія и отомщу ему (Засыпаетъ).

Покъ и Деметрій возвращаются.

Покъ. Эй-эй, трусишка! Что-жь ты не идешь?
Деметрій. Подожди меня, если у тебя хватитъ на это смлости. Ты все отъ меня убгаешь, все мняешь мсто, нигд не смя остановиться и взглянуть мн прямо въ лицо. Гд ты теперь?
Покъ. Иди сюда! я здсь.
Деметрій. Не пойду. Ты, кажется, надо мной смешься, но ты дорого поплатишься мн за это, если мн удастся увидать твое лицо при лунномъ свт. Теперь ступай своей дорогой. Усталость заставляетъ меня измрить мой ростъ на этой холодной постели. Но съ разсвтомъ жди меня (Ложится и засыпаетъ).

Входитъ Елена.

Елена. О, ночь, о, безконечно скучная, длинная, томительная ночь! сократи свои часы. Загорись на восток отрадный лучъ, чтобы я могла возвратиться въ Аины при дневномъ свт и оставить здсь тхъ, кому я, бдная, такъ противна. Сонъ, иногда смыкающій даже удрученныя печалью вжды, похититъ на время меня у меня самой (Ложится и засыпаетъ).
Покъ. Покуда здсь всего трое, нужна еще одна — по двое человкъ каждаго пола составитъ четыре! А вотъ идетъ и она, взволнованная и печальная. Плутоватъ-же Купидонъ, когда доводитъ бдныхъ женщинъ до такого безумія.

Входитъ Гермія.

Гермія. Никогда не уставала я такъ, не бывала такъ огорчена, измокнувъ отъ росы, исцарапанная шипами терновника, я не только не могу идти, но даже ползти дале. Ноги не повинуются моей вол. Отдохну здсь до разсвта. О, небеса, сохраните Лизандра, если противники дйствительно сразятся! (Ложится и засыпаетъ).
Покъ. Лежите на земл и спите крпко. А твои глаза, нжный любовникъ, я исцлю вотъ этимъ средствомъ (Выжимаетъ сокъ растенія на глаза Лизандра). Когда проснешься, ты по прежнему станешь восхищаться глазами прежней своей возлюбленной. Такимъ образомъ, съ твоимъ пробужденіемъ оправдается извстная деревенская поговорка, что всякому свое: когда у Джека будетъ Дженни, все пойдетъ своимъ путемъ, а когда у человка опять окажется его кобылица, все будетъ прекрасно (Уходитъ Покъ и остальные спятъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Тамъ же.

Входить: сопровождаемыя эльфами, Титанія и Основа. За ними Оберонъ, остающійся незримымъ въ глубин.

Титанія. Иди сюда, сядь на это усыпанное цвтами ложе. Я поглажу твои прелестныя ланиты, уберу розами твою гладкую, мягкую голову, разцлую, моя радость, твои чудесныя, длинныя уши.
Основа. Гд Душистый Горошекъ?
Душистый Горошекъ. Здсь.
Основа. Поскреби мн голову, прелестный цвтокъ. А гд-же господинъ Паутинка?
Паутинка. Здсь.
Основа. Господинъ Паутинка, любезнйшій господинъ, возьмите свое оружіе, убейте мн вонъ ту краснобокую пчелку, что сла на вершину волчеца, и принесите мн, мой добрйшій, медовый ея мшечекъ. Однако, милйшій мой, въ этомъ дл чрезмрно горячиться не слдуетъ: смотрите, чтобъ мшечекъ не разорвался. Очень было бы мн прискорбно, еслибъ вы, почтеннйшій господинъ, выпачкались душистымъ медовымъ мшечкомъ. А гд же Горчичное Смячко?
Горчичное Смячко. Здсь.
Основа. Вашу лапку, Горчичное Смячко! Да прошу, оставьте ваши церемоніи, добрйшее Зернышко.
Горчичное Смячко. Что вамъ угодно?
Основа. Да ничего особеннаго. Помогите только господину Паутинк почесать мн голову. Однако, другъ мой, мн кажется, надо сходитъ къ цирюльнику, потому что лицо мое, какъ мн кажется, черезчуръ поросло волосами, а я, хоть оселъ, но такой чувствительный, что гд только защекочетъ волосъ, такъ меня и скреби.
Титанія. Не хочешь ли ты, мой милый, послушать музыку?
Основа. Для музыки уши у меня достаточно развиты. Пусть мн подадутъ ключъ и щипцы.
Титанія. Скажи, мое сокровище, не хочется-ли теб покушать?
Основа. Ну, мрка овса, пожалуй, была-бы для меня не лишней, хорошаго, сухого овса пожевалъ-бы я охотно. Да не отказался-бы я и отъ вязанки сна, съ хорошимъ душистымъ сномъ ничто въ мір не сравнится.
Титанія. Проворный мой эльфъ изъ гнзда блки добудетъ теб свжихъ орховъ.
Основа. Я предпочелъ-бы горсть или дв сухого гороху. Но, прошу тебя, прикажи своимъ слугамъ, чтобы они ничмъ меня не тревожили, потому что я чувствую мгновенный позывъ ко сну.
Титанія. Усни-же. А я обовью руками твою шею. Эльфы, удалитесь, оставьте насъ на время вдвоемъ. Такъ павилика обвиваетъ душистый козій листъ, такъ-женоподобный плющъ украшаетъ кольцами шероховатые суставы вяза. О, какъ люблю я тебя! Какъ сильно очарована я тобою (Засыпаетъ).

Входитъ Покъ.

Оберонъ (выступая впередъ). Сюда, любезный Робэнъ! Видишь прелестную эту картину? Я уже начинаю жалть, что нагналъ на нее такое безуміе. Я нсколько времени тому назадъ встртилъ ее за этимъ лсомъ. Она собирала благовонныя травы для отвратительнаго этого олуха. Я на нее накинулся, сталъ бранить, зачмъ она убрала его поросшіе шерстью виски внкомъ изъ свжихъ душистыхъ цвтовъ. И та самая роса, которая обыкновенно дрожитъ на распуколькахъ, какъ драгоцнные восточные перлы, теперь дрожала въ чашечкахъ цвтовъ, какъ слезы, оплакивающія собственное свое униженіе. Когда я посердился и побранился достаточно долго, и она покорно начала молить о снисхожденіи, я потребовалъ отъ нея подмненнаго мальчика, и она тотчасъ-же мн его уступила, велла своему эльфу отнести его въ мою волшебную страну и укрыть его тамъ въ бесдк. Теперь, добывъ мальчугана, я излечу ея глаза отъ ихъ сквернаго недуга. А ты, Покъ, сними съ этого аинскаго дуралея его волшебную голову, чтобы онъ, проснувшись, какъ и вс другіе, могъ, какъ и они, возвратиться въ Аины, воображая, будто вс событія этой ночи привидлись ему въ тревожномъ сн. Но прежде я долженъ разочаровать царицу фей.— Будь тмъ, чмъ была, и видь такъ, какъ видла прежде. Такое благодатное дйствіе иметъ цвтокъ Діаны противъ цвтка Купидона. Проснись-же, моя Титанія, милая моя царица!
Титанія. О, мой супругъ, какой я видла-сонъ! Мн снилось, что я влюбилась въ осла.
Оберонъ. Вотъ твоя любовь лежитъ здсь.
Титанія. Какъ-же могло это случиться?О, какъ противно мн теперь его лицо!
Оберонъ. Успокойся. Робэнъ, сними съ него голову. Вели, Титанія, играть музык. Усыпи чувства пятерыхъ этихъ людей крпче, чмъ обыкновенный сонъ.
Титанія. Пусть играетъ музыка, усыпляющая музыка.
Покъ. Когда проснешься, смотри собственными своими дурацкими глазами.
Оберонъ. Да, пусть играетъ музыка. Давай-же руки, моя царица. Чтобъ колыхалась земля, на которой они спятъ! Теперь мы помирились и завтра въ полночь торжественно попляшемъ во дворц герцога Тезея и посулимъ ему благословеніе въ виду прекраснйшаго потомства. Вмст съ Тезеемъ и полныя радости соединятся бракомъ и эти дв пары врныхъ любовниковъ.
Покъ. Остановись, мой повелитель. Я слышу псню утренняго жаворонка.
Оберонъ. Если такъ, моя царица, понесемся за ночною тнью въ мрачномъ безмолвіи и облетимъ земной шаръ быстре луны.
Титанія. Полетимъ. Во время полета ты разскажешь, какъ произошло то, что я очутилась спящей на земл среди этихъ смертныхъ (Уходятъ).

За сценой слышны звуки трубъ.Появляются Тезей, Ипполита и Эгей со свитой.

Тезей. Такъ какъ вс обряды исполнены и день уже занялся, пусть кто-нибудь отправится и отыщетъ лсника. Мы вмсто музыки угостимъ мою возлюбленную лаемъ собакъ. Спустите ихъ со своры въ западной долин. Ну, проворне! Отыщите, говорю, лсника. А мы, прелестная царица, взберемся на вершину холма и послушаемъ оттуда, какъ собачьи голоса сливаются съ эхомъ въ гармоническое сочетаніе.
Ипполита. Я однажды находилась съ Геркулееомъ и съ Кадмомъ, когда они спартанскими собаками травили медвдя въ критскомъ лсу. Никогда не видывала я такой чудесной травли. Не только лсъ, но и небеса, и ручьи, и все кругомъ, казалось, обратилось въ одно сплошное тявканье. Никогда не слыхивала я такой музыкальной разноголосицы, такого ласкающаго слухъ гама.
Тезей. Мои собаки тоже спартанской породы. Рыла и пятна у нихъ такія-же широкія, уши, смоченныя утренней росою, такія-же длинныя ноги выгнутыя и такіе-же подгрудники, какъ у быковъ ессаліи. Положимъ, бгъ у нихъ не такъ быстръ, но голоса подобраны, какъ колокольчики. Никогда ни въ Крит ни въ Спарт, ни въ ессаліи боле благозвучное тявканье не вызывалось ошуканьемъ и рогами. Суди сама, когда услышишь. Но что такое это? Что за нимфы?
Эгей. Это, мой повелитель, во первыхъ, моя спящая здсь дочь, а это Лизандръ, это Деметрій, это Елена, дочь стараго Надара. Удивляюсь, какъ могли они очутиться здсь вс вмст.
Тезей. Они, вроятно, встали такъ рано для выполненія майскихъ обрядовъ и, узнавъ о нашемъ намреніи, явились сюда, чтобъ собою украсить наше торжество. Однако, Эгей скажи, вдь кажется, сегодня Гермія должна объявить, на комъ остановился ея выборъ?
Эгей. Да, сегодня, мой повелитель.
Тезей. Скажи-же охотникамъ, чтобъ они разбудили ихъ звуками своихъ роговъ. (За сценой звуки роговъ и крики. Деметрій, Лизандръ, Гермія и Елена просыпаются и вскакиваютъ). Добраго утра, друзья! Должно быть, насталъ валентиновъ день, потому что даже птицы этого лса начинаютъ сходиться въ пары.
Лизандръ (Вмст съ прочими преклоняетъ колна передъ Тезеемъ). Прости, государь!
Тезей. Прошу васъ всхъ, встаньте. Знаю я, что васъ здсь двое соперничающихъ враговъ. Какъ же явилось вдругъ на свтъ тайное чудесное согласіе? Ненависть исчезла, удаливъ ревность и позволяя врагамъ спать рядомъ, не боясь никакихъ враждебныхъ дйствій?
Лизандръ. Я отвчу теб, государь, совсмъ еще отуманенный, не зная, въ полусн-ли я еще, или проснулся совсмъ. Но клянусь, что не могу сказать наврное, какъ я здсь очутился, и именно потому, что мн хотлось бы сказать теб сущую правду. Да, теперь припоминаю. Я пришелъ сюда съ Герміей. Мы хотли бжать изъ Аинъ въ такую страну, гд бы не могъ насъ преслдовать аинскій законъ.
Эгей. Довольно, мой повелитель, достаточно и этого. Прошу законной кары, да, законной. Они хотли бжать и такимъ образомъ лишить тебя, Деметрій, жены, а меня — моего согласія на то, чтобъ она была твоею женой.
Деметрій. Красавица Елена сказала мн, мой повелитель, объ ихъ намреніи бжать, укрыться въ этомъ лсу, и я въ бшеномъ изступленіи погнался за ними сюда. А Елена, изъ любви ко мн, пошла за мною. Но здсь, мой повелитель, по какой-то невдомой мн сил,— а что тутъ была такая сила несомннно,— вся любовь моя къ Герміи растаяла, какъ снгъ, превратилась какъ бы въ воспомянаніе о какой-то ничтожной забав, о которой я бредилъ въ дтств. Теперь вся моя любовь, весь пылъ моего сердца отданы одной только Елен — единственный предметъ, служащій радостью для моихъ глазъ. Ране, чмъ увидть Гермію, я любилъ ее, но, какъ въ болзни, почувствовалъ отвращеніе къ такой пищ, теперь, какъ выздоравливающему, мн возвратился естественный мой вкусъ. Я люблю ее, желаю ея, жажду и вчно буду ей вренъ!
Тезей. Юные любовники, какая счастливая это для васъ встрча! Вы посл разскажете намъ все подробно. Эгей, я не исполню твоего желанія, потому что об эти четы сейчасъ же вмст съ нами соединятся въ храм вчными узами. А такъ какъ утро уже на исход, то охоту мы отложимъ. Отправимся вс въ Аины. празднество брака трехъ женщинъ и трехъ мужчинъ выйдетъ очень торжественно. Идемъ, Инполита (Уходитъ съ Ипполитой, за ними Эгей и свита).
Деметрій. Все это такъ же неопредленно и смутно, какъ далекія горы, обратившіяся въ облака.
Гермія. Мн кажется, что я вижу все разными глазами, все двоится.
Елена. Тоже и со мной. Мн кажется, что Деметрій словно найденный мною брильянтъ: онъ и мой, и не мой.
Деметрій. Убждены-ли вы, что мы проснулись совсмъ? Мн кажется, будто мы еще спимъ и продолжаемъ грезить. Былъ-ли на самомъ дл здсь герцогъ и веллъ идтм намъ за собою.
Гермія. Былъ, а съ нимъ и мой отецъ.
Елена. И Ипполита.
Лизандръ. Да, и онъ приказалъ идти намъ за нимъ въ храмъ.
Деметрій. И такъ, если мы проснулись, идемъ за нимъ. Дорогой мы разскажемъ другъ другу все, что намъ снилось (Уходятъ).
Основа (просыпаясь). Когда придетъ моя очередь, позовите, и я отвчу. Мн вдь говорить приходится посл словъ: ‘Наипрекраснйшій Пирамъ…’ Эй вы! Питеръ Пигва! Дудка — продавецъ раздувальныхъ мховъ! Мдникъ Рыло! Выдра! Каковы! Вс разбжались, а меня оставили здсь спящаго. О, какой я видлъ чудесный сонъ! Я такой видлъ сонъ, что разсказать, какой то былъ сонъ, не подъ силу уму человческому. Всякій, кто вздумалъ бы объяснять этотъ сонъ, оказался бы осломъ. Мн грезилось, будто я былъ… и грезилось, что у меня была… Но пусть тотъ слыветъ полосатымъ шутомъ, кто дерзнетъ сказать, что именно было у меня, какъ мн казалось. Глазъ человка не слыхивалъ, ухо человка не видывало, рука человка неспособна разнюхать, его языкъ понять, сердце повдать, что это былъ за дивный сонъ. Уговорю Пигву сдлать изъ этого сна балладу, и будетъ она называться: ‘Сонъ Основы’, потому что никакой основы въ ней нтъ, и я въ самомъ конц нашей комедія спою ее передъ герцогомъ. А не то лучше спою ее, когда будетъ умирать исби, такъ выйдетъ много пріятне (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Аины. Комната въ дом Пигвы.

Входятъ Пигва, Дудка, Рыло и Выдра.

Пигва. Посылали вы за Основой? Вернулся онъ домой?
Выдра. Никто не знаетъ, куда онъ двался. Его наврно похитили, иначе быть не можетъ.
Дудка. А если онъ не вернется, прощай наша комедія! Вдь не пойдетъ она тогда, не можетъ пойти.
Пигва. Никоимъ образомъ. Во всхъ Аинахъ, кром его, не найдется вдь человка, способнаго сыграть Пирама.
Дудка. Нтъ, не потому, а только на томъ основаніи, что во всхъ Аинахъ не найдется человка боле досужаго, чмъ онъ.
Пигва. Да и изъ себя онъ самый красивый. Да и по пріятному звуку голоса онъ самый настоящій любовникъ.
Дудка. Скажи: самый способный человкъ, потому что, какой-же онъ любовникъ? Совсмъ никуда негодный!

Входитъ Буравъ.

Буравъ. Господа, герцогъ возвращается изъ храма, тамъ обвнчаны еще два или три господина и дв или три госпожи. Еслибъ наша комедія пошла, мы вс вышли бы въ люди.
Дудка. О, славный мой другъ Основа! Благодаря своей глупости онъ лишился цлыхъ двнадцати пенсовъ пожизненнаго дохода, потому что не шести же пенсовъ онъ лишился: герцогъ не захотлъ бы изображавшаго Пирама наградить всего шестью пенсами въ день. Повсьте меня, еслибъ онъ ихъ не заслужилъ! Шесть пенсовъ въ день за Пирама или ничего.

Входитъ Основа.

Основа. Гд вы, мои молодцы? Гд вы, мои сердечные друзья?
Пигва. О, какой доблестный день! о, какой наисчастливйшій часъ!
Основа. Господа, я могу вамъ разсказать настоящія чудеса. Только не спрашивайте, что именно, потому что, скажу я вамъ, я не настоящій аинянинъ. Я подробно разскажу вамъ все, что было, отъ слова до слова.
Пигва. Такъ разсказывай-же, любезный ткачъ.
Основа. О себ ни слова. Все, что я имю разсказать вамъ, это то, что герцогъ пообдалъ. Заберите-же вс ваши наряды, привяжите хорошія тесемки къ бородамъ, новыя ленты къ танцовальнымъ вашимъ башмакамъ и отправляйтесь сейчасъ-же во дворецъ. Да пусть каждый протвердитъ свою роль, такъ какъ представленіе наше разршено и ему отдано предпочтеніе передъ всми другими. Во всякомъ случа, смотрите, чтобы на исб блье было чистое, а чтобы тотъ, кто станетъ изображать льва, не вздумалъ обрзать своихъ когтей, потому что имъ прійдется исполнять должность львиныхъ когтей. И еще, милйшіе мои актеры, не шьте ни луку, ни чесноку, потому что необходимо, чтобы дыханіе наше было пріятное. Такимъ образомъ, я увренъ, что мы услышимъ, какъ они скажутъ: ‘пріятная, очень пріятная комедія!’ Боле ни слова. Идемте-же! Идемъ! (Уходятъ)

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ

СЦЕНА I.

Аины. Комната во дворц Тезея.

Входятъ: Тезей, Ипполита, Филостратъ, вельможи и свита.

Ипполита.. Какъ странно, милый мой Тезой, все то, что разсказали намъ влюбленныя пары!
Тезей. Да, боле странно, чмъ правдоподобно. Никогда не врилъ я ни старымъ сказкамъ, ни разнымъ чудесамъ, производимымъ волшебствомъ. У влюбленныхъ, какъ у сумасшедшихъ, мозгъ до того кипучъ, а творческая фантазія такъ сильна, что они видятъ даже то, чего никогда не въ силахъ представить себ холодный разсудокъ. Сумасшедшіе, влюбленные и поэты являются воплощеніями воображенія. Одному видится такая бездна демоновъ, что она не вмстится даже въ просторномъ аду,— это сумасшедшій. Влюбленный, помшанный настолько-же, на лиц цыганки видитъ красоту Елены. Глаза поэта, вращаясь въ изящныхъ грезахъ, взираютъ то съ неба на землю, то съ земли на небо. Подобно тому, какъ воображеніе поэтовъ придаетъ плоть и кровь невдомымъ созданіямъ, ихъ перо придаетъ безплотнымъ грезамъ опредленный образъ и витающему въ воздух несуществующему указываетъ и опредленное мсто, и имя. Таковы причуды воображенія, которое, если намъ надо придумать какую-нибудь радость, сочинитъ и гонца, принесшаго радостную всть. Если-же надо придумать какой-нибудь изъ ряда выходящій страхъ, это имъ такъ-же легко, какъ ночью принять кустъ за медвдя.
Ипполита. Однако, все, что они намъ разсказывали о событіяхъ истекшей ночи, объ одновременной перемн въ ихъ привязанности — не одна только игра воображенія, напротивъ, оно вполн дйствительно. Во всякомъ случа, все это странно и вызываетъ невольное удивленіе.

Входятъ: Лизандръ, Деметрій, Гермія и Елена.

Тезей. Вотъ и наши влюбленные, веселые и радостные. Веселье, милые мои друзья, веселье и вчно юная любовь да не улетучиваются никогда изъ вашихъ сердецъ.
Лизандръ. Пусть эти радости остаются еще врне твоимъ царственнымъ прогулкамъ, твоему столу и твоему ложу.
Тезей. Теперь посмотримъ, какія маски и какія пляски помогутъ намъ скоротать трехчасовую вчности, отдляющую ужинъ отъ ухода ко сну. Гд-же обычный распорядитель нашихъ увеселеній. Какія приготовилъ онъ намъ забавы? Не потшитъ-ли насъ какимъ-нибудь представленіемъ, чтобъ ускорить ходъ мучительно медленно бгущихъ часовъ. Позвать Филострата!
Филостратъ. Я здсь, могущественный Тезей.
Тезей. Скажи, какія увеселенія приготовилъ ты для сегодняшняго вечера, какія маски, какую музыку? Чмъ-же обманемъ мы лнивое время, какъ не какой-нибудь потхой?
Филостратъ. Вотъ списокъ приготовленныхъ забавъ. Рши, мой повелитель, какую изъ нихъ теб угодно будетъ видть первую (Подаетъ списокъ).
Тезей (Читаетъ). Аинскій евнухъ подъ звуки арфы пропоетъ о битв съ центаврами! Не надо. Я, чтобы возвеличить славу моего родственника Геркулеса, уже разсказалъ ее моей возлюбленной. ‘Буйство пьяныхъ вакханокъ, въ бшенств раздирающихъ на части фракійскаго пвца’. Старо. Мн это было представлено, когда я въ послдній разъ.съ побдой возвратился изъ ивъ. ‘Трижды три музы, оплакивающія смерть учености, недавно умершей въ нищет’. Это какая-нибудь колкая и щекотливая сатира, совсмъ не идущая къ брачному торжеству. ‘Печально-веселая и скучно-короткая сцена юнаго Пирама съ его возлюбленной исби. Потха весьма трагическаго свойства’. Печальная и веселая — да это все равно, что горячій ледъ и кипящій снгъ. Какъ согласить такое противорчіе?
Филостратъ. Во всей пьес не боле какихъ-нибудь десяти словъ, поэтому я не знаю пьесы боле краткой. Но, повелитель мой даже эти десять словъ длаютъ ее слишкомъ длинной, поэтому она скучна. Въ ней ни одно слово не стоитъ на своемъ мст, какъ нтъ ни одного актера, сколько-нибудь подходящаго къ своей роли. Трагична-же она, государь,— это дйствительно такъ, потому что въ ней Пирамъ убиваетъ самого себя. Когда я смотрлъ пьесу на репетиціи, признаюсь, на мои глаза выступили слезы, такія веселыя слезы, какихъ никогда не вызывалъ даже самый громкій хохотъ.
Тезей. Кто-же актеры?
Филостратъ. Люди, здсь, въ Аинахъ, мозолистыми руками снискивающіе себ пропитаніе — до ныншняго дня они никогда еще не работали умомъ,— удручили этой пьесой свою память, не привыкшую къ такому труду, и все это для твоего торжества.
Тезей. Ее-то мы и посмотримъ.
Филостратъ. Нтъ, мой повелитель, она тебя недостойна. Я прослушалъ ее всю, это пошлость, величайшая пошлость. Возможность потшить тебя существуетъ только въ ихъ намреніи. Заучили они ее съ страшнымъ трудомъ, съ страшными усиліями,— все, чтобъ угодить теб.
Тезей. Я хочу ее посмотрть. Ничто, предлагаемое простодушіемъ и усердіемъ, не можетъ быть недостойно меня. Ступай, позови ихъ. А вы, мои милые, садитесь (Филостратъ уходитъ).
Ипполита. Не люблю смотрть, какъ выбивается изъ силъ жалкая бездарность и какъ гибнутъ самыя усердныя старанія.
Тезей. Милая моя, ничего такого ты здсь не увидишь.
Ипполита. Да сказалъ-же Филострать, что актеры ничего въ этомъ дл не понимаютъ.
Тезей. Тмъ щедре отблагодаримъ мы и за ничто, насъ будетъ забавлять снисходительность къ ихъ промахамъ. Вдь то, что не удается бдному усердію, должно встрчать награду не за свои достоинства, а за намреніе угодить по мр силъ. Въ разныхъ мстахъ великіе ученые затвали привтствовать мой пріздъ заране приготовленными рчами. А я, когда они съ первыхъ же словъ блднли, принимались дрожать, останавливались въ средин предложенія, понижали отъ страха голосъ, привыкшій произносить рчи и наконецъ умолкали, даже не дойдя до привтствія,— поврь, моя милая, видлъ привтъ именно въ этомъ молчаніи, понималъ скромность робкаго усердія такъ же хорошо, какъ трескучія фразы нахально смлаго краснорчія. Чмъ меньше словъ, тмъ лучше. Нмыя привязанности и простота сильне всякаго краснорчія говорятъ моему сердцу.

Филостратъ возвращается.

Филостратъ. Если теб угодно, государь, прологъ готовъ.
Тезей. Пусть появятся.

При гром трубъ и въ качеств пролога входитъ Пигва.

Прологъ. Если мы вамъ не угодимъ, то вслдствіе сильнйшаго нашего желанія, то есть мы не то, чтобы не желали вамъ угодить, напротивъ, это сильнйшее наше желаніе, за тмъ-то мы и явились. Показать вамъ свое искусство — истинное начало нашего конца. Пойдемте же, явились мы сюда не затмъ, чтобы вамъ досадить, а чтобы сдлать вамъ угодное, развеселить васъ, чтобы вы не пожалли, что находитесь здсь, актеры готовы, и изъ ихъ игры вы, вроятно, узнаете все то, что вамъ суждено узнать.
Тезей. Этотъ малый не останавливается передъ знаками препинанія.
Лизандръ. Онъ отхватилъ свой прологъ, какъ дикій жеребенокъ, не привыкшій ни къ какимъ преградамъ, въ вид точекъ и запятыхъ. Это, государь,— отличное доказательство, что еще недостаточно только говорить, что надо говорить еще со смысломъ.
Ипполита. Въ самомъ дл, онъ сыгралъ свой прологъ, какъ ребенокъ на свирли: звукъ есть, а толку никакого.
Тезей. Рчь его похожа была на раскрутившуюся цпь,— она не разорвана, а въ дло все-таки не годится. Что же дале?

Входятъ: Пирал и исби, за нимъ Стна, Лунный Свтъ и Левъ.

Прологъ. Почтенные зрители, вы, быть-можетъ, изумлены такимъ зрлищемъ, но изумляйтесь, пока истина не объяснить вамъ всего. Если вамъ угодно знать, этотъ парень — Пирамъ, а эта презрнная особа — исби. Это врно. А вотъ этотъ, вымазанный глиною и известью олухъ, долженъ представлять изъ себя стну, ту самую предательскую стну, которая раздляетъ юныхъ любовниковъ, и сквозь стну, сквозь трещину въ которой влюбленные рады даже пошептаться, а это едва-ли можетъ кого удивить. Вотъ этотъ же, съ фонаремъ, съ собакой и съ вязанкой хвороста,— лунный свтъ, потому что, если вамъ угодно это знать, любовники не сочли предосудительнымъ встртиться при лунномъ свт у могилы Нина. А вотъ этотъ страшный зврь, что напугалъ или, врне, устрашилъ, врную исби, когда та ночью одной впередъ возвращалась домой. На бгу она обронила свое покрывало, и гнусный левъ не обагрилъ его своею кровавою пастью, однако, вскор затмъ является Пирамъ, юноша красивый и статный, и находитъ покрывало своей будто бы умерщвленной и врной исби. Онъ жестоко смертоноснымъ клинкомъ храбро прокалываетъ свою жестоко-кипучую грудь, а исби, поджидавшая его подъ тнью шелковицы, выхватываетъ кинжалъ свой и умираетъ. Все остальное подробно разскажутъ вамъ другіе актеры, какъ Левъ, Лунный Свтъ, Стна и двое влюбленныхъ (Уходитъ съ Пирамомъ, съ исбой, Львомъ, Луннымъ Свтомъ и Стною).
Тезей. Я съ удивленіемъ жду, какъ заговоритъ левъ.
Деметрій. Нечего, государь, удивляться, что можетъ заговорить Левъ, когда говоритъ такое множество ословъ.
Рыло. Въ самой этой штук я, прозывающійся Рыломъ, долженъ, сдается мн, изобразить стну, то-есть именно такую стну, чтобы вы думали, будто въ ней есть трещина, щель или дверь, сквозь которую любовники часто тайно перешептываются. Эта глина, эта известь и этотъ камень показываютъ, что я та самая стна и есть, а вотъ справа и слва та самая трещина, сквозь которую такіе боязливые любовники, какъ Пирамъ и исби, должны шептаться.
Тезей. Какъ можно желать, чтобъ волосатая глина говорила лучше.
Деметрій. Никогда, государь, не слыхивалъ, чтобы Стна говорила такъ краснорчиво.
Тезей. Вотъ Пирамъ подходитъ къ стн. Тише!

Входитъ Пирамъ.

Пирамъ. О ночь, съ свирпо-зоркими глазами! О ночь, по чернот не могущая сравняться ни съ какою чернотою! О ночь, бывающая всюду, гд нтъ дна! Увы, увы, о ночь, о ночь, боюсь, что исби забыла данное мн общаніе, А ты, стна, милая любовная стна, стоящая между моею землею и землею ея отца, укажи мн свою трещину, чтобы наши глаза могли черезъ нее переглядываться (Стна вытягиваетъ руку и растопыриваетъ пальцы). Благодарю этихъ пособницъ. Да хранитъ тебя за это Юпитеръ… Но что я зрю? Я не зрю тебя, исби! О, злополучная стна, сквозь которую не видно блаженства. Пусть за такой обманъ будутъ прокляты вс твои каменья!
Тезей. Обидвшаяся стна тоже, пожалуй, отвтитъ ругательствомъ.
Пирамъ. Нтъ, государь, это ей никакъ не подобаетъ. Но слова… должна произносить исби, теперь ея выходъ. А мн слдуетъ искать ее глазами сквозь стну. Увидите, все будеть точь-въ-точь такъ, какъ я сказалъ. Вотъ она идетъ.

Входитъ исби.

исби. О стна, какъ часто слушала ты мои стенанья о томъ, что ты разлучаешь меня съ красавцемъ моимъ Пирамомъ! Сколько разъ мои вишнеподобныя губы цловали твои камни, но то были только камни, связанные волосомъ и глиной.
Пирамъ. Я вижу голосъ, попытаюсь подойти къ щели, не услышу-ли и лица дорогой исби.
исби. Любовь моя! Вдь я полагаю, что ты моя любовь.
Пирамъ. Полагай, что хочешь, но я все-таки твой возлюбленный, всегда врный теб, какъ Лимандръ.
исви. А я врна, какъ Елена, пока судьба не прекратитъ моихъ дней.
Пирамъ. Такъ вренъ, какъ я теб, даже Шафалъ не бывалъ Прокрусу.
исби. А я тебя, какъ Прокрусу Шафалъ.
Пирамъ. О, поцлуй меня сквозь щель этой ненавистной стны
исби. Цлую, но только не тебя, а щель стны.
Пирамъ. Если хочешь, мы сойдемся сейчасъ-же у могилы Нина.
исби. Живая или мертвая, я приду туда непремнно.
Стна. Я, Стна, сыграла теперь свою роль, а такъ-какъ роль сыграна, то Стна уходитъ (Уходитъ съ Пирамомъ и съ исбой).
Тезей. Что-же стны, отдлявшей другъ отъ друга сосдей, теперь уже не существуетъ?
Деметрій. Какъ же ей не существовать, государь, когда у ней есть уши?
Ипполита. Я еще никогда не слыхивала такой чепухи.
Тезей. Самое лучшее изъ подобныхъ произведеній все-таки надо приправлять воображеніемъ, а то-же воображеніе даже худшее изъ нихъ длаетъ сноснымъ.
Ипполита. Тогда это будетъ уже не ихъ заслуга, а твоя.
Тезей. Если мы будемъ о нихъ не худшаго мннія, чмъ они сами о себ, то ихъ можно будетъ принять за отличнйшихъ актеровъ. Но вотъ входятъ два благородные звря: мсяцъ и левъ.

Входятъ Левъ и Лунный Свтъ.

Левъ. Вы, зрительницы, чьи нжныя сердца пугаются, когда по полу пробжитъ мышенокъ, можетъ быть, задрожите теперь и затрепещете, когда свирпый левъ начнетъ ревть въ дикомъ бшенств. Такъ знайте, что это я, нжный столяръ, по имени Буравъ, и хотя шкура на мн львиная, но я даже и львицы то изъ себя не представляю. Если-бы я явился сюда, какъ левъ во всей его свирпости, мн наврное пришлось-бы плохо.
Тезей. Очень благовоспитанный зврь и очень добросовстный.
Деметрій. Лучшаго я никогда не видалъ.
Лизандръ. По храбрости левъ этотъ настоящая лисица.
Тезей. И гусь по благоразумію.
Деметрій. Не совсмъ такъ, мой повелитель: храбрость его благоразумія не выноситъ, а лисица часто уноситъ гуся.
Тезей. Я убжденъ, что и благоразуміе его не выноситъ его храбрости, потому что гусь лисицы вдь не уноситъ. Но предоставимъ все это на его благоусмотрніе и послушаемъ, что скажетъ мсяцъ.
Лунный Свтъ. ‘Рогатый сей фонарь изображаетъ мсяцъ’.
Деметрій. Тогда рога были бы у него на лбу,
Тезей. Это немолодой вдь мсяцъ, поэтому и рога его незримы.
Лунный Свтъ.
‘Рогатый сей фонарь изображаетъ мсяцъ,
Я-жь человка самъ теперь изображаю,
Такого, что въ сей мигъ на мсяц творится’.
Тезей. Изъ всхъ остальныхъ ошибокъ это самая крупная. Человка тогда слдовало-бы посадить въ фонарь. Какъ-же иначе окажется онъ человкомъ въ мсяц?
Деметрій. Онъ боится зажженной въ фонар свчи. Видите, какъ она уже нагорла.
Ипполита. Мн этотъ мсяцъ наскучилъ, съ нетерпніемъ жду слдующаго.
Тезей. Судя но слабому свту его благоразумія, надо полагать, что для него насталъ уже ущербъ. Но мы изъ вжливости и по-справедливости должны подождать продолженія.
Лизандръ. Продолжай же, мсяцъ!
Лунный Свтъ. Этотъ фонарь — мсяцъ, вотъ все, что мн предстоитъ сказать вамъ, я-же — человкъ въ мсяц, а эта вязанка — моя вязанка, собака-же — моя собака.
Деметрій. Всему этому слдовало-бы находиться въ фонар, потому что оно въ мсяц. Однако тише! Вотъ идетъ исби.

Входитъ исби.

исби. Вотъ могила стараго Нина. Гд-же мой возлюбленный?
Левъ. О-о-о! (Реветъ, исби убгаетъ).
Деметрій. Левъ проревлъ отлично.
Тезей. А исби тоже отлично убжала.
Ипполита. Мсяцъ тоже свтилъ отлично. Мсяцъ, право, свтитъ съ большою ловкостью.

(Левъ разрываетъ плащъ исби и уходитъ).

Тезей. Левъ отлично ее растерзалъ.
Деметрій. А вотъ идетъ и Пирамъ.
Лизандръ. А левъ исчезаетъ.

Входитъ Пирамъ.

Пирамъ. Благодарю тебя, любезный мсяцъ, за твои солнечные лучи, благодарю, что ты свтишь такъ ярко, потому что при благодатныхъ, золотыхъ, сверкающихъ лучахъ твоихъ я надюсь удостоиться лицезрнія врнйшей мн исби… Но стой! О, ужасъ! Зри, бдный рыцарь, какое тутъ страшное горе! О зрители вы это вс? Возможно-ли такое несчастіе? О милый мой утеночекъ, сокровище мое, твой прекрасный плащъ весь въ крови! О приблизьтесь, свирпыя фуріи! Придите, придите, о Парки! Да, придите и перержьте пряжу! Губите, сокрушайте, ржьте, умерщвляйте!
Тезей. Такое отчаяніе, вызванное смертью другого существа, могло-бы оказаться почти трогательнымъ.
Ипполита. Будь проклято мое сердце, если я не чувствую себя растроганной!
Пирамъ. О природа, зачмъ ты сотворила львовъ, когда южный левъ лишилъ мое сокровище всей его цвтущей прелести? Она превосходитъ… нтъ, нтъ, она превосходила всхъ женщинъ, когда-либо жившихъ, любившихъ, плнявшихъ и такъ весело взиравшихъ кругомъ! Придите-же, слуги, и губите меня. О, мечъ, рази Пирама прямо въ лвый бокъ, гд бьется сердце. Такъ умираю я! да, такъ, такъ! Теперь я мертвъ. Теперь отлетла душа моя! Она уже на небесахъ! Языкъ замолчалъ, взглядъ угасаетъ! Мсяцъ, бги! Теперь спите мои очи, спите, спите, спите! (Умираетъ. Лунный Свтъ уходитъ).
Деметрій. Какія тутъ очи, когда самъ-то онъ только одно очко, потому что никого съ нимъ нтъ.
Лизандръ. Нтъ, онъ мене, чмъ очко, потому что онъ мертвъ, слдовательно — ничто. Тезей, съ помощью врача онъ можетъ еще выздоровть и оказаться осломъ.
Ипполита. Что-же мсяцъ ушелъ ране, чмъ возвратилась исби и нашла своего возлюбленнаго?
Тезей. Она найдетъ его при свт звздъ. Ея отчаяніе окончитъ пьесу (Входитъ исби).
Ипполита. Надюсь, что ея отчаяніе, оплакивая такого Пирама, не будетъ слишкомъ продолжительно.
Деметрій. Пылинка на всахъ покажетъ, кто лучше:— онъ-ли какъ мужчина, она-ли, какъ женщина.
Лизандръ. Она уже увидла его прекрасными своими глазами.
Деметрій. И вотъ нжность причитанія.
исви. Моя любовь спитъ. Какъ умеръ онъ, мой голубокъ? О, Пирамъ, возстань! О говори, говори! Что ты такъ онмлъ? Умеръ! Умеръ! Стало-быть метла закроетъ чудныя твои очи? Лилейныя эти губы, алый этотъ носикъ, эти, какъ луковицы желтыя щеки… все это увяло, увяло! Стонайте, любовники, стонайте! Никогда порей не былъ такъ зеленъ какъ его глаза. Придите-же, три сестры, ко мн, придите и обагрите моею кровью молочно-блыя руки, когда вы своими ножницами уже перерзали его жизнь. Полно, языкъ! Ни слова боле! Приди, мой врный мечъ, приди, клинокъ, и вонзись въ мою грудь! Прощайте, друзья! Вотъ какъ кончаетъ исби. Прощайте, прощайте, прощайте! (Умираетъ).
Тезей. Левъ и Лунный Свтъ остались хоронить умершую.
Деметрій. А съ ними еще Стна.
Пирамъ. Нтъ, честное слово, стны между владніями обоихъ отцовъ больше нтъ. Угодно вамъ теперь прослушать эпилогъ или посмотрть на Бергамаско? Ее исполнятъ двое изъ нашей компаніи.
Тезей. Прошу васъ, никакого эпилога не нужно. Ваша пьеса обойдется и безъ него, такъ-какъ въ извиненіяхъ она совсмъ не нуждается: вс перемерли и бранить ей некого и не за что. Вотъ, еслибы написавшій пьесу игралъ Пирама и повсился-бы на подвязк исби, славная вышла-бы трагедія. Такова она, впрочемъ, и теперь, да къ тому-же прекрасно сыграна. Исполняйте-же Бергамаско, а эпилога не нужно

Пляска.

Желзный языкъ полуночи уже пробилъ двнадцать разъ. Скорй, влюбленные въ постель, волшебный часъ духовъ насталъ. Боюсь, что мы слдующее утро проспимъ такъ-же, какъ прободрствовали всю эту ночь. Какъ ни пошла эта пьеса, а она отлично обманула медленно текущее время. Итакъ, въ постели, любезные друзья. Еще дв недли будемъ мы праздновать, коротать ночи за пирами и за новыми увеселеніями (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Входитъ Покъ.

Покъ. Теперь тотъ часъ, когда реветъ голодный левъ, волкъ воетъ на мсяцъ, а натрудившіяся за день пахарь мирно спитъ и храпитъ. Теперь въ очагахъ тлютъ догорающія головни, межъ тмъ какъ одна сова зловщимъ своимъ крикомъ напоминаетъ больному о саван. Теперь такое время ночи, когда могилы широко разверзаются и выпускаютъ своихъ жильцовъ бродить по тропинкамъ кладбищъ. Зато мы, эльфы, словно бгущіе отъ солнца въ мракъ за Гекатой, теперь ликуемъ. Ни одна мышь не потревожитъ облюбленнаго нами жилища. Меня съ метлой послали впередъ вымести за двери пыль.

Входятъ съ своими свитами Оберонъ и Титанія.

Оберонъ. Мерцающимъ свтомъ
Огней догорающихъ
Пускай озарится
Весь пышный дворецъ.
Вы, эльфы, какъ птички,
Порхая по вткамъ,
За мной повторяйте
Игривый напвъ.
Титанія. Взявшись за руки, повторяйте каждое его слово, и этими гармоническими звуками мы освятимъ неприкосновенность для зла этого мста.

Пніе и пляска.

Оберонъ.Теперь, эльфы, пока еще не совсмъ разсвло, разсйтесь по своимъ пріютамъ, мы-же направимся къ ложамъ новобрачнымъ и благословимъ ихъ. Все, что отъ нихъ ни народится, будетъ всегда счастливо, вс три четы будутъ врны въ своей любви, рука природы не оставить на тл у ихъ дтей ни безобразныхъ родинокъ, ни прыщей, ни накожныхъ трещинъ, вызывающихъ такое отвращеніе въ минуту рожденія ребенка. Обрызганные благодатной росой, разсйтесь-же, эльфы. Побывайте въ каждомъ изъ покоевъ, благословите каждый изъ нихъ, чтобы во всемъ дворц вчно царилъ неизмнный миръ, а владлецъ дворца благоденствовалъ. Спшите же, не медлите, а къ разсвту вс соберитесь у меня (Уходитъ съ Титаніей и съ эльфами).
Покъ. Если мы, духи, не успли вамъ угодить, то вообразите, что все можетъ быть исправлено, что все виднное вами — только сонъ. Будьте-же, почтенные зрители, благосклонны къ этому пустяку, какъ ко сну, не браните его, и мы исправимся. Ручаюсь вамъ въ этомъ, какъ честный Покъ, а если этого не окажется, назовите меня лжецомъ. Итакъ, покойной всмъ вамъ ночи, и если вы, друзья, осчастливьте меня рукопожатіями, и вы увидите, что я докажу свою благодарность тмъ, что исправлюсь (Уходитъ).

СОНЪ ВЪ ИВАНОВУ НОЧЬ.

Временемъ сочиненія этой пьесы, говоритъ Гервинусъ, которая, вроятно, была написана въ честь брака какой нибудь высокой четы, считаютъ 1594—96 годъ. Свадьба Тезея есть вншнее средоточіе пьесы, вокругъ котораго собираются клоуны, эльфы и ремесленники. Жоне, съ своей стороны, указываетъ на стихотвореніе Спенсера ‘Слезы Музъ’, на которое есть намекъ на пьес и которое появилось въ 1591 году, что показываетъ, что комедія написана посл этого года. Затмъ, въ одномъ мст въ рчи Титаніи есть намекъ на ненормальности погоды, замчавшіяся въ 1593—1594 году, что и даетъ поводъ заключить, что комедія появилась именно около этого времени.
Стр. 153. Дйствіе ‘Сна въ лтнюю ночь’ происходитъ въ рощ сосдней съ Аинами, говоритъ Франсуа Гюго,— но ночь, предшествовавшая Иванову дню, т. е. 24-го іюня, именно въ Англіи, во времена Шекспира, носила по преимуществу фантастическій характеръ. Именно въ эту ночь, въ часъ рожденія Іоанна Крестителя, люди отправлялись въ лса искать знаменитаго цвта папоротника, который якобы имлъ свойство длать человка невидимымъ. Феи, подъ предводительствомъ ихъ царицы, и демоны, предводительствуемые сатаною, вступали въ настоящія битвы для добычи этого заколдованнаго цвтка. Совершенно понятно, что авторъ избралъ эту волшебную ночь и лсъ для бгства влюбленныхъ и для прихотливыхъ и прелестныхъ выдумокъ сверной миологіи, которыя такъ мощно и такъ поэтически вплелись имъ въ человческія жизнь и страсти’.
Стр. 159. Во времена Шекспира въ англійской народной драм ремесленные цехи занимали еще довольно видное мсто. У нихъ были свои патроны, въ честь которыхъ разыгрывались мистеріи, передававшія жизнь и чудеса каждаго изъ этихъ патроновъ. Иногда цехи соединялись и разыгрывали какую-нибудь большую пьесу на тему, почерпнутую изъ Ветхаго или Новаго завта, какъ разыгрываютъ теперь Страсти Господни въ Аммергау.
Стр. 162. Покъ, или, какъ онъ собственно называется, Робэнъ Гудфеллоу, въ буквальномъ перевод есть никто другой, какъ германскій ‘врный слуга Рупрехтъ’. Замчательно, что въ нмецкомъ язык осталось произведенное отъ этого имени слово: ‘Рюпель’, которое одно только и можетъ соотвтствовать англійскому слову ‘клоунъ’, выражающему ту роль, которую Покъ играетъ у Шекспира. Врованіе въ эльфовъ, которое въ Скандинавіи было боле распространено, нежели въ Англіи, приняло, въ свою очередь, гораздо боле живыя формы въ Шотландіи и Англіи, нежели въ Германіи. Въ особенности Робэнъ Гудфеллоу былъ любимцемъ народной фантазіи XIII столтія, и съ его именемъ, какъ съ именемъ ‘Эйленшпигеля’ въ Германіи и ‘Домового’ въ Россіи, соединялись вс хитрыя продлки. Разсказы о нихъ уже въ 1584 году упоминаются въ книг ‘Discoveries of Witshcraft’. Нэшъ въ своей книг ‘Terrors of the Night’ говоритъ, что вс веселыя продлки ‘Робэнъ, эльфы, феи нашего времени’ совершаютъ ночью. Въ книг Тарлтона ‘Newes out of Purgatory’ тоже упоминается, что Робэнъ былъ замчателенъ своими веселыми продлками. Затмъ въ одной народной книг, извстной еще до появленія ‘Сна въ лтнюю ночь’ и напечатанной въ 1628 году, передаются разныя народами преданія о Пок.
Стр. 162. ‘Мальчикъ, похищенный у индйскаго царя’. Народъ очень любилъ разсказывать объ эльфахъ, будто они похищаютъ крещеныхъ маленькихъ дтей и на мсто ихъ подкладываютъ въ колыбели своихъ чумазыхъ, уродливыхъ, крикливыхъ и безпокойныхъ дтокъ. Чтобы избавиться отъ такого несноснаго крикуна, стоитъ только хорошенько припугнуть его или вынести на перекрестокъ и оставить его тамъ на ночь,— эльфы непремнно надъ нимъ сжалятся и вернутъ того ребенка, котораго похитили.
Стр. 163. Имя царя эльфовъ ‘Оберонъ’ есть передлка на французскій ладъ: Альберонъ или Альберихъ, карлика-эльфа, который рано появляется въ древнихъ германскихъ стихотвореніяхъ. Въ роман Гюонъ де Бордо появляется Оберонъ, и это произведеніе въ 1579 году было переведено на англійскій языкъ лордомъ Бернесъ.
Стр. 164. Вся Англія въ 1593 и 1594 годахъ страдала отъ тхъ стихійныхъ неурядицъ, которыя Шекспиръ разсказываетъ здсь и которыя набожными людьми приписывались гнву Божію. Въ ‘Анналахъ’ Стрипа, говоритъ Франсуа Гюго, находится извлеченіе изъ проповди Кинга, написанной на эту тему. Совпаденія словъ поэта и почтеннаго проповдника бросились въ глаза всмъ комментаторамъ Шекспира, и именно на основаніи этихъ словъ Малонъ отнесъ время созданія ‘Сна’ къ 1594 году.
Стр. 165. Со словами Оберона о весталк, царившей на Запад, замчаетъ Франсуа Гюго, связывается очень интересное повствованіе. Графъ Лечейстеръ въ замк Кенильуорс въ іюл 1575 года давалъ празднества въ честь Елизаветы. Передъ королевой разыгрывали на озер миологическую пьесу. ‘Тритонъ подъ видомъ сирены’ и ‘Аріонъ на спин дельфина’ принимали участіе въ этой интермедіи и пли въ честь высокопоставленной постительницы псню, сочиненную самимъ Лейчестеромъ. Елизавета была очень благодарна за это поэтическое привтствіе хозяина, удвоила къ нему свое вниманіе и согласилась прогостить у него восемнадцать дней. Эта милость была такъ велика, что вс видли въ Лейчестер любовника, готовящагося сдлаться мужемъ. Въ этомъ убждалъ еще боле перерывъ переговоровъ о свадьб съ герцогомъ Алансонскимъ. Въ это-же время начали ходить слухи объ интриг всемогущаго фаворита съ графиней Эссексъ. Одинъ изъ окружающихъ осмлился заговорить громко объ этой связи. Онъ носилъ одну фамилію съ матерью Шекспира и назывался Эдуардомъ Арденомъ. Лейчестеръ отомстилъ за его слова тмъ, что повсилъ его, обвинивъ его въ католическомъ заговор. Но его слова возымли свое дйствіе: проектированный бракъ Лейчестера съ Елизаветой не состоялся, самъ Эссексъ вскор умеръ, какъ говорили, отъ отравы, а лэди Эссексъ, сдлавшись вдовою, превратилась въ лэди Лейчестеръ. На эти событія какъ-бы намекаетъ разсказъ Оберона Поку. Вообще въ пьес усматриваютъ много намековъ на кенильуорскія празднества, которыя Шекспиръ могъ видть лично, будучи двнадцатилтнимъ мальчикомъ. Тикъ при этомъ случа предполагаетъ, что Шекспиръ въ пасторали на озер игралъ роль ‘эхо’, Вальтеръ Скоттъ, длая анахронизмъ, приписываетъ, что Елизавета привтствовала поэта его-же стихами, Франсуа Гюго высказываетъ предположеніе, что страдфорскій мясникъ Джонъ Шекспиръ, отправляясь на празднества, взялъ туда и своего сына…
Стр. 173. ‘Скажетъ прямо, что я столяръ Буравъ’. Эти слова намекаютъ на одно происшествіе кенильуорскихъ празднествъ. Во время представленія на озер нкто Герри Гольдингемъ долженъ былъ изображать Аріона на спин дельфина, во время представленія онъ почувствовалъ, что его голосъ сильно охрипъ и сталъ крайне непріятенъ, тогда онъ разорвалъ свой костюмъ и началъ клясться, что онъ вовсе не Аріонъ, а просто честный Герри Гольдингемъ. Эта неожиданная выходка развеселила всхъ и въ томъ числ королеву.
Стр. 175 ‘Покъ и Основа съ ослиной головой на плечахъ’. Альбертъ Великій въ своихъ тайнахъ сообщаетъ средство превратить человческую голову въ ослиную: ‘Si vis quod caput hominis assimiletur capiti asini, sume de semine aselli, et unge haminis in capite, et sic apparebit’. Реджиналдъ Скоттъ въ своихъ ‘Сообщеніяхъ на счетъ волшебства’ въ XIX глав даетъ боле подробный рецептъ для достиженія того-же результата: ‘Намажьте, говоритъ онъ, объяснивъ, какъ приготовляютъ мазь,— этою смсью головы присутствующихъ, и он будутъ казаться ослиными и лошадиными’.
Стр. 185. ‘Роскошное майское дерево’. Вотъ какъ разсказываетъ о праздник 1-го мая современникъ Шекспира Стеббсъ (ярый пуританинъ, въ своей ‘Anatomie of Abuses’, напечатанной въ 1585 году. ‘Въ ночь на 1-е мая отправляются вс жители городовъ и деревень въ поля и лса, гд и проводятъ всю ночь въ различныхъ увеселеніяхъ и откуда возвращаются съ зелеными втвями въ рукахъ. Но важнйшее изъ всего, что приносятъ они съ собою домой,— это майское дерево, которое они привозятъ съ большимъ почетомъ, и вотъ какъ именно: берутъ 20—30 паръ воловъ, изъ которыхъ у каждаго на концахъ роговъ привязаны букеты цвтовъ, и на этихъ волахъ привозятъ домой майское дерево, обвитое цвтами и травами, обвязанное лентами сверху до низу, а иногда и раскрашенное различными красками, двсти — триста человкъ мужчинъ, женщинъ и дтей идутъ вслдъ за деревомъ, и, привезя его домой и украсивъ его верхушки флагами и платками, усыпаютъ землю около него цвтами, а самый стволъ его оплетаютъ зелеными гирляндами, потомъ, какъ истые бсы, начинаютъ они около того дерева пировать, плясать и веселиться’.
Стр. 192. ‘Должно быть, насталъ Валентиновъ день, потому что даже птицы начинаютъ сходиться въ пары’. Согласно народному поврью думали, что птицы начинаютъ спариваться со дня св. Валентина.
Стр. 202. Человкъ въ мсяц былъ видимъ не только по мннію народа, но и по мннію ученыхъ людей. Его видли въ сопровожденіи собаки и съ вязанкой хворосту за плечами. Ученые того времени расходились только въ вопрос о томъ, кто этотъ человкъ. По мннію однихъ теологовъ, этотъ человкъ былъ никто иной, какъ добродушный Исаакъ, несущій хворостъ на жертвенникъ, на которомъ отецъ долженъ былъ принести его въ жертву. Но боле ортодоксальные пастыри отвергали это мнніе и, съ божественными книгами въ рукахъ, доказывали, что Авраамъ и Исаакъ, какъ праведники, находятся на лон Господнемъ. По ихъ мннію, человкъ на лун есть тотъ гршникъ, о которомъ говорится въ книг ‘Чиселъ’ и который, несмотря на заповдь объ отдых въ седьмой день, собиралъ въ субботу валежникъ. Это врованіе, должно быть, было популярно въ Англіи, такъ какъ оно упоминается въ одной старой поэм XIV вка, приписываемой Чаусеру. Есть еще мрачная легенда. Существо, видимое людьми въ теченіе тысячелтій на ночномъ свтил, есть никто иной, какъ Каинъ, изгнанный Господнимъ проклятіемъ съ земли и сдлавшійся ‘вчнымъ жидомъ луны’. Это мнніе было распространено въ Италіи и упоминается у Данте.
Стр. 205. Оберонъ говоритъ о родимыхъ пятнахъ. По народнымъ поврьямъ не вс они имютъ одинаковое значеніе. Видимые самому человку родимыя пятна приносятъ ему несчастіе, а т, которыя ему невидимы, напротивъ того, приносятъ счастіе.
Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Сон в Иванову ночь, Шекспир Вильям, Год: 1595
  2. Сон в летнюю ночь, Шекспир Вильям, Год: 1595
  3. Сон в летнюю ночь, Шекспир Вильям, Год: 1595
  4. Сон в летнюю ночь, Шекспир Вильям, Год: 1595
  5. В ночь на Ивана сновиденье, Шекспир Вильям, Год: 1595
  6. Сон в летнюю ночь, Шекспир Вильям, Год: 1595
  7. Трагедия о Гамлете, принце датском, Шекспир Вильям, Год: 1601
  8. Гамлет, принц Датский, Шекспир Вильям, Год: 1601
Электронная библиотека