Владимир Азов.
Сон министра
Владимир Азов.
Сон министра
* * *
—————————————————
Сон министра, Азов Владимир Александрович, Год: 1911
Время на прочтение: 6 минут(ы)
В постели, на сон грядущий, министр пробежал ‘Новое Время’, ‘Русское Знамя’, ‘Московские Ведомости’ и ‘Вече’. В прозе и в стихах, в тексте и рисунках, все эти газеты призывали русский народ ‘одуматься’, стряхнуть с себя ярмо заблуждений и взяться за искоренение крамолы. ‘Как красноречиво пишут, — подумал министр — и как незначителен результат! Никто, никто не хочет одуматься. А как хорошо было бы, если бы одумался русский народ! Но не одумается, нет! Все больше и больше распространяется яд крамолы и захватывает все большие и большие слои народа. Как гангреной изъеден народ революционными идеями, и растет эта гангрена, и скоро, кажется, не останется на теле России ни одного уголка, не зараженного этим ужасным ядом’…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Ваше высокопревосходительство, — настаивал чиновник. — Они просят, чтобы вы сами вышли на балкон к ним. Хотят лично с вами беседовать.
— Да кто они такие?
— Социал-демократы, ваше высокопревосходительство. Они одумались и вот желают выразить свои чувства.
Когда министр вышел на балкон, тысячная толпа, собравшаяся на площади, грянула ура, и тысячи картузов, платочков и шапок тучею взвились в воздухе. Прошло минут пять, прежде чем воцарилось спокойствие. Толпа раздалась и пропустила вперед депутацию, с членом думы большевиком во главе:
— Ваше высокопревосходительство, — начал депутат-большевик с низким поклоном. — Читая статьи правой прессы . и слушая проповеди иеромонаха Ексакустодиана и речи уважаемого доктора Дапертутто, я сначала смеялся и злился. Но, мало-помалу, мое ожесточенное сердце смягчилось и мой сбитый с толку ложными теориями ум просветлел. Истина открылась мне во всем ее великолепии, и вот перед вами не революционер Гегечкори, а истинно-русский человек Гегечкоров, а вся эта толпа — больше не социал-демократы, а истинно-русские люди. За себя и за всех, уполномочивших меня на то товарищей, здесь присутствующих, отрекаюсь от ложного учения, которое исповедовал, и присоединяюсь к платформе блаженного доктора. Долой 8-ми часовой рабочий день! Долой фабричное законодательство! Долой Государственную Думу! Смерть социал-ишакам! Ваше высокопревосходительство, мы все здесь, как один человек, отрекаемся от князя тьмы и покорнейше просим зачислить нас с нашими чадами и домочадцами в союз русского народа, выдать нам оружие для борьбы с крамольниками и средства, необходимые для безбедного существования. Ура!
— Великолепно! — сказал министр, тронутый до глубины души. — Я очень рад, братцы, что вы наконец, одумались. Впрочем, я всегда верил в здравый смысл и патриотизм русского рабочего. Идите, братцы, в охранное отделение. Все распоряжения будут отданы.
С громовым ‘ура!’ толпа двинулась, в предшествии патриотических стягов и хоругвей, по направлению к Мойке, но на площадь надвигалась уже новая толпа, которую вел, с белым знаменем в руках, человек, как две капли воды похожий на одного из вожаков эс-эров.
— Ваше высокопревосходительство! — сказал вожак, осеняя себя крестным знамением, — перед вами одумавшиеся социалисты-революционеры и раскаявшийся крестьянский союз. Отрекаемся за себя и за всех наших от земли и от воли, и молим вас: повелите нам, ваше высокопревосходительство, вступить в борьбу с крамольниками, которые и нас было смутили. Смерть социалистам! Смерть кадетам! Смерть жидам! Повелите, ваше высокопревосходительство, выдать нам все, что полагается истинно-русским людям.
— Превосходно! — воскликнул изумленный министр.
—Я очень рад, братцы! Я всегда, впрочем, верил, что придет час, и русский мужичок стряхнет с себя навеянные ему его врагами бредни! Идите, братцы, в главное правление союза русского народа, вам немедленно выдадут там значки и все, что следует. Я сделаю распоряжения.
Не успели схлынуть социалисты-революционеры и крестьянский союз, как новая огромная толпа как лавина обрушилась на площадь перед домом министра. Тут были и дамы, и очень прилично одетые господа — некоторые даже в цилиндрах. А впереди толпы ехал в двух открытых экипажах центральный комитет конституционно-демократической партии in corpore.
— Ваше высокопревосходительство! — обратился к министру председатель центрального комитета, когда воцарилась тишина. — Перед вами одумавшиеся кадеты. Долго семена правды и добра, которые пригоршнями бросали в наши души ‘Новое Время’ и ‘Россия’, падали на каменистую почву, но теперь пелена сошла с наших глаз, и мы постигли, как мы заблуждались, проповедуя конституционализм и презренный парламентаризм. Мы громко провозглашаем теперь: Долой конституцию! Долой Государственную Думу! Долой гражданские свободы! От лица всей партии имею честь покорнейше просить вас, ваше высокопревосходительство, зачислить нас в союз активной борьбы с революцией и анархией и предоставить нам полагающиеся членам сего союза казенные должности и синекуры.
— Браво! — закричал министр. — От всей души благодарю вас, господа, за выраженные вами мысли. Впрочем, я всегда был убежден, что пагубные идеи конституционализма и парламентаризма не совьют себе прочного гнезда на русской почве и рассеются, как дым. Пройдите, господа, в мою канцелярию. Я сделаю все необходимые распоряжения.
Не успели кадеты очистить площадь, как на нее вступила новая процессия, состоявшая из студентов и студенток.
— Ваше высокопревосходительство! — сказал депутат, худощавый студент с длинными волосами, в потертой тужурке и высоких сапогах. — По поручению всех моих товарищей имею честь объявить вам, что мы, учащаяся молодежь, торжественно отрекаемся от пагубных заблуждений, толкавших нас на путь всевозможных лжеучений и противодействия видам начальства. Мы торжественно решили выдать полиции зачинщиков и ораторов, превративших университеты и прочие высшие учебные заведения в места для хранения бомб, и покорнейше просим вооружить нас всех резиновыми жгутами и снабдить нас необходимыми материальными средствами для борьбы с крамолой, в которой мы пойдем отныне рука об руку с нашей доблестной полицией.
— Поздравляю! — сказал министр. — Я очень рад узнать, что, наконец-то, русская учащаяся молодежь одумалась. Впрочем, я никогда не терял веры в молодежь и в глубине души всегда был убежден, что не нынче, так завтра, молодежь одумается и станет в ряды истинно-русских граждан. Идите, молодые люди, в охранное отделение. Все распоряжения будут мною сделаны.
Студенты и курсистки шумною толпою, с кликами ‘ура!’ и ‘бей жидов!’, двинулись на Мойку, а из-за угла уже вывернула и показалась, на площади новая огромная процессия.
— Ваше высокопревосходительство! — сказал выдвинувшийся вперед депутат. — В качестве законно уполномоченного представителя всей русской прогрессивной печати (986 изданий), имею честь уведомить вас, что идеи правды и добра, к которым русская прогрессивная печать была глуха столько лет, наконец, открыли себе доступ в сердца русских редакторов и публицистов. Долой революцию! — возглашаем теперь мы от всей души. Долой конституцию! Да здравствует бюрократический строй. Честь имею покорнейше просить вас, ваше высокопревосходительство, от лица 986 издателей, о назначении им из средств казны субсидий на продолжение изданий, а от лица 1897 публицистов — о предоставлении им должностей в осведомительном бюро.
— Какое счастье! — воскликнул министр. — Благодарю печать и деятелей ее от всей души. Впрочем, я всегда был убежден, что русская печать сознает, наконец, свое истинное призвание и отречется от своих заблуждений. Идите, господа, в главное управление по делам печати. Я сделаю все распоряжения.
Редакторы и публицисты, с пением патриотических песней, двинулись по направлению к Фонтанке, а тем временем площадь успела уже наполниться несметною толпою евреев.
— Ваше высокопревосходительство! — начал депутат, почтенный старый раввин, с длинной, седой бородою. — От лица 6-ти миллионов русских евреев имею честь заявить вам, что ожесточенные сердца русских евреев, наконец, размягчились, и проповедь Меньшикова сделала, наконец, свое дело. Мы, евреи, поняли, наконец, что являемся гадами, незаконно бременящими принадлежащую истинно-русскому народу, землю. Простите нас, ваше высокопревосходительство! Мы одумались! Мы возглашаем ‘долой жидов!’ и покорнейше просим ваше высокопревосходительство разрешить нам очистить от себя русскую землю, утопившись в русских водах.
— Трогательно, — сказал министр. — Впрочем, я всегда был убежден, что свет истины озарить, наконец, темное и слепое к добру русское еврейство. Охотно разрешаю вам утопиться в Неве.
Евреи с радостными кликами ‘Смерть жидам!’ бросились к Неве.
— Ваше высокопревосходительство! — сказал министр торговли. — Необходимо экстренно увеличить смету министерства, по крайней мере, на 100 миллионов рублей. Около ста тысяч рабочих социал-демократов записались в союз русского народа. Требуются значки, стяги, ежедневные выдачи, организация новых бесплатных чайных. Словом, вы сами знаете…
— Вате высокопревосходительство, — сказал начальник главного управления по делам печати. — Необходимо увеличить смету главного управления на 100 миллионов, 986 ежегодных субсидий и 1,768 должностей… Сами знаете…
— Ваше высокопревосходительство, — сказал директор департамента полиции. — В бывшей черте оседлости забастовала полиция. Требуют прибавки к содержанию взамен доходов, утраченных вследствие исчезновения евреев. Одни одесские околоточные требуют 7 миллионов.
— Ваше высокопревосходительство! — сказал министр земледелия, — 100 миллионов крестьян, записавшихся в союз русского народа, требуют содержания взамен отказа от земли и воли. Грозят кровавыми расправами. Необходим на первое время миллиард.
— Ваше высокопревосходительство, — сказал министр народного просвещения. — Необходимо…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Министр проснулся. Когда он подошел к зеркалу, он убедился, что поседел в одну ночь.
Отдел ‘Гиперболы’
Влад. Азов. Цветные стекла. Сатирические рассказы. Библиотека ‘Сатирикона’. СПб.: Издание М. Г. Корнфельда. Типография журнала ‘Сатирикон’ М. Г. Корнфельда, 1911.