Соловьи
Соловьи
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Соловьи, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1931
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 1. ‘Моя жизнь’: Мемуары, Рассказы (1929-1935)
А в России весна! Скоро прилетят соловьи и звонко зальются песней ввечеру над рекою… Черемуха обольется девственным цветом, маленький ландыш растворит свое дыхание в тайне леса, а месяц светлым серпом выглянет из-за острых темных елей и, тронув серебром воду, отразится в ее глубине.
Весна… В больших оврагах, к реке, у моего сада, лежат глыбы снега, но около уже видны сухие пригорки, веселые, приветливые. Частый осинник и ольха чуть зазеленели над берегом, темные ели, как сторожа, стоят среди мутного весеннего леса. А воды бегут все туда, туда, далеко!
В торжественной чистоте неба прозвенит радостный крик журавлей, и розовое утро нежно осветит крыльцо дома, оконные ставни, занавески и полотенце над умывальником.
Как бодрит утро весной! Умываешься холодно-душистой водой, и пахнет от нее радостью сада, землей, смородиной. Запахи весны, земли весенней! Какая тайна в них, как любишь ее весной — землю…
Иду я по бульвару Конвансьон и вспоминаю деревенский мой дом и сад, русскую весну вспоминаю… Под руку меня берет приятель:
— Здравствуйте. Куда?
Я как-то не сразу ответил.
— Домой,— говорю, а про себя думаю: как странно — домой! Да ведь это там — ‘домой’… там весна, черемуха, соловьи поют.
— А что? — спрашиваю.
— Завтра у нас в землячестве доклад. Непременно приходите. И опять недоумеваю: в землячестве?..
— А где земля? — говорю.— Какже это? Земли-то и нет… Впрочем, извините. Это я так. Но ведь там у нас запоют скоро соловьи, в России… Земля-то ведь там… Приятель посмотрел на меня с удивлением:
— Ну, да… Только все это чушь, романсы. Не такое время, не до соловьев… В землячестве у нас доклад будет, а я — оппонентом. Придете, услышите, как Пустослав-цеву насыплю. Знаете, батенька, до чего он поправел, ну сил нет… Он-то, помните? А теперь ладан, и только. Ах, как люди меняются! К примеру — Юрочка. Ну, вообразите: наш Юрочка, социал-демократ,— кто бы подумал? поет, заливается, что ваши соловьи, а Анфиса ему подпевает. Ну, Марья Григорьевна и говорит: погодите, говорит, я ей такую евразийку покажу, похудеет она у меня.
— Да и сам я меняюсь,— продолжал приятель,— но есть разница. Ведь это не перчатки менять. Главное — принцип! Он внутри, тут,— и приятель ударил себя ладонью в грудь.
— Вот вы знакомы с моей женой. В сущности, она — попросту алексеевка, не новостянка и не возрожденка, отчасти евложенка, а вернее, смирновка… Словом, сложное дело. Понимать надо. Не пустяки ведь, не соловьи ваши. Сам я,— сказать правду,— немножко по левее Александра Григорьича. Верно! Да, кстати, знаете, какая с ним история приключилась?
— Нет, не знаю.
— Нет? Девчонка-то, брюнеточка, ушла от него! Ну и озлился он, прямо рычит. Не подходи. А болгарин рад: ‘Так, говорит, ему и надо!’ А сбежала она с Мишкой. Ловкач — мужчина! Кажется, плехановец, поди — чуть левее меня. Неглупый человек, деловой. Жениться хочет на Карасихе.
— Кто это,— спрашиваю.— Никакого Мишки не припомню…
— Неважно! Слушайте: сидим мы в кафе, а с нами Карасиха. У ней на коленках сумочка кожаная. Мишка с комплиментом: ‘Какая у вас очаровательная сумочка’. А она в ответ: ‘Что ж, под сумочкой еще лучше…’ Я только ахнул, Мишка, тот как рак покраснел. Сверкнул глазами и кричит: ‘Гарсон, шампанского!’ Теперь прямо не отходит от нее. Говорят — женится.
— Как же это, вы только что сказали, что он отбил у Александра Григорьевича… ну — ту…
— Ерунда! Отбил и бросил. Он-то ведь плехановец, а она завзятая антониевка. Разумеется, разошлись. А Карасиха женщина — класс. За ней профессора бегали, лидеры… Очень умна — сразу видно. Лева немножко, но себя не уронит, знает себе цену. Да помните, мы с нею в ресторане встретились в Ницце?..
Приятель мой говорил все это с такой энергией, и эта энергия была та давняя, знакомая, которая поражала меня и там, раньше… Какая-то ненужная энергия! Она не изменилась, осталась тою же, какою-то особенно бесплодной. К чему она, зачем? И пришло мне как-то сразу в голову: да ведь вот они, бессмертные соловьи наши, неподражаемые репетиловы заливистые!
Мы подошли к дому, где я живу. Но как на беду, встретился нам еще один общий знакомый. Решили зайти в кафе. Гарсон подал аперитивы, и новый наш собеседник, сев за стол напротив, очертил перед нами в воздухе круг и сказал:
— Если солнце тут, то земля вертится как? Так? Да? Нет, батенька, в том-то и дело, что не так, а в сторону уходит. Путь ее по эллипсису, а не по кругу. Понимаете? Отсюда ерунда и проистекает. Во-первых — земной шар постепенно холодеет, и вновь ледниковый период близится. Во-вторых — трах, и переворот. И тогда здесь вот, в Париже, получится один полюс, а где-нибудь в Америке — другой. Европа опрокинется в океан, а из океана новый материк выпрет. Понимаете? И все начнется сначала… Нечего сказать, приятная перспектива! Вот что. А вы все о партиях, о России… Не Россия, не Европа, а океан неизвестный. Опять эти ихтиозавры, плезиозавры, мамонты, третичный период, Адам и Ева, Атлантида, Альгамбра и все такое. Не угодно ли? Жизнь — это фата-моргана. А потому советую: доппель-кюммель — отличный аперитив. Покуда! А там — фата-моргана, и адье!
Вопрос был серьезный. Мы задумались.
— Земля,— продолжал знакомый,— желает по эллипсису вертеться. Что вы скажете? — Желает. Ну-с и холодеет. Ясно? Чего уж тут! Не поможет ни экономика, ни политика, ничто. Трах! И все эти ваши землячества — к черту! Трах! И вместо Анны Петровны — моржовая морда перед вами. Тогда вы как? Ну-с, как?
— Действительно, неприятно,— согласились мы.— Моржовая морда…
— Это еще что,— не унимался знакомый,— а когда атом разложат, тогда, знаете вы, что будет?
— Что будет?
— Что будет! Вдребезги.
— Что вдребезги?
— Все! — ответил знакомый.— Вселенная разлетится. Все к черту.
Эти неприятные выводы нашего случайного собеседника заставили нас для успокоения проститься с ним. На прощание, посмотрев на нас презрительно, он сказал вдогонку:
— И скоро все это — тарарах, к чертям вверх тормашками!
— Ну вот и привел вас,— сказал приятель у подъезда моего дома.— А завтра вы приходите, меня послушаете. Эта наша мешанина у меня вот где,— он провел по горлу.— Принцип потерян, принцип — это главное!
Из моего окна виден двор огромного парижского дома и весеннее небо. Прочь из комнаты! Около ног моя собака Тоби. Она прыгает и радуется моему приходу.
— Тоби, пойдем гулять, гулять!
Тоби визжит от восторга. Я надеваю ему ошейник и веду на цепочке по асфальтовой мостовой. Вдоль улицы — высоченные дома, и у стены одного из них, за решеткой, виден кусок зеленой травки. Тоби поднял мордочку и вдыхает ее запах.
— Тоби, Тоби… Там у меня был сад… Какой сад!.. Прилетит туда скоро маленькая серая птичка и будет петь ввечеру у моего дома… Будет петь про весеннюю красу потерянного нами рая.
Соловьи — Впервые: Возрождение. 1931. 12 апреля. Печатается по газетному тексту.
…я ей такую евразийку покажу… попросту алексеевка… не новостянка… не возрожденка… отчасти евложенка… вернее, смирновка… плехановец… завзятая антониевка…— речь идет о расколе, произошедшем к началу 30-х годов в среде русской эмиграции в вопросах как общественной (философские и политические взгляды), так и внутрицерковной жизни. При этом эмигрантские газеты ‘Последние новости’ и ‘Возрождение’ превратились в арену ожесточенной полемики.
Евразийство — общественно-политическое движение в русской эмиграции 1920-х годов, основано в 1921 г. Н.С. Трубецким, П.Н. Савицким, П.П. Сувчинским (в первоначальной организации евразийского движения принимали также участие Г.В. Флоровский и А.А. Ливен). Основой евразийского движения является идея Евразии — самобытного мира, обусловленного естественными географическими, этническими, языковыми, психологическими особенностями. Московское царство, Российская империя и СССР признавались евразийцами державами, исторически предназначенными объединить евразийское пространство. В конце 20-х годов в евразийстве ведущую роль стали играть П.П. Сувчинский, Л.П. Карсавин, Д.П. Святополк-Мирский, П.Н. Малевский-Малевич, П.С. Арапов и др., деятельность евразийцев становится политически ориентированной и просоветской. В1929 г. произошел так называемый кламарский раскол, евразийское движение покидают его основатели Н.С. Трубецкой и П.Н. Савицкий. В 1930-е гг. деятельность евразийцев прекращается (Лосский Н.О. Воспоминания: Жизнь и философский путь. М., 2008. С. 383).
Алексеев Николай Николаевич (1879-1964) — философ, правовед, профессор Московского (1917-1918) и Таврического (1918) университетов. Эмигрировал в 1920 г., преподавал в Константинополе, Праге, Берлине, в начале 30-х переехал в Париж. В 1926-1926 гг.— активный участник евразийского движения (см. выше).
Евлогий (в миру Георгиевский Василий Семенович, 1868-1946) — митрополит, с 1920 г. в эмиграции, с 1921 г.— управляющий русскими приходами в Западной Европе. В Париже с 1923 г., приверженец Московского Патриархата. В 1945 г. написал ходатайство о воссоединении с Московским Патриархатом и получил соответствующий указ с назначением экзархом Московского Патриархата после подписания акта примирения (2 сентября 1945 г., Париж) в присутствии митрополита Николая Крутицкого, однако ответа на просьбу об отпущении под юрисдикцию Московского Патриархата не получил и продолжал считать себя экзархом Константинопольского Патриархата (см.: Нивьер А. Православные священнослужители, богословы и церковные деятели русской эмиграции в Западной и Центральной Европе. 1920-1995: Биографический справочник. М’ 2007). Ректор Свято-Сергиевского богословского института в Париже (1925-1946).
Смирнов Иаков Георгиевич (1854-1936) — протопресвитер (с 1931 г.), при митрополите Евлогий — настоятель Александро-Невского собора в Париже (1898-1936), благочинный русских приходов во Франции (1921-1936), а затем Парижа и его окрестностей (1926— 1936), председатель епархиального совета (1924-1926).
Плеханов Георгий Валентинович (1856-1918) — политический деятель, философ и теоретик марксизма.
Антоний (в миру Храповицкий Алексей Павлович, 1863-1936) — митрополит, с 1920 г. в эмиграции (в Сербии). Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви (Синодальной) (1921-1936). В 1934 г. от Местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Сергия (Старгородского) получил запрет в священнослужении, однако законным запрещение не признал и до конца своих дней находился вне канонического общения с Московским Патриархатом.
репетиловы — Репетилов — персонаж комедии А.С. Грибоедова ‘Горе от ума’ (1822-1824), резонер.
Альгамбра — архитектурный ансамбль (мечеть, дворец и крепость), возвышающийся над городом Гранада в Андалусии, на юге Испании, одноименный стиль декоративно-прикладного искусства (вазы, ткани, оружие, ювелирные украшения).
доппель-кюммель — сладкая анисовая водка с приправами.