СОЛОВЬЕВ НАШЕЙ ЮНОСТИ
СОЛОВЬЕВ НАШЕЙ ЮНОСТИ
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Соловьев нашей юности, Зайцев Борис Константинович, Год: 1953
Время на прочтение: 6 минут(ы)
repl
Зайцев Б. К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии.
М: Русская книга, 2000.
Подумать только — сто лет, как родился Владимир Соловьев, более пятидесяти, как умер, — а мы привыкли считать его нашим современником. Вернее, впрочем, современником нашей юности.
Я никогда Соловьева не видел, но настолько облик его знаю, что как будто и был знаком. Всегда поражался красотой этого необыкновенного, таинственного лица, не совсем даже русского (хотя был он чистейшей русской крови). Не с индусским ли оттенком — магические глаза, рано поседевшая длинная борода, общее впечатление духовности и даже музыкальности. Плотский образ его выражал нечто очень глубокое, и сама плоть казалась облегченною.
В том кругу, где я рос, мало знали Соловьева. А я вовсе не знал при жизни. Смерти его, в 1900 году, совсем не помню, но как раз после смерти он мною и завладел. Умер, а книги остались. В них жизнь и его дух. Никто не навязывал мне Соловьева, он сам тоже не мог себя навязать. Я просто встретился с его писанием — кончилось тем, что собрание его сочинений поехало летом со мной в деревню, на зиму переезжало в Москву, в разные Николо-Песковские переулки, на Спиридоновку, в Богословский.
Чтение это было особенное: скорее жизнь в книге, жизнь с Владимиром Соловьевым. Окружающее обступало, годы были юношеские, когда надо что-то решать, что-то понять самое важное — о Боге, смысле всего, смерти, вообще о пути. Можно ли решить, или нельзя, а решить надо, во что бы то ни стало.
От времен гимназических остались какие-то обрывки (‘Вера есть уповаемых извещение…’), рясы провинциальных батюшек, семь пар чистых и семь нечистых, двенадцать коробов… — Батюшки были довольно снисходительные. Получить двойку по Закону Божию трудновато, но и увлечь, даже просто заинтересовать они не могли. Надо сказать: мало доходила тогда религия до просвещенного круга. Православие, священники, молебны, ‘вкушения’ с духовенством на Пасху и Рождество деревенско-помещичий быт, и только. Интеллигент в лучшем случае терпел это. А собственно считал религию ‘для простых’. ‘Нам’ этого не нужно.
Архиереи в каретах, с мягкими, полными руками, в клобуках и орденах, распространяя сладковатый запах, нередко благодушные, ни на кого не влияли, надо отдать им справедливость.
Соловьев сразу почувствовался как светлый дух, с которым легко дышать. В построении своем охватывал он Вселенную, над которой сияет Бог. Мир, где мы живем, таинственно соединяется с Богом и устроен так гармонически и мудро, что внушает просто радость. Зло в нем бесспорно, но тонет в потоке света. Ибо источник всего и глава-Свет. Противиться ему нельзя, какие б ни были грехи, ошибки в действиях сотворенных.
Мир — Всеединство. Бог ему трансцендентен, но все в мире тайно и загадочно к Нему тяготеет: а Его Сын — связь.
Светлый дух говорит это словами ясными, иной раз художнически-увлекательными. Он сам поэт, все писание его озарено поэзией. Как устоять пред таким веяньем?
И не надо сопротивляться, напротив, надо отдаться. Творчество, наука, религия, искусство, культура, мораль — всему место. Ничто ничему не мешает, лишь бы не выделялось, не подавляло. Пусть не теснят друг друга, тогда все пойдет плавно и покойно, как течет великая река.
Это ранний Соловьев, очень радостный, очень победоносный. Трагедию мира не так еще чувствует, как позже. Но все придет, юное же идет к юному, для вступающего в жизнь соловьевское Всеединство. ‘Критика отвлеченных начал’. ‘Чтения о Богочеловечестве’ были блистательным введением в христианство, на пороге которого тогдашняя жизнь, да и собственное развитие, задерживали еще.
Думаю, а отчасти и знаю, что не только для безвестного студента-мечтателя, но и для других, людей философского и богословского склада, более серьезных, Соловьев оказался водителем. О. Сергий Булгаков прямо признавал миссионерство Соловьева (для себя). А Бердяев, Франк, Эрн, о. Зеньковский? Время было переломное. Интеллигенция призывалась входить в Церковь. Она и вошла.
Среди братии литературной и моих сверстников два крупных имени Соловьеву подпали, в те же самые годы начала века: Андрей Белый и Блок. Влияние тут оказалось иным, чем в духовном пути о. Сергия, например.
В Соловьеве было различное, как во всякой сложной, глубокой натуре. Был и внутренний путь, думаю, трудный, может быть и мучительный. К концу жизни Соловьев далеко не такой, как в восьмидесятые годы. Но и в молодости была у него мистика женственного, вполне ли здоровая? По жизни он был аскет, но внутреннее, и двусмысленное, опьянение было. И все эти путешествия в Лондон, Египет, для встречи с Вечной Женственностью, на афонском языке назвались бы ‘прелестью’ (ложное прельщение). Оставляют они впечатление почти болезненное.
Блок взял из Соловьева главнейше это. Стихи его о ‘Прекрасной Даме’ появились в начале века. Но у Соловьева начало женственное все же вошло в его философскую систему — христианскую (отобразилось в Софии, Премудрости Божией). У Блока же из Прекрасной Дамы совсем ничего не вышло. Средневековая нота, правда, прозвучала (в романтической его пьесе), но все в общем превратилось в ‘Незнакомку’… — тут уж Соловьев ни при чем.
Андрей Белый времен ‘Симфоний’ (т. е. тоже 1902—1903 гг.) очень подвержен был Соловьеву. В одной из этих поэм есть даже образ (фантастический) Владимира Соловьева — в волшебной крылатке проносится он на заре над Москвою. Но в христианство Соловьев Белого не ввел. В конце концов тот ушел в антропософию (а Блок просто уперся в ‘Двенадцать’. О его записях касательно Спасителя и Апостолов лучше и не вспоминать).
И Белый, и Блок, вдохновляясь пророческой стороной Соловьева, ждали вначале каких-то особых откровений, явлений Божественного начала в образе женственности — получалось нечто вроде ложного культа Богоматери. Но они оба оказались созвучными с поздним Соловьевым в ощущении надвигающихся трагедий.
Все трое были поэтами. Поэтическим и мистическим чутьем улавливали приближение страшного мира (разлива зла. Первый ощутил его в нашей литературе Гоголь. Потом Достоевский). Соловьев в зрелой полосе своей почувствовал некую мировую муть, что-то жуткое, встающее над человечеством. Казалась ему тут и ‘желтая опасность’. Незадолго до кончины написал он ‘Повесть об Антихристе’.
Вспоминая те годы, вижу тома сочинений Соловьева, в красных сафьяновых переплетах, в Каширском флигеле, вижу всегда лето и солнце, свет. Вообще всегда свет связан с Соловьевым. Предчувствий мировых у меня не было. Блок и Белый оказались зорче. Но мне просто открывал Соловьев новый и прекрасный мир, духовный и христианский, где добро и красота, знание мудро соединены, где нет ненависти, есть любовь, справедливость. Казалось, следовать за ним — и не будет ни национальных угнетений, ни войн, ни революций. Все должно развиваться спокойно и гармонически.
Конечно, только казалось так. Но вечная память и благодарность Соловьеву именно за юношеский подъем, может быть, за известное прекраснодушие. За разрушение преград, за вовлечение в христианство — разумом, поэзией и светом.
Страшные бездны не были еще обнажены, оттого и остались в душе бессонные июньские ночи над Соловьевым. Лампу можно уже потушить. Петухи поют. В комнате все светлее, и не заметишь, как сквозь ветви лип из большого сада ‘золотой приятель — солнце’ положит лучи на подоконник. А они переползут к письменному столу и лягут на страницы Соловьева.
Встанешь, подойдешь к окну, растворишь. Какой воздух! Как все полно зеленоватого золота, света. Позвякивая косами, побалтывая брусками у поясов, переговариваясь, неторопливо выходят на покос косари. По седеющей от росы траве оставляют темный след. Солнце подымается все выше. Золота все больше.
Русская мысль. 1953. 27 февр. No 532.
С. 317. ‘Вера есть уповаемых извещение…’ — Этой теме посвящена гл. 11 Послания святого апостола Павла к Евреям. В ст. I сказано: ‘Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом’.
С. 318. ‘Критика отвлеченных начал’, ‘Чтения о Богочеловечестве’ Сыпи блистательным введением в христианство… — ‘Критика отвлеченных начал’ (1880) — докторская диссертация Вл. С. Соловьева, посвященная критическому анализу философских учений конца XIX в. и основным принципам ‘философии всеединства’. ‘Чтения о Богочеловечестве’ (1877—1881) — философский труд, посвященный теме Софии, воплощающей идею ‘божественного единства’, как ‘идеальное совершенное человечество, вечно заключающееся в цельном божественном существе, или Христе’.
С. 319. ...путешествия в Лондон, Египет, для встречи с Вечной Женственностью. — Об этих странствиях Соловьев написал поэму ‘Три свидания’ (1898), в которой рассказывает о мистических встречах с ‘Подругой Вечной’ в Москве, Лондоне и Египетской пустыне.
…на афонском языке. — Т. с. на языке монахов монастыря св. Пантелеймона на Афоне (Греция).
Стихи его <Блока> о ‘Прекрасной Даме’ появились в начале века. — Сб. А. А. Блока ‘Стихи о Прекрасной Даме’ вышел в Москве в 1904 г.
…отобразилось в Софии, Премудрости Божией. — Учение о Софии — центральное в философской системе Соловьева, ‘единство истинное, не противополагающее себя множественности, не исключающее ее, но… вес в себе заключающее’ (‘Россия и вселенская церковь’. М., 1911. С. 303—304).
…в романтической его пьесе… — Имеется в виду ‘Роза и Крест’ (1913) Блока.
…превратилось в ‘Незнакомку’. — ‘Незнакомка’ — персонаж одноименных стихотворения и пьесы (1906) Блока.
С. 319. Андрей Белый времен ‘Симфоний’… — Имеются в виду лирико-драматические повести Белого, написанные ритмической прозой: ‘Северная симфония’ (1-я, героическая, 1900, опубл. в 1904), ‘Симфония’ (2-я, драматическая, 1901, опубл. в 1902), ‘Возврат’ (3-я симфония, 1902, опубл. в 1905), отрывки из неоконченной ‘четвертой симфонии’ (альманах изд-ва ‘Гриф’, 1903) и примыкающая к ‘симфониям’ повесть ‘Кубок метелей’ (1908).
В одной из этих поэм есть даже образ (фантастический) Владимира Соловьева. — Соловьев является автору в симфонии ‘Драматической’ (в ч. 2 и 4).
Антропософия — религиозно-мистическое вероучение о нравственном самоусовершенствовании, антропософы поклонялись не Богу, а обожествленному человеку. Основатель антропософии — немецкий мистик Рудольф Штейнер (1861—1925), организовавший в 1913 г. ‘Всеобщее антропософское общество’.
О его <Блока> записях касательно Спасителя и Апостолов лучше и не вспоминать — Речь идет о дневниковых записях Блока от 5—11 января 1918 г., посвященных книге Э. Ренана ‘Жизнь Иисуса’, здесь же поэт делает наброски своей пьесы об Иисусе Христе, в которых библейские события и лица предстают в кощунственном отображении.
С. 320. ‘Желтая опасность’ — так Соловьев называет предполагаемую им неизбежность столкновения христианства с исламом и другими восточными религиями (см. стихотворение ‘Панмонголизм’, 1894 и ‘Три разговора’, 1900).
‘Повесть об Антихристе’ (1900) — одно из последних произведений Соловьева, входящее в книгу ‘Три разговора’, в которой, как он поясняет, рассмотрен ‘вопрос о борьбе против зла и о смысле истории с трех различных точек зрения религиозно-бытовой, культурно-прогрессивной и безусловно-религиозной’.
...’золотой приятель — солнце’. — Из рассказа Зайцева ‘Миф’ (1906).