Из сборника ‘Солдатские сказки’ Послал фельдфебель солдата в летнюю лунную ночь раков за лагерем в речке половить, — оченно фельдфебель раков под водочку обожал. Засветил солдат лучину, искры так и сигают, — тухлое мясцо на калке-кривуле в воду спустил, ждет-пождет добычи. Закопошились раки, из нор полезли, округ палки цапаются, мясцом духовитым не кажную ночь полакомишься… Только было солдат приноровился черных квартирантов сачком поддать, на вольный воздух выдрать, — шасть! кто-то его из воды за сапог уцепил. Тащит, стерва, из всей мочи, прямо напрочь ногу с корнем рвет. Уперся солдат растопыркой, иву-матушку за волосья ухапил, — нога-то самому надобна… Мясо живое кое-как из сапога выпростал, а сапог, к теткиной матери, в воду рыбкой ушел… Вскочил он полуобутый, глянул вниз. Видит, русалка, мурло лукавое, по мокрую грудь из воды выплеснулась, сапогом его дразнит, хохочет: — Счастье твое, кавалер, что нога у тебя склизкая! А то б не ушел… Уж в воде я б с тобой в кошки-мышки наигралась. — Да на кой я тебе ляд, дура зеленая? Играй с окунем, а я человек казенный. — Пондравился ты мне очень! Морда у тебя в веснушках, глаза синие. Любовь бы с тобой под водой крутила… Рассердился солдат, босой ногой топнул: — Отдай сапог, рыбья кровь!.. Лысого беса я там под водой не видал, — у тебя жабры, а я б, как пустая бутылка, водой налился. Да и какая с тобой, слизь речная, любовь? На хвост-то свой погляди. Тут ее, милые вы мои, заело. Насчет хвоста-то… Отплыла напрочь, посередь речки на камень присела, сапогом себя, будто веером, от волнения обмахивает. Солдат чуть не в плачь: — Отдай сапог, мымра! На кой он тебе, один-то? А мне, полуразутому, хочь и на глаза взводному не показывайся… Съест без соли. Зареготала она, сапог на хвост вздела, — и одного ей достаточно, — да еще и помахивает. Тоже и у них, братцы, не без кокетства… Что тут сделаешь? В воду прыгнешь, — залоскочет, просить не упросишь, — какое уж у нее, у русалки, сердце… А она, с камешка повернувшись, кое-что и надумала: — Давай, солдатик, наперегонки гнаться! Я вплавь по воде, а ты по берегу — вон до той ракиты. Кто первый достигнет, того и сапог. Идет? Усмехнулся про себя солдат: вот фефела-то!.. Ужель по сухопутью легкие солдатские ножки нехристь пловучую не одолеют? — Идет! — говорит. Подплыла она поближе, равнение по солдату сделала, а он второй сапог с ноги долой, да под куст и шваркнул. Чтобы бежать способнее было… Свистнула русалка. Как припустит солдат, — трава под ним надвое, в ушах ветер попискивает, сердце — колотушкой, медяки в кармане позвякивают… Уж и ракита недалече, — только впереди на воде, видит он, вода штопором забурлила, и будто рыбья чешуя цыганским монистом на лунной дорожке блестит… Добежал, штык ей в спину! — плещется русалка супротив ракиты, серебряным голоском измывается: — Что ж вы, солдатик, запыхавшись? Серьгу бы из уха вынули, бежать бы легче было… Ну что ж, давай повернем! Солдатское счастье, поди, с изнанки себя обнаруживает… Повернулся солдат, и отдышаться не успел, да как вдругорядь дернет: прямо из кожи рвется, локтем поддает, головой лозу буравит… Врешь, язви твою душу, — в первый раз недолет, во второй перелет, — разницей подавишься! Достиг до первоначального места, глянул в воду, так фуражку о земь и шмякнул. Распростерлась рыбья девка под кручей, хвост в кольцо свивает, солдату зеленым зрачком подмигивает: — С легким паром! Что ж ты серьгу так и не снял? Экой ты, изумруд мой, непонятливый. Камушек пососи, а то с натуги лопнешь. Сидит солдат над кручею, грудь во все мехи дышит. Стало быть, казенному сапогу так и пропадать? Покажет ему теперь фельдфебель, где русалки зимуют. Натянул он второй сапог, что для легкости разгона снял, — слышит, под портянкой хрустит чтой-то. Сунул он руку, — ах, бес! Да это ж губная гармония, — за голенищем она у солдата завсегда болталась… У конопатого венгерца, что мышеловки в разнос торгует, в городе купил. Приложился с горя солдат к звонким скважинам, дохнул, слева-направо губами прошелся, — русалка так и встрепенулась. — Ах, солдатик! Что за штука такая? — Не штука, дура, а музыка… Русскую песню играю. — Дай мне. Ну-ка, дай!.. Я в камышах по ночам вашего брата приманивать буду… ‘Ишь, студень холодный, чего выдумала! Чтоб землякам на погибель солдат ей и способ предоставил же!..’ Однако без хитрости и козы не выдоишь. Играет он, на тихие голоски песню выводит, а сам все обдумывает: как бы ее, скользкую бабу, вокруг пальца обвести. — Сапог вернешь, тогда, может, и отдам… Засмеялась русалка, аж по спине у него холодок ужом прополз. — Сойди-ка, сахарный, поближе. Дай гармонь в руках подержать, авось обменяю. Так он тебе и сошел… Добыл солдат из кармана леску, — не без запасу ходил, — скрозь гармонь продел, издали русалке бросил. — На, поиграй… Я тебе, — даром, что чертовка, — полное доверие оказываю. Дуй в мою голову!.. Выхватила она из воды игрушку, в лунной ручке зажала, да к губам, — глаза так светками и загорелись. Ан, вместо песни пузыри с хрипом вдоль гармони бегут. Само собой: инструмент намокши, да и она, шкура, понятия настоящего не имела… Зря в одно место дует, — то в себя, то из себя слюнку тянет. — В чем, солдат, дело? Почему у тебя ладно, стежок в стежок, а у меня будто жаба на луну квохчет? — А потому, красава, что башка у тебя дырява… Соображения у тебя нет! Гармонь в воде набрякла, а я ее завсегда для сухости в голенище ношу. Сунь-ка ее в свой сапог, да поглубже заткни, — да на лунный камень поставь. Она и отойдет, соловьем на губах зальется. А играть я тебя в два счета обучу, как инструмент-от подсохнет. Подплыла она, дуреха сырая, к камешку, гармонь в сапог, в самый носок честно забила, — к бережку вернулась, хвостом, будто пес, умиленно виляет: — Так обучишь, солдатик? — Обучу, рыбка! Козел у нас полковой, дюже к музыке неспособный, а такую красавицу как не обучить… Только, что мне за выучку будет? — Хочешь, земчугу горстку я тебе со дна добуду? — Что ж, вали. В солдатском хозяйстве и земчуг пригодится. Мырнула она под кувшинки, круги так и пошли. А солдат не дурак, — леску-то неприметную в руках дернул. Стал он подтягивать, — гармонь поперек в сапоге стала… Плюхнулся сапог в воду, да к солдату по леске тихим манером и подвалился. Вылил солдат воду, гармонь выудил, в сапог ногу вбил, каблуком прихлопнул… Эх, ты, выдра тебя загрызи!.. Ваша сестра хитра, а солдат еще подковыристее… Обобрал заодно сачком раков, что вокруг мяса на палке кишмя-кишели, да скорее в лозу, чтобы ножки обутые скрыть. Вынырнула русалка, в ручку сплюнула. — полон рот тины, в другой горсти земчуг белеет. Бросил он ей фуражку, не самому ж подходить: — Сыпь, милая… Да дуй полным ходом к камешку, гармонь в сапоге-то, чай, на лунном свете давно высохла. Поплыла она наперерез, а солдат скорее за фуражку, земчуг в кисет всыпал, — вот он и с прибылью… Доплыла она, шлендра полоротая, на камешек тюленем взлезла, да как завоет, — будто чайка подбитая: — Ох, ох! А сапог-то мой где? Водяник тебя задави-и!.. А солдат ей с пригорка фуражечкой машет: — Сапог на мне, гармонь при мне, а за земчуг покорнейше благодарю! Танюша у нас сухопутная в городе имеется, как раз ей на ожерелко хватит… Счастливо оставаться, барышня! Раков, ваших подданных, тоже прихватил, — фельдфебель за ваше здоровье попускает… Сплеснула русалка лунными руками, хотела пронзительное слово загнуть, — да какая уж у нее супротив солдата словесность.
Солдат и русалка, Черный Саша, Год: 1932
Время на прочтение: 5 минут(ы)