НА ВСЯКОЕ ВРЕМЯ ВЪ ДОБРЫЙ ЧАСЪ.
НА ВСЯКОЕ ВРЕМЯ ВЪ ДОБРЫЙ ЧАСЪ.
(нчто въ родъ фельэтона).
Пл. Смирновскаго.
САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1855.
СОКОЛЪ И ВОРОНЪ.
СОКОЛЪ И ВОРОНЪ.
(индійская басня).
Сокол и ворон, Смирновский Платон Семенович, Год: 1855
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Два сокола, самецъ и самка, имли гнздо на превысокой гор, откуда вылетали, въ разныя стороны, для отысканія пищи своимъ дтямъ. Соколъ и его подруга, въ одно время, вылетвъ изъ этого гнзда, очень-долго невозвращались. Одинъ изъ ихъ дтей, томимый чрезмрнымъ голодомъ, не вытерплъ, высунулъ изъ гнзда голову, сталъ, по сторонамъ, посматривать: не увидитъ-ли своихъ отца и матери, а какъ ни того, ни другаго, не было видно, то онъ началъ подвигаться, понемногу, впередъ, надясь чрезъ то поскорй увидть ожидаемыхъ, но, подвигаясь, такимъ образомъ, все боле и боле, кончилъ тмъ, что упалъ подъ-гору, но такъ счастливо, что, при паденьи, не повредилъ ни одного изъ своихъ членовъ. Воронъ, который, въ это время, тутъ находился и видлъ это паденье, пожаллъ о бдномъ птенц, и почувствовавъ къ нему состраданіе, подлетлъ къ нему, взялъ въ когти, и понесъ въ свое гнздо, и тамъ кормилъ его, вмст съ своими дтенышами, до тхъ поръ, покуда тотъ совершенно оперился и могъ свободно летать. Соколъ этотъ, пришедъ въ надлежащій возрастъ и разумъ, въ одинъ день, посл долгаго размышленія, сказалъ самъ себ: ‘Если я сынъ ‘этого ворона, родной этимъ молодымъ вороня’тамъ, то почему-же во всемъ имъ неподобенъ? ‘А такъ какъ я теперь ясно вижу, что я вовсе ‘не ихъ породы, то для чего-же мн и жить въ ‘ихъ обществ, которое, во всхъ отношеніяхъ и ‘понятіяхъ, мн чуждо?’ Воронъ-же, замтя перемну въ обращеніи къ нему молодаго сокола, сказалъ ему:
— Сынъ мой! съ нкотораго времени, я замчаю въ теб какую-то странность и задумчивость, я-бы желалъ знать тому причину, если ты о чемъ безпокоишься, то скажи мн откровенно, поврь, я постараюсь тебя утшить.
— Самъ я не знаю положительной причины грусти своей — отвчалъ соколъ — но я ршился просить твоего позволенія, постранствовать, мн здсь какъ-то тяжело, неловко, грустно. Точно, какъ, будто я, не на своемъ мст.
— Любезный сынъ!— возразилъ воронъ — ты затялъ, нчто, весьма-опасное и трудное, путешествіе, подобно всепоглощающему морю, гд каждый мигъ, особенно для неопытнаго, очень опасенъ. Странствуютъ, обыкновенно, для того, чтобы чмъ-либо обогатиться, или для избжанія домашняго безпокойства и несчастія. Но, тебя, ни одна изъ этихъ причинъ не можетъ побуждать къ этому намренію. Благодаря Бога, ты, здсь, не иметъ ни въ чемъ недостатка, мы, вс, тебя любимъ и, кром того, ты иметъ даже особенную, большую власть надъ своими братьями. Говоря по совсти, ты сдлаешь не малое дурачество, когда покинетъ столь хорошо извстный теб покой и удобства, и пустишься искать, невсть-чего, и невсть-гд, труда, безпокойствъ, неудовольствій и, быть-можетъ, даже самой смерти.
Соколъ, на это отвчалъ:
— Все, что ты говоришь мн, справедливо, и все это, я принимаю, за врный знакъ любви твоей ко мн, но, самъ-въ-себ, чувствую что-то такое, которое, противъ воли моей, меня увряетъ, что жизнь, которую я провожу здсь, почему-то недостойна моего состоянія. Прости мн и не сердись за слова мои и чувства, въ этомъ я неволенъ: это голосъ моего сердца.
Тогда воронъ подумалъ: ‘А! въ немъ заговорила его благородная кровь и порода, даже не взирая на то простое воспитаніе, которое я далъ ему. Вотъ, едва онъ оперился, а уже мысли его и понятія, тотчасъ становятся достойными его высокой породы.’
— Дружокъ!— сказалъ соколу, нсколько подумавъ, воронъ — Что я теб говорилъ, то все это касается благоразумія и умренности въ желаніяхъ. Ты молодъ, теб хочется чего-то невдомаго, а, быть-можетъ, тебя манитъ богатство… Но знай, что тотъ, кто недоволенъ своимъ состояніемъ, никогда спокоенъ и счастливъ не будетъ, а какъ я замчаю, что ты именно недоволенъ своимъ настоящимъ положеніемъ, и готовъ летть на опасности, отыскивая чего-то неопредленнаго, неизвстнаго, неиспытаннаго, то, по опыту, предсказываю теб несчастную и тягостную жизнь. Вотъ, для примра, послушай, что разскажу я теб о своей кум, синиц…
— Нтъ, ужъ на что-же трудиться теб этимъ разсказомъ — перебилъ рчь его соколъ — между вами и мною, я вижу, большое разстояніе, насъ раздляющее, въ отношеніи понятій и породы, а потому прими сердечную мою благодарность за вс т попеченія, которыя употребилъ ты на мое воспитаніе… При случа, я отблагодарю тебя по своимъ силамъ и средствамъ, но теперь, прощай! Я полечу туда, куда зоветъ меня голосъ моей родины, тамъ, только тамъ, я буду на своемъ мст, и тамъ-же окончу свое воспитаніе, безъ котораго мн столь-же душно, какъ душно безъ воздуха родины. Прощай!
Сказавъ это, онъ взмахнулъ своими уже крпкими крылами и какъ пуля, пущенная изъ ружья, полетлъ туда, куда тянулъ его внутренній инстинктъ, и, спустя нкоторое время, онъ завидлъ парящаго въ воздух сокола, настигъ его, узналъ въ немъ что-то свое, родственное, началъ, какъ и онъ, взлетать выше и выше, къ облакамъ, и оттуда спускаться спиральными кругами, и въ сердц его совершилось что-то радостное, восторженное, родное…— Вотъ мое назначеніе!.. Вотъ мое настоящее званіе!— воскликнулъ онъ — Вотъ здсь, я чувствую, я слышу въ себ, что я на своемъ мст и въ своей сфер!
Воронъ-же оставшись въ гнзд съ своими дтьми, сказалъ имъ съ грустію:
— Вотъ, милыя дти, ясное доказательство, что всякой долженъ оставаться въ своемъ званіи. Этого требуетъ даже сама — природа! Видли, что сдлалъ соколъ? Онъ улетлъ, по инстинкту, къ-своимъ соколамъ, а мы, какъ вороны, должны жить въ обществ вороновъ, для своихъ-же пользъ и выгодъ, и для сохраненія своего родоваго типа. Помните это и, поврьте, въ своемъ состояніи, будете, по своему, счастливы, а это-то и есть настоящее, спокойное счастіе.