(ЧТО Я ПЕРЕЖИЛА СЪ НЕЙ И ЧТО ОНА РАЗСКАЗЫВАЛА МН О СЕБ).
А. К. Леффлеръ, герцогини ди-Кайянелло *)
Переводъ со шведской рукописи М. Лучицкой.
*) Анна Карлота Леффлеръ, герцогиня ди-Кайянелло, начавшая свою литературную дятельность подъ именемъ Эдгренъ-Леффлеръ, извстна уже читателямъ ‘Свернаго Встника’ своими произведеніями: ‘Въ борьб съ обществомъ’ (1889 г., No 6) ‘Лтняя идиллія’ (1890 г., NoNo 1—4) и ‘Алія’ (1892 г., NoNo 3—6). Познакомившись съ Ковалевской въ 1885 году, г-жа Леффлеръ, сестра ректора стокгольмскаго университета г. Миттага Леффлера, — какъ видно будетъ изъ предлагаемыхъ записокъ — близко сошлась съ Софьей Васильевной, которая была очень высокаго мннія о литературномъ талант своего друга. Въ послдній пріздъ свой въ Россію, весною 1890 г., Софья Васильевна въ одно изъ своихъ посщеній редакціи ‘Свернаго Встника’, много говорила о г-ж Леффлеръ и высказала намреніе при первой-же возможности написать статью, посвященную ея личности и литературной дятельности, которой она придавала большое значеніе. Незадолго до смерти Ковалевская еще разъ письменно подтверждала свое общаніе написать для ‘Свернаго Встника’ означенную статью, мысль о которой очень занимала ее. Къ сожалнію, смерть не дала Ковалевской привести ея намреніе въ исполненіе, и вмсто очерка Ковалевской о Леффлеръ, въ печати появляются записки Леффлеръ о Ковалевской, характеръ которыхъ ясенъ съ первыхъ-же страницъ. Ред.
Какъ только я получила извстіе о неожиданной и внезапной смерти Софьи Ковалевской, во мн зародилась мысль о предстоящей мн задач — продолжать въ той или иной форм ея воспоминанія дтства. Я считала это своею обязанностью по многимъ причинамъ, но прежде всего и главнымъ образомъ потому, что, предвидя свою раннюю смерть, она всегда увряла, что я переживу ее, и много разъ брала съ меня слово написать ея біографію.
Благодаря сильно развитой у нея наклонности къ самоанализу и самонаблюденію, она любила давать себ отчетъ въ каждой своей мысли, въ каждомъ своемъ поступк и чувств, а въ теченіи тхъ трехъ-четырехъ лтъ, которыя мы прожили вмст, почти ежедневно видаясь другъ съ другомъ, она любила давать этотъ отчетъ и мн, стараясь всегда привести въ извстную психологическую систему вс различныя измненія въ своемъ настроеніи. Это стремленіе подводить вс свои ощущенія подъ извстныя рамки принимало у нея нердко такіе обширные размры, что она подъ вліяніемъ его невольно видоизмняла дйствительность. Не смотря на всю рзкость ея самоанализа, не щадившаго ничего на своемъ пути, она иногда невольно поддавалась естественному стремленію идеализировать себя, видть себя такою, какою она желала быть, а иногда, напротивъ того, то понятіе, какое она во многихъ отдльныхъ случаяхъ давала о себ, сильно разнилось отъ того, какъ ее понимали окружающіе. Вообще она часто относилась къ себ то гораздо мягче, то гораздо строже, чмъ слдовало.
Если-бы ей удалось выполнить свое желаніе, — довести до конца свои воспоминанія и написать исторію всей своей жизни, она наврное изобразила-бы себя въ нихъ именно такою, какою рисовала себя, когда вела со мной длинные и многократные разговоры психологическаго характера.
Такъ какъ, къ сожалнію, сама она лично не имла возможности докончить свои воспоминанія, которыя, несомннно, представили-бы собою одну изъ самыхъ замчательныхъ автобіографій въ европейской литератур, и такъ какъ мн выпала на долю обязанность хотя-бы въ слабыхъ и вншнихъ лишь чертахъ написать эту біографію, которой она съумла-бы придать совершенно самобытное значеніе по глубокой сил анализа, то я сразу инстинктивно ршила, что для выполненія предстоящей мн задачи у меня имется одинъ только путь: работать такъ сказать подъ ея непосредственнымъ внушеніемъ, стараться вновь сливаться жизнью съ нею, какъ я длала это когда-то при ея жизни, сдлаться вторымъ я, какъ она меня часто называла, и представлять ее себ по возможности такою, какою она сама рисовала мн себя.
Прошло между тмъ больше года, прежде чмъ я ршила выпустить въ свтъ воспоминанія, которыя я начала писать вскор посл ея смерти. Въ теченіи этого времени я отчасти устно, отчасти письменно сносилась со всми ея друзьями, какъ старыми, такъ и новыми, съ которыми имла возможность вступить въ сношенія, стараясь всми силами освжить и укрпить воспоминанія свои, такъ какъ вся суть для меня заключалась въ томъ, чтобы припомнить вс вншнія черты, вс подробности ея жизни, о которыхъ она мн столько разсказывала. Изъ полученныхъ мною писемъ я привела все, что могло способствовать выясненію ея характера, всегда стараясь при этомъ описывать ее такъ, какъ она сама понимала себя.
Принимаясь за настоящее сочиненіе, я, какъ видно изъ предъидущаго, не имла вовсе въ виду написать объективную исторію нашей совмстной жизни. Да и что вообще можетъ быть названо объективнымъ, когда вопросъ идетъ объ уясненіи самого себя? Многіе будутъ толковать ея чувства и поступки въ различныхъ случаяхъ ея жизни совершенно иначе, чмъ я. Но все это при моей исходной точк зрнія не иметъ никакого значенія. Что касается до датъ, приводимыхъ мною здсь, то вс он объективно врны, на сколько мн возможно было проврить ихъ, въ этомъ только отношеніи я не слдовала указаніямъ Софьи, которыя относительно датъ отличались большею частью необыкновенною фантастичностью.
Встртившись лтомъ въ Христіаніи съ Генрикомъ Ибсеномъ, я разсказала ему, что занимаюсь составленіемъ біографіи Софьи Ковалевской. На это онъ замтилъ:
— Неужели вы въ самомъ дл намрены написать ея біографію въ общепринятомъ смысл этого слова? Не будетъ-ли это скоре поэма о ней?
— Да, отвтила я, но въ такомъ случа это будетъ ея собственная поэма о себ, разсмотрнная мною сквозь призму моего пониманія ея.
— Вотъ это совершенно врно, сказалъ онъ.— Вы не могли-бы выполнить этой задачи, не придавъ ей поэтическаго колорита.
Это замчаніе придало мн больше увренности и поощрило держаться намченнаго мною раньше пути при выполненіи предстоявшей мн задачи.
Пусть другіе описываютъ ее объективно, если могутъ! Я, съ своей стороны, преслдую одну только цль: дать субъективное описаніе моего пониманія того, какъ она съ своей чисто субъективной точки зрнія объясняла саму себя.
Когда Софьи было около семнадцати лтъ, семья ея провела одну зиму въ Петербург.
Въ это время въ Россіи происходило сильное движеніе среди молодыхъ интеллигентныхъ женщинъ, движеніе въ пользу свободы Россіи, въ пользу умственнаго развитія. Оно было рзче всего выражено среди молодыхъ двушекъ. Въ этомъ движеніи нигилистическое или политическое направленіе играло лишь весьма незначительную роль: это было главнымъ образомъ стремленіе къ знанію и къ умственному развитію, которое съ такою силою охватывало интеллигентные кружки общества, что сотни молодыхъ двушекъ лучшихъ фамилій покидали свои семьи и отправлялись заниматься наукою въ заграничные университеты. Такъ какъ родители въ большинств случаевъ противились отъзду своихъ дочерей, то молодыя двушки прибгали къ чрезвычайно оригинальной и для того времени характеристической тактик: чтобы избавиться отъ родительской опеки и получить возможность хать безпрепятственно заграницу, он вступали въ фиктивные браки съ молодыми людьми, воодушевленными тми же идеями, что и он. Многія изъ цюрихскихъ студентокъ, которыя затмъ вызваны были на родину по подозрнію въ нигилистическихъ тенденціяхъ, хотя на самомъ дл ничего противозаконнаго не длали, а мирно занимались своими науками, находились въ такого рода фиктивныхъ бракахъ съ молодыми людьми, которые увезли ихъ изъ родительскаго дома, устроили въ университет, а затмъ разстались съ ними, по обоюдному соглашенію, предоставивъ имъ полную свободу. Да, такого рода союзы, заключавшіеся ради отвлеченной цли, пріобрли себ около этого времени такую популярность въ кружк молодежи, въ который вступили посл прибытія въ Петербургъ Софья и ея сестра, что для юной Сони, равно какъ и для большинства ея друзей, молодыхъ людей и молодыхъ двушекъ, они казались гораздо боле идеальными, чмъ т вульгарные и низменные союзы, которые заключаются между молодыми людьми только для удовлетворенія своихъ чувственныхъ страстей, иначе сказать, своего эгоизма, и называются браками по любви. При идеальныхъ стремленіяхъ, одушевлявшихъ всю эту молодежь, личное счастье казалось чмъ-то второстепеннымъ, принесеніе всего себя въ жертву ради высшихъ духовныхъ цлей — единственною великою и достойною человка задачею. Учиться, заниматься, чтобы затмъ съ удвоенными новыми силами служить родин, любимой всми русскими такою нжною, восторженною любовью, помогать ей въ тяжелой освободительной борьб изъ мрака и стсненія къ свобод и просвщенію — вотъ такія стремленія одушевляли теперь молодыхъ дочерей старинныхъ дворянскихъ фамилій, которыя въ теченіи цлаго ряда поколній воспитывали своихъ молодыхъ женскихъ членовъ исключительно для свтской жизни и для дома, вырабатывая изъ нихъ свтскихъ дамъ, хозяекъ и женъ. Теперь он совершенно естественно относились съ враждою и непониманіемъ къ этой неожиданной вспышк духа самостоятельности и оппозиціи у молодыхъ двушекъ, которыя вели совершенно обособленную жизнь, не имвшую ничего общаго съ жизнью старшихъ. ‘О, это было такое счастливое время’! восклицала часто Софья, разсказывая объ этомъ період своей жизни. ‘Мы такъ сильно увлекались новыми идеями, открывавшимися передъ нами, мы были такъ глубоко убждены, что существующее состояніе общества не можетъ долго продлиться, мы уже видли въ недалекомъ будущемъ наступленіе новаго времени, времени свободы и всеобщаго просвщенія, мы мечтали объ этомъ времени, мы были глубоко убждены, что оно скоро наступитъ! И намъ была невроятно пріятна мысль, что мы уже живемъ одною общею мыслью съ этимъ временемъ’.
‘Когда тремъ или четыремъ изъ насъ, молодежи, случалось гд-нибудь въ гостиной встртиться впервые среди цлаго общества старшихъ, при которыхъ мы не смли громко выражать своихъ мыслей, намъ достаточно было намека, взгляда, жеста, чтобы понять другъ друга и узнать, что мы находимся среди своихъ, а не среди чужихъ. И когда мы убждались въ этомъ, какое большое, тайное, непонятное для другихъ счастье доставляло намъ сознаніе, что вблизи насъ находится этотъ молодой человкъ или эта молодая двушка, съ которыми мы, быть можетъ, раньше и не встрчались, съ которыми мы едва обмнивались нсколькими незначущими словами, но которые, какъ мы знали, одушевлены тми же идеями, тми же надеждами, тою же готовностью жертвовать собою для достиженія извстной цли, какъ и мы сами’.
Никто въ этомъ кружк молодежи, группировавшейся вокругъ старшей сестры Софьи, Анны, не обращалъ вниманія на юную Соню. Она по наружности казалась еще совершеннымъ ребенкомъ и ее принимали везд любезно изъ-за старшей сестры. Анна отъ всего сердца любила свою маленькую, застнчивую сестренку съ зеленоватыми глазами съ поволокой, которые вспыхивали отъ счастья при всякомъ пылкомъ, восторженномъ слов, сказанномъ кмъ-либо изъ старшихъ. Соня держала себя всегда въ тни своей старшей, боле блестящей сестры, которою она несказанно восхищалась, считая ее несравненно выше себя во всхъ отношеніяхъ и по красот, и по талантамъ, и по уму. Въ ея восторженномъ поклоненіи проглядывала и добрая доля зависти, той зависти, которая старается подражать и уподобиться своему идеалу, а не той, которая старается унизить его и низвести до своего уровня. Эта зависть, о которой Софья сама упоминаетъ въ своихъ воспоминаніяхъ дтства, не покидала ее въ теченіи всей жизни. Она всегда отличалась способностью преувеличивать у другихъ т достоинства, которыми желала обладать, и глубоко сожалла о томъ, что природа лишила ее ихъ, что сильне всего дйствовало на нее,— это красивая наружность и грація. Этими качествами сестра ея, повидимому, обладала въ гораздо большей степени, чмъ она, поэтому Софья старалась превзойти ее въ другомъ отношеніи. Она съ раннихъ лтъ слышала постоянныя похвалы своимъ необыкновеннымъ умственнымъ способностямъ, своей врожденной любви къ ученью, и становилась все боле и боле прилежною подъ вліяніемъ честолюбія и благодаря постояннымъ поощреніямъ со стороны своего учителя математики. Она выказывала такую силу и быстроту соображенія, такое богатство мыслительныхъ способностей, что относительно ея пригодности къ научнымъ занятіямъ нечего было и сомнваться. Тмъ не мене отецъ, одобрявшій ея стремленіе къ знанію, столь рдкое у молодыхъ двушекъ, исключительно благодаря вліянію на него друга дтства, страстнаго математика, открывшаго необыкновенныя способности Сони, пришелъ въ ужасъ при первомъ подозрніи о намреніи дочери продолжать и дальше свои научныя занятія, при ея первомъ робкомъ намек на желаніе хать учиться въ заграничный университетъ. Онъ отнесся такъ же враждебно къ этому ея желанію, какъ и къ литературной дятельности Анны, возбудившей въ немъ такой сильный гнвъ нсколько лтъ тому назадъ. Другими словами, онъ увидлъ въ этомъ преступное стремленіе выйти за дозволенные предлы, за условныя рамки. Вообще молодыя двушки хорошихъ фамилій, увлекавшіяся такого рода планами жизни, считались окружающими простыми искательницами приключеній, доставлявшими своимъ родителямъ только стыдъ и горе.
Такимъ то образомъ въ старинномъ дворянскомъ дом существовали рядомъ эти два, столь противоположныя теченія: одно тайное, подавленное, но сильное, стремящееся порвать свои узы, рвущееся неудержимо впередъ, старающееся пробить себ новые пути, подобно естественной сил, Naturkraft, другое — открытое, идущее на проломъ, убжденное въ своемъ неотъемлемомъ прав — родительскій деспотизмъ, употребляющій вс усилія, чтобы сдержать и обуздать, подавить и урегулировать эту непонятную, только недавно появившуюся силу.
Анна и одна изъ ея подругъ, воодушевленная тмъ-же рвеніемъ къ знанію и встртившая такое-же противодйствіе со стороны своихъ родителей, приняли смлое ршеніе. Одна изъ нихъ, безразлично которая, должна была вступить въ тотъ идеальный, платоническій бракъ, который могъ помочь имъ добиться свободы, такъ какъ стоило одной изъ нихъ выйти замужъ, и родители другой немедленно дали-бы ей разршеніе похать заграницу вмст съ замужней подругой, въ виду того, что такого рода поздка имла-бы видъ путешествія ради удовольствія, а не ради какихъ-то научныхъ занятій. И маленькая Соня могла-бы тогда отправиться съ ними, потому что она была всегда тнью своей старшей сестры и одна изъ нихъ была немыслима безъ другой.
Планъ былъ быстро выработанъ, но оставалось найти подходящаго молодого человка для приведенія его въ исполненіе. Анна и Инна стали искать между своими знакомыми и наконецъ выборъ ихъ палъ на одного молодого профессора университета, он были съ нимъ едва знакомы, но знали его за честнаго человка, преданнаго общимъ одушевлявшимъ и ихъ цлямъ. И вотъ однажды вс три двушки — Соня, какъ всегда слдовавшая за ними, — отправились къ нему на квартиру.
Онъ сидлъ за письменнымъ столомъ и занимался, когда слуга неожиданно ввелъ къ нему трехъ молодыхъ двушекъ. Посщеніе ихъ сильно удивило его, такъ какъ он не принадлежали къ кружку его женскихъ знакомыхъ, но онъ любезно принялъ ихъ и попросилъ садиться. Он услись рядомъ на большой диванъ, и въ комнат воцарилось неловкое молчаніе.
Профессоръ сидлъ на качалк и разсматривалъ одну за другою этихъ трехъ молодыхъ двушекъ, сидвшихъ молча передъ нимъ: высокую, тонкую, блокурую Анну, съ ея необыкновенно гибкою граціею въ движеніяхъ и большими, темно-синими глазами, которые безъ признака застнчивости, но съ нкоторымъ колебаніемъ, были устремлены на него, рослую, полную брюнетку Инну, съ орлинымъ носомъ и смлымъ взглядомъ черныхъ, рзко оттненныхъ глазъ, и маленькую Соню съ ея густыми, вьющимися волосами, чистыми правильными чертами лица, дтскимъ, невиннымъ лбомъ и страстно напряженнымъ взглядомъ блестящихъ глазъ, съ вопросительнымъ выраженіемъ глядвшихъ на него.
Наконецъ Анна заговорила, какъ и было условлено раньше, и предложила, безъ тни замшательства, слдующій вопросъ: не желаетъ-ли профессоръ ‘доставить имъ свободу’ путемъ фиктивнаго брака съ одною изъ нихъ, чтобы дать имъ возможность ухать въ какой-либо германскій или швейцарскій университетъ.
Въ другой стран и при другихъ обстоятельствахъ такого рода вопросъ, заданный молодому человку красивою молодою двушкою, заставилъ-бы непремнно перваго вложить въ свой отвтъ оттнокъ ироніи или скрасить отказъ комплиментомъ. Но профессоръ оказался на уровн своего положенія — Анна не ошиблась въ своемъ выбор — и отвчалъ имъ совершенно серьезно и холодно, что онъ не иметъ ни малйшаго желанія принять такое предложеніе.
А двушки? Вы думаете, можетъ быть, что он почувствовали себя оскорбленными такимъ отказомъ? Ничуть не бывало. Женская гордость ихъ была тутъ не при чемъ. Вдь и вопроса не могло быть о томъ, чтобы лично понравиться профессору. Он приняли этотъ отказъ такъ же равнодушно, какъ принялъ-бы его мужчина, который предложилъ-бы своему собесднику сопутствовать ему. Он спокойно встали и ушли, онъ проводилъ ихъ до двери и на прощаніе подалъ имъ руку. Въ теченіи многихъ лтъ они больше не встрчались. Молодыя двушки не боялись, чтобы онъ злоупотребилъ оказаннымъ ему довріемъ, потому что знали его принадлежность къ священному союзу, къ которому принадлежали и он. Это не былъ союзъ въ настоящемъ смысл этого слова, это была связь, подразумваемая между людьми, сердца которыхъ бились въ униссонъ и стремились къ общей цли. Пятнадцать лтъ спустя, когда г-жа Ковалевская находилась уже въ апоге своей славы, она однажды, въ бытность свою въ Петербург, встртилась въ обществ съ этимъ господиномъ и оба со смхомъ вспоминали это приключеніе молодости.
Около этого времени одна изъ подругъ Анны позволила себ унизительный поступокъ — вышла замужъ по любви. Какъ он презирали ее и какъ сожалли о ней! Какъ особенно сильно сжималось сердце Сони отъ негодованія за такую жалкую измну своимъ идеаламъ! И какъ сама новобрачная стыдилась передъ подругами своего поступка, точно паденія! Она ни разу не осмлилась заговорить при нихъ о своемъ супружескомъ счастіи и запретила мужу выказывать ей при подругахъ какую-бы то ни было нжность.
Между тмъ въ жизни Сони произошло внезапно нчто неожиданное.
Анна и Пнна, не смущаясь первою неудачею, продолжали заботиться объ осуществленіи своихъ плановъ и избрали себ въ освободители другого молодого человка. Это былъ еще студентъ, но онъ считался очень талантливымъ и собирался самъ хать заграницу для продолженія своихъ научныхъ занятій. Такъ какъ онъ былъ хорошей фамиліи и пользовался репутаціей выдающагося молодого человка съ блестящею будущностью, то можно было надяться, что родители Анны и Инны ничего не будутъ имть противъ такого рода партіи для своихъ дочерей.
На этотъ разъ предложеніе было сдлано далеко не въ такой торжественной обстановк, какъ въ первый разъ. Анна воспользовалась случайною встрчею у однихъ знакомыхъ, у которыхъ они часто видлись, и въ разговор съ нимъ изложила свои планы и спросила, согласенъ-ли онъ будетъ помочь имъ. Онъ далъ на это совершенно неожиданный отвтъ: онъ съ удовольствіемъ соглашался помочь имъ, только съ небольшимъ измненіемъ въ программ, а именно — жениться не на Анн или Инн, а на Сон.
Этотъ отвтъ сильно опечалилъ заговорщицъ, потому что какъ можно было добиться согласія отца на бракъ этого ребенка, когда 23-хлтняя Анна была еще не замужемъ? Если бы подходящая партія представилась для старшей дочери, отецъ наврное ничего не имлъ бы противъ,— въ этомъ он были уврены. Она доставляла ему не мало безпокойствъ своимъ увлекающимся характеромъ, своими фантастическими идеями, и притомъ она была уже въ тхъ лтахъ, когда молодыя двушки должны выходить замужъ. Конечно, Ковалевскій былъ еще очень молодъ, но передъ нимъ открывалась блестящая будущность, и отецъ наврное не противился бы его женитьб на старшей дочери. Но Соня? Нтъ, никогда! Предложеніе было сдлано, но отвергнуто тотчасъ самымъ ршительнымъ, безаппеляціоннымъ образомъ, посл чего начались поспшныя приготовленія для отъзда въ Палибино.
Что тутъ было длать? Возвратиться въ Палибино значило разстаться со всми надеждами, всми интересами, которыми двушки дышали и жили. Это было равносильно заключенію въ тюрьму, съ тмъ различіемъ, что тутъ не было сознанія мученичества за великое дло, такъ что дйствительная тюрьма казалась для нихъ лучше, чмъ угрожавшее имъ жалкое, безцльное существованіе, лишенное всякой поэзіи.
Тогда на выручку всхъ явилась Соня, принявшая смлое ршеніе. Эта кроткая двочка, которая не могла выносить малйшаго недружелюбнаго взгляда или сердитой интонаціи голоса у людей, которых7′ она любила, сдлалась опорою для своихъ подругъ въ эту критическую минуту. Потому что, несмотря на всю нжность и впечатлительность, лежащія въ основ ея натуры, въ ней иногда, въ ршительные моменты, проявлялись необыкновенная твердость характера и непоколебимое упорство. Она, которая сегодня съ нжностью котенка прижималась къ тому, кто привлекалъ ее къ себ ласковымъ взглядомъ, и съ глубокою любовью бросалась къ нему на шею, могла, когда въ ней возбуждался духъ борьбы, попирать ногами вс отношенія и хладнокровно оскорблять того, кого она за минуту передъ тмъ осыпала самыми горячими выраженіями привязанности. Это объяснялось интенсивностью желаній, которыя у нея принимали всегда размры настоящей страсти, хотя-бы вопросъ шелъ о вещи, не имвшей ничего общаго съ чувствомъ. То, къ чему она стремилась, чего она хотла, того она старалась достичь съ болзненною интенсивностью, съ готовностью погибнуть въ случа неудачи. А теперь вс ея желанія сосредоточивались на одномъ: вырваться на волю, ухать изъ родительскаго дома, продолжать свое ученіе,— чего бы это ни стоило.
У родителей длались приготовленія къ званому семейному обду. Мать отправилась за покупками: за букетами цвтовъ для стола и за новыми нотами для рояля, отецъ находился въ клуб, а гувернантка помогала горничной убирать гостиную растеніями. Двушки сидли одн въ своей комнат, гд на стульяхъ разложены были новыя красивыя платья, приготовленныя для обденнаго туалета.
Он никогда не выходили изъ дому одн, а всегда въ сопровожденіи слуги или гувернантки, но сегодня Соня воспользовалась этою минутою, когда вс были заняты, и съ помощью сестры надла пальто и шляпу, Анна провела ее внизъ по лстниц, подождала, пока она не проскользнула въ дверь, и затмъ съ сильно бьющимся сердцемъ вернулась въ свою комнату, гд начала наряжаться въ свое свтло-голубое платье.
На двор наступили уже сумерки, начали зажигать первые газовые фонари. Соня, съ опущеннымъ вуалемъ, закутанная въ башлыкъ, робко шла по широкимъ улицамъ, почти пустымъ въ этотъ часъ дня, по которымъ ей еще ни разу не приходилось идти одной. Ея сердце сильно билось отъ того лихорадочнаго волненія, которое овладваетъ молодежью при всякомъ смломъ ршеніи и придаетъ ей такую привлекательность. Она чувствовала себя героинею начинающагося романа, она, маленькая Соня, которая до сихъ поръ была тнью своей сестры,— героиней романа совершенно иного рода, чмъ т банальные любовные романы, которыми наполнена наша литература и которые она отъ души презирала.
Не на любовное свиданіе спшила она этими быстрыми, твердыми, ровными, мелкими шагами, не страстное чувственное влеченіе заставляло ея сердце усиленно биться, когда она, съ трудомъ переводя дыханіе и безумно красня, какъ ребенокъ, какимъ она и была въ дйствительности, поспшно поднималась по тремъ мрачнымъ лстницамъ неказистаго дома, стоявшаго на одной изъ боковыхъ улицъ города. Она три раза быстро и нервно постучала въ дверь, которая въ ту же минуту раскрылась, молодой человкъ, вышедшій къ ней на встрчу, очевидно стоялъ на страж, чтобы не заставлять ее долго ждать. Онъ тотчасъ провелъ ее въ простую, студенческую комнату, гд на всхъ стульяхъ и столахъ валялись въ безпорядк книги, и только на старенькомъ диван было пустое мсто, какъ-бы нарочно очищенное для нея.
Молодой человкъ по наружности своей не походилъ на героя романа. Его густая рыжеватая борода и слишкомъ большой носъ длали его некрасивымъ, но стоило ему посмотрть на васъ своими темно-синими глазами, и вы поражались выраженіемъ ихъ, одновременно умнымъ, привтливымъ и добрымъ, такъ что невольно чувствовали къ нему сердечное влеченіе. Его обращеніе съ молодою двушкою, такимъ оригинальнымъ образомъ доврившейся ему, было совершенно братское: передъ ней стоялъ точно ея старшій братъ.
Молодые люди сидли въ напряженномъ ожиданіи, прислушиваясь, не раздаются-ли на лстниц быстрые и громкіе шаги. Соня не разъ то блднла, то краснла отъ волненія, воображая, что кто-то поднимается вверхъ и подходитъ къ двери.
Между тмъ родители вернулись домой, но, какъ и предполагали двушки, лишь незадолго до обда, такъ что едва успли переодться до създа гостей. Поэтому отсутствіе младшей дочери было замчено только тогда, когда вс собрались въ столовую, чтобы ссть за столъ.
— Гд-же Соня? спросили разомъ отецъ и мать блдную Анюту, которая сегодня казалась серьезне и сдержанне обыкновеннаго, съ вызывающимъ и въ то-же время вопросительнымъ выраженіемъ на лиц.
— Она вышла изъ дому, отвтила она тихимъ, слегка дрожащимъ голосомъ, съ трудомъ справляясь съ своимъ волненіемъ, между тмъ какъ глаза ея смотрли въ сторону, избгая взгляда отца.
— Вышла? Что это значитъ? Съ кмъ?
— Одна. На ея туалет лежитъ записка.
Слуга получилъ приказъ тотчасъ-же принести записку. Присутствующіе сли за столъ среди мертвенной тишины.
Соня лучше разсчитала ударъ, чмъ сама, быть можетъ, понимала. Въ своемъ дтскомъ задор, съ свойственнымъ молодежи неудержимымъ эгоизмомъ, который не даетъ никому пощады и не понимаетъ, какія страданія причиняетъ иногда окружающимъ, она задла отца за самое больное мсто. Въ присутствіи всхъ своихъ близкихъ и дальнихъ родственниковъ она заставила его вытерпть униженіе, которому подвергалъ его странный поступокъ его дочери. Въ поданной лакеемъ записк заключалось только слдующее:
‘Папа, прости меня, я у Владиміра. Прошу тебя не противиться больше моему браку съ нимъ’.
Иванъ Сергевичъ молча прочиталъ эти строки и сейчасъ-же всталъ изъ-за стола, пробормотавъ нсколько словъ извиненія своимъ ближайшимъ сосдямъ.
Десять минутъ спустя Соня и ея товарищъ, все съ большимъ и большимъ страхомъ прислушивавшіеся къ малйшему шуму, услышали наконецъ на лстниц быстрые, гнвные шаги, которые они съ такою боязнью ожидали. Дверь, которая была оставлена не запертою, раскрылась безъ предварительнаго стука, и генералъ Круковскій показался на порог ея и подошелъ къ дрожащей дочери.
Къ концу обда отецъ и дочь вошли въ столовую въ сопровожденіи Владиміра Ковалевскаго.
— Позвольте мн представить вамъ жениха моей дочери Сони, сказалъ Иванъ Сергевичъ взволнованнымъ голосомъ.
Почти въ этихъ выраженіяхъ разсказывала мн Софья этотъ драматическій прологъ къ своему замужеству. Родители простили ее и вскор въ Полибин отпразднована была и ея свадьба, 1 октября 1868 г., посл чего новобрачные отправились въ Петербургъ. Одна подруга, впослдствіи сильно сблизившаяся съ нею, слдующимъ образомъ описываетъ впечатлніе, которое Софья производила въ то время на окружающихъ. ‘Среди всхъ этихъ преданныхъ политик женщинъ и двушекъ, въ большей или меньшей степени истощенныхъ жизнью, она производила совершенно своеобразное впечатлніе своею дтскою наружностью, доставившей ей ласковое прозвище воробышка. Ей минуло уже восемнадцать лтъ, но на видъ она казалась гораздо моложе. Маленькаго роста, худенькая, но довольно полная въ лиц, съ коротко обстриженными вьющимися волосами темно-каштановаго цвта, съ необыкновенно выразительнымъ и подвижнымъ лицомъ, съ глазами, постоянно мнявшими выраженіе, то блестящими и искрящимися, то глубоко мечтательными, она представляла собою оригинальную смсь дтской наивности съ глубокою силою мысли. Она привлекала къ себ сердца всхъ безъискусственною прелестью, отличавшею ее въ этотъ періодъ ея жизни, и старые, и молодые, и мужчины, и женщины были вс увлечены ею. Глубоко естественная въ своемъ обращеніи, безъ тни кокетства, она какъ-бы не замчала возбуждаемаго ею поклоненія. Она не обращала ни малйшаго вниманія на свою наружность и свой туалетъ, который отличался всегда необыкновенною простотою, съ примсью нкоторой безпорядочности, не покидавшей ее въ теченіи всей ея жизни’.
Проживши полгода въ Петербург, молодые супруги весною 1869 г. перехали въ Гейдельбергъ, Софья — для изученія математики, а ея мужъ — для продолженія своихъ занятій по геологіи. Записавшись въ тамошній университетъ, они на время лтнихъ вакансій отправились путешествовать въ Англію, гд Софьи удалось познакомиться со многими выдающимися людьми того времени, съ Джорджъ Элліотъ, Дарвиномъ, Спенсеромъ и др. Въ дневник Джорджъ Элліотъ, напечатанномъ въ біографіи ея, составленной г. Кроссомъ, мы находимъ слдующія строки отъ 5 октября 1869 г.: ‘Въ воскресенье я принимала визитъ одной интересной русской парочки — г-на и г-жи Ковалевскихъ, она — премилое существо, чрезвычайно привлекательное и скромное въ рчахъ и обращеніи, изучаетъ въ Гейдельберг математику (по особому разршенію, полученному съ помощью Кирхгоффа), а онъ — симпатичный и умный человкъ, занимается изученіемъ конкретныхъ наукъ, спеціалистъ по геологіи, детъ въ Вну, гд думаетъ пробыть шесть мсяцевъ, оставивъ жену въ Гейдельберг’.
Планъ этотъ не былъ приведенъ въ исполненіе, такъ какъ Владиміръ прожилъ одинъ семестръ въ Гейдельберг вмст съ женою. Жизнь ихъ въ теченіи этого времени описывается слдующимъ образомъ тою-же подругою, замчанія которой я уже приводила выше, и которая, только благодаря посредничеству Софьи, получила отъ родителей позволеніе отправиться заграницу, чтобы вмст со своею замужнею подругою учиться въ университет:
‘Черезъ нсколько дней посл моего прізда въ Гейдельбергъ, вернулась изъ Англіи и Софья со своимъ мужемъ. Она казалась очень счастливою и какъ нельзя боле довольною своею поздкою. Я нашла ее такою же свжею, такою же розовою и привлекательною, какъ и при первомъ нашемъ знакомств, только теперь въ ея глазахъ было больше огня и блеска, она была одушевлена еще большею, чмъ прежде энергіею для продолженія своихъ только что начатыхъ научныхъ занятій. Это серьезное стремленіе къ знанію не мшало ей находить удовольствіе и во всевозможныхъ другихъ вещахъ, даже въ самыхъ, о повидимому, пустякахъ. Я вспоминаю нашу прогулку втроемъ на другой день посл ея возвращенія. Мы отправились гулять въ окрестностяхъ Гейдельберга, зашли довольно далеко и, очутившись на ровной дорог, пустились вдвоемъ бжать въ перегонку, Соня и я, точно двое малыхъ дтей. Господи Боже, сколько веселья и радости въ этихъ воспоминаніяхъ о первомъ времени нашей университетской жизни! Соня казалась мн тогда такою счастливою, и притомъ счастливою на совершенно новый ладъ! Тмъ не мене, когда ей случалось впослдствіи говорить о своей молодости, она упоминала о ней съ горькимъ чувствомъ недовольства, какъ-бы считая, что молодость для нея промелькнула совершенно даромъ. Мн тогда припоминались всегда эти первые мсяцы въ Гейдельберг, наши восторженные споры о всевозможныхъ предметахъ, ея поэтическія отношенія къ молодому мужу, который въ то время любилъ ее совершенно идеальною любовью, безъ малйшей примси чувственности. Она, повидимому, съ такою-же нжностью относилась къ нему. Обоимъ имъ была, повидимому, еще чужда та болзненная низменная страсть, которую называютъ обыкновенно именемъ любви. Когда я вспоминаю все это, мн кажется, что Софья не имла основаній жаловаться: ея молодость была полна самыхъ благородныхъ чувствъ и стремленій, и рядомъ съ нею, рука объ руку, жилъ человкъ, нжно, съ сдержанною страстью любившій ее. Въ этотъ только годъ я и помню Софью счастливою. Нсколько позже, да, уже на слдующій годъ было совсмъ не то’.
‘Лекціи начались тотчасъ посл нашего прізда. Днемъ мы все время проводили въ университет, а вечера свои посвящали также занятіямъ. Но за то по воскресеньямъ мы всегда длали большія прогулки въ окрестностяхъ Гейдельберга, а иногда здили и въ Мангеймъ, чтобы побывать въ театр. Знакомыхъ у насъ было очень мало, и мы только въ очень рдкихъ случаяхъ наносили визиты нкоторымъ профессорскимъ семьямъ’.
‘Соня сразу обратила на себя вниманіе преподавателей своими необыкновенными математическими способностями. Профессоръ Кенигсбергъ, знаменитый химикъ Кирхгоффъ, у котораго она прошла цлый курсъ практической физики, и вс остальные профессора приходили въ восторгъ отъ своей даровитой слушательницы и разсказывали о ней, какъ о чемъ-то необыкновенномъ. Слухи объ удивительной русской студентк распространились по всему маленькому городу, такъ что на улиц часто останавливались, чтобы посмотрть на нее. Однажды, вернувшись домой, она разсказывала мн, смясь, какъ одна бдноодтая женщина съ ребенкомъ на рукахъ остановилась при вид ея и громко сказала малютк: ‘Sieh, sieh, das ist das Mdchen, was so fleissig in die Schule geht’. Софья держалась всегда въ сторон отъ своихъ профессоровъ и товарищей, въ обращеніи ея съ ними сквозила всегда большая застнчивость и даже смущеніе. Въ университетъ она не входила никогда иначе, какъ съ опущенными глазами, не ршаясь остановить на комъ-либо свой взоръ. Она разговаривала съ товарищами только тогда, когда это было абсолютно необходимо для ея занятій. Это скромное обращеніе очень нравилось ея нмцамъпрофессорамъ, которые, вообще, придавали большое значеніе скромности у женщины, особенно у такой выдающейся, какъ Соня, которая вдобавокъ занималась такою отвлеченною наукою, какъ математика’.
‘И эта скромность вовсе не была напускною въ этотъ періодъ жизни Сони. Я припоминаю, какъ, вернувшись однажды изъ университета домой, она разсказывала мн, что ей во время лекціи бросилась въ глаза ошибка, которую одинъ изъ профессоровъ или студентовъ сдлалъ въ выкладк, написанной имъ на доск. Бдняга мучился надъ своею задачею, никакъ не понимая, въ чемъ собственно кроется ошибка. Софья долго колебалась, наконецъ ршилась и съ сильно бьющимся сердцемъ встала, подошла къ доск и выяснила недоразумніе’.
‘Но нашей жизни втроемъ, такой счастливой и такой содержательной, благодаря Ковалевскому, съ живымъ интересомъ относившемуся ко всевозможнымъ вопросамъ, даже къ такимъ, которые не имли никакого отношенія къ наук, не суждено было долго продлиться. Уже въ начал зимы къ намъ пріхали сестра Сони и ея подруга Инна, об гораздо старше насъ. Такъ какъ помщеніе наше оказалось недостаточно просторнымъ для пріема новыхъ жильцовъ, то Ковалевскій перехалъ на другую квартиру, уступивъ прізжимъ свою комнату’.
‘Софья часто посщала его и проводила у него цлые дни, иногда они предпринимали вдвоемъ, безъ насъ, большія прогулки. Для нихъ, конечно, общество столькихъ дамъ не всегда могло быть пріятнымъ, тмъ боле, что Анна и ея подруга часто не любезно обращались съ Ковалевскимъ. У нихъ были на это свои причины: он находили, что разъ бракъ фиктивенъ, Ковалевскому не слдуетъ придавать своимъ отношеніямъ къ Сон слишкомъ интимный характеръ. Это вмшательство постороннихъ лицъ въ жизнь молодыхъ супруговъ приводило не разъ къ мелкимъ стычкамъ и испортило вскор хорошія отношенія, существовавшія между членами нашего маленькаго кружка’.
‘Посл цлаго семестра, проведеннаго такимъ образомъ, Ковалевскій ршился ухать изъ Гейдельберга, гд ему уже не жилось такъ хорошо, какъ прежде. онъ отправился въ Іену, а потомъ въ Мюнхенъ, и всею душою предался тамъ научнымъ занятіямъ. Это былъ очень талантливый, трудолюбивый человкъ, совершенно безпритязательный въ своихъ привычкахъ и не чувствовавшій никогда потребности въ развлеченіяхъ. Софья говорила часто, что ему ‘нужно только имть около себя книгу и стаканъ чая, чтобы чувствовать себя вполн удовлетвореннымъ’.
‘Но въ этой особенности его характера было въ сущности нчто, оскорблявшее Соню. Она начала ревновать его къ его занятіямъ, такъ какъ ей казалось, что они вполн замняютъ ему ее и что она при этомъ отступаетъ на задній планъ. Мы нсколько разъ здили съ нею въ гости къ нему, а между семестрами они совершили вдвоемъ путешествіе, доставившее Сон большое удовольствіе. Но она никакъ не могла примириться съ тмъ, чтобы жить отдльно отъ мужа, и начала безпокоить его безконечными требованіями: она то увряла, что не можетъ одна безъ него путешествовать и просила его сопутствовать ей туда, куда она желала хать, не обращая вниманія на то, что онъ находится въ самомъ разгар своихъ занятій, то заставляла его исполнять разнаго рода порученія и помогать ей въ разнаго рода мелочахъ, которыя онъ всегда охотно и весьма любезно бралъ на себя, но которыя стсняли его теперь въ виду его усиленныхъ занятій’.
Когда Софья много лтъ спустя разговаривала со мною о своей прошлой жизни, она съ наибольшею горечью выражала всегда слдующую жалобу: ‘никто меня никогда не любилъ искренно’. Когда я возражала ей на это: ‘но вдь мужъ твой любилъ тебя такъ горячо!’ — она всегда отвчала: ‘онъ любилъ меня только тогда, когда я находилась возл него. Но онъ всегда умлъ отлично обходиться и безъ меня’.
Объясненіе, почему онъ въ это время и при существующихъ обстоятельствахъ предпочиталъ жить отдльно отъ нея, а не вмст, повидимому не трудно. Но Софья съ дтства и до послдняго года своей жизни отличалась удивительнымъ пристрастіемъ къ неестественнымъ и обостреннымъ отношеніямъ. Ей всегда хотлось обладать, не отдаваясь самой. Я думаю, что этимъ въ значительной степени объясняются вс трагическія обстоятельства ея жизни.
Я позволю себ при этомъ привесть еще нсколько замтокъ ея подруги и соученицы, относящихся къ этому времени. Изъ нихъ видно, какъ уже въ ранней юности развиты были у Софьи т особенности характера, которыя лежали въ основаніи всхъ терзаній и мученій ея дальнйшей жизни.
‘Она не могла выносить неудачи. Стоило ей задаться какою-нибудь цлью, и она всми силами стремилась къ достиженію ея, пуская для этого въ ходъ вс имющіяся подъ руками средства. Поэтому она всегда достигала того, чего хотла, исключая тхъ случаевъ, когда на сцену выступало чувство, потому что тогда она, страннымъ образомъ, теряла совершенно обычную ей проницательность и ясность сужденій. Она требовала всегда слишкомъ многаго отъ того, кто любилъ ее и кого она въ свою очередь любила, и всегда какъ-бы силою хотла брать то, что любящій человкъ охотно далъ бы ей и самъ, еслибы она не завладвала этимъ насильно съ страстною настойчивостью. Она чувствовала всегда непреодолимую потребность въ нжности и задушевности, потребность имть постоянно возл себя человка, который-бы всмъ длился съ нею, и въ то же время она длала невозможною жизнь для человка, который вступалъ въ такого рода близкія отношенія къ ней. Она сама была слишкомъ безпокойнаго нрава, слишкомъ дисгармонична по своей натур, чтобы на долгое время найти удовлетвореніе въ тихой жизни, полной любви и нжности, о которой она, повидимому, такъ страстно мечтала. При этомъ она была слишкомъ личною по своему характеру, чтобы обращать достаточно вниманія на стремленія и наклонности жившаго съ нею лица. Ковалевскій отличался также чрезвычайно безпокойнымъ характеромъ, онъ носился постоянно съ новыми планами и идеями. Богъ знаетъ, могли-ли бы при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ жизни прожить истинно счастливо вмст эти два существа, такъ богато одаренные оба?’
Софья пробыла два семестра въ Гейдельберг до осени 1870 г., а затмъ отправилась въ Берлинъ, чтобы продолжать тамъ свои занятія подъ руководствомъ профессора Вейерштрасса. За это время мужъ ея получилъ въ Іен званіе доктора на основаніи сочиненія, обратившаго на него всеобщее вниманіе и доставившаго ему репутацію самостоятельнаго и выдающагося изслдователя.
Однажды, къ немалому удивленію профессора Венерштрасса, къ нему явилась нсколько сконфуженная молодая студентка съ просьбою принять ее въ качеств ученицы по математик. Въ ту пору Берлинскій университетъ былъ запертъ для женщинъ, какъ и теперь. Но Софья такъ горячо желала продолжать свои научныя занятія подъ руководствомъ того, кого обыкновенно называли отцомъ новаго математическаго анализа, что она ршилась обратиться непосредственно къ нему съ просьбою приватно заниматься съ нею. Профессоръ Вейерштрассъ съ нкоторымъ недовріемъ разсматривалъ неизвстную ему просительницу. Онъ общалъ испытать ее и въ вид пробы задалъ ршить нсколько задачъ, приготовленныхъ имъ для нкоторыхъ изъ наиболе успшныхъ слушателей математическаго факультета, которымъ онъ задавалъ практическія упражненія. Убжденный, что она никогда не ршитъ ихъ, онъ пересталъ о ней и думать, тмъ боле, что наружность ея при этомъ первомъ посщеніи не произвела на него никакого впечатлнія. Она была, какъ всегда, очень дурно одта, но кром того надла ради этого случая шляпу, почти совершенно скрывавшую ея лицо, такъ что ее скоре всего можно было принять за старую тетушку. Профессоръ Вейерштрассъ, какъ онъ мн самъ разсказывалъ впослдствіи, при этомъ первомъ свиданіи съ Софьею, не замтилъ ни ея молодости, ни того необыкновенно умнаго и какъ-бы одухотвореннаго выраженія лица, которое обыкновенно съ перваго взгляда располагало всхъ въ ея пользу.
Черезъ недлю она опять пришла къ нему и заявила, что уже ршила вс задачи. Онъ не поврилъ ей, но пригласилъ ссть рядомъ съ нимъ и началъ по пунктамъ проврять вс ршенія. Къ его великому удивленію оказалось, что не только вс задачи врно ршены, но и необыкновенно хорошо и точно обоснованы. Въ пылу занятій она сняла съ себя шляпу, короткіе вьющіеся волосы упали ей на лобъ, она вся раскраснлась отъ радости по поводу его похвалъ и старый профессоръ почувствовалъ приливъ чисто отцовской нжности къ этой юной, едва развившейся женщин, обнаружившей такія обширныя мыслительныя способности, какія ему рдко случалось встрчать у своихъ взрослыхъ учениковъ. И съ этого времени великій математикъ сдлался ея другомъ на всю жизнь, самымъ врнымъ, заботливымъ другомъ, какого она только могла пожелать себ, который всегда оказывалъ ей всевозможную помощь и поддержку. И въ его дом она была принята, какъ любимая дочь и сестра.
Въ теченіе цлыхъ четырехъ лтъ изучала она математику подъ руководствомъ Вейерштрасса, и эти годы оказали наиболе сильное вліяніе на вс ея дальнйшія научныя работы, потому что въ основаніи всхъ ихъ лежало направленіе, данное имъ Вейерштрассомъ: вс он представляютъ или дополненіе, или развитіе идей ея знаменитаго учителя.
Занятія производились слдующимъ образомъ: разъ въ недлю Вейерштрассъ заходилъ къ ней, а каждое воскресеніе вечеромъ она приходила къ нему. Мужъ ея проводилъ ее до Берлина, и затмъ оставилъ одну вмст съ ея подругою изъ Гейдельберга. Отношенія ихъ были по прежнему чрезвычайно странныя и возбуждали нкоторое удивленіе въ дом Вейерштрасса, гд мужъ никогда не показывался, не смотря на дружескія отношенія Софьи ко всмъ членамъ семьи: она его никогда не представляла имъ и никогда не упоминала въ разговорахъ его имени. Только иногда въ воскресеніе вечеромъ, по окончаніи урока, Ковалевскій звонилъ въ дверь и говорилъ открывавшей ему горничной: ‘скажите г-ж Ковалевской, что ее ожидаетъ у подъзда экипажъ’.
Софья всегда стснялась неестественностью своихъ отношеній къ мужу и одинъ изъ Гейдельбергскихъ профессоровъ разсказывалъ, что когда онъ однажды встртился у нея съ Ковалевскимъ, она представила его подъ именемъ своего родственника.
Вотъ, что ея подруга разсказываетъ о ихъ совмстной жизни въ. Берлин:
‘Наша жизнь въ Берлин была еще боле однообразною и уединенною, чмъ въ Гейдельберг. Мы жили совершенно одн. Соня цлые дни проводила за письменнымъ столомъ, погруженная въ свои бумаги, я до самаго вечера занималась въ лабораторіи. Вечеромъ, пообдавши на скорую руку, мы опять принимались за занятія. Кром профессора Вейерштрасса, часто посщавшаго насъ, ни одна живая душа не переходила за порогъ нашей двери. Соня все время была въ самомъ грустномъ расположеніи духа, ничто, повидимому не радовало ее, ко всему относилась она равнодушно, исключая своихъ занятій. Посщенія ея мужа всегда нсколько оживляли ее, хотя радость свиданія нердко омрачалась взаимными упреками и недоразумніями. Они и теперь длали вдвоемъ большія прогулки’.
‘Когда же Соня оставалась одна со мною, она ни за что не хотла выходить изъ дому, ни для того, чтобы гулять, ни для того, чтобы идти въ театръ, ни для того, чтобы длать необходимыя покупки. На Рождество мы были приглашены къ Вейерштрассамъ, которые спеціально для насъ устроивали елку. Сон необходимо было, пріобрсть новое платье, но она ни за что не соглашалась выйти купить его. Мы чуть не поссорились изъ за этого, потому что и я не хотла идти одна покупать это платье. (Еслибы мужъ ея былъ дома, все устроилось бы какъ нельзя лучше, потому что онъ всегда заботился о всемъ необходимомъ для нея и выбиралъ ей не только матерію на платье, но и фасонъ). Наконецъ, споръ нашъ разршился тмъ, что Соня поручила своей хозяйк купить ей матерію и заказать платье, а сама все же не двинулась съ мста’.
‘Ея способность въ теченіе цлаго ряда часовъ предаваться самой усиленной умственной работ, ни разу не вставая изъ за своего письменнаго стола, была по истин изумительна. И когда она наконецъ вечеромъ, посл цлаго дня такой усиленной работы, отстраняла отъ себя бумаги и подымалась со стула, она была все еще такъ сильно погружена въ свои мысли, что начинала взадъ и впередъ ходить по комнат быстрыми шагами и наконецъ просто бгать, громко разговаривая сама съ собою, а иногда разражаясь хохотомъ. Въ такія минуты она казалась совершенно оторванною отъ дйствительности, фантазія, повидимому, уносила ее далеко за предлы настоящаго. Но она никогда не соглашалась разсказывать мн, о чемъ она думала въ это время’.
‘Она очень мало спала по ночамъ и сонъ ея всегда былъ неспокоенъ, часто она внезапно просыпалась, пробуждаемая какимъ-нибудь фантастическимъ сномъ, и просила меня прідти посидть съ нею. Она охотно разсказывала свои сны, которые были всегда очень оригинальны и интересны. Они нердко носили характеръ видній, которымъ она приписывала пророческое значеніе и которыя дйствительно большею частью сбывались. Вообще она отличалась крайне нервнымъ темпераментомъ. Никогда не была она спокойна, всегда ставила себ для достиженія самыя сложныя цли, и тогда страстно желала достигнуть ихъ, не смотря на это, я никогда не видала ее въ такомъ грустномъ, подавленномъ настроеніи духа, какъ тогда, когда она достигала предположенной цли. Дйствительность, повидимому, никогда не соотвтствовала тому, что она рисовала себ въ своемъ воображеніи. Когда она работала, она доставляла окружающимъ мало удовольствія, такъ какъ была всецло погружена въ свои занятія и только о нихъ могла и думать, но когда ее видали такою грустною и печальною, среди полнаго успха, къ ней чувствовали невольно глубокое состраданіе. Эти постоянныя измненія настроеній въ ней, эти постоянные переходы отъ грусти къ радости и длали ее такою интересною’.
‘Между тмъ въ цломъ наша жизнь въ Берлин, на дурной квартир, съ дурной пищею, среди дурного воздуха, при постоянной, неустанной, утомительной работ и при отсутствіи какого бы то ни было развлеченія была до такой степени безрадостна, что я вспоминала о первомъ времени пребыванія въ Гейдельберг, какъ объ утраченномъ ра. И Соня также, получивши осенью 1874 г. званіе доктора, чувствовала такой упадокъ силъ въ умственномъ и физическомъ отношеніи, что долгое время спустя посл своего возвращенія въ Россію не могла приняться ни за какую работу’.
Это отсутствіе радости въ работ, о которомъ упоминаетъ ея подруга, преслдовало Софью впродолженіи всхъ ея научныхъ занятій. Она всегда доходила до крайности въ работ, вслдствіе чего лишала себя возможности наслаждаться при этомъ не только жизнью, но и самою работою: мысль длалась ея тираномъ вмсто того, чтобы быть ея слугою, поэтому радость творчества была совершенно не знакома ей въ такихъ случаяхъ. Не то было съ ея литературными работами: он доставляли ей всегда величайшую радость и приводили въ самое свтлое настроеніе.
Но кром изнурительной работы много было и другихъ причинъ, которыя придавали такой мрачный колоритъ ея занятіямъ въ Берлин.
Больше всего тяготили ее отношенія ея къ мужу, ложность ихъ взаимнаго положенія, и это тягостное чувство еще боле усиливалось, благодаря вмшательству родителей, которые часто прізжали къ ней во время вакансій и увозили съ собою въ Россію, и мало-по-малу догадались о дйствительномъ положеніи длъ между супругами. Они постоянно упрекали Софью за ея поведеніе относительно мужа и старались устроить между ними сближеніе, чему она всякій разъ упорно сопротивлялась.
Между тмъ въ дйствительности ея изолированное положеніе сильно тяготило ее. Въ ней уже тогда начала проявляться та жажда жизни, которая впослдствіи положительно пожирала ее, она въ душ не была нисколько похожа на синій чулокъ, какимъ она могла показаться тмъ, кто судилъ о ней по ея образу жизни, но ея застнчивость, непрактичность, сознаніе ложности въ своихъ личныхъ отношеніяхъ, боязнь скомпрометировать себя при своемъ одинокомъ положеніи, все это вмст заставляло ее вести ту вполн изолированную жизнь, въ которой она впослдствіи такъ горячо раскаивалась, вспоминая о своей молодости.
Благодаря непрактичности обихъ подругъ, матеріальная обстановка ихъ жизни была самая непривлекательная. Он умудрялись всегда выбирать невозможныя квартиры, окружать себя самою дурною прислугою, питаться самою нехорошею пищею. Однажды он попали въ руки цлой шайки воровъ, которая систематически ограбила ихъ черезъ посредство горничной.
Софья отличалась необыкновеннымъ равнодушіемъ къ матеріальнымъ случайностямъ жизни, едва замчала, хороша или дурна та пища, которую ей приходилось сть, и вообще такъ легко относилась къ мелкимъ житейскимъ неудачамъ, что фрейлейнъ Вейерштрассъ разсказывала о ней слдующій анекдотъ: какъ только она узнала о совершившейся у нея покраж, она прибжала къ нимъ въ сильнйшемъ волненіи, чуть не плача отъ страха. Но не прошло и получаса, какъ она до такой степени увлеклась интереснымъ разговоромъ, что совершенно забыла о приключившемся съ нею несчастьи.
Въ январ 1871 г., Софья, только что возобновившая свои занятіи съ Вейерштрассомъ, принуждена была прервать ихъ, чтобы отправиться въ путешествіе, полное самыхъ удивительныхъ приключеній. Дло въ томъ, что Анна, которой однообразіе жизни въ Гейдельберг быстро прискучило, отправилась въ Парижъ, не спросивъ на это у родителей позволенія и даже не увдомивши ихъ о своемъ перезд. Ей хотлось развить въ себ талантъ писательницы, поэтому она не находила никакого интереса въ томъ, чтобы жить взаперти вмст съ Софьей въ ея студенческой комнат. Ей хотлось изучать жизнь, посщать театры, жить въ литературномъ центр, вырвавшись изъ подъ родительской опеки, она начала смло пробивать себ дорогу. Такъ какъ невозможно было сообщить отцу о ея намреніи създить одной въ Парижъ, то она ршилась обмануть его, увлекаемая страстнымъ желаніемъ устроить по своему свою жизнь. Она писала ему черезъ Софью, такъ что на ея письмахъ былъ всегда штемпель того города, въ которомъ жила Софья. Сначала Анна собиралась лишь на короткое время похать въ Парижъ и успокаивала свою совсть тмъ, что она при свиданіи сама во всемъ признается отцу. Но въ Париж она вступила въ новыя отношенія, до такой степени’овладвшія ею, что она уже не въ силахъ была освободиться. И чмъ дальше, тмъ трудне становилось для нея открыть правду родителямъ. Она полюбила молодого француза, сдлавшагося затмъ однимъ изъ руководителей коммуны, и прожила запертою въ Париж впродолженіи всей осады.
Софья все время страшно безпокоилась о судьб сестры, сознавая притомъ всю тяжесть отвтственности, падавшей на нее за участіе, оказанное ею въ дл поздки Анны въ Парижъ. Поэтому она, тотчасъ посл снятія осады, ршилась отправиться съ мужемъ во Францію и пробраться въ Парижъ, чтобы отыскать свою сестру.
Разсказывая впослдствіи о своемъ путешествіи, Софья сама не могла дать себ отчета въ томъ, какъ имъ удалось проникнуть въ городъ черезъ нмецкія войска. Они шли пшкомъ, затмъ хали лодкою по Сен, подъ угрозою быть разстрлянными, но тмъ не мене счастливо перебрались на противоположный берегъ и незамченными вошли въ Парижъ.
Они были тамъ при первомъ взрыв коммуны. Софья много лтъ спустя собиралась обработать въ литературной форм свои воспоминанія объ этомъ времени, но этому плану, къ несчастью, не суждено было осуществиться. Она, между прочимъ, хотла написать разсказъ подъ заглавіемъ: ‘Сестры Раевскія во время коммуны’. Въ немъ она собиралась описать одну ночь, проведенную ею въ госпитал, гд она и Анна ухаживали за больными и гд он встртились съ нсколькими молодыми двушками изъ ихъ прежняго круга въ Петербург. Пока бомбы падали и все новыя и новыя раненые приносились въ больницу, двушки шепотомъ обмнивались воспоминаніями о своей прошлой жизни, представлявшей такую глубокую противоположность съ настоящею и съ тою обстановкою, въ которую он теперь попали, что все это казалось имъ точно сномъ.
И въ самомъ дл Софья смотрла какъ на сонъ, какъ на волшебную сказку, на удивительныя сцены, разыгрывавшіяся вокругъ нея. Она была еще въ томъ возраст, когда грандіозныя міровыя событія дйствуютъ на васъ, какъ увлекательный романъ. Безъ малйшаго чувства страха смотрла она на падающія вокругъ бомбы, только сердце ея билось при этомъ сильне, а въ душ чувствовалась глубокая радость, что и ей приходится переживать эту драму.
Для своей сестры она въ этотъ разъ ничего не могла сдлать. Анна принимала самое горячее, самое страстное участіе въ политическихъ движеніяхъ того времени и ничего лучшаго не желала, какъ рисковать жизнью рядомъ съ человкомъ, съ которымъ она навсегда связала свою судьбу. Посл краткаго пребыванія въ Париж супруги Ковалевскіе ухали и Софья принялась вновь за свои прерванныя занятія.
Но посл подавленія коммуны она вновь была призвана въ Парижъ, на этотъ разъ самою сестрою. Анна умоляла ее заступиться за нее передъ отцемъ, къ которому она обратилась съ просьбою простить ее за ея обманъ, и помочь ей выпутаться изъ отчаяннаго положенія, въ какомъ она теперь находилась. Г. Ж. былъ схваченъ и осужденъ на смерть.
Если мы вспомнимъ портретъ отца, нарисованный самою Софьею въ ея воспоминаніяхъ дтства, мы поймемъ, какой тяжелый ударъ былъ нанесенъ ему этимъ извстіемъ, когда онъ сразу узналъ о томъ, какъ вроломно поступали съ нимъ его дти, и какъ устроила свою судьбу его старшая дочь, поведеніе которой шло совершенно въ разрзъ съ его понятіями и принципами. Нсколько лтъ тому назадъ онъ пришелъ въ страшный гнвъ и волненіе, узнавъ о томъ, что Анна пишетъ повсти и получаетъ за это плату. ‘Теперь ты продаешь свою работу’, вскричалъ онъ, ‘но я не могу поручиться за то, что ты не станешь въ скоромъ времени продавать и саму себя’.
Къ общему удивленію онъ теперь гораздо боле кроткимъ образомъ принялъ это дйствительно тяжелое горе, причиненное ему дочерью. И онъ и мать поспшили оба въ Парижъ, въ сопровожденіи Софьи и ея мужа, и при свиданіи съ виновною дочерью онъ выказалъ такъ много любви и деликатности, что об дочери, чувствовавшія, что он заслужили совершенно иного обращенія, съ этого времени еще сильне привязались къ нему.
Къ сожалнію, я только чисто анекдотическимъ образомъ могу разсказать событія этого бурнаго времени.
Генералъ Круковскій имлъ связи у Тьера, поэтому обратился тотчасъ къ нему съ просьбою о содйствіи въ дл освобожденія его будущаго зятя. Тьеръ отвчалъ, что ничего не можетъ для него сдлать, но при этомъ какъ-бы случайно упомянулъ о томъ, что плнныхъ, среди которыхъ находился и г. Ж., переводятъ на слдующій день въ другую тюрьму. Дорога въ эту тюрьму вела мимо зданія выставки, возл котораго толпилась всегда днемъ масса народу. Анна вмшалась въ толпу и въ то время, когда плнные проходили мимо, проскользнула незамтно черезъ ряды окружавшихъ ихъ солдатъ, взяла г. Ж. подъ руку и исчезла вмст съ нимъ въ зданіи выставки, изъ котораго они выбрались черезъ другой выходъ и безъ малйшихъ препятствій достигли станціи желзной дороги.
Вся эта исторія кажется фантастичною и почти невроятною, но я передаю ее въ томъ вид, въ какомъ она сохранилась въ памяти многихъ другихъ друзей Софьи, кром меня.
Какъ горько приходится посл смерти извстнаго лица сожалть, что мы не запоминали лучше малйшихъ его словъ, не записывали на свжую память всего, что намъ случалось слышать отъ него интереснаго. Мн приходится тмъ больше раскаиваться въ этомъ, что Софья постоянно повторяла во время своихъ разговоровъ со мною: ‘Ты должна посл моей смерти написать исторію моей жизни’. Но кто въ минуту задушевной бесды думаетъ, что дйствительно можетъ когда-либо придти день, когда ты будешь стоять одинокимъ съ однимъ только воспоминаніемъ о живой связи, существовавшей когда-то между тобою и умершимъ! Кто не думаетъ, что ему возможно будетъ и на слдующій день пополнить проблы, образовавшіеся во время оживленнаго, прерывистаго, несвязнаго разговора, когда мысли постоянно переходили съ одного предмета на другой?
Въ 1874 г. Софья получила званіе доктора въ Геттинген на основаніи двухъ, сдланныхъ ею подъ руководствомъ Вейерштрасса работъ, которыя онъ считалъ наиболе значительными изъ всего, что вышло изъ-подъ ея пера. Она была вслдствіе разныхъ причинъ освобождена отъ устнаго экзамена. Въ представленной ниже записк къ декану философскаго факультета въ Геттинген она излагаетъ подробно характеристичные для нея мотивы, на основаніи которыхъ проситъ освободить ее отъ устнаго экзамена, что разршалось только въ крайне рдкихъ случаяхъ:
‘Позвольте мн прибавить еще нсколько словъ къ присланному мною въ вашъ факультетъ прошенію о присужденіи мн званія доктора философіи.
‘Мн было не легко ршиться на шагъ, который долженъ былъ вывесть меня изъ состоянія неизвстности, въ которомъ я до сихъ поръ находилась. Только одно желаніе доставить удовольствіе близкимъ мн людямъ, желаніе дать имъ настоящее понятіе о себ, убдить ихъ въ томъ, что я дйствительно серьезнымъ образомъ и не безуспшно занималась математикою, которую изучала исключительно по любви, безъ всякихъ постороннихъ цлей, заставило меня отбросить въ сторону вс колебанія. Этому способствовало и полученное мною свдніе, что я, какъ иностранка, могу быть признана докторомъ вашимъ факультетомъ и in absentio, если только представленныя мною работы будутъ сочтены удовлетворительными и если я вмст съ тмъ представлю и свидтельства о своихъ занятіяхъ отъ компетентныхъ лицъ. Въ сущности — надюсь, что вы не перетолкуете въ дурную сторону мое откровенное признаніе — я и сама не знаю, хватитъ-ли у меня увренности и самообладанія, необходимыхъ для examen rigorosum, я боюсь, напротивъ того, что необычайность обстановки, среди которой мн придется отвчать на вопросы совершенно незнакомыхъ мн лицъ, приведетъ меня въ страшное смущеніе, несмотря на мое убжденіе въ любезной снисходительности гг. экзаменаторовъ. Къ этому нужно еще прибавить, что я не вполн свободно владю нмецкимъ языкомъ, когда дло идетъ объ устномъ выраженіи своихъ мыслей, хотя, съ другой стороны, я привыкла употреблять его при моихъ математическихъ занятіяхъ и пишу на немъ удовлетворительно, когда у меня есть достаточно много времени для обдумыванія своихъ фразъ. Это мое неумніе говорить по-нмецки происходитъ отъ того, что я всего пять лтъ тому назадъ принялась за изученіе этого языка, изъ которыхъ четыре прожила въ Берлин въ полномъ уединеніи, такъ что только въ часы, удляемые мн моимъ многоуважаемымъ учителемъ, имла случай слышать нмецкую рчь и говорить по-нмецки. На основаніи всего этого, я осмливаюсь обратиться къ вамъ, милостивый государь, съ покорнйшею просьбою оказать мн свое любезное содйствіе въ дл освобожденія меня отъ examen rigorosum’.
Это прошеніе, въ связи съ значительными достоинствами присланной ею работы и съ представленными всскими рекомендаціями, привело къ пріятному для Софьи результату: къ полученію степени доктора безъ предварительнаго устнаго испытанія, счастье, рдко кому выпадавшее на долю.
Нсколько времени спустя вся семья Круковскихъ была собрана въ старомъ родовомъ гнзд Палибино.
Какъ собравшаяся теперь въ Палибин семья мало походила на ту, которую сама Софья описывала въ своихъ воспоминаніяхъ дтства! Вмсто двухъ молодыхъ двушекъ, ходившихъ здсь въ былое время и мечтавшихъ объ обширномъ Божьемъ мір, съ которымъ он были совершенно незнакомы, жили теперь подъ одною и тою же кровлею дв уже совсмъ развитыя женщины, испытавшія жизнь, каждая на свой ладъ. И то, что он пережили, было, конечно, совершенно не похоже на то, о чемъ он въ юности мечтали, но тмъ не мене жизнь ихъ была достаточно богата содержаніемъ, чтобы дать поводъ къ долгимъ неумолкаемымъ бесдамъ въ длинные зимніе вечера, въ обширной гостиной съ старинною мебелью, обитою краснымъ дама, между тмъ какъ самоваръ киплъ на стол, а въ наполненномъ снгомъ парк уныло завывали голодные волки. Свтъ казался имъ теперь далеко не такимъ таинственнымъ, какимъ представлялся прежде, потому что он уже сталкивались съ нимъ и успли разглядть его. Анна испытала такъ много за это время, пережила столько бурныхъ треволненій, что жажда сильныхъ ощущеній, томившая ее въ юности, была вполн удовлетворена. Она была страстно влюблена въ своего мужа, который сидлъ тамъ рядомъ съ нею въ большомъ красномъ кресл съ усталымъ и нсколько сатирическимъ выраженіемъ лица, она была такъ страстно и ревниво влюблена въ него, что жизнь и безъ того готовила ей достаточно волненій, чтобы желать чего нибудь большаго въ этомъ род. Младшая сестра, напротивъ того, жила до сихъ поръ исключительно головою, но и ея жажда знанія была настолько сильно удовлетворена, что и она чувствовала глубокое переутомленіе, и была совершенно не въ силахъ предаваться какимъ-бы то ни было умственнымъ занятіямъ. Она все время или читала романы, или играла въ карты, или принимала дятельное участіе въ жизни своихъ сосдей, мало богатой умственными интересами.
Что доставляло Софьи наибольшее удовольствіе въ это время, это перемна, происшедшая въ ея отц. Онъ, подобно Софьи, принадлежалъ къ тмъ людямъ, которые не перестаютъ идти впередъ и развиваться въ умственномъ отношеніи, и измнять сообразно съ этимъ свой характеръ. Наклонность къ деспотизму, составлявшая всегда самую выдающуюся черту его характера, сильно смягчилась подъ вліяніемъ тяжелыхъ испытаній, которыя ему пришлось перенести по милости своихъ дочерей. Онъ понялъ, что никто не иметъ права присвоивать себ власти надъ мыслями и чувствами другихъ, даже если эти другіе его дти, — чмъ онъ такъ сильно злоупотреблялъ въ былое время. Поэтому онъ теперь съ неслыханною для него терпимостью выслушивалъ радикальныя рчи своей дочери — коммунарки, клонившіяся къ разрушенію всего существующаго порядка общества, равно какъ и матеріалистическіе взгляды своей другой дочери — математика.
Это воспоминаніе принадлежитъ къ числу самыхъ пріятныхъ воспоминаній Софьи объ ея отц: оно тмъ сильне запечатллось въ ея душ, что это была послдняя зима его. Разрывъ сердца положилъ внезапно конецъ его жизни.
Это неожиданное горе глубоко поразило Софью. Она такъ тсно сошлась съ отцомъ за послднее время, да притомъ всегда больше любила его, чмъ мать, принадлежавшую къ числу тхъ поверхностныхъ, привлекательныхъ, кроткихъ женщинъ, которыя любятъ всхъ и въ свою очередь любимы всми, это-то и отталкивало отъ нея Софью, которая вдобавокъ воображала, что мать любитъ ее меньше, чмъ ея брата и сестру, между тмъ какъ отецъ предпочиталъ ее остальнымъ дтямъ.
Съ его смертью она почувствовала себя страшно одинокою. У Анны былъ мужъ, на груди котораго она могла выплакать свое горе. Но Софья оттолкнула отъ себя того человка, который могъ служить ей истинною опорою и утшеніемъ въ ея грустномъ положеніи. Теперь она какъ бы сразу прозрла и поняла всю неестественность своихъ отношеній къ мужу, и все причиняемое ими горе, ея жажда нжности и привязанности взяла перевсъ надъ всми другими чувствами и сомнніями, и среди тиши и уединенія родного дома, погруженнаго въ печаль, она сдлалась истинною женою своего мужа.
На слдующую зиму вся семья перехала въ Петербургъ. Софья сдлалась сразу средоточіемъ одного изъ тхъ интеллигентныхъ, избранныхъ кружковъ, горячо преданныхъ умственнымъ интересамъ, которые составляютъ особенность русской столицы и рдко встрчаются въ какомъ либо другомъ мст Европы. Тотъ фактъ, что истинно просвщенные и свободомыслящіе русскіе превосходятъ всхъ другихъ европейцевъ по многосторонности, отсутствію предразсудковъ и широт взглядовъ, приводится мною не на основаніи только опыта одной Софьи: это признаютъ вс, побывавшіе въ этихъ кружкахъ. Они стоятъ въ ряду передовыхъ людей остальной Европы, отличаются необыкновенною способностью схватывать на лету новыя идеи, какъ только он появляются на горизонт, и съ почти неслыханною живостью мысли соединяютъ такой энтузіазмъ, такую вру въ свои идеалы, какихъ мы не встрчаемъ ни у одной изъ другихъ европейскихъ націй.
Въ одинъ кружокъ такого именно рода и попала Софья, сразу завоевавшая себ общее расположеніе и поклоненіе. Она находилась въ это время въ полномъ расцвт молодости и для нея, прожившей пять лтъ погруженною исключительно въ самыя серьезныя научныя занятія, не зная никакихъ развлеченій, такая радикальная перемна въ жизни и обстановк дйствовала ошеломляющимъ образомъ. Ею овладла внезапно страстная жажда наслажденія, вс ея блестящія качества выказались въ полной сил и она очертя голову бросилась въ шумный водоворотъ свтской жизни, съ его празднествами, театрами, пріемами, публичными лекціями, катаніями на саняхъ и тому подобными удовольствіями.
Такъ какъ въ томъ кружк, среди котораго она вращалась, преобладали не столько научные интересы, сколько литературные, то она, увлекаясь своею всегдашнею потребностью въ умственной симпатіи со стороны окружающихъ ее лицъ, также вступила въ ряды литераторовъ. Она писала передовыя статьи, стихи, театральныя критики, не подписывая ихъ своею фамиліею, и даже напечатала цлый романъ подъ заглавіемъ ‘Приватъ-доцентъ’, эскизъ изъ университетской жизни маленькаго нмецкаго городка, встртившій самый благопріятный пріемъ со стороны критики.
Анна, проживавшая также въ Петербург со своимъ мужемъ, выступила съ большимъ успхомъ на литературное поприще въ качеств романистки. Владиміръ Ковалевскій занимался переводами и изданіемъ разнаго рода популярныхъ сочиненій научнаго характера, какъ напр. ‘Жизнь птицъ’ Брема.
Состояніе, доставшееся Софь посл смерти отца, было далеко не велико, такъ какъ по завщанію почти все имущество, оставленное покойнымъ, переходило къ его жен. А между тмъ жизнь, которую она начала вести, требовала большихъ расходовъ. Вслдствіе этого у нея, быть можетъ раньше, чмъ у мужа, возникла мысль заняться спекуляціями. Владиміръ лично былъ глубоко равнодушенъ ко всякой роскоши, но при своей легко воспламеняемой фантазіи онъ быстро увлекся этою идеею, и вотъ одно предпріятіе начало возникать за другимъ. Они строили въ Петербург многоэтажные дома, бани, оранжерею, принимали самое дятельное участіе въ одной вновь возникающей газет, и одно время казалось, что все идетъ у нихъ какъ нельзя лучше. Друзья ихъ предсказывали имъ блестящую будущность и когда у нихъ родилось въ 1878 г. единственное ихъ дитя, дочь, ее называли будущею богатою наслдницею. Но у Софьи были и на этотъ разъ, какъ и при разныхъ другихъ непріятныхъ обстоятельствахъ жизни, зловщія предчувствія. Одна изъ ея задушевныхъ подругъ этого времени разсказываетъ, что въ тотъ, самый день, когда происходила закладка перваго ихъ дома, Софья говорила ей, что весь этотъ торжественный, день испорченъ для нея благодаря сну, привидвшемуся ей наканун ночью. Она видла себя на томъ-же мст, гд должно было закладываться зданіе, окруженною большою толпою народа, которая собралась, чтобы присутствовать на этой церемоніи. Вдругъ толпа разступилась, и въ то время, какъ они приближались къ мсту закладки, Софья увидла, что на плечи ея мужу вскочила какая-то дьявольская фигура, которая съ ужаснымъ сардоническимъ хохотомъ пригнула его къ земл.
Она долго не могла отдлаться отъ впечатлнія этого сна, которому суждено было осуществиться такимъ ужаснымъ образомъ.
Когда оказалось, что одно предпріятіе за другимъ терпитъ неудачу, энергія и сила воли Софьи высказались въ полномъ блеск. При своемъ увлекающемся характер и пылкости своего воображенія она могла поддаться временно искушенію посвятить вс силы своего ума и своей изобртательности на прібртеніе большого состоянія, но она никогда не могла всею душою отдаться преслдованію такой мало содержательной цли. Она могла потерять вдругъ нсколько милліоновъ, ни на одну ночь не лишившись изъ-за этого сна, подобно тому, какъ она теперь совершенно хладнокровно перенесла потерю надежды на пріобртеніе громаднаго состоянія. Она желала сдлаться богатою, потому что жизнь въ самыхъ ея разнообразныхъ формахъ искушала ее, потому что ея страстная натура, ея пылкое воображеніе заставляли ее желать всего, стремиться ко всему, жаждать все испытать. Но когда она увидала, что задуманное ею дло не удается, она была тотчасъ-же готова отказаться отъ него и задалась только одною мыслью: поддержать и утшить своего мужа, который, странно сказать, ни одной минуты не желалъ денегъ для себя и ни разу не искушался чмъ-бы то ни было, что можетъ быть куплено на деньги, но теперь въ гораздо большей степени, чмъ она, стремился къ достиженію этой однажды намченной имъ цли. Всякое пораженіе, всякая неудача оказывали на него, повидимому, подавляющее дйствіе, между тмъ какъ Софья, напротивъ того, всегда примирялась съ неизбжнымъ, неотвратимымъ, и только съ удвоеннымъ рвеніемъ предавалась достиженію новой цли.
На этотъ разъ ей удалось отвратить крахъ. Она не щадила никакихъ усилій, терпла всевозможныя униженія, здила ко всмъ друзьямъ, замшаннымъ въ это предпріятіе, и, наконецъ, ей удалось устроить сдлку, удовлетворившую всхъ, въ награду за что получила горячую благодарность со стороны мужа, пораженнаго ея умомъ и энергіею. Счастье ихъ, повидимому, засіяло вновь съ удвоенною силою.
Но діавольскій человкъ съ сатанинскою усмшкою, привидвшійся ей во сн, въ самомъ дл сталъ у нея поперегъ дороги. Это былъ какой-то искатель приключеній большого пошиба, съ которымъ Ковалевскій познакомился во время своихъ занятій длами и который теперь началъ опять вовлекать его въ новыя и гораздо боле опасныя предпріятія. Софья, обладавшая необыкновенною способностью распознавать людей, съ перваго-же взгляда почувствовала такое сильное отвращеніе къ этому человку, что не могла выносить его присутствія въ своемъ дом. Она умоляла мужа разстаться съ этимъ опаснымъ совтникомъ, поступить по ея примру и, отказавшись отъ всякихъ дловыхъ спекуляцій, вновь посвятить себя исключительно научной дятельности,— но вс ея мольбы оставались тщетными. Хотя Ковалевскій около этого времени — 1880 — 1881 г.— былъ назначенъ профессоромъ палеонтологіи въ московскомъ университет, куда супруги перехали на жительство, онъ никакъ не могъ оторваться отъ начатыхъ спекуляцій, принимавшихъ все боле обширные и фантастическіе размры. Вопросъ шелъ о томъ, чтобы разработать нефтяные источники во внутреннихъ губерніяхъ Россіи, расширить и улучшить многія важныя отрасли русской промышленности и самому при этомъ заработать милліоны. Ковалевскій былъ до такой степени ослпленъ своимъ новымъ помощникомъ, что не хотлъ обращать никакого вниманія на увщанія жены. Мало того: не будучи въ состояніи убдить ее и склонить на свою сторону, онъ началъ скрывать отъ нея свои дйствія. Это мучительне всего отозвалось на Софь, этого она при своемъ характер не въ силахъ была перенесть. Ршившись сдлаться женою своего мужа, она всею душою старалась упрочить ихъ отношенія, придать имъ большую силу и глубину. Ей свойственно было стремиться съ страстною интенсивностью къ достиженію того, что она въ данное время считала важнйшимъ дломъ въ жизни. Она всегда умла проводить глубокое различіе между тмъ, что было важно, и тмъ, что не имло существеннаго значенія. Одна изъ главныхъ характеристическихъ чертъ ея, отличающая ее отъ большинства другихъ женщинъ, заключалась въ томъ, что она никогда не бросала главной цли для достиженія чего-нибудь второстепеннаго, и никогда не бывала мелочною. Раздвоенность въ какомъ-бы то ни было чувств было для нея нестерпима, и она всмъ готова была жертвовать, чтобы быть любимой цльною, глубокою любовью.
Она употребляла вс усилія, чтобы спасти мужа отъ угрожавшей ему опасности. Одна изъ ея подругъ въ слдующихъ выраженіяхъ описываетъ, какъ она боролась и чмъ жертвовала для достиженія этого: ‘Она старалась вновь заинтересовать Ковалевскаго наукою, занималась вмст съ нимъ геологіею, помогала ему въ приготовленіи его лекцій, устраивала ему возможно боле пріятную домашнюю жизнь, чтобы только вернуть ему утраченное спокойствіе,— но ничто не помогало. Я думаю, что Ковалевскій уже въ это время былъ въ не совсмъ нормальномъ состояніи: нервы его были слишкомъ сильно потрясены и онъ никакъ не могъ вернуть себ умственнаго и душевнаго равновсія’.
Искатель приключеній, который ничего такъ сильно не желалъ, какъ отдалить отъ мужа его слишкомъ проницательную жену, воспользовался начавшимися между ними разногласіями и внушилъ ей мысль, что замкнутость и недоступность ея мужа происходитъ по совсмъ особымъ причинамъ, и что у нея имется поводъ для ревности.
Судя по тому, что Софья разсказывала сама о себ въ ‘Сестрахъ Раевскихъ’ {Шведская передлка ‘Воспоминаній дтства’.}, она уже въ десятилтнемъ возраст обнаруживала сильную наклонность къ ревности. Затрогивать у нея эту струну значило пробуждать одну изъ самыхъ сильныхъ страстей, дремавшихъ въ глубин этой страстной, порывистой натуры. Софья потеряла всякую способность къ критическому размышленію и оказалась совершенно не въ состояніи изслдовать справедливость обвиненія — въ позднйшіе годы она была почти убждена, что все это былъ обманъ, она почувствовала только неудержимое желаніе уйти подальше отъ этого униженія — отъ любимаго человка, измнившаго ей. Она боялась, чтобы страсть не заставила ее унизиться до шпіонства и до безобразныхъ семейныхъ сценъ. Жить вмст съ мужемъ, довріемъ котораго она не пользовалась, видть, какъ онъ идетъ на встрчу своей гибели и не быть въ состояніи предупредить его,— этого она при своемъ страстномъ темперамент не въ силахъ была вынести. Она меньше всего способна была смиряться, и въ сердечныхъ длахъ была настолько же требовательна и постоянна, насколько невнимательна и невзыскательна ко всмъ другимъ вншнимъ обстоятельствамъ жизни. Мужа своего она, правду сказать, не любила настоящею, страстною любовью, но она такъ свыклась съ нимъ, такъ сжилась со всми его интересами, такъ много употребляла усилій, чтобы привязать его къ себ тою сильною и глубокою любовью, къ какой страстно стремилась эта пылкая женщина, жаждавшая цльнаго и глубокаго чувства со стороны своего мужа, со стороны отца своего ребенка! И когда она увидала, что онъ, не взирая ни на что, отворачивается отъ нея и ставитъ между нею и собою третье лицо, тогда связывающія ихъ, нсколько искусственныя нити порвались, ея сердце сжалось, вытолкнуло образъ, насильно втиснутый въ него, — и она опять очутилась одна.
Она ршилась собственными силами создать будущее для себя и для своей дочери и, бросивъ домъ и родину, отправилась продолжать свои научныя занятія заграницей.
Когда поздъ выхалъ изъ станціи и Софья перестала видть друзей и знакомыхъ, собравшихся, чтобы проводить ее, она дала волю волненію, которое сдерживала до сихъ поръ съ такимъ трудомъ, и разразилась громкими рыданіями. Она оплакивала короткіе годы счастья, доставшіеся ей на долю, она оплакивала свою потерянную мечту жить въ полномъ душевномъ общеніи, слиться всмъ сердцемъ съ другимъ человкомъ, и дрожала при мысли объ угрожавшемъ ей полномъ одиночеств, объ уединенной жизни, посвященной однимъ только научнымъ занятіямъ, въ которыхъ прежде заключалась для нея вся цль существованія. Съ тхъ поръ, какъ она испытала счастье жить любимою въ собственномъ дом и въ кружк понимающихъ ее друзей, такая жизнь не могла ее удовлетворять. Она пробовала утшиться мыслью о томъ, что она примется вновь за свои любимыя занятія математикою, что она напишетъ сочиненіе, которое доставитъ ей извстность и сдлаетъ честь и всему ея полу,— но вс эти разсужденія не облегчали ея горя, радости, которыя она старалась вызвать въ своемъ воображеніи, казались совершенно ничтожными сравнительно съ личнымъ счастьемъ, служившимъ для нея въ послдніе годы единственною цлью жизни, рыданія все усиливались, заставляя ее вздрагивать съ головы до ногъ.
Она не замтила, что противъ нея въ купэ сидлъ господинъ среднихъ лтъ, все время съ глубокимъ сочувствіемъ смотрвшій на нее.
‘Нтъ, я не могу видть васъ плачущею такимъ ужаснымъ образомъ!— вскричалъ онъ наконецъ.— Я догадываюсь, отчего вы такъ убиваетесь: вы вроятно въ первый разъ пускаетесь одн въ путь, но, Господи Боже, вамъ же не придется жить среди людодовъ, и такая двушка, какъ вы, можетъ всегда разсчитывать встртить друзей и людей, готовыхъ оказать ей всевозможныя услуги’.
Софья съ удивленіемъ взглянула на него и ея рыданія тотчасъ прекратились. Она, всегда такъ пугливо скрывавшая отъ самыхъ ближайшихъ друзей свои сердечныя раны, выказала вдругъ свое отчаяніе передъ этимъ незнакомцемъ!
Но вскор Софья вздохнула съ облегченіемъ, замтивъ, что незнакомецъ не иметъ ни малйшаго понятія о томъ, кто она. Изъ дальнйшаго разговора оказалось, что онъ принимаетъ ее за молоденькую гувернантку, дущую въ незнакомую семью, чтобы зарабатывать себ кусокъ насущнаго хлба. Она поспшила подтвердить справедливость его предположенія, обрадовавшись возможности сохранить такимъ образомъ свое инкогнито, маленькая комедія, которую ей приходилось при этомъ играть, даже забавляла ее и отвлекала нсколько отъ грустныхъ размышленій. Ей не трудно было до такой степени войти въ свою роль, чтобы даже, мысленно отождествить себя съ бдною молоденькою гувернанткою, за которую ее принимали, и она начала съ скромно опущенными глазами выслушивать совты и утшенія своего спутника. При этомъ фантастическій элементъ былъ въ ней такъ силенъ, что несмотря на ея глубокое горе она настолько заинтересовалась своею мистификаціею, что когда ея спутникъ предложилъ ей осмотрть городъ, мимо котораго имъ приходилось прозжать, она тотчасъ согласилась и два дня прожила тамъ вмст съ нимъ. Затмъ они разстались, не сообщивъ другъ другу ни своей фамиліи, ни своего общественнаго положенія.
Этотъ маленькій эпизод характеристиченъ для Софьи, такъ какъ въ немъ высказалась въ полномъ блеск ея страсть къ экспериментамъ. Незнакомецъ былъ ей симпатиченъ, его дружеское участіе трогало ее, она чувствовала себя одипокою, какъ-бы выброшенною за бортъ, почему же не воспользоваться этимъ маленькимъ удовольствіемъ, случайно подвернувшимся ей на дорог. Другая женщина на ея мст побоялась-бы скомпрометировать себя такимъ поступкомъ въ глазахъ человка, котораго она даже по фамиліи не знала. Но для Софьи, которая въ теченіи столькихъ лтъ жила товарищескою жизнью со своимъ мужемъ, не принадлежа ему, такого рода поведеніе не представляло ничего страннаго, она смотрла на это очень просто, какъ на самую обыкновенную вещь, зная отлично, что въ случа нужды она съуметъ всегда провести черту, за которую никто не осмлится переступить. И въ самомъ дл, въ теченіе всей ея жизни ни разу не случалось, чтобы кто-нибудь перетолковалъ въ дурную сторону ея товарищеское обращеніе съ мужчинами.
Нсколько позже, во время ея пребыванія въ Париж, у нея завязались другія отношенія въ такомъ же род, только еще боле оригинальныя и обостренныя. Она поселилась лтомъ въ одномъ изъ парижскихъ предмстій. Хозяйка ея не знала, что думать о ней, при вид молодого человка, выходившаго каждый вечеръ въ два часа изъ ея комнаты и перелзавшаго черезъ высокую садовую ограду. Если мы прибавимъ къ этому, что упомянутый молодой человкъ проводилъ у Софьи большую часть дня и что она при этомъ ни съ кмъ больше не видалась, то подозрнія хозяйки покажутся намъ не лишенными нкотораго основанія. А между тмъ трудно представить себ боле идеальныхъ отношеній, чмъ т, которыя существовали между ними.
Молодой человкъ былъ полякъ и революціонеръ, и въ то же время математикъ и поэтъ. Его душа и душа Софьи были точно два горящіе свтильника, зажженные для одного и того же празднества. Никто никогда не понималъ ее такъ хорошо, какъ онъ, никто не умлъ раздлять въ такой сильной степени вс ея мысли, вс ея мечты. Они были постоянно вмст, а т короткіе часы, которые имъ приходилось проводить въ разлук, употребляли на длинныя изліянія другъ другу. Они вмст сочиняли стихи и даже начали писать длинное произведенье романтическаго характера.
Они увлекались мыслью, что вс люди созданы парами, такъ что каждый человкъ въ отдльности представляетъ лишь половину человка, другая половина, которая вмст съ этою составила-бы одно цлое, всегда существуетъ гд-нибудь на земл, но об половины лишь въ крайне рдкихъ случаяхъ встрчаются въ этой жизни, въ большинств случаевъ встрча эта происходитъ только въ другомъ мір. Можно-ли придумать что-нибудь боле романтичное?
Въ настоящей жизни они не могли боле соединиться, потому что сама жизнь уничтожила уже условія, необходимыя для ихъ соединенія. Хотя-бы Софья и могла освободиться, она уже принадлежала другому человку и съ этимъ никакъ не могъ примириться ея молодой другъ, сохранявшій себя вполн чистымъ для той, которая должна была сдлаться современемъ его единственною любовью. Съ другой стороны и она не считала себя вправ принадлежать другому, такъ какъ связь, содиняющая ее съ мужемъ не была еще вполн порвана: они находились въ переписк и въ своихъ письмахъ говорили постоянно о свиданіи, кром того, въ глубин души она все еще чувствовала привязанность къ мужу.
Ея отношенія къ молодому поляку заключались исключительно въ обмн мыслей, въ отвлеченныхъ анализахъ чувства. Они сидли другъ противъ друга и разговаривали, разговаривали и разговаривали, опьяняя сами себя этимъ бурнымъ, неизсякаемымъ потокомъ словъ, составляющимъ характеристическую особенность всхъ вообще славянъ.
Но какъ разъ во время этой экзальтированной идилліи, заставившей Софью забыть царившую въ ея жизни дисгармонію, надъ нею разразилось страшное несчастье. Ея мужъ, узнавши, какъ сильно обманулъ его безсовстный мошенникъ, которому онъ такъ глубоко доврялъ, не въ состояніи былъ вынесть своей неудачи и разоренія своей семьи…
Этотъ высокоталантливый человкъ, горячо преданный наук, простой и безпритязательный во всхъ житейскихъ отношеніяхъ, никогда не чувствовавшій потребности въ наслажденіяхъ, которыя доставляются помощью денегъ, палъ жертвою денежной спекуляціи, не имвшей ничего общаго ни съ его характеромъ, ни съ его убжденіями и стремленіями.
Извстіе о трагической кончин Ковалевскаго страшно поразило Софью: она слегла въ постель, въ сильной нервной горячк, посл которой она встала совершенно разбитою, съ чувствомъ чего-то неотвратимаго, наложившаго свое мрачное покрывало на всю ея жизнь. Она самымъ горькимъ образомъ упрекала себя за то, что бросила мужа одного, вмсто того, чтобы поддержать его, хотя это значило осуждать. себя на непрестанную, безнадежную борьбу. И благодаря перенесенной ею болзни и постоянной душевной борьб, даже наружность ея утратила свою юношескую свжесть. Она вдругъ состарлась на нсколько лтъ, ея кожа потеряла свою прежнюю чистоту и прозрачность, а между бровями показалась глубокая морщина, которая не исчезала у нея до самой смерти.
Уже во время своего пребыванія въ Петербург въ 1876 г., Софья сдлала одно знакомство, которое должно было оказать ршающее вліяніе на ея дальнйшую судьбу. Профессоръ Миттагъ-Леффлеръ, тоже бывшій ученикъ Вейерштрасса, наслышался такъ много лестнаго отъ своего учителя объ изумительныхъ математическихъ способностяхъ Софьи, что давно желалъ познакомиться съ нею. При первомъ же визит, который онъ ей сдлалъ, она произвела на него такое сильное впечатлніе, что у него уже съ этой минуты зародился планъ, осуществившійся лишь много лтъ спустя. Онъ постилъ ее вновь во время създа естествоиспытателей въ 1880 г. Въ это время какъ разъ основывался новый университетъ въ Стокгольм, дло, въ которомъ Миттагъ-Леффлеръ принималъ самое горячее участіе. Онъ ршилъ придать этому новому учрежденію въ своемъ родномъ город славу основанія въ немъ первой кафедры математики съ профессоромъ-женщиною.
Уже въ іюл 1881 г. Софья писала ему по этому поводу слдующее письмо, адресованное въ Гельсингфорсъ:
‘Приношу вамъ свою живйшую благодарность столько-же за сочувственное отношеніе къ моему назначенію въ стокгольмскій университетъ, сколько и за вс хлопоты ваши по этому поводу. Что касается меня, то могу васъ уврить, что я всегда съ радостью соглашусь принять мсто доцента, если только оно будетъ мн предложено. Я никогда и не разсчитывала ни на какое другое мсто, и, признаюсь вамъ въ этомъ откровенно, буду чувствовать себя гораздо мене стсненной и смущенной въ этой должности, чмъ въ какой-либо другой. Мн хотлось-бы только получить возможность примнить свои познанія къ преподаванію въ высшемъ учебномъ учрежденіи для того, чтобы помощью этого открыть женщинамъ доступъ въ университетъ, разршавшійся имъ до сихъ поръ только въ вид исключенія, какъ особая милость, которая можетъ быть во всякое время отнята, что и случилось въ большей части германскихъ университетовъ. Хотя я и не богата, но у меня имется достаточно средствъ, чтобы жить независимо, поэтому вопросъ о жалованіи не можетъ оказать никакого вліянія на мое ршеніе. Я желаю главнымъ образомъ одного — служить всми силами дорогому для меня длу и въ то-же время доставить себ самой возможность работать въ сред лицъ, занимающихся тмъ-же дломъ, что и я — счастье, никогда не выпадавшее мн на долю въ Россіи и испытанное мною только во время моего пребыванія въ Берлин. Это, дорогой профессоръ, мои личныя желанія и чувства. Но я считаю себя обязанною сообщить вамъ и слдующее. Профессоръ Вейерштрассъ, основываясь на существующемъ въ Швеціи положеніи длъ, считаетъ невозможнымъ, чтобы стокгольмскій университетъ согласился принять въ среду своихъ профессоровъ женщину, и, что еще важне, онъ боится, чтобы вы, настаивая на этомъ нововведеніи, не повредили себ сильно и сами. Было-бы слишкомъ эгоистично съ моей стороны не сообщить вамъ этихъ опасеній нашего уважаемаго учителя, и вы, конечно, поймете, что я была-бы приведена въ страшное отчаяніе, если-бы вы изъ-за меня навлекли на себя какую-либо непріятность, — вы всегда съ такимъ интересомъ относились къ моимъ занятіямъ и я питаю къ вамъ такую искреннюю дружбу.
‘Я полагаю поэтому, что теперь, быть можетъ, было-бы неблагоразумно и несвоевременно начинать хлопотать о моемъ назначеніи: лучше подождать до окончанія начатыхъ мною работъ. Если мн удастся выполнить ихъ такъ хорошо, какъ я надюсь, то это можетъ служить значительнымъ подспорьемъ для достиженія намченной мною цли’.
Но благодаря случившимся затмъ драматическимъ происшествіямъ въ жизни Софьи, ея разлуки съ мужемъ, роману съ полякомъ, ужасной смерти ея мужа, она не была въ состояніи продолжать начатыя работы и окончила ихъ только въ август 1883 г., о чемъ и сообщила Миттагъ-Леффлеру въ слдующемъ письм, присланномъ изъ Одессы 28 августа.
‘Мн, наконецъ, удалось окончить одну изъ двухъ работъ, которыми я занималась послдніе два года. Какъ только я достигла удовлетворительныхъ результатовъ, первою моею мыслью было переслать мой трудъ немедленно вамъ для оцнки, но г. В. съ обычною ему добротою принялъ на себя трудъ увдомить васъ о результатахъ моихъ изслдованій. Я только что получила отъ него письмо, гд онъ сообщаетъ мн, что уже написалъ вамъ объ этомъ и что вы ему отвтили и просили торопить меня поскоре отправляться въ Стокгольмъ, чтобы начать чтеніе приватнаго курса. Я не нахожу выраженій, чтобы достаточно сильно высказать, какъ я благодарна вамъ за вашу всегдашнюю доброту ко мн и какъ счастлива возможностью выступить на дорогу, которая всегда составляла для меня излюбленную мечту. Въ то-же время я не считаю себя вправ скрывать отъ васъ, что я во многихъ отношеніяхъ признаю себя весьма мало подготовленною для исполненія обязанностей доцента. Я до такой степени сомнваюсь въ самой себ, что боюсь, какъ-бы вы, всегда относившіеся ко мн съ такою благосклонностью, не разочаровались, увидвши, при ближайшемъ разсмотрніи, какъ я мало гожусь для избранной мною дятельности. Я глубоко благодарна стокгольмскому университету за то, что онъ такъ любезно открылъ передо мною свои двери, и готова всею душою полюбить Стокгольмъ и Швецію, какъ родную страну. Я надюсь долгіе годы прожить въ Швеціи и найти въ ней новую родину. Но именно поэтому мн хотлось-бы не прізжать къ вамъ, пока я не буду считать себя заслуживающею хорошаго мннія, которое вы составили обо мн, и пока не буду надяться произвести на своихъ слушателей хорошаго впечатлнія. Я сегодня написала В. и спросила его, не найдетъ-ли онъ съ моей стороны благоразумне провести еще два-три мсяца съ нимъ, чтобы лучше проникнуться его идеями и пополнить нкоторые проблы въ моихъ математическихъ познаніяхъ.
‘Эти два мсяца въ Берлин были-бы въ высшей степени полезны мн и въ томъ отношеніи, что я имла-бы при этомъ случай видться съ молодыми математиками, которые или заканчиваютъ въ Берлин свои занятія, или начинаютъ свою преподавательскую дятельность въ качеств доцентовъ университета. Со многими изъ нихъ я хорошо знакома еще со времени моего послдняго пребыванія въ этомъ город. Я могла-бы сговориться съ нкоторыми изъ нихъ, чтобы обоюдно сообщать другъ другу результаты нашихъ математическихъ изслдованій, могла-бы, напр., изложить имъ теорію превращенія абелевскихъ функцій, которою я теперь спеціально занимаюсь и съ которой они совершенно незнакомы. Я могла-бы воспользоваться этимъ, чтобы прочесть рефератъ, къ чему у меня нтъ совершенно навыка, и тогда я пріхала-бы въ Стокгольмъ въ январ гораздо боле увренною въ себ, чмъ теперь’.
Этому плану не суждено было осуществиться, потому что уже 11 ноября того-же года Софья выхала изъ Петербурга въ Стокгольмъ.’
Въ особенности теперь, посл смерти Софьи, возстаетъ какъ живое, во всхъ мельчайшихъ подробностяхъ, воспоминаніе о моей первой встрч съ нею. Она пріхала въ Стокгольмъ пароходомъ изъ Финляндіи, наканун вечеромъ, и остановилась въ качеств гостьи у. моего брата, профессора Миттагъ-Леффлера. На слдующее-же утро я отправилась повидаться съ нею.
Мы об были подготовлены къ тому, чтобы сдлаться друзьями. Намъ такъ много приходилось слышать другъ о друг, что я я, и Софья ждали съ нетерпніемъ этой встрчи. Софья, быть можетъ, надялась получить еще больше удовольствія отъ этого знакомства, чмъ я, потому что она относилась всегда съ живйшимъ интересомъ къ тому длу, которому я служила, между тмъ ея занятія нсколько пугали меня: я боялась найти въ ней женщину, всецло погруженную въ сферу абстрактнаго мышленія.
Когда я вошла, Софья стояла въ библіотек у окна и перелистывала какую-то книгу. Прежде чмъ она успла подойти, мн бросились въ глаза ея серьезный, рзко обрисованный профиль, густые, каштановые волосы, небрежными волнами обрамлявшіе ея лицо, тонкая, стройная фигура, отличавшаяся какою-то особенною гибкостью и изяществомъ, но казавшаяся слишкомъ маленькою сравнительно съ большою головою, поражавшею своими монументальными размрами. У нея былъ большой ротъ, съ полными, извилистыми свжими губами, очень выразительными, и необыкновенно маленькія, точно дтскія руки, блыя и нжныя, съ рзко выступавшими синими жилками.
Замтивъ меня, она быстро обернулась и пошла мн на встрчу съ протянутою рукою. Меня поразилъ при этомъ необыкновенный блескъ ея глазъ. Но въ ея обращеніи замтны были при этомъ нкоторая робость и смущеніе, какая-то сдержанность, и первый разговоръ нашъ вертлся все время вокругъ непріятности, приключившейся съ нею дорогою: она простудилась на пароход и схватила сильную зубную боль. Сжалившись надъ нею, я предложила провести ее къ зубному врачу. Какая пріятная цль для первой прогулки въ новомъ город!
Но она была не изъ тхъ, кто позволяетъ смущать себя такими мелочами.
Въ то время я была занята обдумываніемъ плана новой драмы ‘Hur man gar godt’, ни одной строчки этой драмы не было еще написано, задуманы были только нкоторыя ея части. Но такъ велико было умніе Софьи возбуждать умственную дятельность въ своихъ собесдникахъ, что прежде, чмъ мы успли дойти до квартиры зубного врача, я разсказала ей всю драму съ начала до конца, разсказала ей гораздо больше того, чмъ сколько сама знала до начала нашей прогулки. Это положило основаніе сильному вліянію, которое она съ тхъ поръ оказывала всегда на меня, на все, что я писала и чмъ занималась. Ея способность схватывать и понимать мысли другихъ и симпатизировать имъ, была такъ необыкновенно велика, одобреніе ея, когда она что-нибудь хвалила, такъ горячо, проникнуто такимъ пылкимъ энтузіазмомъ, ея критическія замчанія, когда ей что-нибудь не нравилось, такъ мтки и врны, что, при воспріимчивости моей натуры, я быстро подпала подъ ея вліяніе и не могла ничего писать безъ ея одобренія. Если то, что я писала, не нравилось ей, я измняла и измняла до тхъ поръ, пока оно не заслуживало ея сочувствія, это было какъ-бы зародышемъ нашей послдующей совмстной авторской дятельности. Она не разъ увряла, что я никогда не написала-бы драму Sanna Kvinnor, если бы она не появилась еще до ея прізда въ Швецію, потому что эта драма вмст съ повстью ‘Въ борьб съ обществомъ’ были единственныя изъ моихъ работъ, не нравившіяся ей, при чемъ Sanna Kvinnor возбудила ея антипатію по очень характеристичной для нея причин. Ей ужасно не нравилась борьба, въ которую Берта вступаетъ, чтобы сохранить для матери остатки своего состоянія. Женщина, отдавшаяся любимому человку, говорила она, никогда не задумается пожертвовать для него и всмъ своимъ состояніемъ, до послдняго гроша.
Подобнаго рода критическіе пріемы вытекали естественно изъ ея характера, она была всегда чрезвычайно субъективна въ своихъ сужденіяхъ о литературныхъ произведеніяхъ. Если одушевлявшія автора мысли и чувства соотвтствовали ея собственнымъ, она всегда была готова признать за самымъ посредственнымъ сочиненіемъ большія достоинства. Напротивъ того, если взгляды автора расходились съ ея взглядами, она увряла, что данная книга ничего не стоитъ.
Не смотря на это свое предубжденіе, она выказывала всегда такіе свободные взгляды на жизнь, какъ рдко кто изъ ея наиболе выдающихся современниковъ. Въ ней не было и слда обыкновенныхъ предразсудковъ и условныхъ мнній. Ея громадныя способности и обширныя свднія во всхъ областяхъ знанія заставляли ее возвышаться надъ ограниченіями, которыя налагаются традиціонными мнніями на большинство людей. Для нея ограниченіе заключалось въ ней самой, въ ея собственномъ глубоко индивидуальномъ характер, въ ея столь сильно выраженныхъ антипатіяхъ и симпатіяхъ, которыя проявлялись иногда наперекоръ всякой логик и всякимъ убжденіямъ.
Въ эту первую встрчу намъ не долго пришлось жить вмст, и особенно дружескія отношенія не успли развиться между нами, потому что я мсяца черезъ два посл ея прізда отправилась въ продолжительное путешествіе заграницу. Въ мое отсутствіе она на столько хорошо изучила шведскій языкъ, что прочитала вс мои сочиненія. Вскор но прізд она начала брать уроки шведскаго языка, и первыя недли ничего другого не длала, какъ только упражнялась на этомъ язык съ утра до вечера. Братъ мой сообщилъ ей о своемъ намреніи созвать къ себ на вечеръ мстныхъ ученыхъ, чтобы познакомить ее съ ними. На это она ему отвтила: ‘Подождите недли дв, пока я не научусь говорить по-шведски’.
Это заявленіе показалось намъ довольно смлымъ, но она сдержала слово. Черезъ дв недли она выучилась съ грхомъ пополамъ выражаться по-шведски, а черезъ два мсяца познакомилась со всей нашей современной беллетристикою и съ наслажденіемъ читала саги Фритгіофа.
Впрочемъ, ея необыкновенная способность къ языкамъ имла свои предлы. Сама она увряла, что у нея совсмъ нтъ способностей къ языкамъ и что она изучила столько иностранныхъ языковъ только по необходимости или изъ честолюбія. Врно одно: не смотря на быстрые результаты, которыхъ она достигала при изученіи всякаго новаго языка, она никогда не достигала совершенства ни въ одномъ изъ нихъ, а всегда останавливалась на извстномъ пункт и дальше не шла, въ то же время, какъ только она начинала говорить на одномъ язык, она тотчасъ забывала тотъ, который изучала передъ тмъ. Не смотря на то, что она прожила долгое время въ Германіи въ самомъ юномъ возраст, она никакъ не могла выучиться свободно говорить по-нмецки, и ея друзья-нмцы часто смялись надъ невозможными и комичными выраженіями, къ которымъ она прибгала для выраженія своихъ мыслей. Она никогда не стснялась въ ‘выбор словъ изъ богатаго запаса ихъ, которымъ обладала, и считала мелочностью долго задумываться надъ отыскиваніемъ правильнаго выраженія. Она говорила всегда очень быстро, всегда умла выразить то, что желала, и придать своему разговору отпечатокъ своей индивидуальности, какъ ни мало владла тмъ языкомъ, на которомъ ей приходилось бесдовать. Научившись по-шведски, она тотчасъ забыла почти совсмъ нмецкій языкъ, а когда ей приходилось на нсколько мсяцевъ узжать изъ Швеціи, то по возвращеніи она самымъ плачевнымъ образомъ выражалась по-шведски. Оригинально было то, что когда она уставала или находилась въ дурномъ расположеніи духа, она почти не могла найти словъ, между тмъ какъ, будучи въ хорошемъ расположеніи духа, она выражалась всегда необыкновенно легко и красиво. Языкъ подчинялся ея личному настроенію, какъ и вообще вс ея способности.
Когда она вернулась въ послднюю осень изъ Италіи, посл нсколькихъ недль пребыванія въ ней, въ полномъ восторг отъ этой страны, то оказалось, что она научилась говорить тамъ по-итальянски, такъ что могла довольно свободно выражаться на этомъ язык, но за то возмутительно дурно говорила по-шведски, и чувствовала поэтому большое предубжденіе къ Швеціи.
Единственный иностранный языкъ, которымъ она порядочно владла, это французскій, хотя она писала на немъ неправильно. А въ Россіи, какъ мн говорили, замчали на ея слог вліяніе иностранныхъ языковъ.
Она часто жаловалась на невозможность говорить по-русски съ своими близкими друзьями въ Швеціи: ‘Я не могу’, — говорила она, ‘передать вамъ по-шведски самыхъ тонкихъ оттнковъ моихъ мыслей, я принуждена всегда или довольствоваться первымъ попавшимся мн на умъ словомъ, или говорить обиняками, поэтому всякій разъ, когда я возвращаюсь въ Россію, мн кажется, что я вернулась изъ тюрьмы, гд держали взаперти связанными мои лучшія мысли. О, вы не можете представить себ, какое это мученіе быть принужденнымъ всегда говорить на чужомъ язык съ своими близкими! Это все равно, какъ если бы насъ заставили ходить цлый день съ маскою на лиц’.
Въ январ 1884 г. я ухала въ Лондонъ и увидлась вновь съ Софьей только въ сентябр того же года. Въ Лондон я получила одно лишь письмо отъ нея, въ которомъ она слдующимъ образомъ описываетъ первую свою зиму въ Стокгольм (на письм нтъ числа, но оно, очевидно, было написано въ начал апрля).
‘Что сказать вамъ о моей жизни въ Стокгольм? Если она не могла назваться особенно содержательною, за то она была очень шумною и стала подъ конецъ достаточно утомительною. Ужины, обды, вечера слдовали непрерывно одинъ за другимъ и было нелегко поспвать везд и находить вмст съ тмъ время для подготовленія къ лекціямъ и продолженія начатыхъ работъ. Сегодня мы на дв недли прекратили чтеніе лекцій по случаю пасхальныхъ вакацій, и я какъ ребенокъ радуюсь этому перерыву въ занятіяхъ. Впрочемъ, недалеко уже и 1 мая, когда я думаю отправиться въ Берлинъ черезъ Петербургъ. Что же касается остальныхъ моихъ плановъ на зиму, то они еще совсмъ не опредлились, такъ какъ зависятъ, конечно, не отъ меня одной’.
‘Какъ вы легко можете себ представить, здсь много занимаются вами: вс желаютъ получить извстія о вашемъ жить-быть и ваши письма читаются на расхватъ, много комментируются и производятъ настоящую сенсацію. Стокгольмскія дамы, дающія тонъ обществу, всегда страдаютъ недостаткомъ интересныхъ и возбуждающихъ темъ для разговора и вы оказываете имъ положительно благодяніе, снабжая ихъ этими темами. Я заране радуюсь и торжествую при мысли о впечатлніи, которое произведетъ ваша новая пьеса при постановк на сцен’.
Уже въ апрл Софья закончила курсъ своихъ лекцій и ухала въ Россію, откуда написала Миттагъ-Леффлеру слдующее письмо {Это письмо, равно какъ и вс приведенныя выше, написано по-французски.}:
Россія, 24-го апрля 1884 г.
‘Мн кажется, что уже прошло цлое столтіе съ тхъ поръ, какъ я оставила Стокгольмъ. Никогда въ жизни не буду я въ состояніи выразить или доказать вамъ всю благодарность и всю дружбу, которую питаю къ вамъ. Въ Швеціи я нашла новую родину, новую семью, и это какъ разъ въ ту минуту, когда я больше всего нуждалась въ поддержк и сочувствіи’.
Курсъ лекцій, прочитанный Софьею въ эту зиму на нмецкомъ язык въ Стокгольмской высшей школ, носилъ чисто частный характеръ, какъ я уже говорила выше. Но онъ доставилъ ей такую блестящую репутацію, что Миттагъ-Леффлеръ получилъ возможность собрать средства, необходимыя для обезпеченія за ней оффиціальнаго положенія въ качеств профессора, по крайней мр на пять лтъ. Нсколько лицъ обязалось платить по пятисотъ кронъ въ теченіе пяти лтъ, такъ что составилось для нея жалованіе въ четыре тысячи кронъ въ годъ. При своемъ тогдашнемъ финансовомъ положеніи она не могла работать даромъ, какъ великодушно предлагала раньше. Но не одинъ только экономическій вопросъ затруднялъ доставленіе ей оффиціальнаго положенія. Главная суть дла заключалась въ томъ, чтобы одержать верхъ надъ консервативнымъ сопротивленіемъ, подымавшимся естественно со всхъ сторонъ противъ назначенія женщины на должность профессора университета, чему не было примра ни въ одномъ изъ существующихъ европейскихъ университетовъ. Наконецъ, 1 іюля 1884 г. Миттагъ-Леффлеръ былъ обрадованъ возможностью телеграфировать Софь, находившейся въ то время въ Берлин, что ея назначеніе профессоромъ въ Стокгольмскій университетъ уже состоялось. Она отвтила на это слдующимъ письмомъ:
Берлинъ, 1-го іюля 1884 г.
‘Я считаю излишнимъ говорить вамъ, какъ сильно обрадовало меня ваше письмо. Теперь я могу признаться вамъ, что до послдней минуты мало врила въ осуществимость нашего желанія, я боялась, чтобы въ послднюю минуту не появилось какое-нибудь непредвиднное затрудненіе и не разрушило вс наши планы. При этомъ я совершенно уврена, что если мы одержали побду, то только благодаря вамъ, вашему упорству и вашей энергіи. Отъ души желала бы имть достаточно силы и способностей, чтобы хорошо выполнить возложенныя на меня обязанности и оказать вамъ дйствительную поддержку во всхъ вашихъ предпріятіяхъ. Я такъ много надеждъ возлагаю на будущее и такъ счастлива возможностью работать вмст съ вами! Какое счастье, что намъ удалось встртиться въ жизни!’…
Въ томъ же письм дальше говорится слдующее: — ‘В. бесдовалъ съ нсколькими лицами изъ министерства по поводу моего желанія посщать здшнія лекціи. Есть надежда добиться разршенія, но только не на это лто, потому что теперешній ректоръ страшный врагъ женскаго вопроса. Я надюсь, что это устроится въ декабр, когда я вернусь сюда на рождественскіе праздники’…
Итакъ, въ то время, когда Стокгольмскій университетъ уже назначилъ г-жу Ковалевскую профессоромъ, въ германской столиц ей отказывали въ разршеніи слушать лекціи.
Еще до поздки въ Берлинъ она лтомъ навстила свою маленькую дочь, жившую въ Москв у одной подруги дтства Софьи. Отсюда г-жа Ковалевская написала Миттагъ-Леффлеру письмо, которое можетъ служить объясненіемъ того, какъ она понимала свои обязанности матери и какую борьбу приходилось ей вести по поводу этого:
‘…Я получила здсь длинное письмо отъ Т., въ которомъ она меня горячо убждаетъ привести съ собою въ Стокгольмъ и мою маленькую Соню. Но несмотря на вс причины, которыя заставляютъ меня желать жить вмст съ моею двочкою, я ршилась оставить ее еще на одну зиму въ Москв. Я не думаю, чтобы я поступила въ интересахъ ребенка, если бы взяла ее отсюда, гд ей такъ хорошо живется, и увезла съ собою въ Стокгольмъ, гд ничто еще не приготовлено для ея пріема, и гд я сама принуждена буду посвящать все свое время и всю свою энергію на выполненіе своихъ новыхъ обязанностей. Т. между многими другими причинами приводитъ и ту, что многіе будутъ обвинять меня въ равнодушіи къ дочери. Я допускаю, что такого рода обвиненія весьма возможны, но признаюсь, они не могутъ имть никакого значенія въ моихъ глазахъ. Я согласна подчинить себя суду стокгольмскихъ дамъ во всемъ, что касается разнаго рода мелочей жизни. Но въ серьезныхъ вопросахъ, въ особенности, когда дло идетъ не только обо мн, но и о благ моей двочки, было бы непростительною слабостью съ моей стороны руководиться въ своихъ дйствіяхъ желаніемъ прослыть хорошею матерью въ глазахъ стокгольмскихъ дамъ’.
По возвращеніи въ Швецію, Софья на нсколько недль поселилась въ Седерлеге, чтобы заниматься, не развлекаясь, окончаніемъ одной значительной работы о ‘Преломленіи свта въ кристалл’. Миттагъ-Леффлеръ и одинъ молодой нмецкій математикъ, съ которымъ Софья познакомилась во время своего лтняго пребыванія въ Берлин, посщали ее, причемъ послдній помогалъ ей редактировать ея сочиненіе на нмецкомъ язык.
Пріхавши къ ней посл моего возвращенія, я была поражена, увидвъ насколько она помолодла и похорошла. Сначала я подумала, что все это происходитъ благодаря тому, что она сняла черное траурное платье, черный цвтъ ей ужасно не шелъ и она сама терпть не могла ходить въ черномъ. Напротивъ того, свтло-голубое платье, въ которомъ я ее застала, замчательно шло къ ней, цвтъ лица ея казался нжне, а ея густые, темно каштановые волосы красивыми локонами обрамляли ея голову.
Но перемна была не въ одной только ея наружности. Я замтила, что грусть, составлявшая обычное выраженіе ея лица во время перваго прізда въ Швецію, уступила мсто блестящей веселости, другой сторон ея существа, съ которою мн пришлось познакомиться только теперь. Въ такіе періоды своей жизни она отличалась поразительнымъ остроуміемъ, полу-саркастическія, полу-добродушныя выходки градомъ сыпались вокругъ нея, самые смлые парадоксы смняли одинъ другого съ изумительною быстротою, и тотъ, кто не отличался особенною быстротою въ отвтахъ, лучше длалъ, если молчалъ въ такихъ случаяхъ, потому что она не давала своимъ собесдникамъ много времени на возраженія.
Ея возбужденное настроеніе продолжалось въ теченіе всей осени. Она принимала большое участіе въ жизни общества и представляла всегда центръ, вокругъ котораго оно группировалось. Саркастическая черта, присущая ея характеру, и глубокое презрніе, которое она въ дйствительности питала ко всякой умственной посредственности, — она была ‘умственнымъ аристократомъ’ и большою поклонницею ума — скрывались у нея благодаря прирожденному, какъ романистк, глубокому сочувствію ко всмъ жизненнымъ столкновеніямъ, ко всякой жизненной борьб, даже къ самымъ незначительнымъ. Вслдствіе этого она всегда съ живйшимъ интересомъ относилась ко всему, что происходило въ кружк ея пріятелей, выслушивала съ участіемъ разсказы дамъ о своихъ хозяйственныхъ заботахъ, разговоры молодыхъ двушекъ о нарядахъ и т. под. бесды, которыя велись въ ея присутствіи. Поэтому многіе говорили о ней: она такъ проста и скромна, словно школьница, и нисколько не считаетъ себя выше другихъ женщинъ.
Но, какъ я уже говорила выше, это было совершенно неврно, откровенность и любезность, которыя она выказывала въ своемъ обращеніи и которыя длали ее такою доступною для всхъ, были только кажущіяся. На самомъ дл она отличалась чрезвычайно замкнутымъ характеромъ, и мало было людей, которыхъ она считала себ равными. Но гибкость, присущая ея характеру и ея уму, желаніе нравиться всмъ, равно какъ и чисто психологическій, свойственный писательниц, интересъ ко всмъ проявленіямъ человческой природы, обусловливали то въ высшей степени симпатичное обращеніе ея со всми окружающими, которое привлекало къ ней вс сердца. Она лишь въ рдкихъ случаяхъ давала чувствовать саркастическое направленіе своего ума тмъ, кого считала ниже себя въ умственномъ отношеніи, за то изливала вволю свои сарказмы на голову тхъ, кого считала равными себ.
Между тмъ жизнь въ Стокгольм вскор надола ей. Прошло лишь немного времени посл прізда, и она уже говорила, что знаетъ на перечетъ всхъ стокгольмскихъ жителей и начинаетъ чувствовать потребность въ новыхъ умственныхъ стимулахъ. Въ томъ-то и заключалось ея несчастье, что она никакъ не могла сродниться съ жизнью въ Стокгольм, не могла освоиться въ Стокгольм, какъ и вообще нигд въ цломъ свт, а всегда нуждалась въ новыхъ стимулахъ для своей, умственной дятельности, постоянно требовала отъ жизни драматическихъ событій и утонченныхъ умственныхъ наслажденій. Будничная жизнь съ ея срыми сторонами была ей глубоко ненавистна, у нея была цыганская натура, какъ она сама часто говорила, и все, что подразумвается подъ словомъ ‘мщанскія добродтели’, было ей не только не симпатично, но просто отвратительно.
Сама она объясняла эту черту своего характера какъ полученную по наслдству отъ прабабки цыганки, на которой женился отецъ ея дда (если я не ошибаюсь). Но черта эта коренилась не только въ ея темперамент, но и въ характеристическихъ особенностяхъ ея ума, потому что, будучи въ высшей степени производительною натурою, она была въ то же время и въ высшей степени воспріимчивою и для того, чтобы производить, нуждалась въ стимул со стороны другого ума. Вслдствіе этого вся ея научная дятельность была не инымъ чмъ, какъ развитіемъ идей ея великаго учителя, а для своихъ литературныхъ произведеній она чувствовала непреодолимую потребность въ обмн мыслями съ другими лицами, занимавшимися тою же дятельностью. Въ виду этой основной черты ея характера и ея ума, ее, понятно, не могъ удовлетворить такой маленькій городъ, какъ Стокгольмъ. Только въ большихъ европейскихъ столицахъ могла она чувствовать себя хорошо, только тамъ находила она тотъ умственный стимулъ, въ которомъ такъ сильно нуждалась.
Рождество того же года, 1884 г., она провела въ Берлин и по возвращеніи впервые произнесла фразу, которую часто повторяла потомъ и которая оскорбляла и огорчала ея шведскихъ друзей: ‘Дорога изъ Стокгольма въ Мальмё’, говорила она, ‘кажется мн одною изъ самыхъ прекрасныхъ дорогъ на всемъ земномъ шар, но дорога изъ Мальмё въ Стокгольмъ — самая безобразная, длинная и скучная изъ всхъ, по какимъ мн когда-либо случалось прозжать’.
Сердце сжимается у меня при мысли о томъ, какъ часто приходилось ей совершать это путешествіе, каждый разъ все съ большимъ и большимъ ожесточеніемъ, пока оно не привело ее, наконецъ, къ преждевременной могил.
Письмо, полученное моимъ братомъ отъ нея въ упомянутое Рождество, показываетъ, какая глубокая меланхолія царила въ ея душ, не смотря на всю вншнюю веселость. Берлинскіе друзья ея разсказываютъ, что они никогда не видали ее боле веселою и жизнерадостною, какъ въ это зимнее посщеніе Берлина. Она жаловалась, что во время своей ранней юности пренебрегала всми обыкновенными удовольствіями молодости и хотла теперь вознаградить себя за потерянное, почему, между прочимъ, начала брать уроки танцевъ и катанія на конькахъ. Такъ какъ ей не хотлось брать первые уроки катанія на конькахъ при публик, то одинъ изъ ея друзей и поклонниковъ устроилъ особый катокъ у себя въ саду, въ одной изъ загородныхъ дачъ. Уроки танцевъ она брала подобнымъ же образомъ, въ частной гостиной, причемъ кавалерами служили ей нкоторые изъ ея поклонниковъ. Она переходила отъ одного удовольствія къ другому, встрчая повсюду самый радушный пріемъ и поклоненіе, что ей всегда очень нравилось.
Но радостное настроеніе ея продолжалось недолго. Уже черезъ мсяцъ оно смнилось совершенно другимъ, вызваннымъ отчасти извстіемъ о болзни сестры, отчасти сердечными обстоятельствами, которыя для нея и этотъ разъ, какъ и всегда, сложились не особенно радостно, и были дйствительною причиною какъ сильно вспыхнувшей у нея жажды жизни, такъ и послдовавшаго затмъ сильнаго упадка духа. Вотъ что она пишетъ отъ 27-го декабря:
‘Я въ очень подавленномъ настроеніи духа, потому что получила самыя ужасныя извстія отъ своей сестры. Болзнь прогрессируетъ съ ужасающею быстротою. Теперь пострадало зрніе: она не можетъ ни читать, ни писать. Причина — та же самая: сердце плохо функціонируетъ, отчего происходятъ временные застои крови и ослабленіе дятельности различныхъ органовъ. Я дрожу при мысли о страшной потер, которая грозитъ мн въ недалекомъ будущемъ. Какъ жизнь въ сущности возмутительна, и какъ глупо продолжать жить! Какъ хорошо поставлено дло въ романахъ и драмахъ: стоитъ извстному лицу открыть, что жизнь не представляетъ для него больше никакой цны, какъ на сцену является немедленно нчто или нкто, и облегчаетъ ему переходъ въ ‘lenseits’. Въ этомъ отношеніи дйствительность стоитъ несравненно ниже. Много говорятъ о тхъ измненіяхъ въ организм, которыя живыя существа развиваютъ мало-помалу сами по себ помощью естественнаго подбора и т. д. Я нахожу, что въ дйствительности самымъ важнымъ усовершенствованіемъ было бы искусство умирать скоро и легко. Но въ этомъ отношеніи человкъ значительно отсталъ отъ другихъ животныхъ. Наскомыя и низшія животныя никакъ не могутъ ршиться умереть, просто трудно представить себ, какую массу страданій можетъ вынести какое-либо наскомое, не переставая существовать, но чмъ выше степень развитія даннаго существа, тмъ легче и скоре совершается у него переходъ отъ жизни къ смерти. Для птицы, для всхъ дикихъ зврей, для льва, для тигра, всякая почти болзнь смертельна, они либо пользуются всми наслажденіями жизни, либо умираютъ. Но человкъ въ этомъ отношеніи ближе всего подходитъ къ низшимъ животнымъ, и многіе изъ моихъ знакомыхъ заставляютъ меня поневол вспоминать о наскомыхъ, у которыхъ оторвали крылья, раздавили вс члены, отняли ноги, а они, несмотря на это, все же не ршаются умереть. Извините меня за грустный тонъ моего сегодняшняго письма. Я теперь въ очень мрачномъ настроеніи. Но, что хуже всего, я не чувствую ни малйшей склонности къ работ. Я даже не могла заставить себя заняться серьезно приготовленіемъ лекцій на будущій семестръ. Но я много думала о слдующей проблем’… (Здсь слдуютъ математическія вычисленія).
Приведу еще одну выписку изъ того же письма: ‘Въ вид рождественнаго подарка я получила отъ вашей сестры статью Стриндберга, въ которой онъ доказываетъ такъ ясно, какъ дважды два четыре, насколько такое чудовищное явленіе, какъ женскій профессоръ математики, вредно, безполезно и неудобно. Я лично нахожу, что онъ въ сущности правъ, единственное, противъ чего я протестую, это то, что въ Швеціи находится такое множество математиковъ, стоящихъ несравненно выше меня, и что меня пригласили единственно изъ любезности’.
Среди массы катающихся на залив и на королевской дорог около Скеписгольмена, можно было въ слдующія зимы видть почти каждый день небольшого роста даму въ плотно облегающей мховой кофточк съ близорукими глазами и руками, спрятанными въ муфту, она осторожно подвигалась впередъ на конькахъ неувренными шагами рядомъ съ высокимъ господиномъ въ очкахъ и высокою и тонкою дамою, которая также не отличалась особенною увренностью въ движеніяхъ. Скользя по льду колеблющимися шагами, они не переставали горячо о чемъ-то разговаривать, причемъ кавалеръ отъ времени до времени рисовалъ на льду какія-то математическія фигуры — не коньками, потому что онъ не былъ для этого достаточно искусенъ, а палкою — тогда маленькая дама останавливалась и внимательно разсматривала ихъ. Эти два конькобжца возвращались изъ высшей школы и, вступивъ еще въ школ въ горячій споръ по поводу только что прочитанной тмъ или другимъ лекціи, продолжали его и во время всего пути. Но иногда маленькая дама начинала испускать испуганные крики и умолять своего кавалера не говорить о математик во время катанія на конькахъ, такъ какъ она теряетъ при этомъ равновсіе. Въ другой разъ разговоръ велся въ совершенно иномъ дух: маленькая и высокая дама обмнивались своими психологическими наблюденіями и сообщали другъ другу планы будущихъ своихъ драмъ и романовъ. Он спорили также и о томъ, кто изъ нихъ наиболе искусенъ въ благородномъ спорт, занимавшемъ ихъ въ данное время, и какъ ни были он всегда готовы во всхъ другихъ отношеніяхъ признавать заслуги и достоинства другъ друга, въ этомъ одномъ он ршительно отказывались замчать успхи, длаемые каждою изъ нихъ. Но тотъ, кто въ эти зимы встрчался въ обществ съ г-жею Ковалевскою, вынесъ-бы убжденіе, что она отличается необыкновеннымъ искусствомъ въ катаніи на конькахъ, такъ что могла-бы даже брать призы въ состязаніи съ самыми искусными конькобжцами. Она съ такимъ жаровъ и съ такимъ интересомъ отзывалась всегда объ этомъ спорт и такъ гордилась малйшимъ своимъ успхомъ въ этомъ отношеніи, какъ никогда не гордилась своими научными работами, не смотря на всемірную извстность, которую он ей доставили. Потому то она никогда не была такъ довольна собою, какъ именно тогда, когда вопросъ шелъ о недостижимой для нея вещи, т. е. о такой, къ которой у нея не было ршительно никакихъ способностей.
Вышеупомянутая маленькая дама съ своею высокою спутницею показывалась въ эти зимы также и въ манеж, потому что можно сказать вообще, что эти дв особы были неразлучны и что гд была одна, тамъ можно было сейчасъ же найти и другую. Знаменитая г-жа Ковалевская возбуждала всеобщее вниманіе своимъ появленіемъ въ манеж, но ни одна двнадцатилтняя двочка не стала-бы вести себя боле дтскимъ образомъ, чмъ она, во время этихъ уроковъ верховой зды. Страсть къ спорту соединялась у нея съ полнымъ отсутствіемъ требуемыхъ для этого способностей. Едва садилась она на лошадь, какъ ее охватывалъ безумный страхъ, она теряла всякое самообладаніе и при малйшемъ неожиданномъ движеніи лошади начинала громко кричать. Каждый разъ, являясь въ манеж, она требовала, чтобы ей давали самую смирную и тихую лошадь всего манежа, желаніе это всегда приводилось въ исполненіе, но затмъ въ объясненіе своей неудачной зды и своего испуга она говорила всякій разъ, или что лошадь у нея закапризничала, или что она неожиданно споткнулась, или что ей дали невозможное сдло.
Она никакъ не могла больше пяти минутъ здить рысью, какъ только лошадь ея начинала бжать настоящимъ образомъ, она тотчасъ, задыхаясь отъ страха, кричала на своемъ ломаномъ шведскомъ язык: ‘пожалуйста, г. штальмейстеръ, скажите моей лошади: стой’!
Она.съ величайшею любезностью выносила насмшки и шутки, которыми осыпали ее по этому поводу ея ближайшіе друзья, но когда она затмъ разговаривала съ посторонними о своихъ подвигахъ верховой зды, получалось всегда такое впечатлніе, какъ будто она весьма искусная наздница, смло галопирующая на самыхъ буйныхъ лошадяхъ. Это не было обманомъ съ ея стороны, она сама была убждена въ истин того, что говорила, т. е. она была убждена въ томъ, что въ слдующій разъ ей удастся выказать во всемъ блеск свое искусство и она всегда являлась въ манежъ съ самыми смлыми планами, и предлагала не разъ отправиться въ какія-нибудь отдаленныя экскурсіи верхомъ. но какъ только она чувствовала подъ собою лошадь, ею тотчасъ же овладвалъ страхъ. Она увряла, что это не страхъ, а только нервность, которая длаетъ ее въ высшей степени чувствительною ко всякаго рода звукамъ, почему топотъ лошадей въ манеж раздражительно дйствуетъ на нее и заставляетъ терять всякое самообладаніе. При такого рода объясненіяхъ ея друзья не могли удержаться отъ искушенія и коварно спрашивали ее, какой звукъ смутилъ ее, когда она бросилась бжать очертя голову, не помня себя, при вид коровы, спокойно пасущейся на лугу, или при встрч съ собакою, молча обнюхивавшей ее.
Впрочемъ сама она превосходно описала такого рода трусость у одного своего героя, во всхъ другихъ отношеніяхъ очень выдающагося человка, въ оставленной ею по смерти повсти: ‘Вра Воронцова’.
Въ ученомъ кружк, среди котораго вращался В., никому не приходило въ голову заподозрить его въ трусости. Напротивъ того, товарищи его жили въ постоянномъ страх, что онъ поставитъ ихъ въ затрудненіе своею излишнею храбростью. Самъ онъ въ душ считалъ себя очень мужественнымъ. Въ своихъ затаенныхъ мечтахъ — въ такихъ, въ которыхъ не признаются и самому закадычному другу,— онъ воображалъ себя нердко поставленнымъ въ самыя опасныя положенія и не разъ, въ тиши своей рабочей комнаты, занимаясь наукою, чувствовалъ страстное желаніе принять участіе въ какомъ нибудь геройскомъ подвиг. Но несмотря на это, вопреки мужеству, признаваемому всми за нимъ, В. относился всегда съ большимъ уваженіемъ къ городскимъ собакамъ и избгалъ также весьма тщательно знакомства съ городскимъ быкомъ.
Что касается Софьи, то она, быть можетъ, и преувеличивала нсколько свой страхъ изъ безсознательнаго женскаго кокетства. Она обладала въ значительной степени тмъ чисто женскимъ чувствомъ, которое многіе мужчины находятъ такимъ привлекательнымъ, — а именно, находила всегда большое удовольствіе въ томъ, чтобы чувствовать себя охраняемой, чтобы находиться подъ защитою другого лица.
Съ мужскою энергіею и мужскимъ умомъ и съ замчательнымъ въ нкоторыхъ случаяхъ упорствомъ въ характер, она соединяла и значительную долю женской безпомощности. Она всегда чувствовала потребность въ опор, въ друг, который помогалъ бы ей выпутаться изъ затруднительныхъ обстоятельствъ и облегчалъ бы ей жизнь. И она почти всегда и повсюду находила такого друга, а когда его не оказывалось, она чувствовала себя несчастною, безпомощною и смущенною, точно неопытное дитя.
Она не могла сама купить себ платья, не могла сама смотрть за своими вещами, не могла сама найти дороги въ город — проживши столько времени въ Стокгольм, она умла находить только т улицы, которыя вели въ высшую школу и къ ея ближайшимъ друзьямъ, — не могла сама заботиться ни о своихъ длахъ, ни о своемъ домашнемъ хозяйств, ни о своей дочери, почему должна была постоянно оставлять ее на чужихъ рукахъ, — однимъ словомъ, она была до такой степени непрактична, что вс мелкія заботы жизни казались ей невыносимыми. А когда вопросъ шелъ о томъ, чтобы доставить себ доходы издателей, рекомендацій для достиженія какой-нибудь цли, она была совершенно не въ состояніи выступать въ защиту своихъ интересовъ. Но при этомъ всегда на ея пути находился преданный другъ, который принималъ ея интересы также близко къ сердцу, какъ и свои собственные, и кому она могла поручать вс заботы о себ.
На каждой станціи желзной дороги, на которой ей приходилось останавливаться, стоялъ всегда кто-нибудь, чтобы встртить ее, приготовить ей комнату, руководить ею, служить ей. И она съ такою радостью принимала такого рода услуги, была такъ счастлива возможностью опереться на другого, стать подъ его защиту, что иногда, какъ я уже говорила выше, ей случалось даже преувеличивать свою безпомощность. Но при всемъ этомъ едва-ли можно было встртить другую женщину, которая въ состояніи была бы меньше ее выноситъ зависимыя къ другому отношенія.
Въ одномъ письм, написанномъ ею на нмецкомъ язык своему поклоннику въ Берлин, который училъ ее кататься на конькахъ и танцовать, она слдущимъ образомъ описываетъ свою жизнь въ Стокгольм, зимою 1885 г.:
Я чувствую себя очень виноватою передъ вами, не отвтивши до сихъ поръ на ваше любезное письмо. Мое единственное извиненіе заключается въ масс разнаго рода занятій, которыя послдніе два мсяца отнимали у меня все время. Разскажу вамъ все, что я длала.
1. Прежде всего я должна была позаботиться о своихъ трехъ лекціяхъ въ недлю на шведскомъ язык. Я читаю алгебраическое введеніе къ теоріи абелевскихъ функцій и повсюду въ Германіи лекціи эти считаются наиболе трудными. У меня чрезвычайно много слушателей, и вс они остались врными мн, за исключеніемъ двухъ-трехъ.
2. Я за это время написала небольшой математическій трактатъ, который намреваюсь на-дняхъ отправить къ Вейерштрассу съ просьбою напечатать въ журнал Боргарта.
3. Я совмстно съ Миттагъ-Леффлеромъ начала большую математическую статью, отъ которой мы оба общаемъ себ много удовольствія. Это покамстъ секретъ и вы не должны никому разсказывать этого.
4. Я познакомилась съ однимъ очень симпатичнымъ господиномъ, только-что пріхавшимъ изъ Америки, который теперь состоитъ редакторомъ одной изъ самыхъ большихъ газетъ въ Швеціи. Этотъ господинъ заставилъ меня работать также и для своей газеты, и такъ какъ я (что вы вроятно замтили) никогда не могу видть своихъ друзей занимающимися чмъ-нибудь безъ того, чтобы не принять участія въ ихъ занятіяхъ, то я и на этотъ разъ поступила по обыкновенію и написала рядъ небольшихъ газетныхъ статей для него. До сихъ поръ напечатана только одна изъ нихъ: ‘Изъ моихъ личныхъ воспоминаній’, которую и посылаю вамъ, такъ какъ вы отлично понимаете по-шведски.
5. (Lost not least). Можете ли вы себ представить, что, какъ это ни кажется невроятнымъ, а изъ меня выработался очень искусный конькобжецъ. Вплоть до послдней недли меня можно было почти каждый день встртить на льду. Мн было очень жаль, что вы не могли видть, какъ я подъ конецъ начала хорошо бгать. Съ каждымъ новымъ успхомъ я вспоминала о васъ. Теперь я довольно хорошо умю скользить назадъ, а впередъ катаюсь отлично и очень быстро… Вс мои знакомые здсь удивлялись, что я такъ быстро выучилась этому трудному искусству. Чтобы вознаградить себя нсколько за исчезновеніе льда, я со страстью предалась верховой зд вмст съ одной изъ моихъ подругъ. Скоро наступитъ Пасха, и у насъ будетъ нсколько недль свободныхъ: тогда я думаю кататься по крайней мр, по часу каждый день. Верховая зда меня страшно забавляетъ, и я не знаю, право, что мн больше нравится: катаніе верхомъ или катаніе на конькахъ.
Но этимъ еще не заканчивается повсть о моемъ легкомысліи. 1-го апрля устраивается здсь большое народное празднество. Празднество это, какъ говорятъ, будетъ носить чисто шведскій характеръ, — это будетъ нчто въ род базара. Сто дамъ, въ томъ числ и я, въ самыхъ разнообразныхъ костюмахъ, будутъ заниматься продажею всевозможныхъ вещей въ пользу народнаго музея. Я, конечно, намреваюсь нарядиться въ цыганскій костюмъ, такъ что на меня будетъ страшно посмотрть. Я убдила нсколькихъ дамъ раздлить мою судьбу. Мы образуемъ цыганскій таборъ и намъ дадутъ въ помощники нсколькихъ молодыхъ людей, наряженныхъ также въ цыганскія платья. У насъ будетъ русскій самоваръ, при помощи котораго мы и будемъ поить желающихъ чаемъ.
Что вы скажете на все это мое легкомысліе, дорогой г. В.?
Сегодня вечеромъ, въ моей маленькой гостиной, соберется большое общество, въ первый разъ посл моего прізда въ Стокгольмъ’.
Весною того же года распространился слухъ, что Софья будетъ назначена профессоромъ механики вмсто заболвшаго профессора Гольмгрена. По поводу этого она написала 3-го іюня слдующее письмо къ Миттагъ-Леффлеру, ухавшему изъ Стокгольма:
‘…Я была у Линдгагена, который передалъ мн, что правленіе единогласно согласилось назначить меня замстителемъ Гольмгрена, но что объ этомъ пока ничего не говорятъ, боясь повредить здоровью Гольмгрена, который очень боленъ, но не подозрваетъ опасности своего положенія. Я сказала Линдгагену, что я очень рада, что мн весьма пріятно узнать желаніе правленія назначить меня для замщенія Гольмгрена, въ томъ случа, если онъ не будетъ въ состояніи читать осенью лекцій, если же, вопреки всмъ предположеніямъ, Г. выздороветъ, я такъ обрадуюсь этой счастливой случайности, что не буду ни одной минуты сожалть о времени, даромъ потраченномъ на подготовленіе къ лекціямъ. Я чрезвычайно рада, дорогой другъ мой, счастливому обороту дла, и буду теперь употреблять вс усилія, чтобы особенно хорошо читать лекціи. Всякаго рода нравоучительныя исторіи въ высшей степени скучны въ книгахъ по въ дйствительной жизни он дйствуютъ самымъ возбуждающимъ и полезнымъ образомъ, я вдвойн рада тому, что мое правило pas trop de zle было такимъ блестящимъ образомъ опровергнуто. Надюсь, что и вы не будете имть повода упрекать меня въ слишкомъ быстрой потер мужества. Прежде всего вы не должны забывать, дорогой другъ мой, что я русская. Когда шведъ устанетъ или придетъ въ дурное расположеніе духа, онъ хмурится и молчитъ, вслдствіе чего его дурное расположеніе духа обращается у него нердко въ хроническую болзнь. Русскій, напротивъ того, такъ громко жалуется и кричитъ, что его крики и жалобы производятъ на него такое-же дйствіе въ нравственномъ отношеніи, какое чай изъ бузины производитъ въ физическомъ въ случа катарра. Я, впрочемъ, должна сказать о себ, что я лично жалуюсь и кричу только въ томъ случа, когда мн не очень больно, когда-же мн очень-больно, я молчу и тогда никому при моемъ вид и въ голову не придетъ мысль, что я въ отчаяніи. Что-же касается до адресованныхъ къ вамъ упрековъ въ излишнемъ оптимизм, то я ни за что въ мір не желала-бы, чтобы вы исправились отъ этого недостатка. Онъ вамъ замчательно къ лицу и кром того самое всское доказательство, которое у меня имется относительно вашего оптимизма, это хорошее мнніе ваше обо мн. Отсюда вы можете заключить, какъ мало желанія имю я, чтобы вы исправились…’
Вскор посл того, Софья отправилась въ Россію, чтобы провести лто отчасти въ Петербург, у своей больной сестры, отчасти въ Москв и въ ея окрестностяхъ со своей подругою и своею маленькою дочерью. Я приведу ниже нсколько писемъ, относящихся къ этому періоду времени.
Они не особенно содержательны, потому что Софья не любила писать писемъ, почему и моя корреспонденція съ нею никогда не отличалась большимъ оживленіемъ, а носила всегда отрывочный характеръ, но и въ этой краткой форм письма ея отражаютъ ея настроеніе, почему и способствуютъ въ значительной степени ея характеристик. Я была въ Швейцаріи съ своимъ братомъ и пригласила ее прохаться туда ко мн, въ отвтъ на это она прислала слдующее письмо:
‘Дорогая моя Анна-Карлотта!
Я только что получила твое милое письмо. Ты не можешь себ представить, какъ мн хотлось-бы тотчасъ пуститься въ дорогу, чтобы встртиться въ Швейцаріи съ тобою и съ твоимъ братомъ и затмъ сейчасъ-же приняться странствовать по Швейцаріи и подыматься на самыя высокія горы. У меня достаточно воображенія, чтобы представить себ, какъ намъ было бы причтомъ весело и какія счастливыя недли мы провели бы вмст. Къ несчастью, меня удерживаютъ разнаго рода причины, одна глупе и скучне другой. Прежде всего я общала остаться здсь до 1 августа. Хотя въ принцип я давно держусь правила, что человкъ господинъ своему слову, но старые предразсудки слишкомъ глубоко укоренились во мн и всегда заставляютъ меня отступать, когда наступаетъ время проводить мои теоріи на практик, такъ что вмсто того, чтобы быть господиномъ своего слова, я чаще всего оказываюсь его рабою. Но кром этого много есть еще другихъ обстоятельствъ, которыя удерживаютъ меня здсь. Твой братъ (который въ сущности отлично понимаетъ меня и очень врно судитъ обо мн, хотя ему этого не слдуетъ говорить, а то онъ слишкомъ много возмнитъ о себ) часто говорилъ, что я слишкомъ впечатлительна, что данныя обязанности и впечатлнія всегда управляютъ моими поступками. Въ Стокгольм, гд со мною обращаются какъ съ передовымъ борцомъ за женскій вопросъ, я начинаю также считать своею священнйшею обязанностью поддерживать и развивать ‘свой геній’. Но я должна смиренно признаться, что здсь {Въ деревн возл Москвы, гд она гостила у подруги, воспитывавшей ея дочь.} меня представляютъ всмъ новымъ знакомымъ не иначе, какъ подъ именемъ ‘Сониной мамы’, и ты можешь себ представить, какимъ понижающимъ образомъ это обстоятельство дйствуетъ на мое тщеславіе и сколько женскихъ добродтелей возбуждаетъ во мн, о которыхъ ты и понятія не имешь и которыя теперь поднимаются вверхъ, точно паръ. Прибавь еще къ этому жару, размягчающую мой мозгъ, и ты будешь въ состояніи представить себ, на что я стала теперь похожа. Однимъ словомъ, отъ всхъ этихъ обстоятельствъ и мелочныхъ вліяній, которыя въ настоящую минуту держатъ въ тискахъ твою бдную пріятельницу, получается результатъ достаточно сильный, чтобы удержать меня здсь до 15 августа. Единственное, на что я могу надяться, это встртиться съ вами въ Нормандіи и затмъ отправиться съ твоимъ братомъ въ Эбердинъ. Напиши мн поскоре, милая, добрая А. К., какъ ты счастлива — какъ я теб завидую, ты даже и представить себ не можешь! Пиши хоть по крайней мр. Я постараюсь употребить вс усилія, чтобы съхаться съ вами въ Нормандіи.
Какъ въ большей части ея писемъ, и въ этомъ нтъ числа. Изъ предположенныхъ плановъ путешествій ничего не вышло, и мы увидались только въ Стокгольм въ сентябр.
Почти одновременно съ этимъ она писала моему брату:
Я только что получила ваше любезное письмо и спшу на него отвтить, хотя у меня нтъ ршительно ничего интереснаго сообщить вамъ. Наша жизнь до такой степени однообразна, что я теряю способность не только заниматься, но даже думать. Мн представляется, что стоитъ этой жизни продлиться еще нкоторое время, и я обращусь въ растеніе. Странно, право, что чмъ меньше у насъ дла, тмъ меньше въ состояніи мы работать, по крайней мр такъ бываетъ со мною. Чтобы работать, мн необходимо нуженъ. какой-либо вншній стимулъ. Здсь-же я положительно ничего не длаю. Я цлые длинные дни сижу въ кресл съ вышиваніемъ въ рукахъ, безъ признака какой-либо мысли въ голов. Къ этому присоединяется еще и жара, которая за послдніе дни сдлалась удушающею. Посл холодныхъ, дождливыхъ дней, стоявшихъ у насъ вначал, наступило внезапно лто, настоящее русское лто, когда можно въ тни сварить яйцо…’
Она писала въ это время и своему другу В., описывая шутливымъ образомъ свое пребываніе въ деревн:
‘Я живу теперь у своей подруги Юліи Л., въ принадлежащемъ ей маленькомъ имніи, къ сверу отъ Москвы. Я застала свою дочь здоровою и веселою и не знаю, кто изъ насъ двухъ боле радуется свиданію,— я или она. Теперь мы уже больше не разстанемся, по крайней мр на долгое время, такъ какъ я намреваюсь увезти ее съ собою въ Стокгольмъ. Ей скоро исполнится шесть лтъ и она очень развита для своего возраста. Говорятъ вообще, что она очень похожа на меня, и я въ самомъ дл думаю, что и я была такою, какъ она, въ дтств. Моя подруга теперь въ гор: у нея умерла сестра. Поэтому въ нашемъ дом царитъ всегда мрачная тишина. Мы живемъ исключительно въ обществ старыхъ дамъ, четырехъ старыхъ двъ, и такъ какъ он вс ходятъ теперь въ глубокомъ траур, то мн кажется по временамъ, что я попала въ монастырь. Мы димъ очень много и по четыре раза въ день пьемъ чай со всевозможными добавленіями въ вид фруктовъ, печеній и разныхъ сладостей, что значительно помогаетъ намъ убивать время. Я стараюсь, впрочемъ, разнообразить его и нсколько инымъ образомъ. Такъ, напр., сегодня я убдила Юлію отправиться со мною кататься безъ кучера въ сосдній городъ, увривши ее, что я отлично умю править. Въ городъ мы пріхали благополучно, но на возвратномъ пути лошадь бросилась въ сторону, экипажъ ударился о большой стволъ дерева, мы вылетли вонъ и упали въ грязь. Бдная Юлія подвернула себ при паденіи ногу, но я, зачинщица всего, вышла невредимою изъ этого приключенія’.
Нсколько позже она пишетъ тому-же лицу: ‘Наша жизнь здсь до такой степени однообразна, что я могу васъ только поблагодарить за ваше письмо. Въ послднее время я даже никого не выворачивала изъ экипажа, и наша жизнь протекаетъ такъ-же безмятежно тихо, какъ вода возл плотины въ пруд, украшающемъ нашъ садъ. Мн кажется, что у меня прекратилась даже способность размышлять. Я цлые дни сижу съ ручною работою и ни о чемъ ршительно не думаю’.
Здсь будетъ умстно упомянуть о необыкновенной способности Софьи ничего не длать въ промежуткахъ между занятіями. Она часто увряла, что никогда не чувствовала себя такъ хорошо, какъ въ эти промежутки полнаго отдыха, когда ей казалось труднымъ даже подняться со стула и когда она ршительно ничего не длала, не признавала никакихъ умственныхъ занятій, а только читала какіе-нибудь интересные романы, вертла въ рукахъ какое-нибудь женское рукодліе, курила сигареты и пила чай. Эта способность реагировать противъ слишкомъ напряженныхъ умственныхъ занятій и безпрестаннаго умственнаго возбужденія, которое обыкновенно съ такою силою дйствовало въ ней, составляли для нея большое счастье. Быть можетъ эти постоянныя перемны въ ея характер, эти вчные переходы отъ одного настроенія къ другому объясняются ея русско-нмецкимъ происхожденіемъ.
Въ слдующую зиму элементъ чувствъ началъ вновь играть выдающуюся роль въ личной жизни Софьи. Она не находила больше ничего, что всецло наполняло-бы ее или интересовало въ жизни общества, она не была увлечена научною работою, которая поглощала-бы ее, ея лекціи доставляли ей мало удовольствія. При такихъ обстоятельствахъ она всегда предавалась самонаблюденіямъ, размышленіямъ о своей судьб, сожалніямъ, что жизнь не дала ей именно того, чего она себ всегда больше всего желала.
Она уже не говорила, что каждый человкъ въ отдльности представляетъ только половину, что въ жизни можетъ быть только одна любовь, которая должна оказать ршающее вліяніе на всю дальнйшую судьбу человка. Теперь она мечтала о такомъ союз между двумя людьми, который представлялъ-бы союзъ двухъ умовъ, взаимно поддерживавшихъ другъ друга и могущихъ приносить дйствительно зрлые плоды только при условіи совмстной работы. Совмстная работа при любовномъ союз между мужчиною и женщиною сдлалась для нея идеаломъ жизни, и она только и мечтала о томъ, какъ бы встртить человка, который могъ бы сдлаться ея вторымъ я въ этомъ именно смысл. Убжденіе, что она никогда не можетъ встртить его въ Швеціи, способствовало возникновенію у нея нелюбви къ этой стран, куда она пріхала съ такими пылкими надеждами и такими блестящими ожиданіями.
Мысль о совмстной работ возникла въ ней, благодаря особенностямъ ея характера, благодаря присущему ей стремленію къ духов
нему общенію съ кмъ-либо другимъ, благодаря страданію, которое причиняло ей умственное одиночество, выпавшее ей на долю. Она почти не въ состояніи была работать, если возл нея не было кого-нибудь, кто вращался-бы въ той-же сфер идей, что и она. Работа сама по себ, отвлеченное исканіе научной истины не доставляли ей полнаго удовлетворенія. Она хотла, чтобы ею восхищались, чтобы ее понимали, шли ей навстрчу и поощряли при каждомъ шаг, который она длала впередъ, при каждой новой мысли, возникавшей въ ея голов. Ей хотлось подарить какому-нибудь данному лицу свое умственное дтище, обогатить имъ не человчество въ отвлеченномъ смысл этого слова, а какое-нибудь опредленное лицо, которое, взамнъ этого, отдало бы ей всецло самого себя. Не смотря на свои выдающіяся математическія дарованія, Софья не въ состояніи была заниматься исключительно математическими изысканіями: для этого она была слишкомъ живою, слишкомъ страстною во всхъ своихъ мысляхъ и чувствахъ, слишкомъ близко принимала къ сердцу все, что цроисходило вокругъ.
Миттагъ-Леффлеръ часто говорилъ ей, по поводу этихъ идей, что потребность въ пониманіи со стороны другого лица составляетъ въ ней чисто женскую слабость. Истинно талантливые мужчины никогда не ощущаютъ потребности стать въ зависимыя отношенія къ другому лицу. Но она всякій разъ горячо возставала противъ этого и приводила сейчасъ же въ примръ массу мужчинъ, которые только въ любви къ женщин черпали свои лучшія вдохновенія. Большинство этихъ лицъ были, правда, поэты, среди научныхъ дятелей не такъ-то было легко найти доказательствъ этой теоріи, хотя Софья вообще не затруднялась въ пріискиваніи ихъ, когда нуждалась въ подтвержденіи высказываемыхъ ею взглядовъ. Если въ данную минуту ей не удавалось найти подходящихъ ясныхъ и неопровержимыхъ фактовъ, то она сама что-нибудь изобртала съ необыкновеннымъ искусствомъ. И нужно правду сказать, ей удавалось всегда придумать множество примровъ, доказывавшихъ, какое сильное мученіе представляетъ почти для всхъ глубокихъ натуръ чувство одиночества, и какъ ужасно тяготитъ оно, точно проклятіе, тхъ людей, которые всю жизнь мечтали, какъ о высшемъ счастьи, о сліяніи душою и сердцемъ съ другимъ лицомъ, и никогда не достигали этого счастья.
Мн особенно живо представляется весна 18S6 г. Весна была всегда тяжелымъ временемъ для Софьи: царствующее въ природ броженіе, ростъ всего существующаго, которые она сама такъ мастерски описала сначала въ Vae victis, а потомъ въ Вр Воронцовой, производили на нее всегда глубокое впечатлніе, длали ее нервною, безпокойною, нетерпливою, полною горячихъ стремленій къ другой жизни, не похожей на ту, которую ей приходилось вести. Въ особенности сильно дйствовали на ея нервы свтлыя сверныя ночи, которыя я, напротивъ того, любила. ‘Это вчное солнечное сіяніе’, говорила она, ‘какъ бы даетъ массу общаній, но ни одного изъ нихъ не выполняетъ: земля остается такою-же холодною, какъ и была, развитіе идетъ назадъ такъ-же успшно, какъ и впередъ, и лто мерещится гд-то вдали, точно миражъ, котораго никогда не удастся достигнуть’. Именно потому, что свтлыя ночи начинаются задолго до наступленія лтнихъ жаровъ, он и возмущали ее, такъ какъ давали, казалось, общанія разнаго рода радостей, которыя въ дйствительности не сдерживали.
Она не могла работать, и потому тмъ съ большимъ увлеченіемъ доказывала, что работа сама по себ и въ особенности научныя занятія сами по себ ничего не стоятъ, такъ какъ не могутъ ни доставить радости, ни вести человчество впередъ, что безумно тратить всю свою молодость на научныя занятія, что обладаніе способностями къ научнымъ занятіямъ настоящее несчастье, особенно для женщины, вынужденной вслдствіе этого войти въ сферу дятельности, которая никогда не можетъ доставить ей счастья.
Тотчасъ по окончаніи семестра она выхала изъ Стокгольма ‘по прекрасной, короткой и спокойной дорог’, ведущей изъ Мальмё въ Парижъ. Оттуда она мн написала одно только письмо, обозначивши на немъ, противъ обыкновенія, число.
Я только что получила твое письмо и страшно зла на себя, что раньше не написала теб. Охотно соглашаюсь, что я немного ревновала тебя и думала, что ты совсмъ не интересуешься мною. Я хочу непремнно, чтобы это письмо пошло съ сегодняшней почтой, и потому пишу теб только эти немногія строки, чтобы сказать, какъ вы оба, ты и твой братъ, неправы, когда упрекаете меня и говорите, будто я забываю васъ, какъ только узжаю. Я, быть можетъ, еще ни разу не чувствовала такъ живо, какъ теперь, на сколько сильна моя любовь къ вамъ обоимъ, къ теб и твоему брату. Каждый разъ, когда я доставляю себ какое-нибудь удовольствіе, я вспоминаю о васъ. Я много веселюсь здсь въ Париж, потому что вс математики самымъ предупредительнымъ образомъ относятся ко мн (fout grand cas de moi). Тмъ не мене я съ нетерпніемъ жду минуты, когда опять увижусь съ вами, потому что вы оба сдлались положительно необходимыми для меня. Я не могу выхать отсюда раньше 5-го іюля, и пріду въ Христіанію только ко времени открытія създа естествоиспытателей. Не можешь ли ты подождать меня (въ Копенгаген), чтобы затмъ хать вмст? {Мы условились было встртиться въ Норвегіи и провести вмст остатокъ лта.} Отвчай скоре. Я отнесла твою книгу {Лтняя Идиллія.} Іонасу Ли. Онъ съ большимъ дружелюбіемъ отзывается о теб. Онъ уже отдалъ мн визитъ, но не усплъ еще къ тому времени прочесть твою книгу. Онъ находитъ вообще, что у тебя гораздо больше таланта для романовъ, чмъ для драмъ. Я намрена еще разъ навстить Іонаса Ли, прежде чмъ уду.
Цлую тебя крпко. Мн очень хочется поскоре увидаться съ тобою, милая дорогая Анна-Карлотта.
Но она, какъ всегда, осталась въ Париж до послдней минуты и похала въ Христіанію только въ послдній день засданій създа естествоиспытателей. Я уже давно привыкла къ рзкимъ перемнамъ въ ея настроеніи, но на этотъ разъ контрастъ между ея теперешними взглядами на жизнь и тми, которые она высказывала въ прошломъ году и въ особенности въ послднюю весну въ Стокгольм, былъ просто поразителенъ. Она провела нсколько недль въ Париж въ обществ Поенкарре и другихъ великихъ математиковъ, и въ разговор съ ними ей впервые пришла въ голову мысль о работ, возвысившей въ такой сильной степени ея репутацію и доставившей ей высшую награду парижской академіи наукъ. И теперь, по ея мннію, не было ничего на свт выше науки, для нея только и стоило жить, все другое, личное счастье, любовь, восхищеніе природою, міръ фантазій,— все это пустяки, исканіе научной жизни составляло само по себ высшую и самую прекрасную цль жизни, а обмнъ мыслей съ людьми равными себ въ умственномъ отношеніи, преслдующими одинаковыя цли, — высшее изъ всхъ наслажденій.
Радость творчества вновь овладла ею, начался опять блестящій періодъ въ ея жизни, когда она отличалась особенною красотою и остроуміемъ и блистала жизненною радостью.
Она прибыла въ Христіанію ночью посл трехъ дней морского путешествія изъ Гавра. Во время перезда она сильно страдала отъ морской болзни, которая, не переставая, мучила ее. Но когда она была въ хорошемъ расположеніи духа, усталости для нея не существовало и посл немногихъ часовъ сна она на другое же утро приняла участіе въ загородной поздк и въ празднеств, которое длилось далеко за полночь. Много тостовъ было произнесено въ этотъ день въ честь ея и вс самыя выдающіяся лица толпились вокругъ нея и она, какъ всегда въ этихъ случаяхъ, была такъ любезна, привтлива, скромна и безпритязательна, что очень понравилась всмъ. Затмъ мы отправились съ нею путешествовать на нсколько дней, прохали черезъ Шелемаркенъ и постили высшую народную школу, которою Софья сильно заинтересовалась и къ которой отнеслась съ самою горячею симпатіею. Это посщеніе дало первый толчокъ для статьи о высшихъ народныхъ школахъ въ Скандинавіи, которую она затмъ написала для одного русскаго журнала {См. ‘Сверный Встникъ’, 1890 г. No 11.}.
Изъ Сильяна мы отправились пшкомъ на горы. Это было первое восхожденіе на горы Софьи, она была очень смла, быстро и неутомимо взлзала на крутизны, наслаждалась красотою природы. Веселая, полная жизни и радости, она приходила въ смущеніе только тогда, когда вблизи какой-нибудь сырни показывалась корова или когда намъ приходилось переходить по куч камней, которые, выскальзывая изъ-подъ ногъ, съ грохотомъ скатывались внизъ. Тогда она испускала разнаго рода дтскіе крики, сильно забавлявшіе наше общество. У нея было много любви и пониманія природы въ томъ смысл, что на ея воображеніе и чувство сильно дйствовали поэзія природы, красота даннаго ландшафта или даннаго освщенія. Но такъ какъ она была чрезвычайно близорука и изъ женскаго кокетства не носила очковъ, чувствуя отвращеніе къ этому традиціонному вншнему признаку синяго чулка, то отъ нея совершенно ускользали подробности ландшафта, и она никогда не могла разобрать, какое дерево стоитъ передъ нею, какая трава растетъ у нея подъ ногами, какъ построены дома, и т. д. Если она, не смотря на это, въ нкоторыхъ своихъ работахъ, какъ, напр., въ поименованныхъ уже нами описаніяхъ весны, передала съ необыкновенною силою и яркостью колорита не только впечатлніе, производимое природою, такъ сказать, на ея душу, но и дала точное описаніе ея чисто матеріальной стороны, то это обусловливалось не столько ея личными наблюденіями, сколько ея обширными теоретическими познаніями. Она много потратила времени на изученіе естественной исторіи, много помогала мужу при перевод жизни птицъ Брема и, какъ мы уже упоминали выше, изучала совмстно съ нимъ палеонтологію и геологію и много вращалась въ обществ самыхъ выдающихся естествоиспытателей своего времени.
Но ее нельзя было назвать тонкимъ наблюдателемъ, когда вопросъ шелъ объ обыденныхъ явленіяхъ природы, потому что вс подробности природы ускользали отъ нея и у нея не было никакого точнаго и опредленнаго понятія о красот. Самый блдный, обыкновенный ландшафтъ казался ей красивымъ, когда она была въ хорошемъ расположеніи духа и, наоборотъ, она проходила совершенно равнодушно мимо самыхъ чудныхъ видовъ, относилась невнимательно къ самымъ красивымъ линіямъ и краскамъ, если была дурно настроена. То же можно сказать и относительно ея сужденій о вншности людей: у нея не было никакого точнаго понятія о чистот линій и гармоніи, о пропорціональности, о краскахъ и другихъ объективныхъ опредленіяхъ красоты. Тхъ людей, которые внушали ей симпатію или обладали нравившимися ей вншними свойствами, она называла красивыми, другихъ же некрасивыми. Блондинокъ и блондиновъ она охотно признавала красивыми, но рдко удостоивала этого названія брюнетовъ.
Въ связи съ этимъ приходится упомянуть и объ одномъ недостатк, весьма оригинальномъ у такой богато одаренной женщины, а именно о полномъ отсутствіи у нея любви къ искусству. Проживши столько лтъ въ Париж и такъ часто прізжая въ этотъ городъ, она ни разу не постила Лувра, ни картины, ни скульптурныя, ни архитектурныя произведенія не останавливали никогда на себ ея вниманія, а къ украшенію комнатъ, къ убранству ихъ, ко всякаго рода изящнымъ отраслямъ промышленности она выказывала вообще глубокое равнодушіе.
Какъ мы уже говорили выше, она очень увлекалась красотою норвежской природы и находила чрезвычайно симпатичными норвежцевъ, съ которыми намъ приходилось по дорог встрчаться. Мы намревались продолжать путешествіе въ экипаж черезъ всю Телемарку но надъ Гауклифіелль, чтобы затмъ спуститься у западнаго берега, и но дорог навстить Александра Кьелланда въ Іедерен. Но несмотря на то, что она много уже лтъ мечтала объ этомъ путешествіи по Норвегіи, что все въ этомъ путешествіи улыбалось ей и что она очень желала познакомиться съ Александромъ Кьелландомъ, въ ней совершенно неожиданно заговорилъ новый голосъ съ такою страшною силою, что она не была въ состояніи противостоять ему. И вотъ среди дороги, въ то время, какъ мы находились на одномъ изъ длинныхъ внутреннихъ озеръ, которыя глубоко вдаются въ Телемаркенъ, она внезапно ршилась вернуться обратно въ Христіанію и Швецію, чтобы въ тиши деревенской жизни предаваться своимъ занятіямъ. Она оставила меня одну и пересла на другой пароходъ, который перевезъ ее чрезъ Скіенъ въ Христіанію.
Я не могла ни отговаривать ее, ни порицать, я знала по собственному опыту, что когда духъ творчества овладваетъ нами, мы должны, во что бы то ни стало, повиноваться его призыву, все остальное, какъ-бы оно ни было дорого намъ въ другое время, отступаетъ на задній планъ, оставляетъ насъ глубоко равнодушными, кажется намъ совершенно незначительнымъ, длаешься слпымъ и глухимъ ко всему окружающему и прислушиваешься только ко внутреннему голосу, который раздается въ насъ сильне шума водопада въ горахъ или урагана на мор.
Но для меня это было, конечно, большимъ разочарованіемъ. Я, впрочемъ, похала дальше съ случайно подвернувшимся мн на дорог спутникомъ, постила Кьелланда, затмъ вернулась въ Остландетъ и приняла участіе въ празднеств, которое давалось въ Сагатунской высшей народной школ и, конечно, доставило-бы Софь не меньше удовольствія, чмъ мн, еслибы она была свободна въ своихъ дйствіяхъ.
Много разъ наблюдала я эту черту въ ней. Иногда она принимала самое живое участіе въ какомъ-нибудь интересномъ разговор во время какой-либо прогулки или на вечер, была, повидимому, совершенно увлечена окружающимъ, какъ вдругъ взоръ ея устремлялся въ одну точку, лицо длалось разсяннымъ, она замолкала, отвчала невпопадъ на задаваемые вопросы. Тогда она тотчасъ прощалась и никакія убжденія, никакія предъидущія общанія, ничто не могло заставить ее остаться: она хотла домой, чтобы тамъ зассть за работу.
