Соціальныя предсказанія.
Соціальныя предсказанія.
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
Л. Е. Оболенскій.
‘Русская Мысль’, кн.V, 1892
Социальные предсказания, Оболенский Леонид Егорович, Год: 1892
Время на прочтение: 34 минут(ы)
Теорія, выраженная графомъ Л. Толстымъ въ его знаменитомъ роман Война и миръ, встртили у насъ,— да и въ Европ,— довольно презрительный пріемъ {Исключеніе составляетъ разборъ, сдланный проф. Н. И. Каревымъ въ его талантливыхъ трудахъ по философіи исторіи.}. Какъ извстно, авторъ отрицаетъ значеніе въ историческихъ явленіяхъ отдльной личности вожака или героя, приписывая историческій процессъ стихійной сил массъ, руководимой какими-то непознаваемыми, почти мистическими вяніями. Но если откинуть эти таинственныя объясненія историческаго процесса, то въ остатк мы получимъ довольно простую и всми признанную истину, что предвидніе въ явленіяхъ соціальныхъ если не совершенно невозможно, то въ высшей степени трудно. Въ самомъ дл, на какіе собственно факты ссылается Толстой для доказательства своей теоріи? Такой-то полководецъ создалъ планъ битвы, но вслдствіе тысячи мелкихъ причинъ, предвидть которыя было невозможно, планъ совершенно разстроился, то-есть результатъ сраженія опредлился цлою массой неизвстныхъ полководцу условій, опредлить ихъ не можетъ и самъ авторъ, а такъ какъ люди склонны вообще объяснять все имъ непонятное и поразительное какими-либо таинственными силами, то и здсь подвертывается quasi-мистическое толкованіе. Въ дйствительности же въ самомъ факт, служащемъ опорой теоріи, нтъ ничего необыкновеннаго. Что такое планъ сраженія? Это ни боле, ни мене, какъ соціальное предсказаніе, предвидніе, но только сдланное въ маленькомъ масштаб, разсчитанное впередъ на весьма непродолжительное время и относительно весьма небольшой группы людей, т. е. относительно двухъ враждебныхъ армій. Если намъ не сразу бросается въ глаза та мысль, что разсчетъ всхъ моментовъ столкновенія этихъ массъ есть дло вовсе не одной военной науки, а есть задача соціальной науки, то это только потому, что кажущаяся простота задачи и ея обыденность заставляютъ насъ забывать слдующее: дв арміи, готовящіяся въ битв, представляютъ неразрывныя части соціальныхъ группъ, къ которымъ он принадлежатъ. Предвидть даже на короткій періодъ вс процессы и движенія, какія совершатся въ нихъ, это значитъ предвидть процессы и движенія въ части соціальнаго цлаго, а это есть элементарная задача соціологіи. Если бы соціологія дошла до такого развитія, что была бы въ силахъ, какъ физика, химія, астрономія, предвидть явленія хотя бы въ отдльныхъ соціальныхъ частяхъ, то этимъ самымъ была бы ршена и боле сложная задача соціальныхъ предвидній въ цлыхъ общественныхъ группахъ (обществахъ, государствахъ и т. п.). Для этого стоило бы только суммировать ршенія, найденныя относительно отдльныхъ частей. Но кому же не извстно, что соціологія не стоитъ такой высот? И это зависитъ вовсе не отъ какихъ-либо мистическихъ причинъ, а отъ особыхъ естественныхъ причинъ, которыя мы и разсмотримъ дальше. Дю-Буа-Реймонъ въ своей знаменитой рчи о границахъ науки говоритъ, что если бы мы знали вс условія, вліяющія на соціальныя явленія,— какъ мы знаемъ вс условія физическихъ явленій,— мы могли бы съ математическою точностью предсказать годъ, даже день, даже минуту, когда христіанскій крестъ будетъ воздвигнутъ снова на церкви св. Софіи въ Константинопол. Эта мечта великаго ученаго вовсе не такъ фантастична и несбыточна, какъ кажется съ перваго взгляда, и мы постараемся показать дале, что она вовсе не такъ противорчитъ ни ученію о свободной вол человка, ни субъективнымъ особенностямъ соціальныхъ явленій, какъ это можетъ казаться черезъ-чуръ крайнимъ изъ поборниковъ субъективизма въ соціологической наук.
Но вернемся еще разъ на минуту къ Л. Н. Толстому. Почему его такъ поразилъ фактъ невозможности или, по меньшей мр, трудности военнаго предвиднія? Почему ему показалось, что онъ почти открылъ этотъ фактъ, а съ нимъ вмст и новую теорію? Почему и другимъ, даже спеціалистамъ въ соціологіи и исторіи, его quasi-открытіе не только не показалось старою, всмъ извстною истиной, признаваемою каждымъ соціологомъ, но представилось какою-то соціологическою и историческою ересью? Я полагаю, что нкоторый мистицизмъ, допущенный Толстымъ, былъ лишь второстепенною причиной. Главная же причина лежала въ томъ, что военныя предвиднія считаются вообще дломъ весьма легкимъ и обычнымъ: вс привыкли къ тому, что въ военныхъ школахъ даже ученики длаютъ планы сраженій, въ форм ученическихъ задачъ, вс привыкли читать въ сотняхъ военныхъ исторій о побдахъ геніальныхъ полководцевъ, выигранныхъ благодаря геніальной предусмотрительности. Но что же такое эта ‘геніальная предусмотрительность’, какъ не маленькое пророчество относительно соціальныхъ группъ? Если выдлили военныя предвиднія изъ круга остальныхъ соціальныхъ предвидній, то это объясняется, всего вроятне, исторіей науки вообще. Беджготъ, въ своемъ извстномъ сочиненіи Естествознаніе и политики, показалъ, что масса открытій въ естественныхъ наукахъ обязана войн. Война была такимъ могучимъ стимуломъ, она такъ сильно возбуждала чувство самосохраненія человка, а съ нимъ я его волю, и его мысль, опредляемую волей, что совершенно понятно, почему величайшія открытія въ наук обусловлены этимъ страшномъ бичомъ человчества. Человчество вообще лниво, инертно, консервативно, и нужны сильные стимулы, чтобы вывести его изъ инертнаго состоянія, перевести на какой-либо новый путь его умъ и волю. Такимъ стимуломъ была война, какъ было и многое другое, что заставляло людей шевелить мозгами, изучать явленія, открывать ихъ законы и пользоваться этими законами для самосохраненія. Но то же самое, что подмтилъ Беджготъ въ естествознаніи, мы видимъ и въ соціологіи: и тутъ война вызвала первыя попытки соціальныхъ предвидній въ вид военныхъ плановъ, и эта первичная соціологія была знакома любому предводителю дикарей, хотя онъ, конечно, не подозрвалъ, что кладетъ нкоторое основаніе будущей научной соціологіи, проектированной впослдствіи О. Контомъ.
Этимъ я вовсе не хочу сказать, что военные планы могутъ и должны лечь въ основу соціологіи. Нтъ, научная соціологія будетъ идти и идетъ совсмъ инымъ путемъ. Военные планы сдлали соціологіи другую услугу: они пріучили человчество врить, хотя и въ крайне ограниченной области, что соціологическое предвидніе возможно, они научили цнить и уважать соціальныя предвиднія. Правда, человчество думало, что для этого нужна особая ‘военная’ геніальность. Но эта геніальность есть лишь способность схватить и ясно воспроизвести въ своемъ ум наибольшую сумму условій, въ какихъ находятся дв арміи, и затмъ вывести изъ этихъ условій наибольшую сумму вроятныхъ возможностей. Понятно, почему Толстой выбралъ несостоятельность именно военныхъ предвидній, такъ сказать, оселкомъ для пробы соціологической теоріи, видящей въ соціальныхъ явленіяхъ естественные законы, а, стало быть, и возможность ихъ точнаго предвиднія. Въ самомъ дл, геніальный писатель,— сознательно нл безсознательно, это все равно,— чувствовалъ, что если на этомъ, всми признанномъ, оселк окажется несостоятельнымъ человческое предвидніе движеній массъ, т.-е., говоря иначе, соціальнаго и историческаго процесса, то этимъ уже все сказано и доказано: ужь если самый геніальный человкъ не можетъ предвидть, что совершится черезъ полчаса съ массой строго-дисциплинированной, приведенной посредствомъ дисциплины почти къ психической и моральной однородности, и, притомъ, массы, отдающейся въ его полное распоряженіе,— если и при такихъ упрощенныхъ условіяхъ задачи человческое предвидніе безсильно, то что же и толковать о задачахъ боле сложнаго предвиднія, о цлыхъ обществахъ и ихъ будущности, а тмъ боле о всемъ историческомъ процесс?! Да, планъ кампаніи противъ научной соціологической теоріи составленъ нашимъ великимъ романистомъ остроумно и съ огромною смлостью: разбить теорію на такомъ обращик ея, который не только представляетъ наиболе упрощенную, повидимому, задачу (задачу съ почти однородными и слпо повинующимися массами), но еще и такую задачу, которую люди считали легко разршимою, вроятно, съ тхъ поръ, какъ на земномъ шар случилась первая война, имвшая предводителя, обдумывавшаго планъ предстоящаго сраженія. Отъ этой геніальной постановки задачи многіе, дйствительно, могла придти въ смущеніе. Между тмъ, самое первое возраженіе, которое должно быть сдлано ему, состоитъ вотъ въ чемъ: да въ самомъ ли дл та задача, которую вы взяли образцомъ и оселкомъ, есть самая простая и элементарная задача соціологіи или, говора точне, соціальнаго предвидніе? Не есть ли это иллюзія, происходящая только отъ того, что эта задача (т.-е. военный планъ), вслдствіе настоятельныхъ требованій самосохраненія, выдвинулась для человчества на первое мсто изъ ряда всхъ другихъ задачъ соціальнаго предвиднія? А разъ она выдвинулась впередъ чуть не съ самаго начала возникновенія обществъ, къ ней такъ привыкли, она стала казаться такою обыденной, что въ ея простот и способности быть ршенной никто не сомнвается. Разв тотъ фактъ, что она выступила впередъ раньше другихъ задачъ, доказываетъ, что она самая простая и элементарная? Это доказываетъ только, что она была самою настоятельною задачей въ періодъ воинственной жизни человчества,— періодъ, не закончившійся и теперь, бе окажется ли,’при ближайшёмъ ея изслдованіи, что она не только не самая легкая изъ соціологическихъ задачъ, но, быть можетъ, одна изъ самыхъ трудныхъ?
Говоря еще проще, не доказалъ ли Толстой своимъ романомъ совсмъ не то, что хотлъ доказать, и даже противуположное тому, что хотлъ доказать? Не доказалъ ли онъ наглядно, художественно-геніально, что военные планы не есть спеціальное дло военной науки, а дло соціологіи, потому что въ этихъ планахъ должны быть приняты во вниманіе массы людей, а они — не пшки, они — характеры, индивидуумы, типы, живыя, мыслящія, по-своему хотящія существа? Не слдовало ли соціологамъ, вмсто того, чтобы сердиться на Толстаго, взять его романъ новымъ аргументомъ своихъ положеній?
Намъ могутъ возразить, что, вдь, не одна война и задачи ея предвиднія составляли настоятельную нужду людей. У человчества было не мало настоятельныхъ нуждъ и помимо войны, а, между тмъ, задачи, возникающія изъ этихъ нуждъ, никогда не выдвигались такъ впередъ, какъ задачи военнаго предвиднія. Это произошло еще потому, что по вншности, военныя задачи самыя легкія задачи: величины, относительно которыхъ приходится ршать, тутъ кажутся почти однородными, и ихъ, по большей части, только дв, т.-е. дв арміи. Зная условія мстности, зная сравнительную численность этихъ двухъ коллективныхъ единицъ, зная силу ихъ оружія, ихъ настроеніе, повидимому, нтъ ничего легче, какъ предвидть исходъ битвы: теоретически, при равенств другихъ условій, побда должна быть на сторон: во-первыхъ, массы большей, во-вторыхъ, боле дисциплинированной, въ-третьихъ, боле воодушевленной, въ-четверыхъ, лучше вооруженной, въ-пятыхъ, поставленной въ лучшія мстныя условія и т. п. Кажется, что же можетъ быть проще такой задачи? Я покажу въ слдующей глав, что эта кажущаяся простота основана на недоразумніи. Но была и другая важная причина, отодвигавшая иныя задачи соціальнаго предвиднія на задній планъ и не позволявшая имъ развиться въ такую же почти науку, какъ наука военнаго дда. Причина эта состоитъ въ томъ, что почти всякое соціальное предвидніе или стремленіе заглянуть въ будущій общественный порядокъ задвало страсти людей, пользующихся благами даннаго общественнаго строя, который они поэтому ревниво охраняли. Военныя предвиднія были одинаково важны и благодтельны для всхъ слоевъ общества, а потопу военная наука и искусство, вмст съ наукой и искусствомъ вншней политики, были тми практическими отраслями соціальной науки, которыя первыми не только выдвинулись впередъ, но и пользовались покровительствомъ государствъ, культивировались даже искусственно, причемъ на нихъ не щадили ни средствъ, ни времени, ни силъ. Но совсмъ въ иномъ положеніи были вс другія соціальныя предвиднія. Раздлимъ ихъ на три группы, по числу сторонъ общественной жизни: 1) бытовой строй обществъ, т.-е. браки или отношенія половъ, семья, отношенія родителей къ дтямъ, религія, 2) внутреннія государственныя отношенія, т.-е. отношенія другъ жъ другу кастъ, сословій, управляемыхъ и управителей, наконецъ, 3) экономическій строй: формы владнія собственностью, отношенія раба къ господину, работника къ капиталисту и т. п. Если даже многія естественно-научныя теоріи, какъ, напримръ, открытіе Галилея, теорія Дарвина и т. п., вызывали то настоящія гоненія, то цлую бурю нападокъ, изъ страха религіозныхъ потрясеній, изъ боязни, что выводы изъ этихъ теорій могутъ стать въ противорчіе съ нкоторыми положеніями господствующихъ врованій, то тмъ большія опасенія вызывали общественныя предвиднія, съ которыхъ собственно и начинается наука, сперва человкъ стремится знать только затмъ, чтобы предвидть опасность или грозящую бду и предупреждать ее, или затмъ, чтобы, предвидя благодтельное явленіе, воспользоваться имъ. Даже въ естественныхъ наукахъ прогрессъ знанія совершался благодаря стремленію построить предвидніе, проврка и улучшеніе этого предвиднія вели къ дальнйшимъ открытіямъ и т. д. Въ позднйшихъ стадіяхъ развитія науки стимуломъ научнаго прогресса является уже и чистая любознательность. Нтъ ничего удивительнаго, что и соціологія началась съ попытокъ предвиднія, явившихся здсь въ форм идеальныхъ построеній грядущаго идеальнаго общества. Но это-то отчасти и задержало ея развитіе. Относительно естественно-научныхъ предвидній и гипотезъ скоро составилось убжденіе въ ихъ огромной польз и практической важности для всхъ безразлично: он предвщали заране грядущую опасность или открывали такіе законы, которыми человчество пользовалось для лучшей своей защиты, самосохраненія, комфорта, наслажденія и т. п. Кром того, скоро замтили, что опасенія религіозныя не подтверждаются, что, наприм., посл открытія Галилея, хотя оно теперь извстно каждому школьнику, религія не пропала, а стоитъ также прочно, какъ и прежде, что дарвинизмъ не уничтожилъ ни идеализма, ни спиритуализма и вообще ни одного изъ возвышенныхъ взглядовъ на человческую личность и т. д. Поэтому естественныя науки быстро освободились отъ названнаго контроля, вторгавшагося прежде въ ихъ святилище. Далеко не такъ, даже и до сего времени, относятся къ соціологіи и къ ея основнымъ зародышамъ, соціальнымъ предсказаніямъ и предвидніямъ. Здсь они не называются даже предвидніями, а ‘мечтаніями’, утопіями, ‘измами’ всякаго рода. А, между тмъ, и здсь давно уже доказана и польза предвидній, и ошибочность ихъ кажущейся опасности. Польза, какъ мы уже показали, сознана пока отчетливо только въ области вншней политики и военнаго предвиднія, но она поймется вполн и относительно другихъ областей, когда уяснятъ себ ихъ взаимную связь, когда поймутъ, что и военное искусство, и вншняя политика суть только отрасли общей соціологіи.
Что же касается безвредности соціологическихъ теорій и предвидній, казавшихся даже наиболе опасными, то просто поразительно, какъ люди, подъ вліяніемъ страха и предубжденія, не видятъ очевидныхъ историческихъ фактовъ. Возьмемъ сперва предвиднія, которыя мы отнесли къ групп соціально-бытовыхъ: уже почти 25 столтій существуетъ, напримръ, Республика Платона, рисующая общее человчество съ общностью женъ и съ дтьми, воспитывающимися на государственный счетъ. Почти столтіе существуютъ теоріи нкоторыхъ французскихъ коммунистовъ, рисующихъ отчасти ту же картину,— картину, повидимому, очень соблазнительную для многихъ. А, между тмъ, и семья, и бракъ не только остаются попрежнему, но нтъ даже группы людей сколько-нибудь замтной, которая бы настолько увлеклась этою соблазнительностью, что устроила бы у себя подобный бытъ. Кстати сказать, замчательно, что на религіозной почв дло обстоитъ иначе: мормоны усвоиваютъ многоженство, хлысты нкоторое подобіе общности женъ, скопцы — безбрачіе и т. д. Очевидно, что, за исключеніемъ чисто-религіозныхъ фанатиковъ, люди устраиваютъ свою жизнь вовсе не по гипотезамъ и теоріямъ,— какъ бы он ни льстили ихъ наклонностямъ,— а на основаніи цлой массы сложныхъ и прочныхъ привычекъ, унаслдованныхъ инстинктовъ, общественныхъ вліяній и т. п.
Тоже и относительно группы соціально-экономическихъ предвидній: проекты Кабэ, Фурье, Роберта Оуэна, Ж.-Ж. Руссо, Сенъ-Симона, Луи Блана, Прудона вызывали къ существованію лишь короткія и микроскопически-незамтныя попытки немногихъ лицъ, а человчество оставалось жить попрежнему, а если въ немъ и являлись перемны, даже потрясенія и перевороты, то,— какъ мы отчасти увидимъ ниже,— это соверша лось помимо всякихъ теорій и предвидній и даже чаще всего совершенно вопреки имъ. Исключеніе составляютъ и здсь религіозные фанатики, какъ, наприм., у насъ въ Россіи секта ‘общихъ’, ‘бгуновъ’ и т. д., возникавшихъ, помимо всякой науки, прямо въ народной сред, подъ вліяніемъ чтенія и толкованія книгъ священнаго писанія. Но было бы ошибкой заключить изъ этого, что къ такому результату приводитъ именно чтеніе священнаго писанія. Нтъ, вдь, священное писаніе читается всми, но на однихъ оно производитъ одно дйствіе, на другихъ — другое. Тутъ обнаруживается замчательный фактъ, который подмченъ и въ воздйствіи естественно-научныхъ теорій: одн и т же естественно-научныя теоріи служатъ для неврующихъ подтвержденіемъ ихъ неврія, а для врующихъ новыми доводами для ихъ вры. Особенно поразительно это сказалось въ работахъ знаменитаго астронома H. Paye: онъ — врующій и доказываетъ въ своемъ сочиненіи О происхожденіи міра, что открытія Галилея ближе стоитъ къ ученію господствующей церкви и единобожію, чмъ астрономическія теоріи его обвинителей, взятыя у политеистовъ, особенно у Аристотеля, и совершенно идущія въ разрзъ съ единобожіемъ. Извстно также, что Алфредъ Уоллесъ, который одновременно съ Дарвиномъ пришелъ къ теоріи образованія видовъ, является, въ то же время, горячимъ спиритомъ, мало того, множество ученыхъ спиритовъ основываютъ свое ученіе (совершенно религіозное и христіанское) на теоріи Дарвина {Конечно, въ настоящее время и для соціологіи наступило боле благопріятное положеніе, но давно ли еще у васъ переводъ разговоровъ Платона, сдланный Карповымъ въ 41—42 гг., вышелъ съ пропусками? До сихъ поръ мы не имемъ перевода Фурье, хотя его первыя сочиненія появились въ 1808 г. О Роберт Оуэн и Луи Блан у насъ были сдланы первыя обстоятельныя сообщенія только въ 60 годахъ (Добролюбовымъ и Ю. Жуковскимъ), сочиненія О. Конта не переводятся и до сихъ поръ, хотя въ настоящее время это нельзя объяснять какими-либо опасеніями, такъ какъ, наприм., Марксъ и Беллами имются въ перевод. Очевидно, относительно О. Конта и др. старыхъ писателей дйствуютъ или давнишнія, не отмненныя постановленія, или просто не находится для нихъ переводчиковъ и издателей, такъ какъ ихъ прорицанія потеряли интересъ и значеніе для обыкновенной публики. Но въ данномъ случа публика не вполн права: несмотря на странности, кажущіяся иногда безуміемъ, у этихъ старыхъ писателей есть мста, не потерявшія и донын своего соціологическаго значенія.}.
Но, помимо вншнихъ препятствій къ развитію соціологіи,— препятствій, которыя въ послднее время почти везд уже устранены, у нея есть еще особое препятствіе, какого не встрчаютъ предвиднія естественныхъ наукъ, одинаково важныя и полезныя для всхъ, а именно: каждое соціологическое предвидніе,— помимо того, что оно не возбуждаетъ такого доврія, какое имютъ естественно-научныя предвиднія,— иметъ еще то свойство, что она, за малыми исключеніями (врод знаменитой теоріи Мальтуса), служитъ, прежде всего, нкоторымъ яблокомъ раздора: для однихъ данное предвидніе общаетъ выгоду, для другихъ — наоборотъ. Поэтому, одни ждутъ его радостно, напрягаютъ вс усилія, чтобы доказать справедливость пророчества и содйствовать его скорйшему осуществленію, другіе, наоборотъ, ждутъ его съ ужасомъ, стремятся убдить себя и другихъ въ невозможности наступленія предвщаемыхъ событій или употребляютъ заране предупредительныя средства для его отклоненія.
Въ предвидніяхъ естественныхъ наукъ личность человка, его желаніе или нежеланіе встрчается съ точно опредленными и неизмнными законами природы, и для ршенія задачи, какъ теоретической, такъ я практической, нужно знать только одну сторону, т.-е. природу и ея законы. Наоборотъ, какъ мы сказали, въ соціологіи происходитъ борьба за наступленіе явленія, съ одной стороны, и за его устраненіе — съ другой.
Каждая группа борется уже не съ мертвою природой, законы которой опредленны и неизмнны, а съ такою же живою, мыслящею и творящею группой, какъ она сама, и явленіе,— какъ бы точно оно ни было предсказано на основаніи предъидущихъ условій,— способно не наступить, потому что можетъ возникнуть новое условіе, т.-е. борьба живыхъ силъ за ожидаемое явленіе (примры будутъ ниже).
Правда, при боле точномъ знаніи всхъ, даже психологическихъ, условій, можно бы предвидть и эту борьбу, а при точномъ знаніи борящихся силъ (включая также и психологическую сторону этихъ силъ), можно предвидть и самый исходъ борьбы. Но этотъ пунктъ почти всегда забывался соціологами-предвщателями. Эту ошибку мы укажемъ сейчасъ, при разбор нсколькихъ наиболе выдающихся, современныхъ намъ предсказаній, исходившихъ отъ лучшихъ ученыхъ и мыслителей нашей эпоха, попытаемся указать, по возможности, также и другіе недостатки прежнихъ предсказаній.
Наконецъ, изъ того же разбора намъ выяснится, что субъективность общественныхъ явленій и даже допущеніе пресловутой свободы воли насколько не мшаютъ предвиднію событій. Это можно заключить и а priori, изъ самаго опредленія ‘свободной’ воли. Высочайшая свобода води состоитъ, конечно, въ томъ, что человкъ отршается отъ своихъ чувственныхъ мотивовъ и руководствуется сознаніемъ ‘долга’, идея разума и т. п. Но это самое уже показываетъ, что свобода воли, даже въ самомъ крайнемъ ея пониманіи, не только не исключаетъ законности поступковъ, но еще усиливаетъ эту законность. Мысль эта высказана еще Кетле. Въ самомъ дл, свободная водя не есть воля безъ мотивовъ, а только воля съ высшими, моральными и разумными мотивами. Дйствія безъ мотивовъ, наоборотъ, мы знаемъ только въ автоматическихъ рефлексахъ низшихъ нервныхъ центровъ и мозга. И такъ, трудность соціальныхъ предсказаній состоитъ не въ этой свободной вол (которая, по-нашему, есть лишь идеалъ), а въ томъ, что общество содержитъ въ себ цлые ряды, наслоенія людей съ самыми различными степенями волевой свободы, т.-е. разумно-нравственнаго сознанія долга и осуществленія его въ жизни. Въ одномъ и томъ же обществ вы встрчаете почти спинно мозговой типъ, т.-е. типъ людей, у которыхъ разумъ, мораль, сознаніе долга и высшія общественныя эмоціи почти отсутствуютъ, эти люди живутъ почти исключительно рефлексами низшихъ центровъ мозга, уподобляясь въ этомъ динарамъ и дтямъ. А рядомъ съ ними есть типы высочайшаго морально-интеллектуальнаго развитія. Между тмъ и другимъ типомъ, т.-е. между двумя крайностями морально-интеллектуальной лстницы, помщаются промежуточные типы всевозможныхъ степеней и градацій. Вотъ это-то разнообразіе типовъ а составляетъ наибольшую трудность для соціальнаго предвиднія: каждый типъ несомннно дйствуетъ съ извстной закономрностью, но закономрность одного типа не есть закономрность другаго: типъ развитаго разума дйствуетъ по законамъ разума, типъ же рефлекторный дйствуетъ по законамъ рефлекса. Ясно уже а priori, что для предвиднія дйствій общества, состоящаго изъ различныхъ типовъ, было бы необходимо вести сперва разсчетъ относительно каждаго изъ нихъ, т.-е. ршить, какъ будетъ поступать каждый типъ въ отдльности и что произойдетъ отъ ихъ взаимнодйствія или противодйствія. А для этого нужно изучить хотя бы преобладающіе соціальные типы и опредлить по возможности ихъ взаимное численное соотношеніе. Это намъ еще придется разсматривать дальше. Мысль эта не представляетъ совершенной новизны: какъ увидимъ сейчасъ, ее отчасти, хотя и не вполн сознательно, пробуетъ уже примнить Вилліамъ Грэгэмъ въ своемъ сочиненіи, вышедшемъ недавно: Socialism New and Old, въ глав: Supposed tendencies to socialism {Вилліамъ Грэгэмъ (Graham) — профессоръ юриспруденціи и политической экономіи въ Бельфаст. Книга его вошла въ серію книгъ международной научной библіотеки.}. Но Грэгэмъ беретъ не морально-интеллектуальные типы, а просто общественные классы съ ихъ предполагаемыми, особыми тенденціями. Его методъ, благодаря этому, все же стоитъ ближе къ истинному методу, чмъ у другихъ современныхъ соціологовъ, разбираемыхъ нами дале. Что касается изученія въ обществ морально-интеллектуальныхъ типовъ и построенія предвиднія на этомъ изученіи, то безсознательную попытку въ этомъ смысл длалъ старикъ Фурье, проектируя свою знаменитую ‘atraction paasione’, т.-е. устройство общества на тяготніи страсти или ихъ взаимномъ удовлетвореніи соотвтственнымъ примненіемъ ихъ энергіи. Но это былъ хотя и геніальный, а все же младенческій лепетъ науки. Истинный методъ соціальнаго предвиднія еще долженъ быть выработанъ.
Начнемъ же съ разбора нсколькихъ неудачныхъ предвидній нашихъ выдающихся современниковъ, чтобы извлечь полезный опытъ изъ ихъ ошибокъ. Матеріалъ для этого возьмемъ изъ той же книжки Грэгэма (см. главу Supposed tendencies etc).
Грэгэмъ начинаетъ съ изложенія знаменитаго пророчества Карла Маркса,— пророчества, до сихъ поръ лежащаго въ основаніи взглядовъ цлой группы теоретическихъ и практическихъ по литико-экономовъ современной Европы: наблюдая несомннный фактъ увеличивающейся концентраціи капитала все въ меньшемъ и меньшемъ числ рукъ и опредливъ совершенно правильно причину этого процесса невозможностью для мелкихъ предпринимателей бороться съ крупными, Марксъ пришелъ къ заключенію, что это явленіе составляетъ существенную черту экономической эволюціи, а потому-де можно предвидть и дальнйшую стадію этой эволюціи: капиталъ весь сосредоточится въ рукахъ немногихъ капиталистовъ-колоссовъ, которые, такимъ образомъ, станутъ лицомъ къ лицу съ милліонами эксплуатируемыхъ и лишенныхъ собственности пролетаріевъ, включая сюда и множество боле мелкихъ, обездоленныхъ капиталистовъ, выброшенныхъ процессомъ въ ряды пролетаріата. ‘Когда постоянно уменьшающееся число магнатовъ капитала приведетъ къ тому, что останутся лишь немногіе гиганты его, а масса людей, подавленныхъ бдностью, лишеніями, рабствомъ, паденіемъ и эксплуатаціей, будетъ все возростать’, и когда, въ дополненіе къ этому, ‘рабочій классъ, увеличившійся въ числ, организованный, дисциплинированный и объединенный тмъ же самымъ механизмомъ процесса капиталистическаго производства {Т.-е. крупныя капиталистическія производства, пріучая рабочихъ къ совмстному труду, организаціи я дисциплин, приводятъ ихъ къ ‘обобществленію’, т.-е. къ замн того индивидуализма, который мшалъ коллективной борьб съ капиталомъ, привычкой и умньемъ вести дло сообща.}, охватится духовъ смуты’, тогда, по словамъ Маркса, ‘ударитъ послдній часъ капиталиста ческой собственности, и экспропріаторы будутъ экспропріированы’.
Эта идея Маркса была затмъ много разъ популяризована и развивалась въ разныхъ варіаціяхъ многими представителями экономической науки и рабочаго движенія. Грэгэмъ, говоря про одного изъ нихъ, Cairnes’а, который считалъ, что процессъ состоитъ ‘въ постоянно увеличивающемся неравенств распредленія’ (богатые будутъ длаться богаче, а бдные бдне), замчаетъ, что ошибка Cairnes’а была мене извинительна, чмъ ошибка Маркса, такъ какъ Cairnes писалъ въ 1874 году, когда тенденція къ обширнымъ личнымъ накопленіямъ богатства получила, по мннію Грэгэма, ударъ и имлись уже цнныя статистическія данныя, которыя могли бы помочь ему проврить свою дедукцію. На основаніи этихъ данныхъ авторъ утверждаетъ, что на самомъ дл аргументы Cairnes’а утверждаютъ другой фактъ, лишь при поверхностномъ наблюденіи похожій на явленіе, наблюдавшееся дйствительно Карломъ Марксомъ, а именно: увеличилась не концентрація капитала въ меньшемъ числ рукъ, а произошло вотъ что: классъ, получающій прибылъ отъ производства (а иногда и жалованье за распоряженіе), получаетъ все большую долю изъ продукта, чмъ классъ, живущій рабочею платой, или, какъ выражается самъ Cairnes: ‘Фондъ рабочей платы стремится стать меньше другихъ частей, на какія длится капиталъ’. Правда, и этотъ выводъ очень важенъ, если бы онъ былъ вренъ, но изъ него, какъ увидимъ дале, возможенъ совершенно иной выходъ, чмъ тотъ, какой указывается Марксомъ. Замтимъ, кстати, что и самый выводъ отвергается однимъ изъ выдающихся статистиковъ, Giffen’омъ.
Прежде чмъ мы изложимъ т фактическія данныя, которыя покажутъ, какимъ образомъ дйствительный процессъ экономической эволюціи обошелъ и отклонилъ, по мннію Грэгэма, пророчество Карла Маркса и Cairnes’а, обратимъ вниманіе еще на одно подобное же предсказаніе. Оно намъ особенно важно потому, что наглядно докажетъ читателю, какимъ образомъ одно и то же предсказаніе можетъ приводить одинаково могучіе умы къ совершенно противуположнымъ практическимъ выводамъ, изъ этого читатель ясне всего пойметъ, какъ, въ сущности, безопасны соціальныя предсказанія, какъ практическое пользованіе ими можетъ вести одинаково и направо, и налво, подобно тому, какъ мы видли это въ пользованіи нкоторыми естественно-научными теоріями, которыя неврующимъ служили новымъ аргументомъ неврія, а врующимъ давали новыя доказательства ихъ вры.
Огюстъ Контъ, писавшій въ 1850 г., также замтилъ фактъ стремленія капитала къ концентраціи въ рукахъ отдльныхъ, немногихъ капиталистовъ, но онъ считалъ это стремленіе благодтельнымъ въ смысл совершенно противуположномъ Марксовскому: онъ полагалъ, что это стремленіе должно необходимо и благодтельно привести къ боле выраженному капитализму, вмсто соціализма, причемъ капиталисты станутъ во глав не только промышленнаго, но и политическаго управленія. Контъ считалъ это въ высшей степени благодтельныхъ.
По справедливому замчанію Грэгэма, если бы былъ справедливъ выводъ о сосредоточеніи капитала въ рукахъ немногихъ, то пророчество Маркса о дальнйшихъ послдствіяхъ было бы вроятне: ‘при концентраціи капитала въ рукахъ немногихъ, при отсутствіи средняго или промежуточнаго класса между капиталистами и рабочими, при громадной и мощной масс плохо оплачиваемыхъ и недовольныхъ работниковъ, переходъ къ соціализму, боле или мене полному, могъ бы совершиться гораздо легче и въ нкоторыхъ отношеніяхъ несомннно совершился бы, по крайней мр, экспропріація была бы гораздо легче относительно небольшаго числа лицъ, было бы почти совершенно невозможно противодйствовать ей.
Марксъ ошибся не въ этомъ вывод, а въ факт, изъ котораго онъ сдлалъ его: по словамъ Грэгэма, общество вовсе не идетъ къ большимъ и большимъ богатствамъ индивидуальныхъ капиталистовъ. Но такое стремленіе, дйствительно, существовало въ теченіе извстнаго времени посл промышленнаго переворота особенно въ Англіи, пока та обладала сравнительною монополіей на континентальныхъ и другихъ сосднихъ рынкахъ. И это стремленіе было такъ ясно, оно продолжалось такъ долго, нсколько человкъ такъ разбогатли, что Марксу вполн извинительно было его сплое обобщеніе и то отсутствіе сомннія, съ какимъ онъ его сдлалъ. Теперь это стремленіе къ концентраціи, по увренію Грэгэма, почти прекратилось въ Англіи, вслдствіе увеличившейся конаурренціи, измненія условій рынка, возникновенія компанейскихъ предпріятій и многихъ другихъ причинъ.
Во Франціи это стремленіе также существовало въ то время, когда писалъ Контъ, но, по увренію Леруа-Боле, прекратилось и здсь, причемъ процессу не мало содйствовалъ законъ равнаго раздла наслдства между дтьми.
Посмотримъ же теперь, въ силу какихъ причинъ измнилась прежняя тенденція. Для этого надо сперва разсмотрть, въ какое стремленіе она преобразилась. По словамъ того же Грэгэма, въ настоящее время существуетъ стремленіе къ наибольшему сліянію въ одну массу отдльныхъ частей капитала, принадлежащихъ многимъ капиталистамъ, малымъ, большимъ и среднимъ, это есть также своего рода сосредоточеніе напитай, но только не въ однхъ рукахъ, а лишь ради какой-либо общей цли к предпріятія, но съ сохраненіемъ права собственности на отдльныя части суммы въ рукахъ многихъ лицъ,— однимъ словомъ, это есть стремленіе и созданію компаній и къ соединенію компаній, къ преобразованію обширныхъ предпріятій въ компаніи съ большимъ капиталомъ, съ удержаніемъ за собственникомъ первоначальнаго предпріятія значительной части прибыли и, по возможности, обширнаго вліянія въ веденіи дла, если оно стоитъ въ хорошихъ условіяхъ. Если разсматривать это стремленіе еще ближе, то оно, по мннію Грэгэма, клонится къ тому, чтобы дать дловымъ способностямъ, не обладающимъ капиталомъ, возможность обогатиться, распоряжаясь такими обширными сосредоточеніями капиталовъ, или, говоря вообще, увеличить число такихъ распорядителей (directars) промышленности, которые, не обладая большими капиталами, могли бы сдлаться современенъ значительными капиталистами.
Разсмотримъ еще одинъ изъ обращиковъ подобныхъ же предсказаніе, сдланный также почти у насъ на глазахъ и также не сбывшійся.
Токвиль предсказывалъ въ 30 годахъ, что никакимъ образомъ невозможно остановить стремленіе европейскаго общества къ демократіи и равенству условій существованія. Но въ то время, какъ онъ это писалъ, наблюдая теченіе, дйствительно существовавшее въ то время, явилось уже противуположное теченіе къ новому неравенству: прежнее родовое неравенство, или аристократія рода, стадо замняться гораздо большимъ неравенствомъ, внесеннымъ промышленною аристократіей или плутократій во всей Западной Европ. Когда онъ писалъ свою замчательную книгу Демократія въ Америк, это новое стремленіе къ неравенству еще не появилось въ Америк, тамъ было еще очень большое равенство условій, было оно также и во Франціи того времени, вслдствіе обширныхъ перемнъ, внесенныхъ революціей въ землевладніе и промышленность вообще. Токвиль обобщилъ то явленіе, которое видлъ передъ собой, и, предполагая его дальнйшее развитіе въ томъ же направленіи, предсказывалъ дальнйшее и всеобщее равенство. Онъ не могъ предвидть небывалаго еще въ исторіи возникновенія денежной аристократіи, которая именно въ это время появилась въ Англіи, увеличивалась, росла и охватила быстро весь цивилизованный міръ. Вотъ это-то новое стремленіе подмтили Карлъ Марксъ, съ одной стороны, и О. Контъ — съ другой, и пришли къ выводамъ діаметрально-противуположнымъ тому, какой высказалъ Токвиль, т.-е. къ предсказанію такого сосредоточенія капитала въ немногихъ рукахъ, что, по Конту, нсколько капиталистовъ станутъ во глав промышленнаго и политическаго строя общества, а по Марксу — это приведетъ къ тому ршительному, насильственному перевороту и торжеству демократіи, о которомъ мы уже сказали. Оба, какъ мы видли, ошиблись, хотя оба опирались на очевидные факты: стремленіе къ новому неравенству наступило, особенно въ Америк, только въ 1835 году, когда Токвиль уже написалъ все сочиненіе Демократія въ Америк, стремленіе же, опрокинувшее предсказаніе Маркса, обнаружилось передъ самою его смертью.
Дале, излагая предсказанія самого Грэгима, мы упомянемъ еще нкоторыя пророчества выдающихся соціологовъ нашей эпохи, а теперь остановимся внимательне на приведенныхъ образцахъ, кажущихся намъ особенно типичными.
Что служило главными источниками ошибки Токвиля, Маркса, О. Конта? Во-первыхъ, то, что, подмтивъ извстную тенденцію въ обществахъ, которыя ихъ окружали, вс они обобщили это стремленіе, т.-е. придали ему характеръ перманентный, непреодолимый, логическій, если такъ можно выразиться. Въ самомъ дл, если каждую изъ тхъ тенденцій, которыя въ ихъ время явились преобладающими, развивать логически, какъ развивается въ умахъ людей преобладающая идея или стремленіе, то выводъ долженъ быть неизбжно тотъ самый, къ какому и пришли эти ученые.
Такимъ образомъ, основная ошибка лежитъ въ метод, примненномъ ими для предвиднія,— метод, логически развивающемъ преобладающую тенденцію данной эпохи. Сколько подобныхъ же ошибочныхъ предвидній было сдлано у насъ въ эпоху нашего духовнаго и общественнаго подъема, въ незабвенную эпоху 60-хъ годовъ! Какимъ простымъ и яснымъ казалось будущее, создаваемое логическимъ процессомъ развитія тхъ началъ и процессовъ, которые такъ ясно, такъ могущественно проявились тогда! Едва ли кто-нибудь тогда предусматривалъ возможность вмшательства совсмъ противуположныхъ теченій, крывшихся въ ндрахъ общества и накоплявшихъ тамъ свою, какъ говорятъ физики, потенціальную энергію.
Во-вторыхъ, предвидніе Токвиля не осуществилось потому, что онъ не предусмотрлъ путей, какими направится стремленіе человка къ сохраненію себ наличныхъ благъ или пріобртенію новыхъ: съ одной стороны, путемъ капиталистической эксплуатаціи труда, а съ другой — путемъ взаимной конкурренціи рабочихъ между собой,— конкурренціи, доводящей рабочую плату до возможнаго minimum’а, что создало капиталу почву для полученія въ свою пользу огромной прибавочной стоимости и создало условія для страшнаго разростанія этого гигантскаго дерева. Вс три предвиднія, хотя и противуположныя, не осуществились по недостатку предположеній о возможномъ выход, какой будетъ себ искать субъективное начало сперва въ крупныхъ капиталистахъ, затмъ въ мелкихъ и въ знающихъ дльцахъ, не обладающихъ капиталомъ: этотъ выходъ оказался въ эксплуатаціи труда, потомъ въ союз мелкихъ капиталистовъ съ крупными и съ людьми таланта и знанія.
Такимъ образомъ, подтверждается высказанная выше мысль о необходимости для точнаго предвиднія дополнить методъ слдующимъ пріемомъ: зная хотя бы въ общихъ чертахъ главныя тенденціи общественныхъ группъ или типовъ, мы должны, подобно шахматнымъ игрокамъ, продлать въ воображеніи вс ходы, какихъ субъективное начало этихъ группъ или типовъ будетъ искать для освобожденія себя изъ того или иного неудобнаго положенія.
Посмотримъ теперь предвщанія самого Грэгэма и его методъ, нсколько боле осторожный, благодаря изученію предъидущихъ ошибокъ.
Грэгэмъ изъ разбора фактовъ, которые мы изложили выше, приходить сперва къ слдующему положенію: ‘И такъ, тенденція къ сосредоточенію капитала существуетъ фактически и переворотъ можетъ явиться въ конц этого стремленія, но только онъ явится не какъ результатъ концентрація въ немногихъ рукахъ немногихъ милліонеровъ-мамонтовъ, такъ какъ теперешнее стремленіе не таково во всхъ странахъ, исключая разв Соедіненные Штаты. Но даже и здсь это стремленіе незначительно выражено или проявляется лишь въ сравнительно незначительныхъ примрахъ. Переворотъ можетъ придти какъ результатъ универсальнаго объединенія капиталовъ въ одинъ синдикатъ (universal syndicate) и монополистическаго режима, который, если монополисты станутъ черезъ-чуръ злоупотреблять своимъ положеніемъ, можетъ вынудить (государство или строго регулировать его, или же самому взять на себя извстную промышленность, злоупотребленіе которой окажется неисправимымъ. Но если этимъ путемъ наступитъ частичный переворотъ (т.-е. частичный государственный соціализмъ), то онъ дастъ современной экономической систем очень долгую отсрочку для ея существованія: во-первыхъ, потому, что процессъ монополистическаго производства будетъ вообще слабъ, и, во-вторыхъ, потому, что число капиталистовъ каждой страны будетъ не маленькое, какъ предсказывалъ Марксъ, а, наоборотъ, достигнетъ сотенъ тысячъ, а, быть можетъ, милліоновъ, которые будутъ въ состояніи противупоставить весьма могучее препятствіе государственному занятію данною промышленностью, исключая т случаи, гд такое занятіе будетъ очевидно благодтельно для очень значительнаго большинства. Огромное число лицъ, заинтересованныхъ въ судьбахъ капитала, т.-е. огромное число собственниковъ капитала, обладающихъ большими или маленькими частями его, включающее и наиболе интеллигентныхъ работниковъ, конечно, крайне затруднитъ и даже сдлаетъ совершенно невозможнымъ экспропріацію капиталовъ, предсказывавшуюся Марксомъ. Во всякомъ случа, процессъ затянется до безконечности, и только т промышленности въ состояніи будутъ сдлаться государственными, выполненіе которыхъ частными капиталами будетъ грозить потрясеніями общества’.
Читатель видитъ изъ этого отрывка, что Грэгэмъ въ начал идетъ тмъ же путемъ, какимъ шли Токвилль, Марксъ и Контъ, т.-е. онъ также беретъ исходнымъ пунктомъ господствующую тенденцію нашей эпохи: стремленіе къ союзу мелкихъ и крупныхъ капиталовъ между собою, при участіи наиболе интеллигентныхъ представителей труда. Но при этомъ онъ совершаетъ шагъ впередъ въ томъ отношеніи, что прослживаетъ затмъ, по возможности, вс ходы, какіе могутъ придти въ голову участвующимъ сторонамъ, такъ какъ дло идетъ здсь о процесс, происходящемъ не въ мертвыхъ массахъ, а въ группахъ живыхъ, мыслящихъ единицъ, постоянно задающихся новыми цлями и планами подъ давленіемъ своихъ субъективныхъ стремленій къ лучшему, къ удаленію всего непріятнаго, гнетущаго и неудобнаго,— однимъ словомъ, стремящихся отыскать выходъ изъ неудобнаго положенія. Мы уже сказали, что Грэгэмъ пытается прослдить будущія движенія массъ не по морально-интеллектуальнымъ типамъ, а лишь по группамъ интересовъ: сперва онъ беретъ капиталистовъ и ихъ синдикаты, затмъ отношенія къ нимъ правительствъ и средняго класса, наконецъ, рабочаго класса.
Все это онъ длаетъ, однако, безъ предварительной систематической выработки метода. Но лучше будемъ цитировать самого автора: ‘Если бы дйствительно,— говоритъ онъ,— каждая область производства, распредленія и транспортированія была занята синдикатами и монополіями, если бы они злоупотребляли естественною силой монополистическаго положенія, возвышая цны до крайности, и въ особенности цны на предметы первой необходимости, стремясь, въ то же время, привести заработную плату въ наименьшей величин, если бы, говоря кратко, ихъ одушевлялъ только эгоизмъ, при отсутствіи совстливости, гуманности и духа общественности, то въ такомъ случа общественная среда этого промышленнаго міра, т.-е. обширный интеллигентный средній классъ, стоящій вн промышленнаго класса, вроятно, принялъ бы сторону рабочихъ классовъ и вмст съ ними дйствовалъ бы на правительство въ смысл подавленія наиболе вредныхъ монополій и въ направленіи вмшательства въ ихъ функціи’.
Дале Грэгэмъ рисуетъ цлый рядъ возможныхъ предупредительныхъ мръ законодательнаго характера противъ вроятныхъ бдъ предполагаемаго монополизма и отсутствія конкурренціи между капиталами, вошедшими въ союзъ. Онъ оговаривается, впрочемъ, что вроятность такого всеобщаго союза весьма отдаленна и что государство можетъ заране предупреждать опасности ихъ послдствія путемъ соотвтственныхъ концессій, а въ извстныхъ случаяхъ препятствовать самому возникновенію ихъ путемъ запрещенія, опирающагося на право государства запрещать то, что ‘противно общественному благоустройству’. Но эта мра должна будетъ приниматься лишь въ необходимыхъ случаяхъ, а вообще запрещать компаніи, наприм., желзно-дорожныя, не слдуетъ, а нужно только обставить дозволеніе такими условіями, которыя давали бы наибольшую сумму выгодъ обществу и, въ то же время, предоставляли правительству возможность тотчасъ останавливать всякія ихъ злоупотребленія.
Таковы вроятные ходы правительства въ виду этой новой тенденціи къ синдикатамъ или союзамъ капиталовъ, грозящимъ монополіей.
Посмотримъ же теперь на вроятныя тенденціи самихъ синдикатовъ. ‘Синдикаты,— говоритъ Грэгэмъ,— были бы лишены не только совсти, гуманности и общественнаго духа, но даже,— что мы всего мене можемъ предположить,— они потеряли бы здравый смыслъ и благоразуміе, если бы стремились къ установленію высшихъ цнъ на предметы необходимости, находящіеся въ ихъ завдываніи, или, съ другой стороны, стремились бы довести до минимума рабочую плату, пользуясь тмъ, что рабочія руки не имютъ другаго выхода или работы, вдь, это было бы опасною политикой для нихъ самихъ, хотя несомннно у нкоторыхъ предпринимателей это проявилось бы въ значительныхъ размрахъ, такъ какъ соблазнъ чрезвычайно великъ. Однако, въ случаяхъ такихъ злоупотребленій, государство должно быть призвано къ вмшательству и либо должно энергически регулировать цны, либо взять на себя выполненіе функціи, которою злоупотребляютъ’. Это показываетъ, добавляетъ Грэгэмъ, что всеобщій переворотъ, о которомъ говорилъ Марксъ, можетъ отодвинуться въ безконечно отдаленную эпоху въ смысл естественной эволюціи и что въ ближайшемъ будущемъ можно предвидть только частичное примненіе государственнаго вмшательства (государственнаго соціализма), насколько оно можетъ требоваться временными общественными замшательствами, въ тхъ случаяхъ, гд общественныя функціи не могутъ выполняться частными предпріятіями, какъ монополистическими, такъ и конкуррентными.
Теперь остается разсмотрть т положенія или стремленія, какія могутъ, въ виду всхъ изложенныхъ условій, явиться среди третьяго элемента даннаго процесса, а именно среди самихъ рабочихъ классовъ.
‘Среди рабочихъ классовъ, — говоритъ Грэгэмъ, — существуетъ также стремленіе къ кооперативнымъ условіямъ, отъ которыхъ многіе ожидаютъ поднятія рабочихъ и примиренія вражды между капиталомъ и трудомъ путемъ ихъ взаимнаго слитія: такая тенденція дйствительно существуетъ… но она очень слаба, и особенно она слаба въ области производства. Изъ двухъ тенденцій, т.-е. изъ тенденціи со стороны труда къ коопераціи и изъ стремленія къ объединенію со стороны капиталовъ, первое стремленіе не разовьется достаточно прочно. Компаніи разовьются прочне, и если суждено придти перевороту, то онъ придетъ какъ результатъ несдержанной эволюціи этого стремленія, а не коопераціи рабочихъ. Но первое стремленіе можетъ быть, какъ мы видли, сдержано правительствомъ, а второе оживотворено имъ, государство можетъ стать банкомъ рабочаго люда, въ невстныхъ предлахъ, какъ оно было кредиторомъ ирландскихъ фермеровъ, оно можетъ давать ссуды за рыночный процентъ (3 или 3 1/2% со ста) такимъ ассоціаціямъ рабочихъ, которыя уже собрали половину (?) капитала, если он докажутъ вроятность успха своего проектируемаго предпріятія. Остается лишь добавить, что рабочіе классы, теперь, когда они обладаютъ столь значительною политическою властью, по всей вроятности, будутъ воздйствовать на нкоторую государственную поддержку процессу увеличенія числа собственниковъ капитала, особенно въ виду того, что результаты усилій, не обладающихъ такою помощью, должны быть крайне слабы и малы.
‘Какое они могутъ предпринять политическое дйствіе для улучшенія своего экономическаго положенія, сказать точно невозможно. Не похоже на то, чтобы они когда-либо соединились на требованіи максимума рабочаго дня (въ Англіи). Для этой цди они не будутъ требовать помощи государства, не будутъ они, вмст съ соціалистами, требовать ее и для установленія минимума заработной платы, который они могутъ установить сами,— если изберутъ его,— при посредств рабочихъ союзовъ. Быть можетъ, они потребуютъ націонализаціи земли, хотя для меня не ясно, что они этимъ выиграютъ (если собственники земли будутъ вознаграждены), кром созданія мелкихъ фермеровъ, дарованія земледльческимъ и другимъ рабочимъ надловъ, занимаемыхъ на короткіе сроки’.
Перечисливъ еще нсколько возможностей и еще разъ повторивъ, что точное предвидніе трудно, Грегемъ добавляетъ: ‘Въ ход всерасширяющейся эволюціи могутъ возникнуть новые и непредвиднные факторы, разрушающіе вс наши разсчеты. Эти новые факторы могутъ бытъ промышленные, соціальные, моральные, религіозные, могутъ они состоять и въ новыхъ открытіяхъ, подобныхъ открытію силы пара и электричества, способныхъ произвести переворотъ въ промышленности, новыя религіозныя и моральныя силы могутъ произвести переворотъ въ обычаяхъ и стро жизни, а косвенно и въ распредленіи богатствъ, великія физическія открытія и изобртенія,вліяющія на промышленность, и т. д. Все это мы, конечно, можемъ предусмотрть въ ход естественной, нормальной эволюціи’.
Упомянувъ пророчество Герберта Спенсера, который, опираясь на эволюціонную теорію, предвидлъ въ конц жизни безчисленныхъ поколній систему собственности и договора, очищенныхъ и дополненныхъ добровольною благотворительностью, причемъ власть государства будетъ приведена къ минимуму, Грэгэмъ не забываетъ и пророчества Джона Стюарта Милля, утверждавшаго, что кооперативное производство скоре преобразуетъ общество, ‘чмъ многіе воображаютъ вообще’, такъ какъ оно вытснитъ и замститъ капиталистическихъ предпринимателей. Это пророчество также не осуществляется до сихъ поръ я нтъ даже признаковъ, указывающихъ на его приближеніе. Отмтивъ пророчество Сенъ-Симона о лежащемъ впереди золотомъ вк и Карлейля — о необходимости появленія великаго человка, авторъ заканчиваетъ такъ: ‘Главное поученіе (какое выносится изъ разбора предъидущихъ пророчествъ) состоитъ въ торопливости и недостоврности специфическихъ пророчествъ, такъ какъ они столь же часто основаны на надеждахъ или опасеніяхъ, на симпатіяхъ или антипатіяхъ, какъ и на высшихъ познаніяхъ. Однако, въ общемъ, пророки предвщаютъ впереди хорошее, врятъ въ прогрессъ или эволюцію, они врятъ, что цивилизованное общество идетъ къ чему-то лучшему, чмъ настоящее состояніе, хотя чрезвычайно расходятся въ томъ, что же составляетъ это лучшее? Въ общемъ, я самъ раздляю эту вру. Я врю, что общество находится въ движеніи, какъ часть неизбжнаго (почему?) процесса къ чему-то лучшему въ конц, хотя многія стадіи его могутъ оказываться въ дйствительности худшими для нкоторыхъ поколній… Путь къ этому лучшему требуетъ кооперативныхъ усилій и желаній людей, особенно рабочихъ классовъ и ихъ руководителей. Общественные мыслители должны будутъ внести свтъ и руководство въ этотъ путь, а, можетъ быть, также и государственные люди, охваченные духомъ пониманія, справедливости и стремленіемъ къ общему благу. Не будетъ ни чудесъ, ни внезапныхъ общественныхъ преобразованій, которыя были бы не меньшими чудесами. Но при здравомъ смысл, самодятельности и твердости со стороны большинства, при содйствіи свта и помощи меньшинства и лучшемъ расположеніи со стороны распорядителей труда, значительный прогрессъ для цлаго народа и въ особенности для носителей труда можетъ быть достигнуть еще въ теченіе теперешняго поколнія’ и т. д.
Всего боле замчательны въ этихъ пророчествахъ автора два пункта: во-первыхъ, онъ говоритъ, что вритъ въ будущее лучшее, замтьте: онъ вритъ, я не убжденъ. Это слово ‘вра’ какъ-то странно и непривычно звучитъ въ научномъ трактат. Вру нельзя доказывать, она — плодъ чувства, желанія, потребности, плодъ тхъ самыхъ ‘симпатій и антипатій, страха и надежды’, введеніе которыхъ въ методъ соціальнаго предвиднія онъ самъ тутъ же и осудилъ, объяснивъ ими ‘торопливость и недостоврность’ прежнихъ соціальныхъ пророчествъ. Это противорчіе самому себ показываетъ, какъ мало уяснилъ себ авторъ сущность и особенность соціальныхъ явленій и обусловленную этими особенностей необходимость выработки особаго метода для соціальныхъ предвидній. Онъ говоритъ: ‘я врю въ прогрессъ’ и чувствуетъ безсознательно, что его вра законна, что побдить ее онъ въ себ не въ силахъ и, быть можетъ, только поэтому онъ ее считаетъ законной. Но почему же побдить ее онъ не можетъ? Не есть ли она заблужденіе, иллюзія? Если бы она опиралась въ немъ на общій законъ эволюціи, т.-е. была выводомъ (дедукціей) изъ эволюціи, то это была бы уже не вра, а логическое умозаключеніе. Но Грэгэмъ знатокъ въ наук и человкъ добросовстный: онъ знаетъ, очевидно, что дедукція изъ современной эволюціонной теоріи,— при ея чисто-механической постановк,— не общаетъ въ грядущемъ никакихъ благъ: законы эволюціи относятся къ прошлому, они доказываютъ, что до сихъ поръ условія существованія были таковы, что животные виды и человчество развивались и шли впередъ. Но будетъ ли то же самое въ грядущемъ, не перешли ли мы уже и теперь или не перейденъ ли когда-нибудь въ обратный процессъ регресса, объ этомъ эволюціонная теорія ничего сказать не можетъ. И такъ, Грэгэмъ съ этой точки зрнія правъ, говоря, что онъ только вритъ. Но онъ не правъ въ другомъ: если бы онъ методологически разобралъ приведенные имъ же примры соціальныхъ пророчествъ, если бы онъ занялся выработкой точныхъ методовъ соціальнаго предвиднія, опредлилъ, прежде всего, специфическія особенности самыхъ соціальныхъ явленій, ему стало бы понятно и то, почему онъ вритъ въ прогрессъ, и то, почему онъ считаетъ себя вправ говорить объ этой вр, какъ о чемъ-то имющемъ положительный всъ въ наук и въ соціальныхъ предвидніяхъ. Но если бы онъ уяснилъ себ все это, онъ уже не сталъ бы нападать и на пророчества другихъ, опирающіяся на одни только ‘симпатіи или антипатіи’, ‘страхъ или надежду’, и тутъ же убдился бы, что возможна не только вра въ будущій прогрессъ, но и безповоротное убжденіе, но для этого нужно внести соотвтствующее дополненіе въ механическую формулу прогресса, именно поправку, состоящую въ значеніи для человческаго и общественнаго прогресса субъективныхъ элементовъ чувства,— симпатій, антипатій, вры, надеждъ и опасеній, презрительно отвергнутыхъ Грегэмомъ для другихъ, но не для себя. Грэгэмъ не видитъ, что тутъ-то именно мы и стоимъ передъ самою интересною, самою трудною и важною задачей соціальнаго предвиднія,— передъ тою задачей, которая рзко отличаетъ соціальное предвидніе отъ естественно-научнаго, длая первое въ высшей степени труднымъ и проблематичнымъ, тогда какъ второе является вполн точнымъ, главнымъ образомъ, благодаря отсутствію этого элемента, т.-е. отсутствію въ самихъ факторахъ явленій природы ‘симпатій и антипатій, страха и надежды’. Разсмотримъ это.
Дло-то все въ тонъ и состоитъ, что въ соціальныхъ явленіяхъ ‘симпатіи и антипатіи, страхъ и надежды’ сами творятъ и создаютъ явленія. Пророкъ въ соціологіи, изрекшій свое пророчество только по чувству симпатіи или антипатіи, можетъ возбудить этимъ пророчествомъ вру въ себ самомъ или въ другихъ относительно возможности или неизбжности даннаго явленія, эта вра можетъ лечь въ основаніе цлаго ряда дйствій, которыя и создадутъ явленіе. Вотъ почему и самъ Грэгэмъ безсознательно ссылается на свою вру, какъ на что-то важное, не сознавая точно, въ чемъ же эта важность. Мы уже вкратц говорили объ этомъ раньше, упомянувъ, что соціальныя предсказанія почти всегда раздляютъ людей на противуположныя группы, борющіяся за наступленіе явленія. Теперь же мы разсмотримъ этотъ фактъ въ боле общей форм. Даже въ томъ случа, когда не возникаетъ двухъ враждебныхъ борющихся группъ, явленіе можетъ быть создано самимъ предвидніемъ, хотя бы это предвидніе не имло никакой опоры въ фактахъ прошлаго, а опиралось только на сіипатіи и антипатіи, т.-е. вытекло бы изъ чувствованій, желаній, потребностей людей. Въ этомъ и отличіе соціальныхъ явленій отъ естественно-научныхъ. Естественно-научныя явленія вытекаютъ только изъ предъидущей цпи строго-объективныхъ факторовъ, поэтому, зная предъидущіе факты, всегда можно предвидть точно результатъ. Въ соціальныхъ явленіяхъ, наоборотъ, предъидущіе объективные факты (наприм., намтившіяся теченія или тенденціи общества) могутъ быть отлично извстны, но если не предусмотрны соціологомъ т новыя чувства, стремленія и желанія, какія они вызовутъ въ общественныхъ группахъ, то въ результат предсказаніе является ошибочнымъ, потому что новыя чувства могутъ создать совершенно новыя явленія. Иными словами, объективные факты прошлаго здсь не прямо создаютъ послдующіе объективные факты, а имютъ промежуточную инстанцію, человческую субъективность: они сперва отразятся такъ или иначе въ этой субъективности и уже затмъ это субъективное отраженіе начинаетъ само работать въ жизни и создаетъ новые факты {Я употребляю слово ‘субъективность’, вмсто словъ ‘душа’, ‘психика’ и т. п., чтобы точне отдлить ту человческую способность (оцнивать отношеніе къ себ явленій, какъ пріятное и непріятное), которое я вижу въ основ человческаго творчества, отъ остальныхъ психическихъ процессовъ, которые служатъ только орудіями (см. мою работу: Развитіе чувствованій, Спб. 1884 г., а также изложеніе моихъ воззрній въ русскомъ перевод Исторіи философіи Ибервега-Гейнде).}. Это не значитъ, что у новыхъ фактовъ не будетъ причины, это значитъ только, что причина эта не есть просто предъидующіе факты, а предъидущіе факты, преломившіеся сперва въ субъект. И вотъ это-то преломленіе трудно предвидть, такъ какъ субъектъ капризенъ, оригя паленъ, мидивидуаленъ. Но трудно — не значить невозможно, потому что а эта оригинальность, и эта индивидуальность субъекта подлежать законамъ’ но только это законы — sui generis, субъективные законы.
Пояснимъ простымъ и нагляднымъ примромъ: передъ нами двое влюбленныхъ въ одну и ту же женщину, которая еще не любить ни того, ни другаго. Котораго она полюбитъ? Если судить по однимъ объективнымъ признакамъ, включивъ даже законы, выведенные изъ наблюденій надъ половымъ подборомъ, то побда будетъ на сторон боле сильнаго, красиваго, ловкаго, умнаго… Въ дйствительности можетъ случиться совсмъ обратное: представимъ себ, что второй влюбленный, т.-е. мене красивый, сильный и умный, обладаетъ способностью видть подъ вліяніемъ чувства (т.-е. грэгэмовскихъ симпатій, антипатій, надежды и страха) то, чего нтъ въ дйствительности, наприм., каждое слово и жестъ дамы онъ объясняетъ въ свою пользу, хотя на самомъ дл они относятся даже не къ нему, а къ его противнику. Представимъ себ, что, наоборотъ, первый влюбленный, т.-е. и боле красивый, и боле умный, обладаетъ и большею осторожностью, и меньшею самоувренностью: онъ видитъ трезво дйствительность, видитъ равнодушіе любимой женщины, и подъ вліяніемъ сильнаго чувства робетъ, теряетъ надежду, колеблется, а въ это время его противникъ, воодушевляемый иллюзіями, дйствуетъ смло, ршительно, ему удается даже заронить въ сердце ‘дамы’ искру любви, которую онъ раздуваетъ дальше съ тою же ршительностью. Вы видите, что тутъ становится фактомъ то, что вчера было иллюзіей, и, что всего замчательне, сама иллюзія создала фактъ. Поэтому, можно ли въ соціальныхъ предвидніяхъ считать что-нибудь иллюзіями, можно ли сказать, что данное пророчество не заслуживаетъ вниманія, потому что построено на одномъ чувств? ‘Никоимъ образомъ’. Въ этихъ словахъ читается смшеніе методовъ естественно-научнаго и соціологическаго предвиднія.
Но отсюда могутъ заключить, что соціологическое предвидніе всегда возможно строить на одномъ чувств. Нтъ, это не такъ. Во-первыхъ, творчество фактовъ при посредств чувства ограничено. Возьмемъ опять нашъ наглядный примръ. Второй изъ нашихъ влюбленныхъ могъ своею самоувренностью не только не вызвать любви въ своей дам, но, наоборотъ, вызвать въ ней отвращеніе и смхъ. Очевидно, чтобы явилась любовь, въ душ дамы все же должна была быть для нея какая-то благопріятная почва. Есть психическая болзнь,— ‘манія эротика’, одержимые этою болзнью воображаютъ, что ихъ любятъ высокопоставленныя дамы. Конечно, такой маніакъ отличается непобдимою, безумною смлостью, но достигаетъ не любви дамы, а заключенія въ сумасшедшій домъ. И это случается не съ одними помшанными и не съ одними влюбленными. Возьмемъ для примра увренность теперешняго нмецкаго Вильгельма въ своей непобдимой сил: онъ предложилъ всмъ нмцамъ, недовольнымъ его ‘курсомъ’, удалиться изъ Германіи. Кто-то высчиталъ, что ему придется остаться въ Германіи одному или вдвоемъ съ Капрвви, потому что вс остальные нмцы недовольны его ‘курсомъ’. Изъ этого нагляднаго примра мдно, что чувствованія и энтуазіазмъ ограничены въ своемъ творчеств тою средой, тою почвой, въ которую бросаютъ смена энтузіазма. Тутъ вполн примнима притча о сятел. Энтузіазмъ можетъ творить смена, но всходы этихъ смянъ будутъ зависть отъ почвы: знаменитыя слова Мирабо были сменами антузіазма, слова Наполеона, обращенныя къ солдатамъ въ виду пирамидъ, тоже, но они выросли и принесли плодъ потому, что попали въ соотвтствующую почву, т же слова, попавъ на другую почву, вызвали бы только смхъ, какъ любовное посланіе эротическаго маніака, посланное къ высокопоставленной дам.
И такъ, полагаться на одинъ чистый субъективизмъ въ соціальныхъ предвидніяхъ невозможно такъ же, какъ невозможно полагаться на одинъ чистый объективизмъ. И тотъ, и другой взглядъ представляютъ опасную крайность, за которую иногда дорого приходится расплачиваться. Мы уже видли, что предсказанія Токвиля, Конта, Маркса опирались на неоспоримый фактъ, существовавшій въ ихъ время, общественной тенденціи, мы знаемъ, что у насъ въ 60-хъ годахъ объективное теченіе предвщало, при своемъ логическомъ развитіи, рядъ слдствій, которыя въ дйствительности совершенно измнили свою физіономію.
Теперь обратимъ еще вниманіе на два слдующіе оттнка въ этомъ вопрос: во-первыхъ, мы везд говоримъ о соціальныхъ предвидніяхъ, какъ творцахъ новыхъ фактовъ, новой борьбй за новое явленіе, но намъ могутъ сказать, что соціальныхъ пророчествъ было не много, а борьба группъ совершается постоянно. Поэтому необходимо пояснить нашу мысль, чтобы не вышло недоразумнія: соціальныя предвиднія происходятъ не только въ ученыхъ трактатахъ и совершаются не только учеными спеціалистами, но они ежедневно, ежеминутно производятся всми нами: фабрикантъ ситцевъ строитъ соціальное пророчество, когда, принимая новый рисунокъ ситца, предполагаетъ, что онъ придется по вкусу большинства: для этого онъ опредляетъ также существующіе типы вкусовъ и взаимное числовое отношеніе ихъ другъ къ другу. Издатель книги или журнала постоянно иметъ дло съ соціальнымъ предвидніемъ, стараясь угадать впередъ потребность большинства въ извстномъ чтеніи, т.-е. и онъ долженъ разсчитывать количественное отношеніе типовъ. Мы видли, что даже влюбленные строятъ нчто врод соціальныхъ предвидній, но тутъ кругъ общества съуживается до нсколькихъ единицъ: я, она, соперникъ, иногда родители — и только.
И такъ, подъ соціальными пророчествами не слдуетъ понимать только широкія пророчества: всякое стремленіе, потребность, желаніе, чувство, обращается, при извстной его сил, въ идею, образъ, цль, достиженію которыхъ мы начинаемъ врить, а это уже есть предвидніе и пророчество. Точные методы соціальнаго предвиднія важны, стало быть, не въ одной соціологіи въ широкомъ смысл, но даже и на каждомъ шагу обыденной жизни. Не вс они создаютъ группы борющихся, но везд они влекутъ большую или меньшую борьбу каждаго крохотнаго пророка,— напримръ, влюбленнаго,— за свое крохотное предвидніе. Изъ этого слагается жизнь.
Теперь приступимъ ко второму оттнку этого явленія: субъективное начало измняетъ факты и явленія общественной жизни двумя путями: вопервыхъ, оно создаетъ новыя смена будущихъ явленій. Во-вторыхъ, разъ эти смена созданы, чувство работаетъ для ихъ осуществленія, т.-е. я этимъ хочу сказать, что необходимо раздлять творческую дятельность субъекта и его исполнительную дятельность. Энтузіазмъ, вра, симпатіи и т. п. у однихъ выражаются въ творчеств предвидній, цлей, идеаловъ, но, когда доходить дло до практическаго исполненія, энтузіазмъ можетъ покидать ихъ. Наоборотъ, есть люди, неспособные ‘выдумать пороха’, но разъ онъ выдуманъ другими, они заряжаются врой, надеждами, энергіей и, благодаря ихъ борьб, брошенное смя выростаетъ въ обширное дерево. Есть типы, соединяющіе въ себ оба элемента.
Еще одна оговорка: когда я говорилъ ране объ изученіи почвы для смянъ, создаваемыхъ стремленіями субъекта, я, конечно, имлъ въ виду и субъективную почву окружающей среды, т.-е. типы характеровъ, вкусовъ, настроеній и т. д.
Теперь два слова объ изученіи типовъ. Мы уже сказали, что Гадьтонъ намтилъ путь къ этому изученію. Его методъ можно раздлить на дв втви: дедуктивную и индуктивную. Индуктивная часть состоитъ въ собираніи статистическаго матеріала по вопросамъ, разсылаемымъ масс людей. Эти вопросы подобраны цлесообразно и могутъ варьироваться до безконечности. Ихъ классификація даетъ довольно точйыя статистическія цифры количественнаго отношенія одного типа къ другому. Для этого вовсе не нужно собирать свднія отъ цлой страны, а можно прибгнуть къ тому способу, какимъ, напримръ, физіологи опредляютъ общее число кровяныхъ шариковъ, а числовое отношеніе блыхъ кровяныхъ шариковъ къ краснымъ въ крови у человка и даже въ разныхъ областяхъ тла: для этого берется порція крови опредленной величины, изъ нея берется такая малйшая частица (тоже опредленной величины), какая можетъ быть охвачена объективомъ микроскопа, и затмъ ведется счетъ и разсчетъ приблизительно точный.
Такой же пріемъ приложимъ къ обществу: для этого достаточно изучить точно нсколько его участковъ, отличающихся наиболе другъ отъ друга по какимъ-либо специфическимъ особенностямъ, и затмъ обобщить данныя, полученныя отъ счета. Это — позднйшій способъ Гальтона.
Другой пріемъ, дедуктивный, находимъ въ соч. Гальтона Inquiries in to human faculty. Онъ относится къ изученію типа героевъ, т.-е оригинальныхъ индивидуумовъ, и стремится опредлить ихъ числовое отношеніе къ стаднымъ типамъ не путемъ статистики, а путемъ дедукціи ихъ закона, подмченнаго Гальюномъ въ Африк, при изученіи стадъ дикихъ быковъ. Онъ подмтилъ, что въ образованіи ‘оригинальныхъ’ личностей, т.-е. бредущихъ въ сторон отъ стада, имютъ значеніе два условія: величина вншней опасности (отъ дикихъ зврей въ степи). Чмъ больше опасность, тмъ меньше оригиналовъ и больше стадности. Второй же факторъ, интерферирующій съ первымъ, есть величина мстъ, удобныхъ для пастбища и особенно водопоя. Черезъ-чуръ развитая стадность гонитъ всхъ на одно пастбище и на одинъ водопой, и если то или другое недостаточно, то животныя гибнутъ отъ избытка стадности такъ же, какъ они погибли бы отъ ея недостатка, попадаясь въ зубы къ хищнымъ зврямъ. При равныхъ условіяхъ вншней опасности сохранятся т стада, у которыхъ больше оригиналовъ, если средства водопоя и корма недостаточны. И наоборотъ.
Путемъ дедукціи это легко перенести и на общество. Но описанный пріемъ скоре объясняетъ происхожденіе типовъ въ исторіи обществъ, чмъ даетъ ключъ къ точному опредленію ихъ числоваго соотношенія. И, во всякомъ случа, онъ относится только къ одному типу или, точне, къ двумъ — стадному и героическому.
Мы старались наглядно показать въ этой глав, какимъ образомъ работаетъ субъектъ при созданіи соціальныхъ явленій. Легко замтить, что онъ подчиненъ своимъ собственнымъ субъективнымъ законамъ, характеръ которыхъ видоизмняется въ различныхъ индивидуальностяхъ. Но индивидуальности, несмотря на ихъ разнообразіе, могутъ быть сведены къ нсколькимъ типамъ, этимъ способомъ облегчается ихъ изученіе и возможность соціальнаго предвиднія. Типы опредляютъ впередъ образъ дйствія, степень возможнаго будущаго энтузіазма, надеждъ и вры, при тотъ или иномъ соціальномъ явленіи, количественное отношеніе типовъ другъ къ другу можетъ послужить матеріаломъ для приблизительно-точныхъ выводовъ о продуктахъ ихъ взаимныхъ коллизій, какъ бы равнодйствующую всхъ возможныхъ субъективныхъ соціальныхъ силъ, симпатій, антипатій, надеждъ, энтузіазмовъ и т. п.
Конечно, вс эти утонченности боле важны для предсказаній, имющихъ въ виду ближайшія событія, т.-е. особенно важныхъ въ практическомъ отношеніи. Здсь неизбжна по возможности точная индукція, мы ее и получаемъ въ вышеописанномъ пріем.
Наоборотъ, для боле отдаленныхъ предвидній возможна почти только одна дедукція. Мы могли бы доказать, что даже въ естественныхъ наукахъ господствуетъ та же необходимость, но это завело бы насъ слишкомъ далеко. Возьмемъ для краткости одинъ примръ: можно ли путемъ индуктивнымъ ршить вопросъ о будущности на земл животнаго царства ил одного изъ его видовъ? Можно ли предсказать изсякнетъ онъ или разовьется дальше? Можно ли сказать, явятся среди земной фауны новые виды или нтъ? Все это возможно бы было ршить индуктивно только тогда, когда мы узнали изъ наблюденія судьбу животнаго царства на какой-либо изъ планетъ боле старой, чмъ земля. Теперь возможна лишь дедукція отъ общей эволюціи или отъ законовъ эволюціи. Но эволюція говоритъ лишь о прошедшемъ развитіи, это развитіе обусловливалось явленіями и фактами, которыхъ можетъ не быть въ грядущемъ, и нельзя сказать, не смнится ли эволюція обратнымъ процессомъ. Дедукція нуждается и здсь въ дополненіи индукціей. Для малыхъ періодовъ времени, въ соціологіи, какъ и въ естественныхъ наукахъ, была бы возможне, т.-е. достоврне, дедукція, но мы уже видли, что соціальныя явленія безпрестанно нарушаются вмшательствомъ индивидуальныхъ силъ, могущихъ опрокинуть дедукцію. И вотъ почему,— можемъ мы сказать теперь,— задача, представляемая, напримръ, исходомъ сраженія между двумя арміями, есть одна изъ сложнйшихъ задачъ. Даже задача о будущности какой-либо опредленной общественной группы, сословія, касты — легче ея. Постоянныя и сложившіяся историческія группы боле или мене опредленны, ихъ характеръ, ихъ отношенія къ другимъ сословіямъ и кастамъ — тоже. Дв арміи представляютъ, наоборотъ, пестрые лоскутья изъ разныхъ группъ, сословій, партій, съ самыми различными взглядами, убжденіями, врованіями, характерами и настроеніями. Ихъ кажущаяся вншняя однородность, созданная дисциплиной, есть только вншній миражъ, особенно въ наше время (общей воинской повинности). Но даже и въ ту эпоху, которую взялъ Толстой, какое противорчіе въ типахъ если не простыхъ солдатъ, то ихъ ближайшихъ руководителей: сравните Андрея Болконскаго, Николая Ростова, Курагина и т. д.
Такимъ обрасомъ, кажущаяся теоретически простота задачи обращается въ сложность почти безконечную. Эта сложность усиливается еще тмъ, что чмъ большій періодъ времени занимаютъ общественныя явленія и чмъ большую группу общества они охватываютъ, тмъ больше въ нихъ сглаживается элементъ вліянія личности {Причины этого особенно ясны при изученія такъ называемыхъ статистическихъ законовъ и выводовъ. Но это настолько извстно, что распространяться было бы излишнимъ.}. Наоборотъ, чмъ о меньшей групп вы думаете и чмъ время, подлежащее изслдованію, короче, тмъ ярче выступаетъ элементъ личной иниціативы, значеніе героя, значеніе мгновенно вспыхнувшаго вдохновенія, энтузіазма или обратнаго настроенія — паденія духа, трусости, неврія въ свои силы и т. под. Какъ бы точно ни опредлили передъ битвой вс условія, упомянутыя нами выше, включая сюда и настроеніе двухъ армій, но одинъ порывъ энтузіазма можетъ разрушить ваши разсчеты воодушевивъ армію, падавшую духомъ, и, наоборотъ, одинъ трусъ можетъ навести панику на армію, горвшую воодушевленіемъ.
Какое же знаніе помогло бы намъ особенно предвидть результатъ даннаго сраженія (конечно, при знаніи остальныхъ условій, перечисленныхъ нами ране, т.-е. численности войскъ, вооруженія, настроенія, дисциплинированія, условій мстности и т. д.)? Мы могли бы всего боле приблизиться къ истин, узнавъ, какъ уже замчено ране, т интеллектуально-нравственные типы, которые входятъ въ составъ обихъ армій, при этомъ ршеніе было бы тмъ точне, чмъ боле намъ было бы извстно количественное отношеніе этихъ типовъ. Но, вдь/тутъ мы переходимъ именно въ область изслдованія субъективныхъ продуктовъ, здсь уже мы имемъ дло съ живымъ творчествомъ личностей разныхъ типовъ, мы уже идемъ путемъ индуктивнаго пріема, путемъ точнаго изученія законовъ субъективныхъ явленій. Предвидніе становится возможнымъ и близкимъ къ научной точности. Экономическая борьба отдльныхъ группъ, повидимому, отличается отъ войны: здсь нтъ смертоностныхъ орудій, личная храбрость или трусость, энтузіазмъ и порывъ здсь, повидимому, не имютъ такого значенія. Но это не врно: въ моемъ разбор романа Э. Золя Деньги (Новости, январь, No 21) я старался показать, что и въ экономической борьб имются свои Наполеоны, энтузіасты, трусы, что и тутъ побды и пораженія зависятъ часто отъ тхъ же самыхъ субъективныхъ факторовъ, какъ и на войн, т.-е. воодушевленія или, наоборотъ, паники, и т. д. Противуположное утвержденіе было бы врно только при такомъ общественномъ стро, гд личная иниціатива въ промышленности равна нулю и гд вс индивидуальныя стремленія урегулированы заране. Очевидно, и здсь знаніе интеллектуально-моральныхъ типовъ весьма важно для предвиднія. Мы уже и показали, что геніи промышленности, также какъ и военные геніи, обладаютъ прозорливостью къ общественнымъ вкусамъ, настроеніямъ, страстямъ, а все это связано съ существующими въ обществ интеллектуально-моральными типами и ихъ взаимнымъ соотношеніемъ. Что такое предвидніе спроса на тотъ или иной товаръ, что такое угадываніе вкуса толпы къ такому-то рисунку матеріи, мебели и т. п., какъ не тонкая наблюдательность, подмтившая предсказавшая впередъ преобладающій типъ, надленный даннымъ вкусомъ, даннымъ настроеніемъ? Это — мелочи, и такое предвидніе узко-меркантильно. Но предвидніе и въ боле широкихъ размрахъ, имющее характеръ научныхъ соціологическихъ предсказаній, не удавалось почти главнымъ образомъ отъ недостаточности знанія этого фактора.
Въ заключеніе мы общали сказать два слова о значеніи дедукцій въ обширныхъ соціальныхъ предвидніяхъ. Ихъ роль двойная: он даютъ, во-первыхъ, вру въ общій прогрессъ, т.-е. въ общее движеніе къ лучшему, но это не дедукціи изъ эволюціонной естественно-научной теоріи. Вдь, эволюція естественно-научная слагалась не сама собою, а опредлялась суммой условій. Сколько времени продолжатся условія для прогресса и не наступитъ ли условій для регресса, это вопросъ неразршимый ни индуктивно, ни дедуктивно на почв обычной эволюціонной теоріи, т.-е. построенной механически на борьб за существованіе и подбор. Но, какъ мы уже предупредили, поправку къ этому печальному выводу даетъ введеніе въ эволюцію человчества субъективнаго начала, которое само стремится къ лучшему для себя и, какъ мы показали, само себ ставить цли предвиднія и достигаетъ ихъ, благодаря сил чувства, энергіи, сил надеждъ и вры. Трудно себ представить, чтобы это начало, завоевывающее себ путемъ знанія все большую и большую силу и власть надъ природой, позволило бы когда-нибудь побдить себя природ. Читателямъ это будетъ теперь понятно изъ всего предъидущаго изложенія. Вдь, законы природы неизмнны, возможно самое точное предвидніе всякой опасности, а, стало быть, возможно предупрежденіе ея, уклоненіе отъ нея, какія бы перемны не произошли, благодаря неорганической эволюціи, на земномъ шар и даже въ солнечной систем. Наука о природ идетъ такими могучими шагами, что можно не бояться за будущее даже и тогда, когда, по предсказанію астрономовъ, наша земля будетъ вчно обращена къ солнцу одною стороной или когда наше солнце станетъ значительно холодне и темне. По всей вроятности, къ тому времени наук станутъ извстны и такія тайны природы, которыя никогда не допустятъ до осуществленія Байроновской тьмы. Другая опасность, отъ перенаселенія земли, предусматривавшаяся Мальтусомъ, поразительно разбита на-дняхъ изъ могучихъ орудій біологической науки, въ лиц Альфреда Уоллеса.
Вторая роль, какую играетъ дедукція въ соціальныхъ предвидніяхъ, состоитъ въ томъ, что она намчаетъ пункты, которые затмъ провряются индукціей. Въ этомъ смысл дедукціи принадлежитъ благотворная роль: пока индукція въ соціологіи еще слаба и ничтожна, дедукція, помогая созданію лучшихъ цлей и идеаловъ и поддерживая вру въ нихъ, вела человчество впередъ. Въ этомъ отношеніи заслуги ея неоцнимы.
Будущность, конечно, принадлежитъ ея союзу съ индукціей.
Нужно ли резюмировать? Нужно ли напоминать еще разъ несостоятельность теоріи, утверждающей невозможность предвиднія соціальныхъ явленій? Нужно ли напоминать, что даже самыя крайнія теоріи о свобод воли не могутъ пошатнуть возможности предвиднія? Нужно ли повторять вновь, что пессимистическое ожиданіе печальнаго исхода для человчества, которое будто бы должно погибнуть въ міровомъ процесс, вроятно лишь съ точки зрнія механической эволюціи и боле чмъ сомнительно при внесеніи субъективной поправки? А эта новая дедукція снова исполняетъ свою великую прежнюю функцію: она поселяетъ надежду и вру, что наша работа для прогресса и грядущаго счастья человчества не погибнетъ никогда, потому что никогда не погибнетъ человчество.
А сколько рукъ опускалось въ безсиліи и безнадежности отъ неувренности въ этомъ отдаленномъ грядущемъ!
Нужно ли говорить, что если мы считаемъ вполн вроятной даже побду надъ такими явленіями природы, которыя, въ сущности, непреодолимы, то, несомннно, торжество высочайшихъ идеаловъ этой субъективности, добра, правды, любви, свободы и равенства, обезпечено человчеству почти съ абсолютною достоврностью, разъ мы убждены въ творческой сил этихъ идеаловъ, или, точне, предвидній?