СОЦИАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
СОЦИАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Социальное содержание социалистической революции, Юровский Леонид Наумович, Год: 1918
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Юровский Л. Н. Впечатления. Статьи 1916-1918 годов
Сост., предисл. и коммент. А.Ю. Мельникова.
М., 2010.
Настоящая революция официально признана социалистической и даже Государство Российское объявляется социалистическим в волеизъявлениях народных комиссаров и в размышлениях новых казённых публицистов и историографов. Социализм не является в этом смысле чем-то желаемым или требуемым, он есть программа, осуществляемая и до некоторой степени осуществлённая. Нас не может не интересовать вопрос о тех действительных социальных вопросах, которые происходят в новой республике временного состава и в период этой ‘истинно русской’ социалистической прививки.
Взгляд на современную экономическую жизнь обнаруживает эти социальные процессы и позволяет выяснить то, что можно назвать социальным содержанием нашей социалистической революции. Это содержание заключается в нарождении новой буржуазии. Историки найдут здесь некоторую новую аналогию между явлениями Великой французской революции и событиями нашего трагического развала. Но нас интересуют не аналогии, а обстоятельства русской жизни, взятые сами по себе, — обстоятельства, в высшей степени важные для нашего государственного и хозяйственного будущего.
Стихийные процессы могущественней всех усилий людей, располагающих даже сравнительно прочной властью. В то время как ‘советы’ и ‘комитеты’ занимаются насаждением ‘социализма’, жизнь неуклонно творит своё. И со временем, оглядываясь на события нынешних дней, мы увидим, что наряду с мыльными пузырями в эти дни созидалось и нечто очень устойчивое и очень прочное: мелкая буржуазия. Её очень легко заметить. Она держится уверенно и независимо. Рука реквизирующей, обыскивающей, конфискующей и социализирующей власти ей совершенно не страшна. Эту вновь нарождающуюся буржуазию можно встретить везде. В городе на рынке, на железнодорожных станциях и особенно в деревне. Теми или другими, иногда очень простыми, иногда очень сложными и неуловимыми путями ей досталось богатое наследие прижатой к стене крупной и средней буржуазии и ‘социализированного’ в тылу и на фронте государственного достояния.
Наше время характеризуется огромным перераспределением богатств. Совершенно независимо от того, что будет дальше и как закончится нынешний ‘опыт’, оно не останется без последствий, ибо полного восстановления никогда не бывает. Значительная часть того, что подверглось перераспределению, сохранится в новых руках. И с этой точки зрения — допуская, что будущее внесёт ещё значительные поправки — весьма любопытно установить, что составляет тот фонд, который распределила революция, и кто участвовал в распределении?
Фонд составляла прежде всего помещичья земля. Затем его составляют дома, фабрики, заводы, пароходы и т.п. Далее в него вошло очень большое имущество армии и отчасти, кажется, даже и флота. Наконец, в нём есть ещё один, четвёртый элемент, очень существенный, который мы пока оставим без наименования. В этом фонде имеются более или менее постоянные части.
Дома, фабрики, заводы, пароходы, ‘пришли’ и ‘уйдут’, в общем и целом ‘реформа’ — поскольку она их коснулась, но не разрушила, не сожгла, не уничтожила физически — никого особенно не разорит и не обогатит. Таково уж социальное свойство вещей. Они тем прочнее присваиваются, чем менее они физически прочны, и наоборот. С этой точки зрения земля также должна была бы составить лишь временную принадлежность фонда. Но земельная реформа в каком-нибудь виде неизбежна, и поэтому земля на особом счету. Армейское имущество вошло в состав распределительного фонда безвозвратно. А о четвёртом элементе речь будет впереди.
Всё это досталось огромной массе, имя которой легион. Но доставшееся отнюдь не распределилось равномерно. Все наблюдатели деревни констатируют, что помещичье добро досталось более ‘крепким’ крестьянам и, по-видимому, земля, если не сейчас, то в недалёком будущем тоже обнаружит тяготение к ним. Армейское имущество некоторых обогатило чрезвычайно, других не коснулось совсем. Поговорка гласит, что ‘деньги идут к деньгам’. Так было, вероятно, и на этот раз: одни и те же руки успевали тянуться в разные стороны. И особенно они тянулись в ту сторону, о которой мы только упомянули, не называя её.
Революция вслед за войной приняла перераспределение богатств между городом и деревней. Городской социализм не создал новых ценностей. Напротив, он уничтожил старые богатства. Городская жизнь замирает. Безработица растёт. Повышенная зарплата редко остаётся в руках городского населения. Разумеется, и здесь происходит некоторое накопление, но оно невелико, оно выдвинет со временем из рабочей среды нескольких мелких капиталистов, не изменив общего облика рабочего класса: ибо возросли потребности и, главное, растёт дороговизна.
Повышенные заработки, огромные государственные расходы, суммы, так или иначе взятые у имущих классов населения, — всё это не застревает в городах, а идёт сплошным потоком в деревню, в руки тех, у кого есть хлеб, мясо, яйцо, птица, молоко, т.е. преимущественно в руки более зажиточных крестьян, и здесь остаётся. Иногда крестьянин получает не всю вырученную в городе сумму: если мешочник торгует не собственным хлебом. Но весьма часто тысячи, вырученные в больших городах за муку, поступают целиком в крестьянские сундуки.
В наше смутное время ничего в точности не учтёшь и не определишь. Но целый ряд признаков говорит о том, что в России в указанном направлении совершается очень значительный кризис, который переживёт революцию и много определит в нашей жизни после неё. В этой заметке хотелось бы только подчеркнуть в той же связи лишь ещё одно обстоятельство. Чтобы не произошло с помещичьей землёй, но та земля, которая была куплена через посредство Крестьянского банка, достанется теперь заёмщикам почти даром: не вследствие социализации, а вследствие обесценения бумажного рубля и вместе с тем обесценения в 4-5, может быть, со временем в 6-7-8 раз самого ипотечного долга. А эта земля составляет теперь многомиллиардную ценность.
Чем более социализируется государство, чем более страдают города, тем успешнее развивается эта новая, мелкая, но преимущественно деревенская буржуазия. В том, что она крепнет, нет беды. Напротив, может быть, со временем она явится в деревне носительницей технического прогресса и культуры. Но весь рассматриваемый социальный процесс в целом представляет огромную опасность и, может быть, готовит непоправимую беду. Деревня в связи с революцией поглощает город. Наш город, молодой, слабый, чахлый носитель европейской культуры, не выдерживает ударов современных катастроф и погибает вместе с городской промышленностью, городским промышленным пролетариатом, который начинает уже уходить в деревню, городской интеллигенцией, против которой в первую очередь направлен современный фазис революции, и городской культурой. Это — большая тема, к которой необходимо будет ещё вернуться.
‘Свобода России’, 25 (12) апреля 1918, No 12, с. 1.
‘Газета ‘Свобода России’ — 22 марта 1918 года трибунал печати приговорил ‘Русские Ведомости’ к закрытию. Вот что в этой связи в язвительной заметке ‘Свобода печати’ писал выходивший в Москве еженедельник ‘Накануне’:
21 марта 1918 г. ‘Известия Московского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов’ писали:
‘Всякую критику приемлем — дружескую, суровую, резко враждебную… Признаем, что только в атмосфере критики, в условиях свободного обсуждения, может осуществлять свои замыслы диктатура пролетариата’.
В тот же день ‘навсегда’, без права выйти под другим названием, закрыто ‘Новое Слово’, и закрыта до суда ‘Власть народа’. А на следующий день по приговору трибунала печати закрыты ‘навсегда’ ‘Русские Ведомости’, ‘Утро России’ и газета ‘Мысль’, причём выступивший в роли обвинителя бывший главковерх Н.В. Крыленко развил следующие соображения (по отчёту ‘Раннего Утра’):
‘Здесь творятся новые формы революционного права и этических норм, так далёкие от форм буржуазного толка. И для революционных трибуналов не требуется разбираться, почему да как произошло это. Два момента важны для них: имеется ли враг советской власти и имеется ли причинённый им вред’. — ‘Накануне. Еженедельник политики, литературы и общественной жизни’, 14 (1) апреля 1918 года, No 2, с. 7.
Последний номер газеты ‘Русские Ведомости’ вышел 27 марта (14 марта) 1918 года, No 46. Но газета продолжила выходить под другим названием — ‘Свобода России’. Первый номер ‘Свободы России’ вышел 11 апреля (29 марта) 1918 года. Если следовать подшивке газеты, хранящейся в ИНИОН РАН, то последний номер увидел свет 6 июля 1918 года, No 65. После этого газета, ведущая своё начало с 1863 года, была окончательно закрыта большевиками. Вот интересное описание мартовско-июльских 1918 года событий редактором ‘Русских Ведомостей’ В.А. Розенбергом:
‘После запрета ‘Русских Ведомостей’ у товарищества, издававшего их, возникла мысль использовать оставшийся без дела редакционный и технический аппараты для какой-либо другой полезной работы. Между прочим, решили попытаться, нельзя ли издавать вечернюю газету. А надо сказать, что по сложившимся издавна в Москве и Петербурге порядкам государственной и общественной жизни (кажется, мало поколебавшимся и в настоящее время) вечерние газеты у нас плохо прививались. Они все оказывались малосодержательными даже в информационном отношении. Рассчитывали они только на городского читателя, не помышляя об иногородних, и за неимением других ресурсов били на сенсацию или даже превращались в своего рода расширенные театральные афиши. Создать серьёзную вечернюю газету, особенно в условиях того времени, было очень трудно. Но в крайности — отчего не попробовать.
К удивлению, однако, рекогносцировка в советских кругах дала совершенно неожиданные результаты. ‘Почему они хотят издавать вечернюю газету?’ — спрашивали там. — ‘Но, ведь, ‘Русские Ведомости’ запрещены навсегда’. — ‘Так что же? Другие издают после запрещения новые газеты. Ничего не мешает и им сделать то же’.
Тогда решено было начать издание новой газеты — ‘Ведомостей’. ‘Нет, — сказали власти, — это название неудобно. Надо уважать судебный приговор’. ‘Ведомости’ были переименованы редакцией в ‘Свободу России’, и В.Я. Брюсову, бывшему в то время главой управления печати, был отдан приказ выдать надлежащее свидетельство.
Газета появилась. Издателем-редактором числилось, правда, постороннее редакции лицо, но весь внешний облик газеты, кроме заголовка, и, главное, всё её содержание не оставляли никакого сомнения, что это те же ‘Русские Ведомости’, отпечатанные теми же хорошо известными каждому москвичу шрифтами в той же типографии издательства ‘Русские Ведомости’ (Б. Чернышевский, 7). Мальчишки-разносчики, заручившись кипами свежих экземпляров первого номера ‘новой’ газеты, кричали на всех перекрёстках московских улиц: ‘Русские Ведомости!’, ‘Русские Ведомости!’… И редакция газеты не имела ни охоты, ни — быть может — даже способности вводить кого-либо в обман маскарадом. Кто приходил в редакцию, встречал на том же месте тех же людей, делающих то же дело. Ни от кого ни на одну минуту не было тайной, что возобновились именно ‘Русские Ведомости’. И даже лейб-орган советской власти, московские ‘Известия’, на другой же день по выходу первого номера ‘Свободы России’, в ближайшем своём номере, возобновил полемику с… ‘Русскими Ведомостями’. Заметка ‘Известий’ так и начиналась: ‘Русские Ведомости’ (‘Свобода России’) пишут и т.д.
Но это была только отсрочка. Прошло два-три месяца, и 6-го июля н.с. в день убийства германского посла гр. Мирбаха, в поздний час пришло извещение, что газета приостановлена впредь до нового распоряжения. Одновременно были остановлены все московские газеты, кроме коммунистических и социал-демократических. Редакциям было объявлено, что право на дальнейший выход получат только те издания, которым будет дано, так сказать, вторичное разрешение (особая нелегальная отметка на типографском свидетельстве, установленная для газет и журналов по апрельскому закону). ‘Русским Ведомостям’, как и большинству московских газет, разрешили возобновить выпуск номеров. Но это разрешение действовало всего несколько часов. В ночь на 15-28 июля, когда должен был выйти первый по возобновлению номер газеты, в редакцию явился советский военный чин в сопровождении отряда красногвардейцев и объявил новый приказ о приостановке. На утро в ‘Известиях’ появилось пространное сообщение о том, что все московские ‘буржуазные газеты’, т.е. фактически опять-таки все московские газеты, кроме коммунистических и социал-демократических (час последних пробил позднее), приостанавливаются ‘впредь до полного утверждения советской власти’ в России’. — Владимир Розенберг, Из истории русской печати. Организация общественного мнения в России и независимая беспартийная газета ‘Русские Ведомости’ (1863-1918 гг.), Прага, 1924, с. 167-170.
В первый раз выпуск газеты был приостановлен ими на две недели сразу после октябрьского переворота, с 26 октября по 7 ноября 1917 года ‘Русские Ведомости’ не выходили. Вот как описывались в газете остановка и возобновление выхода: ‘Мы возобновляем свою публицистическую деятельность после двухнедельного насильственного перерыва… Две недели — две недели кровавого большевистского террора — ‘Русские Ведомости’ должны были молчать: в помещении редакции и типографии газеты вторглись солдаты, прервали ночную работу над очередным номером, разбросали рукописи и корректуры, выгнали сотрудников газеты и тружеников типографии, окружили дом и двор штыками и расположились военным лагерем там, где в течение десятков лет помощью пера и печатного станка велась неустанная борьба за свободу с её угнетателями. И всё это во имя свободы и блага народного!.. А когда миновали эти две недели, когда даже пославшими этих солдат решено было, что ‘Русские Ведомости’ могут возобновить свою полувековую работу, тогда… через два-три часа после ухода одного отряда солдат явился в редакцию новый вооружённый отряд, чтобы произвести обыск во всех её шкафах и столах и выяснить, не скрывается ли оружие под жилетами и в карманах редакторов и сотрудников газеты!..’ -Да здравствует свобода печати! — ‘Русские Ведомости’, 8 ноября (21 ноября) 1917 года, No 245, с. 1.
Интересно, что министр внутренних дел Н.А. Маклаков хотел закрыть ‘Русские Ведомости’ ещё в 1915 году, совсем по другой причине. Спасло газету то, что Н.А. Маклаков был отправлен в отставку. Вот что рассказывает в своих воспоминаниях московский цензор А.А. Сидоров:
‘В марте 1915 г. умер Татищев от заражения крови вследствие пореза бритвой, а в апреле приехал в Москву Н.А. Маклаков и вызвал меня к себе.
— Я должен сказать вашему превосходительству, — начал он, когда я явился к нему, а я подумал: ‘значит, дело плохо, если министр титулует подчинённого вашим превосходительством’, — что московская печать крайне распущена, что может повлечь для вас серьёзные последствия. Теперь во время войны особенно необходимо патриотическое настроение общества, а между тем московская печать производит ‘распыл’ этого настроения.
Он распространился на эту тему, упомянул о том, что германские войска зашли далеко вглубь (Гродно) в таком тоне, точно в этом была повинна московская печать, а не Сухомлинов и Мясоедов. — Вот, например, это ‘Утро’ (‘Утро России’), ‘Утро’, — кончил он своё словоизлияние, — а эта профессорская газета (‘Русск. Ведомости’).
Слова ‘профессорская газета’ он не произнёс, а прошипел. Я ответил ему, что во всех тех случаях, когда нарушается действующий закон, применяются меры воздействия, что ‘Русские Ведомости’ — орган кадетского направления, но в общем сдержанный, и к этой газете… Но он резко перебил меня: ‘Вот и вы о законе. Покойный граф Татищев тоже всё ссылался на статьи закона, а я говорил ему, что теперь все статьи закона бездействуют за исключением единственной, которая называется ‘голова со здравым смыслом на плечах’… В Петрограде мне было объявлено, что Маклаков решил ‘Русск. Вед.’ закрыть, а меня уволить. — А.А. Сидоров, Из записок московского цензора (1909-1917 г.), ‘Голос Минувшего. Журнал истории и истории литературы’, No 1-3, январь-март 1918, с. 93-114.
Стр. 116. ‘…огромные государственные расходы…’ — Ср. со следующей язвительной оценкой, сделанной примерно в то же время: ‘И в самом деле, на что может надеяться страна, с расходом в 80-100 миллиардов в полгода и с некоторой перспективой получить за тот же срок 3 миллиарда рублей прихода. Ведь это даже не дефицит, это просто бюджетный нонсенс’. — Л. Литошенко, Экономическое возрождение России, ‘Накануне. Еженедельник политики, литературы и общественной жизни’, май 1918 года, No 5, с. 3. Более точная оценка состояния государственного бюджета на 1918 год дана в вышедшей спустя 7 лет под редакцией Л.Н. Юровского работе. В ней говорится, что бюджетные предположения на 1918 год составляли по доходам 15580 милл. рублей, по расходам 46706 милл. рублей. — см. написанную Т.К. Энгеевым главу ‘Денежное обращение вслед за Октябрьской революцией и в период военного коммунизма’ в книге ‘Наше денежное обращение. Сборник материалов по истории денежного обращения в 1914-1925 гг.’ под редакцией профессора Л.Н. Юровского, Финансовое издательство НКФ СССР, Москва, 1926, с. 15.
Стр. 116. ‘…тем успешнее развивается эта новая, мелкая, но преимущественно деревенская буржуазия… может быть, со временем она явится в деревне носительницей технического прогресса и культуры’. — Интересно сравнить эти соображения о событиях в деревне с мыслями коллеги Л.Н. Юровского по ‘Русским Ведомостям’ экономиста Льва Николаевича Литошенко (много писавшего и в ‘Свободе России’). Незадолго до закрытия ‘Русских Ведомостей’ Л.Н. Литошенко опубликовал неизвестную современным исследователям рецензию на книжку И.И. Бунакова ‘Судьба земельного строя в России’, Птг., 1918, где в полемической форме, которой он владел прекрасно, высказывается следующая мысль: ‘Мелкий буржуа-собственник, крестьянин-единоличник будет tertius gaudens происходящей земельной склоки. Его ‘историческое лицо’ уже явно проглядывает во внешних формах нынешнего деревенского ‘эгалитаризма и коллективизма’, он уже торжествует победу над минутным успехом народнических фантазий’. — ‘Русские Ведомости’, 20 марта (7 марта) 1918 года, No 40, с. 4. Выражение tertius gaudens (лат.), переводимое как ‘третий радующийся’ означает выигрывающий от столкновения двух сражающихся.
Если Л.Н. Юровский обращал внимание на накопление средств ‘более зажиточными крестьянами’, то Л.Н. Литошенко в другой забытой сегодня статье, продолжая свою полемику с ‘народническими фантазиями’, описывает в то же время и, отчасти, тот же процесс, обращая внимание на другую его сторону, но, сходясь, по-существу, с выводом Л.Н. Юровского:
‘Нет надобности доказывать, каким тормозом для нашего хозяйственного развития служила рутинная, патриархальная психология крестьянства, насквозь проникнутая каким-то тёмным аграрным деизмом. Все идеи потребительных, трудовых и всяких иных норм, рассуждения о божьей и ничьей земле и другие аксессуары социалистических земельных программ заимствованы из этой натуралистически-архаической мужицкой психологии…
Теперь этому пришёл конец. Война и революция разбили традиционные воззрения деревни. Даже бессмысленные бесплатные катания по железным дорогам не прошли даром. Можно быть уверенным, что после всего пережитого и перевиденного хозяйственная психология хлебороба сильно рационализируется. Он научится рассчитывать и сравнивать доходность своего дела и других занятий. Кроме того, временное богатство и расширение кругозора привьют ему иные привычки и дадут толчок беспримерному росту потребностей’. — Л. Литошенко, Экономическое возрождение России, ‘Накануне. Еженедельник политики, литературы и общественной жизни’, май 1918 года, No 5, с. 5.
Любопытно сравнить это место с тем, что писал в экономических рукописях 30-х годов Л.Н. Юровский о капитализме: ‘Одной из характерных черт исторической роли капитализма явилось усиление в деятельности отдельных предприятий рациональных начал. Традиция — начало преимущественно стихийное — стала всё более уступать место хозяйственному расчёту, стремлению точно взвесить и сопоставить доходные и расходные статьи, избежать всяких лишних трат, извлечь из каждого метра площади, каждого килограмма топлива и сырья максимум пользы и, конечно, получить от рабочего всё то, что с него в данных условиях возможно взять. В этом заключается, правда, лишь общее устремление и далеко не всем предприятиям удаётся реализовать его…’ — РГАЭ, ф. 256, оп. 1, д. 14, лл. 262-263.
Интересно посмотреть, как изменилась оценка Л.Н. Литошенко произошедшего в деревне переворота под влиянием событий 1918— 1921 годов:
‘Все три описанные выше черты — нивелировка крестьянского хозяйства, его натурализация и понижение жизненного уровня — вместе взятые — дают картину ярко выраженной натурально-хозяйственной реакции.
Крестьянское хозяйство утратило приобретённые долгой эволюцией свойства сложного, дифференцированного целого и вернулось к состоянию аморфной, механической совокупности однообразных простейших организмов.
Вместо полной гаммы хозяйств разной величины и мощности, выполняющих разнообразные функции в общей экономике страны, получилось массовое сползание вниз, равнение на нищету.
Вместо сложного, трудораздельного строения сельскохозяйственного производства с резко очерченными экономическими районами и богато развитой сетью внутренних и внешних сношений, создался тип замкнутого натурального хозяйства, хозяйства, собственными силами удовлетворяющего почти все свои потребности и стремящегося к полной эмансипации от окружающей его среды.
Вместо растущего разнообразия потребностей и культурных запросов обнаружился поворот в сторону всеобщего оскудения, падения импульсов к труду, довольства малым или даже прямого голода.
В короткий срок крестьянское хозяйство утратило значительную долю своих качеств прогрессирующего хозяйственного организма, нормальной клетки индивидуалистического народного хозяйства. На смену ему вырос давно изжитый тип натурально-потребительского хозяйства, вернувшегося к забытым настроениям подневольного труда, ленивого, инертного и застывшего на своём ничтожном трудово-потребительском балансе’. — Л.Н. Литошенко, Сельскохозяйственный кризис, ‘Сельское и лесное хозяйство’, No 9-10, сентябрь-октябрь 1922, с. 18.
Неудивительно, между прочим, что при таких открыто высказываемых Л.Н. Литошенко взглядах, он считался в большевистских кругах человеком антисоветским. В.В. Оболенский (Н. Осинский) писал 23 августа 1922 года И.В. Джугашвили (Сталину) насчёт списка высылаемых из России интеллигентов: ‘…насколько список высылаемых составлен нерационально, видно из того, что, насколько мне известно, в него… не включён, напр., проф. Л.Н. Литошенко, с физиономией коего я знаком и который действительно является человеком антисоветским, типично кадетских убеждений, постоянно им высказываемых по мере возможности в печати (см. ‘Экономист’, попавшая мне в руки корректура его статьи о натур, налоге и т.п.), а также в докладах’. — Документ опубликован в книге — Н.Д. Кондратьев, ‘Суздальские письма’, ‘Экономика’, 2004, с. 674.
Сотрудничество Л.Н. Литошенко с ‘Русскими Ведомостями’, по его словам, началось примерно в то же время, что и у Л.Н. Юровского: ‘Помещал в ‘Русских Ведомостях’ изредка статьи по экономическим вопросам с 1910 г., постоянным сотрудником состоит с 1912 года. Пишет по экономическим вопросам и в отделе ‘Изо дня в день’. — Автобиография, в книге ‘Русские Ведомости. 1863-1913. Сборник статей’, Москва, 1913, с. 105.