СОЦИАЛ-КОМИКИ
СОЦИАЛ-КОМИКИ
* * *
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Социал-комики, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
От драмы к трагедии и наконец к водевилю: эти фазисы прошла наша социал-демократия, имевшая свой идиллический и драматический фазис в пору ‘хождения в народ’, ставшая трагедией около 1 марта и теперь на наших глазах кончающаяся четырьмя водевильными старцами: комическою старухою Елизаветой Кусковой и тремя ‘с головой Медузы’ социал-библиографами: Горнфельдом (в других местах он почему-то именуется ‘Кранихфельд’), Венгеровым и Рубакиным. Много забот правительству Коковцова дают эти библиографы. С Кусковой, как с женщиной, оно справится, но что оно станет делать с Рубакиным, Горнфельдом и Венгеровым, — сказать довольно затруднительно. Все они хитры, как Талейраны: пишут библиографию — не придерешься! Нельзя же запрещать библиографию: тогда французская академия что скажет! Изумятся англичане, возмутится Берлин! Ни для Петропавловки, ни для Шлиссельбурга библиография недосягаема: посмотрите же, однако, какую на этой литературной низине построили в своем роде ‘Запорожскую Сечь’ наши Талейраны… Известно, что Запорожская Сечь лежала тоже на низменном острове, окруженном мелями, — и этим самым и была неприступна для больших судов, и значит, для войск. Вот на таких низинах уселись и наши библиографы: достаньте вы, напр., хоть 12-дюймовой пушкой Рубакина, когда он пишет просто ‘Среди книг’. Просто… очень невинно, и для усиления невинности посвятил книгу своей мамаше. Куда тут пушку наводить, — прослезишься! Цензора на Театральной улице, я думаю, плачут, держа в руках по тому ‘Среди книг’ и открыв страницу с посвящением матери: умилительное зрелище! ‘Вот прежде писатели были негодные, ни отца, ни матери не почитали: а теперь посвящают не жене и не любовнице, а ‘матери’, и тоже ‘библиографу’!! ‘Лидии Терентьевне Рубакиной, двадцать лет работавшей среди книг и научившей меня любить книгу и верить в ее непреоборимую и светлую мощь’. Тут не то что цензор, сам Азеф расплачется. Ну, цензора и поверили: дальше ‘посвящения’ не читали, а он на странице 381 этакое выпалил: ‘Главнейшие капитальные труды по этике, имеющие большое значение в истории развития этических идей’, — цитирую подряд и без пропусков:
‘Библия. Ветхий Завет.
Об этике Ветхого Завета, см. Ковалевский П., Нордау, Толстой, С. Трубецкой, Вл. Соловьев, Волътман, Жанэ, Мечников, Штраус, Ренан, Вольтер (после каждого имени сделана ссылка на номера книги Рубакина, где уже названы сочинения этих корифеев-библеистов, которые ‘читай’).
Будда.
‘О Будде и буддийской нравственности’, см. Лесевич, No 6283.
Бюхнер Л.
‘Сила и материя’. Перев. Н. Полилова. СПб., 1906 г.
— То же. Изд. ‘Вести. Знания’.
‘О Бюхнере и вообще о материалистической этике’, см. Ланге, ‘Кропоткин и Толстой’.
Те же ‘основные труды по этике’ на букву ‘К’ и далее:
Кропоткин П.
См. NoNo 4428—34. О Кропоткине П., и вообще об этике анархизма смотри в отделе ‘Анархизм’. Изложение его системы и критику ее см. Плеханов, Элъцбахер, Бернштейн, Цокколли и в отделе ‘общественных наук’.
Лавров П.
‘Современные учения о нравственности и их история’. СПб., 1903 г.
Его же. ‘Исторические письма’. См. о них No 4443.
Его же. ‘Очерк вопросов практической философии’. СПб., 1860 г. (редка).
О П. Лаврове см. Кареев, No 6075. Чернышевский: ‘Антропологический принцип в философии’.
Ну, и что же тут сделает министр внутренних дел? Ничего не сделает: библиография, невинность. И наконец, это ‘посвятил мамаше’… Ничего нельзя сделать, как и с тем, что из книги, где во ‘Введении’ (190 страниц) автор научает организации библиотек и где есть такие волнующие главы, как: ‘Читатель и книга’, ‘Классификация книг по подготовке читателей’, ‘Распределение книг по кругам читателей’ и проч., и проч., выпущен вовсе отдел, именуемый в училищах ‘Законом Божиим’, т. е. отдел ‘Богословия’, ‘Священного Писания’, ‘Церкви’. Ничего! Нет самой рубрики: Прямо начинается: ‘Часть первая. Изящные искусства в связи с их историей, их теорией, их критикой. Литература. Публицистика. Этика’. Ну, а в ‘Этике’ — Библия, Ренан и Кропоткин, член центрального комитета социалистов-революционеров. Но что же с этим поделаешь: глупо или не глупо, а будут читать (2-е издание, и умопомрачительное множество публикаций в конце книги, изо всех городов России) и будут именно по ней организовать читальни, библиотеки, даже сортировать в магазинах ‘товар’. Книга будет ‘ходка’, да уже и сейчас она ‘пошла’, как когда-то ‘Крестный календарь’ Гуцкова.
Сказано — ‘Запорожская Сечь’, которую за болотистостью ‘не достанешь’… Она поползет по губерниям, по уездам, по фабричным местечкам… Во ‘Введении’ есть специальные главы: ‘Об устройстве библиотек на фабриках’ и ‘Об устройстве сельских библиотек’: и через 20-25 лет библиотечки всей России, кроме громадных и казенных (без читателей, — вдали уединения), будут ‘подобраны во вкусе Рубакина’! Фатально, неодолимо!! Каталог с толкованиями подчиняет себе неодолимо библиотека— ря, становясь ему ‘другом’ и ‘светящей свечой’.
Кто же заметит, что в сущности ‘свеча Рубакина’ сжигает все библиотеки! Что она не ‘Среди книг’, а ‘Против книг’, за брошюрки, за листки, за мелочь и сор…
Возьмем ‘классификацию’:
‘Отдел II. Публицистика и критика. Девяностые годы.
I. Течение анархическое. К чему принадлежат: А) анархисты-коммунисты: П. Крапоткин (и друг.), Б) мистические анархисты: Георгий Чулков, В) ‘махаевцы’: А. Вольский и друг., Г) религиозные анархисты: Л. Толстой, В. Чертков.
II. Социалистическое течение: А) социалисты этико-социалистической школы: Н. Михайловский, Вл. Короленко, Южаков, Иванов-Разумник, Мякотин, Пешехонов, Тан, Е. Рубакин (всего указано 46 писателей этой одной группы!!), Б) народники-социалисты: Слонимский (еврей), В) социалисты марксистской школы, и в них 1) меньшевики и среди них ‘бундисты’ Гей— ман, В. Медем, 2) большевики, 3) ‘беззаглавцы’ (sic!! ?): В. Богучарский и Е. Кускова (еще немного, штук шесть), 4) государственный социалист: (академик) И. Янжул.
III. Либеральные течения (без числа). В нем: в) беспартийные демократы: А. Кони и Кугель (Homo novus), г) буржуазные либералы: Чичерин, Нотович и Д. Шипов, д) идеалисты: З. Гиппиус, Д. Мережковский.
IV. Умеренно-консервативные и реакционные течения: ‘Группа эта не выдвинула из своей среды, как известно, ни одного мало-мальски выдающегося таланта: В. Герье, В. Буренин, Т. Локот, М. Меньшиков, в) аграрии: Ермолов, бюрократ, г) реакционеры: ген. Батьянов, А. В. Васильев (бюрократ, славянофил), ген. Куропаткин, Неплюев (сектант), Вл. Саблер (об.-прок. Синода), В. Розанов, И. Сергиев Кронштадтский’.
Если вы скажете, что это такая яичница, какой не видал свет, то ведь ее все-таки придется скушать! Суть не в материале, а в том, что будет болеть живот. И он будет болеть у всей России, ибо, поистине, ‘без Рубакина не обойдешься’. Вот все эти Киреевские, Аксаковы, Рачинские парили в воздухе, махали крыльями: к ним подполз незаметно червячок, ‘всего только Рубакин, послушный своей мамаше’, и ‘испортил всем им блюда’, ‘смешал всем им карты’, усадив Аксакова с кн. Мещерским, Иоанна Кронштадтского с Куропаткиным. Вы скажете, вся Россия скажет: ‘Чепуха!..’ Но ведь и о ‘столоначальнике’ вся Россия говорила: ‘Взяточник’, а император Николай вздохнул: ‘Да, но он управляет Россией’. А. Рубакин, со своей ‘яичницей’ — хотите вы или не хотите, — а влез в ‘управляющие литературой’. И никаких средств его оттуда выкурить. ‘Люблю мамашу’: против этого сам Коковцов скажет: ‘Пас’.
Разве бы на него напустить Распутина? Говорят, всемогущий человек. Не знаю, что с ним делать.
‘Мы — глупенькие, да! Но мы будем управлять миром’: на этом сошлись Мякотин и ‘махаевцы’. Ничего не поделаешь. Кто же копает землю? Конечно, не орлы. Социал-демократы съедят всех трудолюбием. ‘Маленькие. Строим библиотечки. Кладем книжки на полку, пусть там сочиняют что угодно, но — класть будем мы и этим определим все. Акакии Акакиевичи, говорите? Пусть: пришло царство Акакия Акакиевича, пришло царство смирения, простоты, недалекости. После стольких веков, когда Акакия Акакиевича все угнетали, все над ним смеялись, все на него плевали, — пришел наконец великий христианский час, когда Акакий Акакиевич может сам на всех плюнуть’.
Вот вам и ‘титулярный советник’: получите ‘Среди книг’. — ‘Вы меня Шекспиром не удивите и генералом Курловым не испугаете: Шекспира я зачеркну, т. е. просто пропущу его, как пропустил же рубрики ‘церковь’, ‘христианство’, а генер. Курлова даже помещу среди черносотенцев: и цензура промолчит… Я неуязвим: люблю мамашу. Не Шекспир, а мамаша’.
Ничего не поделаешь. Он христианин. Мне кажется нередко, что в социал-демократии поднялась ожидаемая и зловещая ‘заключительная глава христианства’. ‘Последние да будут первыми’. Поднялось все убогое, поднялось с невероятной силой! Что-то подспудное дает ему силу, и часто думается, не ‘Христос’ ли это — не Белый Христос, в лучах и озарении, Которого мы любим и весь мир поклонился Ему, а тот тусклый, без лучей ‘Христос’, который за ним стоит и указал калекам прийти в мир и завладеть миром, — калекам и больным, худоумным и худородным, и, словом, который сломил гордость и аристократизм мира. Увы, — ведь это тоже есть в Евангелии! И за всю ту сладость, которую XX веков человечество пило от христианства, оно ‘на остаточек’ вынуждено будет выпить вот и эту черную жижицу.
Может быть, это и не так. Путается ум. Гадаешь и не умеешь разгадать: да отчего пошлое, отчего именно убогое и бессильное лезет к власти, силе и положению? И никто не может его одолеть, удержать, противиться? ‘Тут что-то подспудное, темное, всемирное…’ — бормочешь, хватаясь за голову…
НВ. 1912. 11 февр. No 12901.