‘Встникъ Европы’, No , 1884
Сочинения Павла Якушкина, Пыпин Александр Николаевич, Год: 1884
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Сочиненія Павла Якушкина. Съ портретомъ автора, его біографіей С. В. Максимова и товарищескими о немъ воспоминаніями П. Д. Боборыкина, П. И. Вейнберга, И. Ф. (.) Горбунова, А. Иванова, H. С. Курочкина, Н. А. Лейкина, H. С. Лскова. Д. Д. Минаева, В. Н. Никитина, В. О. Португалова и С. И. Турбина. Изданіе Вл. Михневича. Спб. 1884.
Въ нашей литератур не часто встрчаются книги, оставляющія такое симпатичное впечатлніе. Издатель возъимлъ благую мысль собрать сочиненія П. И. Якушкина, разбросанныя въ старыхъ журналахъ, перепечатать его сборникъ псенъ, очень важный для этнографовъ, и все это обставилъ, какъ видимъ по заглавію, цлымъ собраніемъ товарищескихъ воспоминаній, который живо рисуютъ личность Якушина для тхъ, кто его не зналъ, и напоминаютъ тмъ, кто знавалъ его въ прежніе годы. Трудъ писателя собранъ въ одно цлое, личность его сохранена для исторіи нашей литературы и общественности.
Въ шестидесятыхъ годахъ, въ литературныхъ кругахъ въ Петербург и въ Москв, разв немногіе только не знали Павла Ивановича Якушкина,— добродушнаго оригинала, извстнаго своими ‘хожденіями въ народъ’, собираніемъ псенъ, разсказами изъ народнаго быта. Онъ бросали въ глаза уже своей вншностью: онъ носилъ какой-то полународный костюмъ — того фасона, какіе изобртались славянофилами сороковыхъ годовъ въ видахъ сближенія съ народомъ: разсказываютъ, что К. Аксакова, одтаго въ такой костюмъ, народъ считалъ за ‘персіянина’, съ Якушинымъ бывали случаи, гд народъ принималъ его за ‘ряженаго’, очень мшали ему также очки, которые онъ носилъ, и которые не шли къ мужицкому виду. Но костюмъ былъ во всякомъ случа не общепринятый и могъ сойти за народный. Въ наружности и пріемахъ Якушина — отъ его ли собственной натуры, или отъ продолжительнаго общенія съ народомъ,— была, однако, извстная народная мужицкая складка, выраженіе лица казалось на первый взглядъ какъ будто рзкимъ, заносчивымъ,— но на самомъ дл подъ этой заносчивостью крылось безконечное добродушіе и простодушіе. Этотъ характеръ вншности и извстная независимость манеры, безъ сомннія, и навлекли ему бдствіе послднихъ годовъ его жизни: онъ былъ ‘polizeiwidrig’, и его выслали изъ Петербурга.— Біографы Якушкина сообщаютъ забавное свдніе, что фотографическія карточки Якушкина продавались и покупались — за портреты Пугачева. Къ сожалнію, въ ‘общеніи съ народомъ’ онъ пріобрлъ и одинъ прискорбный народный недостатокъ — пристрастіе къ водк.
Біографія Якушкина вкратц состояла въ слдующемъ. Онъ происходилъ изъ стараго дворянскаго рода (къ близкой родн его принадлежалъ извстный Якушкинъ, декабристъ), отецъ его былъ помщикомъ въ орловской губерніи и женатъ былъ на своей крпостной двушк, умной и характерной. Отсюда, быть можетъ, проистекали отчасти демократическія наклонности сына. Павелъ Якушкинъ родился въ 1820 г., въ 1840 г. поступилъ въ московскій университетъ по математическому факультету, но курса не кончилъ, онъ былъ уже на четвертомъ курс, когда знакомство съ П. В. Киревскимъ, которому онъ доставилъ нсколько псенъ, увело его совсмъ на другую дорогу, онъ сталъ этнографомъ и народникомъ. Киревскій отправилъ его для собиранія псенъ въ сверныя поволжскія губерніи. Якушкинъ взвалилъ на плеча лубочный коробъ, наполнилъ его офенскими товарами, разсчитанными на слабое двичье сердце, и отправился для записыванія псенъ — въ обмнъ на свой товаръ. Много пришлось ему встртить и перенести испытаній — и труднаго пути, и опасной болзни, и риска имть на глухой дорог дло съ волками, и не меньшаго риска имть дло съ подозрительнымъ начальствомъ.
‘Выходъ Якушкина (въ сороковыхъ годахъ), надо помнить, былъ новый,— говоритъ его біографъ,— никто до него таковыхъ путей не прокладывалъ. Пріемамъ учиться было негд, никто еще не дерзалъ на такіе смлые шаги, систематически разсчитанные, и на дерзостные поступки — встрчу глазъ на глазъ съ народомъ. По духу того времени, затю Якушкина можно считать положительнымъ безуміемъ, которое, по меньшей мр, находило себ оправданіе лишь въ увлеченіяхъ молодости’.
Первое странствіе сошло благополучно, и онъ уже смло отправлялся въ дальнйшія. Не обходилось, конечно, безъ приключеній: онъ встрчалъ добродушное гостепріимство бабъ, не хотвшихъ брать съ него денегъ за отдыхъ и пищу, предупредительность мужиковъ, выпроваживавшихъ его заблаговременно отъ захвата начальствомъ, его зазывали въ барскія помщичьи хоромы, гд, по неосторожности его разговора, угадывали въ немъ не простого коробочника. Разъ въ глухой деревн ему случилось заболть оспой и остаться безъ помощи врача. ‘Коробейникъ поправился, но на всю жизнь сохранилъ на лиц слды довольно тяжелой оспы. Лицо было серьёзно изуродовано, и Якушину не разъ приходилось потомъ платиться за это случайное несчастіе отъ тхъ людей, которые по лицу привыкли составлять впечатлніе. Опушенное длинной бородой, при длинныхъ волосахъ, лицо его, изуродованное неожиданной постительницей, дйствительно оттняло его изъ ряду обыкновенныхъ личностей. Самъ Павелъ Ивановичъ простодушно сознавался всмъ, замчавшимъ ему о рзкости и подозрительности его физіономіи, что въ дйствительности она изъ такихъ, которыя не находятъ невстъ, но очень удобно пріобртаютъ враговъ. Онъ признавался всмъ, что первыми непріятными столкновеніями онъ обязанъ былъ именно подозрительности своей физіономіи, усиленной, сверхъ того, крестьянскимъ костюмомъ при очкахъ, при лоскуткахъ бумаги и карандаш. Замчательно, напримръ, то, что о псковскомъ полиціймейстер, имя котораго тсно связалось, благодаря журнальнымъ статьямъ, съ именемъ Якушкина, Павелъ Ивановичъ всегда отзывался съ кротостью, не памятуя зла и не ставя его въ вину и осужденіе’. Эта исторія съ полиціймейстеромъ Гемпелемъ, арестовавшимъ Якушина во Псков, послужила нкогда, на страницахъ ‘Русской Бесды’, однимъ изъ первыхъ сюжетовъ для обличительной публицистики, на тему о полицейскомъ самоуправств. Посл, когда исторія кончилась, Якушинъ былъ въ очень дружескихъ отношеніяхъ съ этимъ санимь Геипеленъ. Это неистощимое добродушіе и непамятозлобіе составляли главную привлекательную черту въ характер Якушина, которая побуждала прощать его немалые недостатки, быстро сближала съ нимъ, и ему самому помогала сближаться съ народомъ.
Долгія сношенія съ народомъ, гд онъ встрчался съ самой патріархальной простотой, развили въ немъ эту черту и способность понимать и самому вести народную рчь. Біографъ разсказываетъ случаи, какъ быстро онъ сходился иногда съ народной толпой, но въ другихъ случаяхъ, благодаря своему простодушію и — очкамъ, онъ попадалъ и въ несовсмъ благополучныя встрчи.
‘Разъ онъ разсказываетъ мн,— говорится въ одномъ изъ ‘товарищескихъ воспоминаній’,— какъ къ нему гд-то за Невскою заставою ‘придрались’ какіе-то ‘фабричные ребята’ и его ‘потолкали’.
Сомнительно имъ показалось: мужикъ, а въ очкахъ ходитъ!
— Думали, не подосланъ ли съ какимъ намреніемъ,— сказалъ Якушкинъ.
— Но какъ же у васъ до толканья-то дошло?
— Такъ, кто ты, да что ты,— ты-ста да вы-ста ёры съ подвохами ходите, да и давай толкаться.
Отнялъ его отъ обидчиковъ городовой. А спросилъ: не имло ли это какихъ дальнйшихъ послдствій?
— Нтъ, говоритъ, все миромъ кончили: городовой насъ всхъ хотлъ въ часть весть, а я замирилъ.
— Кого же ты замирилъ?
— Всхъ.
— Да кого же всхъ? Тамъ вдь никого, кром тебя, и не толкали?
— Конечно… Неужели же я стану толкать? Да вдь и они это сдуру… такая фантазія имъ пришла, что, говорятъ, мужикъ, а очки зачмъ носишь? мужики не носятъ, и давай толкаться… Совсмъ не по злости… Это понимать надо! А и городовому сказалъ: ‘Это надо понимать!’ — вс на мировую и выпили.
— И городовой?
— Разумется. Вс.
Изъ этого эпизода видно, что Якушкинъ дйствительно сроднился съ народнымъ ‘міровоззрніемъ’. Языкъ его, по долгой привычк, отличался дйствительно чисто народной складкой и иногда, безнамренно, выходилъ очень забавнымъ и типичнымъ. Когда его потребовали въ Петербург къ генералъ-губернатору, онъ говорилъ пріятелямъ, что ‘городничій освдомляется* объ немъ, къ сожалнію, ‘городничій* выслалъ его изъ Петербурга.
Якушкинъ прибылъ въ Петербургъ въ 1858 году, въ самомъ разгар нашего тогдашняго ‘прогресса’, въ которомъ такую большую роль занимало ожидаемое освобожденіе крестьянъ. Время было живое, возбужденное, и Якушкинъ, уже извстный какъ народолюбецъ и этнографъ, былъ дружески встрченъ въ народолюбивыхъ и либеральныхъ кружкахъ литературы: его тогдашніе друзья отозвались теперь своими воспоминаніями о немъ. Онъ возбуждалъ любопытство какъ практическій народолюбецъ, какихъ въ то время было еще немного, его разсказы о народ, о своихъ похожденіяхъ не были лишены характерной новизны, затмъ онъ интересовалъ лично, какъ добродушный чудакъ, вчный студентъ или вчный младенецъ. Въ Москв онъ бывалъ въ славянофильскомъ кругу, въ Петербург его друзьями были люди совсмъ другихъ взглядовъ и наклонностей. Его друзья утверждаютъ положительно, что онъ, не смотря на связи съ Петромъ Киревскимъ, къ которому навсегда сохранилъ величайшее почтеніе, не былъ славянофиломъ. Строго говоря, Якушкинъ едва ли составилъ себ какое-нибудь опредленное теоретическое воззрніе на дло, у него былъ умъ вовсе не теоретическій, но инстинктомъ онъ, въ самомъ дл, угадывалъ, вроятно, что московскія ухищренныя ученія мало подходятъ къ дйствительному характеру народнаго быта. Не великъ былъ и его литературный талантъ, онъ самъ это сознавалъ я жаловался, что у него недостаетъ силы на дльный очеркъ, какіе были тогда въ ходу,— но его разсказы имли другое цнное свойство, которое особенно тогда было важно. Онъ могъ разсказать только то, что дйствительно видлъ и слышалъ. Онъ не умлъ иногда и этого округлить въ нчто законченное, но отдльныя сцены и случаи остаются врной фотографіей, не подкрашенной никакими намренными соображеніями и цлями. Въ этомъ отношеніи останется, напримръ, исторически цннымъ его разсказъ: ‘Великъ Богъ земли русской’,— гд передаются первыя впечатлнія крестьянскаго люда при объявленіи ‘воли’.
Его собраніе псенъ вошло частію въ собраніе Киревскаго (какъ и сборникъ сказокъ, напечатанныхъ въ книг Аанасьева), частію было издано имъ самимъ: послднее вошло и въ изданіе г. Михневича.
Какъ мы уже замчали, біографическіе разсказы товарищей весьма живы и интересны. Первое мсто между ними принадлежитъ біографіи, написанной г. Максимовымъ (до выхода настоящей книги, она была сообщена имъ въ ‘Живописномъ Обозрніи’, 1883, No 40—46): разсказанная просто, безъ особенныхъ излишествъ свойственной автору манерности, эта біографія несомннно принадлежитъ къ лучшему, что было написано г. Максимовымъ. Остальныя воспоминанія посвящены главнымъ образомъ анекдотической сторон біографіи Якушина. Г-ну Боборыкину представилось по его поводу сравненіе съ французской литературной ‘богемой’,— но значеніе Якушкина въ литературномъ кругу онъ преувеличилъ. Г-нъ Лсковъ, по поводу Якушина, очень много наговорилъ о самомъ себ. Г-нъ Португаловъ разсказалъ о конц живи Якушкина, въ Самар, гд былъ послдній этапъ его ссылки… Но вообще вс воспоминанія представляютъ какія-нибудь новыя и интересныя подробности.— Прибавимъ небольшія поправки. На стр. LXXXI, годъ долженъ быть не 1863, а 1864. На стр. 6, въ исчисленіи сочиненій Якушкина пропущена статья, упоминаемая въ каталог Межова,— по поводу ‘Обрыва’ г. Гончарова, въ ‘Искр’ 1870, No 16.
Вообще этимъ изданіемъ г. Михневичъ оказалъ большую услугу нашей этнографической литератур, и сборникомъ біографическихъ воспоминаній о Якушин сохранилъ память объ оригинальномъ человк, который въ свое время, по мр силъ, поработалъ этой литератур какъ одинъ изъ первыхъ ‘народниковъ’.- А. Н.