Снежный болван
(по Клетке).
Снежный болван
(по Клетке).
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/avenarius-1.jpg)
Снежный болван, Клетке Герман, Год: 1885
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Источник текста: В.П. Авенариус — Детские сказки.
Типография С. Добродеева, С.-Петербург, 1885 г.
OCR, spell check и перевод в современную орфографию: Высказывания Оскара Уайльда
В ясный, морозный зимний день мальчики соорудили в саду большущего снежного болвана. В белой шапке да с еловой веткою в руке, с красными кирпичными щеками и с одним черным угольным глазом посредине лба! Всякий день дети обливали его водою, и все тело его стало твердым и гладким на загляденье! Шапка из ледяных сосулек блестела на солнце короной из чистых алмазов, ветка покрылась инеем и свергала, как волшебный жезл, ярче серебра, а огромный черный глаз так и выкатывался из белого лба, точно всякого проглотить хотел.
— Ура, людоед! — крикнул старший мальчик, и все мальчики замахали шапками и грянули хором: — Ура!
Снежный болван, в первый раз видевший свой блестящий наряд, в первый раз слышавший, что он — грозный людоед, сильно зазнался и даже закряхтел от самодовольства. Дети вообразили, что он распадется, и громко вскрикнули, но его затрясло только от чрезмерной гордости. Забыл он, изволите видеть, что два дня назад был просто-напросто снегом, из которого уже детские руки скатали болвана. Но таковы уже гордецы! С презрением косился он на мелкие деревца, что стояли около и едва приходились ему по плечо.
Ночью задул резкий северный ветер и стал гнуть тонкие деревца почти до земли. Полными щеками дул он и на снежного болвана, но тот стоял непоколебимо твердо, подставляя ему панцирем свою широкую ледяную грудь. Наконец ветер запыхался и присмирел. На небе из-за тумана проглянули звезды, серебристый месяц заглянул вниз, в сад, и могучий образ исполина-людоеда засветился далеко вокруг. А на другое утро взошло опять солнце и обласкало его своим румяным, золотистым огнем.
‘Ага!’ подумал тут снежный великан в своей гордости: ‘Ай-да я! Месяц и солнце заискивают у меня, заигрывают со мною! Зато же я и людоед! Что передо мною все эти голые деревья, эта птичья мелюзга, эти зябкие люди? Я не зябну, не умираю, — я вечен, потому что от чего же мне и умереть?’
Но, странное дело! Дети хотя и продолжали величать его людоедом, но уже со смехом, как бы в шутку, а когда солнце почему-то стало греть сильнее, — и совсем об нем забыли. Как-то раз только, мимоходом, они назвали его, но уже не людоедом, а просто снежным болваном. Неужели это те самые дети, что кричали ему ‘ура!’ и махали ему шапками? Или же он сам изменился? Они говорят меж собой о какой-то весне, о цветах, он не знает, что это такое, но его невольно уж коробит, он даже посерел от злости и досады.
Чем дальше, тем всё тоскливей становится у него на душе. Что же это такое, в самом деле? Уже несколько дней, как около него слышится какая-то новая, затаенная жизнь, — откуда, почему? никак он в толк не возьмет. Молодые деревца дрожать — но не от мороза, а, как видно, от радости и неги. Из-под земли высунулись какие-то дерзкие зелененькая травки, и самому людоеду делается как-то не по-себе.
— Солнце, однако, пренесносно! — вздыхает он про себя, — но оно ведь меня так любить!
И ему становится так жутко, так жутко, что слезы капают по его щекам. Снаружи точит его солнце, а внутри жгучая скорбь!
А вот примчалась крошка-пташка с длинным стрельчатым хвостом, щебеча закружилась над крышей дома и юркнула в маленькую дырочку над окошком.
— Первая ласточка прилетела! — кричат дети: — значит, конец зиме, весна близко!
— Конец зиме? весна близко? — брюзжит про себя старый снежный болван: — да как же зиме может быть конец? что это за весна? Вздор болтают глупые дети!
Но чем дальше, тем всё горше приходится болвану. Под ногами его словно вся земля заходила, снег тает-тает, а вместо снега, во все стороны бежит вода, бежит с таким шаловливым плеском, будто поддразнивает старика. Он сердито отворачивается, чтобы только не слышать что она плещет. А в полночь, когда всё заснуло крепким сном, и теплый ветерок развеял легкие тучки с ясного месяца, у самых ног людоеда что-то колокольчиком зазвенело. Смотрит людоед: выглянул из земли нежный голубоватый цветочек и, колыхаясь колокольчатой головкой, внятно распевает:
Еще в полях белеет снег,
А воды уж весной шумят,
Бегут и будят сонный Брег,
Бегут и плещут и гласят —
Они гласят во все концы:
‘Весна идет, весна идет!
Мы молодой весны гонцы,
Она нас выслала вперед!’
Весна идет, весна идет!
И тихих, теплых майских дней
Румяный, светлый хоровод
Толпится весело за ней…
— Это еще что за выскочка? — Бормотал снежный Болван.
— Это первый цветок, — отвечала ласточка, высунувшая также при пении цветка из гнезда голову и подслушавшая старика:
Голубенький, чистый
Подснежник-цветок!
А подле сквозистый
Последний снежок…
Последние слезы
О горе Былом,
И первые грезы
О счастье ином…
У старого снежного болвана так больно заныло сердце, что он рад был втоптать цветочек опять в землю, откуда тот вышел, но, ах! ему стало вдруг так дурно, что он сам чуть устоял на ногах.
Когда днем затем солнце поднялось еще выше, он не был уже в силах держать еловую ветку, и волшебный жезл выпал у него из руки на грязную землю. Ослепленный солнечным светом, он закачался как пьяный, и слезы в три ручья брызнули по его мертвенно бледному лицу, с которого прекрасный кирпичный румянец давно уже слинял, а корона из ледяных сосулек почти вся растаяла под жгучими лучами весеннего дня. Был первый прелестный весенний день, земля жадно впивала его яркий блеск. Сочные ветки сотнями свежих глаз выглянули на молодой свет Божий, и всё кругом встрепенулось, закопошилось, зацвело, а в вышине, в небесной сини, закружились веселые пташки, песнями встречая молодую весну! То был день новой жизни для всего живого, для людоеда же настал его смертный час.
Когда дети зашли в сад, он уже совсем на бок покосился.
— Подснежник! Ай, подснежник! — кричал один.
— А старый болван-то наш! — подхватил другой: — смотрите-ка, как он течет и ревет, а сам еле-еле держится. Что ему, бедняжке, долго мучиться, давайте-ка, сразу его порешим.
Его толкнули, и хотя он когда-то противился северному ветру, — теперь он, как сноп, повалился на пробивавшуюся из-под снега молодую травку.
— Спи, спи, отдохни, угомон тебя возьми! — захохотали шалуны и убежали вон.
Никто уже не заботился о нем. Только старый ворон, зашедший на послеобеденной прогулке с задворка в сад, остановился перед ним и прокартавил:
— А вот и он растянулся, наш толстый, глупый снежный болван! Держался он так гордо, точно простоит сто лет. А надолго ли его хватило? И сколько этих самых болванов видал я на своем долгом веку!