Смесь, Неизвестные Авторы, Год: 1802 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 27 минут(ы)

Смесь

Все мирные трактаты Англии в 18 веке показывают умеренность ее министерства. Испанская наследственная война кончилась в 1713 году для нее тем, что она взяла голую скалу (Гибралтар), неважный остров (Минорку) и пустую землю в Северной Америке. Австрийская война не принесла ей ничего, а стоила 50 миллионов фунтов стерлингов. После семилетней она возвратила большую часть своих завоеваний в трех частях света, а что удержала за собой, то должна была уступить при конце Американской войны в 1783 году.

Франция в прошедшем веке воевала 48 лет.

Говорят, что Пит и Аддингтон уже не согласны в политической системе английского правления: первый хочет строгости, а второй свободы. Г. Каннин приступает к Питу, чтобы он оставил министров, которые дружатся теперь с Фоксом и с Тирнеем. Говорят даже, что Тирней, Фокс и Грей войдут в министерство.

Неаполитанская королева покупает земли в Венгрии и не хочет возвратиться в свое королевство.

Когда лорд Корнваллис был в Парижской опере, лучшая певица, повернувшись к его ложе, пела куплет такого содержания:

Республика и Альбион¹

Готовят миру дни златые:

Когда совместники такие

Приемлют дружество в закон,

Чего тогда страшиться миру?

¹ То есть Англия.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.1, N 1. — С.98-100.

Смесь

Генерал Ренье прислал институту египетскую одежду и лоскуты материи, найденной в земле подле Сакары. Эти любопытные остатки древнего египетского ремесла могут показать, в каком состоянии были искусства в Египте. Ренье пишет к членам института, что происшествия войны лишили его богатого собрания тамошних древностей, но что он ожидает из Александрии еще некоторых любопытных вещей и немедленно сообщит их институту, обещая доставить ему и сочиняемой им описание разных жителей Египта, их нравов, успехов в общественности и проч.

Генерал Мену, оставляя Александрию, умел сохранить для Франции все примечания достойные вещи, собранные в Египте французскими учеными. Он привез с собой живого цивета, которого удалось ему сохранить из трех, присланных ему царем Дарфуртским (от Каира до Дарфурта считается 100 дней пути). Мену подарил его кабинету естественной истории, который возмет все меры, чтобы это весьма редкое животное было с величайшей осторожностью привезено в Париж. Он живет под Линией и требует теплого воздуха. Цивет, как известно, производит выхухоль.

Английский посланник в Константинополе, лорд Эльджин, отправил двух художников в Грецию для искания древностей в земле. Они пишут, что им удалось отрыть в Афинах почти все барельефы, которые украшали Минервин храм. Секретарь Сиднея Смита нашел в Розете полный экземпляр оригинала Тысячи одной ночи.

Во Франции, в департаменте Нижних Альп, близ деревни Лабатик-Музалеона, открылись следы римского города, которого имя нам неизвестно по истории, но целые стены, прекрасные мозаики, остатки зданий, медали (из которых одна золотая, Константинова) доказывают несомнительно его бытие. Правительство возьмет меры для дальнейших открытий, и мы узнаем, может быть, как имя, так и судьбу этого города.

Бывшему английскому военному министру Виндаму и друзьям его лондонский народ отомстил карикатурой за нелюбовь их к миру. Представляется война в виде мертвого человека, лежащего в гробе. Все друзья войны с ужасными лицами (и притом очень сходными) сидят в горести на груде человеческих костей. Фурии пламенниками своими освещают гроб — и в лице одной из них всякий узнает Виндама.

Учреждение Парижского лицея есть, может быть, единственное в Европе. Там в некоторые дни собирается публика слушать легкую прозу и легкие стихи лучших французских авторов, там соединяются все писатели, друзья и враги — все любители словесности и поэзии. В последнем заседании лицея всех более отличились Жирар и госпожа Пипле: первый своими письмами к Юлии о ботанике, украшенными (по словам журналистов) нежными, любезными, меланхолическими мыслями, без всяких ученых выражений, а вторая сатирой на замужество, которую читала она на кафедре громким, приятным голосом, и с величайшим искусством. В сатире множество прекрасных стихов, которые могут быть пословицами, но похвальна ли цель ее? Доказывать, что ни молодой, ни старый супруг не может сделать жену свою счастливой! Какая нужда! говорят французы: лишь бы стихи нравились! Госпожа Пипле с кафедры ругала нас, а мы без памяти хлопали в ладоши, и кричали браво! Буало бранил женщин, не имея надежды быть мужем: для чего же и госпоже Пипле, которой около сорока лет, не побранить нас мужчин? Тут же читали нежные стихи покойного Бернара, которые показались скучными. Этот род вышел из моды, говорит издатель Декады: умы и нравы переменились, подобно кафтанам. Кто хочет теперь забавлять нас стихами Бернара и Дората, тот должен требовать, чтобы мы надели опять шитые кафтаны и кружевные манжеты.

Славная парижская актриса Дюмениль, ныне уже восьмидесятилетняя, вздумала учить молодую актрису Бургуан, которая в роли Мелании и Заиры принята была зрителями весьма благосклонно, конечно из уважения к учительнице: ибо девица Бургуан хороша лицом, но холодна игрой до крайности. Многие не хотели верить, чтобы Дюмениль в такие лета могла учить актрис, но это правда. Известный автор и критик Палиссо пишет следующее: ‘Те, которые удивляются, что восьмидесятилетняя Дюмениль в состоянии заниматься молодыми талантами и способствовать их успехам, узнают конечно с удовольствием, что эта величественная актриса сохраняет еще всю свежесть памяти. Я сам был тому свидетелем, имея честь за три месяца перед этим обедать у нее вместе с графом Кобенцелем. Она при нас с живостью и с жаром читала наизусть всю сцену Агриппины с Нероном в Британнике, сновиденье Аталии, разговор ее с Иоасом, и, смею сказать, удивила всех нас талантом своим’.

Веймарский земледелец, именем Функ, сделал весьма важное открытие для хлебопашества. Посредством химических действий он составил материю, которой одно ведро столько же удобряет землю, как 20 возов самого лучшего навоза. Состав этой материи весьма прост и дешев.

Из Ботани-Бея привезли в Лондон двух птиц, до нынешнего времени совсем неизвестных в натуральной истории. Они вышиной в 7 футов с ног до верхней части головы, похожи видом на страуса, цветом серые, и каждое перо их разделяется надвое. Голова и нос их похожи на гусиные, а шея на лебяжью, лапы длинные и все в перьях. Эти птицы очень смирны и, когда поднимут вверх голову, то стоят на ногах почти так же прямо, как человек.

Господин Кобраль, испанский посланник в Константинополе, в проезд свой через Германштат получил известие, что один ученый испанец, путешествующий на счет королевский, отыскал в Марокко полную летопись Тита Ливия на арабском языке.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.1, N 2. — С.60-65.

Смесь

1. В обществе, в котором был доктор Франклин, говорили о действиях богатства. Один молодой человек удивлялся, что богачи живут почти всегда в беспокойстве и заботах. Он ставил в пример знакомого ему банкира, миллионщика, который трудится более всех секретарей и конторщиков своих. Франклин взял с тарелки яблоко и дал младенцу, который едва начинал ходить. Ребенок схватил его с радостью, но едва мог держать в маленькой руке своей. Франклин подал ему другое яблоко, которое младенец взял другой рукой. Доктор выбрал еще самое лучшее и предложил его ребенку, но он никак не мог взять третьего, сколько ни старался — уронил его на пол и залился слезами. ‘Смотрите’, сказал тогда философ: ‘вот изъяснение загадки! Этот ребенок также богат излишне, и также не в силах наслаждаться своим богатством!’

2. Титул Валлийского принца, который дается старшему сыну короля английского, вошел в употребление при Эдуарде I, и странным образом. Сей король воевал с валлийцами, не хотевшими покориться англичанам, вздумал предложить им условие, и спросил у них, не согласятся ли они быть подданными принца, рожденного в их земле, совершенно беспорочного и не знающего ни слова по-английски? Валлийцы отвечали, что они охотно признают его государем — и тогда Эдуард представил им десятимесячного сына своего, который родился в Валлисе, в Каэрнаранском замке. Народ немедленно присягнул ему в верности.

3. В журнале, издаваемом в Париже госпожой Жанлис и другими авторами, напечатаны русские повести: Наталья, дочь боярская, и бедная Лиза. Их перевел известный французский литератор Коафье {Переводчик Виландова Аристиппа.}, но только не с русского, а с немецкого. Мы благодарны за честь и за приятный отзыв, но должны сказать, что некоторые места не так дурны в оригинале, как в переводе. Например: автор говорит, что набожные старики, глядя в церкви на прекрасную боярскую дочь, забывали класть земные поклоны, а француз сказал: Ils oublioient la Divinite pour elle. Даже и мы русские не всегда так переводим игривые выражения французских сказочников! Забавно еще то, что Коафье находит в Наталье Мармонтелевский рассказ, и что он описание добрых дел Фрола Силина выдает также за повесть, conte, замечая, что ‘эта повесть не имеет достоинства Натальи, ni son mouvement!’ Добрый Фрол, симбирский мужик, еще жив: не удивится ли он, что имя и дела его стали известны в Париже и в Германии?

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.1, N 3. — С.90-94.

Смесь

Санкт-Петербургская академия наук скоро получит Гершелев телескоп, которого стекло величиною в 20 фунтов. Еще Екатерина Вторая заказала сделать сие стекло Гершелю, оно долго лежало без употребления в академии. Нынешний император пожаловал академии 14000 рублей, чтобы она возвратила его Гершелю для оправы. Сей астроном сам сделает весь инструмент — и Россия будет иметь лучших из телескопов (Из Magazin Encyclopedique).

Король прусский учредил особенную комиссию для рассмотрения свекольного сахара, делаемого доктором Ахардом. Опыты доказывают, что Пруссия посредством сего сахара может ежегодно сберечь два миллиона с половиною талеров. (Россия может выиграть еще более). Из остатков (marc) выходит и водка и род кофе, довольно вкусного.

В Лондоне печатается 48 журналов (кроме газет). Лучшие из них суть: 1) Moanthly Magazine, издаваемый Филипсом (самым деятельнейшим лондонским книгопродавцем), он всех богатее материями, и лучше всех расходится — 2) Philosophical Magazine, издаваемый господином Тилло, сочинителем славных вечерних ведомостей, называемых Star, сей журнал отличается выбором пьес — 3) Critical Review, издаваемый гм. Гамильтоном, он считается ныне лучшим критическим журналом, как для иностранных, так и для английских книг. — Книгопродавец Филипс издает еще три журнала: Модный, Военный и Купеческий, разумеется, что он не сам пишет, а нанимает авторов. (Англичане могут ныне славиться только числом, а не дарованием писателей, у них нет теперь ни одного, даже второклассного автора).

Французских ведомостей называемых Монитером, расходится 20000 экземпляров, Парижского журнала 14000, Защитника отечества 12000, Французской газеты столько же, Ключа кабинета 8000: посему можно судить, в моде ли журналы во Франции!

Утрехтское ученое общество обещает наградить золотою медалью того, кто решит следующий вопрос: ‘Каким образом можно отвращать поединки, в такой земле, где считается бесчестием не мстить шпагою за некоторые оскорбления? И как надобно поступать в таких случаях?’ Сей вопрос не кажется смешным только от доброго намерения спрашивающих.

В Германии дождь идет журналами, как говорят французы: но главная столица ее, Вена, сохраняла свою непорочность среди всех искушений. Теперь ударил последний час ее невинности: общество ученых согласилось там издавать журнал австрийской и баварской литературы, вероятно, что он духом и характером своим отличится от всех других немецких журналов. — Мир оживил словесность в Венгрии: почти ежедневно выходят там новые книги. Кажется, что авторы ожидали только сей счастливой эпохи для успехов своих. — Что принадлежит до ведомостей, то они печатаются и в самых маленьких австрийских городах. В Кракове выходят польские и немецкие газеты. — Венская цензура запрещает почти все французские и немецкие газеты, однако же правление дозволяет их выписывать любителям чтения, с тем условием, чтобы они не продавали их, а только сами пользовались ими.

Уже несколько месяцев говорят в Европе о новой планете, открытой в Палерме астрономом Пиацци, но между тем, как ученые спорили об ее имени, и как славный Лаланд уговаривал их назвать ее именем открывателя, то есть Пиацци, она скрылась в небесных пространствах. Острое зрение астрономов, ночные телескопы, ахроматические трубки — все бесполезно, и новая планета исчезла. Наблюдатели успели только приметить, что она цветом своим похожа на Юпитера, имеет блеск осьмикласной звезды, должна совершать свое обращение года в четыре, и быть в пять раз менее земли.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.2, N 5. — С.55-58.

Смесь

Смерть парижского слона была обильной матерью для стихов и прозы. Стихотворцы писали элегии от имени печальной слонихи, или от своего имени утешали несчастную супругу. Один журналист уведомил публику, что мерсье, до сего времени страстный любовник луны, изменил ей и хочет сочетаться законным браком со вдовой слона, как скоро она осушит слезы свои о покойнике. Другой описывал, как госпожи Жанлис, Кондорсет, Талльен, Бертен, приходили изъявлять ей сожаление, как первая рассыпала у ног ее 40 томов сочинений своих, как вторая философствовала с ней, как третья советовала ей снова выйти замуж и тотчас развестись, как четвертая критиковала наряд ее, фигуру хобота и проч. Все это не очень остроумно, но доказывает, что французы снова принялись за старое ремесло шуток. Европа может быть спокойна!

Аббат Сикар в последнем собрании парижского института природно-глухих и немых заставил всех зрителей удивляться своему великому искусству изъяснять ученикам метафизические идеи. На примере, толкуя им, что такое гражданин, он описывает сперва человека, указывает на голову и сердце, главные источники наших способностей, после того изъясняет идею жителя знаками употребления пищи, сна и продолжения сих действий в одном месте, наконец выражает идею города знаками множества домом, огромных зданий, площадей, обнесенных стенами. И так гражданин есть житель города, а не земли. Гражданское состояние есть соединение граждан, а город соединение домов. Ученики Сикаровы в одну минуту приобретают сии понятия. — Нельзя без живейшего удовольствия видеть вокруг Сикара множество несчастных молодых людей обоего пола, незнакомых с нашими предрассудками и пороками, смотрящих с благодарностью и с величайшим вниманием насвоего добродетельного наставника, которого считают они вторым провидением, и который дает им новые органы. — Gazette de France.

Всего чаще как известно, бывают самоубийства в Англии, и ни в котором месяце не бывает их столько как в ноябре.

В Тавистокской госпитали есть человек, который несколько раз в год падает в обморок, холодеет и кажется совершенно мертвым, сердце не бьется, кровь без движения, дыхания нет. Всего чуднее, что он всякий раз предуведомляется о том сновидением.

В Кентском графстве, в Эвайском приходе, живут 45 человек, которым вместе 3450 лет от роду.

Мы уведомляли наших читателей о господине Арчере, богатом англичанине, который отдал прекрасный замок свой паукам, совам, галкам и другим животным. Теперь прибавим, что библиотека его, где голуби завели свои гнезда, состояла по большей части из книг, принадлежавших некогда великому Невтону. Арчер был его правнуком.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.2, N 6. — С.191-194.

Смесь

Молодой немецкий автор, Август Эшен, путешествуя в Швейцарии, и любопытствуя видеть Савойские ледники, упал в пропасть и лишился жизни. Префект Лемана, знав и любив его, с дозволения французского правительства соорудил ему памятник, во вкусе древних, близь той горы, на которой погиб сей любезный молодой человек, и на той дороге по которой все любопытные путешественники ходят в Шамуни. На одной стороне монумента написано: В память Августа Эшена, саксонского уроженца, натуралиста, автора, поэта, которой родился в 1777 году, погиб в бездне Бюэтского ледника 19 термидора, в осьмое республиканское лето, был извлечен оттуда Вилларом, Бернардом и детьми его, и погребен здесь старанием префекта Эмара в правление Бонапарте, Камбасереса, Лебрюна, французских консулов. — На другой стороне: Французская республика чтит искусства и науки, ученых и художников, наблюдает долг гостеприимства против всех чужеземных путешественников в ее владения. — На третьей: Путешественники! Вам нужен знающий и надежный путеводитель, не удаляйтесь от него, повинуйтесь советам опытности. С благоговение и страхом идите в те места, которые ознаменовала природа печатанию своего величия и могущества!

——

В лондонских ведомостях напечатан следующий любопытный анекдот, которой живо изображает хладнокровие англичан:

Один квакер, заехав в самую тесную улицу Лондона, встретился с молодым человеком, который скакал прямо на него в своей модной коляске. Им никаким образом нельзя было разъехаться, кому-нибудь из двух надлежало поворотить в другую улицу, но ни которой не хотел сделать того. Квакер говорил: я старье! Молодой человек отвечал: я умнее! Бранился, и не услышал дороги. Квакер, не любя споров, с важностью и равнодушием вынул из кармана трубку, ударил огниво в кремень, и закурил. Молодой человек, желая также заняться, сыскал газеты и покойно начал читать. Прошло минут двадцать в глубоком молчании. Квакер выкурил трубку, высыпал пепел, посмотрел на соперника, и сказал: ‘Друг! Когда ты прочитаешь свои газеты, дай их мне, а я за то готов служить тебе моей трубкою.’ После сего дружеского предложения, молодой человек отчаялся переупрямить его, и поворотил в другую улицу.

——

Парижские журналы.

20 марта 1801 году парижская почта отправила в департаменты 19 политических и 25 ученых журналов, первых числом экземпляров 49515, а вторых только 4365. — 20 октября 1802 году она посылала 16 политических и 38 ученых журналов, первых 33951 экземпляров, а вторых 7070. Из чего видно, что в 7 месяцев убавилось на политические журналы 12677 субскрибентов, а на ученые прибавилось 2705.

——

Го-Ксен, любимец и первый министр покойного китайского императора, славного Киен-Лонга, нынешним императором Киа-Кингом отдан под суд мандаринов (и после казнен).

‘Го-Ксен’ (говорит Киа- Кинг в своих обвинениях) ‘пришел ко мне еще накануне того дня, в который родитель мой уступил мне престол, и за тайну предуведомил меня о его намерении, следственно он изменник, и хотел неправедным образом заслужить любовь мою. Го-Ксен, в сельском дворце покойного императора однажды сошел с лошади у самых дверей Та-Каун-Минга, следственно он оскорбил царское величество. Го-Ксен, говоря, что у него болит нога, велел себя в другой раз вынести из дворца через дверь Ксин-У, и смотрел равнодушно на тех, которые видя такую неслыханную дерзость, зажали себе глаза от ужаса. — Когда я, по восшествии моем на престол, требовал к себе всех знатных людей в государстве, кроме тех, на которых не было кори: Го-Ксен своевольно изменил мое повеление, и написал к мандаринам, чтобы они все приехали в Пекин, даже и те, на которых не было кори, следственно он имел в сем случае какое-нибудь злое намерение. Го-Ксен в доме своем украсил несколько комнат деревом Нам-Му, которым только императорский дворец украшался, и, что еще ужаснее, построил себе загородный дом по образцу императорского, а для чего, не известно: Го-Ксен имеет драгоценные камни, алмазы и жемчуг, каких нет у самого императора. Го-Ксен богатее всех людей в государстве, по сие время еще нельзя было описать всего серебра и золота его, но описанного будет уже на 1000000 (фунтов стерлингов). — И так отнеситесь ко всем наместникам империи, и вместе с ними судите такие неслыханные преступления.’

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.2, N 7. — С.245-249.

Смесь

Гражданин Лаланд, славный французский астроном, и самый деятельный ученик Галиллея, не находя в нынешнем расположении светил небесных ничего любопытного для публики, вздумал рыться в архивах двенадцатого века, и нашел там явление комет, которые за 600 лет перед этим чрезмерно испугали Европу. Он уверяет нас, что тогдашние астрономы ошиблись, и что течение этих комет не могло разрушить мира. Такое открытие нас весьма обрадовало. На всякий случай приятно знать в 19 веке, что мир не погиб в двенадцатом.

Европа обязана Леонтию Пилату, ученому четырнадцатого века, первым переводом творений Гомера — а никто не знает его! Без славного Боккаччо, помогавшего ему в этом переводе, не осталось бы у нас никаких следов имени и жизни такого человека, к которому мы должны сохранить некоторую благодарность. Он был родом грек, и учил своему языку во Флоренции. Автор Декамерона описывает его следующим образом:

‘Вообразите себе вид страшный, лицо ужасное, бороду длинную и черные волосы, всегда распущенные: такова была его наружность. Погруженный во всегдашнюю задумчивость, он не имел никакого внимания к обществу и к его правилам, был груб, неучтив, и жесток до свирепости. Зато знал совершенно греческий язык и древнюю литературу. Греческие истории и басни наполняли всю его голову. Но в латинском языке сведения его простирались недалеко. Думая, что иностранец везде более уважается, он в Италии сказывался греком, а в Греции итальянцем, и прожил несколько лет в развалинах Кретского Лавиринфа’.

Несмотря на все старания Петрарки и Боккаччо удержать этого непостоянного человека в Италии, он захотел непременно возвратиться в Грецию, но едва приехав туда, написал к Петрарке письмо, которое, по словам этого автора, было длиннее и чернее бороды его, и в котором он, превознося до небес Италию, проклинал Константинополь. Ему не отвечали. Он сел на венецианский корабль и благополучно доплыл до Адриатического моря. Тут поднялась страшная буря. Между тем как матросы без памяти работали, выливая воду, опуская и поднимая паруса, несчастный грек привязал себя к мачте: через минуту ударил в нее гром и убил его. Все люди на корабле ужаснулись, но один Пилат был жертвой небесного гнева. Опаленный и безобразный труп его бросили в море, и Петрарка, уведомляя Боккаччо об этом происшествии, говорит: Таким образом этот несчастный и жил и умер печально, думаю, что он не имел ни одного ясного дня в жизни. Казалось, что лицо его предвещало бедствия. Не понимаю, как природа могла заронить некоторые искры пиитического духа в эту мрачную душу!’

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.3, N 9. — С.54-56.

Смесь

Славная возбудительная теория шотландского доктора Брауна (пишут из Геттингена) нашла в Германии ревностных сектаторов. Следуя ей, медики отваживаются на смелые способы лечения, и нередко больные бывают их жертвой, но пословица говорит, что спасенных освещает солнце, а несчастных скрывает земля: Secunda sol aspicit, adversa terra obtegit. Недавно были мы свидетелями сцены, произведенной фанатизмом сей методы, и достойной пятнадцатого века. Молодой профессор медицины, г. Каппель, ревностный Браунов последователь и любимый студентами за живость и приятность своих лекций, лечил больных эпидемической горячкой по сей методе, к несчастью они были упрямы, не приняли ее новых благодеяний и пошли в землю. Г. Арнеман, опытный доктор и совсем не пристрастный к новостям, будучи уже не вовремя призван к умирающим, изъявил свое негодование молодому доктору, за то, что он вздумал делать опыты над бедными людьми, нимало не желавшими мученического венца. Из сего вышла ученая ссора. Студенты вступились за г. Каппеля, а благоразумные люди за г. Арнемана, но первые вели наступательную войну и победили своих неприятелей. Собравшись числом до четырехсот, они вооружились камнями и разбили все стекла в доме г. Арнемана. Полиция хотела разогнать их, но не могла, и храбрые студенты уговорились на другой день взять приступом городскую караульню. Начальство послало во все окрестные места за войсками для восстановления порядка в городе. К вечеру вошел драгунский ганноверский полк, но Брауновы сектаторы, несмотря на то, атаковали караульню. Началось сражение, и несколько часов Геттинген представлял картину города, взятого приступом. Множество студентов было ранено, но другие имели еще время перебить все стекла в доме полицеймейстера. Главные из бунтовщиков должны теперь оставить университет и выехать из города, но благоразумие советовало бы взять какие-нибудь строжайшие меры, чтобы впредь такие истории не бесчестили первой немецкой академии.

——————

Следующий случай достоин внимания медиков и натуралистов. Некто Александр Адерсон (пишут из Лондона от 22 мая) на пути из Эльджина в Гласков, недель за шесть перед сим, зашел отдохнуть к одному земледельцу. Будучи, как думают, или пьян или не желая обеспокоить хозяина, он вздумал идти прямо в сарай и зарылся в солому, так что его нельзя было видеть. К несчастью работники привезли туда еще несколько возов соломы и совсем закидали бедного Адерсона, который пробыл в сем ужасном положении целые пять недель! Тело несчастного, когда отрыли его, казалось совершенным сухим остовом. Будучи помешан в уме, он не мог сказать ни одного вразумительного слова и не владел ногами. Солома вокруг его вся истлела, а та, которая лежала близ головы, была изжевана. Пульс в нем бился очень слабо, но скоро, кожа была мягка и холодна, глаза казались неподвижными. Выпив рюмки две вина, он пришел в себя, мог говорить и сказал, что помнит только, как бросали на него солому, а кроме сего ничего не знает и не чувствовал своего положения. Думают, что он вдруг лишился памяти от пресечения воздуха и сильного запаха соломы, и не образумился ни одного разу во все 55 дней, в которые хотя несколько и дышал, но с великим трудом, и питался только одной соломой.

—————-

‘Хотите ли (говорят издатели Парижского журнала), хотите ли читать маленький роман, в котором все мило и просто, обыкновенно и занимательно, нравоучительно и нескучно, писано без утомительного старания, но и без всякого небрежения, кроме извинительного в легком слоге? Хотите ли приключений странных, но вероятных, характеров добродушных, описаний трогательных? Читайте Клару Гортфорт (Clara Hurtforth, оu la Victime des apparences). В ней представлен человек, которого поступки стоят морального трактата, не для детей, для которых ныне все пишут, а для учителей, о которых никто не думает’.

———————

В Париже вышли еще два тома Комической энциклопедии, наполненные всякой всячиной для забавы тех людей, которые читают от скуки, довольны малым, любят говорить много и не знают, что сказать. В журналах выписаны из сих двух томов разные места, переведем некоторые.

‘Первые идеи писателя нередко бывают самые лучшие. Сок, вытекающий из виноградной кисти, вкуснее того, который из нее выжимают’.

‘Англичанки одеваются так же легко, как и француженки. Знатная лондонская дама, славная прозрачностью одежды своей, получила однажды при гостях ящик с надписью: убор для госпожи N. Думая, что это прислано к ней из модной лавки, она захотела показать гостям свою обнову, но, открыв ящик, нашла в нем один виноградный лист, с запиской от своего мужа: ‘Вот нужный для вас подарок!’

‘Бакон сказал, что дети умножают заботы жизни, но услаждают мысль о смерти’.

‘Спросили у славного французского поэта, что он думает о Мильтоне? Ах! отвечал поэт с восторгом: адские разговоры его небесны!’

———————-

Для знающих французский язык выписываем из Монитера следующие стихи девонширской герцогини, присланные ею аббату Делилю вместе с ее поэмой: Сен-Готар, которую Делиль перевел стихами:

Vous dont la lyre enchanteresse

Unit la force la douceur,

De la Nature mant flatteur,

Vous qui l’embelissez, sans cesse,

J’ofe vous offrir en tremblant

De l’humble pr la fleur nouvelle,

Si vous acceptez le prsent,

Elle devient une immortelle.

Ответ Делилев не так счастлив и мил.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.3, N 12. — С.331-336.

Смесь

Думают, что великим магистром Мальтийского ордена будет известный Бальи Томмази.

Ирландия по сие время есть театр беспорядков, убийств и грабежа. Из Дублина пишут, между прочим, следующее: ‘Нашу землю можно назвать теперь самой несчастнейшей в Европе. Не проходит дня, в который бы мы не видали или не слыхали чего-нибудь ужасного. Правление имеет множество неприятелей, и полиция, употребляя строжайшие средства, не может утвердить общей безопасности. Народ в остервенении, и мораль с религией забыты’.

Из Испании пишут, что в гавани ее беспрестанно приходят корабли с серебром и с золотом.

В Лиссабоне наконец заведена полиция. Жители сперва никак не хотели того.

Никогда не бывало в Лондоне столько маскарадов, как ныне. Все общества и клубы дают их, изъявляя радость свою о мире. Члены Ирландского клуба издержали 5000 фунтов стерлингов на данный ими праздник. ‘Все сии блестящие собрания и маскарады (говорит один журналист) кончатся, подобно фейерверку, мрачностью и безмолвием. Через несколько дней Лондон опустеет, и все разъедутся по деревням’.

Наследный неаполитанский принц, который женится в Барселоне на испанской принцессе Изабелле, есть любезнейший молодой человек в своем королевстве, умен, добродушен и не терпит министра Актона.

Англия и Франция, несмотря на мир, все еще не имеют никакой связи по торговле. Французы не впускают к себе английских товаров. Англичане платят им тем же, и хотят отказаться даже от самих французских вин. Журналисты называют сие упрямство таможенной войной.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.3, N 12. — С.361-363.

Смесь

В парижских журналах пишут, что аррасский житель, именем Сен-Реми, купил в 1794 году дом эмигранта графа Брана, и начав ломать его, нашел в стене 80,000 экю, то есть рублей. Это счастье, но вот добродетель, гражданин Сен-Реми отдал и дом, и деньги бывшему графу Брану, как скоро он возвратился в Аррас.

———-

В Кингтоне (в Англии) есть древний обычай, по которому городские судьи имеют право купать в Темзе злонравных женщин, опуская их в воду на креслах, нарочно для того сделанных. Недавно наказывали таким образом жену одного ремесленника, но без всякого успеха: ибо она в ту же минуту, как ее вынули из реки, вцепилась в волосы первому человеку, который ей встретился, судьба хотела, чтобы сей несчастный был муж ее. Он вместе с другими любопытными стоял на берегу, желая видеть действие сего купанья

———-

В Ливерпуле есть корабль ста тридцати лет. Предание говорит, что некогда был он с тремя мачтами, а теперь обратился в простую бригантину. Сей корабль называется Тремя Сестрами, и в 1669 году два раза привозил запас гарнизону осажденного Лондондерри. Из уважения к его летам сей старец Ливерпульской гавани освобожден от пошлин.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.4, N 15. — С.227-228.

Смесь

Г. Горнман, в описании своего африканского путешествия, говорит, что один старый араб, встретившись с ним на пути его из Каира в Мурзук, столицу Фецана, или древней страны гарамантов, и видя, что переводчик готовит ему кушанье, сказал: ‘Ты молод, а заставляешь других служить себе! Это может быть обычай неверных (христиан), но у нас его нет. Слава Богу! мы в пустынях своих ни от кого не зависим, подобно бедным пилигримам, едим и пьем, что находим, и что сами приготовляем. Тебе надобно выучиться всему, что делают арабы, и тогда, в случае нужды, поможешь другим. Иначе скажут, что ты хуже женщины, презрят тебя и ограбят, как человека недостойного иметь избыток. Ты без сомнения богат (примолвил старик с насмешкою), и платишь дорого слугам своим’. — Это наставление (пишет г. Горнман) сильно на меня подействовало: я начал все делать сам, и товарищи мои, арабы, стали уважать меня гораздо более прежнего, говоря: теперь мы видим, что и ты человек!

———-

‘Любовь сильнее всего действует на развитие гения: какой поэт не чувствовал ее влияния на талант свой? Мильтон, Гомер и Демосфен Англии, сделался поэтом от следующего романического приключения. Он учился в Кембриджском университете и был тогда красавец. Однажды, гуляя с товарищами по берегу реки, играя и резвясь с ними, он так устал, что бросился на траву под деревом и заснул крепким сном. Две иностранные дамы проезжая мимо, увидели красавца, остановились, вышли из кареты и несколько минут смотрели на него с удивлением, после чего одна из них молодая и прекрасная, вынула карандаш, написала несколько строк и положила бумагу подле спящего Мильтона. Они сказали ему: прости, Адонис! сели в карету, и скрылись. Товарищи Мильтона видели их, разбудили его и рассказали ему сие приключение. Он взял бумагу и с восторгом прочитал итальянские стихи из Гварини такого содержания:

Глаза закрытые! вы должны быть прекрасны!

Уже я чувствую волнение в крови,

Воображая вас. Сколь были б вы опасны,

Когда б открылися с улыбкою любви?

С сего времени Мильтон беспрестанно занимался прелестною незнакомкою, искал ее в Англии, в Италии, пылал воображением, и начал писать стихи. Таким образом сей молодой женщине век Мильтонов, наш и потомство обязаны одним из лучших произведений ума человеческого: Потерянным раем.

———-

В одном немецком журнале, после описания Энгелева {Энгель сочинил Светского философа, Мимику и похвальное слово Фридриху Великому.} погребения сказано: ‘Немцы любят изъявлять трогательным образом уважение к мертвым, и сверх того в нас есть какая-то меланхолическая склонность заниматься всем, что относится к могиле и смерти. Весьма многие немцы всякого рода и состояния заготовляют одежду, в которой они хотят быть погребенными, хранят ее в каком-нибудь уединенном месте, показывают за тайну друзьям своим и советуются с ними о гробовом наряде, как бы о свадебном и праздничном. Некоторые заказывают себе даже и гробы в самых цветущих летах’.

———-

Из Копенгагена пишут о чудесном действии музыки на человеческие нервы. Один музыкант играл на скрипке при больной женщине, которая 8 лет была в жестоком параличе от сильного испуга и не имела никакого движения. Он увидел, что игра его производит в ней какое-то действие, продолжал, и впечатление звуков обнаруживалось минута от минуты сильнее.

Наконец, через час, она могла поднять голову и руки. Теперь сия женщина в Швендбурге, где искусный доктор взялся довершить ее исцеление.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.4, N 16. — С.311-314.

Смесь

По случаю собирания голосов для выбора Бонапарте на всю жизнь в консулы, известный генерал Лафает написал к нему письмо, в котором давал ему разные наставления, и между прочим советовал восстановить свободное книгопечатание без цензуры. Бонапарте велел одному из адъютантов своих отвечать ему словесно: ‘если бы я послушался генерала Лафаета, то мы оба с ним не могли бы прожить ни трех месяцев во Франции’.

——

Известно, что славный Сиес есть автор нынешней французской конституции, но в плане его столько переменили, что едва осталось самое основание. Недавно Сиес изъявлял одному из приятелей своих разные неудовольствия в рассуждении нынешней системы французского правления. ‘Вы сами сочинили эту конституцию’, сказал ему сей приятель. Правда, отвечал Сиес: но злой дух насеял множество плевел в моей пшенице. Вообще Сиес любит говорить текстами из Библии.

——

Бонапарте, отправляя адмирала Вилларета в Мартинику, сказал ему: ‘Вы будете там полным властелином, каким мне невозможно быть во Франции’. Однако он не примолвил: к сожалению!

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.4, N 16. — С.327-328.

Смесь

Восемнадцатый век назван философским: как же назвать девятнадцатый? Оратор Луциан Бонапарте предложил для него имя Великого, но Европа, как сказывают, хочет объявить его — веком торговли! Нынешние французские авторы с величайшею ревностью доказывают, что одна торговля может спасти род человеческий от бедствий войны, одна торговля может полезным образом занимать врожденную деятельность человеческого сердца, одною торговлею должны славиться народы, и в одной торговле заключается гражданское счастье!

————

Воздушные шары и телеграфы в начале своем казались такими игрушками, что ученые физики стыдились говорить о них, но теперь они сделались важным предметом их опытов. Такую же судьбу может иметь и новая машина, изобретенная гражданином Бельбреем, и названная им оптилогом или говорящим цилиндром. Человек одною рукою вертит сию круглую машину, а другою играет на клавесине, и вместо звуков выходят из него буквы, одна за другою, с величайшею скоростью так, что сими буквами можно выражать мысли как словами. Польза очевидна. Природно глухие и немые могут изъясняться посредством сей машины, а если поставить ее на высоком, открытом месте, то можно действием клавесина говорить с бесчисленным множеством людей. Гражданин Бельбрей советует консулу Бонапарте сделать в Тюльери и во всей Франции оптилоги, чтобы миллионы французов посредством их разговаривали друг с другом. Эта машина, говорит он, достойна быть аудиториею великого народа!

———

Гражданин Дарбфель изобрел машину, которая всякую дурную, нечистую воду делает хорошею и прозрачною. Это изобретение может быть весьма благодетельно для мореплавателей, известно, что запасаемая вода на кораблях часто портится. Машина весьма проста, и есть ничто иное, как бочка, наполненная истолченными и вымытыми угольями, смешанными с известковою землею, вода течет сквозь них.

———

Мерсье, разбранив Ньютона, Тацита, историю, добрался наконец до консула Бонапарте, и написал к нему весьма гневную эпистолу, которая начинается сими двумя стихами:

Bonaparte, il est tems qu’avec toi je m’explique. Rponds-moi: qu’as-tu fait de notre rpublique?

—————

Бонапарте хотел видеть великана Фриона, молодого купца из южной Франции, который живет ныне в Париже и которого чрезмерный рост в самом деле удивителен. Консул, взглянув на него, сказал: ‘я перед ним ребенок!’ Фрион отвечал: ‘Гражданин консул! вы видите теперь разницу между великим и большим человеком (un grand homme е un homme grand)’.

—————-

В прошедшую зиму (пишут из Лондона) разнесся слух, что комиссары, посланные английским правлением во внутренность Африки, открыли столицу бецуанов. Слух сей ныне подтвердился, и мы узнали, что в сем городе 1500 домов и 7000 жителей. Трудно понять, каким образом может жить столько людей в городе, окруженном пустынями. Описание их политического и домашнего хозяйства будет весьма любопытным прибавлением к истории диких народов. Надобно заметить, что англичане, завладев мысом Доброй Надежды, в четыре года сделали там гораздо более открытий, нежели голландцы в два века.

——————

Так называемый господин Вердион (говорит издатель Лондонского Вестника), которого мы часто видали на улицах в парике, с большим кошельком в треугольной шляпе и с зонтиком, умер на сих днях в Лондоне. Бумаги, найденные у него, доказывают, что сей добрый человек был побочная дочь короля прусского, Фридриха Вильгельма, и что она приехала в Англию с госпожой Швеллемберг. Уверяют, что у нее пропало около двухсот тысяч рублей, вверенных ею одному купцу, который сделался банкротом. После того она жила трудами своими, учила молодых англичан иностранным языкам, и всякий раз, в торжественные дни, являлась при дворе в мужском платье, в богатых шитых кафтанах, которые однако не могли скрыть ее смешной, карикатурной нестройности. Многие угадывали пол сей странной особы, но никто не знал этого верно доныне.

—————-

Неутомимый путешественник, англичанин Спиллард, теперь в Париже. Ему 70 лет от роду. Он исходил пешком более 200 тысяч верст в жизнь свою, был во всех европейских землях, в Аравии, в Египте, во внутренности Африки — в самых диких местах Америки, там, где не бывал еще никто из путешественников, и доходил до самой Новой Иберии.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.5, N 17. — С.50-55.

Смесь

Давид Юм, славный английский историк и философ, жил в Эдинбурге. Однажды, переходя через болотное место по узенькой доске, философ наш оступился и упал в тину. На крик его прибежала старая женщина, но как же испугался бедный Юм, когда она, посмотрев на него, хотела бежать прочь, говоря: ах! это он! это безбожник Юм!.. ‘Нет, нет!’ закричал философ, сидя по уши в тине: ‘Я не безбожник! Добрая старушка! Не верь злословию: я христианин, христианин!’ — Когда так, отвечала она, то прочитай наизусть Верую во Единого! — Юм начал, и к счастью не ошибся ни в одном слове. Старушка успокоилась, и сказав: теперь вижу, что меня обманули, что ты добрый человек, вытащила его из болота.

———————

На одного англичанина донесли, что он женат на двух женах: преступление, которое по английским законам очень строго наказывается. В продолжение суда явилась еще третья жена, а там и четвертая. ‘Несчастный!’ сказал ему главный судья: ‘Долго ли тебе жениться?’ — Пока найду хорошую жену, отвечал судимый.

———————-

Давно уже шутят над докторами, которые в отмщение за то нередко шутят над больными. Медики и женщины имеют одну участь: мы браним их, и не умеем без них жить. Заглянув по случаю в избранные стихотворения нидерландских поэтов, нашел я там следующий анекдот. Николай Грудиус, стихотворец, занемог опасной болезнью. Доктор, друг его, прибежал к нему и начал его бранить за то, что он не дал ему знать о своей болезни. Грудиус задумался — спросил карандаш — написал дрожащей рукой два стиха:

Я для того, мой друг, тебя не призывал,

Что завещания еще не подписал —

и в ту же минуту умер.

———————

Турецкий анекдот.

Эшек дайма эшек дур.

Осел всегда осел.

Один портной имел привычку красть что-нибудь от всякой материи, которую давали ему на кафтаны. Однажды приснилось ему, что он стоит на страшном суде, и что ангел показывает ему ужасной величины знамя, сшитое изо всех украденных им лоскутов. Этот сон чрезвычайно испугал его, и на другой день, рассказав его ученикам своим, он клялся быть с того времени честным портным, ‘Но если, примолвил, я забудусь и по старой привычке опять что-нибудь украду, то ради Аллы напомните мне знамя!’ Через несколько дней портной в самом деле забыл сон, и отрезал для себя большой лоскут сукна. ‘А знамя, мастер Абдул?’ сказали ему ученики. Тише, тише! отвечал он: я вспомнил, что этого лоскута на нем не было!

———————

Сочинители Парижской Декады, объявляя о переведенной с английского языка Флоре для нежного пола, говорят: ‘Ботаника есть в самом деле пристойная для женщин наука, имея в себе нечто кроткое и сердцу милое, она требует тонкости наблюдений и верного, разборчивого взора, которым женщины справедливо славятся. Полезно, и для самой нравственности благодетельно приучить их, в самой цветущей юности, к тихим упражнениям сей науки и к приятным, уединенным прогулкам, которые могли бы укрепить их здоровье, оживить прелести, обогатить разум и питать душу нежными впечатлениями. Такое занятие полезнее чтения глупых романов и ветреных забав, которые ничего приятного не оставляют в сердце’.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.5, N 18. — С.126-129.

Смесь

В Гамбургских ведомостях пишут следующее: ‘Российская Американская компания ревностно печется о распространении сей торговли (которая со временем будет для России весьма полезна) и теперь занимается великим предприятием, важным не только для коммерции, но и для чести русского народа. А именно, она снаряжает два корабля, которые нагрузятся в Петербурге съестными припасами, якорями, канатами, парусами и проч., и должны плыть к северо-западным берегам Америки (через южный океан, мимо южного Американского мыса), чтобы снабдить сими потребностями русские колонии на Алеутских островах, нагрузиться там мехами, обменять их в Китае на товары его, завести на Урупе, одном из Курильских островов, колонии для удобнейшей торговли с Японией, идти оттуда к мысу Доброй Надежды и возвратиться в Европу. На сих кораблях будут только русские. Император, одобрив план, приказал выбрать лучших флотских офицеров и матросов для успеха сей экспедиции, которая будет первым путешествием русских вокруг света. Начальство поручается господину Крузенштерну, весьма искусному офицеру, который долго был в Ост-Индии. Для заведения колоний на Урупе общество наняло в Петербурге одного англичанина на три года, с жалованьем по 15000 рублей в год, сверх двадцати тысяч, которые дадутся ему в награждение за успех. Он будет строить там корабли. Прежде нужные материалы возили туда сухим путем с чрезмерными издержками. Чтобы не потерять времени, сии два корабля будут куплены в Гамбурге, и выйдут из Петербурга в октябре месяце’.

———————-

Славный берлинский астроном Боде объявляет в газетах, что никто из астрономов не предсказывал явления кометы в определенный день будущего месяца, и что они ни мало не думали стращать людей опасностями будто бы соединенными с сим явлением. В наше время всякий любопытный легко может приобрести нужные сведения о здании мира, которые не дозволяют верить таким нелепым слухам, выдумке невежд и глупцов.

———————

Г. Оливариус, кильский профессор, издатель журнала le Nord littraire, желает, чтобы следующее его объявление было напечатано в Вестнике:

Archives, generales du Nord.

С’est fous ce titre que paratra, au i er Janvier 1803, un journal rdig par l’auteur du Nord littraire, physique, politique et moral (le Professeur Olivarius), qui s’engage publier un cahier toutes les fix femaines, ou huit cahiers par an, moyennant le prix d’abonnement de 20 liv pour le midi de l’Europe, et de 4 cus, argent courant de Hambourg pour le nord.

Dans le dessein de remplir toute tendue du titre qu’il a adopt, le rdacteur mettra contribution non seulement toute l’Allemagne, le Dannemarc, la Suede et l’empire de Russie, mais encore la Hollande et la Grande Bretagne,.

Le plan des Archives &c. est le mme que celui du Nord littraire &c., plan qui a obtenu le suffrage des littrateurs clairs comme celui des smples amis des scienccs et des arts. Le nouveau journal runira, ainsi que le Nord littraire &с. l’а toujours fait, au mrite de l’universalit des objets, celui d’une extrme exactitude dans les choses et de la plus serupuleuse impartialit dans les jugemens. Un apperu gnral de la situation politique des differens pays du nord terminera chaque numro.

Cet ouvrage doit tre considr comme faisant suite au Nord littraire &c., qu on continuera rguli&egrave,rement jusques la dite poque du Janvier prochain, o il fera remplac par les Archives gnrales du nord.

On peut s’abonner chez l’auteur Kiel, ainsi que chez les principaux libraires des grandes villes de l’Europe et de l’Amrique.

———————-

Г. Неккер издал новую книгу под титулом: Последние мысли о политическом и хозяйственном состоянии Франции, предложенные французскому народу гм. Неккером. — ‘Так, говорит автор, сии мысли суть последние, это слово ответствует моим летам и слабому здоровью… Я доказываю политическую неудобность сей робкой смеси монархии с республикой, смеси, в которой нет ни величества первой, ни одушевленного движения второй. Я осмелился начертать два плана: один под именем наследственной умеренной монархии, а второй под именем республики, основанной на законе возможного равенства. В конце сообщаю некоторые мысли о государственном хозяйстве, как для нынешнего, так и для будущего времени’. — Эта книга вышла уже поздно: конституция Франции утверждена и парижские журналисты, которые не могут терпеть Неккера, будут только иметь случай над ним посмеяться.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.5, N 18. — С.146-150.

Смесь

Есть антипатии (говорит издатель Лондонского вестника), от которых невозможно человеку избавиться, и которых нельзя изъяснить. Герцог д’Эпернон падал в обморок, видя зайца, — фельдмаршал д’Альбре не мог подойти к столу, на котором стояло блюдо макарон, — Владислав Ягеллон, король польский, который 50 лет презирал все опасности с удивительною смелостью, бледнел от одного взгляда на яблоко, — кавалер Бойл чувствовал судорогу во всем теле, если при нем лили воду из бутылки, — духовник герцога Болтона холодел как лед, когда читал 53 главу Исаии. К сим непонятным чувствам надобно прибавить антипатию консула Бонапарте, возбуждаемую в нем не только чтением, но даже и видом английских журналов.

———————

Следующий анекдот подал, может быть, Шекспиру мысль сочинить трагедию Гамлета.

В Лине, в графстве Норфолкском, актеры графа Соссекса играли драму, называемую Брат Франциск, в которой одна женщина, удовлетворяя страсти своей к любовнику, убивает мужа. Тень убитого не отстает от нее, и в уединении является ей в разных страшных видах. Одна из зрительниц, которая пользовалась общим уважением в Лине, вдруг закричала: ах! муж мой, муж! его тень грозит и мне! Все удивились, и начали спрашивать, что с нею сделалось? Несчастная в ту же минуту объявила, что она по любви к одному молодому человеку отравила ядом своего мужа, и видит тень его на сцене. Ее взяли, представили в суд и казнили. — Это случилось в царствование Генриха VIII.

———————

Ученые французские экономы доказывают ныне в журналах, что хлеб должно не сеять, а садить, что в таком случае ни одно зерно не пропадает и на одной десятине родится более, нежели на двух посеянных в самый лучший год, кроме той выгоды, что семян надобно в десять раз менее.

———————-

‘Славная Варфоломеевская ярмарка (говорит один лондонский журналист) началась, а с нею начались и те сцены разврата, которые ежегодно оскорбляют сердце добронравных лондонских жителей. Сей праздник есть обширный театр пороков всякого рода. Женщины, которые до того времени вели себя хорошо, приходят танцевать в трактиры, не предвидя следствий. Их поят, часы текут, и редкая из них возвращается домой с честью. Зрители, приходящие туда из любопытства, бывают обкрадены ворами, которые спешат на сию ярмарку из всех провинций Англии и сочиняют там планы грабежа на весь год’. Сколько неморального в просвещенной Англии!

———————

Кто читает английские ведомости, тот знает, какое удивительное действие произвела в Лондоне красота госпожи Рекамье, молодой француженки. Народ бегал за нею на гульбищах, в знатных домах давали ей праздники, и скромные англичанки, осыпая ее ласками, доказывали, что они умеют отдавать справедливость даже и красоте, даже и француженке. Госпожа Рекамье возвратилась в отечество, и в знак благодарности своей к английскому народу старается приятным образом угощать всех английских путешественников в Париже. Недавно в загородном доме своем давала она завтрак Фоксу, лорду Голланду, господину Эрскину, генералу Фиц-Патрику (знаменитым противникам министерства) и другим британцам. В числе ее гостей были еще генерал Моро, прусский министр Лукезини, князь Долгорукий, господин и госпожа Дивовы. Все парижские журналы говорят о сем завтраке, примечая, что любезная хозяйка сидела за столом между Фоксом и Моро. Красота своими ласковыми улыбками (сказал один из них) платила дань славе.

—————-

Один немецкий путешественник встретился с Бонапарте в Национальной библиотеке, и таким образом описывает сей случай: ‘Консул приехал с женой, с ее дочерью, с Людвигом Бонапарте, со множеством адъютантов и с живописцем Давидом, который некогда был нежным Робеспьеровым другом. Он вошел в кабинет антиков и прежде всего спросил о медалях Александровых и Цесаревых, желая видеть их изображения. Ему отвечали, что Александрова нет. Перед самой дверью кабинета висят щит и шлем Франциска I, которые достались в руки испанцам в день сражения при Павии, они были отвезены в Мадрид, а оттуда в Нидерланды, где французская армия нашла их. За щитом лежат два меча: Франциска I и Генриха IV. Бонапарте велел их подать себе, взял в руки, пробовал, тяжелы ли они, и хотел знать их меру: чего однако не умели сказать ему приставы. Между тем жена и падчерица его сидя рассматривали резные камни. Он говорил мало и был в шляпе, но иногда снимал ее. — Сев в карету, Бонапарте сказал на ухо слуге, затворявшему дверцы, куда надобно ехать, а слуга стал на переднее колесо, и передал его приказание кучеру также на ухо. Это удивило меня!.. Надобно заметить, что офицеры и адъютанты отгоняют от кареты всех любопытных, когда Бонапарте выходит’.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.5, N 20. — С.296-301.

Смесь

Любопытным показывают в Париже (в бывшем Пале-Рояль) новый физический опыт, достойный общего внимания. Две статуи в человеческий рост, стоящие в углах большой залы, слышат все, что говорят им, тихо или громко, и сами отвечают на все вопросы. Сей опыт доказывает физикам, что можно помогать органу слуха, так как помогают органу зрения. Автор уверяет, что можно целые речи, произносимые тихо, передавать через большое расстояние, и никто не узнает, откуда несется голос.

Гальванический комитет Туринской академии делал разные опыты над телом казненного человека, обливая минеральным настоем разные части его и прикасаясь к ним гальваническим прутом. Все мускулы приходят в сильное движение, челюсть хлопает зубами, сердце бьется, легкое вбирает в себя воздух и выпускает его с пронзительным свистом, глаза мигают, и проч.

Французский комик Пикар сочинил новую комедию на славную парижскую красавицу, госпожу Рекамье, о которой упоминалось в Вестнике, и которая была предметом столь многих газетных артикулов. В пьесе спрашивают у мужа, здорова ли его жена? Не знаю отвечает он: я еще не читал газет!

В чрезвычайном заседании Парижского гальванического общества гражданин Альдини, племянник славного Гальвани, делая опыты над животными с горячей и холодной кровью (т. е. четвероногими и рыбами), доказывал, что в животной экономии или системе есть особенная сила, отличная от электрической как действиями, так и свойствами. Доктор Нош, президент общества, благодарил гражданина Альдини за его ревность к успехам гальванизма, которые могут быть весьма полезны для медицины.

Первоначальная материя коровьей оспы совершенно истребилась в Англии, там уже нет ни одной коровы в сей болезни. Мы еще не знаем истинного происхождения этой материи. Думали, что она сообщилась от лошадей, имевших подседины, люди (как утверждал один медик), которые перевязывали лошадиные раны, доили после коров и прикосновением рук своих сообщили им оспу. Но многие медики в Англии и во Франции делали сей опыт без всякого успеха: материя подседин не пристала ни к одной корове.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.6, N 22. — С.136-138.

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Читайте также: