Вл. Хасидович
Вл. Хасидович
Смерть Володина.
Смерть Володина.
Рассказ из Русско—Японской войны.
Смерть Володина., Хасидович Владимир Дмитриевич, Год: 1905
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Бой разгорался. Редкие артиллерийские выстрелы учащались и обещали обратиться в сплошную канонаду. Ружейные залпы уже не были слышны: они покрывались гулом орудий ной стрельбы, и только разве изредка, когда на секунду смолкала канонада, слышалась команда: ‘пачки!’ — и вслед за ней беспрерывный треск ружейных выстрелов. Свист пуль, пролетавших где-то над головами или тыкавшихся в окоп, возбуждал нервы, хотя и не производил такого впечатления, как пронзительный вой снарядов. Сопка, видневшаяся вдали, была вся окутана белыми расплывавшимися дымками, число которых увеличивалось с каждым новым залпом неприятельских батарей. Оттуда стреляла наша артиллерия, и неприятель очевидно прилагал все усилия, чтобы сбить сильно вредившего ему врага. Время от времени снаряды не долетали до цели и тогда попадали в китайскую деревню и часто зажигали фанзы. Между батареей и И-ским пехотным полком, под старым толстым дубом сидели полковой и бригадный командиры. Около них за китайской кумирней, привалившись к стенке, лежали трое молодых людей, вольноопределяющихся, это были ординарцы генерала. Они ждали поручений, ждали с нетерпением, потому что поручения могли принести им счастье, исполнение их заветных желаний: Георгиевский крест. Находясь в этом бессмысленном хаосе, где смерть выбирала тысячи жертв, не сознавая, что она берет отцов, мужей и братьев, где земля пропиталась кровью, опьяняя запахом своим людей, превратившихся в разъяренных хищных животных, каждый из них с удовольствием бы рискнул пожертвовать своей жизнью, лишь бы только получить этот светленький серебряный крестик.
— Господа! Кто из вас хочет получить Георгиевский крест? — вдруг обратился к ним бригадный командир.
— Я, я, я!.. — послышались голоса ординарцев, и трое юношей предстало перед ним.
— Нет, господа, троих мне не надо, нужно только одного, чтобы поручить сходить в З-ский полк.
— Ваше превосходительство, пошлите меня! — закричали они в один голос.
— Нет, вот что, вы лучше жребий бросьте, а то, как видно, каждый желает из вас идти! — сказал генерал.
Бросили жребий.
Идти досталось Володину. Товарищи с завистью посмотрели на него, каждый из них хотел отличиться, и каждый сознавал, что очень редко представляется к этому случай. А он — бледный, но бодрый и уверенный, пошел в З-ский полк, до которого было по крайней мере 3 версты, а идти приходилось по обстреливаемой неприятелем местности.
Володин был доброволец, ему было 17 лет. До войны он был морским кадетом, и когда на Дальнем Востоке загремели первые выстрелы, он, несмотря на то, что ему оставалось до окончания курса два года, вышел из корпуса и поступил вольноопределяющимся в пехотный полк. Ни просьбы матери, ни уговоры отца не могли повлиять на него, он решил во чтобы то ни стало искать славы на войне. Его почти детский ум рисовал все в розовом свете: ему казалось по временам, что сама судьба шлет случай отличиться и прославиться. И вот теперь, когда судьба улыбнулась, и счастливый жребий помог, он чувствовал, что счастье недалеко от него. Он шел и шел, ускоряя шаг. Пули жужжали около него иногда так близко, что он чувствовал жар от них, вот одна задела его, порвала погон и пролетела, не причинив вреда. ‘Дойду или не дойду? — шептал он. — Неужели судьба не сжалится надо мной, неужели это счастье, которое так близко от меня, уйдет, вырвется из моих рук, не отдастся мне? Неужели я, так близкий к своей заветной цели, паду пронзенный кусочком свинца, и вместе с этим померкнут мои надежды и сама жизнь?..’ А пули все чаще и чаще летали около него. Они свистели, и в диком свисте этом он слышал насмешку, слышал голос, который говорил ему: ‘Нет, не дойдешь. Если бы тебе не обещали награды, то ты бы дошел, а теперь — нет, твоя судьба решена, смертный приговор подписан’.
Володин долго не мог сидеть, нетерпение получить ‘крест’ подстрекало его идти скорее к главному командиру и сказать: ‘Ваше превосходительство, поручение исполнено’. Он выбежал из окопов и побежал к деревне. Пули летели выше, над головой, очевидно, неприятель переменил прицел. Он стал надеяться, что счастье покровительствует ему. Вот он пробежал деревню, по поляне и присел отдохнуть около дерева. К нему подошли два солдата, они также устали и хотели отдохнуть. Минут пять просидел с ними Володин и, расспросив как дела у них в полку, простился и побежал дальше. Едва он пробежал шагов десять, как позади услышал треск дерева и стоны людей. Он оглянулся. Один солдат лежал в неестественной позе, из живота у него выглядывали внутренности, а он еще все шевелил руками, бесполезно вцепившись в землю. Туловища другого он не заметил, видел только голову, покрытую какой-то красной массой, и руку, отдельно лежавшую в шагах пяти от головы. ‘Значит, мне не судьба умереть сейчас’, — прошептал он и бросился бежать еще быстрее. Вот вдали увидел он дерево и побежал к нему, а кругом него со свистом пролетали снаряды, обломки дерева, куски земли, но он не замечал этого и подбегал к дереву.
— Ваше превосход… Поручение исполнил… — еле мог он пробормотать, запыхавшись.
— Ну, поздравляю вас, Володин, вы будете представлены к ордену св. Георгия, — сказал бригадный командир, беря у него записку, — а теперь подите отдохните.
Через два дня он получил Георгиевский крест…
Прошло четыре дня, бой еще продолжался, даже теперь он сделался ожесточеннее. Японцы, во что бы ни стало, решили взять наши позиции, ряды полков редели. Люди умирали без стонов, тихо. То и дело кричали: ‘Носилки!’ — и выносили мертвых и тяжело раненых, иногда двое солдатиков вели под руки третьего, и, несмотря на сильные муки, раненый не стонал, а только мутными страдальческими глазами смотрел вперед и думал, суждено ли ему дойти до перевязочного пункта, или же пуля докончит его на . дороге. Жужжание пуль, вой снарядов, взрыв гранат, вырывавших землю чуть не на два аршина, треск рушившихся фанз заглушали стоны умиравших: людей. Этот демон разрушения казался величественным, сильным, стиравшим с лица земли творения людей.
Уже было около 5 часов дня, когда финал боя был почти известен: приходилось отступать под натиском превосходившего численностью обходившего неприятеля.
— Володин, поезжайте в 10-й полк, — обратился бригадный командир, — и скажите, чтобы отступали, только не все сразу, а человек по пяти по десяти, а остальные чтобы стреляли пачками…
Володин галопом поскакал в полк, расположенный шагах в 300 впереди. Он ясно видел черные цепи японцев, которые тихо подвигались к окопам 10-го полка, под прикрытием своей артиллерии. Они были одеты в черные плащи, черные башлыки были надеты на головы и пришиты к плащам. И куда он ни смотрел, отовсюду эти черные фигуры, как муравьи, ползли и надвигались на наши позиции.
— Ваше высокоблагородие, приказано отступать! — закричал Володин, подъехав к полковнику. — Только не всем полком сразу, а по частям… — И, повернув лошадь, он помчался назад к своему полку.
В окопах было пусто, только около них валялись раненые и убитые в самых неестественных позах. Володин поехал к бригадному командиру. На дороге снаряд разорвался в трех шагах от него и оторвал голову лошади. Ординарец, перелетев через лошадь, сильно ушибся, но опасность заставила позабыть ушибы, он вскочил и побежал к дереву, — там не было никого… Он побежал дальше, совершенно не разбирая дороги, зашел в какую-то деревню, нашел винтовку и, забывая опасность, стал стрелять в идущия цепи и колонны неприятеля. Расстреляв все патроны, пошел дальше. На дворе, около разбитой, полуразрушенной фанзы была привязана оседланная лошадь. Он вывел лошадь, провел ее за деревню, вскочил в седло и поехал рысью к отступавшим, видневшимся вдали русским войскам. По дороге попадались одиночные раненые, изредка они шли кучками, и среди них были здоровые не раненые солдаты. Подъехав к речке, через которую войска проходили вброд, он увидел лежавшего офицера, Володин окликнул его. Офицер поднял голову, безучастно посмотрел на Володина и по-прежнему опустил ее. Володин спрыгнул с лошади, отвязал баклажку и поднес к засохшим запекшимся губам офицера.
— Да это вы, Дмитрий Николаевич? — узнал он своего ротного командира. — Вы куда ранены?
Тот хотел что-то сказать, но из горла его вылетели какие-то хриплые стоны, и он ничего не ответил. Осмотрев его и увидев, что из ног и спины текла кровь, Володин вынул бинт из кармана и, разорвав его, перевязал раны, положил на седло и повел лошадь за повод на перевязочный пункт… а между тем играли сбор, войска снова готовились к новому бою. Володин передал лошадь с офицером какому-то раненому солдату, а сам вернулся к своему полку. Полк с музыкой и развернутым знаменем шел в атаку отражать неприятеля. Было что-то величественное, ужасное в лицах солдат, шедших на смерть, как на праздник. Увидев Володина, полковой командир послал его в 4-ю роту… там не было офицеров и даже фельдфебеля, и ему было поручено командовать ротой. Гордый этим поручением, он пошел к роте, принял команду и повел ее в бой. Солдаты повиновались этому мальчику с красивым, еще не опушившимся лицом. Им было жалко этого молодого человека, так бодро шагавшего впереди и равнодушно смотрящего на разрывавшиеся снаряды. А полк все редел и редел, солдаты падали чаще…
Вот, что-то белое шарообразное окружило Володина, — он как подкошенный опустился на землю, из груди его лилось теплое мокрое… Боли он не чувствовал, только дышать становилось как-то трудно, а в горле хрипело. Западный небосклон был ярко-красного цвета, как будто это было не небо, а океан крови, освещавшийся лучами заходящего светила… Володин еще дышал, потрескавшиеся губы шептали молитвы… в голове проносились укоры, сожаление о потерянной жизни. На глазах блестели слезы, скатывавшиеся в кровь, разлитую около него… Дрожь пробегала по телу, ему стало легко, как будто он не умирал, а ребенком проснулся на своей детской кроватке и около него стояла улыбающаяся мать и манила его в сад, где солнце освещало мокрые от росы пахучие листья березы или липы, а птицы весело щебетали, прославляя Творца и любовь на земле…
— Прощай, мама, прощай… прости меня… — простонал он, и легкая улыбка озарила его бледное благородное лицо… Перед ним лежал Георгиевский крест…
Светло… Яркие звезды освещают землю… Ветерок пробегает по полю, где раздаются ужасные стоны умирающих людей, и, забегая попутно в разрушенную деревню, пропадает за сопкой, на вершине которой стоит часовой. Какие-то темные фигуры ходят по полю и собирают раненых.
— Гляди-ка, должно быть, это барин, ординарец бригадного убит? — говорит один из санитаров, перевертывая труп на земле.
— Да, да! — проговорили другие и положили его на носилки, чтобы отнести к братской могиле…
А там, где-то за тысячи верст есть одно существо, которое каждый день ждет дорогого письма от сына, вздрагивая при каждом звонке, думая, что это желанные вести от него. Но он не напишет ей, руки его уже не держат пера, на груди его зияет ужасная рана, и только голубые добрые глаза еще открыто смотрят на опрокинувшееся небо, на землю, на потоки пролившейся крови…
Источник текста: журнал ‘Дело и отдых’, No 10 за 1905 г.
Сканирование: В. И. Шулятиков, распознание, подготовка текста: В. Г. Есаулов, ноябрь 2013 г.