К<нязь> В. Одоевский
СМЕРТЬ И ЖИЗНЬ
Смерть и жизнь, Одоевский Владимир Федорович, Год: 1827
Время на прочтение: 2 минут(ы)
(с) Князь В. Ф. Одоевский. Текст печ. по изданию ‘Северная лира на 1827 год’, M., 1984. Стр. 58—59
(с) Примечание по: М. И. Медовой. Изобразительное искусство в творчестве В. Ф. Одоевского
(с) http://imwerden.de — некоммерческое электронное издание, 2008
На стене моей висит рисунок, снимок с славной картины Гвидо {У Гвидо нет такого сюжета. Между тем произведение, о котором идет речь у Одоевского и которое приписывается им Гвидо, хорошо известно. Это гравюра, а вернее — одна из двух различающихся лишь незначительными деталями гравюр Хендрика Голциуса (1558—1617). — Прим. М. И. Медового.}, изображающей любовь, человеческий череп и розы. Меня всегда поражала эта картина: соединение предметов, по-видимому столь несовместных, возбуждало во мне бесконечные ряды размышлений.
День уже клонился к вечеру, умолкал городской шум, сливаясь с последним, протяжным гулом колокола, темнота разлилася по моей уединенной келье, глаза невольно устремились на картину Гвидову, сумрак претворял ее в различные, переменяющиеся призраки, которые то являлись, то исчезали.
Протекло несколько мгновений, и мне показалось, что изображения рисунка от стены отделилися и келья моя развилась в бесконечное пространство, светлое, беспредметное, бесцветное.
В сладком сне Кифарид покоился у меня в объятиях, русые, душистые его локоны касались лица моего, прекрасные уста улыбалися, огненные розы вились вокруг нас и неприметно — сливалися с его огненными ланитами, небрежно рука сына Кипридина покоилася на лире, и от струн ее неслися в воздух неопределен-ные волшебные звуки.
Пламень кипел по жилам моим, огненные розы сжигали сердце, глава тихо клонилась… Вдруг порыви-сто звукнули струны, потухли розы, взглядываю на Кифарида — он будто силится раскрыть глаза свои — и вдруг на их месте является ужасная впадина, лицо его — безобразный череп, — на обнаженных челюстях казалось еще не исчезла улыбка…
Я затрепетал… снова тихо забряцали струны, и снова загорелися розы, и снова лицо Кифарида им уподо-билось… Еще мгновение — та же перемена, тот же ужас!
И, казалось мне, протекли бесчисленные мириады веков — и Кифарид ежемгновенно то являлся в образе хладного скелета, то расцветал с пламенными роза-ми… Мало-помалу я привык к сему явлению, холод скелета похищал излишний огонь из ланит Кифаридовых, пламень роз сына Кипридина разливал какую-то прелесть на безобразном черепе, трепет не потрясал более членов моих, сердце пламенело, но не сжигалося, — я ощущал тихую теплоту — блаженство, не-знакомое смертным, — вечная любовь согревала меня!
Стремится мечтатель за огненною розою наслаж-дений, — жизнь его прикована к жизни розы, он живет и умирает вместе с нею — то горит бурно, порывисто, то вдруг хладеет, как пепел. Лишь вдохновенный веч-ною любовию не знаком ни с палящим огнем, ни с умерщвляющим хладом: печаль его не различить с улыбкою, и простолюдины, по какому-то невольному чувству, жизнь его называют живою смертию.