СМЕРТЬ Д. И. ПИСАРЕВА.
СМЕРТЬ Д. И. ПИСАРЕВА.
Г. Б.
‘Дло’, No 7, 1868
Смерть Д. И. Писарева, Благосветлов Григорий Евлампиевич, Год: 1868
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Отъ 4 іюля, изъ Дуббельна, телеграфическая депеша принесла печальное извстіе о смерти одного изъ тхъ литературныхъ дятелей, потеря которыхъ, особенно въ настоящее время, болзненно отзывается въ сердц каждаго мыслящаго человка. Подробности смерти Писарева до сихъ поръ остаются неразъясненными, ясно и врно только одно, что Писаревъ умеръ. Долго не врилось или не хотлось врить, чтобы эта молодая жизнь, полная энергіи, любви къ дятельности и самыхъ лучшихъ надеждъ на будущее, такъ преждевременно погибла. Но фактъ совершился, и его горькая правда — неотразима. Вотъ и еще, думалось намъ по прочтеніи телеграммы, одна могила между талантливыми представителями бдной русской мысли, — могила, отнимающая у насъ замчательную умственную силу…
Что значитъ эта непредвиднная и ничмъ особеннымъ невызванная смерть? Роковая ли необходимость нашей жизни какъ будто разсчитанно уничтожаетъ все, что явится въ ней даровитаго? Когда еще не закрылась крышка надъ гробомъ покойника, мы умолчимъ о той внутренней борьб, которую онъ переживалъ въ его послдніе тревожные дни….
Литературная дятельность Писарева продолжалась только семь лтъ, собственно говоря, она началась и окончилась въ ‘Русскомъ Слов’… Но въ эти семь лтъ онъ написалъ больше, чмъ, при самой благопріятной обстановк, мене даровитый русскій писатель длаетъ въ двадцать лтъ. Эта необыкновенная плодовитость обусловливалась въ Писарев счастливой мозговой организаціей, въ которой высокое умственное развитіе соединялось съ блистательными природными способностями. Изумительная память и никогда непокидавшая его свтлая и быстрая мысль до такой степени облегчали ему самый процессъ работы, что онъ не зналъ, что значитъ переписывать свою рукопись или поправлять ее. Идея такъ отчетливо и ясно формировалась въ его голов, что выраженіе ея не стоило ему ни малйшихъ усилій, она, такъ сказать, въ самый моментъ своего зарожденія облекалась въ совершенно правильную, изящную форму и переходила на бумагу помимо воли автора. И чмъ сильне затрогивала его хорошая идея, чмъ глубже возбуждала въ немъ его симпатіи, тмъ пламенне онъ отдавался ей и тмъ увлекательне выражалъ ее. По прочтеніи умной книги, онъ, обыкновенно, немедленно принимался за свою статью и, подъ вліяніемъ первыхъ впечатлній, часто оканчивалъ ее въ два или три пріема. Нтъ сомннія, что спшная журнальная рабоіа не можетъ обойтись безъ промаховъ и ошибокъ, которыя такъ жадно подхватывались въ его статьяхъ нашими филистерами. Однимъ словомъ, для Писарева литературная дятельность была не офиціальной службой, не поденнымъ ремесломъ газетнаго писаки, не желаніемъ получить столько-то за столько-то строчекъ {Какъ на образчикъ литературной добросовстности нашего времени, мы укажемъ на шутовскую выходку, брошенную въ покойника изъ яслей г. Корша. Въ 183 No ‘С.-Петербургскихъ Вдомостей’ помщенъ коротенькій некрологъ Писарева, гд между прочимъ говорится, что Писаревъ долженъ былъ писать много, чтобы зарабатывать насущный хлбъ. Это чистйшая ложь и клевета на Писарева, опровергаемая уже тмъ, что лучшая и большая часть его литературной дятельности совершилась въ заключеніи, гд ему фактически не было никакой надобности писать ради насущнаго хлба. Онъ писалъ много потому, что чувствовалъ потребность писать много, тмъ боле, что этотъ трудъ былъ для него и легокъ, и пріятенъ. Мы убдительно просили бы гг. Филистеровъ академической канцеляріи г. Корша и паціентовъ богадльни г. Хана помолчать о Писарев, по крайней мр, на то время, пока не пройдетъ мимо нихъ скромный катафалкъ покойника.}, а глубокой органической потребностью, вытекавшей изъ его счастливо-развившагося умственнаго темперамента. Онъ скучалъ и казался убитымъ, когда у него не было подъ рукой хорошей книги или чернилъ и бумаги. Пишущій эти строки никогда не забудетъ того задушевнаго восторга, съ которымъ покойникъ принялъ отъ него первую пачку книгъ, когда разршили ему писать въ заключеніи. ‘Ну теперь, говорилъ онъ, кругомъ меня все сдлалось свтлй и просторнй, давай только больше книгъ и работы, и я оживу’. И дйствительно, онъ ожилъ съ той минуты, какъ представилась ему возможность возобновить, посл годичнаго молчанія, свою журнальную дятельность.
О значеніи Писарева въ исторіи нашего умственнаго прогресса мы поговоримъ посл, а теперь укажемъ только на ту главную черту, которая его отдляетъ отъ современныхъ ему писателей одинаковыхъ съ нимъ убжденій. Огромная заслуга этого дятеля заключается въ его талант, какъ популяризатора. Писарева читали и малые и старые, и образованные и необразованные, и вс одинаково понимали его и восхищались имъ. Сочувствіе къ нему возрастало съ каждымъ годомъ и кругъ его читателей расширялся. И это не была мишурная популярность какого нибудь счастливаго поэта или романиста, потрафившаго мимолетному вкусу нашей добродушной публики, а глубокая нравственная симпатія между мыслящимъ человкомъ и его ученикомъ. Обобщеніемъ лучшихъ идей современной европейской науки въ нашей литератур мы обязаны Писареву. Онъ не. изобрлъ ничего новаго, не создалъ ничего своего — чего нельзя и требовать отъ журналиста,— но онъ распространилъ много плодотворныхъ и новыхъ идей, изобртенныхъ и созданныхъ европейскимъ геніемъ. Молодое поколніе, для котораго Писаревъ былъ полнымъ выразителемъ его умственныхъ симпатій, особенно обязано ему пониманіемъ лучшихъ стремленій нашего времени и любовью къ развитію. Я убжденъ, что умный русскій юноша не пройдетъ равнодушно мимо могилы того, это такъ горячо и искренно говорилъ за наше лучшее будущее, за счастіе слдующихъ поколній… И Писареву можно было врить во всемъ, что онъ говорилъ. Какъ въ жизни, такъ и въ сочиненіяхъ его убжденіе и слово не расходились у него. Его искренность была той притягательной силой, которая незамтно привязывала къ нему читателя и возбуждала въ немъ полное довріе къ писателю. Въ этомъ, собственно, заключалась вся сила его слова. Онъ былъ вренъ себ даже въ своихъ ошибкахъ и увлеченіяхъ. Миръ праху твоему, талантливый и честный русскій писатель! Ты умеръ рано, но жилъ не даромъ.