В. Г. Перельмутер
Случевский К. К.: биобиблиографическая справка, Случевский Константин Константинович, Год: 1990
Время на прочтение: 7 минут(ы)
СЛУЧЕВСКИЙ, Константин Константинович [26.VII(7.VIII).1837, Петербург — 25.IX(8.Х).1904, там же] — поэт, прозаик. Родился в семье видного чиновника, сенатора. Родители предназначали С. к военной службе. Окончив с отличием в 1855 г. 1-й Кадетский корпус, он служил в лейб-гвардии Семеновском полку. В 1859 г. поступил в Академию Генштаба. Но в сентябре 1860 г. внезапно вышел в отставку и уехал за границу. Изучал философию и естественные науки в университетах Парижа, Берлина, Лейпцига, Гейдельберга, где получил степень доктора философии. В 1866 г. вернулся в Россию, поступил на гражданскую службу в Главное управление по делам печати. В 1874 г. перешел в министерство государственных имуществ. По ступенькам иерархически-чиновной лестницы С. поднимался постепенно и спокойно. С 1891 по 1902 г. он — главный редактор официальной газеты ‘Правительственный вестник’, в последние годы жизни — член Совета министра внутренних дел, член Ученого комитета министерства народного просвещения, гофмейстер двора.
Напрасно искать отзвуков этих биографических сведений в поэзии С. Правда, такое отсутствие видимой связи между социальным положением и творчеством характерно и для некоторых его современников — А. А. Фета, А. Н. Майкова, В. Г. Бенедиктова. Нотам внешняя и внутренняя жизнь попросту не соприкасались, протекали независимо друг от друга. В С. поражает явное их различие, очевидное, контрастное противоречие. Образцовая служебная карьера и материальное благополучие и напряженный трагизм стихов. Ранний литературный дебют (Общезанимательный вестник.— 1857.— No 3, 9, 11, стихи и переводы из Дж. Г. Байрона, В. Гюго, О. Барбье) — и признание, пришедшее лишь к концу жизни. Первые публикации С. остались не замеченными ни критикой, ни публикой, как и стихи, напечатанные в 1859 г. в журнале ‘Иллюстрация’. Решающим в его поэтической судьбе стал 1860 г., когда произошла встреча С. с А. А. Григорьевым. Стихи С. произвели на Григорьева сильное впечатление. Он передал их И. С. Тургеневу, а тот — Н. А. Некрасову, который и опубликовал их в журнале ‘Современник’ (1860.— No 1). ‘Появиться в ‘Современнике’ значило сразу стать знаменитостью, — вспоминал С.— Для юноши двадцати лет от роду ничего не могло быть приятнее, как попасть в подобные счастливчики, и я попал в них’ (альманах ‘Денница’.— Спб., 1900.— С. 200). Григорьев дал стихам С. восторженную оценку: ‘…Тут сразу является поэт, настоящий поэт, не похожий ни на кого поэт… а коли уж на кого похожий, так на Лермонтова’ (Сын отечества.— 1860.— No 6.— С. 166). Тургенев писал, что ему в стихах С. ‘чудятся зародыши великого таланта’ (Письма И. С. Тургенева к графине Е. Е. Ламберт.— М., 1915.— С. 78). Однако было и другое, прямо противоположное мнение о стихах С. Резко напали на молодого поэта революционные демократы — литераторы, группировавшиеся вокруг журнала ‘Искра’: Н. А. Добролюбов, В. С. Курочкин, Н. Л. Гнут (Ломан). Его упрекали в том, что стихи лишены социального содержания, уводят читателя от общественных проблем, язвительно пародировали необычные, не поддающиеся логической расшифровке образы и непривычно смелые обороты, считавшиеся уместными скорее в прозе, чем в поэзии: ‘Ходит ветер избочась / Вдоль Невы широкой, / Снегом стелет калачи / Бабы кривобокой…’ (‘Ходит ветер избочась…’). Сейчас эти упреки нетрудно оспорить. Еще за три года до публикации в ‘Современнике’ С. напечатал стихи ‘На смерть Беранже’ — любимца революционной Франций. Да и выбор для переводов произведений Байрона, Гюго, Барбье свидетельствовал, что С. вовсе не равнодушен к общественным проблемам своего времени. А логическая затрудненность и прозаизация стиховой речи были ничем иным, как попыткой обновить язык поэзии, разрушить устоявшиеся, ‘окаменевшие’ литературные нормы.
Поэзия С. стала не причиной, но поводом к полемике: столкнулись не две оценки стихов, а два полярных взгляда на поэзию вообще. Имя С. — новое имя в поэзии — волею случая оказалось в центре литературной борьбы. Такая роль была С. еще не по силам. Критика подействовала на него обескураживающе: на некоторое время он совсем перестал писать, вышел в отставку и уехал за границу учиться. Можно сказать, что это был единственный случай, когда литература решительно вмешалась в его судьбу.
Стихи С. вновь стали появляться в печати лишь одиннадцать лет спустя, с 1871 г. В 80—90 гг. вышли четыре книжки ‘Стихотворений’ С. и пять книг прозы, где наиболее интересны повести ‘Виртуозы’ и ‘Око за око’, обличающие развращенность нравов света, продажность чиновников и махинации дельцов, а также ‘Профессор бессмертия’ — попытка в фантастическом сюжете художественно воплотить философскую идею бессмертия. Кроме этого вышли в свет три тома географо-этнографических очерков ‘По северу России’ (1888), переработанных впоследствии в два тома ‘По северо-западу России’ (1897),— результат путешествий, совершенных в 1884—1888 гг. в свите одного из великих князей.
В 1898 г. появилось шесть томов ‘Сочинений’ С. (три тома стихотворений и поэм и три — беллетристики). Наконец, в 1902 г. издана была последняя книга стихов С. ‘Песни из Уголка’ (так С. назвал свою усадьбу в курортном местечке Усть-Нарва на Балтийском побережье). Именно эти издания стали решающими в признании поэзии С. значительным явлением русской литературы и читателями, и критикой самых разных направлений. Оригинальность, ‘непохожесть’ С. на его литературное окружение здесь явлены определенно и бесспорно. Поэтические публикации двух последних лет жизни: большие циклы ‘Загробные песни’ и ‘В том мире’, уникальные в русской поэзии попытки описать и осмыслить ‘жизнь после смерти’, печатавшиеся с 1902 г. из номера в номер в журнале ‘Русский вестник’, и стихотворения, опубликованные в журналах ‘Книжки Недели», ‘Новый путь’, альманахе ‘Северные цветы’, в книги собраны не были и, за малым исключением, в посмертные издания не входили. Семья С. после гибели его сына Константина (писавшего стихи, печатавшиеся под псевдонимом Лейтенант С, а в 1907 г. изданные А. С. Сувориным под полным именем автора, что из-за тождественности имен отца и сына иногда вызывает недоразумения) в 1905 г. в одном из морских сражений русско-японской войны выехала в Англию и вывезла архив поэта. По свидетельству С. К. Маковского, посещавшего в 50 гг. XX в. в Лондоне одну из дочерей С. в этом архиве хранится значительное количество неопубликованных его стихотворений.
Поэзия С. рождена неразрешимыми противоречиями между идеальным и материальным, верой и безверием, миром ‘незримого’ и ‘грубой’ действительностью, интеллектом и чувством: ‘…сердцем я мешать уму любил, / А сердцу жить мешал суровой правдой мысли’ (‘О, не брани за то, что я бесцельно жил…’). Внутреннее раздвоение отчетливо выражено в программном стихотворении С. ‘Нас двое’: ‘Никогда нигде один я не хожу, / Двое нас живут среди людей: / Первый — это я, каким я стал на вид,—/ А другой — то я мечты моей’. Мотив этот, впоследствии получивший развитие и ставший одним из центральных в поэзии А. А. Блока, восходит к ‘Двойнику’ Ф. М. Достоевского, идеи которого оказали на С. заметное влияние. Для С. Достоевский — писатель, воплотивший в своих сочинениях острейшие противоречия мира действительности и философской мысли. После смерти Достоевского С. писал: ‘…Из произведений покойного можно было бы выбрать огромное количество превосходнейших поэтических мыслей, образов, дум, настроений, чувств и страсти, вполне пригодных для целого цикла своеобразнейших стихотворений. Эти места, так сказать, почти готовые стихотворения в прозе’ (Достоевский. Очерк жизни и деятельности.— Спб., 1889.— С. 35—36). Некоторые стихотворения С.— своего рода творческие отклики на идеи Достоевского и эпизоды из его произведений: ‘Меня в загробном мире знают…’ и поэма ‘Элоа’ несут отзвук споров Ивана Карамазова с Алешей (‘Братья Карамазовы’), ‘После казни в Женеве’ вызывает в памяти рассказ Ивана Карамазова о казни в Женеве Ришара и описание виденной князем Мышкиным казни в Лионе (‘Идиот’). Понимание и оценка С. исторической роли Достоевского в русской литературе выражена в стихотворении ‘После похорон Ф. М. Достоевского’.
Диапазон творчества С. очень широк: философская поэзия и любовная лирика, исторические баллады и пейзажные стихи, стихотворные повести и драматические поэмы. Вслед за Ф. Н. Глинкой, Г. С. Батеньковым, Е. А. Баратынским С. обратился к теме Севера и Северо-Запада России, дал ей в своей поэзии оригинальную разработку (цикл ‘Мурманские отголоски’, стихи о Заонежье): ‘Каким пророчествам тут сбыться, / Когда, решившись заглянуть, / Жизнь стонет раньше, чем родится, / И стоном пролагает путь?!’ (‘В Заонежье’). А цикл ‘Черноземная полоса’ близок некрасовской традиции в изображении сельской жизни и крестьянского труда: ‘Кто испытал огонь такого неба, / Тот без труда раз навсегда поймет, / Зачем игру и шутку с крошкой хлеба / За тяжкий грех считает наш народ’ (‘Полдневный час. Жара гнетет дыханье…’).
Противоречивость, двойственность отразились не только на тематике творчества С, но и на стиле, где импрессионистичность образов контрастирует с прозаическим строем речи. Прозаизмы С., бывавшие мишенью для критиков-современников,— неотъемлемая черта его поэтики, их роль в его поэзии исключительно высока. Если у поэтов пушкинской поры прозаизм чаще всего — знак иронии, прием чисто интонационный, а у Некрасова — способ речевой характеристики персонажа или ‘бытовой’ окраски стиха, то С. пользуется прозаизмами независимо от темы, все время, достигая разговорной простоты и непринужденности и словно подчеркивая, что рассуждает он о жизни не как философ или ‘жрец поэзии’, а как обыкновенный человек. В естественном соединении прозаической речи — от разговорно-бытовой до канцелярской и специально-научной — с ‘высокими’ и ‘отвлеченными’ мотивами резко выражена индивидуальность творческой манеры С.
Рядом с поэтическим глаголом ‘озарил’ — разговорное ‘вовсю’ (‘По крутым по бокам вороного…’). Строка, настраивающая на романтический лад: ‘Мои мечты — что лес дремучий’,— перебивается канцеляризмом: ‘Вне климатических преград…’ (‘Мои мечты — что лес дремучий…’). Ироническое употребление традиционно-романтического образа во множественном числе: ‘Я слышал много водопадов’,— усиливается деловитым добавлением: ‘Различных сил и вышины…’ (‘Я видел Рим, Париж и Лондон…’).
Мастерство С. прежде всего в том, что собранные вместе его стихи и поэмы точно отражают дисгармоничное, раздираемое противоречиями время его жизни — не только тематическим и жанровым разнообразием, но самим строем стиха, негладкого, напряженного, резкого. Его слова тяжелы и обыденны, ритмы внешне неэффектны, рифмы просты, почти бедны, но лучших и не надо, чтобы не отвлекали от заключенного в строках богатства мыслей.
В отрицании разделения тем на ‘поэтические’ и ‘непоэтические’, в стремлении пользоваться равноправно всеми пластами языка, наконец, в том, что острейшие противоречия века запечатлены не только в содержании, но и в форме его стихотворной речи, С. был первым поэтом нового времени. Не случайно у него в доме на еженедельных литературных ‘пятницах’ бывали В. Я. Брюсов и И. А. Бунин, К. Д. Бальмонт и Ф. К. Сологуб, З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковский. Не случайно и то, что отзвуки его поэзии, во многом предвосхитившей творческие поиски самых разных поэтов поколения, вступившего в литературу на рубеже XIX и XX вв., можно обнаружить и в изображениях тягостного кошмара повседневности И. Ф. Анненского (циклы С. ‘Мефистофель’ и ‘Из дневника одностороннего человека’), и в лирико-философских размышлениях Блока (ср.: ‘Я задумался — и одинок остался…’, ‘Не трогают меня: ни блеск обычный дня…’), и в ‘научных’ стихах Брюсова (ср. стихи из ‘Загробных песен’: ‘Знают, все знают, что солнечный спектр семицветный…’, ‘Не существует ‘мнимых величин’!..’, ‘Цифрам, бессмертным началам, дано’ воплощаться…’), и в позиции поэта по отношению к социальным схваткам М. А. Волошина (ср.: ‘Я дом воздвиг в стране бездомной, / Решил задачу всех задач,— / Пускай ко мне, в мой угол скромный, / Идут и жертва и палач…’).
В то же время С.— последний поэт XIX в., ‘золотого века’ русской поэзии,— и как бы связывает собою две эпохи. В его стихах слышатся осознанно введенные интонации и мотивы Г. Р. Державина: ‘Я богу пламенно молился, / Я бога страстно отрицал…’ (‘Я видел Рим, Париж и Лондон…’), А. С. Пушкина: ‘Люблю я время увяданья…’, М. Ю. Лермонтова: ‘А все же холодно и пусто так кругом, / И жизнь свершается каким-то смутным сном…’ (‘Да, нет сомненья в том, что жизнь идет вперед…’), Н. А. Некрасова: ‘Черноземная полоса’, Ф. И. Тютчева: ‘На мотив Микеланджело’. Именно эта двойственность творческого облика С., его одновременная принадлежность к двум наиболее ярким поэтическим эпохам обеспечивает ему совершенно особенное место в истории русской литературы.
Соч.: Соч.: В 6 т.— Спб., 1898, Песни из Уголка.— Спб., 1902, Стихотворения и поэмы / Вступ. ст. А. В. Федорова.— М., Л., 1962, Стихотворения / Вступ. ст. В. Г. Перельмутера.— М., 1983, Стихотворения. Поэмы. Проза / Вступ. ст. Е. В. Ермиловой.— М., 1988.
Лит.: Коринфский А. А. Поэзия К. К. Случевского.— Спб., 1900, Брюсов В. Я. Поэт противоречий К. К. Случевский // Далекие и близкие.— М., 1912.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 2. М—Я. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990
OCR Бычков М. Н.