Слово в великий пяток, Филарет, Год: 1816 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Слово в великий пяток

(Говорено в Александроневской лавре, напечатано отдельно и в собр. 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.)

1816

Тако возлюби Бог мир. Иоан. III. 16.

Ныне ли о любви, скажут, может быть, некоторые? Ныне ли, когда плод вражды созрел в вертограде Возлюбленнаго, когда и земля трепещет от ужаса, и сердца камней разрываются, и око неба помрачается негодованием? Ныне ли о любви к миру, когда и Сын Божий, страждущий в мире, оставлен без утешения, и молитвенный вопль Его: ‘Боже мой, Боже мой, Вскую Мя еси оставил’ (Матф. XXVII. 46) — без ответа Отеческаго?

Правда, христиане! День вражды и ужаса день сей, день гнева и мщения. Но если так, то что с нами будет, когда и земля не тверда под нами и небо над нами не спокойно? Куда убежать с колеблющейся земли? Куда уклониться из-под грозящаго неба? Взирайте прилежнее на Голгофу: и там, где видится средоточие всех бед, вы откроете убежище. Тогда, как ‘трепетна бысть земля и основания гор смятошася и подвигошася, яко прогневася на ня Бог’ (Псал. XVII. 8), не видите ли, как непоколебимо там стоит неукорененное древо Креста? Тогда, как и мертвые не почивают в гробах своих, не видите ли, как мирно почиет Распятый на кресте Своем, сколько ни старались Его совлещи самою славою Спасителя: ‘иныя спасе, себе ли не может спасти’ (Мф.27:42), самым достоинством Сына Божия: ‘аще Сын еси Божий: сниди со креста’ (Мф.27:40), самым благом веры в Него: ‘да снидет ныне со креста, и веруем в Него’ (Мф.27:42)? Итак, утвердим в сердцах наших сию странную и страшную для мира, но радостную для верующих истину: что во всем мире нет ничего тверже Креста и безопаснее Распятаго. Ужасы от Голгофы для того и разсеяны по всему миру, чтобы мы, не видя нигде безопасности, бежали прямо на Голгофу, и повергались у ног, и скрывались в язвах и погружались в страданиях Распятаго Спасителя. О солнце! для чего бы тебе закрывать от Него лице свое в полдень, когда великое дело тьмы еще при твоем свете достигло уже своей полуночи, и когда ‘очи Всевидящаго, тмами тем светлейшии’ (Сир.23:27) света твоего, и во тьме столь же ясно видят позор Богоубийства? — Так! в твоем негодовании впечатлено было наше вразумление, ты поспешало совершить видимый день вражды и гнева, дабы препроводить нас к созерцаемому дню любви и милосердия, освещаемому незаходимым светом трисолнечнаго Божества.

Христианин! Пусть ‘тьма покрывает землю!’ Пусть ‘мрак на языки’! Востань от страха и недоумений! ‘Светися’ верою и надеждою! Сквозь тьму ‘приходит свет твой’ (Ис. LX. 1—2). Пройди путем, который открывает тебе раздирающаяся завеса таинств, вниди во внутреннее Святилище страданий Иисусовых, оставя за собою внешний двор, отданный языкам на попрание. Что там? — Ничего, кроме святыя и блаженныя любви Отца и Сына и Святаго Духа к грешному и окаянному роду человеческому.

Любовь Отца — распинающая.

Любовь Сына — распинаемая.

Любовь Духа — торжествующая силою крестною.

‘Тако возлюби Бог мир!’

О сей-то любви, христиане, да будет позволено мало нечто немотствовать пред вами, поелику изрещи ея даже и не возможно, так что само Слово Божие, дабы совершенно изобразить ея, умолкло на кресте. Сие же Слово и сия любовь да дарует нам и немотствовать и внимать немотствованию, подобно как дети одной матери ея сердцем и ея словами взаимно немотствуют и разумеют немотствование.

Итак, кто распинает Сына Божия? Воины? — Они суть почти столько же страдательныя орудия, как крест и гвоздие. Пилат? — Он, кажется, истощил все усилия в защищении Праведника и торжественно изъявил свое несогласие на пролитие крови Его: ‘прием воду, умы руце пред народом, глаголя: неповинен есмь от крове Праведнаго сего’ (Матф. XXVII. 24). Народ? — Как мог он искать смерти Того, Котораго старался воцарить? Первосвященники? Старейшины? Фарисеи? — Они признаются, что не имеют власти ни над чьею жизнию: ‘нам не достоит убити никогоже’ (Иоан. XVIII, 31). Предатель? Он уже свидетельствовал во храме, что ‘предал кровь неповинную’ (Матф. XXVII. 4). Князь тьмы? — Он не мог коснуться и жизни Иова: ныне же сам осуждается и изгоняется. Но кто лучше, как Распятый, может знать распинателей? И что же глаголет Он? — ‘Не ведят, что творят’ (Лук. XXIII. 34). Коснулся было истинной причины дела сего Каиафа, сказав, что ‘уне есть, да един человек умрет за люди’: однако и ‘сего о себе не рече, но Архиерей сый лету тому’ (Иоан. XI. 50—51), он прозвучал, как кимвал, в который на тот день надлежало благовестить для церкви, но и сам же не уразумел своего благовестия. Таким образом то, чего не хотели, не могли, не знали, пред целым светом совершилось теми самыми, которые не хотели, не могли, не знали.

Впрочем, сие не значит того, чтоб и не было виновных в убиении Невиннаго! Нет! Кто не мог, если бы только восхотел, уразуметь то, что уразумел и проповедал отчаянный даже Иуда? Но ‘аще Быша разумели, не Быша Господа славы распяли’ (1Кор. II. 8).

Нам должно приметить здесь то, какую ничтожную паутину составляло все сплетение видимых причин, произведших великое Голгофское событие. Как же сия паутина в первых нитях своих не расторглась или от дхновения гнева Божия, или даже от ветра суеты человеческой? Кто связал ею льва от Иуды? Как сделалось то, чего не хотели, не могли, не знали, и что столь удобно было и уразуметь и отвратить? Нет! ‘Хулители Голгофские также не знают, что говорят, как распинатели не знают, что делают, в самом же деле’[1] не человеки здесь ругаются Божию величеству: Божий Промысл посмевается буйству человеческому, ‘без нарушения свободы’[2], заставляя его служить высочайшей Своей Премудрости. Не лукавые рабы прехитряют Господа: Всеблагий Отец не щадит Сына, дабы не погубить рабов лукавых. Не вражда земная уязвляет любовь небесную, — небесная любовь скрывается во вражду земную, дабы смертию любви убить вражду и распространить свет и жизнь любви сквозь тьму и сень смертную. ‘Бог возлюби мир, и Сына Своего единороднаго дал есть, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный’ (Иоан. III. 16).

Кажется, мы, и приникая в тайну распятия, и усматривая в страданиях Сына Божия волю Отца Его, более ощущаем ужас Его правосудия, нежели сладость любви Его. Но сие долженствует уверять нас не в отсутствии самыя любви, а токмо в недостатке нашея готовности к принятию ея внушений. ‘Бояйся, не совершися в любви’ (1Иоан. IV. 18), говорит ученик любви. Очистим и расширим око наше любовию, и там, где оно смежалось страхом Божия суда, насладимся зрением любви Божией. ‘Бог любы есть’ (1Иоан. IV. 16), говорит тотже созерцатель любви. Бог есть любовь по существу и самое существо любви. Все Его свойства суть облачения любви, все действия — выражения любви. В ней обитает Его всемогущество всею полнотою своею, она есть Его истина, когда осуществует возлюбляемое, она есть Его премудрость, когда учреждает существующее или существовать имеющее, по закону истины, она есть Его благость, когда премудро раздает истинные дары свои, наконец, она есть Его правосудие, когда степени и роды ниспосылаемых или удерживаемых даров своих измеряет премудростию и благостию, ради высочайшаго блага всех своих созданий. Приближьтесь и разсмотрите грозное лице правосудия Божия, и вы точно узнаете в нем кроткий взор любви Божией. Человек своим грехом заградил от себя ‘присносущий’[3] источник любви Божией: и сия любовь вооружается правдою и судом, — для чего? — дабы разрушить сей оплот разделения. Но как ничтожное существо грешника, под ударами очищающаго Правосудия, невозвратно сокрушилось бы, подобно сосуду скудельному: то непостижимый Душелюбец посылает единосущную Любовь Свою, то есть единороднаго Сына Своего, дабы Сей, ‘носящий всяческая глаголом силы Своея’ (Евр. I. 3), восприятою на Себя плотию нашею, кроме греха, понес и тяжесть наших немощей, и тяжесть подвигшагося на нас правосудия: и Един истощив стрелы гнева, изощренныя на все человечество, в крестных язвах своих открыл бы незаградимые источники милосердия и любви, долженствующие упоить всю, проклятую некогда, землю благословениями, жизнию и блаженством. ‘Тако возлюби Бог мир’.

Но если Отец небесный из любви к миру предает единороднаго Сына Своего, то равно и Сын из любви к миру предает Себя Самого: и как любовь распинает, так любовь же и распинается. Ибо хотя не ‘может Сын творити о Себе ничесоже’ (Иоан. V. 19), но ничего также не может Он творить и вопреки Себе. ‘Он не ищет Своея воли’ (Иоан. V. 31), но потому, что есть вечный наследник и обладатель воли Отца Своего. ‘Пребывает в Его любви’, но в ней и сам восприемлет в Свою любовь все, Отцу любезное, как глаголет: ‘возлюби Мя Отец, и Аз возлюбих вас’ (Иоан. XV. 9—10). И таким образом любовь Отца небеснаго, чрез Сына, простирается к миру: любовь единосущнаго Сына Божия вместе и восходит к Отцу небесному, и нисходит к миру. Здесь имеющий очи да видит глубочайшее основание и первоначальный внутренний состав креста, из любви Сына Божия ко всесвятому Отцу Своему, и любви к человечеству согрешившему, одна другую пресекающих, и одна другой придержащихся, повидимому разделяющих единое, но воистину соединяющих разделенное. Любовь к Богу ревнует по Боге, — любовь к человеку милует человека. Любовь к Богу требует, чтобы соблюден был закон правды Божией, — любовь к человеку не оставляет и нарушителя закона погибать в неправде своей. Любовь к Богу стремится поразить врага Божия[4], — любовь к человеку вочеловечивает Божество, дабы посредством любви к Богу обожить человечество и, между тем как любовь к Богу ‘возносит от земли Сына человеческаго’ (Иоан. XII. 32, 34), любовь к человеку разверзает объятия Сына Божия к земнородным, сии противоположныя стремления любви соприкасаются, сорастворяются, уравновешиваются и слагают из себя то дивное средокрестие, в котором прощающая ‘милость и судящая истина сретаются, правда’ Божества ‘и мир’ человечества ‘лобызаются’, чрез которое небесная ‘истина возсиявает от земли, и правда’ уже не грозным оком ‘приникает с небеси, Господь дает благость земле’, и ‘земля дает плод свой’ небу (Псал. LXXXIV. 11—13).

Крест Иисусов, сложенный из вражды Иудеев и буйства язычников, есть уже земный образ и тень сего небеснаго Креста любви. Без сего мог ли бы оный не токмо удержать на себе, даже до смерти, Держащаго дланию жизнь всего живущаго, но даже и коснуться рамен Того, для избавления Котораго вящше дванадесяти легионов Ангелов ожидали токмо мановения. Вотще мрачное полчище подъемлет оружие, дабы взять Его в плен, и готовит узы Ему: освещая путь свой огнем злобы, оно не видит, что Он уже пленен и связан собственною Своею ‘любовию, яко смерть, крепкою’ (Песн. VIII. 6). Вотще вопиет беззаконное соборище: ‘мы закон имамы, и по закону нашему должен есть умрети’ (Иоан. XIX. 7), — он умрет не по иному, как по сему своему закону: ‘больши сея любве никтоже имать, да кто душу положит за други своя’ (Иоан. XV. 13). Вотще повторяют хулители: ‘аще Сын еси Божий, сниди со креста ‘(Матф. XXVII. 40), — Сын Божий тем-то самым и дает познать Себя, что не снидет со креста, доколе не истощит всего Себя в сугубом стремлении любви к Отцу Своему, Которому наконец предает дух Свой, и к человекам, для которых источает воду очищения и кровь жизни. ‘О сем познахом любовь, яко Он по нас душу Свою положи’ (1Иоан. III. 16). Углубляйтесь, христиане, в сие великое познание не одним словом и языком, или слухом праздным, но духом и истиною: и вы приидете наконец в то, если можно так сказать, содружество креста, что не будете находить сладчайшаго удовольствия, как в духе созерцания взывать с Богоносным мужем: ‘Любовь моя распялася!’ (Игнат. Богонос.).

Любовь Божия, непосредственно действующая в кресте Иисусовом, без сомнения долженствовала сообщить ему Божественную силу. И как быстро, как обильно, как неизмеримо далеко течет из него сия победоносная сила!

‘Аще зерно’, так говорил Иисус Христос о Себе Самом, — ‘аще зерно пшенично пад на земли, не умрет, то едино пребывает: аще же умрет, мног плод сотворит’ (Иоан. XII. 24). О, как скоро сие зерно Божественнаго семени, умирающее на кресте, дает окрест себя отрасли новыя жизни! Смотрите, как, еще прежде кончины Иисуса, на древе проклятия, в устах разбойника, процветает молитва: ‘помяни мя, Господи, во Царствии Твоем!’ (Лук. XXIII. 42), и сей подлинно райский цвет в тот же день преносится в рай Божий. Смотрите, как, вместе с потрясенною землею и разседшимися камнями, сокрушается каменное дотоле сердце язычника и немедленно износит зрелый плод устен, исповедующихся Спасителю: ‘воистину Божий Сын бе Сей’ (Матф. XXVII. 54). Каким непреодолимым влечением оставившие Иисуса[5] живаго собираются окрест Его креста и гроба! Наипаче же явилась победа креста в Иосифе Аримафейском. Доколе он знал Иисуса, как пророка и чудотворца, он не имел мужества открыть себя Его учеником: ‘потаен страха ради Иудейска’ (Иоан. XIX. 38). Но когда узнал, что Иисус умер смертию осужденнаго[6], то Вознесенный от земли повлек его к Себе с такою силою, что он не внял ни чести, ни боязни человеческой, и не поколебался обнаружить даже пред правительством свое участие в Распятом: ‘дерзнув вниде к Пилату, и проси телесе Иисусова’ (Мк. XV. 43). Не тою ли же силою и давно согнившия в вертограде смерти зерна показали необычайный плод, — ‘и многа телеса усопших святых восташа’? (Матф. XXVII. 53).

Чем далее простираться будет сила Креста, тем более торжественны будут ея действия. Она сосредоточит в едином Иисусе распятом всякую власть на небеси и на земли, даст ощутить силу благодатнаго владычества Его и сущим в темнице духовом, вознесет Его превыше всех небес, низведет Им оттоле Утешителя, Который не пришел бы, если бы Иисус не прошел путем Креста и не соделал его путем истинно царским. Тогда ‘любы Божия’ безпрепятственно и преизобильно ‘излиется’ в жаждущия ‘сердца’ верующих ‘Духом Святым’ (Рим. V. 5), и, не смотря ни на какия препятствия, поведет крестными подвигами искупленный мир ко всеобщему торжеству освящения и прославления. Пусть враги креста Христова устроят новый крест для Его Церкви: они готовят ей тем новую победу и новую славу. Пусть мудрецы века сего огласят ‘слово крестное юродством’: оно будет юродством только для ‘погибающих’ (1Кор.1:18). Пусть ‘Иудеи’ — древние или новые — ‘просят знамения’, не примечая знамений, совершающихся пред их очами, и ‘Еллины ищут’ собственной ‘премудрости’ (1Кор.1:22) слова там, где должно деятельно веровать в Премудрость Божию: истинная Церковь всегда будет ‘проповедовать Христа распята, Иудеем убо соблазн, Еллином же безумие’ (1Кор.1:23), и Он всегда будет, для ‘званных’ Богом[7], ‘Христос, Божия сила и Божия премудрость’ (1Кор. I. 24). Пусть наконец настанут и те лютыя времена, когда человеки ‘здраваго учения не послушают, но по своих похотех изберут себе учители, чешеми слухом, и от истины слух отвратят, и к баснем уклонятся’[8] (2Тим. IV. 3—4), во след за лжеучением приведут богоотступление, и самую любовь изсушат преумножением беззакония: по мере сих событий сила крестная, как при втором распятии Господа, проникнет с новым обилием все человечество и всю природу, сотрясет всю землю, разрушит в ней то, что было твердо, низринет то, что возвышалось, затьмит то, что блистало, не столько в отмщение врагам Божиим, которые обыкновенно сами уготовляют себе гибель, сколько для того, чтобы ускорить и довершить привлечение всего к Вознесенному от земли. Равным образом и любовь, подобно предуготовленному елею мудрых дев, неприметно для юродивых, соблюдется дотоле, как явится вожделенный Жених, и она седмеричным пламенем воспылает в день брака агнчаго, — и дотоле, как прейдут и небо и земля, и вера и надежда, ‘и будет Бог всяческая во всех’ (1Кор. XV. 28), поелику во всех Богоносных сердцах будет ‘любовь, излиянная’ в них ‘Духом Святым’ (Рим.5:5) чрез язвы крестныя.

Вот, христиане, и начало, и средина, и конец креста Христова — все одна любовь Божия! Как в чувственном сем мире, куда ни прострем взор к Востоку или Западу, к Югу или Северу, всюду зрение упадает в неизмеримость неба: так в духовной области таин, по всем измерениям креста Христова, созерцание теряется в безпредельности любви Божией. Прекратим дерзновенное о сем немотствование. Слово крестное чем более изрекается, тем более онемевает язык плоти, и око земнаго ума слепотствует от избытка небеснаго света крестнаго. Сам вечный Художник креста, ‘Отец Господа нашего Иисуса Христа, да даст вам по богатству славы Своея, силою утвердитися духом Его во внутреннем человеце, вселитися Христу верою в сердца ваша: в любви вкоренени и основани, да возможете разумети со всеми святыми, что широта и долгота и глубина и высота, разумети же в сем непостижимом многокрестии единую преспеющую разум любовь Христову, да исполнитеся во всяко исполнение Божие’ (Еф. III. 14—19).

Впрочем, вспомним, что если мы не по имени токмо христиане, но или есмы, или хотя желаем быть истинными последователями Иисуса Христа, то имеем и свой крест, по его заповеди: ‘аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет’ (Мат. XVI. 24). поелику же наш крест должен быть подобием Креста Христова, то не отрадно ли теперь помыслить, что и наш крест должен состоять из единыя любви? Так, христиане, сей крест, от котораго миролюбцы бегут, как от мучителя[9], и от котораго самые крестоносцы не редко стонут, но большею частию потому, что благое и легкое бремя Христово, по неведению, малодушию, неопытности, увеличивают собственными тяжестями, — сей страшный крест весь из любви — что может быть утешительнее? — весь из любви состоять должен. Но да принесет ныне каждый из нас малый крест свой и приложит к великому Кресту Христову, дабы видеть, сообразен ли оный своему первообразному: ибо мы должны ведать, что всякий крест, не подобный Кресту Христову, не вознесет нас от земли, но падет и с нами и истрыется под нами в дрова огню геенскому. Итак, воззрим еще раз на Крест Господень. Се любовь Отца небеснаго распинает за нас единороднаго Сына Своего, — как сообразуется сему наша любовь? Совершаем ли мы дело Авраама (Быт. XXII), возношение на жертвенник любви Божией всего нам любезнаго, без колебания, без остатка собственности, паче упования? Се любовь Сына Божия сама предает себя на распятие не токмо Святейшей руке Отца Своего, но и рукам грешников: научила ли любовь и нас неограниченной сей преданности судьбам Божиим, с которою бы мы, как Исаак, всегда были готовы быть жертвою — для славы ли Божией, для очищения ли собственнаго, для блага ли ближних? Се любовь Божия, изливающаяся Духом Святым, наполняет горняя и дольняя, объемлет время и вечность, дабы и ожестевшее и омертвевшее враждою против Бога растворить в живоносную и блаженную любовь: умеет ли и наша любовь побеждать злое благим, благословлять кленущих, молиться за распинающих и не знать ни одного врага во всем мире, хотя бы он не давал нам ни одного друга? — Не умножим сих вопрошений. Здесь должна продолжать беседу — совесть каждаго, которая и возвестит нам, ныне, или некогда, непременно, или горе, ожидающее врагов креста, или победу, мир и славу его любителей, по суду закланнаго на кресте Агнца Божия, Ему же от всякаго создания ‘благословение и честь и слава и держава во веки веков’ (Откр. V. 13). Аминь.

——

[1] В отд. изд. и в собр. 1820 и 1821 г. этих слов нет.

[2] В отд. изд. этих слов нет.

[3] В отд. изд. и в собр. 1820 и 1821 г.: ‘приснотекущий’.

[4] В отд. изд. и в собр. 1820 и 1821 г. далее следует: ‘любовь к человеку хощет умереть вместо его. Наконец…’

[5] оставившие Иисуса — В отд. изд. и в собр. 1820 и 1821 гг.: ‘оставившие и отрекшиеся Иисуса’.

[6] смертию осужденнаго — В отд. изд. и в собр. 1820 и 1821 гг.: ‘смертию преступника’.

[7] Богом — В отд. изд.: ‘от Бога’.

[8] и к баснем уклонятся — В отд. изд. этих слов нет.

[9] В отд. изд. и в собр. 1820 и 1821 гг. далее следует: ‘и убийцы’.

Слово в великий пяток

(Говорено в Александроневской лавре, напечатано отдельно и в собр. 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.)

1816

Читайте также: