Слово при гробе блаженныя памяти Государыни Императрицы Елисаветы Алексиевны, Филарет, Год: 1826 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 5 минут(ы)

Слово при гробе блаженныя памяти Государыни Императрицы Елисаветы Алексиевны

(Говорено в Можайском Николаевском Соборе, в присутствии Государыни Императрицы Марии Феодоровны, мая 26 дня, напечатано отдельно и в собраниях 1835—1844 и 1848 годов).

1826 год

Услыши молитву мою, Господи, и моление мое внуши, слез моих не премолчи: яко пресельник аз есмь у тебе и пришлец, якоже вси отцы мои. Ослаби ми, да почию прежде даже не отъиду, и ктому не буду. (Псал. XXXVIII. 13—14).

Когда кто из Высоких на земли, по судьбе, для земнородных общей, отходит в землю: при сем обыкновенно слышатся отголоски славы, которая сопровождала его во время земной жизни. Слышим оные и теперь, но величественнее самой славы слышится здесь — молчание. Дерзая говорить, колеблюсь опасением, чтобы не возмутить безмолвнаго сетования Царицы-Матери, — чтобы не нарушить последняго безмолвия Царицы-Дщери, которая и среди славы знаменитейшаго из Домов Царских, во дни особенно громкие славою, любила погружаться в безмолвие.

Но слово молитвы, надеюсь, не будет противно безмолвию, которое одушевляется молитвою. И такое слово приемлю от Псалмопевца, дабы в размышлении, хотя по необходимости печальном, искать некотораго врачевства против печали.

‘Услыши молитву мою, Господи, и моление мое внуши, слез моих не премолчи’. Кто приносит Господу столь печальную молитву? — Книга Псалмов сказует, что Давид. Но что погрузило его в печаль, столь горькую? — Псалом не представляет на сие яснаго ответа. Не видно здесь вины, которою бы страждущий заслужил страдание, страждет желающий ‘сохранить пути свои, еже не согрешати даже языком’ (Пс.38:2).

‘Пресельник аз есмь у тебе и пришлец, якоже вси отцы мои’: так продолжает молитву свою Царь Израилев. Но целое царство не есть ли некоторым образом дом и семейство Царя? Как же должно быть сильно внутреннее чувство лишения, чтобы Царь потерял из вида не только дом свой, но и целое царство свое, и нашел себя чуждым, одиноким, пришельцем, странником!

Наконец печальный Царь взывает к Богу: ‘ослаби ми, да почию, прежде даже не отъиду, и ктому не буду’. Какая безутешная печаль! Он уже не просит радости, благополучия: он умоляет, даровать ему облегчение печали, отдохновение от страдания: ‘ослаби ми, да почию’. Он уже не прельщается продолжением жизни, но думает удовольствоваться тишиною последних минут: ‘да почию, прежде даже не отъиду, и ктому не буду’.

При воображении сего тяжкаго состояния и мало знакомое с несчастием сердце раздирается: при помышлении же, что таково было состояние человека, не только не оставленнаго Богом, но и возлюбленнаго Богу, и молившагося Духом Святым, — изумленная мысль, как отторженная от брега ладия, носится по бездне судеб, покрытой мраком непостижимости.

Не дадим себе долго носиться и волноваться безполезно. Есть пристанище веры, всегда отверзтое, всегда близкое для обуреваемых, есть якорь надежды, который малую ли ладию, великий ли корабль, равно удержать может в безопасности.

Что за судьба, которая и на благочестивых и добродетельных людей, или посылает, или попускает, искушения, печали, бедствия жизни? — Не иная, как судьба любви: ‘егоже бо любит Господь, наказует’ (Евр. XII. 6). Почему души благородныя и возвышенныя более иногда подвергаются скорбям, нежели обыкновенные люди, так что ни покров видимаго счастия, которым облекает их самая порода и звание, ни попечения любящих, самыя деятельныя и самыя нежныя, не укрывают их от ударов, коими поражает их рука невидимая? — Сие бывает с душами благородными и возвышенными потому именно, что оне суть возвышенныя и благородныя, потому что оне драгоценны, как золото, и приятны Богу, как избранная жертва. ‘Бог искуси их, и обрете их достойны Себе: яко злато в горниле искуси их, и яко всеплодие жертвенное прият я’ (Прем. III. 5—6). Но какой тут порядок, когда наилучшия души так жестоко страждут? — Такой же, какой наблюдается, когда полагают золото в горнило, жертву на жертвенник. Золото будет чисто, жертва низведет благодать, огнем страдания искушенная душа просияет чистотою, а наконец и блаженством: ‘во время посещения их возсияют’ (Прем. III. 7).

После сего размышления не так тяжко мне коснуться предмета, который так болезненно сердец касается.

Государыня, Которой душевныя свойства и расположения были так же возвышенны, как сан Ея, — Которой ум светился и сквозь Ея любимое молчание, — Которой сердце, кроткое и человеколюбивое, как ни закрывалось скромностию, в самых Ея взорах являлось, узнаваемо было наипаче страждущими и сострадательными, отверзалось к сострадательным для участия и покровительства в делах сострадания, к страждущим для благотворений, большею частию тайных, — Которая в труднейших приключениях не только не изнемогала духом, но и одушевлялась неожиданною силою к труднейшим подвигам, как то, во времена болезней Своего Супруга, преодолевая и Свою немощь, и Свою печаль, так сказать, поселялась и жила при одре Болящаго, — такая душа не была ли достойна всего возможнаго на земли счастия? И не столько ли же Она была окружена средствами счастия, сколько была онаго достойна? Ах! если Августейший Супруг, преодолевая все трудности, перенесся с Нею на край Государства, чтобы доставить Ей или здравие, или хотя облегчение и услаждение в тяжкой болезни, — если Августейшая Матерь, преодолевая все трудности, отторгая Себя от другаго, также матерняго попечения, далеко текла Ей на встречу, чтобы пролить отраду любви в Ея многострадальное сердце, и оставленное возлюбленною душею тело другой раз далеко преследует, безплодными уже, но еще вожделенными для Матерней любви лобзаниями: — то чего не готовы были сделать Александр и Мария, чтобы Елизавета была счастлива долго, непрерывно, совершенно? При всем том судьба вела Ее путем жизни не к великому, подобно Ея добродетелям, счастию, но к величественному несчастию.

Может быть, природа, может быть, воспитание, наконец, может быть, безчадие, особенно не соответствующее желаниям на престоле, посеяло в сердце Ея тайное, болезнетворное семя уныния {В отд. изд.: Желание иметь детей, то совсем неудовлетворяемое, то более раздражаемое, нежели удовлетворяемое рождением краткожизненных, давно, кажется, посеяло в сердце Ея болезнетворное семя уныния.}. Бедственным потопом Столицы напоено сие семя, и необычайно возбужденная сердечная скорбь сострадания прозябла и развилась в телесную болезнь сердца.

В сердце Супруга обрелось действительнейшее врачевство для Ея сердца: но жизнь, которая любовию питала и поддерживала угасающую жизнь Ея, внезапно сама угасла, и оставила Ее в стране пришельствия, как угасающий в тучах вечер оставляет истощившаго силы странника в мрачной пустыне.

Благословенно могущество веры! Только Ея небесный огнь мог воспрепятствовать смертному хладу вскоре объять сердце, которое болезнь стремительно приближала ко гробу, а любовь совсем полагала во гроб Александра.

Благость Брата и Преемника Его подвиглась, чтобы беречь и утешать Его вдовицу, и для сего, если можно, возвратить Ее в недра семейства. Из отдаленнаго града пресельничества Своего предприняла Она возвратное странствование. На сем пути, как путеводительная звезда, по захождении солнца, как новая искра жизни блеснула Ей надежда утешения от сердца Матери Александра. Странствующая поспешает к сему вожделенному свету, напрягает останки сил, простирает объятия, Августейшая Матерь взаимно их простирает. Достигай сих животворных объятий, почий, хотя мало, в них, утомленная телесными и душевными страданиями Елисавета! — Увы! упадают праздныя объятия, Елисавета почиет не тем покоем, котораго ждала в объятиях Матери, но тем, который ожидает седмерицею в скорбях очищенную душу Ея в лоне Отца чистых сердцем. Не окончив странствования, Она прешла в отечество, из котораго уже не странствуют: ‘отъиде и ктому не будет’.

Отче небесный, колико непостижимый в судьбах Твоих, толико же безконечный во благости Твоей! не пререкаем непреложной воле Твоей, совершившейся над Венчанною рабою Твоею, Благочестивейшею Императрицею Елисаветою, на земли: но молим, со дерзновением упования молим, соверши над Нею благую и вечноблаженную волю Твою на небеси. Увенчанную здесь сугубым венцем, Царским — от камени честна, и Христианским — от терния, венцем величия и венцем терпения, увенчай и там усугубленною славою, да безмолвная в земном страдании отверзет наконец уста Свои в небесном веселии, чтобы благодарственно исповедать пред Тобою блаженную тайну сего страдания: ‘по множеству болезней моих в сердце моем, утешения Твоя возвеселиша душу Мою’ (Псал. XCIII. 19).

Еще же не одна Царственная душа страждущая, целый Дом Царев, целое Царство Российское взывает к Тебе, Царю царей: ‘ослаби ми, да почию!’ Еще не почило сердце наше от прежней печали, как постигла нас, новая. Вся земля наша от края до края, от Столицы до Столицы, прочерчена погребальными путями Царскими. Довлеет Господи! да почиет гнев Твой {В отд. изд. и собр. 1835 г.: гнев Твой на нас.}, да почиет сердце наше пред Тобою. Довольно торжествовала смерть и печаль, посли торжества жизни и радости мужественному преемнику Александра, и Августейшему Дому Его, и России. Аминь.

Слово при гробе блаженныя памяти Государыни Императрицы Елисаветы Алексиевны

(Говорено в Можайском Николаевском Соборе, в присутствии Государыни Императрицы Марии Феодоровны, мая 26 дня, напечатано отдельно и в собраниях 1835—1844 и 1848 годов).

1826 год

Читайте также: