СЛПОЙ И ЕГО БРАТЪ.
СЛПОЙ И ЕГО БРАТЪ.
Разсказъ Артура Шнитцлера
Слепой и его брат, Шницлер Артур, Год: 1900
Время на прочтение: 23 минут(ы)
Слпой еронимъ всталъ со скамьи и взялъ гитару, лежавшую на стол рядомъ со стаканомъ вина. Онъ услыхалъ отдаленные звуки колесъ прозжающаго экипажа. Ощупью прошелъ онъ по хорошо знакомой ему дорог къ открытой двери и затмъ по узкимъ деревяннымъ ступенямъ, ведущимъ внизъ къ крытому подъзду. Его братъ шелъ за нимъ. Оба встали около лстницы, прислонившись спиной къ стн, чтобы защититься отъ холоднаго сырого втра, дувшаго снизу черезъ открытыя ворота.
Подъ темной аркой подъзда старой гостинницы должны были прозжать вс путешественники, дущіе изъ Италіи въ Тироль,— это была послдняя остановка передъ подъемомъ. Но никто здсь не останавливался надолго, такъ какъ дорога, проходящая мимо, была почти ровная, безъ красивыхъ видовъ, съ оголенными возвышенностями по сторонамъ.
Слпой итальянецъ съ братомъ Карло проводили въ этой гостинниц вс лтніе мсяцы.
Вслдъ за почтой подъхали частные экипажи. Большинство путешественниковъ оставались сидть, закутанные въ плэды и плащи, другіе сходили и нетерпливо шагали взадъ и впередъ по двору. Погода становилась все хуже и хуже, холодный дождь барабанилъ, не переставая. Посл цлаго ряда прекрасныхъ дней наступила вдругъ ранняя осень.
Слпой плъ и акомпанировалъ себ на гитар: онъ плъ неровнымъ, по временамъ обрывающимся голосомъ, какъ это бывало съ нимъ всегда посл того, какъ онъ пилъ вино. Иногда онъ поднималъ голову, какъ бы безнадежно умоляя о чемъ-то, но черты его лица и синеватыхъ губъ, окаймленныхъ черной небритой бородой, оставались при этомъ совершенно неподвижны. Старшій братъ стоялъ около него. Когда кто нибудь бросалъ ему въ шляпу монету, Карло кланялся, смотрлъ въ лицо дающему быстрымъ блуждающимъ взглядомъ, но тотчасъ же вслдъ за этимъ отворачивалъ глаза и устремлялъ ихъ, подобно брату, въ пространство. Казалось, что глаза его стыдились свта, который существовалъ только для него и не могъ дать ни одного луча его слпому брату.
На дворъ въхала карета съ довольно шумливымъ обществомъ: отецъ, мать, трое дтей и бонна.
— Нмецкое семейство,— шепнулъ еронимъ Карло.
Отецъ далъ каждому изъ дтей мелкую монету съ тмъ, чтобы они бросили ее въ шляпу нищаго. еронимъ каждый рядъ наклонялъ голову въ знакъ благодарности. Старшій мальчикъ смотрлъ слпому въ лицо съ боязливымъ любопытствомъ. Карло, какъ всегда, при вид мальчика невольно вспомнилъ, что еронимъ былъ въ такомъ же возраст, когда потерялъ зрніе.
И опять сегодня, почти черезъ двадцать лтъ, предъ нимъ съ неотразимой ясностью всталъ тотъ ужасный день. Опять зазвенлъ въ его ушахъ пронзительный дтскій крикъ, съ которымъ еронимъ упалъ на траву, опять засіяли предъ нимъ яркіе лучи солнца на блой стн сада, опять прозвучали воскресные колокола, зазвонившіе какъ разъ въ ту минуту. Въ тотъ день онъ, какъ бывало и прежде, стрлялъ изъ лука въ ясень, растущій около стны.
И когда онъ услышалъ крикъ, то тотчасъ же подумалъ, что ранилъ маленькаго брата, пробгавшаго мимо въ ту минуту.
Лукъ выпалъ изъ его рукъ, онъ выскочилъ изъ окна въ садъ и подбжалъ къ брату, который лежалъ на трав и кричалъ, не отнимая рукъ отъ лица. По правой щек его струилась кровь на шею. Въ это время вернулся отецъ съ поля и вошелъ въ садъ черезъ калитку. Оба безпомощно наклонились надъ кричащимъ ребенкомъ. Сбжались сосди, старой Ваннети первой удалось отнять ручки ребенка отъ лица. Тутъ же былъ и кузнецъ, у котораго тогда учился Карло и который немного понималъ въ медицин. Онъ сейчасъ же увидалъ, что правый глазъ пропалъ. Пришедшій вечеромъ изъ Почіаво докторъ не могъ помочь бд. Онъ предупредилъ только объ опасности, угрожавшей и лвому глазу. И его предсказаніе сбылось.
Черезъ годъ свтъ превратился въ мракъ для еронима. Сначала пытались утшать его, что онъ можетъ излчиться, и онъ, казалось, врилъ этому. Карло, знавшій истину, бродилъ дни и ночи по лсамъ и виноградникамъ и былъ близокъ къ самоубійству.
Но одинъ священникъ, которому онъ открылся, убдилъ его, что онъ долженъ жить и посвятить свою жизнь брату. Съ тхъ поръ любовь и состраданіе къ слпому брату овладли душой Карло. Его муки утихали только тогда, когда онъ былъ возл еронима, когда онъ осмливался ласкать и цловать его, когда онъ занималъ его разсказами или гулялъ съ нимъ по полямъ и около дома.
Онъ забросилъ ученіе у кузнеца, такъ какъ не могъ ни на минуту разстаться съ братомъ. Черезъ нкоторое время Карло замтилъ, что еронимъ совсмъ пересталъ говорить о своемъ несчастіи. И скоро онъ узналъ отчего это произошло: слпой понялъ, наконецъ, что онъ никогда больше не увидитъ неба, холмовъ, улицъ и людей, что свтъ померкъ для него.
Съ этой минуты страданія Карло еще усилились, хотя онъ и твердилъ себ, что нечаянно былъ причиной несчастія брата. Часто рано утромъ, когда онъ смотрлъ на спавшаго рядомъ съ нимъ еронима, невообразимый ужасъ охватывалъ его, и онъ бжалъ въ садъ, чтобы не видть пробужденія слпого, не видть, какъ его мертвые глаза будутъ снова тщетно искать свта, угасшаго для нихъ. Карло замтилъ, что еронимъ обладаетъ пріятнымъ голосомъ, и ему пришло въ голову учить его музык. Школьный учитель изъ Толы, приходившій иногда по воскресеньямъ, училъ его играть на гитар. Въ то время слпой, конечно, не сознавалъ, что это искусство доставитъ ему впослдствіи кусокъ хлба.
Начиная съ того печальнаго лтняго дня, бды одна за другой сыпались на домъ стараго Лагарди. Неурожайные года слдовали одинъ за другимъ, небольшая сумма денегъ, прикопленная старикомъ, пропала за его родственникомъ. Словомъ, когда въ одинъ изъ душныхъ августовскихъ дней Лагарди умеръ отъ удара въ пол, посл него остались только долги. Все имущество было распродано, братья остались безъ гроша и безъ крова и покинули родную деревню.
Карло въ то время было двадцать лтъ, ерониму — пятнадцать. Съ тхъ поръ началась странническая и нищенская жизнь, которую они вели до сего дня. Сначала Карло пытался искать какія нибудь занятія, но ничто не удавалось ему. Кром того, еронимъ нигд не зналъ покоя, его тянуло вчно странствовать.
Двадцать лтъ уже переходили они съ мста на мсто въ сверной Италіи и въ южномъ Тирол, преимущественно тамъ, гд скоплялось много путешественниковъ.
Если Карло не испытывалъ больше того остраго чувства боли, которое прежде охватывало его при каждомъ яркомъ луч солнца, при вид каждой красивой мстности, то его сердце сжималось жалостью къ слпому брату, безсознательной и безпрерывной, какъ біеніе сердца и дыханіе.
Карета съ нмецкимъ семействомъ отъхала. Карло съ облегченіемъ слъ на нижнія ступеньки лстницы, а еронимъ остался стоять, вяло опустивъ руки и поднявъ голову кверху.
Служанка Марія вышла изъ гостинницы.
— Много ли заработали? спросила она.
Карло не обернулся къ ней и ничего не отвтилъ. Онъ сидлъ согнувшись и смотрлъ на дорогу. Шумъ дождя и втра заглушалъ стукъ колесъ приближающагося экипажа. Карло всталъ и занялъ свое мсто возл брата.
еронимъ началъ пть, когда въхала карета съ единственнымъ пассажиромъ, кучеръ быстро распрягъ лошадей и поспшилъ въ гостинницу.
Путешественникъ, закутанный въ плащъ, нкоторое время оставался сидть въ своемъ углу и не обращалъ вниманія на пніе. Но вскор онъ выскочилъ изъ экипажа и началъ бгать по двору, потирая руки, чтобы согрться. Теперь онъ обратилъ вниманіе на нищихъ. Онъ всталъ противъ нихъ и долго испытующе вглядывался въ ихъ лица. Карло слегка наклонилъ голову, какъ бы кланяясь. Путешественникъ былъ еще совсмъ молодой человкъ, съ красивымъ безбородымъ лицомъ и безпокойными глазами. Постоявъ около нищихъ, онъ поспшилъ снова къ воротамъ, черезъ которыя долженъ былъ продолжать путь, и съ досадой покачалъ головой, смотря на дождь и туманъ.
— Ну,— спросилъ еронимъ.
— Еще ничего, — отвтилъ Карло,— онъ вроятно дастъ, когда будетъ узжать.
Путешественникъ подошелъ опять и прислонился къ экипажу. Слпой началъ пть. На этотъ разъ молодой человкъ прислушивался съ большимъ интересомъ. Слуга сталъ запрягать лошадей. И только теперь, точно вдругъ сообразивъ, молодой человкъ схватился за сумку и далъ Карло франкъ (около 40 коп.).
— Спасибо, господинъ,— сказалъ тотъ.
Путешественникъ слъ въ карету и снова закутался въ плащъ. Карло взялъ стаканъ и пошелъ за виномъ. еронимъ продолжалъ пть. Путешественникъ высунулся изъ кареты и покачалъ головой съ выраженіемъ смущенія и грусти. Вдругъ какая-то внезапная мысль пришла ему въ голову, и онъ улыбнулся. Онъ обратился къ слпому, стоявшему въ двухъ шагахъ отъ него.
— Какъ тебя зовутъ?
— еронимъ.
— Такъ вотъ что, еронимъ, не давай себя обманывать.
Въ это время кучеръ показался на верхней ступени лстницы.
— Какъ это обманывать, господинъ?
— Я далъ твоему провожатому двадцатифранковую монету.
— О, спасибо, спасибо, господинъ.
— Да, такъ вотъ — берегись.
— Это мой братъ, господинъ, онъ не обманетъ.
Молодой человкъ нсколько смутился, но пока онъ размышлялъ, кучеръ вскочилъ на козлы и погналъ лошадей. Молодой человкъ обернулся назадъ и покачалъ головой, предоставляя дальнйшее на волю судьбы, а карета покатила по дорог.
Слпой махалъ обими руками, желая выразить признательность.
Онъ услыхалъ голосъ Карло, который кричалъ ему сверху съ лстницы:
— Иди сюда, еронимъ, наверху тепло, Марія развела огонь.
еронимъ кивнулъ головой, взялъ гитару подъ мышку и сталъ ощупью взбираться по ступенямъ.
Еще съ лстницы онъ закричалъ брату:
— Дай мн подержать ее, у меня такъ давно не было золотой монеты въ рукахъ.
— Что такое?— спросилъ Карло. О чемъ ты говоришь?
еронимъ былъ уже наверху. Онъ охватилъ обими руками голову брата, какъ онъ всегда длалъ, желая выразить свою радость или нжность къ брату.
— Милый Карло, есть еще добрые люди на свт.
— Наврное, сказалъ Карло.— До сихъ поръ мы получили дв лиры {Лира — итальянская монета, равняется одному франку.} и тридцать сантимовъ, потомъ есть австрійскія монеты, можетъ быть тоже половина лиры.
— А двадцать франковъ, двадцать франковъ! вскричалъ еронимъ.— Я вдь знаю!— онъ добрался наконецъ до комнаты и тяжело опустился на скамью.
— Что ты знаешь?— спросилъ Карло.
— Ну будетъ шутить. Дай мн ее подержать. Я такъ давно не имлъ золотой монеты въ рукахъ.
— Что ты хочешь отъ меня? Откуда я возьму золотую монету? У меня дв или три лиры.
Слпой ударилъ по столу.
— Довольно однако. Что, ты хочешь отъ меня скрыть?
Карло смотрлъ на брата озабоченно и съ изумленіемъ. Онъ слъ около него и ласково взялъ его за руку.
— Я ничего не скрываю отъ тебя. Какъ можешь ты это думать? Кому же могло придти въ голову дать мн золотую монету?
— Но вдь онъ мн сказалъ!
— Кто?
— Ну молодой человкъ, который бгалъ туда и сюда.
— Какъ? Я тебя не понимаю.
— Ну да, онъ спросилъ: ‘Какъ тебя зовутъ’? А потомъ сказалъ: ‘Такъ смотри-же, не давай себя обманывать’.
— Ты видлъ это во сн, еронимъ — вдь это безсмыслица!
— Безсмыслица! Но я же слышалъ, собственными ушами слышалъ: ‘Не давай себя обманывать’, я далъ золотую монету’… нтъ не такъ: ‘я далъ ему двадцатифранковую монету’.
Вошелъ хозяинъ гостинницы.
— Ну что у васъ тутъ такое? Пропустите хорошую работу. Пріхалъ экипажъ четверкой.
— Иди — звалъ Карло,— иди.
еронимъ остался сидть.
— Зачмъ-же? Зачмъ мн идти. Для меня это ненужно. Ты стоишь тамъ, около меня и…
Карло взялъ его за руку.
— Молчи, или теперь внизъ.
еронимъ замолчалъ и повиновался брату.
Но идя по лстниц, онъ сказалъ:
— Мы еще поговоримъ, еще поговоримъ!
Карло не могъ понять, что случилось, можетъ быть еронимъ внезапно помшался? Хотя онъ обыкновенно и легко раздражался, но такимъ образомъ не говорилъ никогда.
Въ только что прибывшей карет сидло двое англичанъ. Карло взялъ свою шляпу, а еронимъ сталъ пть. Одинъ изъ пассажировъ бросилъ монету въ шляпу Карло. Карло сказалъ: ‘благодарю’ и потомъ прибавилъ тихо: ‘двадцать сантимовъ’.
Лицо еронима оставалось неподвижнымъ, онъ началъ новую псню. Карета съ англичанами похала дальше.
Братья молча поднялись по лстниц. еронимъ слъ на скамью, Карло остался стоять у печки.
— Что же ты молчишь?
— Какъ я сказалъ теб, такъ и есть — возразилъ Карло. Его голосъ немного дрожалъ.
— Что ты сказалъ?— спросилъ еронимъ.
— Можетъ быть это былъ какой нибудь сумасшедшій.
— Сумасшедшій? Прекрасно! Если кто нибудь говоритъ — я далъ твоему, брату двадцать франковъ,— значитъ, онъ сумасшедшій! Ага, а почему онъ сказалъ: не давай себя обманывать — а?
— Можетъ быть онъ и не былъ сумасшедшій… но есть господа, которые любятъ шутить надъ бдными людьми…
— Э!— вскричалъ еронимъ,— шутить? Конечно, ты такъ и долженъ говорить — я этого и ждалъ.
Онъ выпилъ стаканъ вина, стоявшій передъ нимъ.
— Однако еронимъ,— началъ снова Карло и почувствовалъ, что едва можетъ говорить отъ волненія. Почему же я долженъ былъ… Какъ ты можешь думать…
— А почему у тебя голосъ дрожитъ? Почему… А?
— еронимъ, увряю тебя…
— Ээ… А я не врю теб! Ты теперь смешься… я знаю, что ты смешься!
Слуга закричалъ снизу:
— Эй ты, слпой, господа пріхали!
Машинально встали братья и зашагали внизъ по ступенямъ.
Пріхали два экипажа. Въ одной сидли трое мужчинъ, въ другой пожилая супружеская чета.
еронимъ плъ, Карло стоялъ возл, едва сознавая, что происходитъ кругомъ. Что ему длать?
Братъ ему не врилъ! Какъ могло это быть? И онъ со страхомъ смотрлъ сбоку на брата, поющаго разбитымъ голосомъ свои псни. Ему казалось, что онъ видитъ мысли слпого и не можетъ понять ихъ.
Кареты уже ухали, а еронимъ все плъ. Карло не осмливался его остановить. Онъ не зналъ, что говорить, онъ боялся, что его голосъ опять будетъ дрожать. Послышался смхъ сверху, и Марія закричала.
— Для кого ты поешь? Отъ меня ты ничего не заработаешь!
еронимъ оборвалъ посередин псни. Казалось, что его голосъ и струны гитары одновременно порвались.
Онъ пошелъ снова вверхъ по ступенямъ, Карло послдовалъ за нимъ. Въ гостинниц онъ слъ рядомъ съ братомъ. Что ему длать? Ему не оставалось ничего другого. Онъ попытался еще разъ объясниться съ братомъ.
— еронимъ,— заговорилъ онъ,— клянусь теб… подумай же, еронимъ, какъ могъ ты поврить, что я…
еронимъ молчалъ, его мертвый взоръ, казалось, проникалъ черезъ окно и тонулъ въ туман..
Карло продолжалъ:— Ему и не нужно быть сумасшедшимъ, просто онъ ошибся… могъ же онъ ошибиться…
Но онъ чувствовалъ, что самъ не вритъ своимъ словамъ.
еронимъ нетерпливо отвернулся. Но Карло продолжалъ съ внезапнымъ воодушевленіемъ:
— Да и зачмъ мн нужно.. Ты знаешь, я мъ и пью не больше тебя, когда я покупаю себ новое платье, теб тоже извстно . Куда мн столько денегъ? Что я съ ними буду длать?
еронимъ процдилъ сквозь губы:
— Не лги, я слышу, что ты лжешь!
— Я не лгу, еронимъ, я не лгу,— испуганно сказалъ Карло.
— Ты лгунъ и воръ!
И, какъ бы не желая сидть за однимъ столомъ съ братомъ, еронимъ толкнулъ его локтемъ въ бокъ.
Карло всталъ. Онъ посмотрлъ на брата оцпенлымъ взглядомъ и вышелъ изъ комнаты. На улиц онъ долго всматривался въ туманъ широко открытыми глазами. Дождъ пересталъ. Карло засунулъ руки въ карманы и пошелъ по дорог. У него было такое ощущеніе, точно братъ выгналъ его изъ гостинницы. Что-же случилось?… Онъ все еще не могъ понять… Что это былъ за человкъ? Далъ одинъ франкъ, а сказалъ, что двадцать!
Вроятно, у него были какія нибудь причины поступить такимъ образомъ… И Карло началъ припоминать, не было ли у него врага, который могъ прислать за себя другого человка, чтобы отмстить.
Но какъ далеко ни заглядывалъ онъ въ свое прошлое, все-таки не могъ припомнить никого, кого онъ когда либо обидлъ или съ кмъ когда либо серьезно поссорился. Впродолженіи двадцати лтъ онъ длалъ только одно: стоялъ съ шляпой въ рук у подъздовъ.
Отовсюду прозжали люди, но что могъ зналъ онъ объ нихъ и что сдлать имъ?
Для чего нужно было тому иностранцу сказать ерониму — ‘я далъ твоему брату двадцать франковъ’.
Да… Но что же теперь длать?
Очевидно только одно, что еронимъ ему не вритъ!.. Этого онъ не могъ перенести! Что нибудь нужно предпринять.
И Карло поспшилъ назадъ.
Когда онъ пришелъ въ гостинницу, еронимъ лежалъ въ растяжку на скамь и сдлалъ видъ, что не замчаетъ прихода брата, Марія принесла братьямъ ду и питье. Оба не проронили ни слова во время обда.
Снизу раздались громкіе голоса ломовыхъ извощиковъ. Черезъ нсколько минутъ трое извощиковъ вошли въ гостинницу и сли за столъ. Хозяинъ поздоровался съ ними, они бранили плохую погоду.
— Ночью у васъ будетъ снгъ,— сказалъ одинъ.
Другой разсказалъ, какъ десять лтъ тому назадъ онъ былъ въ этихъ мстахъ въ середин августа и едва не замерзъ. Пришедшій слуга справился у извощиковъ о своихъ родителяхъ, живущихъ внизу въ Борміо. Въ это время снова пріхала карета съ путешественниками.
еронимъ и Карло спустились внизъ. еронимъ плъ, Карло держалъ шляпу, и прозжающіе подавали милостыню. еронимъ казался теперь совершенно спокойнымъ. Нсколько разъ спрашивалъ онъ: ‘сколько’ и кивалъ слегка головой на отвтъ брата. Между тмъ Карло все еще пытался собрать свои мысли. Онъ чувствовалъ только, что надъ нимъ пронеслось что-то ужасное, противъ чего онъ бороться не въ силахъ.
Когда братья пришли наверхъ, извощики громко смялись и разговаривали.
Младшій изъ нихъ сказалъ ерониму: ‘Спой и намъ, мы заплатимъ!’
— Не правда ли?— обратился онъ къ прочимъ.
Марія, которая вошла въ это время съ бутылкой краснаго вина, сказала:
— Не трогайте его, онъ сегодня не въ дух.
Вмсто отвта еронимъ всталъ посреди комнаты и началъ пть.
Когда онъ кончилъ, извощики громко апплодировали.
— Поди сюда, Карло,— кричалъ одинъ,— мы хотимъ бросить деньги въ твою шляпу, какъ господа внизу.
И онъ поднялъ руку съ мелкой монетой, чтобы бросить въ шляпу Карло. Но вдругъ слпой схватилъ его за руку и сказалъ:
— Лучше мн, лучше мн самому, онъ меня обманетъ.
Карло стоялъ неподвижно и молчалъ.
Вошелъ слуга и сказалъ извощикамъ, что если они хотятъ попасть въ Борміо засвтло, то должны торопиться. Они встали, шумно распростились и ушли. Братья остались опять одни въ комнат.
Въ этотъ часъ они обыкновенно ложились спать. еронимъ опустилъ голову на столъ и, казалось, спалъ Карло сначала ходилъ изъ угла въ уголъ по комнат, потомъ слъ на скамью. Онъ былъ очень утомленъ. Ему казалось, что онъ видитъ тяжелый сонъ. Онъ думалъ о томъ, что было вчера и третьяго дня и во вс дни раньше, думалъ особенно о теплыхъ лтнихъ дняхъ и о блыхъ дорогахъ, по которымъ они обыкновенно странствовали съ братомъ, и все это было теперь такъ далеко и тамъ непонятно, какъ будто это никогда больше не могло повториться.
Къ вечеру пришла почта изъ Тироля.
Еще четыре раза должны были братья спуститься внизъ. Уже стемнло, когда они въ послдній разъ взобрались наверхъ. Маленькая лампочка, прившенная къ деревянному потолку, тускло мерцала.
Пришли рабочіе съ ближайшей каменоломни, жившіе въ двухстахъ шагахъ отъ гостинницы. еронимъ подслъ къ нимъ, Карло остался одинъ за своимъ столомъ. Ему казалось, что одиночество его продолжается уже очень давно. Онъ слышалъ, какъ еронимъ громко, почти крича, разсказывалъ рабочимъ о своемъ дтств. Онъ вспоминалъ то, что видлъ, когда его глаза были еще цлы.
Разсказывалъ объ отц, который работалъ въ пол, о маленькомъ садик съ ясенемъ у стны, объ ихъ низенькомъ домик, объ двухъ маленькихъ дочеряхъ сапожника и о виноградник позади церкви, даже о своемъ дтскомъ лиц, какимъ онъ видлъ его тогда, въ зеркал.
Какъ часто Карло слышалъ все это. Сегодня онъ не могъ слушать разсказовъ брата. Все звучало иначе. Каждое слово, произнесенное еронимомъ, имло для него новый смыслъ и звучало ему укоромъ.
Онъ незамтно вышелъ изъ гостинницы и снова пошелъ бродить по дорог, погруженной теперь въ темноту. Дождя больше не было, въ воздух было холодно. У Карло явилось желаніе идти все дальше и дальше въ темноту, дойти до какого нибудь рва, лечь тамъ, заснуть и не просыпаться больше.
Вдругъ онъ услыхалъ стукъ колесъ и увидалъ свтъ двухъ приближающихся фонарей. Въ прозжающей мимо карет сидли два путника. Одинъ изъ нихъ, съ узкимъ безбородымъ лицемъ, испуганно вздрогнулъ, когда, при свт фонаря, мелькнула передъ нимъ фигура Карло, стоящаго на дорог. Карло снялъ шляпу. Карета и фонари исчезли въ темнот. Карло опять остался одинъ. Вдругъ ему стало страшно. Въ первый разъ въ жизни боялся онъ темноты. Ни одной минуты больше онъ не могъ здсь оставаться. Въ его отуманенномъ мозгу смшался ужасъ, который онъ испытывалъ за себя, съ мучительнымъ чувствомъ состраданія къ слпому брату, и это смшанное чувство погнало его домой, туда — къ нему.
Въ гостинниц онъ засталъ обоихъ путешественниковъ. Они сидли за столомъ, пили красное вино и оживленно разговаривали. Они едва замтили приходъ Карло. За другимъ столомъ еронимъ все еще сидлъ съ рабочими.
— Гд ты торчишь, Карло?— спросилъ его хозяинъ, еще въ дверяхъ.— Зачмъ ты оставляешь брата одного?
— Что случилось?— спросилъ испуганно Карло.
— еронимъ кутитъ съ рабочими. Мн-то все равно, но вы должны подумать о томъ, что скоро наступятъ плохія времена.
Карло быстро подошелъ къ брату и взялъ его за руку.
— Идемъ,— сказалъ онъ.
— Что теб нужно?— закричалъ еронимъ.
— Иди спать,— сказалъ Карло.
— Оставь меня, оставь! Я зарабатываю деньги и трачу ихъ, какъ хочу. И теб нечего вмшиваться. Вы думаете, онъ отдаетъ мн все? О, нтъ! Вдь я бдный слпецъ! Но есть добрые люди, которые говорятъ мн: ‘Я далъ твоему брату двадцать франковъ’.
Рабочіе смялись.
— Довольно,— сказалъ Карло,— иди.
И онъ потащилъ Карло за руку и почти внесъ его по лстниц въ сырой уголъ, гд они ночевали. Все время еронимъ кричалъ:
— Теперь мн все ясно, я все знаю! Подожди же. Я для тебя и пою и играю на гитар, ты живешь моимъ трудомъ — а ты воръ!
Наконецъ онъ упалъ на солому и заснулъ.
Черезъ корридоръ проникалъ слабый свтъ, дверь единственной комнаты для прозжающихъ была отворена, и Марія готовила постели на ночь. Карло стоялъ и смотрлъ на брата, на его старообразное, опухшее лицо, съ синеватыми губами и потными волосами, прилипшими ко лбу.
Мало-по-малу все стало ему ясно. Не сегодня только явилось недовріе къ нему у слпого, оно было у него, вроятно, очень давно, можетъ быть всегда, у него не хватало только мужества высказать брату, что онъ его подозрваетъ. И все, что Карло для него длалъ, было напрасно. Напрасно раскаяніе, напрасна жертва всей его жизни! Но какъ же быть дальше, что длать? Долженъ ли онъ попрежнему, Богъ знаетъ, сколько еще времени, вести его черезъ вчную ночь, нищенствовать для него, не знать другой жизни и за все это видть недовріе и слышать попреки? Если братъ считаетъ его воромъ, то всякій чужой человкъ будетъ для него лучшимъ проводникомъ, чмъ онъ. Дйствительно, оставить его одного, уйти отъ него, было бы самымъ разумнымъ. Тогда еронимъ пойметъ свою ошибку, потому что тогда онъ узнаетъ, что значитъ быть обворованнымъ и обманутымъ, одинокимъ и брошеннымъ. Ну, а самъ онъ-то что будетъ длать? Вдь онъ еще не старъ. Когда онъ будетъ жить только для себя, онъ многое можетъ предпринять. Онъ можетъ, напримръ, пойти въ услуженіе.
Но въ то время, какъ эти мысли проносились въ его мозгу, глаза его оставались прикованными къ спящему брату. И онъ мысленно увидалъ его одиноко сидящимъ на камн, на краю освщенной солнцемъ дороги, съ широко открытыми, блыми глазами, устремленными въ ясное небо, и съ руками, ощупывающими вчный мракъ, окружавшій его. И онъ снова почувствовалъ, что какъ у слпого никого не было на свт, кром него, такъ и у него никого не было на свт, кром слпого. Онъ понялъ, что любовь къ брату была содержаніемъ всей его жизни, понялъ также съ неотразимой ясностью, что только увренность, что братъ отвчалъ ему на его любовь любовью и прощеніемъ, помогала ему до сихъ поръ переносить терпливо вс тягости жизни. Онъ не могъ сразу отказаться отъ этой надежды, онъ чувствовалъ, что онъ такъ же нуженъ брату, какъ братъ ему. Онъ не могъ и не хотлъ его бросить. Онъ долженъ или претерпть недовріе, или найти средство убдить слпого въ неосновательности его подозрній. Если бы ему удалось достать золотую монету! Если бы онъ могъ сказать завтра брату: ‘Я спряталъ деньги, чтобы ты не пропилъ ихъ съ рабочими, или кто нибудь не укралъ-бы ихъ у тебя’… или еще что нибудь такое… Послышались шаги на лстниц, путешественники шли спать. Внезапно у Карло явилась мысль разсказать этимъ людямъ все происшедшее и попросить у нихъ двадцать франковъ. Но онъ тотчасъ же сообразилъ все безразсудство такого плана. Прежде всего, они, конечно, не поврятъ его разсказу. Онъ вспомнилъ, какъ испугался вчера одинъ изъ нихъ, когда увидалъ его стоящимъ на дорог около экипажа.
Онъ легъ на солому. Въ комнат было темно. Онъ слышалъ шумный разговоръ и стукъ тяжелыхъ сапогъ работниковъ, когда они спускались по лстниц. Вскор заперли ворота. Слуга поднялся еще разъ по лстниц, затмъ спустился, и все стихло. Карло слышалъ только храпъ еронима. Скоро мысли его начали путаться и перешли въ безпокойный сонъ.
Еще была глубокая ночь, когда онъ проснулся. Онъ повернулся въ ту сторону, гд было окно и, вглядвшись пристально, увидалъ срый четырехугольникъ, выдляющійся въ темнот. еронимъ все еще спалъ тяжелымъ сномъ пьянаго. Карло думалъ о завтрашнемъ дн и содрагался при этомъ. Онъ думалъ о слдующей ночи, о слдующемъ за ней дн, думалъ о будущемъ и ужасъ охватывалъ его при мысли о предстоящемъ ему одиночеств. Почему не былъ онъ храбре вечеромъ? Почему не попросилъ двадцать франковъ у иностранцевъ? Можетъ быть, они сжалились бы надъ нимъ. А можетъ быть… Можетъ быть, это было и хорошо, что онъ не просилъ.
Почему же хорошо?.. Онъ поднялся и почувствовалъ, какъ сильно бьется сердце. Онъ зналъ, почему хорошо… Если бы они ему отказали, то у нихъ было бы подозрніе… а такъ… Онъ уставился глазами въ срое пятно, которое начинало понемногу свтлть… То, что помимо его воли вертлось сейчасъ въ его мысляхъ, было невозможно… совершенно невозможно!.. Дверь туда заперта… Кром того… Они могутъ проснуться!.. Да, но срое пятно свтлетъ… наступаетъ день…
Карло всталъ, точно его что-то тянуло и прислонился лбомъ къ холодному стеклу. Затмъ онъ всталъ?.. Чтобы обдумать?.. Чтобы попробовать?.. Что же?.. Вдь это невозможно… вдь это преступленіе!..
Преступленіе? Что значили двадцать франковъ для людей, которые прозжали для удовольствія тысячи миль? Они даже и не замтятъ, что денегъ не хватаетъ.. Онъ подошелъ къ двери и тихо отворилъ ее. Напротивъ, въ двухъ шагахъ, была другая — закрытая. На гвозд, около двери, висло платье. Карло протянулъ руку къ нему… Да, если бы люди оставляли кошельки въ карманахъ платья, было бы очень просто жить и не нужно было бы нищенствовать… Но карманы были пусты. Что же оставалось длать? Возвратиться въ уголъ и лечь на мшокъ съ соломой?
Можетъ быть, можно другимъ способомъ добыть двадцать франковъ, боле легкимъ и врнымъ? Если удерживать отъ каждой милостыни нсколько сантимовъ, можно понемногу скопить денегъ и обмнять на золотую монету… Но сколько времени понадобится на это? Мсяцы, можетъ быть, цлый годъ. Ахъ, если бы у него хватило мужества! Онъ все стоялъ у входа. Онъ смотрлъ на противоположную дверь.. Что за полоса спускается сверху вертикально къ полу? Возможно ли? Дверь только притворена, а не заперта? Чему же онъ такъ удивился? Цлые мсяцы дверь не запиралась. Почему? Онъ припоминалъ: только три раза въ это лто останавливались здсь на ночевку, два раза подмастерья и одинъ разъ туристъ, сломавшій себ ногу въ дорог.
Дверь не запирается — ему нужно только мужество… да… и счастье!.. Мужество? Самое худшее можетъ случиться, что оба проснутся, тогда придется придумать какую нибудь отговорку. Онъ заглянулъ черезъ щель въ комнату. Было еще темно, и онъ едва могъ разсмотрть обоихъ путешественниковъ, лежащихъ на постеляхъ. Онъ прислушался.
Они дышали мирно и спокойно.
Карло легко отворилъ дверь и безшумно вошелъ босыми ногами въ комнату. Об кровати стояли по одной стн противъ окна. Посреди комнаты — столъ, Карло прокрадывается къ нему. Онъ шаритъ по столу, ощупываетъ связку ключей, перочинный ножъ, маленькую книжку — больше ничего…
Ну, конечно… И что это ему пришло въ голову, что люди оставятъ деньги на стол! Ну, надо убираться прочь! А, можетъ быть, нужно еще какъ нибудь изловчиться, и тогда удастся!.. Онъ прокрадывается къ постели возл двери… Здсь, на кресл, лежитъ что-то… Карло ощупываетъ… Револьверъ!.. онъ вздрагиваетъ съ ногъ до головы… Не взять ли его? Зачмъ этотъ человкъ приготовилъ револьверъ? Если онъ проснется и замтитъ его?.. Да нтъ же… Онъ скажетъ: ‘Три часа, сударь, пора вставать’. И онъ оставляетъ револьверъ на мст, а самъ крадется въ глубину комнаты. Здсь, на другомъ кресл, между бльемъ… Господи! это онъ!.. Это кошелекъ… Онъ уже держитъ его въ рук!.. Въ эту минуту онъ слышитъ легкій трескъ. Быстрымъ движеніемъ опускается онъ на полъ, возл кровати. Еще разъ трескъ, тяжелый вздохъ… Храпніе — потомъ опять тишина, глубокая тишина.
Карло остается на полу съ кошелькомъ въ рукахъ и ждетъ.
Не слышно больше никакого шума, никакого движенія. Блдный разсвтъ уже освщаетъ слегка комнату. Карло не сметъ встать, онъ ползетъ по полу къ двери, которая широко раскрыта, выползаетъ изъ комнаты и, наконецъ, встаетъ съ глубокимъ вздохомъ облегченія.
Онъ открываетъ кошелекъ, въ немъ три отдленія, въ двухъ нтъ ничего, кром мелочи.
Карло открываетъ среднее отдленіе, запертое второй задвижкой, и находитъ тамъ три двадцатифранковыя монеты. Одну минуту мелькаетъ у него мысль взять дв монеты, но онъ быстро отталкиваетъ ее, беретъ одну монету и закрываетъ кошелекъ. Потомъ онъ снова опускается на колни, смотритъ черезъ щель въ комнату, въ которой царитъ полная тишина, и бросаетъ кошелекъ ко второй кровати. Если иностранецъ проснется, то подумаетъ, что кошелекъ упалъ съ кресла.
Карло медленно поднимается. Полъ слегка скрипитъ, изъ комнаты слышится голосъ: ‘Что это?’ ‘Что случилось?’ Карло быстро длаетъ два шага назадъ, затаивъ дыханье, и проскальзываетъ въ свой уголъ. Теперь онъ въ безопасности. Еще разъ скрипнула постель и все стихло.
Въ его рук зажата золотая монета. Удалось! удалось… У него есть двадцать франковъ и онъ можетъ сказать брату: ‘Теперь ты видишь, что я не воръ’. И они сегодня же отправятся въ дорогу — на югъ, въ Борміо, оттуда дальше, какъ въ прошломъ году. Ихъ уходъ не можетъ возбудить подозрній, такъ какъ позавчера онъ самъ сказалъ хозяину: ‘Денька черезъ два мы тронемся въ путь’.
Длалось все свтле, вся комната была погружена въ срыя сумерки. Ахъ, только бы скоре проснулся еронимъ! Такъ хорошо идти рано утромъ! Нужно выйти до восхода солнца. Проститься съ хозяиномъ, со слугой и съ Маріей и скоре въ дорогу… И только посл того, какъ они пройдутъ часа два, будутъ далеко отсюда и вблизи Таля, скажетъ онъ ерониму.
еронимъ потянулся. Карло позвалъ его.
— еронимъ!
— Что такое?— Онъ оперся обими руками и слъ.
— еронимъ, пора вставать.
— Почему?— Онъ повернулъ свои мертвые глаза въ сторону брата. Карло зналъ, что еронимъ думаетъ теперь о вчерашнемъ происшествіи, но не произнесетъ ни звука, пока снова не напьется.
— Холодно, еронимъ, мы должны идти. Сегодня не будетъ лучше. Я думаю, намъ нужно идти. Въ полдень мы можемъ быть въ Боладор.
еронимъ поднялся. Въ дом начали просыпаться. Внизу, во двор, хозяинъ разговаривалъ со слугой. Карло сошелъ внизъ. Онъ всегда вставалъ рано и часто еще до разсвта выходилъ на улицу. Онъ подошелъ къ хозяину и сказалъ.
— Я пришелъ проститься.
— Какъ, уже сегодня идете?— спросилъ хозяинъ.
— Да. Морозъ крпнетъ, холодно стоять на двор, втеръ насквозь пронизываетъ.
— Ну, кланяйся отъ меня Бальдетти, когда будешь въ Борміо, скажи ему, чтобы онъ не забылъ прислать мн масла.
— Буду кланяться. Кстати — за сегодняшнюю ночевку.— Онъ вытащилъ мшокъ.
— Оставь, Карло,— сказалъ хозяинъ.— Двадцать сантимовъ я дарю твоему брату, вдь я тоже слушалъ его. Прощай.
— Спасибо,— сказалъ Карло — Во всякомъ случа мы торопиться не будемъ и, вроятно, увидимся съ тобой, когда ты будешь дома. Вдь Борміо все на томъ же мст, не правда ли?— Онъ засмялся и пошелъ наверхъ.
еронимъ стоялъ посреди комнаты.
— Идемъ, я готовъ,— сказалъ онъ.
— Сейчасъ,— отвтилъ. Карло.
Онъ вынулъ изъ комода, находящагося въ углу комнаты, ихъ маленькое имущество, собралъ его и связалъ въ узелокъ.
— Прекрасный день сегодня, только холодно,— сказалъ онъ.
— Знаю,— отвтилъ еронимъ.
Оба вышли изъ комнаты.
— Иди тише,— предупредилъ Карло,— здсь спятъ двое господъ, которые пріхали вчера вечеромъ.— Осторожно сошли они внизъ.
— Хозяинъ веллъ теб кланяться,— сказалъ Карло, онъ подарилъ намъ двадцать сантимовъ — плату за сегодняшнюю ночевку. Теперь онъ ушелъ и вернется только черезъ два часа. Въ будущемъ году мы опять его увидимъ.
еронимъ не отвчалъ ничего. Они вышли на улицу, освщенную сумрачнымъ разсвтомъ.
Карло взялъ брата за руку, и оба молча зашагали по дорог. Туманъ поднимался, горы передъ ними заволакивались тучами.
И Карло думалъ: ‘теперь я ему скажу’, но, не сказавъ ни слова, онъ взялъ изъ кармана золотую монету и далъ ее брату, тотъ взялъ ее пальцами правой руки, провелъ ею по щекамъ и по лбу, наконецъ кивнулъ головой и сказалъ:
— Я такъ и зналъ.
— Ну да,— возразилъ Карло и смущенно посмотрлъ на брата.
— Если бы даже иностранецъ ничего не сказалъ мн, все равно я бы зналъ.
— Ну да,— бормоталъ безпомощно Карло.— Но ты понимаешь же, почему я тамъ вверху, передъ другими — я боялся, что ты все заразъ… И видишь, еронимъ, теперь какъ разъ время купить теб новое платье, рубашку, башмаки, я думаю… Потому я и…
Слпой сердито замоталъ головой.
— Къ чему?— Онъ провелъ рукой по своему платью — Достаточно хорошо и достаточно тепло, вдь мы идемъ на югъ.
Карло не понималъ, почему еронимъ нисколько не былъ обрадованъ и не извинился. И онъ продолжалъ говорить:
— еронимъ, разв я неправильно поступилъ? Почему же ты не радуешься? Теперь они у насъ цлы, неправда ли? Еслибы я теб сказалъ, тамъ, наверху, кто знаетъ… О, это очень хорошо, что я теб не сказалъ — право!
— Перестань же лгать, Карло,— вскричалъ, наконецъ, еронимъ,— будетъ съ меня!
Карло остановился и выпустилъ руку брата.
— Я не лгу,— сказалъ онъ.
— Я же знаю, что ты лжешь!.. Всегда ты лжешь!.. Уже сотни разъ ты лгалъ!.. И это ты хотлъ удержать для себя, но только испугался, вотъ что!..
Карло поникъ головой и не промолвилъ ни слова. Онъ взялъ опять за руку слпого и они пошли дальше. Ему было больно слышать слова еронима, но къ его собственному удивленію — онъ не былъ ими особенно опечаленъ.
Туманъ разсялся. Посл долгаго молчанія еронимъ сказалъ:
— Будетъ теплый день.— Онъ сказалъ это равнодушнымъ голосомъ, какъ говорилъ сотни разъ и Карло подумалъ въ ту же минуту: для еронима все осталось постарому. Для еронима онъ былъ всегда воромъ.
— Ты голоденъ?— спросилъ онъ.
еронимъ кивнулъ головой и въ то же время вынулъ изъ кармана сыръ и хлбъ. И они пошли дальше.
Почта изъ Борміа встртилась имъ на дорог, кучеръ закричалъ имъ:
— Уже внизъ?
Прозжали другіе экипажи, вс направлялись кверху.
‘Въ самомъ дл — ничего не измнилось, думалъ Карло… Я для него укралъ — и все это напрасно’.
Туманъ подъ ними становился все тоньше, солнце прорывалось сквозь него. И Карло думалъ: ‘Можетъ было, неосмотрительно покинуть такъ скоро гостинницу… Кошелекъ лежитъ подъ кроватью, это во всякомъ случа подозрительно…
Но какъ безразлично было для него все теперь! Что худшее могло случиться? Братъ, котораго онъ лишилъ зрнія, думаетъ, что онъ его обворовываетъ, думаетъ это цлые годы, и будетъ думать это всегда — что худшее могло съ нимъ случиться?
Внизу подъ ними стояла великолпная блая гостинница, купающаяся въ яркихъ солнечныхъ лучахъ, а еще ниже, гд долина расширялась, раскинулась деревня. Молча шли оба дальше, и все время рука Карло поддерживала руку слпого. Они шли мимо парка гостинницы и Карло видлъ завтракающихъ на террас гостей въ свтлыхъ лтнихъ платьяхъ.
— Гд ты хочешь отдохнуть?— спросилъ Карло.
— Въ Адлер, какъ всегда.
Въ маленькой гостинниц, на конц улицы, они остановились и спросили себ вина.
— Что вы такъ рано нынче къ намъ?— спросилъ хозяинъ.
Карло нсколько испугался при этомъ вопрос.
— Разв такъ рано? ужь десятое или одиннадцатое сентября — неправда-ли?
— Въ прошломъ году вы были гораздо поздне.
— Наверху холодно, — сказалъ Карло.— Сегодня ночью мы совсмъ замерзли. Да, вотъ что, я долженъ теб передать, что-бы ты не забылъ послать масла.
Воздухъ въ гостинниц былъ тяжелый и душный. Странное безпокойство овладло Карло, ему хотлось опять быть на свобод, на большой дорог, которая ведетъ въ Тирано, Вдоль, къ Изейскому озеру Изою, и дальше! Вдругъ онъ всталъ.
— Идемъ уже?— спросилъ еронимъ.
— Вдь мы хотли быть сегодня въ полдень въ Боладор, въ гостинниц останавливается много путешественниковъ для отдыха и обда, это хорошее мсто.
И они пошли. Парикмахеръ Беноци стоялъ и курилъ у дверей своей парикмахерской.
— Здравствуйте,— кричалъ онъ.— Ну, какъ тамъ, наверху?— сегодня ночью былъ, конечно, снгъ?
— Да, да,— отвтилъ Карло — и ускорилъ шаги.
Деревня осталась позади нихъ, блая дорога протянулась между лугами и виноградниками вдоль шумящей рки. Небо было голубое и неподвижное. ‘Зачмъ я это сдлалъ?’ — думалъ Карло.— Онъ смотрлъ на слпого сбоку. Разв у него не такой видъ какъ всегда?— Всегда онъ это думалъ — всегда я былъ одинокъ — и всегда онъ меня ненавидлъ.— И казалось ему, что онъ идетъ подъ тяжестью, которую никогда не осмлится сбросить съ плечъ, и что онъ видитъ вчную ночь, въ которой идетъ еронимъ, въ то время, какъ солнце ярко освщаетъ дорогу. И они шли дальше, шли, шли долгіе часы. Время отъ времени еронимъ садился на придорожный камень, чтобы отдохнуть, или они оба прислонялись къ периламъ моста. Снова пришли они въ деревню. Передъ гостинницей стояли экипажи, путешественники вылзали и прогуливались, но нищіе не останавливались. Снова шли они по большой дорог. Солнце поднималось все выше, полдень былъ близокъ. Былъ день, какъ тысячи другихъ.
— Башня Баладора, — сказалъ еронимъ. Карло взглянулъ. Онъ удивился,— какъ точно еронимъ могъ опредлять мстоположеніе по разстояніямъ. Дйствительно — на горизонт показалась башня Баладора. Издалека кто-то шелъ къ нимъ навстрчу. Карло казалось, что онъ сидлъ у дороги, но потомъ всталъ и сталъ приближаться къ нимъ. Теперь Карло увидалъ, что это былъ жандармъ, они часто видли жандармовъ на дорогахъ. Несмотря на это, Карло испугался. Но когда жандармъ былъ уже совсмъ близко, онъ узналъ его и успокоился. Это былъ Піетро Тенелли, въ ма нищіе были вмст съ нимъ въ гостинниц Рагацци, въ Моригнон, и онъ разсказывалъ имъ страшную исторію о томъ, какъ онъ однажды едва не былъ заколотъ бродягой.