СЛАВЯНОФИЛЬСТВО У ВЛАСТИ
СЛАВЯНОФИЛЬСТВО У ВЛАСТИ
I
II
III
IV
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Славянофильство у власти, Бердяев Николай Александрович, Год: 1915
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Бердяев, Н.А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914—1922
М: Астрель, 2007.
Назначение московского губернского предводителя дворянства А.Д. Самарина обер-прокурором Св. синода — самое интересное и знаменательное из всех назначений последнего времени1. В лице А.Д. Самарина впервые славянофильство получает власть и получает ее в сфере церковной, которая всегда стояла в центре славянофильских интересов. Славянофильство до сих пор было безвластно, и консервативный характер его основных принципов не спасал это направление от вечных подозрений со стороны власти. Многие идеи славянофилов были безответственны и на опыте не проверены. Вспомним, что богословские сочинения А.С. Хомякова были запрещены духовной цензурой и появились за границей на французском языке. А Хомяков был не только величайшим богословом славянофильской школы, но и высшей ступенью, до какой поднялось церковное сознание на Востоке, в православии. Теперь обер-прокурору Самарину придется проводить в жизнь многие идеи Хомякова, которые казались опасными всем обер-прокурорам. Дядя нынешнего обер-прокурора Ю. Самарин писал: ‘Хомяков представлял собой оригинальное, почти небывалое у нас явление полнейшей свободы в религиозном сознании’ {См.: Самарин Ю. Предисловие к 1-му изданию богословских сочинений Хомякова (во втором томе сочинений Хомякова или в собрании сочинений Ю. Самарина, т. VI).}. Вот этой ‘полнейшей свободы в религиозном сознании’ у Хомякова никогда не могли ни понять, ни принять официальные церковные круги, стоявшие у власти. ‘Полнейшая свобода’ всегда ведь и во всем казалась опасной и крамольной. В то самое время как славянофилы утверждали церковную жизнь в ‘полнейшей свободе’ и в свободе видели самую сущность церкви, церковная власть утверждала церковную жизнь в полнейшей необходимости и видела самую сущность церкви в принуждении. Славянофильская, хомяковская концепция церкви имела много точек соприкосновения с подлинной церковной жизнью в русском народе, но она ни в одной точке не встречалась с официальной церковностью и церковной властью.
Первой точкой пересечения православия славянофильского с православием официальным является новый обер-прокурор синода А. Д. Самарий.
Назначение г. Самарина — очень ответственный для старого славянофильства факт, большое испытание славянофильской жизнепригодности, идейной его жертвенности. А.Д. Самарин — не простой бюрократ, который может к чему угодно приспособиться и которого ничто ни к чему не обязывает. Быть может, никогда еще русский министр не подступал к власти столь идейно обремененный и обязанный. Самарин подходит к власти со стороны наиболее ответственной для славянофильства. За ним стоят очень определенные церковные идеалы его духовных и кровных отцов и дедов. Уже одно имя его страшно обязывает. На него смотрят семейные портреты, его связывают семейные предания. Какие идейные или семейные предания связывали и обязывали г. Саблера? Он пользовался полнейшей бюрократической свободой, свободой бесконечной приспособляемости и угодливости. Но А.Д. Самарин — не бюрократ. Его ‘правость’ — общественная, а не чиновничья ‘правость’. Он претендует быть носителем идеалов народного консерватизма. Мы не привыкли к тому, чтобы идейный, общественно-народный консерватизм был у власти. Традиционная бюрократическая ‘правость’ никогда не была таким консерватизмом. Она была лишена консервативных идей, которые, по-видимому, есть у г. Самарина. А.Д. Самарин — первый синодальный обер-прокурор московского, а не петроградского православия, т. е. в сущности первый более православный, более церковный, более национально-русский обер-прокурор. В этом — смысл его назначения. Я не знаю, каким будет г. Самарин в своей деятельности, но таким он должен быть по своему положению, по своему облику, по своей связанности прошлым. Петроградское, государственно-бюрократическое православие всегда ведь отличалось от исконного московского православия, гораздо более тесно связанного со старцами и монастырями, с народными святынями и с религиозной жизнью Русской Земли.
А.Д. Самарин, по-видимому, крепко церковный человек типа московского православия. Он может быть представителем у власти московских православных кругов, подлинно верующих, идейных, тех кругов, которые совсем недавно еще были в резкой оппозиции синоду и официальной церковной власти по вопросу об ‘имяславстве’2 и по некоторым другим больным вопросам церковной жизни. В этих право-православных кругах наибольшей известностью пользуются имена брата нового обер-прокурора Ф.Д. Самарина, М.А. Новоселова, В.А. Кожевникова, П.Б. Мансурова {Эта группа издает религиозно-философскую библиотеку под редакцией М.А. Новоселова и устраивает религиозные собеседования.}. Идейный консерватизм и крепкая церковность этих людей ставила их в оппозицию той сомнительной синодальной политики, которая разрушала церковную жизнь и вносила в нее деморализацию. Неудачи А.Д. Самарина у власти будут до известной степени и неудачами этих московских православных кругов, идейным их кризисом. На А.Д. Самарина сейчас смотрит вся православноцерковная Россия, настоящая церковная Россия, которая была угнетена обер-прокурорским владычеством, ‘полнейшая свобода’ которой в церковной жизни всегда утеснялась, которая страдала, когда было гонение на ‘имяславцев’. Какие же славянофильские предания связывают А.Д. Самарина в сфере церковных идеалов?
Славянофилы были в решительной идейной оппозиции бюрократическому синодальному строю, хотя по условиям того времени не могли этого вполне выразить. В бюрократизации церковного строя, которая началась, по их мнению, с Петра Великого, они видели огромное зло. Соборность в церкви — в этом ведь был пафос старого, классического славянофильства. Соборное начало на Востоке они любили противопоставлять западному католичеству. В соборности церковного народа видели они высокую санкцию церковной жизни, и соборность эту мыслили они не юридической, не внешней, а внутренней и свободной. В санкции церковного народа видел Хомяков признак истинности вселенского собора.
Но в синодальном строе петербургского периода русской истории церковный народ перестал играть какую бы то ни было роль, и идея соборности была совершенно искажена. Синодальный строй не соборен не только с той внутренней точи зрения, на которой стоял Хомяков и которая не может быть выражена юридически, но не соборен и с внешней, канонической точки зрения. Этот строй был выражением сервилизма3 церкви у государства. Чувство церкви славянофилов прекрасно выразил Ю. Самарин в следующих словах: ‘Я признаю, подчиняюсь, покоряюсь — стало быть, я не верую. Церковь предлагает только веру и меньшим не довольствуется, иными словами, она принимает в свое лоно только свободных. Кто приносит ей рабское признание, не веря в нее, тот не в церкви и не от церкви’. И еще он говорит: ‘Церковь не доктрина, не система и не учреждение. Церковь есть живой организм, организм истины и любви или, точнее, истина и любовь как организм’. Но официальный синодальный строй утверждал церковь как ‘учреждение’ и требовал, чтобы церкви ‘приносили рабское признание, не веря в нее’. Можно ли почитать вашу церковную власть адекватным выражением церкви как ‘живого организма истины и любви’? Славянофилы прекрасно понимали, что их идеальная концепция церкви совершенно не соответствует церковной действительности и фактическому церковному строю. Их суровая критика западной церкви с некоторыми перестановками может быть обращена и на церковь восточную. Если плохо, когда церковь становится государством и во всем ему уподобляется, то не менее плохо, когда церковь подчиняется государству и становится его орудием. Концепция православной церкви у Хомякова, Самарина и других славянофилов была идеальным построением, выражением их чувства вселенской церкви Христовой поверх всех исторических воплощений, и концепция эта делала им великую честь. Учение Хомякова о церкви есть высшая точка церковного сознания на Востоке, но оно далеко от церковной действительности Востока.
Приведу некоторые характерные места из Хомякова для характеристики церковных взглядов славянофилов, очень смелых и свободных и неизбежно сталкивающихся с церковной действительностью и церковной властью. ‘Церковь не авторитет, как не авторитет Бог, не авторитет Христос: ибо авторитет есть нечто для нас внешнее. Не авторитет, говорю я, а истина и в то же время жизнь христианина, внутренняя жизнь его’4. ‘Всякое верование, всякая смыслящая вера есть акт свободы и непременно исходит из предварительного свободного исследования’5. Церковь ‘знает братство6, но не знает подданства’7. ‘Единство церкви было свободное, точнее, единство было сама свобода, в стройном выражении ее внутреннего согласия. Когда это новое единство было отринуто, пришлось пожертвовать церковной свободой для достижения единства искусственного и произвольного, пришлось заменить внешним знамением или признаком духовное чутье истины’8. ‘Клир, в действительности христианский, есть непременно клир свободный’9. ‘Само христианство есть не иное что, как свобода во Христе… Я признаю церковь более свободною, чем протестанты… Крайне несправедливо думать, что церковь требует принужденного единства или принужденного послушания, напротив, она гнушается того и другого: ибо в делах веры принужденное единство есть ложь, а принужденное послушание есть смерть’10. ‘Никакой внешний признак, никакое знамение не ограничит свободы христианской совести: сам Господь нас этому поучает’11. ‘Единство (церкви) есть не иное что, как согласие личных свобод’12. ‘Ни иерархическая власть, ни сословное значение духовенства не могут служить ручательством за истину, знание истины даруется лишь взаимной любви’13.
‘Было бы лучше, если б у нас было поменьше официальной, политической религии, и если бы правительство могло убедиться в том, что христианская истина не нуждается в постоянном покровительстве, и что чрезмерная об ней заботливость ослабляет, а не усиливает ее’14. ‘Как члены церкви мы — носители ее величия и достоинства, мы — единственные в целом мире заблуждений хранители Христовой истины. Отмалчиваясь, когда мы обязаны возглашать глагол Божий, мы принимаем на себя осуждение, как трусливые и неюпочимые рабы… Как бы высоко ни стоял человек на общественной лестнице, будь он нашим начальником или государем, если он не от церкви, то в области веры он может быть только учеником нашим, но отнюдь не равным нам’15. Так Хомяков провозглашает не только свободу церковного народа и каждого члена церкви, но и власть церковного народа в деле учительства. Что Хомяков был противником цезарепапизма16, видно из следующих слов: ‘Мы думаем, что будучи свободен, государь как и всякий человек, может впасть в заблуждение, и что если бы, чего не дай Бог, подобное несчастие случилось, несмотря на постоянные молитвы сынов церкви, то и тогда император не утратил бы ни одного из прав своих на послушание своих подданных в делах мирских: а церковь не понесла бы никакого ущерба в своем величии и в своей полноте: ибо никогда не изменит ей истинный и единственный ее Глава. В предположенном случае одним христианином стало бы меньше в ее лоне — и только’17. Если бы стоящий у власти славянофил захотел серьезно провести в жизнь хомяковские церковные идеи, то пришлось бы совершить огромный и радикальный переворот. Хомяковские идеи тяжело обременяют своим духом свободы. Хомяков был учителем церкви славянофильского лагеря. Самарин был его учеником и последователем, и все славянофилы периода расцвета, а не упадка вдохновлялись хомяковскими церковными идеалами. Но неотвратимый ход жизни показывает, что быть славянофилом в 1915 г. совсем не то означает, что быть славянофилом в 1840 г.
Старое славянофильство ныне находится в периоде упадка и разложения. Оно еще возможно как явление кабинетное и антикварное, как внежизненное настроение небольшой кучки людей, стоящих вдали от властных течений жизни. Но оно почти невозможно у власти. Активное вмешательство в жизнь требует новой творческой религиозной энергии или ведет к измене старым, добрым идеалам. Слишком поздно славянофильство пришло к власти. А всякое опоздание в истории жестоко карается. Дети и внуки Хомякова и Самарина не имеют уже этой свежести в утверждении церковной свободы. Слишком силен в них страх перед разложением любимого жизненного уклада.
Положение нового обер-прокурора синода трудно тем, что славянофильские предания обязывают его к умалению обер-прокурорской власти, т. е. к самоограничению, к самоотречению. А это всегда бывает трудно для человека, стоящего у власти. Нужно направить свою власть на уменьшение власти обер-прокурора над церковью. Эта задача требует огромной энергии, силы воли и самоотвержения. Нужно преодолеть страшную силу инерции в нашем церковном управлении, победить синодально-бюрократическую рутину, поставить на новые рельсы весь колоссальный механизм, столь привыкший к покорности и раболепству. Для этого в нашем епископате должно, наконец, пробудиться чувство церковного достоинства, та гордость церкви, которая ничего общего не имеет с гордостью человеческой, личной. А.Д. Самарин, если он славянофил, должен сделать опыт раскрепощения церковной жизни, освобождения положительной религиозной энергии церковного народа. Он должен приложить все старания к тому, чтобы восстановить соборность в церковной жизни. Соборность церковной жизни — догмат славянофилов. Но есть у славянофилов еще один догмат — свобода совести. Для всех славянофилов свобода совести была святыней, ее они противополагали принуждению в католичестве.
Мы видели, каким пафосом свободы проникнуты церковные идеи Хомякова. Хомяков и все славянофилы вместе с ним не допускали принуждения и насилия в делах веры. И А.Д. Самарин прежде всего и больше всего должен быть защитником свободы совести, памятуя слова своего дяди, что церковь ‘принимаете в свое лоно только свободных. Кто приносит ей рабское признание, тот не в церкви и не от церкви’.
Но не следует преувеличивать роли, которую может сыграть обер- прокурор синода. Его роль — скорее отрицательная, чем положительная, он призван не столько делать добро, сколько не делать зла. Обер-прокурор не может быть назван церковным деятелем, он лишь посредник между церковью и государством, он ведает дела церкви, поскольку они касаются государства, и дела государства, поскольку они касаются церкви. Но обер-прокурор не является участником св. синода и ему не принадлежит церковная власть. Обер-прокуроры у нас нередко фактически правили церковью и имели больше значения, чем митрополиты и епископы, но это было лишь выражением фактического соотношения между церковью и государством, а никак не выражением принципиального положения обер-прокурора в церкви. Но обер-прокурор св. синода, который уважает свободу и независимость церкви, должен до минимума доводить давление государственной власти на церковную жизнь, принуждение в делах веры. Преследования сектантов у нас оправдывались как необходимые действия государства, а не церкви. Обер-прокурор, как посредник между церковью и государством, может стоять на том, что церковь не заинтересована в привилегированном государственном положении ее верных сынов, и что охранительные услуги государственной власти унизительны для достоинства церкви. Церковь гонителей не может процветать. Всегда более процветала церковь гонимых. А.Д. Самарин, как славянофил и консерватор, конечно, не может быть сторонником отделения церкви от государства, он еще верит в ‘христианское государство’. Но он может и должен хранить святыню свободы совести, которая у нас была провозглашена, но не исполнена.
Трудно верить, что наша церковная жизнь может быть возрождена теми мерами, которые обыкновенно у нас считаются обновленческими и прогрессивными: созвание поместного собора, восстановление прихода, возвращение к соборному строю, согласному с канонами, или воссоздание патриаршества18. Внешние реформы, которых часто требуют люди нерелигиозные и нецерковные, могут быть желательны, но сами по себе они не возрождают церковно-религиозной жизни. Церковная жизнь захирела не потому, что ею так долго владел и правил Победоносцев19, что живой дух в ней был подавлен бюрократическим строем, что церковь была в подчинении у государства. Верно обратное: Победоносцев владел и правил церковной жизнью, церковь была подавлена государством потому, что религиозная энергия ослабела, что живой дух в церкви убыл. Церковное неустройство есть результат падения религиозной жизни, религиозного кризиса в русском народе. Невозможно возродить приход внешними мерами. Фактическое отсутствие прихода есть лишь выражение слабости церковной народной жизни. Настоящее церковное возрождение может идти не извне, а изнутри, из прибыли духа, Соборность в церкви есть явление духа, а не внешняя, юридически выраженная форма. Извне может быть достигнуто лишь отрицательное раскрепощение, освобождение от лжи и насилия. Но положительные ценности церковной жизни таким путем не достигаются.
Тяжелый симптом упадка религиозной энергии в нашей церковной жизни приходится видеть в том, что в грозный и необычайный час русской и мировой истории церковь оказалась так бездейственна. Церковные силы не мобилизуются для защиты родины, для одоления врага. Наши монастыри постыдно мало сделали для помощи раненым. Наше духовенство менее всего участвовало в патриотическом подъеме и напряжении всех сил нации.
Могут сказать, что это не дело церкви. Но вспомним время св. Сергия Радонежского и роль, которую играла тогда церковь в спасении России. Церковь была одной из определяющих сил в русской истории. Ныне Россия вновь переживает трудные и ответственные дни. Но в церкви не чувствуется исторической энергии. Религиозная энергия как бы уходит в другую сторону и скрыто действует во всем великом, героическом, жертвенном и духовно ценном, что ныне делается в жизни.
Славянофильство не может уже возродить церковной жизни: слишком поздно, В поздний час истории явился славянофильский обер-прокурор. Старая схема уже бессильна над бесконечно усложненной жизнью. Идеалы допетровской Руси могли быть прекрасной мечтой идеалистически настроенной кучки помещиков-литераторов 40-х годов, стоявших не у дел, далеко от жизненной борьбы. Но А.Д. Самарина нельзя уже рассматривать как такого мечтателя-идеалиста, далекого от жизни. Он был очень близок к жизни и к делам ‘мира сего’ в качестве предводителя дворянства и видного представителя объединенного дворянства. В этой гуще жизни, в этой борьбе за интересы отживающего дворянства, в вечном противлении росту новой жизни должны были поблекнуть идеалы Хомякова и Ю. Самарина. Старое барство, хотя бы самое чистое и идейное, не может уже возрождать церковной жизни и никакой жизни. Последним красивым и величавым жестом дворянства может быть лишь жест исторического самоотречения и жертвы. Но не такова была дворянская деятельность нового обер-прокурора. В довольно энергичном образе А.Д. Самарина чувствуется последняя вспышка умирающего быта. Это — последняя ставка старой России, которая должна уступить место России новой во всех сферах жизни. А.Д. Самарин, конечно, лучше г. Саблера, он более церковный, более идейный, более общественный человек. И он может оказаться более прогрессивным в церковной жизни именно в силу своей консервативности. Но ошибочно было бы возлагать на него какие-то особенные надежды. В жизни религиозной, как и во всякой жизни, нужно более всего возлагать на себя, на церковный народ, на его религиозную энергию. Славянофилы исходили из того, что весь русский народ и общество — православные. На этом убеждении покоилась вся их органическая система. Теперь невозможно уже искренно строить свою государственную деятельность на том принципе, что весь русский народ православный и что русское государство истинно христианское. Можно заранее сказать, что нелегко будет новому, идейно столь обремененному обер-прокурору властно установить отношение к церкви не как к ‘учреждению’, а как к ‘живому органу истины и любви’. Религиозное возрождение возможно лишь на почве творческого опыта и творческих идей, которых не может быть у славянофила старого типа.
Биржевые ведомости. 1915, No 15003, 3 августа. В библиографии Т.Ф. Клепининой ошибочно указано, что эта статья входит в состав сборника ‘Судьба России’.
1 А.Д. Самарин был назначен обер-прокурором Св. Синода в июле 1915 г., но за оппозицию Г.Распутину был в сентябре того же года смещен.
2 Имяславство (имяславие) — течение в православии, которое возникло в среде афонских монахов в 1912-1913 гг. и было объявлено официальной церковью ересью. 477 монахов были насильственно вывезены из Афона и распределены по разным российским монастырям. По этому поводу Бердяев написал статью ‘Гасители духа’ (Русская молва. 1913, No 232, 5 августа).
3 См. прим. 21 на с. 1057.
4 Хомяков А.С. Полное собрание сочинений. М., 1900, т. II, с. 54 (см. также: Хомяков А.С. Сочинения в 2-х тт. М., 1994, т. 2, с. 43-44, далее страницы этого издания указываются в скобках).
5 Там же, с. 43 (35).
6 В тексте газетной публикации ошибочно напечатано ‘богатство’.
7 Хомяков А.С. Полное собрание сочинений, т. II, с. 69 (55).
8 Там же, с. 72 (57).
9 Там же, с. 181 (141).
10 Там же, с. 192 (150).
11 Там же, с. 231 (181).
12 Там же, с. 235 (183).
13 Там же, с. 363 (279, письмо к В. Пальмеру от 11 октября 1850).
14 Там же, с. 364 (280).
15 Там же, с. 86 (68-69). ‘Неключимые рабы’ — ‘рабы ничего не стоящие’ (выражение из Евангелия от Луки. 17, 10).
16 См. прим. 2 на с. 1072.
17 Хомяков А.С. Полное собрание сочинений, т. II, с. 37-38 (31).
18 В тексте газетной публикации — ‘патриархата’.
19 К.П. Победоносцев был обер-прокурором Св. Синода с 1880 по 1905 г., см. также ниже, прим. 2 на с. 1102.