‘По инициативе высокопоставленных лиц при Академии наук учреждается особая ‘бессмертная академия русского гения’.
Как известно, во Франции существует академия так называемых сорока бессмертных. Все бессмертие их заключается в том, что, когда помирает кто-нибудь из них, на его место тотчас же выбирают нового академика, так что число их — 40 — не изменяется, не умирает.
Бессмертием, следовательно, обладает не академия и не ее члены, а только число их.
Что же касается ‘гениальности’ и творческого ‘бессмертия’ членов французской академии, то об этом можно было бы много спорить.
Конечно, в числе 40 имеется немало первоклассных величин — красы французской нации и гордости всего французского мира. Но не следует забывать, что оценка гениев, достойных бессмертия, совершается далеко не беспристрастно и далеко не в согласии с действительной их заслугой.
Так, в число 40 бессмертных не был допущен Эмиль Золя, зато там торжественно восседает Эдмонд Ростан — этот раешник мещанства, пустой, плоский бутафор.
Очевидно, по части признания гениев не так уж просто обстоит дело. Очевидно, для этого надо отрешиться от многих взглядов, предрасположений и политических расчетов, мешающих оценивать гениев инакомыслящих.
И уж если Франция, стоящая на одном из первых мест в хороводе цивилизованных народов, обладающая свободными учреждениями, позволяющими всем и каждому следить за производством в гении,— и та не в силах стать выше преходящих политических расчетов в этом деле, то чего же ждать у нас?
К тому же мы имеем некоторый весьма поучительный опыт.
У нас тоже есть свое хранилище гениев — это отдел изящной словесности при Академии наук, куда определяют заслуживающих этого писателей-беллетристов.
Это тот самый отдел, в который был некогда выбран М. Горький и тотчас же исключен по требованию департамента полиции1.
Это тот самый отдел, участвовать в котором отказался покойный А. Чехов после того, как оттуда исключили М. Горького.
Какая же еще академия нужна вам? Разве мало этой одной академии, для которой у нас, по официальным спискам, оказалось так мало пригодных гениев, что некем заполнить свободные места?
Недаром же выбран был туда очень милый человек, но весьма посредственный стихотворец А. М. Жемчужников, ничем не примечательный драматург А. Потехин и тому подобные другие гении, среди которых как-то несуразно сидят Л. Толстой и В. Короленко.
Зачем же нам еще вторая академия? Не для того ли, чтобы посадить в нее национальных гениев вроде Меньшикова, Суворина, поэта Пуришкевича и т. п.?
Профан
‘Наше слово’,
22 апреля 1910 г.
1 Воровский имеет в виду известный ‘академический’ инцидент, происшедший в 1902 г. Академия наук избрала Горького почетным академиком. Узнав об этом, Николай II наложил резолюцию на докладе, представленном ему Министерством внутренних дел: ‘Более чем оригинально’. Выборы были объявлены недействительными. В знак протеста Чехов и Короленко отказались от звания почетных академиков.