Александр Рославлев
СКАЗОЧКИ
I. Корабль
II. Чернокнижник
III. Козел
КОММЕНТАРИИ
Сказочки, Рославлев Александр Степанович, Год: 1913
Время на прочтение: 5 минут(ы)
‘Колдовской цветок: Фантастика Серебряного века. Том IX’: Salamandra P.V.V., 2018
Ходил по деревне Ванька-Лопух, один лапоть на ноге, а другой в руке.
Остановится супротив окна, три раза поклонится и говорит:
— Прощайте, люди добрые, не поминайте лихом!..
— Куда же ты, Ванька, собрался-то?
— К Латефе-Мемефе, за море!..
Усмехнутся, покачают головой: что с дурака взять? Мелет, а что — сам не знает.
На лбу у Ваньки шишка, нос подковыркой, а торчковатые уши — аршином мерь. За уши-то Лопухом и прозвали.
Ударили раз Ваньку на гумне по голове цепом, с той поры он и зашелся…
Был на деревне праздник — парни с девками хоровод водили, а старики на завалинках про турку ребятам рассказывали.
Приставал Ванька к тому да к другому, надоел всем.
Затащили Ваньку в хоровод, поставили посередке и пошли вокруг него, заголосили.
Постоял Ванька, поглядел, да в ноги:
— Прощайте, люди добрые, не поминайте лихом!
Положил лапоть на землю и сел на него.
Глядят все — глазам не верят: нет лаптя, а заместо его — корабль. Паруса надуты, руль по ветру.
Поднялся корабль и поплыл в небо, словно лебедь белый.
Глядят все вверх — у парней шапки попадали, у девок платки на затылок слезли.
— Эко диво… — Стоит Ванька-Лопух на носу корабля и шапкой машет.
— Ванька, куда ты? — крикнул кто-то.
— К Латефе-Мемефе, за море!
Бросили водить хоровод, разошлись все — и до поздней ночи только и разговоров было, что о Ваньке.
Когда на деревне все уже спали, Ванька на том берегу моря спускался к золотому дворцу. Выходит навстречу ему Латефа-Мемефа. На голове у Латефы корона огневая, вокруг нее змеи черные обвиты. Красоты Латефа неописанной…
Стал корабль у дворца, у самого крыльца.
Вышел из него Ванька-Лопух, шапку в руках держит и ухмыляется.
— В какой руке счастье? — спрашивает Латефа-Мемефа, — угадай!
— В правой, — говорит Ванька.
Известно, дурак — сразу отгадал.
Раскрыла Латефа правую руку, а в ней — кольцо.
Обрадовался Ванька.
Взял кольцо, любуется.
— Что хочешь, то и будет по твоему слову, — говорит Латефа.
А чего Ванька хочет? — Ничего ему не нужно.
Молчит Ванька.
— Что ж, чего твоя душа хочет?
Опять молчит Ванька, ухмыляется.
Погладила Латефа Ваньку по голове, поцеловала в очи и молвила:
— Лети назад!
Поднялся корабль, и глазом Ванька не моргнул.
Идет он опять по деревне — один лапоть в руке, а другой на ноге, а на среднем пальце левой руки кольцо блестит.
Летела ворона. Увидела кольцо и просит:
— Кар-кар. Дай!
Ухмыляется Ванька.
Сняла ворона клювом с пальца кольцо и была такова.
— Кар-кар. Спасибо! — кричит.
А Ваньке хоть бы что, идет — под ноги не смотрит, во весь рот ухмыляется.
Выглядывают из окон мужики: Ванька.
— Где был? — спрашивают.
— У Латефы-Мемефы.
— Что видал?
— Ее самую.
— Ну и дурак!
А того не знают, что счастье у него в руках было.
С тех пор и повелось: дуракам счастье.
Это от вороны узнали, не донесла кольца до гнезда, потеряла и всем про то разболтала.
В дупле древней липы жила сова. Днем слепая сидела, а ночью летала за тридевять земель в Турецкое царство к чернокнижнику — премудрости учиться.
Поседела она в ученьи, а всего только узнала, что в первой книжке написано.
Книг же было тринадцать сороков.
Затосковала сова — скоро время помирать, а она ничего еще порядком не знает.
— Так и так, — говорит чернокнижнику, — как бы мне все науки сразу произойти. Коли ты чернокнижник, так должен ты и это знать.
Потер себе плешь чернокнижник и говорит:
— Трудно это, я сам всего до тридцать третьей книги учен.
— Ладно, что трудно, а все ж таки можно.
— Можно-то можно.
— Можно — так сказывай.
— Дай правый глаз выкусить — скажу.
Подумала сова — неспособна она без глаза-то. Ну, да что делать?
— Выкусывай, — говорит.
Вынул чернокнижник из смрадного рта четыре передних зуба — два верхних и два нижних. Вставил заместо их рыбьи — тонкие да длинные. Нацелился на совиный глаз.
Не успела сова моргнуть — глядь, уж и выкусил.
— Ахти, батюшки, — завопила сова. — Глазок мой, глазок!..
— Ладно, старая. За то все, что надо, сейчас узнаешь.
Плеснул он сове, чтобы кровь не шла.
Мигом рана зажила. В кровавую глазницу из красной склянки живой воды влил, взял со стола одиннадцатую книгу, развернул ее на поставце и говорит:
— Слушай…
Носом почмыхал, переносье пальцем потер и стал читать:
— А кто хочет сразу все науки произойти, тот пусть сойдет в ад и у его святейшества Асмодея снимет с левой руки перстень. В том перстне скрыта капля — слеза Асмодеева, которую пролил он в час нисхождения с неба в преисподнюю. Оную каплю проглотивший, сразу все тайны небесные и земные уразумеет.
— Слышала? — сказал чернокнижник и закрыл книгу.
Задумалась сова:
— Как достать перстень? Асмодея перехитрить?
Думала, думала, поднялась и полетела к себе в дупло.
Решила, что дома додумает.
Рыл крот ходы подземные. Около липы, в которой сова думала — земляных кучек понасыпано!
— А скажи, крот, — спрашивает его сова, — живешь ты под землей, — хитрые ходы роешь, — не знаешь ли, как в ад попасть?
— Знаю, — говорит крот.
— Как?!
— Согреши как поболе и попадешь.
— Так-то я и без тебя знаю. Как иначе?
— Иначе? Не знаю, как иначе. — И принялся за свое дело — повел ход вокруг липы.
Кого ни спрашивала сова, никто не знает, где в ад дорога. К чернокнижнику летала, добивалась, а он только усмехается.
— Что обещался, то сказал. Чего пристаешь?
— Выкуси левый глаз, только скажи!
— Зачем мне левый? левый глаз грешный.
Так и не узнала сова, как в ад ей попасть, и с тех пор каждую ночь в ад влета ищет. Порхает по земле крылом, под каждый куст заглядывает…
Ходил козел у реки, глядел в воду, бородой мотал.
Вышла из воды водяница. Села на отмели, на мелкий желтый песочек, и говорит козлу:
— Что ходишь? Давай бороду расчешу.
Сидит голая, чешет долгие волосы гребнем из рыбьей кости.
— Мне до тебя не допрыгнуть.
— А ты попробуй, — смеется водяница.
— А как утону?
— Не утонешь — мелко — за рога вытащу.
Подумал козел, подумал — охота ему с расчесанной бородой походить…
Разбежался — хотел перемахнуть на отмель — не вышло дело.
Отбежал от реки еще дальше и пустился изо всей мочи.
Не попал на отмель.
Бултыхнулся в воду..
— Тону!.. Хватай за рога!.. Тащи!.. Ох, тону!..
А водяница схватилась за бока, помирает со смеху.
— Тони. Мне-то что.
Мелькнули козлиные рога раз, другой, и ушел козел под воду.
Нырнула с отмели водяница. Подплыла к козлу.
Лежит козел. Раздуло его. Ноги вытянуты.
Запустила водяница руки в козлиную шерсть, ногами в спину ему уперлась, назад откинулась. Тянется — от сладости, да глаза зажмурила. Вдруг пополз козел по дну.
Глядит водяница — зацепил его за шею железный багор и тащит.
Она козла к себе, а багор — к себе.
Слышит на берегу человеческие голоса…
— Здеся — тяни!..
Видит водяница — не хватит у нее силы.
Хотела козла от багра отцепить и отцепила было, да вдруг сама волосами и запуталась. Потянуло ее наверх — разводит она руки, головой мотает. Хоть бы ты что — тянет багор.
Блеснул в глаза ей белый свет — застонала она протяжным голосом.
Зашумели на берегу.
Бежит из деревни народ, — а с лугов косцы.
— Русалку поймали. Русалку…
Разметалась водяница на берегу, притворилась мертвой.
Мальчишки ее за руки тянут. Мужики махорочный дым в рот пускают.
А она не шелохнется.
— Мертвая…
— Какая красавица! Не гляди, что поганая…
— Тоже тварь…
Стоят — не знают, что с ней делать.
— Это она козла уволокла!
— Вестимо, она. Сам он, что ль, в воду полезет.
А водяница лежит, думает: может, уйдут…
— Сжечь ее!..
— Неси, ребята, хворосту!..
Приоткрыла правый глаз водяница, видит, до реки всего шага три.
Улучила время, когда никто напротив не стоял, — метнулась по-рыбьему и была такова.
— Ах, паскуда! Уплыла!..
А водяница от того места, где лежал козел, поплыла что было силы в самую глубь реки, в темный омут, что за поповой мельницей.
Впервые: Волны. 1913. No 4, март.