Л. Н. Толстой
Сказки
Содержание
РАБОТНИК ЕМЕЛЬЯН И ПУСТОЙ БАРАБАН
ПРАВЕДНЫЙ СУДЬЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Сказки, Толстой Лев Николаевич, Год: 1910
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Русская литературная сказка / Сост. и примеч. Н. А. Листиковой. — М.: Сов. Россия, 1989.
OCR Бычков М. Н.
Работник Емельян и пустой барабан
Праведный судья
Жил Емельян у хозяина в работниках. Идет раз Емельян по лугу на работу, глядь — прыгает перед ним лягушка, чуть-чуть не наступил на нее. Перешагнул через нее Емельян. Вдруг слышит, кличет его кто-то сзади. Оглянулся Емельян, видит — стоит красавица девица и говорит ему:
— Что ты, Емельян, не женишься?
— Как мне, девица милая, жениться? Я весь тут, нет у меня ничего, никто за меня не пойдет.
И говорит девица:
— Возьми меня замуж! Полюбилась Емельяну девица.
— Я,— говорит,— с радостью, да где мы жить будем?
— Есть,— говорит девица,— о чем думать! Только бы побольше работать да поменьше спать — а то везде и одеты и сыты будем.
— Ну что ж,— говорит,— ладно. Женимся. Куда ж пойдем?
— Пойдем в город.
Пошел Емельян с девицей в город. Свела его девица в домишко небольшой, на краю. Женились и стали жить.
Ехал раз царь за город. Проезжает мимо Емельянова двора, и вышла Емельянова жена посмотреть царя. Увидал ее царь, удивился: ‘Где такая красавица родилась?’ Остановил царь коляску, подозвал жену Емельяна, стал ее спрашивать:
— Кто,— говорит,— ты?
— Мужика Емельяна жена,— говорит.
— Зачем ты,— говорит,— такая красавица, за мужика пошла? Тебе бы царицей быть.
— Благодарю,— говорит,— на ласковом слове. Мне и за мужиком хорошо.
Поговорил с ней царь и поехал дальше. Вернулся во дворец. Не идет у него из головы Емельянова жена. Всю ночь не спал, все думал он, как бы ему у Емельяна жену отнять. Не мог придумать, как сделать. Позвал своих слуг, велел им придумать. И сказали слуги царские царю:
— Возьми ты,— говорят,— Емельяна к себе во дворец в работники. Мы его работой замучаем, жена вдовой останется, тогда ее взять можно будет.
Сделал так царь, послал за Емельяном, чтобы шел к нему в царский дворец, в дворники, и у него во дворе с женой жил.
Пришли послы, сказали Емельяну. Жена и говорит мужу:
— Что ж,— говорит,— иди. День работай, а ночью ко мне приходи.
Пошел Емельян. Приходит во дворец, царский приказчик и спрашивает его:
— Что ж ты один пришел, без жены?
— Что ж мне,— говорит,— ее водить: у нее дом есть. Задали Емельяну на царском дворе работу такую, что
двоим впору. Взялся Емельян за работу и не чаял все кончить. Глядь, раньше вечера все кончил. Увидал приказчик, что кончил, задал ему на завтра вчетверо.
Пришел Емельян домой. А дома у него все выметено, прибрано, печка истоплена, всего напечено, наварено. Жена сидит за станом, ткет, мужа ждет. Встретила жена мужа, собрала ужинать, накормила, напоила, стала его про работу спрашивать.
— Да что,— говорит,— плохо: не по силам уроки задают, замучают они меня работой.
— А ты,— говорит,— не думай об работе и назад не оглядывайся, и вперед не гляди, много ли сделал и много ли осталось. Только работай. Все вовремя поспеет.
Лег спать Емельян. Наутро опять пошел. Взялся за работу, ни разу не оглянулся. Глядь — к вечеру все готово, засветло пришел домой ночевать.
Стали еще и еще набавлять работу Емельяну, и все к сроку кончает Емельян, ходит домой ночевать. Прошла неделя. Видят слуги царские, что не могут они черной работой донять мужика, стали ему хитрые работы задавать. И тем не могут донять. И плотницкую, и каменную, и кровельную работу — что ни зададут — все делает к сроку Емельян, к жене ночевать идет. Прошла другая неделя. Позвал царь своих слуг и говорит:
— Или я вас задаром хлебом кормлю? Две недели прошло, а всё ничего я от вас не вижу. Хотели вы Емельяна работой замучить, а я из окна вижу, как он каждый день идет домой, песни поет. Или вы надо мной смеяться вздумали?
Стали царские слуги оправдываться.
— Мы,— говорят,— всеми силами старались его сперва черной работой замучить, да ничем не возьмешь его. Всякое дело как метлою метет, и устали в нем нет. Стали мы ему хитрые работы задавать, думали, у него ума не достанет, тоже не можем донять. Откуда что берется! До всего доходит, все делает. Не иначе как либо в нем самом, либо в жене его колдовство есть. Он нам и самим надоел. Хотим мы теперь ему такое дело задать, чтобы нельзя было ему сделать. Придумали мы ему велеть в один день собор построить. Призови ты Емельяна и вели ему в один день против дворца собор построить. А не построит он, тогда можно ему за ослушание голову отрубить.
Послал царь за Емельяном.
— Ну,— говорит,— вот тебе мой приказ: построй ты мне новый собор против дворца на площади, чтоб к завтрему к вечеру готово было. Построишь — я тебя награжу, а не построишь — казню.
Отслушал Емельян речи царские, повернулся, пошел домой. ‘Ну,— думает,— пришел мой конец теперь’. Пришел домой к жене и говорит:
— Ну,— говорит,— собирайся, жена: бежать надо куда попало, а то ни за что пропадем.
— Что ж,— говорит,— так заробел, что бежать хочешь?
— Как же,— говорит,— не заробеть? Велел мне царь завтра в один день собор построить. А если не построю, грозится голову отрубить. Одно остается — бежать, пока время.
Не приняла жена этих речей.
— У царя солдат много, повсюду поймают. От него не уйдешь. А пока сила есть, слушаться надо.
— Да как же слушаться, когда не по силам?
— И… батюшка! не тужи, поужинай да ложись: наутро вставай пораньше, все успеешь.
Лег Емельян спать. Разбудила его жена.
— Ступай,— говорит,— скорей достраивай собор, вот тебе гвозди и молоток: там тебе на день работы осталось.
Пошел Емельян в город, приходит — точно, новый собор посередь площади стоит. Немного не кончен. Стал доделывать Емельян, где надо: к вечеру все исправил.
Проснулся царь, посмотрел из дворца, видит — собор стоит. Емельян похаживает, кое-где гвоздики приколачивает. И не рад царь собору, досадно ему, что не за что Емельяна казнить, нельзя его жену отнять.
Опять призывает царь своих слуг:
— Исполнил Емельян и эту задачу, не за что его казнить. Мала,— говорит,— и эта ему задача. Надо что похитрей выдумать. Придумайте, а то я вас прежде его расказню.
И придумали ему слуги, чтобы заказал он Емельяну реку сделать, чтобы текла река вокруг дворца, а по ней бы корабли плавали.
Призвал царь Емельяна, приказал ему новое дело.
— Если ты,— говорит,— в одну ночь мог собор построить, так можешь ты и это дело сделать. Чтобы завтра было все по моему приказу готово. А не будет готово, голову отрублю.
Опечалился еще пуще Емельян, пришел к жене сумрачный.
— Что,— говорит жена,— опечалился, или еще новое что царь заказал?
Рассказал ей Емельян.
— Надо,— говорит,— бежать.
А жена говорит:
— Не убежишь от солдат, везде поймают. Надо слушаться.
— Да как слушаться-то?
— И…— говорит,— батюшка, ни о чем не тужи. Поужинай да спать ложись. А вставай пораньше, все будет к поре.
Лег Емельян спать. Поутру разбудила его жена.
— Иди,— говорит,— ко дворцу, все готово. Только у пристани, против дворца, бугорок остался, возьми заступ, сровняй.
Пошел Емельян, приходит в город, вокруг дворца река, корабли плавают. Подошел Емельян к пристани против дворца, видит — неровное место, стал ровнять.
Проснулся царь, видит — река, где не было, по реке корабли плавают, и Емельян бугорок заступом ровняет. Ужаснулся царь, не рад он и реке и кораблям, а досадно ему, что нельзя Емельяна казнить. Думает себе: ‘Нет такой задачи, чтоб он не сделал. Как теперь быть?’
Призвал он слуг своих, стал с ними думать.
— Придумайте,— говорит,— мне такую задачу: чтобы не под силу было Емельяну. А то, что мы ни выдумывали, он все сделал, и нельзя мне у него жены отобрать.
Думали, думали придворные и придумали. Пришли к царю и говорят:
— Надо ~Емельяна позвать и сказать: поди туда — не знай куда, и принеси того — не знай чего. Тут уж ему нельзя будет отвертеться. Куда бы он ни пошел, ты скажешь, что он не туда пошел, куда надо, и чего бы он ни принес, ты скажешь, что он не то принес, чего надо. Тогда его и казнить можно и жену его взять.
Обрадовался царь.
— Это,— говорит,— вы умно придумали. Послал царь за Емельяном и сказал ему:
— Поди туда —не знай куда, принеси того — не знай чего. А не принесешь, отрублю тебе голову.
Пришел Емельян к жене и говорит, что ему царь сказал. Задумалась жена.
— Ну,— говорит,— на его голову научили царя. Теперь умно делать надо.
Посидела, посидела, подумала жена и стала говорить мужу:
— Идти тебе надо далеко, к нашей бабушке, к старинной, мужицкой, солдатской матери, надо ее милости просить. А получишь от нее штуку, иди прямо во дворец, и я там буду. Теперь уж мне их рук не миновать. Они меня силой возьмут, да только ненадолго. Если все сделаешь, как бабушка тебе велит, ты меня скоро выручишь.
Собрала жена мужа, дала ему сумочку и дала веретенце.
— Вот это,— говорит,— ей отдай. По этому она узнает, что ты мой муж.
Показала жена ему дорогу. Пошел Емельян, вышел за город, видит — солдаты учатся. Постоял, посмотрел Емельян. Поучились солдаты, сели отдохнуть. Подошел к ним Емельян и спрашивает:
— Не знаете ли, братцы, где идти туда — не знай куда, и как принести того — не знай чего?
Услыхали это солдаты и удивились.
— Кто,— говорят,— тебя послал искать?
— Царь,— говорит.
— Мы сами,— говорят,— вот с самого солдатства ходим туда — не знай куда, да не можем дойти, и ищем того — не знай чего, да не можем найти. Не можем тебе пособить.
Посидел Емельян с солдатами, пошел дальше. Шел, шел, приходит в лес. В лесу избушка. В избушке старая старуха сидит, мужицкая, солдатская мать, кудельку прядет, сама плачет и пальцы не во рту слюнями, а в глазах слезами мочит. Увидала старуха Емельяна, закричала на него:
— Чего пришел?
Подал ей Емельян веретенце и сказал, что его жена прислала. Сейчас помягчала старуха, стала спрашивать. И стал Емельян рассказывать всю свою жизнь, как он на девице женился, как перешел в город жить, как его к царю в дворники взяли, как он во дворце служил, как собор построил и реку с кораблями сделал и как ему теперь царь велел идти туда — не знай куда, принести того — не знай чего.
Отслушала старушка и перестала плакать. Стала сама с собою бормотать:
— Дошло, видно, время. Ну, ладно,— говорит,— садись, сынок, поешь.
Поел Емельян, и стала старуха ему говорить:
— Вот тебе,— говорит,— клубок. Покати ты его перед собой и иди за ним, куда он катиться будет. Идти тебе будет далеко, до самого моря. Придешь к морю, увидишь город большой. Войди в город, просись в крайний двор ночевать. Тут и ищи того, что тебе нужно.
— Как же я, бабушка, его узнаю?
— А когда увидишь то, чего лучше отца-матери слушают, оно и есть. Хватай и неси к царю. Принесешь к царю, он тебе скажет, что не то ты принес, что надо. А ты тогда скажи: ‘Коли не то, так разбить его надо’,— да ударь по штуке по этой, а потом снеси ее к реке, разбей и брось в воду. Тогда и жену вернешь, и мои слезы осушишь.
Простился с бабушкой, пошел Емельян, покатил клубок. Катил, катил — привел его клубок к морю. У моря город большой. С краю высокий дом. Утром рано проснулся, слышит — отец поднялся, будит сына, посылает дров нарубить. И не слушается сын.
— Рано еще,— говорит,— успею. Слышит — мать с печи говорит:
— Иди, сынок, у отца кости болят. Разве ему самому идти? Пора.
Только почмокал губами сын и опять заснул. Только заснул, вдруг загремело, затрещало что-то на улице. Вскочил сын, оделся и выбежал на улицу. Вскочил и Емельян, побежал за ним смотреть, что такое гремит и чего сын лучше отца-матери послушался.
Выбежал Емельян, видит — ходит по улице человек, носит на пузе штуку круглую, бьет по ней палками. Она-то и гремит, ее-то сын и послушался. Подбежал Емельян, стал смотреть штуку. Видит: круглая, как кадушка, с обоих боков кожей затянута. Стал он спрашивать, как она зовется.
— Барабан,— говорят.
— А что же он — пустой?
— Пустой,— говорят.
Подивился Емельян и стал просить себе эту штуку. Не дали ему. Перестал Емельян просить, стал ходить за барабанщиком. Целый день ходил и, когда лег спать барабанщик, схватил у него Емельян барабан и убежал с ним. Бежал, бежал, пришел домой в свой город. Думал жену повидать, а ее уж нет. На другой день ее к царю увели.
Пошел Емельян во дворец, велел об себе доложить: пришел, мол, тот, что ходил туда — не знай куда, принес того — не знай чего. Царю доложили. Велел царь Емельяну завтра прийти. Стал просить Емельян, чтобы опять доложили.
— Я,— говорит,— нынче пришел, принес, что велел, пусть ко мне царь выйдет, а то я сам пойду.
Вышел царь.
— Где,— говорит,— ты был?
Он сказал.
— Не так,— говорит.— А что принес?
Хотел Емельян показать, да не стал смотреть царь.
— Не то,— говорит.
— А не то,— говорит,— так разбить ее надо.
Вышел Емельян из дворца с барабаном и ударил по нему. Как ударил, собралось все войско царское к Емельяну. Емельяну честь отдают, от него приказа ждут. Стал на свое войско из окна царь кричать, чтобы они не шли за Емельяном. Не слушают царя, все за Емельяном идут. Увидал это царь, велел к Емельяну жену вести и стал просить, чтоб он ему барабан отдал.
— Не могу,— говорит Емельян.— Мне,— говорит,— его разбить велено и в реку бросить.
Подошел Емельян с барабаном к реке, и все солдаты за ним пошли. Пробил Емельян у реки барабан, разломал в щепки, бросил его в реку — и разбежались все солдаты. А Емельян взял жену и повел к себе в дом.
И с тех пор царь перестал его тревожить. И стал он жить-поживать, добро наживать, а худо — проживать.
Один алжирский царь Бауакас захотел сам узнать, правду ли ему говорили, что в одном из его городов есть праведный судья, что он сразу узнает правду и что от него ни один плут не может укрыться. Бауакас переоделся в купца и поехал верхом на лошади в тот город, где жил судья. У въезда в город к Бауакасу подошел калека и стал просить милостыню. Бауакас подал ему и хотел ехать дальше, но калека уцепился ему за платье.
— Что тебе нужно? — спросил Бауакас.— Разве я не дал тебе милостыню?
— Милостыню ты дал,— сказал калека,— но еще сделай милость — довези меня на своей лошади до площади, а то лошади и верблюды как бы не раздавили меня.
Бауакас посадил калеку сзади себя и довез его до площади. На площади Бауакас остановил лошадь. Но нищий не слезал. Бауакас сказал:
— Что ж сидишь, слезай, мы приехали. А нищий сказал:
— Зачем слезать,— лошадь моя, а не хочешь добром отдать лошадь, пойдем к судье.
Народ собрался вокруг них и слушал, как они спорили, все закричали:
— Ступайте к судье, он вас рассудит.
Бауакас с калекой пошли к судье. В суде был народ, и судья вызывал по очереди тех, кого судил. Прежде чем черед дошел до Бауакаса, судья вызвал ученого и мужика, они судились за жену. Мужик говорил, что это его жена, а ученый говорил, что его жена. Судья выслушал их, помолчал и сказал:
— Оставьте женщину у меня, а сами приходите завтра.
Когда эти ушли, вошли мясник и масленик. Мясник был весь в крови, а масленик в масле. Мясник держал в руке деньги, масленик — руку мясника. Мясник сказал:
— Я купил у этого человека масло и вынул кошелек, чтобы расплатиться, а он схватил меня за руку и хотел отнять деньги. Так мы и пришли к тебе,— я держу в руке кошелек, а он держит меня за руку. Но деньги мои, а он — вор.
А масленик сказал:
— Это неправда. Мясник пришел ко мне покупать масло. Когда я налил ему полный кувшин, он просил меня разменять, ему золотой. Я достал деньги и положил их на лавку, а он взял их и хотел бежать. Я поймал его за руку и привел сюда.
Судья помолчал и сказал:
— Оставьте деньги здесь и приходите завтра.
Когда очередь дошла до Бауакаса и до калеки, Бауакас рассказал, как было дело. Судья выслушал его и спросил нищего.
Нищий сказал:
— Это все неправда. Я ехал верхом через город, а он сидел на земле и просил меня подвезти его. Я посадил его на лошадь и довез, куда ему нужно было, но он не хотел слезать и сказал, что лошадь его. Это неправда.
Судья подумал и сказал:
— Оставьте лошадь у меня и приходите завтра.
На другой день собралось много народа слушать, как рассудит судья.
Первые подошли ученый и мужик.
— Возьми свою жену,— сказал судья ученому,— а мужику дать пятьдесят палок.
Ученый взял свою жену, а мужика тут же наказали.
Потом судья вызвал мясника.
— Деньги твои,— сказал он мяснику, потом он указал на масленика и сказал: — А ему дать пятьдесят палок.
Тогда позвали Бауакаса и калеку.
— Узнаешь ты свою лошадь из двадцати других? — спросил судья Бауакаса.
— Узнаю.
— А ты?
— И я узнаю,— сказал калека.
— Иди за мною,— сказал судья Бауакасу.
Они пошли в конюшню. Бауакас сейчас же промеж других двадцати лошадей показал на свою.
Потом судья вызвал калеку в конюшню и тоже велел ему указать на лошадь. Калека признал лошадь и показал ее.
Тогда судья сел на свое место и сказал Бауакасу:
— Лошадь твоя, возьми ее. А калеке дать пятьдесят палок.
После суда судья пошел домой, а Бауакас пошел за ним.
— Что же ты, или недоволен моим решением? — спросил судья.
— Нет, я доволен,— сказал Бауакас.— Только хотелось бы мне знать, почему ты узнал, что жена была ученого, а не мужика, что деньги были мясниковы, а не маслениковы и что лошадь была моя, а не нищего?
— Про женщину я узнал вот как: позвал ее утром к себе и сказал ей: ‘Налей чернил в мою чернильницу’. Она взяла чернильницу, вымыла ее скоро и ловко и налила чернил. Стало быть, она привыкла это делать. Будь она жена мужика, она не сумела бы этого сделать. Выходит, что ученый был прав. Про деньги я узнал вот как: положил я деньги в чашку с водой и сегодня утром посмотрел — всплыло ли на воде масло. Если бы деньги были маслениковы, то они были бы запачканы его маслеными руками. На воде масла не было, стало быть, мясник говорит правду. Про лошадь узнать было труднее. Калека так же, как и ты, из двадцати лошадей сейчас же указал на лошадь. Да я не для того приводил вас обоих в конюшню, чтобы видеть, узнаете ли вы лошадь, а для того, чтобы видеть — кого из вас двоих узнает лошадь. Когда ты подошел к ней, она обернула голову, потянулась к тебе, а когда калека тронул ее, она прижала уши и подняла ногу. По этому я узнал, что ты настоящий хозяин лошади.
Тогда Бауакас сказал:
— Я не купец, а царь Бауакас. Я приехал сюда, чтобы видеть, правда ли то, что говорят про тебя. Я вижу теперь, что ты мудрый судья.
Л. Н. Толстой принадлежит к числу русских писателей, ставших классиками мировой литературы. Родился он в Ясной Поляне (Тульская губерния) в графской семье, принадлежавшей к древнейшим аристократическим фамилиям России. Учился в Казанском университете, из которого, не окончив полного курса, уволился в 1847 г. В 1851—1855 гг. отправляется добровольцем на военную службу, участвует в военных действиях с горцами на Кавказе, а затем в Крымской войне. Уже его первые произведения — автобиографическая трилогия ‘Детство’, ‘Отрочество’ и ‘Юность’ (1852—1857) и ‘Севастопольские рассказы’ (1853—1855) принесли ему широкую известность.
Выдающимся явлением не только в русской, но и во всемирной литературе стали романы ‘Анна Каренина’, ‘Война и мир’, ‘Воскресение’.
Сказки, легенды и притчи в творчестве Толстого связаны с периодом ‘возрождения в народности’. Народ являлся для писателя творцом истории и культуры, нравственным идеалом, у которого следовало учиться жить и писать.
Народные рассказы, сказки, легенды Толстого, как правило, пропитаны его религиозно-нравственными убеждениями, что спасение народа в его возвращении к патриархально-крестьянской демократии. Особенно обнаженно эта мысль проводится ‘В сказке об Иване-дураке и его двух братьях: Семене-воине и Тарасе Брюхане, и немой сестре Маланье, и о старом дьяволе и трех чертенятах’. В ней Толстой наряду с осмеянием буржуазного общества (‘людоедского строя’) рисует страну свободных тружеников, чей принцип: ‘У кого мозоли на руках — полезай за стол, а у кого нет — тому объедки’.
Сказка ‘Работник Емельян и пустой барабан’ печатается по изд.: Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 12 т. Т. 10.— М., 1980.
Сказка ‘Праведный судья’ — по изд.: Сказки современных русских писателей. Т. 1.— М., 1910.