Сказка о пчеле Мохнатке, Авенариус Василий Петрович, Год: 1879

Детская
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Скачать в PDF

Василий Петрович Авенариус

Сказка о пчеле Мохнатке

Рассказ для детей

I.
О ТОМ, КАК МОХНАТКА НА СВЕТ БОЖИЙ ВЫШЛА

В саду — пчельник, в пчельнике — ульи, в ульях — соты, в сотах — ячейки, в ячейках — или мед, или крошечные белые яички, а в яичках? — В яичках пчелиная детва, будущие пчелы. Лежат они там, как в колыбельке, тепло и мягко, спят там крепко-крепко, не шелохнутся. Но вот очнулась одна малютка, зашевелилась, скорлупка яичная вкруг нее лопнула, распалась. И что же там? — Там была не настоящая еще пчела, а личинка, маленький белый червячок с кольчатым телом и роговой головкой. Только высунулась личинка из колыбельки — взрослая пчела-няня уж тут как тут: нажевала нежной медовой жижи и капает хоботком в рот личинке. Глотает личинка и растет, и крепнет. Прошла неделя — и пора ей куколкой стать, окуклиться. Выпустила она из нижней губы паутинку и давай обвивать вокруг себя. Глядь — совсем завернулась, что в одеяльце, и не видать вовсе.
— Ишь ты, плутовка! В кокон завернулась, баиньки опять захотелось? — сказала пчела-няня.— Ну, ладно, спи на здоровье, да чтобы никто не мешал, пожалуй, еще сверху крышечкой накроем.
Взяла она воску да и замазала ячейку. И спит куколка под восковою крышечкой, спят рядом в других ячейках другие куколки, которых их няни такими же крышечками накрыли.
Проходит еще неделя, проходит другая. Вдруг — стук-стук! Кто там стучится, кто скребется? — Это первая куколка после долгого сна первая же проснулась и вон хочет. Только она теперь уже не куколка, а настоящая пчела стала, с глазами и хоботком, с ножками и крыльями. Прокусила кусальцами крышку над собою, просунула вверх передние ножки, уперлась задними в дно ячейки — и выползла вон.
— А, здравствуй, милая! Как спала? — сказала ей пчела-няня.— Да какая же ты мохнатая! Ну, значит, так тебе и быть Мохнаткой.
А маленькая пчела была немногим разве мохнатее других, мы, люди, пожалуй, ее от других бы и не отличили, но пчелы друг друга сейчас же узнают. Так за молодою пчелкой имя Мохнатка навсегда и осталось.
Первым делом пчела-няня ее по-своему, по-пчелиному, обмыла и причесала, то есть попросту облизала и обдернула кругом, потом повела к медовому горшку и накормила золотистым медом. Когда же Мохнатка накушалась всласть, и все тельце ее, и ножки, и крылья оттого окрепли, — пчела-няня вывела ее к выходу улья, на леток. Солнце так ярко брызнуло в глаза Мохнатке, что она с непривычки зажмурилась. Но потом, как пригляделась, даже пискнула от радости. Первый раз в жизни видела она и славную зелень кругом, и вверху чистое голубое небо. И было ей так тепло на солнышке, и в воздухе от деревьев и трав пахло таким сладким духом…
— Ишь, разнежилась! — сказала пчела-няня.— Что, небось, хорошо на свете-то Божьем, а?
— Чудно!.. Ай, да кто же это?
Мохнатка страшно испугалась. Мимо шла какая-то двуногая громада. Пчела-няня весело рассмеялась.
— Кого испугалась! — сказала она.— Да ведь это наш лучший друг: хозяин наш, старик-пчеляк. Он и улей-то нам построил, он и на зиму нас, пчел, от холода в погреб укроет. Правда, к осени немножко обидит: выкурит из улья дымом да добрую половину сот себе вырежет. Но надо же и ему чем-нибудь поживиться: он трудится для нас, мы для него. Его-то что бояться! Но есть у нас, пчел, много настоящих врагов… Поживешь — узнаЄешь, теперь же пока надо тебе еще свой дом родной узнать. Пойдем, покажу.
И повела она Мохнатку по улью.

II.
О ТОМ, ЧТО УВИДЕЛА МОХНАТКА В УЛЬЕ

Чего-чего не нагляделась Мохнатка в улье! Улей ведь все равно, что город: кругом деревянные стенки улья — городская стена, внутри точно улица за улицей, домик у домика — ячейка у ячейки, все шестигранные и все из чистого воска. Только внутри ячеек не одно и то же: в середине улья, где потеплее,— детская с колыбельками и детвой, по сторонам же до самой крыши — магазины да кладовые с собранным медом. А уж народу-то, народу пчелиного везде сколько толчется — и не проберешься! В детской над колыбельками ходят взад и вперед пчелы-няни, кормят-холят молодую детву. В нижнем, еще недостроенном квартале работают пчелы-плотники. Наедятся досыта меду и цветня, влезут под потолок улья и, схватив друг друга за ножки, висят целыми гирляндами головой вниз. Провисит пчела сутки — пропотеет, да не поЄтом, а чистым, прозрачным воском, который тонкими листочками садится у них на брюшке. Пропотеет пчела хорошенько — и бежит к недостроенному соту, отцепит лапкой с живота восковый листочек, сунет в рот, пережует в комочек и прилепит, куда нужно. Прибежит за нею другая пчела-плотник, прибежит третья, десятая, сотая, делают то же, и растет ячейка за ячейкой, и все на один лад, одна как другая. Вот так мастерицы! И без архитектора выстроят себе дом на славу!
Меж тем другие пчелы, сборщицы, побывали уже в поле на цветках, за провизией, и наполняют пустые ячейки сладким медом, а плотники тут же их запечатывают воском, чтобы дорогие запасы не скисли. Куда ни оглянись — работа так и кипит. Мохнатке даже стыдно стало.
— Все-то трудятся, я одна без дела…— сказала она.
— Поспеешь,—утешила ее пчела-няня.— Впрочем, есть у нас и белоручки, трутнями называются. Иди-ка за мной. Только, чур, тише, народ-то они важный, спесивый, шутить не любят.
Они повернули в новый квартал с пустыми еще ячейками для будущей детвы. Не прошли они, однако, и пяти шагов, как попалась им навстречу кучка трутней, длиннокрылых, толстопузых, и один пресердито, густым басом, напустился на них:
— Вы куда? Чего вам здесь нужно?
Не только Мохнатка, даже пчела-няня как будто слегка оробела.
— Да мы только так…— сказала она.— Нельзя ли нам, сударь, хоть глазком одним на матушку-царицу взглянуть?
— Нельзя! — решительно и строго прожужжал трутень.
— Сделайте, ваше сиятельство, такую милость…
— Сказано: нельзя! Царица-матка теперь делом занята: яйца кладет. Шутка сказать: тысячи две яиц в день! Чего стоите? Пошли вон!
Няня вздохнула и дернула Мохнатку за крыло.
— Нечего делать, — сказала она, — пойдем!
На их счастье царица-матка покончила только что со своим трудным делом: отложила две тысячи яиц да еще десяток в придачу. Из бокового переулка раздался чудно-звонкий голос, трутни засуетились и загудели хором: ‘Ура!’ В ту же минуту выплыла из переулка сама царица-матка. У Мохнатки даже дыханье сперло. Царица была вдвое больше ростом против рабочих пчел, но в то же время она была стройна необычайно и царственно величава. Она милостиво кивнула няне и Мохнатке и скрылась во внутренних покоях.
— Уж подлинно царица! — сказала в восхищении няня. — На нее хоть с утра до вечера работай — не устанешь.
— Ах, да! — сказала Мохнатка, которая только теперь пришла в себя. — Но что же я буду делать?
— Работа найдется, — сказала пчела-няня. — В поле летать тебе, дитя мое, еще рано. Но вот деток кормить или соты строить тебе под силу. Выбирай, что лучше хочешь?
— Деточек кормить! Ведь это все равно, что в куклы играть?
И пошли они вместе в детскую, и стала Мохнатка скоро няней — не хуже своей собственной няни.

III.
О ТОМ, КАК МОХНАТКА В СБОРЩИЦЫ ПОПАЛА

Прошло уже несколько дней, а Мохнатка так прилежно ходила в детской за молодой детвой, что ни разу даже на лёток прогуляться не вышла.
— Ты этак совсем изморишься, — сказала ей ее прежняя няня. — Пойди погуляй, да и крылышки, кстати, испробуй.
— Да я же не умею еще летать? — сказала Мохнатка.
— Попытка не пытка, научиться же надо.
— А если упаду?
— Так встанешь, да и не упадешь.
Мохнатка вышла на леток и замахала крыльями. Сама не зная как, она вдруг поднялась на воздух. ‘Ай, упаду!’ Да нет, ничего, крылышки держат, только страшно как-то. В это время ее окликнула старая пчела-сборщица, пролетавшая мимо.
— Ишь ты, медвежонок лохматый! — сказала старая пчела. — Что ты тут делаешь?
— Гуляю, — отвечала Мохнатка.
— Гуляешь? Скажите, пожалуйста! Когда другие сестры из сил выбиваются, она гулять изволит, такая крепкая, здоровая, да еще с таким славным густым мехом, к которому всякая цветочная пылинка сама собой пристанет! Ай, ай! Да тебе на роду написано сборщицей быть. Так и быть, возьму тебя в науку. Лети за мной, живо, живо!
Хоть старая пчела как будто и бранилась, но она похвалила густой мех Мохнатки и даже взялась учить ее: значит, та все же понравилась-таки ей. А уж сама-то обрадовалась Мохнатка — и сказать нельзя. Чином вдруг повысилась — в сборщицы попала!
Старая пчела полетела вперед так скоро, что Мохнатка чуть вслед поспевала. Но вот они прилетели на сенокосный луг, на котором цвели всевозможные цветочки: лиловые и алые, желтые и белые.
— Стой! Прилетели! — прожужжала старая пчела, села на душистый цветок и вползла в венчик цветка. Мохнатка — за нею. — Вот тут на дне мед, видишь ли? — сказала старая пчела. — Лижи язычком, только, чур, — не глотай, а в зоб собирай. Вот так, смотри.
И, слизнув капельку меда, она передними лапками ее в зобик себе толкнула. Мохнатка сделала то же.
— Молодцом! — похвалила ее старая пчела.— Но надо нам и простого хлеба — цветня — с собой захватить. Чтобы лучше приставал, вымажемся.
И, взяв остаток меда, она вымазала им задние лапки сперва себе, а потом и Мохнатке.
— Ты хоть и мохната, — сказала она, — а к меду все лучше пристанет. Ну, полезай за мной, да делай опять то же, что я.
Она вылезла из венчика к желтым пыльникам цветка и стала продираться между ними. При.этом она так ловко стряхивала с пыльников передними лапками цветень на задние лапки, вымазанные медом, что всякая пылинка приставала к ним. Мохнатка делала то же. Вдруг как взглянула она на старую пчелу, как оглядела себя — так и покатилась со смеху: обе они были точно в желтых бархатных штанишках!
— Разве не красиво? — сказала старая пчела. — Да долетишь ли ты доЄ дому в таких толстых панталонах?
— Долечу! — сказала Мохнатка. — И полетела. Тяжело-таки было ей с непривычки, тяжеленько, да ничего, долетела до родного улья.
Только спустилась на лёток, как накинулись на нее отдыхавшие тут же няни и плотники и давай сдирать и пожирать ее нарядные бархатные штанишки.
— Караул! Грабят! — запищала Мохнатка. — Все мои штанишки съедят!
— Ничего, пускай их: проголодались, — сказала старая пчела. — Теперь ли наедятся, после ли — все равно. Ну, будет с вас, обжоры, отвяжитесь! Пойдем теперь, дитя мое, мед сбыть.
И, пройдя в ближнюю кладовую, они выпустили весь собранный ими мед в стоявшие там еще пустые восковые горшки.
Так вот Мохнатка сборщицей стала. Трудна была ее работа, правда, но зато как славно было и отдыхать после дела! Под вечер, пошабашив, она с другими работницами гуляла на лётке, как на бульваре, ходят они и покачиваются, и потряхиваются, и жужжат без умолку, и не могут нажужжаться обо всем, что видели день-деньской на белом свете.

IV.
О ТОМ, КАК РОИЛСЯ УЛЕЙ

Каждый день клала матушка-царица по тысяче, по две яиц, и из всех одна за одной выползали молодые пчелки. Тесно стало вдруг всем им в одном улье: надо было разделиться на две семьи, на два роя, надо было отроиться. И вот в одном углу улья раздалось робкое кваканье: ‘Ква-ква-ква!’ В ответ с другого конца пронеслось сердитое тюканье: ‘Тю-тю-тю!’ Все пчелы бросили работу, заметались, замешались, весь улей затрубил, загудел. Но сквозь этот шум и гам явственно слышалось по-прежнему с одного конца кваканье, с другого — тюканье. Что ж это было такое? А вот что. Квакала из своей колыбельки молодая, вновь народившаяся матка: хотелось ей выйти оттуда и не смела она носу показать, тюкала же старая матка: очень уж ей досадно было, что молоденькая царевна ее место занять хочет: вместе две матки в одном улье ведь никак не уживутся, которой-нибудь надо уйти.
— Пустите меня к ней, пустите! — тюкала вне себя старая матка. — Вот я ее проучу!
Но трутни и рабочие пчелы загородили ей дорогу.
— Ради Бога, ваше величество, не троньте, пожалейте ее! Кому-нибудь да надо же уступить, а кто умней — уступает.
— И то правда, — сказала старая царица. — Кто за меня, тот за мной!
И она стрелой вылетела из улья. Но крылья у пчелиных маток не столько для летания, сколько для красы — коротенькие. Пролетела царица несколько шагов — и устала, присела отдохнуть на ближнем дереве. А пчелы, что постарше, все кинулись за нею, облепили ветку вокруг царицы. Скоро уж и места не стало: пчела садилась на пчелу, и скучились они так в целую черную бороду, от которой ветку к земле пригнуло, вот-вот обломится… Но ей не дали обломиться. Кто же не дал? — А пчеляк, седой добрый старичок, которого Мохнатка в первый раз так испугалась. Сидел он неподалеку под своим шалашом, когда же пчелы зароились, он проворно накинул на голову проволочную сетку, на руки надел рукавицы, за пазуху сунул деревянную ложку — черпак, взял в охапку один из пустых ульев, что стояли у него тут же наготове, и пошел к месту роя. Поставив улей под самым роем, он еще ниже пригнул ветку и черпаком стал огребать пчел, как дёготь или патоку какую. Неохотно шли пчелы с черпака в новый улей: матки-царицы еще не было там. Но пчеляк привычным глазом скоро высмотрел ее среди мелких рабочих пчел.
— А, вот ты где, сударыня! — сказал он, бережно сгреб ее черпаком и подставил к лётку.
Царица, задыхаясь в густом клубе пчел, рада-радехонька шмыгнула в улей. Увидев это, и другие пчелы живо туда же полезли, черпнул еще пчеляк раз и два — и весь рой был в улье. Тогда пчеляк перенес улей на более удобное место, где было просторнее и больше солнца.
— Бог помощь! — сказал он и перекрестился.
А Мохнатка? — Мохнатка, вылетев в общем рое за царицей, попала в тот же улей вместе с другими пчелами. Прошлась она теперь взад и вперед по новому дому. Ай, как пусто, как неуютно! Ни улиц, ни кладовых, ни одного даже горшочка с медом. Ну что же делать! Надо работать, работать и работать, чтобы в новом доме стало так же мило, как в старом. Точно чудом в сказке волшебной и новый пустой улей наполнился скоро сотами, а соты — душистым, золотистым медом. А в чем было все чудо? В том, что все работали одинаково прилежно, одинаково дружно. Все чудо было в пчелином законе: ‘Все за одного, один за всех’.

V.
О ТОМ, КАК МОХНАТКЕ КОНЕЦ ПРИШЕЛ

Хорошо и согласно живут пчелы, в век не поссорятся, не подерутся: тишь да гладь, да Божья благодать. Беда только, что много у них врагов: которую воробей или ласточка на лету проглотит, которая к пауку в паутину попадет — а там поминай, как звали! Которую разбойница-оса по дороге заколет да и скушает тут же. Правда, и у пчел есть жало, да опасно им сражаться: не выдернешь жала — и помирай! Пчела без жала и дня не проживет. Зато, конечно, если уж на родной улей воры-грабители нападут, так тут некогда думать о себе: хоть на месте помри — лишь бы улей спасти: ‘Все за одного, один за всех’. А этих воров-грабителей куда как много, и не перечесть: то вороватая пчела из чужого улья, то хитрец-муравей тихомолком проберется, ну их-то и без жала, кусальцами, так искусаешь, что ой-ой! Никогда не буду! — Но хуже других два зверя-врага: один небольшой — мышка, другой большущий — Мишка. Мышка забирается больше зимою, в погреб, куда ставит пчеляк на зиму ульи, Мишка же нападает во всякую пору, хоть редко, да метко. Затем он ведь и Мишка медведь, что очень уж лаком мед ведать.
В одно утро Мохнатка, возвращаясь домой со взятком, еще издали услыхала что-то небывалое: весь пчельник гудел и жужжал, будто взбунтовался, а сквозь пчелиный гул раздавалось страшное звериное рычание. Подлетела ближе — и на лету остановилась. Изо всех ульев кругом пчелы повысыпали сотнями, тысячами, и, не то в страхе, не то в злобе смертной, метались над пчельником взад да вперед. От крику-рёва их в воздухе стон стоял. Одно только и можно было разобрать: ‘Мишка-медведь! Мишка-медведь!’ А сам Мишка, громадный, косматый, ворча и рыча, шагал меж ульев на задних лапах, передними насилу отбиваясь от пчел. Вдруг, точно опомнясь, он круто повернул к ближнему улью, — а улей-то был как раз родной улей Мохнатки, — и повалил его наземь. Крышка с улья скатилась, и пчелы, остававшиеся еще там, тучей взвились кверху. Медведь же, закрывшись от пчел одной лапой, другой полез прямо в улей, в медовую кладовую, да хапнул самый сочный, золотистый сот. Мохнатка от обиды света не взвидела, не могла уже стерпеть.
— Все за одного, один за всех! — вскрикнула она и бросилась на страшного зверя да ужалила его больно-пребольно в самый глаз. Медведь так и взвыл от боли и побежал вон без оглядки. Подоспевший в это время пчеляк поднял опять с земли улей и поставил его на место.
Но бедная Мохнатка! Она вонзила в глаз медведю жало так глубоко, что оно там и засело. Бедняжка вдруг совсем ослабла, свалилась наземь, забилась в траву да незаметно навек заснула. Но, умирая, не жалела ли она о том, что для спасенья улья себя погубила? — Нет, не жалела: она еще в последний раз чуть слышно прожужжала: ‘Все за одного, один за всех…’.

———————————————————————

Версия 1.00 от 05 апреля 2015 г. Электронная публикация — public-library.ru, текст с переходом в новую орфографию по ‘Сказка о пчеле Мохнатке: Рассказ для детей В.П. Авенариуса’, Издание С.-Петербургского Фрёбелевского общества. Санкт-Петербург: Типография Императорской Академии Наук, 1879 г.
Авенариус Василий Петрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Сказка о муравье-богатыре, Авенариус Василий Петрович, Год: 1885
  2. Хитрая наука, Авенариус Василий Петрович, Год: 1885
  3. Волга и Вазуза, Авенариус Василий Петрович, Год: 1885
  4. Мальчик-зайчик, Авенариус Василий Петрович, Год: 1885
  5. Солнце, Мороз и Ветер, Авенариус Василий Петрович, Год: 1885
  6. Сказание о Фритиофе, витязе норманнском, Авенариус Василий Петрович, Год: 1901
  7. Связка ключей, Авенариус Василий Петрович, Год: 1885
  8. Маленькая горбунья, Авенариус Василий Петрович, Год: 1885
Электронная библиотека