Ги де Мопассан
Ги де Мопассан
Скала чистиков
Скала чистиков
Перевод Н. Костовской (1936)
Из сборника ‘Сказки дня и ночи’
Скала чистиков, Мопассан Ги_Де, Год: 1882
Время на прочтение: 5 минут(ы)
——————————————————————-
Ги де Мопассан. Собрание сочинений в 10 тт. Том 4. МП ‘Аурика’, 1994. Перевод Н. Костовской
Примечания Ю. Данилина
Ocr Longsoft , март 2007
——————————————————————-
Наступил сезон чистиков.
С начала апреля и до конца мая, еще до приезда парижских купальщиков, на маленьком пляже Этрета внезапно появляется несколько пожилых господ в высоких сапогах и туго подпоясанных охотничьих куртках. Они проводят четыре — пять дней в гостинице Овиль, исчезают и возвращаются недели через три, затем, пожив еще несколько дней, уезжают окончательно.
На следующую весну они появляются снова.
Это последние охотники на чистиков, остатки старой гвардии, лет тридцати — сорок тому назад этих фанатиков было человек двадцать, теперь же из них осталось всего несколько заядлых стрелков.
Чистик — очень редкая перелетная птица со странными привычками. Почти весь год она живет на берегах Ньюфаундленда и островов Сен-Пьер и Микелон, но в брачный период стая этих птиц неизменно перелетает океан, они кладут яйца и выводят птенцов в одном и том же месте — на так называемой ‘Скале чистиков’, около Этрета. Их можно найти здесь, только здесь. Они всегда прилетали сюда, на них всегда тут охотились, и, тем не менее, они снова возвращаются и будут возвращаться всегда. Как только птенцы подрастают, чистики отправляются в путь и исчезают на целый год.
Почему они никогда не прилетят еще куда-нибудь, почему не выберут другого местечка на этом однообразном белом скалистом берегу, простирающемся от Па-де-Кале до Гавра? Какая сила, какой непреодолимый инстинкт, какая вековая привычка побуждает этих птиц возвращаться сюда? С чем связан их первый прилет? Быть может, когда-то буря прибила их предков к этой скале? Но почему их дети, внуки и все дальнейшие потомки постоянно возвращаются сюда же?
Их бывает немного, самое большее сотня, словно традиция этого ежегодного паломничества сохраняется только в одном роде.
И каждую весну, как только маленькое кочевое племя водворится на скале, в деревне появляются все те же охотники. Их знали когда-то молодыми людьми, теперь они старики, но они верны обещанию ежегодно встречаться здесь, которое дали друг другу тридцать — сорок лет назад.
Ни за что на свете они не нарушили бы его.
Случилось это однажды апрельским вечером, несколько лет тому назад. Три охотника на чистиков только что прибыли, не хватало одного — г-на д’Арнеля.
Он никому не написал, не подал о себе вести. Однако он не умер, как многие другие охотники, — об этом было бы известно. Наконец, наскучив ожиданием, прибывшие сели за стол, обед уже подходил к концу, когда во двор гостиницы въехал экипаж, вскоре запоздавший охотник вошел в комнату.
Весело потирая руки, он присел к столу, ел с большим аппетитом, а когда один из товарищей удивился, что видит его в сюртуке, он спокойно ответил:
— Да у меня не было времени переодеться.
Выйдя из-за стола, все сразу легли спать, потому что на следующий день надо было отправиться до рассвета, чтобы захватить птиц врасплох.
Что может быть чудеснее этой охоты, этой утренней прогулки?
В три часа утра матросы будят охотников, бросая в окна пригоршни песка. Через несколько минут все одеты и выходят на откос. Хотя еще темно, звезды блестят уже не так ярко, море шуршит галькой, а ветер такой свежий, что, несмотря на плотную одежду, слегка пробирает дрожь.
Вскоре две лодки, подталкиваемые матросами, быстро съезжают по усыпанному круглыми камешками откосу, слышится треск, как будто разрывают полотно, и вот они уже качаются на мелководье. Поднимают бурые паруса, они слегка надуваются, дрожат, колеблются, снова натягиваются и, округлившись, словно пузыри, уносят просмоленные скорлупки к широкому, смутно различимому в темноте выходу из порта.
Небо светлеет, сумрак словно тает, появляется линия белого берега, отвесного, как стена, и еще окутанного дымкой.
Минуют огромный скалистый свод Манн-Порт, под которым может пройти целый корабль, огибают мыс Куртин, вот уже долина Антифер, мыс того же названия — и сразу становится виден пляж, где расположились сотни чаек. Вот и скала чистиков.
Это всего лишь небольшой уступ скалистого берега, на узких карнизах белого утеса чернеют головки птиц, которые смотрят на приближающиеся лодки.
Они сидят неподвижно, выжидают и еще не собираются улетать. Некоторые из них примостились на самом краю выступов и напоминают издали стоймя поставленные бутылки, лапки у чистиков до того коротки, что, когда эти птицы ходят, кажется, что они катятся, как игрушки на колесиках, они не могут взлететь сразу: для полета им нужно сначала камнем броситься со скалы, так что они падают почти к ногам подстерегающих их людей.
Они знают свою беспомощность, знают, как она опасна для них, и поэтому долго не решаются улететь.
Но матросы поднимают крик, стучат деревянными уключинами о борта лодок, и тогда испуганные птицы, одна за другой, бросаются вниз, в пустоту, падая почти до самых волн, а затем, быстро-быстро махая крыльями, летят в открытое море, пока свинцовый дождь не свалит их в воду.
Так их расстреливают в течение целого часа, спугивая одну за другой. Иной раз самки, сидящие на яйцах, не хотят улетать, тогда их убивают на месте, по белому камню брызжут капельки розовой крови, и птицы умирают, не покидая своих гнезд.
В первый день г-н д’Арнель охотился с обычным увлечением, но около десяти часов, когда поплыли в обратный путь под лучами высоко поднявшегося ослепительного солнца, лучи которого проникали в расщелины белых прибрежных скал, образуя большие светлые треугольники, он хмурил лоб и, против своего обыкновения, не раз глубоко задумывался.
Как только все вернулись в Этрета, какой-то человек, одетый в черное и похожий на лакея, подошел к г-ну д’Арнелю и заговорил с ним шепотом. Г-н д’Арнель, казалось, что-то обдумывал, колебался и наконец ответил:
— Нет, завтра.
На следующий день охота возобновилась. На этот раз г-н д’Арнель часто давал промах, хотя птицы падали почти у самого его дула, друзья смеялись над ним и спрашивали, не влюблен ли он, не овладело ли тайное волнение его сердцем, его рассудком?
В конце концов он признался:
— Да, верно. Мне нужно скоро уезжать, и это мне крайне досадно.
— Как, вы уезжаете? А почему?
— О, у меня неотложное дело, и я не могу оставаться дольше.
Разговор перешел на другую тему.
Как только кончили завтракать, снова появился лакей, одетый в черное. Г-н д’Арнель велел запрягать, и человек уже хотел выйти, но тут три других охотника вмешались в разговор и стали настойчиво упрашивать, убеждать своего друга остаться.
В конце концов один из них спросил:
— Но, может быть, это дело не такое уж важное, раз вы его отложили на два дня?
Охотник молчал в замешательстве, явно колеблясь между соблазном удовольствия и чувством долга, он был подавлен, огорчен и смущен.
После долгого размышления он нерешительно пробормотал:
— Дело в том, дело в том, что я здесь не один: со мной зять.
Это вызвало возгласы удивления:
— Ваш зять?.. Но где же он?
Тогда г-н д’Арнель вдруг смутился и покраснел.
— Как! Вы не знаете?.. Но… он в сарае. Он умер. Воцарилось изумленное молчание.
Г-н д’Арнель продолжал, все более и более смущаясь:
— Я только что имел несчастье потерять его. Я вез тело к себе в Бризвиль и сделал небольшой крюк, чтобы не пропустить нашего свидания. Но вы понимаете, нельзя же мне задерживаться дольше.
Тогда один из охотников, похрабрее других, заявил:
— Но ведь… раз уж он умер… мне кажется… он может подождать лишний день.
Оба других поддержали его.
— Конечно, конечно, — сказали они.
Г-н д’Арнель, казалось, почувствовал огромное облегчение, но, все еще немного волнуясь, спросил:
— Правда?.. Вы так думаете?
И трое его товарищей ответили в один голос:
— Конечно, дорогой мой! Двумя днями раньше или позже, для него теперь ровно ничего не значит.
Тогда, совсем успокоившись, тесть обернулся к могильщику:
— Ну, что ж, друг мой, отложим до послезавтра.
Напечатано в ‘Голуа’ 14 апреля 1882 года.