Сингапур, Тихомиров В. А., Год: 1894 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 52 минут(ы)

СИНГАПУРЪ

Очерки и воспоминанія кругосвтнаго плаванія.

Во время кругосвтнаго плаванія мн, по особымъ условіямъ самаго путешествія, трижды пришлось побывать въ Сингапур: въ март, ма и іюн 1891 года.

Раннимъ утромъ, въ 7 ¹/₂ часовъ, старикъ ‘Djemnah’, пароходъ общества ‘Messageries Maritimes’, совершавшій свой послдній рейсъ на дальній востокъ, покинулъ, при отличной погод и тихомъ мор, рейдъ Коломбо и направился въ ближайшій по пути своего слдованія портъ Сингапуръ. Несмотря на преклонный возрастъ (построенъ въ начал 60-хъ годовъ), трехмачтовый ‘Djemnah’ — хорошій ходокъ, какъ и вс его товарищи, французскіе почтовые пароходы, идущіе всегда скоре своихъ многочисленныхъ здсь, какъ и везд, англійскихъ конкуррентовъ (на которыхъ, замтимъ кстати, каюты и столъ, послдній особенно, значительно хуже, а плата дороже), длая въ часъ отъ 13 до 14 узловъ (узелъ — морская миля — равенъ 1 ³/₄ нашей версты) вмсто обязательныхъ 12-ти, добжалъ до Сингапура въ пять сутокъ только. Въ 8 ¹/₂ часовъ утра 18-го марта мы уже стояли на взморь передъ первымъ по его значенію, всемірнымъ портомъ этого города.

Самое плаваніе отъ Коломбо до Сингапура началось при условіяхъ вполн благопріятныхъ. Какъ уже упомянуто, мы вышли въ ясную погоду и при мор вполн тихомъ. Подъ яркимъ синимъ небомъ горлъ своею ослпительной близною старый знакомый маякъ Коломбо. Лазурь Индійскаго океана была такъ же глубока, ярка и безмятежна, какъ опрокинувшійся къ нимъ небесный сводъ. На гладкой безбрежной водной равнин океана справа ни одного ‘барашка’, слва — кокосовая роща, въ которой пріютился Galle-Fe-Htel — послдняя окраина Коломбо, отель, служившій мн постояннымъ жилищемъ на остров. Затмъ потянулись какъ бы рвущіяся на встрчу къ морю и склоняющіяся надъ нимъ сплошныя заросли кокосовыхъ плантацій, въ дымк прозрачнаго тумана обрисовались дале, сначала неясно, а затмъ все рзче и рзче выступающія синеватыя очертанія ближайшей цпи горъ центральной возвышенности острова (мы шли постоянно вдоль берега), а въ два часа пополудни впереди снова виднлся уже другой маякъ, блли прятавшіяся въ густой темной зелени разбросанныя тамъ и сямъ низкія постройки, и молочно-жемчужная пна могучаго прибоя (здсь постояннаго вслдствіе утесистости берега) выдлялись особенно рзво на общемъ зеленомъ фон прибрежнаго лса: то была Punto-Gаla, передланная французами въ Point de Galle и подъ этимъ искаженіемъ сохранившаяся поднесь во всхъ учебникахъ географіи: Gala на язык сингалезовъ значитъ: скала, Kandy — утесъ, таково истинное происхожденіе названій двухъ старйшихъ и знаменитйшихъ городовъ Цейлона: его перваго порта и столицы, такъ долго послдовательно и упорно отстаивавшей свою независимость отъ Португаліи, Голландіи и, наконецъ, Англіи, ее покорившей.

Названіе Punto-Gala является сочетаніемъ сингалезскаго слова Gala, скала, съ португальскимъ Punto — точка или мысъ, такъ какъ городъ расположенъ дйствительно на выдающемся далеко въ море утесистомъ мыс. Этотъ мысъ и охватывающіе его широкимъ кольцомъ коралловые рифы образуютъ превосходную, открытую лишь въ югу, обширную и безопасную гавань одного изъ безспорно лучшихъ въ мір портовъ. Онъ былъ бы даже безукоризненнымъ вполн, еслибы не пожалли средствъ и динамита, чтобы взорвать встрчающіеся кое-гд внутри его коралловые утесы, могущіе быть опасными судамъ при недостаточномъ знакомств съ топографіею порта.

Окружающіе городъ, съ центральной стороны острова, лса замыкаются, какъ уже упомянуто, на горизонт горною цпью, тянущеюся параллельно берегу. Между синими вершинами послдней рзко выступаетъ своими высотою и причудливыми очертаніями ‘Хей-кокъ’ (Hay-cock), названная такъ англичанами по сходству ея со стогомъ сна. Гора эта видна съ моря на далекое разстояніе и является для подходящихъ къ Punto-Gаla судовъ первымъ признакомъ близкой земли.

По своему выдающемуся выгодному положенію между Египтомъ и Аравіею съ одной стороны, Китаемъ, Малайскимъ архипелагомъ и Индіею съ другой, Punto-Gаla былъ съ древнйшихъ временъ величайшимъ торговымъ морскимъ центромъ отдаленнаго востока, и только искусственное возвеличеніе Коломбо на его счетъ, постройка въ гавани послдняго гигантскаго (стоившаго милліоны) искусственнаго мола для защиты судовъ въ открытомъ рейд, отняли въ настоящее время у Пунто-Гала его первенствующее значеніе.

Онъ сохраняетъ его, впрочемъ, отчасти, какъ второе по важности посл Коломбо мсто вывоза важнйшаго туземнаго продукта острова — кокосоваго масла, его смянныхъ ядеръ (copra), выжимаемыхъ уже въ Европ, и волоконъ (coir). Извстно, что другіе важнйшіе продукты вывоза Цейлона: хинная корка, кофе, а теперь главнымъ образомъ чай, какао и въ послднее время мускатный орхъ — продукты растеній, только нашедшихъ на Цейлон свое второе отечество, но не туземныхъ. Было время, когда Цейлонъ вообще и Пунто-Гала въ особенности являлись центрами вывоза другого, весьма цннаго туземнаго продукта: цейлонской корицы, но это время давно прошло. Въ настоящее время цейлонская корица подавлена на міровомъ рынк боле дешевою, хотя и боле грубою обыкновенною корицею китайскою.

Наблюдая неприглядное и вообще упадающее состояніе такъ называемыхъ коричныхъ садовъ, ‘Ginamon-Gardens’, въ окрестностяхъ Коломбо и зная, что Пунто-Гала была издавна центромъ производства корицы, зная въ то же время, что этимъ важнымъ центромъ Цейлона мн придется любоваться лишь съ борта парохода, я еще въ бытность свою въ Коломбо старался путемъ разспросовъ свдущихъ туземцевъ (производство корицы въ противоположность чайному находится почти исключительно въ рукахъ сингалезовъ) выяснить себ, въ какомъ положеніи находится теперь тамъ этотъ вопросъ. Наиболе обстоятельныя свденія были сообщены мн въ этомъ отношеніи народнымъ врачемъ, сингалезомъ Hami-Widampati, первымъ практикомъ и медицинской знаменитостью ‘черной’, т.-е. туземной части населенія города Коломбо. Этому почтенному собрату по профессіи обязавъ я многими пріобртеніями и свденіями по части цейлонскихъ народныхъ лекарственныхъ средствъ, которыя были знакомы ему въ совершенств.

Владя свободно санскритомъ и языкомъ пали, онъ представлялъ собою настоящаго туземнаго ученаго, прекрасно знакомаго съ древнею индійскою медициною, и не разъ приходилось жалть, что некомпетентность переводчика при передач черезъ-чуръ спеціальныхъ темъ бесды часто лишала меня возможности пользоваться передаваемыми интересными свденіями.

Въ сред своей многочисленной практики Hami-Widampati пользовался величайшимъ авторитетомъ и уваженіемъ, между прочимъ, и какъ человкъ: за строгое соблюденіе національнаго образа жизни и одежды, а также и за антипатію къ англичанамъ, которыхъ туземное населеніе Цейлона (какъ и другихъ колоній) иметъ полное основаніе не очень любить…

Самая наружность моего новаго коллеги, въ особенности же это исполненное скромнаго достоинства умнье держать себя, дйствительно могли сразу расположить въ его пользу и внушить въ себ довріе: очень выразительное, строгое коричневое лицо 65-лтняго старика, правильнаго арійскаго типа, сдые, довольно густые еще волосы, заплетенные сзади въ косу и спереди украшенные двумя черепаховыми гребнями: однимъ полукруглымъ надъ лбомъ, обращеннымъ выгнутостью назадъ и другимъ на затылк, съ очень высокою, по угламъ расходящеюся въ вид роговъ спинкою, снжно-блая коленкоровая кофточка съ широкими рукавами, темная ситцевая юбка, вмсто нижняго платья, спускающаяся отъ пояса почти до земли, и ноги, обутыя въ сандаліи, сплетенныя изъ растительныхъ волоконъ — таковъ былъ своеобразный и при всей простот одежды исполненный строгаго достоинства и благообразія видъ моего цейлонскаго собрата, который сообщилъ по поводу корицы слдующія данныя: въ окрестностяхъ Коломбо и Пунто-Гала мелкіе собственники-крестьяне приготовляютъ для экспорта корицу въ апрл и продаютъ ее, небольшими партіями въ 400—600 фунтовъ, особымъ скупщикамъ, имющимъ дло съ торговыми фирмами, занимающимся окончательною отправкою товара. Кром того туземцами изготовляется также въ мстечк Baddegma, въ 4 миляхъ отъ Пунто-Гала, добываемое на мст перегонкою съ водою, эирное масло корицы (наиболе цнный продуктъ ея).

Сколько можно было понять, перегонка эта совершается довольно первобытнымъ способомъ, влекущимъ за собою большія потери цннаго продукта,— въ мдныхъ кубахъ и оловянныхъ пріемникахъ, при охлажденіи соединяющихъ кубъ и пріемникъ змевиковъ (металлическихъ проводныхъ трубокъ) водою.

Прежде Пунто-Гала славилась также торговлей драгоцнными камнями (алмазы, топазы, изумруды) и въ особенности жемчугомъ, въ настоящее время добыча ихъ на Цейлон значительно уменьшилась, и эта отрасль промышленности утратила также свое прежнее значеніе.

Возвратимся къ нашему плаванію. Третій маякъ на южной оконечности Цейлона послалъ мн въ 3 ¹/₂ часа пополудни свое послднее прости, а въ 4 часа круговая линія горизонта ограничивала уже одну только водную гладь: мы были теперь въ открытомъ океан, тихомъ и спокойномъ, какъ прудъ.

На другой день, однако, океанъ этотъ оказался предателемъ въ полномъ смысл слова: при наступившей пасмурной погод, мелкомъ дожд и безпрестанно вспыхивающихъ на горизонт молніяхъ, пароходъ попалъ въ полосу такъ называемой у моряковъ мертвой зыби.

Явленіе это состоитъ въ томъ, что подъ вліяніемъ теченій различной температуры, или какихъ-либо иныхъ совсмъ неизвстныхъ причинъ, при совершенно спокойной поверхности моря на нкоторой глубин его появляется волненіе, которое передается пароходу и всему на немъ находящемуся. Тогда людямъ, подверженнымъ морской болзни, приходится не только плохо, но и обидно! Лежитъ себ такой будущій страдалецъ на палуб въ своемъ длинномъ плетеномъ кресл-кушетк, нжась подъ плотнымъ тентомъ (натянутою надъ всею почти палубою въ вид крыши двойною парусиною), или сидитъ въ салон подъ освжающими непрерывными размахами гигантскаго вера — такъ называемая ‘панка’ — ряда широкихъ и плотныхъ полотняныхъ, спускающихся съ потолка сторъ, приводимыхъ въ движеніе электродинаномашинною силою или чаще, по старому обычаю, веревкою, которую непрерывно дергаетъ предназначенный исключительно для этой цли и сидящій за дверьми салона китаецъ — эта необходимая живая принадлежность каждаго почтоваго парохода индокитайской линіи. Пассажиръ радуется, что море такъ смирно сегодня… Вдругъ пассажиру становится что-то не по себ. Не замчая никакой качки, онъ ршается посмотрть, кланяются ли поочередно носъ и корма морю, устанавливаетъ свое кресло ради этого по возможности у гротъ-мачты, т.-е. въ центр судна, убждается, что все обстоитъ благополучно, и вдругъ… едва успваетъ, а подчасъ и не успваетъ добжать до своей каюты, чтобы тамъ, вдали отъ нескромныхъ и часто даже насмшливыхъ взоровъ скрыть внезапно предательски охватившій его недугъ, близости котораго онъ не допускалъ въ эти минуты: морскую болзнь.

Таковы бываютъ результаты мертвой зыби, которую пришлось пережить пассажирамъ нашего парохода между Цейлономъ и Стнгапуромъ въ субботу нашей масляницы, 14-го марта 1891 года.

Всякій человкъ, при извстной сил и спеціальныхъ свойствахъ того или другого случая качки, подлежитъ морской болзни неизбжно и платитъ ей роковую дань, но степень противодйствія того или другого человка самой болзни даже и въ каждомъ отдльномъ случа весьа неодинакова. На мою долю выпала счастливая участь страдать ею значительно меньше другихъ, но именно при этомъ случа мертвой зыби я наблюдалъ особенно рзко, какъ велика зависимость между проявленіемъ недуга и мозговою работою. Лежа въ своемъ кресл на палуб, я чувствовалъ себя вполн здоровымъ, но стоило только взять книгу и начать читать, какъ почти тотчасъ давало себя знать то особое ощущеніе тяжести въ голов, которое является роковымъ предвстникомъ настоящаго приступа. Повторивъ опытъ нсколько разъ, я попробовалъ, у себя въ кают, заняться срисовываніемъ заготовленнаго для этой цли ботаническаго матеріала: тяжесть головы перешла тотчасъ почти въ ощущеніе головокруженія уже настоящаго, сопровождаемаго тошнотою — и вотъ, не желая дале искушать судьбу, я долженъ былъ въ теченіе почти цлаго дня, пока продолжалась мертвая зыбь, предаваться полному вынужденному бездйствію, тогда какъ многимъ пассажирамъ, какъ это можно было видть по отсутствію ихъ за обдомъ, день этотъ обошелся еще гораздо непріятне и тяжеле.

На слдующій, третій день плаванія, въ воскресенье масляницы, мертвая зыбь прекратилась. Какъ блестящее зеркало разстилался, утратившій вполн за ночь свои предательскія свойства, океанъ, вс страдальцы прошлаго дня, такъ сказать, воскресли, и за завтраками (раннимъ въ 8—10 часовъ брэкфестомъ и позднимъ въ 1—2 ч. тиффиномъ), въ особенности же за обдомъ (въ 6 ч. пополудни), спшили усердно наверстать недавнее невольное воздержаніе, съ тмъ аппетитомъ, который даетъ хорошее море, при освжающемъ, несмотря на 24 Реомюра, легкомъ втерк. Нкоторые изъ спутниковъ — москвичей, вздыхали, однако, въ виду знаменательнаго дня, по блинамъ и зернистой икр, такъ что на постоянно обычно-любезный вопросъ коммиссара (экономъ, завдующій хозяйствомъ парохода) довольны ли мы сегодня столомъ, представителямъ Россіи пришлось отвчать, что, конечно, все прекрасно, но недостаетъ… блиновъ.

Выяснивъ себ, что такое блины, совершенно неизвствые ему по существу, любезный коммиссаръ пытался утшить моихъ соотечественниковъ такимъ заключеніемъ: ‘Enfin, messieurs, a ne doit pas tre grande chose!’ Посыпались, разумется, горячіе протесты, но масляница все-таки началась и кончилась въ этомъ году для россіянъ безъ блиновъ.

Дивная ночь смнила превосходный день. Несмотря на т же 24 P. и близость экватора (сверной широты), на защищенной плотнымъ тентомъ палуб чувствовался втерокъ, дававшій освжающую прохладу.

При быстро наступившей ночи, вслдствіе сильнаго свченія моря, огненный блескъ далеко предшествовалъ пароходу, тянулся вдоль борта его и оставлялъ за кормою слдъ не мене яркій и продолжительный. Море и небо были равно хороши: ярко, не по нашему, горли на послднемъ созвздія, между которыми виднлись типическіе представители противоположныхъ полушарій, низко-низко надъ горизонтомъ, какъ бы прощаясь съ нами, гиперборейцами, горла еще родная и великолпная Большая Медвдица, но три звзды хвоста ея, или дышла, если предпочесть боле популярное у многихъ народовъ названіе ‘колесницы’, были обращены уже своею выпуклостью внизъ, а не вверхъ, какъ у насъ, исходя изъ нижняго, а не верхняго края ея характернаго четыреугольника остальныхъ звздъ.

Дискъ молодого мсяца, въ свою очередь, глядлъ также выгнутымъ краемъ своего серпа вверхъ, выпуклостью внизъ. Выше надъ горизонтомъ, со стороны противоположной, горлъ своимъ блднымъ, сравнительно съ Большою Медвдицею, свтомъ, широкій ромбъ Южнаго Креста съ его пятою меньшею и несимметрично помщенною звздою, и блисталъ гораздо боле привлекательный, чмъ первый, Центавръ.

Такое звздное небо возможно только вблизи экватора, и какъ хорошо оно тамъ!

На четвертый день плаванія, утромъ въ 9-мъ часу, 16 марта, справа въ туман обрисовался сверо-восточный берегъ Суматры — та часть ея, которая дале въ глубь острова извстна подъ названіемъ: Ачинъ. Этотъ Ачинъ — больное мсто Голландіи, являющійся для нея тмъ, чмъ былъ для Россіи Кавказъ до плненія Шамиля. Здсь туземцы упорно не желаютъ до сихъ поръ, даже и номинально, подчиниться чужеземной власти. Англія, въ качеств доброй сосдки Голландіи, усердно и не безъ выгоды для себя, тайно снабжаетъ ачинцевъ скорострльными ружьями и патронами къ нимъ, ужасная ‘Bri-Bri’, этотъ бичъ Малайскаго архипелага, вмст съ тяжелыми дизентеріями и злокачественными лихорадками, являются, вдобавокъ, очень часто даже еще лучшими союзниками мстнаго населенія — и въ результат получается та хроническая, не закрывающаяся язва голландской Индіи, которой названіе — ачинская война.

— Когда же вы выгоните, наконецъ, англичанъ изъ Индіи? это, право, совсмъ будетъ не трудно! — не разъ, съ наивнйшею, очевидно, глубокою въ душ враждою, спрашивали на Яв меня въ качеств русскаго, совершенно упуская изъ вида мою полную некомпетентность въ разршеніи такого спеціальнаго вопроса.

Думаю, однако, что подавляющее большинство читателей настолько же не компетентны по отношенію къ Bri-Bri, какъ и я къ вопросу о возможности легкаго и удобнаго изгнанія изъ Индіи англичанъ, поэтому скажу о первой два слова. ‘Bri-Bri’ есть невдомая у насъ, но весьма распространенная на крайнемъ восток, отъ Цейлона до Японіи (тамъ она зовется уже какэ) включительно, болзнь, характеризующаяся глубокимъ пораженіемъ дятельности нервной и кровеносной системъ, равно поражающая, при извстныхъ неблагопріятныхъ условіяхъ (плохое питаніе, усиленная работа и въ особенности скученныя городскія помщенія: тюрьмы и казармы), какъ туземцевъ, такъ и европейцевъ, послднихъ, повидимому, даже сильне, что и понятно, такъ какъ они — неакклиматизированные пришельцы, легко заболвающіе въ этихъ широтахъ тропическимъ малокровіемъ, первою, повидимому, производящею причиною ‘Bri-Bri’. Болзнь рдко протекаетъ бурно, оканчиваясь въ немного дней параличомъ сердца. Гораздо чаще теченіе ея медленное и хроническое, причемъ недугъ тянется мсяцы и даже годы. Первоначально наступаетъ — и это очень характерно — онмніе губъ (больной не ощущаетъ, напримръ, при пить, края чашки или стакана), затмъ ручныхъ и ножныхъ пальцевъ. Дале является неполный, а впослдствіи и совершенный параличъ ногъ и рукъ, наступаетъ, при постоянно усиливающемся упадк силъ, одышка, является общая водянка, сопровождаемая пораженіемъ почекъ, и посл долгихъ мучительныхъ страданій больной гибнетъ, наконецъ, неизбжно, если не будетъ въ качеств туземца возвращенъ въ естественныя условія сельской жизни или, какъ пришелецъ, отправленъ обратно въ Европу. Спеціальныхъ средствъ для борьбы съ этимъ своеобразнымъ злымъ недугомъ до сихъ поръ не найдено ни какихъ.

Нердко цлые, вновь прибывшіе изъ Голландіи на Зондскіе острова, полки повально заболваютъ Bri-Bri и требуютъ безотлагательнаго возвращенія ихъ въ Европу. Легко понять, во что обходится при такихъ условіяхъ, съ доброю помощью Англіи, голландцамъ ея вчная ‘ачинская война’!

Въ самомъ начал шестого дня нашего плаванія отъ Коломбо (кстати, слово это происходить отъ сингалезскаго Kalamba, которое португальцы въ свое время передлали въ Colombo), именно въ 7 часовъ утра 18-го марта, Djemnah вошелъ въ Малаккскій проливъ, при чемъ справа потянулись, покрытые лсомъ, холмистые берега Суматры, а слва — оконечность полуострова Малакки, и въ 8 ¹/₂ часовъ утра якорная цпъ уже гремла посл выстрла нашей единственной и скромной пушки, знаменовавшаго благополучное прибытіе парохода на рейдъ Сингапура.

Какъ уже упомянуто, мн пришлось быть здсь три раза, поэтому все виднное и испытанное на Сингапур я изложу въ порядк моихъ въ немъ пребываній, предпославъ сначала общія невденія о возникновеніи Сингапура, его прошломъ и современномъ положеніи, которыя считаю необходимымъ возобновить въ памяти благосклоннаго читателя. Начнемъ съ названія: происхожденіе слова: Сингапуръ (измненное англичанами въ Singapore) объясняется двояко. Первое объясненіе, хотя и гораздо боле распространенное, чмъ второе, въ виду историческихъ и въ особенности этнографическихъ данныхъ, по-моему, мене вроятно. Его производятъ отъ санскритскихъ словъ: ‘Sincha’ или ‘Sing’ — левъ и ‘Pur’ — городъ. Второе толкованіе, допуская заключительное санскритское ‘Purа’, принимаеть для первой половины слова малайское ‘Singgah’: глаголъ, значеніе котораго: посщать, касаться, приставать къ берегу {Сравy. De La Croix: Vocabulaire Franais-Malais et Malais-Franais, книгу принесшую мн не мало практической пользы, такъ какъ малайскій языкъ является международнымъ для Малакки, Явы и вообще острововъ Малайскаго архипелага).}.

Малайская этимологія Сингапура — ясный намекъ на прекрасный рейдъ, въ мстности, послужившей для основанія этого великолпнаго порта. Какъ извстно, современный Сингапуръ является несомннно выдающимся міровымъ торговымъ центромъ, связующимъ и неизбжнымъ звеномъ между Европою (черезъ Суэцъ) съ одной, Австраліею (черезъ Коломбо) съ другой, Большими Зондскими Островами, Филиппинами, Китаемъ и Японіею съ третьей стороны. Топографическія преимущества его, усиливаемыя первенствующею организаторскою способностью и энергіею Англіи въ отношеніи колоніальномъ, не только подавляютъ въ настоящее время Батавію, не говоря уже о Самаранг и Сурабай, но смло выдерживаютъ конкурренцію и съ такимъ несравненно боле опаснымъ для него соперникомъ, силы котораго отвлекаются, впрочемъ, частью Америки, какъ Гонгъ-Конгъ.

Припомнимъ теперь, что было на мст современнаго Сингапура мене ста лтъ тому назадъ.

Какъ извстно, 9-го іюля 1810 года Голландія, захваченная Наполеономъ, перестала существовать какъ самостоятельное государство, а съ нею вмст въ качеств голландской колоніи и Ява, въ предлахъ той части острова, которая принадлежала тогда Голландіи. Въ то доброе старое время всти доходили не скоро изъ одного полушарія въ другое, и только случайно, въ декабр того же года, черезъ одно американское купеческое судно, Батавія узнала, что она около полугода уже принадлежитъ Франціи, тогда какъ оффиціально это стало извстно лишь въ феврал 1811 года. Англія въ свою очередь не дремала, ‘британскіе интересы’ тогда были такъ же всесторонни, какъ теперь, да еще съ добавленіемъ возбуждавшей ихъ континентальной системы Наполеона, и вотъ въ начал августа того же года громадная (около 100 судовъ) англійская эскадра, подойдя къ Батавіи, спустила, безъ всякаго сопротивленія, на яванскую почву 12.000 ч. дессанта, которому городъ сдался на капитуляцію. Посл неудачнаго кавалерійскаго дла, разбитая французская армія б&#1123,жала въ Бейтензоргь (Boitenzorg), затмъ 17 сентября 1811 г. осажденный въ Самаранг генералъ Янсенсъ долженъ былъ капитулировать окончательно, и Ява, войдя въ составъ остъ-индской компаніи, оказалась принадлежащею Англіи, причемъ былъ назначенъ англійскій губернаторъ вновь пріобртеннаго острова. Прошло, однако, немного лтъ и по низложеніи Наполеона послдовало вновь возстановленіе Голландіи какъ самостоятельнаго государства (въ 1814 году), причемъ въ великому прискорбію Англіи послдняя снова должна была уступить Голландіи только-что пріобртенный лакомый кусочекъ — Яву, оффиціальное возвращеніе послдней состоялось 19-го августа 1816 года.

Энергичный англійскій губернаторъ (Рафльсъ), которому, между прочимъ, наука навсегда останется обязанной, какъ починомъ археологической разработки скрытыхъ дотол въ неприступныхъ двственныхъ лсахъ Явы историческихъ памятниковъ браманизма и буддизма, такъ и организаціею въ глубь Суматры естественно-историческихъ экспедицій, давшихъ богатйшіе результаты, былъ слишкомъ хорошимъ сыномъ своего отечества, чтобы переносить сложа руки прискорбную утрату Явы. Перемщенный съ послдней губернаторомъ въ Бенкуленъ, на восточномъ берегу Суматры, онъ обратилъ особое вниманіе на дикій, заросшій непроходимымъ лсомъ острововъ Сингапуръ, лежащій почти у экватора подъ 1,30 градус. сверной широты, какъ разъ противъ южной оконечности полуострова Малакки, отдленный отъ послдней узкимъ проливомъ всего около двухъ километровъ шириною. Островокъ былъ необитаемъ и лишь изрдка посщался рыбаками и охотниками. Проницательный губернаторъ сразу оцнилъ по достоинству его великое будущее значеніе, и вотъ номинальный голландскій вассалъ противулежащей оконечности материка, раджа Джогора, продалъ въ 1819 году Англіи этотъ принадлежащій ему островокъ за выгодную, какъ тогда казалось, но совершенно ничтожную по современному значенію Сингапура, сумму, а Голландія заплатила тяжелую и непоправимую дань собственной непредусмотрительности, упустивъ навсегда изъ своихъ рукъ будущій важнйшій торговый центръ далекаго востока: мене чмъ десять лтъ посл основанія города Сингапура уже выяснилось вполн его непрерывно возроставшее, въ настоящее время колоссальное торговое значеніе!

Въ мое первое посщеніе Сингапура я могъ пробыть тамъ всего нсколько часовъ, такъ какъ въ шестомъ часу пополудни пароходъ уже уходилъ дале, а я долженъ былъ спшить въ Китай, чтобы попасть въ апрл ко времени приготовленія первосборнаго чая, завершающагося наступленіемъ такъ называемаго чайнаго сезона Ханькоу и выпадающаго на май, іюнь.

Немногіе бывшіе въ моемъ распоряженіи часы я употребилъ на посщеніе нашего консула A. M. B. и на бглый осмотръ ботаническаго сада.

Неизгладимыми чертами сохранятся навсегда въ моей благодарной памяти то безпредльное радушіе и гостепріимство, которыми я пользовался въ мое поздн&#1123,йшее двукратное пребываніе на Сингапур въ столъ же роскошномъ, какъ и комфортабельно-изящномъ жилищ А. М. В — а и его супруги Е — ы С — ы. На долю послдней выпало въ мое первое посщеніе Сингапура тяжелое испытаніе: представляясь, я подалъ Е. С — н собственноручное письмо ея отца, привезенное мною изъ Москвы посл того, какъ наканун лишь въ русскомъ консульств была получена телеграмма о его кончин, что, понятно, мн не могло еще быть извстно. Консулъ нашъ находился тогда въ Сіам, по поводу посщенія послдняго Его Императорскимъ Высочествомъ Государемъ Наслдникомъ Цесаревичемъ.

Несмотря на тяжелое горе и глубокую душевную скорбь, еще боле обостренную доставленнымъ мною письмомъ, г-жа В — а настояла на необходимости тотчасъ же отправиться сначала совмстно въ консульство, длами котораго она завдывала въ настоящее время, чтобы исполнить вс формальности, обусловливавшія для меня необходимость обращенія къ содйствію нашего консула, а затмъ и въ ботаническій садъ, ради облегченія возможности боле подробнаго, чмъ это дозволяется публик вообще, осмотра его. Нужно ли говорить, съ какою признательностью было принято такое великодушное предложеніе.

Богатымъ и цннымъ въ научномъ отношеніи матеріаломъ, собраннымъ невозбранно при этомъ первомъ посщеніи Ботаническаго сада города, обязанъ я именно временному русскому консулу Сингапура Е. С. В — ой, за что и сохраню, конечно, навсегда глубочайшую признательность.

Познакомимся теперь поближе съ самимъ Сингапуромъ, городомъ. Первое, что останавливаетъ вниманіе, когда вы къ нему подходите со стороны ли Малаккскаго пролива (линія Цейлона), или со стороны Китайскаго южнаго моря (линія Гонгъ-Конга), это не самый городъ, малозамтный и частью разбросанный по холмамъ, частью сползающій къ ихъ подошвамъ, пересченный обширными пустырями и болотистыми низменностями и везд подавляемый роскошной, мстами буквально его закрывающей, экваторіальной растительности, но обиліе и красота обширнйшаго, естественнаго и всегда очень оживленнаго рейда этого великаго порта.

Разнообразный флотъ его постоянно представленъ здсь судами чуть ли не всхъ націй и величинъ. Колоссальные часто, всегда сверкающіе ослпительно-блою окраскою корпуса, обладающіе сравнительно невысокимъ рангоутомъ, длинныя и низкосидящія въ вод военныя паровыя суда Англіи, столь симпатичные, также весьма внушительные по размрамъ, безусловно первенствующіе по всей индо-китайской линіи почтовые пароходы Франціи, общества ‘Messageries Maritimes’, съ его флагомъ: головою единорога, увнчанною характерною короною изъ зубчатой городской стны и шеею, оканчивающеюся двузубымъ якоремъ, громадные Tasse, но боле крутобокіе товаро-пассажирскіе пароходы, часто уже издалека рзво отличаемые своими свтло-синими трубами парусные трехъ и двухъ мачтовые ‘купцы’, нескладныя китайскія ‘джонки’ съ ихъ высокимъ, срзаннымъ косвенно носомъ, украшеннымъ фантастическою рыбьею или драконовою головою съ двумя ярко выведенными и раскрашенными по бокамъ его глазами, съ не мене высокою, разсченною по средин кормою, одною, двумя или даже тремя бамбуковыми мачтами и неуклюже тяжелымъ рогожнымъ парусомъ, смняются паровымъ катеромъ таможенной стражи и летящими изо всхъ силъ въ вамъ на встрчу малайскими открытыми, длинными и узкими ‘прау’ (челнокъ, лодка) и такими же по очертаніямъ, но снабженными по средин легкимъ навсомъ изъ пальмовыхъ листьевъ лодками темно-бурыхъ, почти черныхъ индійцевъ-тамиловъ. Вс эти китайцы, малайцы и индусы спеціально стерегли насъ въ качеств (если удастся) нашихъ будущихъ прачекъ, портныхъ, продавцовъ рыбы, морекихъ раковъ, плодовъ и такъ называемыхъ ‘рдкостей’, здсь очень нердкихъ: весьма разнообразныхъ, подчасъ очень цнныхъ и въ научномъ отношеніи, коралловъ и раковинъ, которыми такъ богаты прибрежья Малакки и Сингапура. Боле случайными, но все же весьма нердкими являются продавцы обезьянъ, тигровыхъ шкуръ, попугаевъ или другихъ птицъ и проч., предлагаются, наконецъ, коллекціи превосходныхъ плетеныхъ креселъ-кушетокъ, столь необходимыхъ при долгихъ плаваніяхъ по Индійскому океану, и знаменитый малаккскій тростникъ, извстный въ торговл подъ неправильнымъ названіемъ ‘испанскихъ тростей’, собственно стволы ползучихъ пальмъ-ліанъ (виды рода Calamus) извстныхъ подъ общимъ названіемъ ‘ротангъ’.

Прибавимъ еще ко всей этой пестрой этнографической живой коллекціи смуглыхъ, съ ястребинымъ носомъ и жгучимъ проницательнымъ взглядомъ, ‘парси’ (гебры-огнепоклонники, главнымъ образомъ изъ Бомбея), нердко въ европейскомъ плать, но всегда почти съ черною усченною фескою безъ кисти на голов, арабовъ изъ Адена въ неизмримо пышныхъ блыхъ шальварахъ и кисейныхъ чалмахъ или парчевыхъ тупоконическихъ кокошникахъ (иначе я затрудняюсь назвать этотъ оригинальный головной уборъ) — мнялъ по профессіи, ростовщиковъ по страсти, нердко банкировъ по удач, и не забудемъ присоединить ко всему этому еще золотисто-коричневаго сингалеза, нердко съ весьма красивыхъ почти европейскимъ лицомъ въ блой женской коленкоровой кофт, ситцевой юбк, безъ панталонъ, съ гребнемъ на лбу и косою, связанною въ узелъ на затылк, въ сандаліяхъ,— сингалеза, который тщетно и безуспшно продавалъ въ Orientel и Gale-Fe-Hotel Коломбо (ихъ тамъ только два и есть) свои стеклышки, выдавая ихъ за изумруды, топазы, алмазы и гранаты, а теперь пытаетъ счастье въ Сингапур — и списокъ претендентовъ на ваши карманы будетъ полнымъ, или почти полнымъ.

Нужно ли говорить, что когда пароходъ станетъ, наконецъ, на якорь и по окончаніи всхъ обычныхъ оффиціальныхъ посщеній таможенныхъ чиновниковъ, портоваго врача и такъ дале, вся эта пестрая, разноязычная, жаждущая наживы толпа хлынетъ по спущенному трапу на палубу, то огромному большинству, ее составляющему, придется возвратиться съ парохода все-таки ни съ чмъ. Наиболе обезпечены въ такихъ случаяхъ продавцы рыбы, плодовъ и вообще състныхъ припасовъ: ихъ заберетъ непремнно коммиссаръ парохода для дальнйшаго плаванія, пассажиры охотне всего пріобртутъ плоды, раковины и кораллы, а также кресла-кушетки, все остальное будетъ дломъ одного случая! Раковины и кораллы, въ качеств вновь пріобртенной собственности, особенно если пассажиръ слдуетъ дальше, обыкновенно скоро очень сильно его огорчать. Забравъ покупку къ себ въ каюту, любитель-пассажиръ, всего чаще полный дилеттантъ даже въ элементарномъ познаніи природы, вдругъ поражается сначала тяжелымъ, а затмъ просто нестерпимымъ запахомъ, онъ недоумваетъ, зоветъ лакея и тотъ объясняетъ, если любитель не догадается наконецъ самъ, что внутри раковинъ и коралловыхъ трубочекъ есть покойники: морскія дива были доставлены живьемъ, но быстро скончались и разложились въ жар близкаго сосда-экватора. Конецъ исторіи тотъ, что дилеттантъ сразу освобождаетъ себя отъ пріобртенной только-что коллекціи — черезъ окно каюты, возвращая ее морю.

Итакъ, мы наконецъ на мст. Попасть въ городъ не трудно. Рядъ одноконныхъ наемныхъ каретъ вытянулся вдоль набережной въ ожиданіи пассажировъ. Обладатели ихъ, индусы-тамилы, частью въ чалмахъ, частью съ длинными связанными на затылк въ большой узелъ, частью свободно распущенными волосами, наперерывъ предлагаютъ вамъ свои услуги на ломаномъ англійскомъ язык. Ослпительно сверкаютъ глаза и зубы на темномъ фон оживленныхъ шоколадныхъ лицъ и гортанные звуки родного языка очень скоро подавляютъ собою вполн весь малый запасъ заученныхъ кое-какъ англійскихъ фразъ. Тутъ же рядомъ къ вашимъ услугамъ, такъ сказать, извозчики-лошади: одновременно желто-бурые, губастые малайцы въ огромныхъ коническихъ, плетеныхъ изъ ротанга (пальмы-ліаны) шляпахъ, обнаженные до пояса, точне, вся одежда ихъ состоитъ лишь изъ одной короткой ситцевой юбки (саронгъ) отъ пояса до колнъ. Вялые и апатичные, обыкновенно усердные курильщики опія, они рзво отличаются своимъ, очень напоминающимъ монголовъ, типомъ отъ стройныхъ индусовъ-арійцевъ, съ ихъ оживленными, нердко столь же красивыми какъ и интеллигентными лицами европейскаго типа.

Эти извозчики-лошади повезутъ васъ лнивымъ бгомъ въ двуколесныхъ, легкихъ, разсчитанныхъ на одного сдока, колясочкахъ изящной англійской работы. Колясочка носятъ китайское названіе: инъ-рикъ-ша, буквальный переводъ словъ: человкъ-сила-коляска. Экипажи эти — типическая принадлежность Японіи, гд, насколько я могъ понять, какъ самъ возница, такъ и экипажъ его обозначаются однимъ и тмъ же словомъ: курума. Инрикши, или, какъ ихъ обыкновенно зовутъ, согласно англійскому произношенію, джинрикши, или просто рикши, изъ своего первоначальнаго источника, Японіи, распространились теперь по всему дальнему востоку: черезъ Шанхай, Гонгъ-Конгъ и Сингапуръ вплоть до Цейлона (Коломбо, Канди), такъ что въ оглобляхъ этого своеобразнаго экипажа бгаютъ японцы, китайцы, малайцы, тамилы и сингалезы. Лучшими по стойкости и скорости бга, по моимъ личнымъ наблюденіямъ, являются, безспорно, китайцы — самый выносливый народъ. Очень рзвые сначала японцы скоро устаютъ (въ иныхъ случаяхъ завдомо притворно). Maлайцы вялы, сингалезы слабы вообще, тамилы (на Цейлон) сильны, но лнивы. Теперь два слова о зд на людяхъ. На первый разъ она не по себ свжему пришельцу изъ Европы: кажется очень неловкимъ хать вмсто лошади на цвтномъ собрат. Для англичанъ это, конечно, легче: съ возмутительнымъ цинизмомъ доказываютъ они на каждомъ шагу, безъ всякой нужды даже, что неевропейцевъ они не считаютъ и за людей, окрестивъ ихъ, независимо отъ цвта кожи, будутъ ли это бурые тамилы, коричневые сингалезы или желтые малайцы, однимъ общимъ именемъ: черныхъ, но, говорю, другамъ представителямъ Европы это на первыхъ порахъ дйствительно не легко. Тмъ не мене, сознаніе оказываемаго туземцу пособія, о которомъ онъ очень хлопочетъ, иногда необходимость сама по себ, а затмъ привычка, конечно, быстро длаютъ свое дло, и вы скоро разсуждаете уже свободно о тхъ или другихъ преимуществахъ вашихъ цвтныхъ собратій, которыхъ приходится оцнивать и сравнивать съ точки зрнія ихъ не человческихъ, а лошадиныхъ свойствъ!

Карета извозчиковъ Сингапура запряжена въ одну лошадь. Это — маленькій безобразный и слабосильный пони. Ихъ доставляютъ сюда по преимуществу изъ Корси и Борнео, рже съ Тимора или Малыхъ Зондскихъ острововъ. Въ настоящее время кареты не отличаются своимъ типомъ отъ экипажей всего цивилизованнаго міра, лтъ тридцать назадъ он были туземнаго производства, безъ рессоръ, кузовъ изъ досокъ, снаружи вмсто козелъ дощечка, на которой кучеръ-извозчикъ, однакоже, никогда не сидлъ,— обыкновенно онъ все время бжалъ, ведя лошадь подъ уздцы. Теперь экипажи легче, улицы прекрасно шоссированы, но мелкіе пони такъ же слабосильны, а старыя традиціи кром всего этого стойки и прочны по прежнему, вотъ почему извозчикъ только сначала, какъ и подобаетъ, сидитъ здсь на козлахъ: очень скоро онъ соскакиваетъ на землю и, держа возжи въ рукахъ, бжитъ рядомъ съ экипажемъ, у лваго окна кареты (въ колоніяхъ востока, какъ и въ западной Европ, вообще при встрчахъ разъзжаются обязательно слва, а не справа, какъ у насъ).

Отели Сингапура пользуются плохою репутаціею, въ особенности по отношенію удобства самыхъ нумеровъ и прислуги, что не мшаетъ имъ быть очень дорогими, какъ и все вообще здсь для европейцевъ. Монетная единица — мексиканскій серебряный долларъ, стоимостью соотвтствующій нашимъ 1 ¹/₂ металлическимъ рублямъ (долларъ Соединенныхъ-Штатовъ, коротко называемый американскимъ, равняется, какъ извстно, нашимъ двумъ металлическимъ рублямъ).

Въ Сингапур кончается уже царство индійско-цейлонской рупіи и вплоть до Японіи нераздльно и властно начинаетъ царить, какъ единственная размнная монета, мексиканскій долларъ (раздляемый на сто центовъ) — живое доказательство того, какое значеніе имютъ на всемъ этомъ громадномъ протяженіи, въ качеств торговаго элемента, китайцы, не допускающіе и не признающіе въ своихъ коммерческихъ операціяхъ никакой денежной единицы, кром названной. На первый разъ можетъ показаться страннымъ такое переселеніе монеты маленькой и ничтожной въ торговомъ отношеніи Мексики на восточную половину земного шара. Дло въ томъ, что китайцы, не имющіе, какъ извстно, размнной серебряной монеты (ихъ ланъ или ямбъ, слитокъ серебра стоимостью отъ 25 до 200 нашихъ рублей и отрубаемый кусками, обращается только въ оптовой туземной торговл), при своихъ торговыхъ сношеніяхъ съ Испаніею на Филиппинахъ, когда Мексика принадлежала еще послдней, признали мексиканскій долларъ какъ серебряную единицу и стали его охотно принимать, и затмъ прошли годы, Мексика стала давнымъ-давно независимою, на восток прежнее торговое значеніе Испаніи совершенно пало, но тамъ, гд торгуетъ китаецъ, по прежнему властно царитъ мексиканскій долларъ, и съ ассигнаціями его всегда удобне имть дло, чмъ съ бумажными фунтами стерлингами, или еще того хуже — съ ними же въ качеств золота!

Городъ Сингапуръ, возникшій исключительно ради потребностей и цлей торговыхъ, узловая и притомъ крупнйшая станція морской большой дороги всего свта. По своему населенію онъ также является настоящимъ космополитомъ. Тонъ всему даютъ представители Англіи и Китая. Пришельцы индусы, тамилы по преимуществу, и коренные жители Малакки, малайцы, являются элементомъ лишь рабочимъ, подъ общимъ названіемъ кули — синонимъ нашего чернорабочаго. Впрочемъ, весьма важное вообще значеніе очень многочисленныхъ здсь китайцевъ двояко: меньшая часть ихъ богатые, нердко колоссально богатые купцы, въ рукахъ которыхъ сосредоточена столь важная вообще и для Сингапура въ особенности торговля перцемъ, сахаромъ, кофе, катэху (гамбиръ) и сменами (орхами) пальмы-арэка, служащими для жеванія такъ называемаго бэтля (о которомъ рчь впереди), не говоря о многомъ другомъ, тогда какъ несравненно большее количество сыновъ Небесной Имперіи прекрасно эксплуатирують своихъ эксплуататоровъ въ Кита, европейцевъ, т.-е., собственно говоря, англичанъ. Эта эксплуатація заключается въ томъ, что никакое хозяйство для европейца безъ участія китайца въ Сингапур немыслимо. Прежде всего китаецъ — неизбжный поварь и портной, нердко даже модистка, и во всякомъ случа экономъ, дворецкій, камердинеръ, лакей, все то, что характеризуется въ англійскихъ колоніяхъ терминомъ: boy — высшая категорія прислуги, низшая есть кули.

Характерною особенностью далекаго востока является неизбжная тамъ (съ точки зрнія коренного жителя Европы просто невозможная), даже обязательная многочисленность прислуги. Одинъ бой смотритъ за платьемъ, другой вдаетъ буфетъ, третій убираетъ комнаты, и если ихъ много, то лишь половину, и каждый въ отдльности, хотя бы онъ былъ и совсмъ свободенъ, мы за что не выйдетъ изъ предловъ своей спеціальности, чтобы исполнить за товарища ту или другую работу. При этомъ каждый изъ нихъ хозяйственные расходы по своей дятельности считаетъ личною добычею: только черезъ него, у торгующихъ китайцевъ, возможно пріобрсти хозяину что-либо необходимое для дома.

Нужно ли говорить, по какой цн и какіе львиные барыши выпадаютъ при этомъ на долю этого замкнутаго круга: слугъ и продавцовъ китайцевъ!

Эта всеобщая постоянная стачка — злой геній всхъ европейскихъ домохозяекъ въ Сингапур, Гонгъ-Конг, Шанха, Ханькоу и такъ дале, и чмъ опытне, аккуратне и больше понимаетъ она дло, тмъ неуловиме выскользаютъ у нея доллары и все-таки порядокъ вещей остается прежній. Итакъ, все и всюду высасывающій изъ туземца англичанинъ въ своемъ собственномъ хозяйств является самъ мухою для домашняго паука — китайца. Послдній ради достиженія такихъ цлей долженъ обладать однимъ качествомъ: умть говорить по-англійски, точне, объясняться на такъ называемомъ ‘голубиномъ англійскомъ язык’ (pigeon english). Нарчіе это есть собраніе необходимйшихъ англійскихъ фразъ, исковерканныхъ и произносимыхъ сообразно характеру языка китайскаго, со включеніемъ какъ нкоторыхъ словъ, принадлежащихъ послднему, такъ и не принадлежащихъ даже никакому языку — просто выдуманныхъ.

Перейдемъ теперь къ самому городу. Онъ разбросанъ по холмамъ и низменностямъ, какъ уже объ этомъ была рчь выше. Посреди города протекаетъ узкая и мутная, но довольно глубокая рчка,— ркою ее все-таки не назовешь,— служащая границею европейской и китайской частей города. Названіе рчки общее съ островомъ и городомъ: Сингапуръ. Городъ раздляется на участки европейскій, китайскій, малайскій и индусскій. Каждый иметъ свои характерныя особенности. Лучшая аристократическая частъ города — такъ называемая ‘Эспланада’. Длинною, довольно широкою, снабженною прекрасною мостовой, лентою вытянулась она по берегу моря вдоль громаднаго рейда. Отчетливо рисуются на немъ вплоть до самой линіи горизонта силуэты многочисленныхъ судовъ. Подобно гигантскимъ лебедямъ сверкаютъ вдали особою золотистою близною подходящіе на всхъ парусахъ ‘купцы’, рзкимъ контрастомъ послднимъ является тамъ и сямъ черный дымъ, длинными клубами тянущійся за пароходными трубами судовъ паровыхъ, тогда какъ на первомъ план рисуются съ поразительною ясностью рангоуты стоящихъ на якор судовъ съ ихъ убранными уже парусами. Особенно эффектенъ видъ рейда при солнечномъ закат: горящій золотомъ западъ становится вдругъ кроваво-краснымъ и зарево быстро расширяется по направленію въ зениту, являя рзкій, невроятный даже для не привычнаго глаза контрастъ съ лазурью небеснаго свода, но вотъ дискъ солнца коснулся нижнимъ краемъ горизонта, свтло какъ днемъ. Проходитъ 1 ¹/₂ минуты, не боле, и сразу, безъ малйшаго смягченія, ослпительный дневной свтъ смняется, безъ тни чего-либо похожаго на нашу зарю, мракомъ глубокой ночи! Таковъ подъ экваторомъ весь годъ изо дня въ день: въ 6 часовъ вечера закатъ — таковъ же (въ обратномъ порядк явленій) и восходъ солнца въ 6 часовъ утра. Наши зари, наши сумерки здсь неизвстны.

Вдоль Эспланады, любимаго мста вечерней прогулки вывшаго общества Сингапура, расположены лучшія зданія города. Здсь красуется его готическій соборъ, здсь же и памятникъ-обелискъ основателю Сингапура, сэру Раффльсу. Домъ губернатора виднется вдали на вершин холма. На высокомъ флагшток, хорошо видимомъ съ разныхъ сторонъ города, перемна того или другого изъ многочисленныхъ флаговъ всхъ націй даетъ всть о прибытіи того или другого очередного почтоваго парохода.

Дома европейской части города представляютъ общераспространенный типъ англійскихъ колоніальныхъ построекъ далекаго востока. Блые, или вообще свтлые, обыкновенно двухъэтажные, съ глубокими, идущими вдоль всей стны врытыми балконами-верандами, всегда полутемными отъ далеко выдающагося навса крыши, съ окнами безъ стеколъ, со ставнями изъ взаимно-прикрывающихъ другъ друга подвижныхъ дощечекъ, окруженные роскошными деревьями и кустарниками и увитые ползучими растеніями, дома эти вообще уютны и относительно прохладны, нердко весьма изящны.

Постоянная забота о сквозномъ втр, огражденіе отъ жгучихъ солнечныхъ лучей верандами, глубокими и очень высокими комнатами (во избжаніе духоты), при отсутствіи стеколъ въ окнахъ, замняемыхъ ставнями, между раздвинутыми дощечками которыхъ можетъ свободно циркулировать воздухъ (къ сожалнію, въ Сингапур онъ все-таки постоянно почти неподвиженъ), замна дверей завсами изъ рдкихъ сквозныхъ бамбуковыхъ пластинокъ, изящно расписанныхъ японцами-художниками (привозятся изъ Іокогамы, Кобе, Нагасаки), вотъ мры борьбы съ постоянною бдою: душною, истощающею силы атмосферою почти экваторіальнаго Сингапура.

Въ общественныхъ зданіяхъ, гостинницахъ и клубахъ весьма могущественнымъ средствомъ для такой борьбы является перенесенная изъ Индіи и съ Цейлона ‘панка’, гигантскій веръ, состоящій изъ ряда висящихъ съ потолка тяжелыхъ полотняныхъ сторъ, шнуры которыхъ, соединенные въ одинъ общій, находятся въ рукахъ сидящаго въ сосдней комнат китайца, который ихъ непрерывно дергаетъ.

Равномрные и постоянные размахи панки даютъ живительную прохладу, значеніе которой оцнитъ лишь тотъ, кому придется страдать за ея отсутствіе въ Батавіи, — консервативные не въ мру голландцы почему-то упорно игнорируютъ до сихъ поръ благодтельную панку въ своихъ индійскихъ колоніяхъ.

Нтъ боле исполнительныхъ и аккуратныхъ слугъ, какъ китайцы вообще, однакоже и у нихъ иногда случается бда съ панкой: за обдомъ въ отел, напримръ, случается, что ритмическіе размахи ея, постепенно ослабвая, вдругъ превращаются совсмъ, и вслдъ за этимъ наступаетъ, такъ сказать, домашній циклонъ,— какъ бы подъ вліяніемъ быстро налетвшаго урагана панка начинаетъ махать неистово, наверстывая недавнее бездйствіе. Объясненіе въ томъ, что домашній аквилонъ-китаецъ не справился съ душною истомою, задремалъ и теперь, проснувшись, или пробужденный вездсущимъ хозяиномъ, въ испуг спшитъ исправитъ свою оплошность неистовымъ дерганіемъ шнура.

Таковы мры борьбы съ непрерывною, насыщенною даже и въ сухое время года водяными парами, духотою Сингапура. Мры эти, палліативныя вообще, парализуются еще въ значительной мр другими неудобствами. Несмотря на близость моря, бичъ тропиковъ — москиты — одолваютъ Сингапуръ, благодаря въ особенности его болотистымъ низменностямъ.

Москиты — ближайшіе родственники нашихъ комаровъ. На крайнемъ восток они отличаются сравнительно гораздо меньшею величиною. Укушеніе крошечныхъ враговъ, мало или даже совсмъ не замчаемое на первыхъ порахъ, влечетъ за собою ограниченную, но относительно обширную припухлость, очень болзненную и сопровождаемую сильнымъ, иногда нестерпимымъ зудомъ, такъ что черезъ недлю, и даже еще дольше, лица, искусанныя москитами и обладающія раздражительною кожею, представляются какъ бы только-что перенесшими оспу, однимъ словомъ, москиты далеко не чета нашимъ часто все-таки несноснымъ комарамъ. Поэтому ‘москитная клтка’ является неизбжною принадлежностью всякой спальни: на Цейлон, Яв, Сингапур и въ южномъ Кита. Кровать помщается подъ рамою, на которой натянута блая, особаго рода, мелкопетлистая ткань, въ род рдкой кисеи. Куски этой же ткани спускаются со всхъ четырехъ сторонъ потолка рамки вплоть до полу. Полотнища эти подтыкаются очень тщательно и далеко вглубь со всхъ сторонъ подъ тюфякъ постели утромъ, тотчасъ посл ея уборки, и въ такомъ вид остаются цлый день до вечера.

Непосредственно передъ захожденіемъ солнца служитель, для того спеціально назначенный, является съ большимъ, не мене двухъ аршинъ длиною, пучкомъ связанныхъ у основанія, очень гибкихъ и тонкихъ бамбуковыхъ пластинокъ. Отворачиваются наружныя полы клтки съ одной стороны ея, служитель входитъ внутрь и становится у кровати, раздается рзкій характерный свистъ бамбука — это производится усердное изгнаніе (иногда, при случайной удач, даже и самое избіеніе) немногихъ, успвшихъ пробраться за день, несмотря на вс предосторожности, внутрь клтки крошечныхъ враговъ: в&#1123,дь одного москита съ избыткомъ достаточно, чтобы сдлать невозможною душную, особенно благодаря клтк, экваторіальную ночь, при наступленіи которой о какой-либо живительной свжести нтъ и помину, что всего краснорчиве доказывается термометромъ, нердко не обнаруживающимъ паденія въ предлахъ даже лишь десятыхъ частей градуса.

Итакъ, ночи душны, а неизбжная москитная клтка еще значительно увеличиваетъ ихъ духоту. Какъ ни стараются помочь горю возможною высотою потолка клтки и гигантскими размрами кроватей, но близость экватора и клтка, вмст взятыя, даютъ себя знать очень сильно, несмотря на то, что одиночныя, почти или совершенно квадратныя постели тропинокъ обладаютъ очень большими размрами.

Постель Сингапура и Явы отличается, притомъ, обязательнымъ отсутствіемъ одяла, или хотя бы только простыни, и обязательнымъ же присутствіемъ, кром головныхъ подушекъ, еще иной: въ вид цилиндрическаго валика, въ половину человческаго роста длиною, при поперечник нсколько меньшемъ, чмъ въ полъ-аршина. Подушка эта очень характерна для данныхъ мстностей. Она кладется постоянно вдоль кровати по средин послдней. Назначеніе такой подушки, непонятное на первый взглядъ, выработано лучшимъ учителемъ — житейскимъ опытомъ. Сонъ возможенъ тамъ только при полномъ обнаженія тла, но этого еще мало: соприкосновеніе частей собственнаго тла уже плохо переносится кожею,— здсь-то и является кстати гигантская подушка-валикъ. Помщенная между ногами, она препятствуеть взаимному соприкосновенію кожи ихъ, устраняя такимъ путемъ тягостное ощущеніе жара, мшающее заснуть и въ безъ того душной клтк.

Есть затмъ мстности, гд москиты настолько безпощадны, что не ограничиваются одними ночными нападеніями, но буквально длаютъ жизнь невыносимою даже и днемъ. Таковы, между прочимъ, Сингапуръ и Ханькоу въ Кита. Здсь приходится прибгать уже и къ такъ называемымъ ‘москитнымъ домикамъ’. Это т же москитныя клтки, боле значительныхъ размровъ и снабженныя очень плотно затворяющеюся дверью.

Стны такого домика обтянуты тою же сквозною бдою кисеею, какъ и клтки-постели. Дверь затворяется и отворяется возможно быстро и рдко, чтобы не впустить какъ-нибудь осаждающихъ ее постоянно извн москитовъ, особенно обильныхъ, потому что обыкновенно москитная комнатка для достиженія большей прохлады устроивается на веранд дона.

Могущественнымъ союзникомъ въ борьб съ москитами въ Сингапур (какъ и на Цейлон) являются домашнія, впрочемъ поселяющіяся въ жилищахъ самовольно, особаго рода ящерицы — великіе истребители и ловцы москитовъ, муравьевъ и всякихъ иныхъ, отравляющихъ тамъ жизнь, наскомыхъ. Это оригинальныя, немного превышающія длину мизинца взрослаго человка, животныя — неизбжная принадлежность всякаго дома Сингапура, встрчаются он и на Цейлон. Пока свтло, ихъ не видно, но только-что наступитъ ночной мракъ, на стнахъ, потолкахъ и даже зеркалахъ вдругъ десятками появляются эти ящерицы, не стсняясь искусственнымъ свтомъ лампъ. Подобно мухамъ, одарены он способностью не только ползать, но даже быстро бгать годовою внизъ по потолкамъ и по стнамъ комнатъ.

Отъ времени до времени ящерицы эти издаютъ своеобразный, громкій для такого маленькаго животнаго, ритмически повторяющійся крикъ: ‘геко, геко’, или: ‘чекъ, чекъ-чеко!’ тогда какъ вдвое крупнйшія домашнія ящерицы Сіама, гораздо боле безобразныя на видъ, испускають звуки, всего удобне передаваемые словами: ‘токэ, токэ’. Туземцы такъ и зовутъ ихъ тамъ: токэ, подобно тому какъ звукъ іеко или геко послужилъ поводомъ къ научному обозначенію этихъ ящерицъ, причисленныхъ къ особому семейству геконидъ (Geckonida) общимъ названіемъ геко.

Разъ занявъ свои позиціи, ящерицы тотчасъ же предаются съ жаромъ охот на москитовъ и другихъ наскомыхъ, во множеств привлекаемыхъ свтомъ лампъ черезъ открытыя двери и окна безъ стеколъ, при чемъ, не обращая никакого вниманія на людей и считая себя очевидно настоящими хозяевами, геко то прямо преслдуютъ свою добычу бгомъ, то подкрадываются къ ней и, вдругъ бросаясь впередъ, такъ сказать на лету, приклеиваютъ зазвавшагося муравья, москита или жучка къ своему быстро выдвигаемому впередъ липкому языку, который и препровождаетъ затмъ жертву прямо въ ротъ.

Наблюденіе такой охоты, вслдствіе привычки ящерицъ къ людямъ и обилія ихъ, очень легкое вообще, доставляетъ немалое удовольствіе. Нердки при этомъ драматическіе эпизоды: то произойдетъ внезапно враждебное столкновеніе двухъ помшавшихъ другъ другу охотниковъ, то, несмотря на всю свою ловкость и способность къ бготн по потолку, какой-нибудь геко, въ жару преслдованія, сорвется внизъ и свалится на кого-либо изъ присутствующихъ, или, ударившись о край стола, мебель, или прямо о полъ, даже оставить тамъ, въ вид печальнаго трофея, свой очень хрупкій хвостъ, имющій впрочемъ способность вновь отрости.

Совершенная безвредность этихъ домашнихъ ящерицъ, ихъ интересные нравы, польза, приносимая ими истребленіемъ докучливыхъ наскомыхъ — все это заставляетъ считать геко тмъ, что онъ есть на самомъ дл: другомъ человка. Къ сожалнію, однако, здсь, какъ и во многихъ другихъ случаяхъ, тупое невжество, недостатокъ естественно-историческаго образованія, неосмысленный страхъ, часто заставляютъ смотрть на полезныхъ геко какъ на враговъ — до тхъ поръ, пока привычка не возьметъ наконецъ свое и не заставитъ относиться къ нимъ по крайней мр равнодушно. Чуждые предразсудковъ, домохозяева Сингапура являются, напротивъ, друзьями и покровителями своихъ геко, и такъ какъ отдльныя семьи послднихъ, постепенно размножаясь, живутъ все-таки непремнно за тою или другою картиною, зеркаломъ или мебелью, за которыми поселились ихъ предки, то не удивительно, что Е. С. В — а, указывая въ качеств доброй хозяйки на ту или другую изъ нихъ, на мой взглядъ ничмъ не отличавшуюся отъ ближайшей сосдки, говорила не разъ: ‘Вотъ эта живетъ за такою картиною, за такимъ-то шкафомъ и такъ дале, эту я называю такимъ-то именемъ, та родилась въ прошломъ году, а сегодня или завтра изъ двухъ яицъ, положенныхъ въ пустой ящикъ, стоящій тамъ, должны вылупиться новыя дти’. И въ самомъ дл, въ тотъ же денъ, въ нашемъ присутствіи, изъ благо яйца величиною въ воробьиное (но боле продолговатое) благополучно вышелъ на свтъ новый членъ колоніи ящерицъ, очень слабо державшійся еще на своихъ ножкахъ, пока только головою вверхъ. Новорожденный, со всми предосторожностями, которыя требовалъ его нжный возрасть, былъ посаженъ на потолокъ москитной комнатки веранды. Часовъ черезъ шесть его уже тамъ не оказалось: очевидно, онъ отправился къ своей семь, на родину, т.-е. въ ту комнату, гд явился на свтъ.

Прежде чмъ проститься съ гево Сингапура, принадлежащаго, насколько могу судить, къ виду Hemidactylus reticulatus, или форм, къ послдней у весьма близкой, остановимся нсколько на оригинальной способности этихъ ящерицъ бгать по стнамъ и потолкамъ такъ же легко и свободно, какъ это длаютъ, напримръ, мухи. Очень недавно еще, всего какихъ-нибудь лтъ 25 тому назадъ, полагали ошибочно, что способность эта обусловливается свойствомъ пальцевъ геко выдлять на своей нижней поверхности особую вязкую жидкость, приклеивающую, такъ сказать, животное къ потолку или стн. Все это вполн неврно. Всякій, кто только имлъ случай видть, какъ легко и быстро перемщается геко, бгая по потолку или даже зеркалу, уже а priori долженъ отвергнуть это толкованіе. Прямое наблюденіе доказываетъ затмъ, но никакой жидкости здсь и не выдляется. Причина совсмъ иная: на каждомъ пальц нижей стороны переднихъ и заднихъ конечностей ящерицы замчается двойной рядъ особыхъ пластинокъ, которыя въ спокойномъ состояніи плотно прикрываютъ одна другую, какъ черепица, но съ помощію особыхъ мышечныхъ пучковъ могутъ и приподниматься каждый самъ по себ въ вид свода. Плотно прижавъ сначала свои пластинки къ гладкой поверхности, геко поднимаетъ ихъ затмъ сводомъ, за исключеніемъ остающагося плотно прижатымъ края: возникаетъ такимъ образомъ рядъ безвоздушныхъ пространствъ — и животное держится, вопреки закону тяжести, исключительно воздушнымъ давленіемъ на эти безвоздушныя пространства.

Перейдемъ теперь къ торговому кварталу европейской части Сингапура, центру города. Прежде всего здсь бросается въ глаза предпочтеніе, оказываемое почему-то домовладльцами яркому свтло-синему цвту, которымъ сплошь выкрашены зданія этой части города, такой цвтъ, благодаря вертикальнымъ лучамъ жгучаго солнца, особенно непроченъ: онъ скоро переходитъ въ очень неприглядный буро-желтоватый, такъ что синій Сингапуръ всегда являлся мн боле чмъ на половину полинявшимъ.

Магазины, исключительно англійскіе, защищены по возможности глубокими наружными колоннадами крытыхъ галерей, образующихъ родъ непрерывно тянущихся верандъ, ограничивающихъ, насколько это достижимо, подавляющую силу солнечнаго свта и жара, который все-таки здсь именно, т.-е. въ торговой части города, даетъ себя чувствовать особенно сильно, въ виду скученія сильно накаляющихся каменныхъ зданій и меньшаго обилія той могучей и разнообразной растительности, которою такъ богаты остальныя, мене центральныя части города.

Здсь постоянно наблюдается сильное народное движеніе: индусы, китайцы, малайцы, сингалезы — торговцы, парси и арабы — ростовщики и мнялы, англичане — въ качеств властныхъ и боле чмъ высокомрныхъ хозяевъ, а въ дни прихода почтовыхъ судовъ веселыя толпы отпущенныхъ ‘на землю’ погулять матросовъ,— все это сливается въ толпу столь же пеструю, какъ и шумно-многоязычную.

Разнообразіе средствъ передвиженія еще боле содйствуетъ пестрот картины. Джинрикши-малайцы, носильщики-китайцы и тамилы-двуногіе бгуны перемежаются здсь съ экипажами частныхъ владльцевъ: крупныхъ финансистовъ, купцовъ и консуловъ. Экипажи ихъ, обыкновенно парные, запряжены крупными, часто очень породистыми, вывезенными изъ Австраліи лошадьми, являющими рзкій контрастъ съ крошечными и безобразными пони наемныхъ извозчиковъ, тамиловъ. Не успетъ такой экипажъ остановиться, какъ уже грумъ (кучера и грумы — тамилы или малайцы), соскочивъ съ козелъ, гд онъ сидитъ рядомъ съ кучеромъ, держа подъ мышкою лвой руки укрпленный на короткой рукоятк пышный лошадиный хвостъ, начинаетъ тотчасъ непрерывно обмахивать имъ лошадей, отгоняя москитовъ, мухъ и оводовъ — иначе самыя добронравныя лошади не выдерживали бы остановки. A вотъ и старые цейлонскіе знакомые, маленькіе горбатые и, если они типичны, чернаго цвта съ мелкими блыми пятнами, бычки-бгуны, везущіе довольно скорою рысью, благодаря прекрасной мостовой, легкую двуколесную коляску съ двумя и даже (считая кучера) тремя сдоками.

Присутствіе горба у этихъ рогатыхъ рысаковъ указываетъ на принадлежность ихъ къ типу быка-зебу, характернаго вообще для востока, начиная съ Египта и кончая Японіей, гд горбъ, однако, уже едва обозначается. Зато наибольшаго развитія достигаетъ онъ у встрчающихся здсь крупныхъ и очень сильныхъ зебу тяжеловозовъ, свтло-срыхъ или блыхъ. Въ противоположность короткорогимъ бгунамъ, они украшены длинными, нердко прямыми, отклоненными назадъ, какъ у антилопъ, рогами. Запряженные въ громадныя двуколесныя, крытыя въ вид свода, сплетеннаго изъ кокосовыхъ листьевъ, фури (индійская ‘тонга’), мрно выступаютъ они, звеня и гремя мдными колокольчиками и круглыми бубенчиками своихъ ошейниковъ, тогда какъ на длинныхъ рогахъ красуются мдныя кольца и внчающіе ихъ мдные же шарики. Эти своеобразныя украшенія придаютъ быкамъ особо характерный, н&#1123,сколько фантастическій видъ, такъ хорошо гармонирующій съ типичными и затйливыми орнаментами браманскихъ и буддійскихъ храмовъ и вообще со всей остальною индійскою обстановкою города.

Эти терпливые и иногда прямо многострадальные труженики здсь все-таки счастливе, чмъ на Цейлон. Тамъ весьма распространенъ варварскій обычай расписывать съ помощью раскаленнаго желза иногда священными знаками, чаще же просто различными фигурами всю шкуру несчастнаго быка, за исключеніемъ одной головы, равно какъ и отрубать имъ, ни съ того, ни съ сего, часть хвоста.

Цейлонъ, какъ извстно, есть религіозный центръ буддизма. Адамовъ Пикъ хранитъ на своей вершин отпечатокъ гигантской стопы ‘всечтимаго’ учителя Гуатамы-Будды, съ вершины этой горы вознесшагося на небо, какъ вруютъ послдователи его ученія. Для отдаленнаго Забайкалья, для Тибета, Китая и Японіи, не говоря уже о самой буддійской Индіи, Цейлонъ вообще и храмъ ‘Святого Зуба’ въ Канди въ частности, есть то же, что Мекка для мусульманина — и вотъ правоврные сингалезы, долженствующіе служить примромъ для всхъ остальныхъ буддистовъ, являются по отношенію въ своимъ зебу, просто вслдствіе варварскихъ личныхъ вкусовъ, нарушителями существеннйшаго догмата своей религіи: не только не убивать никакого животнаго, но даже и не причинять ему ни малйшаго вреда и страданія.

Они говорятъ, что, клеймя своихъ быковъ, длаютъ это во славу Будды, руководствуясь тою же логикою, которою объясняютъ возможность употребленія въ пищу рыбы. ‘Какъ ршаетесь вы сть рыбу? — спросишь у сингалеза.— Вдь и рыба животное, а вашъ великій учитель запретилъ убивать все живое. Поэтому, слдуя его ученію, вы правильно дите лишь то яйцо, скорлупа котораго случайно треснула и цыпленокъ изъ него не можетъ уже развиться. Какъ же можно вамъ сть рыбу?’ — ‘Да разв мы ее убиваемъ,— отвтилъ онъ:— мы бережно и осторожно только вынимаемъ ее изъ воды, а умираетъ уже она сама, грха тутъ нтъ!’ Отвтъ не лишенный лицемрія, но во всякомъ случа сингапурскіе зебу должны быть довольны, что такого рода аргументація въ нимъ не прилагается и здсь ихъ не клеймятъ такъ жестоко, какъ на Цейлон, въ центр чистйшаго ученія Гуатамы.

Типичными для города являются браманскій и буддійскій храмы. Входная, съуживающаяся постепенно кверху, башня перваго какъ бы стремится убжать въ небо своимъ остріемъ. Самъ храмъ помщается въ глуби пространнаго двора, обнесеннаго высокою каменною оградою. На двор обширное зданіе, крыша котораго поддерживается толстыми колоннами въ четыре ряда, большой водоемъ и сложенный изъ блыхъ камней жертвенникъ, гд во славу и умилостивленіе индійской троицы вообще, или спеціально грознаго Сивы и его страшной супруги Дурги-Кал_и_, украшенной ожерельемъ изъ человческихъ череповъ, предаются закланію невинные козлята и ягнята. Самый храмъ украшенъ круглымъ блымъ куполомъ. Въ глуби его залы — ниша, гд возсдаютъ на тронахъ главные представители браманскаго пантеона, окруженные второстепенными божествами. На жертвенныхъ столахъ цвты: священный индійскій лотосъ (Nelumbo speciosum), розовый и блый, соцвтія пальмъ: арека (Areca Gatechu) и кокоса (Сосоs nucifera), зеленые цвтки и отдльные лепестки кананги (Cananga odorata), отличающейся упоительнымъ запахомъ: изъ нихъ, перегонкою, готовится эирное масло илангъ-илангъ, служащее для производства столь распространенныхъ духовъ того же имени, и цвтки не мене ароматной хампака (Michelia Champaca), такъ высоко почитаемой въ Индіи. Англичанамъ она извстна въ произношеніи ‘чемпэкъ’. Понятно, что все это можно было созерцать лишь издали: входъ въ храмъ для нечестивцевъ, небраманитовъ, даже и безъ обуви, не допускается.

Храмы буддійскіе, куда можно войти безъ обуви и шляпы на Цейлон, а у китайцевъ какъ угодно, особенно къ этой части города, утрачиваютъ свою типическую цейлонскую обстановку. Подчиненные полубоги слишкомъ выдвигаются на первый планъ въ ущербъ самому Сакіямуни. Украшенія и вся архитектура принимаютъ отчасти уже китайскій типъ. Только ‘дагоба’ и священная неизбжная Bo-haga (святое дерево), священная смоковница:, Ficus religiosa, остаются во всей ихъ неприкосновенности.

Дагоба есть отдльное зданіе безъ оконъ и дверей, родъ гигантскаго, стоящаго на земл колокола: это ‘святая святыхъ’ послдователей Будды, здсь всегда хранятся какія-либо реликвіи его,— часть пояса, одежды упоминаются почти постоянно бонзами, рже говорится о зуб или какой-либо иной части самаго тла ‘Великаго’. Все это, конечно, скрыто отъ взоровъ профановъ.

Подъ священною смоковницею Bo-haga, невизмнно осняющую дагобу, въ ‘великую ночь испытанія’ посл многонедльнаго поста, бднія и молитвъ, Будда побдилъ рой обворожительныхъ двъ-демоновъ, ‘Ашпаръ’, тщетно старавшихся, подъ предводительствомъ главы зла и сладострастія, могучаго ‘Кама’, искусить его чарами женской красоты. Напрасно расточали ему красавицы свои обольстительныя ласки, тщетно Кама опустошалъ свой колчанъ, пуская въ подвижника пламенныя стрлы страсти съ тетивы своего золотого, обвитаго цвтами лука, Гуатама Будда остался непреклоненъ, посрамилъ демоновъ, принудилъ ихъ бжать и слился съ божествомъ во всезабвеніи Нирваны. Не легко, однако-же, далось ему это послднее испытаніе: онъ едва устоялъ самъ, когда обольститель Кама, видя полную безуспшность искушеній, вдругъ принялъ образъ страстно любимой жены царевича Будды, царевны Ясодгары, покинутой имъ ради созданія необходимости подавленія и полнаго устраненія всхъ земныхъ утхъ и радостей, когда онъ, еще какъ царевичъ Сидхарта, тайно бжалъ изъ родительскаго дворца, чтобы открыть людямъ ‘Путъ’, т.-е. освободить ихъ отъ ‘Колеса судьбы’, цпи непрерывныхъ страданій, смертей и возрожденій, опять для страданія, безъ надежды успокоиться когда-либо въ лон всепрощающей и всепримиряющей Нирваны. Вотъ почему обязательная при каждомъ буддійскомъ храм дагоба должна быть всегда оснена священною смоковницею: подъ послдней былъ доведемъ Буддою до конечной цли искомый имъ такъ страстно ‘путь’ — путь спасенія страждущаго человчества!

Переходя теперь къ китайскому кварталу Сингапура, мы встртимъ въ немъ ту же обстановку, которая всюду и везд вносится съ собою китайцами.

Т же тсныя, крытыя, узкія улицы съ ихъ нечистотою и вонью, которая здсь, при удушающей жар, конечно, еще ужасне и невозможне, чмъ въ самомъ Кита, т же характерныя вывски, типичная одежда, косы, походныя кухни, притоны для куренія опія. Уступка климатическимъ условіямъ состоитъ въ томъ, что работающіе на улиц и несущіе тяжести китайцы обыкновенно совсмъ обнажены до пояса. Ихъ лодочная жизнь на рк Сингапура по обстановк и условіямъ ничмъ не отличается отъ такой же въ Гонгъ-Конг и другихъ портахъ южнаго Катая.

Малайцы и индійцы (по большей части тамилы) ютятся въ своихъ кварталахъ. Жилища первыхъ — хижины, сохраняющія еще типъ свайныхъ построекъ. Полъ приподнятъ около метра надъ землею на деревянныхъ сваяхъ, оконъ и дверей нтъ, стны и крыши при бамбуковомъ остов сплетены изъ сухихъ листьевъ кокоса, скрпленныхъ бамбуковыми пластинками.

Индійцы живутъ въ небольшихъ глиняныхъ мазанкахъ также весьма первобытнаго устройства. Многіе изъ нихъ — поклонники Сивы и могутъ быть распознаны уже издали: безъ чалмы, въ одной юбк выше колнъ, съ волосами коротко обстриженными или, наоборотъ, очень длинными, связанными на затылк большимъ узломъ, они бросаются въ глаза тройными блыми полосами масляной краски, которою расписаны ихъ грудь, руки и даже шея. Полосы эти выдаются особенно рзко на почти черномъ тл, при необычайно яркомъ освщеніи экваторіальнаго солнца.

Привлекательною стороною городского рынка являются своеобразные плоды, своеобразные настолько, что большинство ботаниковъ Европы знакомы съ ними только теоретически, и врядъ ли найдется между ними много такихъ, которые по личному опыту знакомы со вкусомъ царя всхъ экваторіальныхъ плодовъ — мангустана, затмъ рамбутана, мати, дуріана, папаи и пизанги, боле извстнаго подъ его распространеннымъ, американскимъ, названіемъ банана. Къ плодамъ, извстнымъ въ Европ, относятся ананасы, которыми Сингапуръ по справедливости особенно славится, затмъ арбузы, дыни и огурцы.

Наши обыкновенные плоды и ягоды, какъ извстно, совсмъ не могутъ рости или по крайней мр вызрвать не только вблизи экватора, но даже и въ предлахъ тропическихъ широтъ.

Ананасы Сингапура своею величиною и вкусомъ превосходятъ цейлонскіе, но какъ здсь, такъ и тамъ существуетъ громадная разница между породами улучшенными, воспитываемыми спеціально для продажи по высшей цн, сравнительно съ дешевыми ананасами, продаваемыми на рынк какъ низшій сортъ. Послдніе являются продуктомъ тхъ ананасовъ, которые, благодаря шипамъ ихъ густыхъ колючихъ листьевъ, имютъ значеніе только въ качеств живой изгороди, защищающей огороди отъ домашняго скота. Арбузы здсь такъ же сухи и несладки, какъ кислы и вчно зелены (даже и во время полной зрлости) апельсины на Цейлон. Кстати, на послднемъ туземцы дятъ ананасы, предварительно посоливъ ихъ. Практическій опытъ научилъ сингалезовъ тому, что посоленный ананасъ лучше переносится желудкомъ. Насколько бананъ представляетъ собою здоровую и питательную пищу жаркаго пояса, настолько плохо переносится желудкомъ въ тропикахъ ананасъ. дкій и здсь особенно кислый сокъ его, при малйшей неосторожности жадно набрасывающихся на недоступное въ Европ лакомство матросовъ, часто бываетъ причиною сильнйшей оскомины, доходящей до воспалительнаго раздраженія десенъ, языка и глотки.

Первымъ между всми плодами является здсь мангустанъ (Garcinia Mangostana), у англичанъ — ‘мангостэнъ’. Родина его — Малакка и Зондскіе острова, маегустанъ — дитя экватора восточной половнеы земного полушарія, до сихъ поръ, несмотря на вс старанія, его неудается развести въ соотвтственномъ пояс Южной Америки. Дерево само по себ очень красиво: высокій, покрытый бловато-срою корою, стволъ его обладаетъ развсистою вершиною, богатою крупными блестящими цльными темно-зелеными листьями, дающими густую тнь. Сами втви гнутся подъ тяжестью множества плодовъ, красно-бурый цвтъ которыхъ мало выдляется, впрочемъ, на общемъ темно-зеленомъ фон. Плодъ сферической формы, величиною съ небольшое яблоко, сверху украшенъ черною, 6—8-лопастною звздою, снизу четырьмя очень свтло-зелеными лопастями остающейся чашечки. Съдомою, какъ и почти у всхъ тропическихъ плодовъ, является лишь срединная сочная мякоть. Наружная оболочка плотная и кожистая, въ молодости ядовитая, въ зрломъ состояніи обладаетъ непріятнымъ сильно вяжущимъ, терпкимъ вкусомъ. Шесть или восемь лучисто расходящихся изъ центра перегородокъ заключаютъ въ себ каждая по одному большому очень горькому смени, каждое смя у зрлаго плода окружено снжно-блою или слегка розоватою полужидкою мякотью. Послднюю только и дятъ. Срзавъ верхнюю часть плода, ложечкою выбираютъ полужидкую мякоть, которая видомъ, превосходнымъ вкусомъ и плотностью напоминаетъ кисловато-сладкое мороженое. Мякоть эта обладаетъ слабымъ, но очень тонкимъ ароматическимъ запахомъ. Сходство съ мороженымъ увеличивается еще и тмъ, что плоды держатъ постоянно на льду, но и при такихъ условіяхъ они остаются годными не боле 48 часовъ. Итакъ, чтобы познакомиться со вкусомъ мангустана, необходимо лично побывать на Цейлон, Яв, Сингапур или Малакк, въ другихъ мстностяхъ земного шара его найти невозможно. Однако и въ Сингапур не легко встртить такіе контрасты, какъ наши соленые рыжики и черный хлбъ, гречневая ваша и кремъ изъ мангустановъ въ качеств пирожнаго, артистически приготовленнаго, по всмъ правиламъ французской кухни, поваромъ-китайцемъ. Такимъ контрастомъ являлось, однако-же, menu одного изъ роскошныхъ завтраковъ нашего гостепріимнйшаго консула A. M. B — а. Незачмъ прибавлять, что поименованныя типичныя произведенія далекаго отечества, пріобртающія здсь особенное значеніе, какъ живыя воспоминанія далекой родины, были доставлены только-что побывавшимъ въ Сингапур пароходомъ нашего добровольнаго флота, а мангустаны были изъ собственнаго сада.

Другой, лучшій изъ тропическихъ плодовъ — мата или мангу (Mangifera indica), который недостаточно компетентными авторами и путешественниками часто смшивается совершенно ошибочно съ мангустаномъ. Различіе вншняго вида и строенія плода, вытекающее изъ систематическаго несходства производящихъ растеній (принадлежащихъ къ различнымъ естественнымъ семействамъ) мангустана и манги, такъ велико, что и неботаникъ, познакомившійся съ ними лично, никогда ихъ не смшаетъ.

Манга видомъ своимъ напоминаетъ желтую, нсколько сжатую съ боковъ сливу, величиною съ гусиное яйцо и даже значительно боле — въ лучшихъ крупныхъ культурныхъ породахъ. Обремененное плодами дерево манги весьма красиво: густолиственная темно-зеленая развсистая вершина его украшена какъ бы связками золотистыхъ плодовъ, спускающихся на весьма удлиненныхъ ножкахъ (характерная особенность) съ вершинъ втвей, которыя они граціозно пригибаютъ своею тяжестью. Красота и высокій ростъ дерева, богатая тнь, имъ доставляемая, вкусные плоды, всегда легко сбываемые на рынк,— все это длаетъ дерево любимйшимъ матеріаломъ для городскихъ насажденій и бульваровъ Цейлона, Сиагапура и Сайгона, въ послднемъ вс бульвары города засажены (совмстно съ изящными тамариндами, Tamarindue indica) мангами, составляющими одну изъ статей городского дохода, такъ какъ плоды деревьевъ отдаются на откупъ.

Плодъ манги представляетъ, однако, несравненно меньшій съдобный матеріалъ, чмъ это можетъ казаться съ перваго раза: наружная, довольно толстая кожистая оболочка его, непріятнаго вяжущаго вкуса, въ дло нейдетъ. Вся срединная часть плода занята громадною косточкою, заключающею въ себ большое, очень горькое смя. Промежутокъ между наружною оболочкою и косточкою выполненъ сочною оранжевою мякотью. Слой этотъ очень тонокъ: не превышая въ среднемъ вывод ¹/₂ сантиметра, онъ лишь кое-гд бываетъ вдвое толще, причемъ встрчаются зато и участки только въ два, даже одинъ миллиметръ: очень много для глаза и мало для услажденія вкуса! Вкусъ породистаго плода зрлаго, хотя и безъ сравненія уступающій мангустану, все-таки очень хорошъ. Кисловато-сладкій, онъ иметъ своеобразный ароматъ, отдаленно напоминающій запахъ свжей малины. Самыя лучшія манги приходится однакоже сть уже вн тропивовъ: въ Шанха, куда он доставляются изъ Маниллы, Филиппины даютъ лучшіе плоды, хотя родиною дерева ботаники почитаютъ Индію, а древнія санскритскія сказанія — Цейлонъ.

Исторія Ганумана, для всякаго правоврнаго индуса, священнйшей изъ священныхъ обезьянъ, тсно сплетается съ исторіею манги и занесена въ одну изъ древнйшихъ эпическихъ поэмъ Индіи, ‘Рамаяну’. Царствовавшій на остров Ланка (Цейлонъ) великанъ Равана похитилъ у героя Рамы его прекрасную супругу Ситу. Тщетно пытался возвратить ее Рама собственными силами. Тогда ему на помощь явился царь обезьянъ, великій Гануманъ. Армія его перешла мостъ, соединявшій по преданію Цейлонъ съ материкомъ (слдами этого моста остались многочисленные острова въ пролив Палкъ, между Цейлономъ и Коромандельскимъ берегомъ передней Индіи), а самъ онъ счастливо похитилъ Ситу изъ дворца великана и благополучно доставилъ ее Ран обратно, причемъ кстати укралъ изъ садовъ Раваны превосходный, неизвстный дотол въ Индіи, плодъ ‘мангу’, также имъ туда доставленный и съ тхъ поръ размножившійся повсемстно.

Желая затмъ еще боле наказать великана, онъ вернулся снова на Ланку, былъ взятъ въ плнъ и осужденъ на сожженіе. Общая безропотно перенести свой ужасный жребій, Гануманъ молилъ только объ одномъ: дозволить раздлить съ нимъ горькую участь избраннымъ воинамъ-обезьянамъ, на что и получилъ согласіе. Передъ казнью вс обезьяны привязали къ своимъ хвостамъ тряпки и взошли съ Гануманомъ на костеръ, который тотчасъ и былъ зажженъ. Присущею ему божественною силою Гануманъ тотчасъ же погасилъ костеръ, а воины его, съ горящими на хвостахъ тряпками разсыпавшись по крышамъ столицы, мгновенно зажгли весь городъ, который и сгорлъ до тла, вмст съ дворцомъ Раваны. Между тмъ Гануманъ, занятый тушеніемъ костра, неосторожно обжегъ себ руки, ноги и лицо, оставшіяся навсегда черными: съ тхъ поръ вс потомки великаго царя обезьянъ при желтовато-бломъ цвт ихъ шерсти имють голыя лицо, руки и ноги черно-фіолетоваго цвта, въ память похищенія манги. Такъ гласитъ индійская легенда и таковъ на самомъ дл вншній видъ священной въ Индіи обезьяны, извстной въ зоологіи подъ названіемъ Semnopithecus Entellus.

‘Такъ ли было все это, какъ я вамъ разсказываю, Маршаль?’ спросилъ я однажды своего проводника и переводчика на Цейлон, сингалеза, очень хорошо говорившаго по-русски.— ‘Такъ, совершенно такъ!* — отвтилъ онъ, видимо довольный, въ качеств глубоко убжденнаго буддиста, моимъ знакомствомъ съ подвигами Ганумана, высокочтимаго не только браманитами, во и послдователями Будды. Сингалезъ, единственный на Цейлон, хорошо говорящій по-русски — явленіе столъ исключительное, что я нсколько остановлюсь на немъ. Сынъ домовладльца такъ назвваемаго ‘чернаго’ квартала (Petha) Коломбо, Маршаль десятилтнимъ ребенкомъ (теперь ему около 25 лтъ) былъ увезенъ, по согласію отца, однимъ изъ нашихъ крупныхъ землевладльцевъ, офицеромъ флота, въ Европу и поселенъ въ имніи моряка, въ нижнедвицкомъ узд воронежской губерніи,— переходъ по географическимъ и бытовымъ условіямъ, конечно, довольно рзкій! Цлыхъ восемь лтъ прожилъ зд&#1123,сь Маршаль и уже 18-лтяютъ юношей возвратился обратно на Цейлонъ, по желанію отца, усвоивъ себ свободно русскую рчь, научившись писать, хотя и неправильно, но все-же понятно и сносно. Изъ своей новой жизни въ Россіи онъ вывезъ на Цейлонъ пристрастіе съ черному хлбу и сожалніе объ его отсутствіи на родин, что же касается до убжденій религіозныхъ, то Маршаль остался тмъ же ревностнымъ послдователемъ Будды, какимъ прибилъ въ воронежскую губернію, несмотря на юный возрастъ. Не имя, подобно браманитамъ, глубокаго отвращенія къ какой-либо религіи кром собственной, онъ относится въ христіанству, которое считаетъ выше всхъ другихъ вроученій, съ тмъ высокомрнымъ снисхожденіемъ, которое вообще типично для правоврнаго цейлонскаго буддиста. Впрочемъ, въ этомъ направленіи Маршаль идетъ и дальше. Онъ не чуждъ исканія новыхъ прозелитовъ во славу Гаутамы-Будды… Подчасъ старанія эти воплощались у него въ форм столь же своеобразной, какъ и наивной.

Особенно характернымъ изъ типичныхъ плодовъ Сингапура является рамбутанъ (Nephelium Lappaceum). Рамбутаны разводятся очень охотно какъ въ город, такъ и на остров вообще. Это высокія, развсистыя деревья съ неравноперистыми листьями, мелкими, неказистыми цвтками и очень оригинальными плодами, при урожа настолько обильными, что безъ подпоръ дерево не выдерживаетъ ихъ тяжести, несмотря на относительно незначительные размры самаго плода, достигающаго размровъ мелкаго яблока, удлиненно-яйцевидной формы. Названіе ‘рамбутанъ’ весьма характерно и происходитъ отъ малайскихъ словъ: Rambut — волосъ и An — покрытый. Въ самомъ дл, вся наружная кожистая красно-бурая оболочка рамбутана покрыта длинными, мягкими, кожистыми, загнутыми на концахъ сосочками, напоминающими очень утолщенный волосъ — отсюда и названіе. Съдомою является блая, сочная, сладкая масса мякоти плода, окружающая большое центральное горькое смя, заключенное въ свтло-срой оболочк. Рамбутанъ иметъ весьма ограниченное распространеніе: Зондскіе острова, Малакка и Сингапуръ — его родина, разводится онъ также на Цейлон и островахъ Малайскаго Архипелага, а дале нейдетъ, и если, благодаря быстрот современныхъ морскихъ сообщеній, бананъ и манга получили извстность иногда далеко за предлами тропиковъ, то рамбутанъ, какъ и мангустанъ, благодаря особенной ихъ непрочности, доступны лишь для восточной половины экваторіальнаго пояса.

Папая, описываемая обыкновенно подъ названіемъ дыннаго дерева (Carica Рарауа), принадлежитъ также къ числу характерныхъ плодовъ Сингапура.

Величиною въ небольшую желтую дыню, чаще всего грушевидной формы, она съдается цликомъ, за исключеніемъ многочисленныхъ смянъ, часто не доразвивающихся совсмъ у высшихъ породъ, что почитается большимъ достоинствомъ. Въ незрломъ состояніи плодъ ядовитъ, изъ надрзовъ его стнокъ обильно вытекаетъ въ это время густой, подобный молоку, сокъ, богатый особымъ веществомъ, папанотиномъ, который иметъ способность размягчать, а затмъ и растворять мясо и блокъ круто свареннаго яйца, почему называется также иначе еще растительнымъ пепсиномъ, отъ котораго, впрочемъ, рзко отличается своимъ химическимъ характеромъ. Сокъ этотъ заключается въ систем особыхъ, микроскопически мелкихъ, образующихъ сплошную сть трубокъ, такъ называемыхъ млечныхъ сосудовъ (какъ и въ головкахъ мака, напримръ, сгущенный сокъ которыхъ даетъ опій). При созрваніи плода этотъ млечный сокъ исчезаетъ, сосуды спадаются, плодъ становится безвреднымъ, сладкимъ и у высшихъ культурныхъ сортовъ слегка ароматнымъ. Дерево, дающее эти плоды, замчательно также во многихъ отношеніяхъ: стволъ его, чаще простой и неразвтвленный, въ пять-шесть лтъ достигаетъ вышины 5—6 метровъ, оставаясь сочнымъ и настолько мягкимъ, что при небольшомъ усиліи можетъ быть срзанъ ножомъ, толщина его достигаетъ при этомъ размровъ поперечника руки взрослаго человка. Вершина голаго ствола украшена внцомъ крупныхъ, глубоко вырзанныхъ семилопастныхъ, пальчатыхъ листьевъ, какъ бы въ вид гигантскихъ рукъ, протягивающихся во вс стороны на своихъ длинныхъ черешкахъ, а подъ самою вершиною ствола, въ вид мелкихъ дынь или гигантскихъ грушъ, висятъ, также на длинныхъ ножкахъ, многочисленные золотые плоды папаи.

Вообще растительность Сингапура поражаетъ своею мощью, развообразіемъ и богатствомъ чуждыхъ нашему сверному глазу формъ, и на нкоторыхъ изъ нихъ, наиболе типичныхъ, нельзя не остановиться, такъ какъ ими именно опредляется и самый характеръ города: какъ уже упомянуто, за исключеніемъ центральной торговой части, онъ тонетъ своими часто весьма разбросанными зданіями въ густой экваторіальной растительности, которая, впрочемъ, нердко смняется очень неприглядными и, конечно, весьма вредными лужами стоячей болотной воды. За исключеніемъ такихъ неприглядныхъ мстъ, прекрасно шоссированные улицы пробгаютъ между нависшими густымъ сводомъ аллеями роскошныхъ деревьевъ, позади которыхъ, въ европейской, т.-е. англійской части города, тянутся везд, прямыя какъ стрла зеленыя какъ изумрудъ, живыя ограды изъ низкорослаго стриженнаго щеткою бамбука, отдляющаго дома, расположенные въ глуби прилежащихъ въ дорог садовъ, отъ улицы.

Матеріаломъ для аллей служитъ уже упомянутая священная смоковница (Ficus religiosa), хлбныя деревья: тару (Artocarpus incisa), съ его какъ бы лакированными, глубоковырзанными листьями, и другой, мене цнимый видъ: нанга (А. intergrifolia). Громадные плоды хлбныхъ деревьевъ, превышающіе, особенно у перваго, своими размрами вдвое и боле голову взрослаго человка, разрзанные на куски и испеченные въ зол, вкусомъ дйствительно напоминаютъ нсколько плохой пшеничный хлбъ и охотно употребляются въ пищу туземцами. Громадные, отливающіе серебромъ своей листвы при малйшемъ дуновеніи втра, дуріаны, съ ихъ оригинальными плодами также невольно приковываютъ въ себ вниманіе путника-ботаника. Дуріанъ (Durio Libethinus), представитель семейства бавольниковыхъ, Bombaceae, близкихъ родственниковъ нашихъ мальвъ, Malvaceae, значитъ: покрытый иглами плодъ (Duri по-малайски остріе, шипъ, An — покрытый). Диво ростетъ онъ обильно на Борнео и запад Суматры, на родин орангъ-утана, Satyrus rufus, представляя собою, какъ показалъ Уоллесъ, въ незрломъ состояніи предпочтительную пищу этого антропоида. Суданезы Суматры и даяки Борнео убждены, что орангъ-утанъ — убжавшій въ лсъ человкъ, притворяющійся нмымъ, чтобы его не заставили работать.

Дуріанъ — большое, очень высокое дерево съ широкою, но не особо тнистою вершиною. Листья у него очередные, черешчатые, удлиненно-овальные, съуженные къ основанію и верхушк, гладкіе, сверху темно-зеленые, снизу бловатые. Благодаря этой особенности, серебристо-сроватый оттнокъ листвы дуріана, преимущественно при втр, даетъ возможность легко отличать его уже издали между другими деревьями, даже и при отсутствіи весьма характерныхъ плодовъ, выростающихъ, какъ и нкоторые другіе (шоколадникъ, хлбныя деревья), не на вершинахъ втвей, а изъ основанія ихъ, или даже изъ самаго ствола дерева, что и понятно: тяжесть плода исключаетъ возможность обычнаго развитія его въ области верхушки втви.

Плоды дуріана, сферической или продолговатой формы въ зрломъ состояніи, смотря по различію культурныхъ породъ, желтовато-зеленые, сроватые или красноватые, усажены сплошь очень острыми и твердыми деревянистыми шипами, нердко достигающими цлаго сантиметра длиною. Падая при созрваніи съ весьма значительной высоты, плоды эти нердко наносятъ тяжелыя поврежденія домашнимъ животнымъ и людямъ. Извстны случаи самой смерти при ушибахъ и раненіяхъ имя головы и лица, что не мудрено при величин плода, почти достигающаго размровъ головы взрослаго человка, его тяжести, высот паденія и крайне тяжелыхъ послдствіяхъ раненія кожи подъ экваторомъ, особенно при отсутствіи раціональной врачебной помощи.

Деревянистая, толстая оболочка усаженнаго шипами плода такъ плотна, что послдній, благодаря густо торчащимъ во вс стороны шипамъ, нельзя взять въ руки и онъ можетъ быть вскрыть только крпкимъ большимъ ножомъ или маленькимъ туземнымъ топорикомъ, снабженнымъ тонкою и длинною характерною рукояткою. При внимательномъ наблюденіи можно замтить пятъ очень узкихъ линій, расходящихся отъ ножки плода и снова встр&#1123,чающихся у его вершины. Здсь нтъ шиповъ, и линіи эти — створки, по которымъ плодъ самъ раскрывается на пять частей во время его зрлости.

Только по этимъ линіямъ и можетъ быть вскрытъ онъ ножомъ или топорикомъ. При произвольномъ или искусственномъ вскрытіи плода распространяется тотчасъ же очень сильный и рзкій запахъ, весьма противный для непривыкшаго. Всего ближе подходитъ онъ къ запаху высшихъ сортовъ свжей индійской вонючей камеди (Asa foetida), доставляемой въ Бомбей изъ Кандагара подъ названіемъ Kandahari Hing и употребляемой въ Индіи богатыми туземцами-мусульманами (не на вашъ вкусъ, конечно) вмсто приправы въ мяснымъ кушаньямъ.

Многіе путешественники сравнивали и сравниваютъ запахъ дуріана съ запахомъ загнившаго лука или даже сро-водорода. Это несправедливо, дуріанъ напоминаетъ, конечно въ боле сильной степени, запахъ свжаго чеснока, представляющій немалое сходство съ запахомъ асафетиды вышеупомянутаго индійскаго сорта. Запахъ этотъ такъ силенъ, что онъ рзко обнаруживается въ воздух еще висящими на большой высот на деревьяхъ зрлыми и созрвающими плодами дуріана, какъ въ этомъ легко убдиться въ конц іюня, прозжая по улицамъ города между садами, въ которыхъ очень часто и обильно встрчаются весьма любимые въ Сингапур, особенно малайцами и китайцами, дуріаны. Сроводородомъ пахнутъ лишь загнившіе, слдовательно уже боле несъдомые плоды. Благодаря своему сильному противному запаху, дуріаны безусловно лишены права гражданства на борт почтовыхъ пароходовъ: какъ только злополучный плодъ обнаружить на немъ свое присутствіе своимъ предательскимъ запахомъ, онъ немедленно выбрасывается въ море, такъ какъ обстоятельство кто предусмотрно правилами. Познакомимся теперь съ нимъ поближе. Каждый изъ пяти вышеупомянутыхъ участковъ дуріана-плода представляется внутри въ вид какъ бы блой или бло-розоватой лодочки, содержащей два-три крупныхъ бурыхъ, овальныхъ или почти сферическихъ смени, величиною равняющихся смени конскаго каштана. Смена эти облечены особою сочною мясистою оболочкою, извстною у ботаниковъ подъ названіемъ кровельки (Arillus). Оболочка эта б&#1123,лая, слегка красноватая или желтоватая, такъ сочна, что у плода вполн зрлаго расплывается въ полужидкую массу, имющую плотность сметаны. Это единственная съдомая часть всего плода, которая какъ бы таетъ во рту, обнаруживая совершенно иной, дйствительно очень пріятный, слабый и тонкій ароматъ и слабо маслянистый, едва острый вкусъ. Послдній, какъ и запахъ съдомой мякоти, очень нженъ. Во всякомъ случа эти пріятные вкусъ и запахъ не заглушаютъ противнаго запаха вонючей камеди (или чеснока), столь характернаго для дуріана. Для полноты знакомства со вкусовыми свойствами оригинальнаго плода должно отмтить, что достаточно очень немного насладиться дуріаномъ, чтобы получить весьма продолжительное, не мене 12 часовъ, воспоминаніе о такомъ наслажденіи путемъ послдовательной сильной отрыжки чеснокомъ.

Какъ уже упомянуто, туземцы и китайцы страстно любятъ дуріанъ. Европейцы къ этомъ отношеніи длятся на два противуположные лагеря. Одни говорятъ, что это нчто прямо невозможное, другіе становятся столь же страстными поклонниками своеобразнаго плода, какъ и туземцы. Кто же правъ? Думаю, увлекаются и т, и другіе. Нельзя, конечно, согласиться съ Уоллесомъ, почитающимъ дуріанъ первымъ изъ всхъ плодовъ экватора, могущимъ по своимъ качествамъ стать рядомъ съ лучшимъ апельсиномъ. Въ своемъ увлеченіи, знаменитый авторъ ‘Малайскаго Архипелага’ упустилъ изъ виду даже мангустанъ, тогда какъ послднему несомннно принадлежитъ пальма первенства между экваторіальными плодами.

Несомннно, что крайне рзкій, большинству прямо противный, запахъ плода очень вредитъ и заглушаетъ пріятный, сладко-маслянистый и тонко ароматическій вкусъ его съдомой, почти совсмъ жидкой, мякоти. Вкусъ этотъ очень хорошъ по разнообразію вызываемыхъ имъ частностей самаго ощущенія, но описанію онъ не поддается. Это подтверждается всего наглядне и лучше столь же подробнымъ, какъ и неудачнымъ, описаніемъ самого Уоллеса.

Зато вполн поддаются описанію отрицательныя стороны этого вкуса, а именно очень сильный запахъ чеснока, и упорная отрыжка имъ въ теченіе цлаго дня, иногда и боле. По мр того какъ вы привыкаете въ дуріану, противный запахъ его становится постепенно мене непріятнымъ. Страстные поклонники плода — а такихъ встрчается не мало между колоніальными европейцами — говорятъ, что запахъ этотъ становится подъ конецъ даже пріятнымъ. Это, конечно, уже дло вкуса! Въ ма и іюн 1891 года, въ Сингапур и на Яв, я не упускалъ случая, чтобы поскоре привыкнутъ въ дуріану, и говорю объ немъ теперь на основаніи нкоторой личной опытности. Къ дуріану можно привыкнуть до извстной степени, можно и должно отдавать справедливость его тонкому вкусу, но куда же двать сильнйшій чесночный запахъ? Пусть обсудитъ читатель.

Между малайцами, китайцами, сунданезами и аванцами дуріанъ вдобавокъ ко всему слыветъ еще и какъ сильное aphrodisiacum, чего наука, по наблюденіямъ колоніальныхъ врачей, не подтверждаетъ. Мнніе это пользуется, однако-же, полною врою между европейцами — неврачами. Вслдствіе всего вышесказаннаго понятно, что въ виду какъ реальныхъ, такъ и фиктивныхъ свойствъ дуріана, плодъ этотъ многими колонистами-европейцами считается прямо неприличнымъ. Поэтому неудивительно, что въ индійскихъ колоніяхъ дуріанъ является нердко не только яблокомъ раздора въ семь, но даже и предметомъ различныхъ нескромныхъ сплетней въ обществ.

Возвратимся теперь въ аллеямъ и городскимъ насажденіямъ Сингапура: манги и рамбутаны, букеты гигантскихъ, часто граціозно склоняющихся въ разныя стороны, бамбуковъ, усыпанные крупными ярко-красными цвтками, большинству читателей хорошо знакомыя, такъ называемыя китайскія розы (Hibiscus Rosa sinensis) здсь уже не скромныя деревца внашихъ комнатъ, а очень большія деревья, представляющія такой контрастъ своею густою листвою, съ голымъ, т.-е. стоящимъ большую половину года безъ листьевъ, родственникомъ, нашимъ старымъ яванскимъ знакомымъ, называемымъ хлопчатобумажнымъ деревомъ (Kapok)— таковъ обычный матеріалъ городскихъ аллей. Рзкимъ контрастомъ перечисленнымъ густолиственнымъ формамъ являются казуарины (Casuarina equisetifolia), высокія деревья, повислыя втви которыхъ въ общемъ напоминаютъ наши плавучія березы, во этимъ сходство и ограничивается. Казуарины лишены того, что не ботаники признаютъ за листья: молодыя втви ихъ напоминаютъ до извстной степени стебли хвощей, а самое названіе казуарина было дано дереву по сравненію съ гигантскимъ казуаромъ, птицею, какъ извстно, вмсто перьевъ покрытою волосами, подобно тому, какъ и это дерево лишено листьевъ въ обыкновенномъ смысл слова.

Затмъ, неизбжные спутники человка на экватор и въ тропикахъ восточнаго полушарія, пальмы: арека или по-малайски ‘пинанга’ (Areca Catechu) и кокосъ, Klapa или Kelapa (Cocus nucifera), и также вчно разорванные въ клочки втромъ, свтло-ярко-зеленые громадные листья пизанга (бананы), съ его конечными, пригибающими къ земл вершину сочнаго стебля, массами золотистыхъ плодовъ,— дополняютъ картину выдающихся растительныхъ формъ Сингапура.

Особенно характерными являются затмъ также невозможныя и невдомыя въ нашихъ широтахъ, здсь же обычныя и неизбжныя, такъ называемыя растенія-эпифиты, часто неправильно причисляемыя неботаниками въ паразитамъ.

Эпифитами называются такія растенія, которыя нуждаются въ другихъ лишь въ качеств опоры и мста жительства. Проникая своимъ первичнымъ корнемъ въ ткани коры дерева, эпифитъ пользуется послднимъ лишь для своего прикрпленія. Питаніе почерпаетъ онъ помощью листьевъ и многочисленныхъ воздушныхъ корней, не изъ соковъ дерева жертвы, какъ настоящіе, здсь же тоже нердкіе, паразиты, а изъ насыщенной водяными парами влажной атмосферы окружающаго его воздуха.

То, что мы наблюдаемъ въ миніатюр въ нашихъ орхидейныхъ теплицахъ, даютъ намъ здсь условія самой природы. У насъ подвшенный подъ крышею теплицы на проволок кусовъ обернутаго мхомъ дерева служитъ скромнымъ мстомъ прикрпленія свсившейся внизъ ярко цвтущей орхидеи жаркаго пояса, напримръ съ того же Сингапура, здсь же гигантскіе стволы деревьевъ сплошь покрыты, нердко на высоту весьма значительную, эпифитными орхидеями и папоротниками, то блистающими яркою сочною зеленью своей изящно кружевной, мелко вырзной листвы, то поражающихъ причудливостью своихъ грубыхъ гигантскихъ листьевъ. Въ однихъ случаяхъ папоротники эти напоминаютъ собою громадныя птичьи гнзда, откуда и научное названіе нкоторыхъ (Asplenium Nidus), въ другихъ же часть удлиненныхъ кожистыхъ листьевъ, превышающихъ размры человческаго роста, поднимается параллельно стволу дерева, на которомъ поселился эпифитъ, прямо вверхъ, тогда какъ другая часть листьевъ, напоминающая очертаніями рога лося или свернаго оленя, спускается по тому же стволу на землю съ высоты двухъ и даже боле метровъ (Platycerium grande). Аройники съ ихъ лопастными листьями (Phylodendron и проч.) и причудливыя ярко-цвтущія орхидеи еще боле разнообразятъ эту живую роскошную декорацію ствола служащаго имъ жилищемъ дерева, являя собою, вмст съ папоротниками и нкоторыми другими эпифитными формами, неисчерпаемый источникъ живыхъ декорацій, которыми такъ неистощимо и разнообразно убираетъ здсь природа каждый стволъ и даже почти каждый деревянный древесный сукъ!

Изъ украшающихъ садовыхъ растеній Сингапура слдуетъ отмтить въ качеств выдающихся по ихъ красот и оригинальности мадагаскарскую равеналу (Ravenala Madagascariensis), ближайшую родственницу пизанга или банана. Это гигантское сочное, травянистое растеніе, голый стволъ котораго, въ руку толщиною, при высот 5 и боле даже метровъ, оканчивается внцомъ двурядно расходящихся, также гигантскихъ, ярко-зеленыхъ и также всегда изорванныхъ втромъ, какъ и у родственника пизанга, листьевъ. Длинные черенки ихъ оканчиваются расширеніями въ вид влагалищъ, охватывающихъ стволъ и образующихъ глубокіе желоба, въ которыхъ скопляется дождевая вода. Послднею пользуются для утоленія жажды туземцы Мадагаскара — откуда и общераспространенное популярное названіе растенія ‘деревомъ путешественниковъ’. Подъ нимъ именно извстно оно также и на Цейлон, Яв&#1123,, какъ и въ Сингапур. Весьма любимы здсь также (какъ въ Коломбо и Батавіи) большія деревья съ мягко округленными густыми вершинами ихъ очень свтлыхъ, зеленовато-желтыхъ, въ вершинамъ втвей почти блыхъ, крупныхъ и сочныхъ листьевъ: это такъ называемое салатное дерево, Lettuce tree англичанъ (Pisonia morindifolia), кром цвта листьевъ, съ нашимъ салатомъ латукомъ ничего общаго не имющее. Любимымъ и очень эффектнымъ ползучимъ растеніемъ, употребляемымъ для закрытія верандъ, стнъ домовъ, кіосковъ и оградъ, является Boagainvillea spectabilis, родомъ изъ Бразиліи, но здсь вполн нашедшая свое второе отечество. Сплошной зеленый коверъ ея является испещреннымъ обильными массами ярко-фіолетовыхъ цвтковъ, какъ покажется на первый взглядъ. На самомъ дл, однако-же, это не цвтки, а верхніе листья, такъ называемые прицвтники ботаниковъ, въ углахъ которыхъ помщаются мелкіе и неприглядные бловатые цвточки, издали совершенно подавляемые яркою окраскою и крупными размрами своихъ прицвтниковъ.

Ботаническій садъ Сингапура, расположенный на одной изъ окраинъ города, принадлежитъ въ числу выдающихся какъ по своимъ научнымъ, такъ и по декоративнымъ достоинствамъ. Прелестныя группы и одиночные экземпляры замчательнйшихъ по красот, изяществу формъ и рдкости деревьевъ и кустарниковъ разбросаны здсь среди зеленыхъ газоновъ, содержимыхъ безукоризненно. Превосходно шоссированныя дороги и дорожки для экипажей, всадниковъ и пшеходовъ, обширный прудъ, охваченный кольцомъ роскошнйшей древесной чащи — все это длаетъ ботаническій садъ любимымъ мстомъ катанья и прогулокъ высшаго общества Сингапура въ тотъ краткій періодъ дня, который предшествуетъ солнечному закату, между 5 ¹/₂ и 6 часами пополудни.

Въ шесть часовъ день внезапно и сразу смняется уже глубокимъ мракомъ, такъ что экипажи, въхавшіе въ садъ при полномъ яркомъ блеск солнца, прежде чмъ оставить садъ, должны зажигать свои фонари, чтобы продолжать или окончить предшествующую обду прогулку въ темнот охватившей ихъ внезапно ночи. Прибавимъ, что время визитовъ отводится здсь промежутку между 5—7 часами вечера. Было бы не только верхомъ неприличія, но даже и прямой невозможностью предпринять это раньше, такъ какъ посл второго завтрака, отъ 12 до 1 часа дня (первый рано утромъ), вс должны, свободные отъ оболочекъ и покрововъ, возлежать, если не спать, подъ знакомыми уже намъ ‘мустикерами’, на своихъ широчайшихъ тропическихъ ложахъ, обыкновенно до 4 или даже 5 часовъ пополудни.

Прудъ сада также невольно приковываетъ къ себ вниманіе. На зеркальной поверхности его широко и привольно раскинулись, подобно плоскимъ чашамъ, ярко-зеленые, гигантскіе (до 2-хъ метровъ наибольшаго поперечника) листы царственной викторіи Южной Америки (Victoria regia), во время моего перваго посщенія Сингапура, въ 20-хъ числахъ марта, бывшей въ полномъ цвту. Снжно-блые въ однихъ, ярко-розовые въ другихъ случаяхъ (смотря по возрасту), крупные цвтки ея возвышались между сегментами края листа и представляли великолпный видъ. Викторія, быть можетъ, самое аккуратное растеніе въ мір. Цвточная почва ея поднимается по мр своего развитія изъ воды постоянно такъ, что цвтовъ оказывается какъ разъ между двумя относительно короткими лопастями вырзки края листа. При расцвтаніи снжно-блая цвточная почка остается полураспустившеюся и безъ дальнйшихъ измненій 24 часа, затмъ, распускаясь окончательно еще черезъ сутки, она становится уже бло-розовою, тогда какъ основанія многочисленныхъ лепестковъ цвтка принимаютъ теперь свтло-малиновую окраску и полосы. Рядомъ съ этою представительницею противоположной, западной половины жаркаго пояса красуются: изящный блый и розовый египетскій (Nymphaea Lotus) и столь же священный въ Индіи, какъ первый былъ въ древнемъ Египт, индійскія лотосы (Nelumbo speciosum), также блый и розовый. Листья перваго, напоминающіе листья нашихъ кувшинокъ (обыкновенно и совершенно неправильно называемыхъ блыми и желтыми водяными лиліями), плаваютъ на вод, у второго они возвышаются надъ нею и достигаютъ значительно большихъ размровъ. Лотосъ, неизбжная принадлежность браманскаго и буддійскаго богослуженія — одинъ изъ священнйшихъ символовъ этихъ религій: согласно священнымъ преданіямъ браманитовъ (принимаемыхъ также и послдователями Будды), міръ произошелъ такъ. На волнахъ океана вчности появился цвтокъ лотоса. Тогда будущій творецъ боговъ и людей, великій Брама, заключилъ себя внутрь яйца, покоившагося на дн цвтка этого лотоса, и долго пребывалъ тамъ неподвижнымъ, пребывалъ до тхъ поръ, пока внутри его не созрло ‘желаніе’, впослдствіи ставшее самостоятельнымъ подчиненнымъ божествомъ — такъ явился на свтъ Кама, богъ любви, вожделній и страстей. Желаніе возбудило въ Брам потребность освобожденія изъ яйца. Тогда силою божественной воли оно раскололось на дв равныя половины: нижняя, окруженная океаномъ, стала землею, на немъ плавающею, верхняя половина яйца превратилась въ опрокинутый надъ землею небесный сводъ. Затмъ создалъ Брама великихъ Вишну, охранителя, и грознаго Сиву, разрушителя, но въ то же время и жизнеподателя въ качеств представителя оплодотворяющей и возбуждающей къ новой жизни мужской силы. Этимъ божествамъ предоставилъ Брама управленіе вселенною. Согласно такимъ воззрніямъ, современные послдователи браманизма раздляются на поклонниковъ Сивы и Вишну: сивантовъ и вишнуитовъ, такъ какъ самъ верховный Брама слишкомъ великъ и недоступенъ для непосредственнаго участія въ судьб и ничтожныхъ длахъ созданныхъ имъ людей.

Таково значеніе лотоса въ космогоніи браманитовъ и буддистовъ. Религія послднихъ является (и въ этомъ залогъ ея успха и преобладанія надъ послужившимъ ей исходною точкою браманизмомъ) живымъ протестомъ противъ безучастно-высокомрнаго невмшательства верховнаго божества въ судьбу страждущаго человчества, рядомъ неизбжныхъ возрожденій, карательнаго характера (переходомъ души въ низшихъ и нечистыхъ животныхъ), привязаннаго къ роковому ‘колесу судьбы’ и тяжелыхъ скорбей безъ указанія возможности успокоительнаго пути спасенія. Какъ ни мало даетъ буддизмъ самъ по себ, все-же при такихъ условіяхъ и это малое оказывается многимъ: онъ даетъ искомый путъ, цль котораго — Нирвана, освобожденіе души отъ вчныхъ мытарствъ роковыхъ перерожденій, на которыя осуждаетъ ее браманизмъ.

Краткосрочностъ моего хотя и троекратнаго пребыванія въ Сингапур не дала мн возможности ступить на материкъ задней Индіи, во владнія султана Джогора, несмотря на полную готовностъ содйствія въ этомъ направленіи нашего консула, моего радушнйшаго и гостепріимнаго хозяина. Тмъ съ большимъ удовольствіемъ воспользовался я предложеніемъ А. М. В — а постить въ конц іюня одну изъ окрестныхъ плантацій города, принадлежавшей мстному старожилу, французу Chassairiaux. Этимъ путемъ была дана возможность хотя до нкоторой степени познакомиться съ условіями жизни на остров вн города.

Рано утромъ, въ щегольскомъ экипаж, запряженномъ парою породистыхъ, крупныхъ вороныхъ Австраліи, выступили мы въ походъ на плантацію, отстоявшую отъ города въ немногихъ миляхъ (около часа хорошей быстрой зды). По прекрасному шоссе выхали мы изъ города, путь лежалъ между европейскими дачами, вскор смнившимися малайскими хижинами и индійскими мазанками, терявшимися среди обступившихъ ихъ плантацій пизанговъ, окруженныхъ хлбными деревьями, папаями, дуріанами, зрлые плоды которыхъ, несмотря на высоту самыхъ деревьевъ, наполняли атмосферу своимъ характернымъ чесночнымъ запахомъ, мангустанами и рамбутанами, склонявшими свои втви подъ тяжестью безчисленныхъ плодовъ. Высоко поднимались надъ этими деревьями прямые, какъ стрла, тонкіе и стройные, кольчатые стволы пальмы арека, оканчивающіеся короткими, какъ бы обстриженными, султанчиками своихъ пяти-шести темно-зеленыхъ листьевъ, тогда какъ, наоборотъ, молодые кокосы широко раскидывали въ стороны перистый свтло-зеленый внецъ своихъ 12—15 листьевъ надъ невысокимъ, еще прямымъ, но уже несущимъ золотисто-коричневые орхи стволомъ. Кокосъ начинаетъ давать здсь плоды уже съ 7-го, даже 6-го года жизни, иногда и ране. Жилище нашего хозяина, его бенгалоу (bungalow), представляло собою обычный типъ сельскаго дома англійскихъ плантаторовъ. Прежде чмъ отправиться показывать свое хозяйство, Chassairiaux, очень бодрый и энергичный старикъ, лтъ около 70-ти (по имющимся у меня сведеніямъ, онъ умеръ въ 1892 году въ Аден, на пути въ Европу), угостилъ насъ превосходными мангустанами, которые мы съ удовольствіемъ запили прохладною ‘водою’ только-что сорванныхъ кокосовыхъ орховъ.

Кто не читалъ о такъ называемомъ кокосовомъ молок, этой необходимой принадлежности житейскаго обихода жаркаго пояса,— и какъ мало однакоже между такими читателями лицъ, которыя знали бы, насколько неврно такое названіе! ‘Klapa-ayer’, вода кокоса — вотъ настоящее, соотвтствующее истин, названіе этой жидкости. Смянное ядро созрвающаго, но еще далеко не достигшаго зрлости, кокоса состоитъ изъ относительно тонкаго, снжно-благо, плотнаго наружнаго слоя, своимъ нжнымъ вкусомъ напоминающаго лучшій миндаль, и слоя внутренняго, рыхлаго и нжно-волокнистаго, на вкусъ сладковатаго. Этимъ внутреннимъ слоемъ ограничивается центральная, выполненная прозрачною безцвтною жидкостью, полость смени. Жидкость эта и представляетъ собою то, что туземцы зовутъ ‘кокосовою водою’, ее они пьютъ, а два вышеописанные слоя сяннаго ядра дятъ прямо или приготовляютъ изъ него различныя кушанья, которыя могутъ быть подчасъ такъ же мало привлекательны въ смысл гастрономическомъ, какъ разнообразны численно.

Орхъ, достигшій предловъ своего нормальнаго роста, но еще не созрвшій, содержитъ въ себ боле двухъ большихъ стакановъ воды. Это — прозрачная, едва опалесцирующая жидкость. Ее-то и называютъ неправильно кокосовымъ молокомъ, потому что въ орхахъ, давно сорванныхъ и долго лежавшихъ, она, становясь непрозрачною, дйствительно принимаетъ видъ молока, получая при этомъ непріятный запахъ и прогорклый вкусъ — въ такомъ состояніи она, понятно, уже негодна боле къ употребленію и въ такомъ вид именно прибываютъ содержащіе ее орхи въ порты Европы, подтверждая ошибку самаго названія.

Только-что снятый съ дерева, надлежащаго возраста, кокосовый орхъ срзывается у своего верхняго заостреннаго полюса ножомъ,— мягкость еще не одеревенвшей стнки его это дозволяетъ. Теперь остается только разлить по стаканамъ воду, и все готово! На первый разъ слегка сладковатая жидкость кажется нсколько приторною, но замчательная свжесть, дающая чувство пріятной и столь желательной при томящей жар прохлады, быстро миритъ съ этимъ неудобствомъ, тмъ боле, что прибавка одной или двухъ чайныхъ ложекъ портвейна, хереса или коньяку совершенно устраняетъ приторный вкусъ кокосовой воды, которая по своему содержанію сахара и блка представляетъ собой не только средство для утоленія жажды, но до извстной степени и питательный матеріалъ вообще.

Цль моего посщенія Chassairiaux была его плантація такъ называемаго либерія-кофе. Кофе обыкновенно получается отъ растенія, извстнаго въ наук подъ названіемъ Coffea Arabica, хотя родина его — Абиссинія. Паразитный микроскопическій грибокъ, Hemileia vastatrix, въ настоящее время уничтожившій значительную часть кофейныхъ плантацій Цейлона, проникшій на Яву и Сингапуръ, является страшнымъ бичомъ плантаторовъ. Болзнь выражается появленіемъ на листьяхъ пораженныхъ растеній желтыхъ, впослдствіи чернющихъ пятенъ, въ которыхъ микроскопъ обнаруживаетъ присутствіе оранжевыхъ тлецъ, такъ называемыхъ споръ, служащихъ для размноженія паразита и его грибныхъ нитей. Пораженный болзнью кустъ теряетъ листья, почти перестаетъ цвсти, ягоды его сохнутъ и отпадаютъ задолго до созрванія, кустъ гибнетъ, зараза быстро охватываетъ всю плантацію, неизбжная участь которой — полная гибель. Вотъ почему характерное названіе ‘кофейной чумы’, противъ которой до сихъ поръ не найдено никакихъ средствъ, вполн соотвтствуетъ печальной дйствительности.

Либерія-кофе, родина котораго западная Африка, въ стран того же имени (Либерія, какъ извстно, лежитъ въ 5—6 св. широты, между Сіерра-Леоне и страною Ашанти), отличается несравненно боле крупными размрами самаго дерева, его листьевъ, цвтковъ и ягодъ и, что особенно важно, страдаетъ относительно мало отъ кофейной чумы. Кром того, либерія-кофе отличается своими высокими качествами, какъ я въ томъ лично могъ убдиться на Яв и въ Сингапур, продается всегда по высокимъ цнамъ, и въ настоящее время распространеніе его на Цейлон, Яв и Сингапур является вопросомъ дня, тмъ боле, что сладкую, богатую сахаромъ мякоть красно-бурыхъ ягодъ, вдвое боле крупныхъ, чмъ у кофе обыкновеннаго, прежде пропадавшую безъ всякой пользы при очистк такъ называемыхъ ‘кофейныхъ бобовъ’, т.-е. смянъ, изъ которыхъ состоитъ продажный товаръ, теперь начали утилизировать для полученія виннаго спирта, столь дорогого и плохого вообще въ жаркомъ пояс. Неудивительно поэтому, что я съ живйшимъ интересомъ собирался осмотрть обширную плантацію либерія-кофе на Сингапур.

Въ 9 часовъ утра выступили мы въ походъ на плантацію, раскинувшуюся по сосднимъ холмамъ и занимавшую нсколько сотъ акровъ. Былъ поданъ очень своеобразный экипажъ, нчто въ род нашей старинной линейки, очень низкій на ходу и запряженный весьма почтеннымъ ветераномъ: крупнымъ австралійскимъ воронымъ конемъ. Консулъ, я и хозяинъ услись какъ могли удобне, послдній взялъ возжи, малаецъ въ саронг, подавшій экипажъ, пошелъ позади и шествіе торжественно и медленно тронулось со двора. Дорога поднималась исподволь, но постоянно въ гору, по ровному зеленому лугу.

Естественные луга, въ нашемъ смысл слова, въ тропикахъ восточнаго полушарія такъ же невозможны, какъ у насъ пальмы на открытомъ воздух. Тамъ нтъ общественныхъ растеній вообще и нашихъ невысокихъ злаковъ въ частности, представляющихъ собою неизбжныя условія существованія всякаго луга. Въ садахъ ровныя зеленыя лужайки — продуктъ посва райграса и нкоторыхъ другихъ травъ Европы. Естественно, что меня заинтересовало знакомство съ лугомъ Сингапура, несомннно самороднымъ, я сошелъ съ линейки и встртился съ явленіемъ, уже достаточно знакомымъ по Цейлону и Яв. Лугъ состоялъ изъ сплошныхъ массъ стыдливой мимозы (Mimosa pudica), нжнаго травянистаго растеньица, не превышавшаго здсь 30—40 сантиметровъ, съ его двукратно-перистыми листочками и небольшими головками розовыхъ соцвтій, которыя не-ботаники такъ охотно сравниваютъ съ кругло обрзанными розовыми шолковыми кисточками. Стыдливая мимоза — дочь Бразиліи и Гвіаны, но она одичала и вполн акклиматизировалась на Цейлон, Сингапур и Яв, занимая сплошными массами всякую сколько-нибудь для нея подходящую почву, съ которой вытсняетъ другія растенія.

Какъ извстно, она отличается необычайною раздражительностью лтстьевъ,— раздражительностью, которая прямо пропорціональна сил солнечнаго освщенія и тепла, короче, растеніе является здсь несравненно боле чувствительнымъ, чмъ даже лтомъ въ нашихъ оранжереяхъ.

При малйшемъ прикосновеніи, не говоря уже о прямомъ давленіи, листочки, смотрящіе горизонтально въ стороны, складываются другъ съ другомъ и ложатся вдоль своихъ вторичныхъ черешковъ, тогда какъ общій первичный черешокъ листа, до сихъ поръ отстоявшій отъ стебля горизонтально, также обвисаетъ безпомощно прямо внизъ. Такое состояніе листа продолжается тмъ доле, чмъ сильне было раздраженіе растенія, затмъ онъ мало-по-малу возвращается въ своему первоначальному положенію. Здсь одиночный опытъ ботаническихъ лабораторій съ мимозою повторяется вами въ грандіозныхъ размрахъ невольно. По мр того, какъ вы идете по лугу мимозы, раздраженіе растеній ногами, тростями и зонтиками предшествуетъ идущему и передается растеніямъ сосднимъ. Быстрое складываніе листочковъ и опусканіе самыхъ листьевъ вызываютъ особые волнообразные переливы оттнковъ зеленаго ковра мимозы, которые до извстной степени напоминаютъ переливы волнуемыхъ втромъ нашихъ полей только-что выколосившагося ячменя, ржи или пшеницы, съ тою разницею, что здсь явленіе это наблюдается при полной неподвижности подавляющей своею духотою атмосферы.

Рядомъ съ луговинами мимозы попадались участки, сплошь заросшіе бичомъ Сингапура и Явы, высокимъ, достигающимъ мстами до двухъ метровъ, жесткимъ, грубымъ и ни на что негоднымъ злакомъ, извстнымъ подъ туземнымъ названіемъ ‘алангъ-алангъ’. Злакъ этотъ, ближайшій родственникъ сахарнаго тростника, называется въ наук Saccharum (Imperata) Koenigi. Свойственный горнымъ мстностямъ Явы и Малакки, онъ неизбжно завладваетъ всякою воздлываемою и затмъ брошенною землею, поселяясь также и на мстахъ выжигаемыхъ лсовъ.

Алангъ-алангъ — одна изъ величайшихъ бдъ земледльца этихъ странъ. Систематическія выжиганія не приносятъ пользы, такъ какъ далеко и глубоко расползающіяся подъ землею корневища даютъ обильные отпрыски, а мельчайшіе, снабженные волосками, плоды разсиваются повсемстно и на далекія пространства. Насколько безотрадными являлись участки земли, заполоненные алангъ-алангомъ, настолько привлекательны и красивы были правильные ряды кустовъ самой кофейной плантаціи, съ ихъ большими кожистыми, какъ бы лакированными листьями, блыми, крупными, видомъ и чуднымъ запахомъ напоминавшими жасминъ цвтками и многочисленными, созрвающими и уже созрвшими, красно-буроватыми крупными ягодами.

На обратномъ пути пришлось пережить не особенно пріятный, но на Сингапур весьма обычный эпизодъ.

Подъ вліяніемъ возростающаго жара — было уже около 11 часовъ утра — мы медленно подвигались въ своемъ низкомъ, оригинальномъ экипаж обратно къ усадьб, вдругъ Chassairiaux быстро остановилъ лошадь. Въ двухъ шагахъ отъ нея медленно и лниво переползала дорогу почти черная ‘кобра’, темная разновидность столъ страшной своимъ безусловно смертельнымъ укушеніемъ срой очковой зми (Naja tripudians): ‘Attention, messieurs! Voil le cobra noire qui passe, il n’aime pas se voir dranger en chemin. Place, place monseigneur!’

И вотъ, какъ бы въ подтвержденіе только-что сказаннаго, змя остановилась на дорог и, медленно приподнявъ голову, стала смотрть на насъ. Кобра не была для меня, конечно, новостью: представленія заклинателей змй, гд фигурируетъ именно она, успли надость въ свое время въ Коломбо и Канди, случалось также видть не разъ и только-что убитыхъ кобръ въ знаменитомъ ботаническомъ саду Цейлона, ‘Пераденіи’. Но гамъ дло обстояло иначе: мертвыя, конечно, въ счетъ не шли, а живыя были совершенно безвредны, заклинатель змй, отправляясь на практику, дразнитъ предварительно посаженную въ закрытую корзинку змю, заставляя ее долго кусать подставленный клубокъ шерсти. Истративъ весь запасъ накопившагося въ железахъ ея зубовъ яда, змя на извстное число часовъ становится вполн безвредною. Заклинателю путемъ эмпирическаго опыта хорошо извстенъ тотъ періодъ времени, въ теченіе котораго онъ можетъ безнаказанно продлывать со страшною коброю свои штуки, обвивать ею свою шею, прятать за пазуху и такъ дале. Не то было здсь: наши ноги находились мене ч&#1123,мъ на полъ-аршина отъ земли, кобра, очевидно, вполн свжая, была въ двухъ шагахъ. Моментъ во всякомъ случа непріятный, но все обошлось благополучно. Змя лниво и какъ бы нехотя переползла дорогу. Мы похали дальше, вернулись въ усадьбу, поблагодарили хозяина и безъ всякихъ дальнйшихъ приключеній возвратились въ городъ.

Описаніе послдняго заключало бы въ себ, однако, существенный проблъ, если-бы я не упомянулъ о его временныхъ, но тмъ не мене не особо рдкихъ постителяхъ — тиграхъ.

Такой случай произошелъ именно, среди благо дня, во второмъ часу пополудни, 23 марта 1891 года, какъ свидтельствуютъ сохраняющіяся у меня вырзки мстныхъ газетъ. Дло въ томъ, что на самомъ остров постоянно держатся одинъ или иногда нсколько тигровъ, переплывающихъ проливъ, который отдляетъ островъ Сингапуръ отъ материка Малакки километра на два. Тигры эти, между прочимъ, охотятся на домашнихъ животныхъ, преслдуя въ особенности собакъ, составляющихъ ихъ любимйшее лакомство. Собаки, въ свою очередь, страшно боятся тигра, почуявъ котораго поднимаютъ отчаянный вой. Вторымъ любимымъ лакомствомъ для тигра являются одиночно работающіе на плантаціяхъ китайцы, тогда какъ на индусовъ и малайцевъ нападенія случаются рже. Бродя по острову, тигръ часто подходитъ въ окраинамъ города. Густо заросшіе пустыри между отдльными рдкими зданіями служатъ ему хорошимъ прикрытіемъ и убжищемъ, откуда по временамъ онъ длаетъ и боле дерзкія вылазки.

Результатомъ послднихъ бываютъ облавы мстныхъ немвродовъ-англичанъ. Большіе сборы, торжественныя приготовленія и солидная выпивка являются обыкновенно началомъ и конечнымъ исходомъ такихъ охотъ, потому что тигръ всего чаще благополучно уходитъ лишь подальше отъ города, или, въ крайнемъ случа, переплываетъ обратно на Малакку, чтобы вернуться снова на островъ, какъ только прекратится обезпокоившій его безвредый шумъ охотничьяго похода.

Случай 23 марта 1891 года произошелъ при такихъ условіяхъ. На одной изъ окраинъ города, въ дом, принадлежащемъ одному англичанину, въ половин 2-го часа дня собаки вдругъ подняли на двор отчаянный вой, привлекшій на себя вниманіе малайца-водоноса. Войдя въ кухню, помщавшуюся въ нижнемъ этаж, водоносъ нашелъ въ ней вмсто повара тигра, который преспокойно, съ большимъ кускомъ мяса въ пасти, чинно и важно послдовалъ въ дверь мимо его и исчезъ, унося весь матеріалъ, предназначавшійся для обда семьи домовладльца.

Такой дерзкій поступокъ произвелъ общую сенсацію: мужчины заговорили объ облав, дамы волновались въ виду слишкомъ сильно затронутыхъ интересовъ экономическихъ и даже личной безопасности.

Бесдуя по этому случаю по своимъ поваромъ-китайцемъ о необходимости соблюденія извстныхъ мръ предосторожности и указывая ему на всю ихъ важность, такъ какъ домъ, посщенный тигромъ, находился очень недалеко отъ жилища нашего консула, Б. О. В — а получила, однакоже, слдующій характерный отвтъ: ‘Я три года служилъ тамъ поваромъ и каждый годъ, одинъ разъ по крайней мр, приходилъ туда тигръ: онъ привыкъ къ дому, вотъ и все, а въ намъ, не безпокойтесь, не пойдетъ, да и вы бы такъ объ этомъ не тревожились, если-бы подобныя извстія каждый разъ попадали въ газеты!’

Этимъ характернымъ эпизодомъ городской жизни закончу я мои воспоминанія о Сингапур.

Владиміръ Тихомировъ.

Москва.

‘Встникъ Европы’, No 8, 1894

http://az.lib.ru

OCR Бычков М. Н.

Читайте также: