Синее озеро, Хамадан Александр Моисеевич, Год: 1939

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Александр Хамадан

Синее озеро

Не успели закончить наводку понтонного моста, как японские пушки опять засыпали левый берег снарядами. Стреляли они откуда-то издали, из-за холмов, невидимые— это раздражало бойцов. Озлобленные, они быстро переползли голый, словно выбритый начисто берег реки и залегли в холмах. Но и здесь японская шрапнель настигала их. Она, звеня, рвала верхушки холмов, густо осыпая бойцов песком.
Японская батарея строго чередовала залпы: один раз шрапнель, другой — снаряды. Бойцы уже заранее перед шрапнелью прятали головы глубже в песчаную почву, прикрывая их куртками, чтобы песок не набивался в глаза и уши.
— Куда же провалилась наша батарея? — спросил молодой боец по имени Лян у командира, который стоял рядом с ним на коленях и выгребал из-за воротника полные горсти песку.
— Сейчас должна подойти, — коротко бросил командир, не вставая с колен. Он долго возился с биноклем и наконец уставился куда-то через реку, на правый берег, за холмы.
— Хоть бы посмотреть, где сидят эти черепахи, — ни к кому не обращаясь, сказал боец Лян.
Командир молчал, точно не слышал просьбы Ляна, продолжая внимательно осматривать правый берег. Лян присел за песчаным бугром на корточки и начал сморкаться. Он сморкался так громко и обильно, что бойцы вокруг начали посмеиваться над ним.
— Эй, ты, лягушонок, не дуй так сильно, ветер подымешь!
Не отвечая, Лян сморкался еще громче, отхаркивая песок, набившийся ему в горло. Пулеметчик Тан шутливо заметил:
— Никак, Лян, ты подаешь японцам сигналы своим носом, чтобы они знали, где мы залегли?
Бойцы тихо рассмеялись. Даже командир, который все еще смотрел в бинокль, и тот улыбнулся.
Японская батарея замолкла. Над рекой повисла непривычная, странная, удивительная тишина. Люди вставали, отряхивая с себя песок, ругались тихо, так, чтобы не мешать командиру наблюдать за врагом. У соседних холмов тоже зашевелились бойцы. Тишина удивляла всех своей загадочностью.
Японцы несколько часов подряд дырявили снарядами левый берег реки, не давая китайским войскам навести понтоны и переправиться на правый берег. И вдруг все стихло. Неподвижная тишина, наполнявшая знойный воздух, после неистового треска, рева и грохота казалась необычной, таящей в себе опасные неожиданности. Специальные команды ползком пробрались к понтонам. На берегу лихорадочно заработали саперы.
— Товарищ Лян, — громко сказал командир, — ты должен хорошо знать эти места.
— Очень хорошо знаю, товарищ командир. Всю свою жизнь до войны я прожил здесь неподалеку. — Лян почти вплотную подошел к командиру.
— Посмотри на тот берег и скажи, что там интересного. Тебе ведь хотелось узнать, где противник.
Командир протянул Ляну бинокль. Бойцы с уважением посматривали на Ляна, прижимавшего бинокль к своим глазам с такой силой, словно он хотел вдавить его.
— Ничего нет, товарищ командир, — доложил Лян, — если не считать, что за средним холмом выросли деревья. Еще полгода назад здесь, кроме кустарника, ничего не было.
Командир довольно улыбнулся, шлепнул Ляна по плечу и сказал:
— Вот в этом-то все и дело. В этой местности не должно быть леса, даже если он шестимесячный. Понял?
— Конечно, товарищ командир, здесь лес не может расти. Кругом песок. Ниже по реке — там есть и лес. Но это далеко отсюда. — Лян, довольный беседой с командиром, готов был рассказывать все, что он знал об этих местах.
— Вот что, — прервал его командир — проберись в ложбинку, возьми там коня и разыщи нашу батарею. Она должна быть где-то здесь, неподалеку. Передай эту записку командиру батареи да не забудь рассказать ему про этот молодой лесок. Понял?
Только теперь боец Лян, слушая приказ своего командира, понял, почему этот молодой лесок, так внезапно выросший в песчаных холмах, привлекал к себе столько внимания.
— Ах, ван-ба-дянь! [‘Ван-ба-дянь’ (‘черепашье яйцо’) — ругательство по-китайски] — воскликнул он. — Вот оно что!
Лян скрылся из виду, когда японские орудия вновь загрохотали. Воздух наполнился ревом. Японцы хорошо пристрелялись, и их снаряды ложились все ближе и ближе к китайским позициям. Были уже убитые и раненые. Санитары быстро уносили стонущих людей далеко за линию обстрела. Грохот становился нестерпимым. Даже привыкшие к войне старые солдаты зажимали уши с болезненной гримасой на лице.
Воздух беспрерывно вздрагивал от разрывов. Его колебания делались все более ощутимыми и почти видимыми. Массы воздуха, накаленныё солнцем и взрывами, наплывали на бойцов тяжелыми горячими волнами. Солдаты лежали на осыпающейся, дрожащей земле молча, с сосредоточенными лицами. Для них опять наступил беспокойный и томительный отдых, краткая передышка в бою.
Ураганный огонь неприятельской артиллерии приковал их к земле. Бойцы лежали неподвижно, как мертвые. И лишь по команде они оживали, молниеносно перебегая с места на место, когда снаряды начинали ложиться уж очень близко.
Воздух свистел и звенел, словно невидимые маленькие склянки лопались высоко в небе. Земля дрожала. Огненные смерчи прокатывались над головами солдат, зарываясь в песок где-то позади. Люди изнемогали от жары, обливались потом. Никто не смотрел по сторонам. Только командир время от времени вставал на колени и осматривал в бинокль правый берег. К понтонам нельзя было подступиться. Японцы устроили у самого берега реки сплошную огневую завесу. Вода в реке пенилась и булькала, словно закипая. Взрывы выбрасывали далеко на берег огромные массы воды, медленно стекавшей обратно в реку.
— Эти черепахи пойдут скоро в атаку, — сказал пулеметчик Тан. — Я-то уже приметил их повадку. Сперва они целый день поливают, а потом идут собирать урожай.
— Ну что ж, пускай идут. Воды и песку здесь много, всем хватит, — заметил командир.
Разговоры в цепи замолкли. Напряженное ожидание и солнечный зной морили бойцов. Даже когда приползли повара с корзинами еще горячих, вкусно пахнущих пампушек [пампушка — хлебец], то и тогда солдаты не развеселились. Раздав пищу, повара устало привалились к насыпи. Солдаты ели неохотно, без аппетита. Таи открыл пакетик с сухим вареным рисом, заглянул в него, затем обернулся к маленькому худощавому повару и проворчал:
— А подливку ты по дороге съел, что ли?
— У нас подливка испортилась. Ты у японцев возьми ее, им из Токио привозят специально. У них подливка хорошая!
Шутка повара рассмешила солдат.
— Они уже нам подлили, — буркнул кто-то в цепи.
Тан отвернулся, нехотя проглотил комки сухого риса и опять улегся на насыпи. Чуть высунув голову, он смотрел вперед, через реку, на далекие холмы правого берега. Там, за холмами, прошла почти вся его жизнь. Он смотрел вперед, щуря глаза в сторону своей родной деревни. Но деревня была далеко-далеко, у Синего озера, и перед глазами его проплывала в туманной дымке кривая деревенская улица, тенистый берег озера, маленький домик его родителей, шумная толпа крестьян у дома деревенского старосты, громкие, задорные песни девушек и юношей. Это был день проводов молодых солдат в армию…
Тан протер глаза, и впереди опять потекли в знойном мареве холмы, холмы, песок, песок… Там, за холмами, остался его родной дом, семья. Теперь там засели японцы. Уцелел ли кто-нибудь?
Японская батарея неистовствовала попрежнему. Огненный диск солнца кренился к закату. Менаду холмами на правом берегу показались японские солдаты. Они двигались медленно, осторожно переползая от укрытия к укрытию.
Китайцы не стреляли. Не стреляли они по многим причинам: и потому, что неприятель был еще далеко, и потому, что японцев надо было бы ошпарить шрапнелью, а батарея где-то безнадежно застряла. И солдаты лежали в укрытиях бессильные, но одержимые яростью.
Эти люди не боялись врага, они ждали его нетерпеливо. И будь на то их собственная воля, они бросились бы через реку вплавь — лишь бы достать ненавистных, смертельных врагов, вгрызться в их глотки. Но бойцов сдерживала воля командира, железная дисциплина. И они лежали неподвижно, не спуская глаз с ползущих японских цепей. Эти люди прошли отличную военную школу, которой так славится Восьмая народно-революционная армия. Они хорошо понимали, что наступление пехоты должно быть поддержано артиллерией. Поддержано и подготовлено. А батарея, которой командует молодой Сун, где-то застряла…
Командир спокойно наблюдает в бинокль движение японских войск. Иногда он вытаскивает из своей маленькой полевой сумки серую потрепанную тетрадь, что-то торопливо записывает в нее и опять смотрит, как к правому берегу ползут японцы.
Тан подтягивает свой пулемет к гребню холма, устанавливает его, заботливо прикрывает отверстие дула курткой. Он поворачивает голову к командиру, встречает его взгляд, как бы оправдываясь, кричит:
— Чтобы не набивался песок! — и оправляет куртку на пулемете.
В грохоте разрывов командир не слышит его, но понимающе кивает головой. И когда Тан опять поворачивает голову и вопросительно смотрит на него, командир кричит ему:
— Они еще далеко!
И Тан отлично понимает слова командира, хотя и не слышит их.

* * *

Когда лошади окончательно выбились из сил, командир батареи Сун приказал рубить постромки. Ничего другого нельзя было предпринять. Лошадей загнали, и сейчас они, обессиленные, мокрые от пота, с мордами, покрытыми хлопьями снежной пены, слегка покачивались на дрожащих ногах. Сун в душе проклинал артиллерийский парк, интендантство и все остальное на свете. Ему, молодому командиру, точно нарочно подсунули маленьких, слабых лошадок, не пригодных для работы в батарее.
Его помощник, старый артиллерист Хон, вместе с бойцами молча рубил постромки тесаком и не оглядывался на командира. Это он, Хон, тщательно, со всей присущей ему аккуратностью, расписался в акте, составленном канцелярией артиллерийского парка, что он, ‘помощник командира четвертой батареи второго конно-артиллерийского дивизиона, Хон, принял лошадей в полном порядке, без каких-либо изъянов…’.
Хон сам едва сдерживается от бешенства: позволить так надуть себя! Позор! И должно же это было случиться в самый момент отправки на фронт!
Но он молчит, ибо знает, что командир теперь вне себя. Молодой и горячий, командир Сун будет прав, если пристыдит его, старого Хона, сейчас перед всей командой. И нужно же было, чтобы эти драные кошки выбились из сил здесь, перед самым фронтом, когда до позиции оставалось, быть может, не больше одного километра!
Собственно говоря, во всей этой истории никто не был повинен. И меньше всего командиры Сун и Хон. И ровно столько же вины лежало на командовании артиллерийского парка. И, уж конечно, совсем ни при чем были эти маленькие, заезженные и замученные лошадки, валившиеся с йог от усталости и жажды.
Как это ни странно, но непосредственным виновником в этом случае, как и во многих других, были все те же заклятые враги — японские интервенты, внезапно напавшие на неподготовленный Китай. Для отпора японцам были мобилизованы все силы и средства. И вот однажды в адрес артиллерийского парка в Лояне прибыл эшелон маленьких австралийских лошадей. Артиллерийский парк ощущал большую нужду: формировались новые батареи, дивизионы, и не хватало тягачей-тракторов, грузовиков, настоящих артиллерийских лошадей-тяжеловозов.
Вот почему в акте, который аккуратно подписал Хон, было указано, что ‘батарея 4’ второго конно-артиллерийского дивизиона получила полный ‘комплект’ австралийских лошадей, маленьких выносливых лошадок с лохматой гривой, закупленных в первые дни войны для кавалерийских частей, но попавших в артиллерийский парк в Лояне.
Грохот артиллерийской канонады подстегивал орудийную прислугу. Когда все постромки уже были обрублены, на ближнем холме показался всадник. На секунду он задержался на гребне холма, рассматривая сгрудившихся у орудий людей и лошадей. Затем он подскакал к Суну, ловко соскочил со взмыленного коня, отдал рапорт и передал записку своего командира.
Быстро пробежав глазами записку, Сун посмотрел на часы, вытащил из сумки карту, расстелил ее на земле и склонился над ней вместе с Хоном и Ляном. Они долго водили пальцами вдоль густой синей жилы, обозначавшей реку, пока не отыскали необходимый пункт. Сун встал на ноги, распрямляя затекшую спину. Не глядя на Хона, он коротко приказал ему подтянуть орудия к ближним холмам.
Суну не легко было отдавать такой приказ. Он знал, что значит протащить тяжелые орудия чуть не на руках более тысячи метров. Но сейчас идет война, необычная война, когда вся страна, весь народ в едином порыве поднялись на своих извечных угнетателей — японских захватчиков. От того, как быстро будут доставлены орудия к холмам, зависит судьба важного участка фронта, вдоль и поперек продырявленного японскими снарядами.
Все это не нужно было втолковывать Хону. Он отлично понимал, что происходит на его родной земле. Иначе он, старый артиллерист, десять лет жизни отдавший военным походам и устроившийся наконец кладовщиком большого металлургического завода в Ханькоу, быть может, и не бросил бы этой спокойной и сравнительно легкой работы, не променял бы ее на суровые тяготы войны. Но теперь происходит совсем особая война, и он, сын своей родины, Хон, как тысячи и тысячи других бойцов, кровно заинтересован в ее успешном исходе.
Сун и Лян ускакали вперед. Они долго всматривались в правый берег реки. Наконец Суну удалось найти молодой лесок, о котором ему сообщил в записке командир 86 полка и подробно рассказал боец Лян. Внимательно изучив район, Сун передал свой бинокль Ляну, а сам стал производить какие-то сложные вычисления на чистом листе бумаги, время от времени заглядывая в маленькую книжечку, страницы которой были испещрены цифрами. Сун закусил верхнюю губу, провел на листе бумаги жирную черту синим карандашом.
— Ничего, скоро начнем, — бросил он Ляну. — Мы подарим им кое-что. Они так обнаглели, что даже не маскируются больше. Вот что, товарищ: скачи обратно, доложи командиру, что мы скоро начнем.
Лян подкручивал у своего коня подпругу, когда к Суну прискакал Хон. Доложив командиру, что орудия подтягиваются, Хон так же долго осматривал район операции. Сун показал ему свои расчеты. Хон одобрительно кивнул головой. Вскоре подскочил ординарец, и Сун велел ему доставить на наблюдательный пункт стереотрубу [стереотруба — стереоскопическая труба — современный оптический прибор, представляющий собой как бы комбинацию бинокля и перископа. Стереотруба дает возможность видеть по ломаной линии и удаленные предметы]. Хону он приказал установить телефонную связь между пунктами. Набросав карандашом схему холмов, где они находились, Сун точками отметил позиции для своих четырех орудий. Хон удивленно поднял бровь, когда увидел, что на схеме орудия рассредоточены.
‘Это, очевидно, что-то новое, — подумал он. — Раньше мы, наоборот, собирали орудия в кулак’.
От Суна не ускользнуло недоумение Хона. Взяв лист бумаги, на который была нанесена схема, Сун коротко пояснил:
— После первого же залпа, максимум второго, японцы обнаружат нашу позицию. После этого им легко будет подавить нас. Разбросав орудия, мы заставим японцев иметь дело с четырьмя объектами. Их не так уж скоро можно будет обнаружить. Имея телефонную связь с пунктами, мы обеспечиваем руководство огнем. Понятно, товарищ Хон?
— Еще бы, — ответил Хон и побежал в холмы отдавать соответствующие распоряжения.
Все это было задумано очень просто и ясно. Но кое-что все же беспокоило молодого командира Суна. Прежде всего, он боялся просчета. В артиллерийском деле точный расчет решает все. Сун не мог похвастать большим опытом в этой области: три месяца на ускоренных курсах и всего четыре месяца боевой практики. Однако ясный ум и практическая сметка вели Суна по правильному пути. Он всей душой полюбил свою новую специальность артиллериста и постепенно забывал о том, что всего лишь полгода назад готовился к получению диплома инженера. И вот теперь технические знания необычайно помогли ему. Еще кое-что беспокоило его. Все четыре орудия его батареи были разных систем: от современной скорострельной пушки до гаубицы образца 1915 года! Это тоже было следствием неподготовленности страны к войне и внезапности вражеского нападения.
Командирский наблюдательный пункт был готов. Хорошо замаскировав, установили стереотрубу, протянули телефонные провода к орудийным позициям. Батарея приготовилась к бою.
Сун поудобнее расположился и приник к глазку стереотрубы. Молодой лесок далеко за холмами на правом берегу реки преображается в этой изумительной трубе в японскую батарею: возле орудий в землю были вкопаны молодые деревца. Сун насчитал шесть орудий. Оторвавшись от глазка трубы, он начал новый расчет. Главная задача — подавить батарею противника, вывести ее из строя. Сун точно вычислял расстояние, учитывая характер местности, скорость и кривую полета снаряда. Задача должна быть решена в максимально короткий срок. Первый же залп выдаст местонахождение четвертой батареи. Здесь надо было действовать наверняка, принимать решения немедленно и немедленно же производить перерасчет.
‘Лишь бы противник не обнаружил нас до открытия огня’, думал Сун. Как всегда перед боем, он думал только об одном — о противнике. Он сосредоточил на нем все свои мысли, все внимание.
— Так, значит, все время будем вести комбинированный огонь, — едва слышно шепчет Сун. — Очень хорошо! Пора начинать.
Он берет трубку полевого телефона и командует артиллеристам: ‘Приготовиться!’. Сун спокойно два раза повторяет расчет прицела.

0x01 graphic

Командир приказал рубить постромки.

Между тем японские цепи, укрываемые огневой завесой своей батареи, выползли на правый берег. Японские саперы стремительно бросились к воде, к тому месту, где еще несколько часов назад был почти готов понтонный мост, наведенный китайцами. Сейчас его уже нет. Вернее, на воде покачиваются лишь жалкие остатки моста. Саперы быстро наводят понтоны. Левый берег молчит. Он готовится к японскому штурму, он готов к контратаке. Только бы избавиться от этого навесного истребительного огня японской батареи!
— В этом месте, — кричит пулеметчик Тан в ухо лежащему рядом с ним Ляну, — скоро будут добывать железо!
Лян недоумевает.
— Японцы засадили сюда столько железа и стали! — поясняет Тан.
— А?.. — кричит Лян, склоняясь к уху Тана. — Ничего, откопаем, если понадобится!

* * *

— Батарея, огонь! — командует Сун.
Сквозь огневую завесу, под грохот японской канонады, четвертая батарея второго конно-артиллерийского дивизиона посылает в молодой лесок на правом берегу первый залп. Сун жадно приник к глазку трубы. Все в порядке! Он мгновенно производит перерасчет: был недолет. Сун повторяет новый расчет и командует:
— Батарея, огонь!
И вновь сквозь японскую завесу летят китайские снаряды.
— Хорошо! — шепчет Сун. — Очень хорошо!
Быстрый перерасчет, и опять хриплый, напряженный голос Суна:
— Батарея, огонь!
Молодой лесок качнулся и исчез в тучах песку и черного дыма.
— Батарея, огонь! — командует Сун и снова смотрит в трубу.
Тучи дыма рассеиваются. Молодого леска уже нет, и Сун видит, как к одному из японских орудий подгоняют упирающуюся шестерку лошадей.
— Не дам! — вдруг озлобленно кричит Сун и опять командует в телефонную трубку: — Прицел тот же. Батарея, огонь!
Внезапно перед холмом, за которым укрылся Сун, вырастает столб пламени, стеной дыбится песок.
— Теперь уже поздно, — облегченно вздыхает Сун.
Его батарея ведет беспрерывный обстрел японской артиллерийской позиции, полностью уничтожая ее.
Над рекой возникает тишина. Огневая завеса, которой японцы весь день удерживали китайский полк на левом берегу, исчезла. Через минуту вдруг вспыхнули, залаяли японские пулеметы. В ответ застучал пулемет Тана, и за ним по цепям начали свою отчаянную трескотню остальные полковые пулеметы. Японская пехота ринулась к понтонам. В грохоте орудийной пальбы японские командиры не уловили молчания своей батареи. Китайский полк яростно пошел в контратаку к понтонному мосту.
Командир батареи Сун делает новый расчет, передает его по телефону:
— Батарея, огонь!
Град картечи хлещет по правому берегу, по японской пехоте. Он хлещет так, словно разверзлись небеса и льют и льют на головы японских солдат огненный, смертельный град!
Тан с трудом тянет за собой пулемет. Колеса его подскакивают на понтонах, глухо ударяются о деревянный настил и быстро катятся вперед. По мосту лавиной несутся бойцы.
Вот он, желанный, родной правый берег!
Полк рвется вперед. За мостом пулеметчик Тан посылает одну очередь за другой. Он посылает их вдогонку отступающим, бегущим врагам. После каждой очереди он вместе с Ляном бегом проносит пулемет еще дальше, вперед, и опять посылает очередь. Враг, злобно отстреливаясь, бежит. Он подавлен неожиданностью, страшной переменой военного счастья, стремительностью китайской контратаки. Полк идет за ним по пятам неустанно и неуклонно. А впереди, взметая горы песку, рвутся снаряды четвертой батареи, и в холмах вырастает непроходимая огневая завеса.
— Лян, мы ночуем сегодня дома! — неистово орет Тан и катит свой пулемет дальше, вперед, к холмам, за которыми находится деревушка, раскинувшаяся на берегу Синего озера.

——————————————————-

Источник текста: Гнев. Рассказы [о борьбе китайского народа с японскими захватчиками] [Для ст. возраста] / Ал. Хамадан, Рис. Р. Гершаник. — Москва —Ленинград: Детиздат, 1939 (Москва). — 200 с., 11 вкл. л. ил., 20 см.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека