Шутливая заметка, Билибин Виктор Викторович, Год: 1899 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 5 минут(ы)

ПУШКИНСКІЙ СБОРНИКЪ
(въ память столтія дня рожденія поэта)

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1899

В. В. Билибинъ (Діогенъ-Игрекъ).

ШУТЛИВАЯ ЗАМb>ТКА.

Тнь великаго Пушкина не обидится на меня за эту шутливую замтку по поводу ‘Евгенія Онгина’. Муза Пушкина и сама была не прочь пошалить и порзвиться.

Вотъ что говоритъ Пушкинъ, разставаясь съ читателемъ своего ‘Евгенія’:

…’Чего бы ты за мной

Здсь не искалъ въ строфахъ небрежныхъ:

Воспоминаній-ли мятежныхъ,

Отдохновенья-ль отъ трудовъ,

Живыхъ картинъ, иль острыхъ словъ,

Иль грамматическихъ ошибокъ —

Дай Богъ, чтобъ въ этой книжк ты,

Для развлеченья, для мечты,

Для сердца, для журнальныхъ сшибокъ,

Хотя крупицу могъ найти’…

Моя замтка написана ‘для развлеченья’. И я, какъ видите, уже получилъ отъ творца ‘Евгенія Онгина’ отпущеніе моего литературнаго грха.

А что именно я искалъ и нашелъ въ ‘строфахъ небрежныхъ’ Пушкина, то благосклонный читатель увидитъ ниже.

* * *

— Сколько лтъ было Евгенію Онгину?

На этотъ вопросъ одна дама, абонентка русской и итальянской оперы, отвчала, не задумываясь:

— Подъ сорокъ…

Это — впечатлніе опернаго Евгенія Онгдна.

Оперный Евгеній Онгинъ, да и Ленскій, дйствительно, смотрятъ зрлыми мужчинами. Нердко они даже успвали отростить себ брюшко. Особенно Евгеній, котораго ноютъ баритоны. Оперные баритоны, подобно соборнымъ дьяконамъ, всегда почему-то обнаруживаютъ наклонность къ преждевременной полнот.

Одного опернаго баритона, перешедшаго на теноровыя партіи, спросили:

— Зачмъ вы это сдлали?

— Чтобы похудть, отвтилъ пвецъ.

Сколько же лтъ было Евгенію Онгину, не оперному, а настоящему?

Во время поединка съ Ленскимъ, Онгину было 26 лтъ.

У Пушкина сказано, что Онгинъ —

‘Убивъ на поединк друга,

Доживъ безъ цли, безъ трудовъ,

До двадцати шести годовъ,

Томясь бездйствіемъ досуга,

Безъ службы, безъ жены, безъ длъ,

Ничмъ заняться не умлъ’.

И, оставивъ деревню, онъ отправился путешествовать.

До перезда въ деревню (когда заболлъ дядя), Онгинъ восемь лтъ занимался флиртомъ:

‘Вотъ какъ убилъ онъ восемь лтъ,

Утратя жизни лучшій цвтъ’.

Значитъ, Онгину, въ начал романа былъ восемнадцатый годъ.

Вторая встрча Онгина съ Татьяной, которая уже вышла замужъ за князя, произошла тогда, когда Евгенію было подъ тридцать.

Онгинъ спрашиваетъ князя, давно-ли онъ женатъ?

— Около двухъ лтъ, отвчаетъ князь.

Если предположить, что прошло около года между смертью Ленскаго и замужествомъ Ольги, да столько же времени протекло, покуда Татьяну свезли въ Москву, да посватался къ ней князь, да сыграли свадьбу, да перехали новобрачные въ Петербургъ, и еще, со словъ самого князя, накинуть два года, то и насчитаемъ Евгенію вс тридцать лтъ.

Значитъ, оперные баритоны почти правы,

* * *

Какъ звали Евгенія Онгина по-батюшк?

Никакихъ указаніи у Пушкина нтъ.

Татьяну и Ольгу Лариныхъ звали по-батюшк Дмитріевны. Татьяна Дмитріевна и Ольга Дмитріевна. Он были дочерьми бригадира.

Но какъ звали по-батюшк Евгенія Онгина и Владиміра Ленскаго, неизвстно.

Ольга Дмитріевна Ларина была свжая, румяная блондинка съ небесно-голубыми глазками, не очень полненькая, характера веселаго, немножко кокетка.

‘Глаза, какъ небо, голубые,

Улыбка, локоны льняные’…

…’Легкій станъ’…

Легкій станъ не бываетъ у полненькихъ.

Татьяна Дмитріевна не отличалась румяной свжестью своей сестры. Вроятно, она была брюнетка, со смуглымъ цвтомъ лица, худощава, болзненна.

Татьяна Дмитріевна задумчива и мечтательна. Она очень мало спала — ‘любила на балкон предупреждать зари восходъ’,— по ночамъ читала романы и видла страшные сны.

Пушкинъ не описываетъ наружности Онгина. Извстно только, что Онгинъ —

‘Остриженъ по послдней мод,

Какъ денди лондонскій одть’.

Ленскій, въ противоположность Онгину, носилъ очень длинные волосы. Это былъ румяный красавецъ.

‘Красавецъ, въ полномъ цвт лтъ’…

…’Кудри черныя до плечъ’.

Тогда уже существовала мода, что поэты не стриглись и носили длинные волосы.

Эта мода почти сохранилась до нашихъ дней. Музыканты, поэты, художники носятъ длинные волосы какъ бы въ доказательство своихъ творческихъ силъ.

Прическа la Сампсонъ.

Если выстричь поэта или художника подъ гребенку, то онъ. пожалуй, утратитъ способность вдохновляться.

* * *

Онгинъ получилъ, какъ говорится, ‘домашнее воспитаніе’.

Авторъ, какъ бы извиняясь за своего героя, говоритъ:

‘Мы вс учились понемногу,

Чему нибудь и какъ нибудь’.

Воспитателемъ Онгина, посл madame, состоялъ monsieur l’Abb, французъ убогій.

Что же зналъ Евгеній?

Онъ совершенно свободно изъяснялся и писалъ по-французски, понималъ немного по-латыни, зналъ кое какіе историческіе анекдоты и былъ знакомъ съ политической экономіей.

Съ такимъ-то багажемъ знаній, Евгеній, восемнадцатилтнимъ юношей, почти мальчикомъ, вступилъ въ свтъ и, отъ нечего длать, принялся на практик изучать ‘науку страсти нжной, т.-е. волочиться и ухаживать.

Вотъ какъ проводитъ Онгинъ день:

Встаетъ поздно и детъ ‘на бульваръ’, гд гуляетъ на простор. Подъ бульваромъ здсь надо разумть Невскій проспектъ, нкогда усаженный деревьями. Впослдствіи деревья срубили, а теперь опять хлопочутъ о древесныхъ насажденіяхъ въ Петербург. Такъ повторяется исторія…

Обдъ у Talon. И тогда уже славились въ Петербург французскіе рестораны. За обдомъ — шампанское. Посл обда — въ балетъ. Тамъ танцуетъ Истомина. Истомина увковчена перомъ Пушкина. Тогда еще не было принято приглашать на гастроли иностранныхъ балеринъ. Современные поэты не воспваютъ балеринъ ни отечественныхъ, ни иностраннаго привоза. Можетъ быть, во времена Евгенія Онгина балерины танцовали лучше. Во всякомъ случа, балетъ тогда, видимо, процвталъ, а оперный и драматическій театры были въ упадк. И не только въ Петербург, но также и въ Москв.

Въ опер, по словамъ Пушкина, ‘Мельпомены бурной протяжный раздается вой’, и она ‘машетъ мантіей мишурной предъ хладною толпой’. А Талія ‘тихонько дремлетъ и плескамъ дружескимъ не внемлетъ’.

Словомъ, въ опер и въ драм мало публики, спектакль идетъ вяло и скучно.

А въ балет —

‘Театръ ужъ полонъ, ложи блещутъ,

Партеръ и кресла,— все кипитъ,

Въ райк нетерпливо плещутъ’.

Времена мняются. Мода на балетъ прошла. И нынче цлая газетная литература создалась по вопросу о томъ, какъ доставать билеты въ оперу.

Не дождавшись окончанія балета, Онгинъ узжаетъ домой переодться и потомъ стремглавъ скачетъ на балъ ‘въ ямской карет’.

Онгинъ, значитъ, не держалъ собственныхъ лошадей,— что объясняется разстроенными длами его папаши.

Удивительно только, что лошади извозчичьей, наемной, кареты, бгали въ то время такъ шибко.

Онгинъ подъзжаетъ въ ямской карет къ великолпному дому, который ‘усянъ плошками’ кругомъ. Тогда подобная иллюминація казалась блистательной.

Танцуютъ мазурку.

Мазурка въ то время была, кажется, самымъ любимымъ танцемъ. Танцуютъ мазурку въ Петербург, въ деревн на именинахъ у Татьяны Дмитріевны, въ Москв.

Не танцующіе играютъ въ вистъ. Винтъ еще не былъ изобртенъ.

Вистомъ не особенно увлекались.

…’Равнодушный гость

На вистъ вечерній прізжаетъ,

Садится, кончилась игра —

Онъ узжаетъ со двора,

Спокойно дома засыпаетъ’.

Сравните съ ныншними винтерами!

Онгинъ возвращается съ бала, когда ‘Петербургъ неугомонный ужъ барабаномъ пробужденъ’, и булочникъ, ‘нмецъ аккуратный, въ бумажномъ колпак, не разъ ужъ отворялъ свой васисдасъ’.

Ничего этого теперь нтъ. Утромъ насъ, петербуржцевъ, не будитъ барабанный бой, а булки не продаются въ форточку.

Кстати, вотъ еще черты стараго Петербурга по ‘Евгенію Онгину’.

Онгинъ любилъ весеннею ночью гулять по набережной Невы и стоять, опершись на гранитъ.

‘Все было тихо, лишь ночные

Перекликались часовые’…

…’Лодка, веслами махая,

Плыла по дремлющей рк’…

…’Плняли вдалек

Рожокъ и псня удалая’…

Часовые въ Петербург не перекликаются. Вмсто лодокъ по Нев шмыгаютъ финляндскіе пароходы. Слышны звуки не рожка, а пароходныхъ свистковъ.

* * *

Еще о тогдашней старин:

Длать визиты или рассылать визитныя карточки было принято не на новый годъ, а на Рождество.

Пушкинъ, описывая родныхъ вообще, говоритъ, что это — люди, которыхъ мы обязаны, по обычаю народа, о Рождеств навщать или по почт поздравлять.

Путешествовали въ старину на лошадяхъ. Когда Ларины собрались изъ деревни въ Москву, то на дворъ ввели, не много, не мало, ‘восемнадцать клячъ’. Ларины хали на перекладныхъ и, по словамъ Пушкина ‘тащились’ до Москвы семь сутокъ.

Дороги были плохи. Мосты сгнили. На станціяхъ ‘клопы да блохи заснуть минуты не даютъ’.

‘Трактировъ нтъ. Въ изб холодной

Высокопарный, но голодный

Для виду прейсъ-курантъ виситъ

И тщетный аппетитъ дразнить’.

На почтовыхъ здили быстре, особенно зимой.

‘Дорога зимняя гладка,

Автомедоны наши бойки,

Неутомимы наши тройки,

И версты, тша праздный взоръ,

Въ глазахъ мелькаютъ, какъ заборъ’.

Мечтая объ улучшеніи путей сообщенія, Пушкинъ предсказывалъ, что лтъ черезъ пятьсотъ —

‘Шоссе Россію здсь и тутъ

Соединивъ, перескутъ,

Мосты чугунные чрезъ воды

Шагнуть широкою дугой,

Раздвинемъ горы, подъ водой

Пророемъ дерзостные своды,

И заведетъ крещеный міръ

На каждой станціи трактиръ’.

Текущая дйствительность далеко превзошла поэтическія прорицанія. Не шоссе, а желзныя дороги Россію, соединивъ, перескли.

И почти на каждой желзнодорожной станціи крещеный и не крещеный міръ завелъ буфетъ, а не трактиръ.

Можно сказать, что, путешествуя по желзнымъ дорогамъ, мы больше димъ, чмъ демъ.

В. В. Билибинъ (Діогенъ-Игрекъ).

ШУТЛИВАЯ ЗАМb>ТКА.

Читайте также: