Завтра в театре ‘Аквариум’ празднует свой 35-летний юбилей М.А. Дмитриев.
— М.А. Дмитриев? Кто такой М.А. Дмитриев?
— Дмитриев? Это — Шпоня!
— А! Шпоня!
И у всякого актера, в Керчи и Вологде, лицо расплывается в широчайшую улыбку:
— Шпоня!
Это живая театральная достопримечательность.
35 лет он — помощник режиссёра.
Публике он показывался изредка, чтобы причинить ей неприятность.
‘Анонсировать’:
— По болезни госпожи такой-то роль ее исполнит госпожа такая-то.
— Господин такой-то просит снисхождения ввиду болезни.
35 лет он со ‘сценарием’ в руках метался за кулисами, ‘выпускал’.
— Приготовьтесь!
И затем роковое:
— Ваш выход! Выходите!
Гремел шлеёй с бубенчиками, когда Хлестаков уезжал от городничего:
— Эй, вы, залетные!
Он и был ‘залетными’.
Зажмурясь, стрелял из револьвера в ту минуту, когда на сцене стрелялся Акоста:
— А вдруг на сцене осечка?
‘Бил’ последний звонок в ‘Талантах и поклонниках’. Тот последний звонок, который такой болью отзывался в вашей душе.
Ударял в барабан во ‘Второй молодости’.
После чего на сцене начинались рыдания, а в публике — истерики.
Если бы он писал, какой бы интересный психологический этюд он мог бы оставить:
— Актеры перед выходом.
Он, как с гордостью говорит он про себя:
— Перевыпускал всю Россию.
Он рассказал бы, как Андреев-Бурлак, любивший рассказывать кощунственные анекдоты, начинал торопливо креститься, когда он, ‘Шпоня’, говорил свое:
— Приготовьтесь.
Как величественно шел ‘к своему народу’ Иванов-Козельский и вдруг робел, терялся, трусил при слове:
— Выходите!
Как метался перед выходом в новой роли толстый, огромный Модест Иванович Писарев.
Подмостки сцены похожи в эти моменты на подмостки эшафота.
Так страшна эта ‘ламповая лихорадка’.
35 лет Шпоня жил среди этой лихорадки.
35 лет!.. Это уже приближается ко временам Рыбакова, — ‘самого Николая Хрисанфовича Рыбакова’.
— Теперь актерам хорошо! — говорил на старости лет Н.Х. Рыбаков, — везде есть железные дороги. Идешь по рельсам, прямо. А мы… Ты карту России когда-нибудь видел?
— Видел.
— Видел, как Волга-матушка вьется? Поссоришься, бывало, в Рыбинске и уйдешь в Астрахань. Да и идешь все по берегу, чтоб с дороги не сбиться!
Шпоня, кажется, последний из ‘пеших путешественников’ среди русских актеров.
Последний, который в буквальном смысле:
Ходил по шпалам.
Актерским миром и созданное выражение.
Лет пятнадцать тому назад в ресторанчике ‘Ливорно’, где тогда постом собирались актеры, была получена на первой неделе от Шпони телеграмма… из Ташкента:
— Вышел. Буду пятой неделе. Шпоня.
— Идет и телеграмму посылает! Для этого надо быть актером.
Свои именины Шпоня празднует на ‘пеших путешественников’. Идет ‘Лес’.
В бенефисе Шпони принимают участие выдающиеся артисты с почтенными именами.
Это любезно, мило, благородно и красиво.
— Нынче душа только у актера и осталась! Чего пожелать на юбилей М.А. Дмитриеву? Этому бедняку столько антрепренеров не заплатило! Пожелать взять столько сбора, сколько ему не заплатили антрепренеры?
Но это значило бы пожелать выиграть 200 тысяч!
КОММЕНТАРИИ
Театральные очерки В.М. Дорошевича отдельными изданиями выходили всего дважды. Они составили восьмой том ‘Сцена’ девятитомного собрания сочинений писателя, выпущенного издательством И.Д. Сытина в 1905—1907 гг. Как и другими своими книгами, Дорошевич не занимался собранием сочинений, его тома составляли сотрудники сытинского издательства, и с этим обстоятельством связан достаточно случайный подбор произведений. Во всяком случае, за пределами театрального тома остались вещи более яркие по сравнению с большинством включенных в него. Поражает и малый объем книги, если иметь в виду написанное к тому времени автором на театральные темы.
Спустя год после смерти Дорошевича известный театральный критик А.Р. Кугель составил и выпустил со своим предисловием в издательстве ‘Петроград’ небольшую книжечку ‘Старая театральная Москва’ (Пг.—М., 1923), в которую вошли очерки и фельетоны, написанные с 1903 по 1916 год. Это был прекрасный выбор: основу книги составили настоящие перлы — очерки о Ермоловой, Ленском, Савиной, Рощине-Инсарове и других корифеях русской сцены. Недаром восемнадцать портретов, составляющих ее, как правило, входят в однотомники Дорошевича, начавшие появляться после долгого перерыва в 60-е годы, и в последующие издания (‘Рассказы и очерки’, М., ‘Московский рабочий’, 1962, 2-е изд., М., 1966, Избранные страницы. М., ‘Московский рабочий’, 1986, Рассказы и очерки. М., ‘Современник’, 1987). Дорошевич не раз возвращался к личностям и творчеству любимых актеров. Естественно, что эти ‘возвраты’ вели к повторам каких-то связанных с ними сюжетов. К примеру, в публиковавшихся в разное время, иногда с весьма значительным промежутком, очерках о М.Г. Савиной повторяется ‘история с полтавским помещиком’. Стремясь избежать этих повторов, Кугель применил метод монтажа: он составил очерк о Савиной из трех посвященных ей публикаций. Сделано это было чрезвычайно умело, ‘швов’ не только не видно, — впечатление таково, что именно так и было написано изначально. Были и другого рода сокращения. Сам Кугель во вступительной статье следующим образом объяснил свой редакторский подход: ‘Художественные элементы очерков Дорошевича, разумеется, остались нетронутыми, все остальное имело мало значения для него и, следовательно, к этому и не должно предъявлять особенно строгих требований… Местами сделаны небольшие, сравнительно, сокращения, касавшиеся, главным образом, газетной злободневности, ныне утратившей всякое значение. В общем, я старался сохранить для читателей не только то, что писал Дорошевич о театральной Москве, но и его самого, потому что наиболее интересное в этой книге — сам Дорошевич, как журналист и литератор’.
В связи с этим перед составителем при включении в настоящий том некоторых очерков встала проблема: правила научной подготовки текста требуют давать авторскую публикацию, но и сделанное Кугелем так хорошо, что грех от него отказываться. Поэтому был выбран ‘средний вариант’ — сохранен и кугелевский ‘монтаж’, и рядом даны те тексты Дорошевича, в которых большую часть составляет неиспользованное Кугелем. В каждом случае все эти обстоятельства разъяснены в комментариях.
Тем не менее за пределами и ‘кугелевского’ издания осталось множество театральных очерков, фельетонов, рецензий, пародий Дорошевича, вполне заслуживающих внимания современного читателя.
В настоящее издание, наиболее полно представляющее театральную часть литературного наследия Дорошевича, помимо очерков, составивших сборник ‘Старая театральная Москва’, целиком включен восьмой том собрания сочинений ‘Сцена’. Несколько вещей взято из четвертого и пятого томов собрания сочинений. Остальные произведения, составляющие большую часть настоящего однотомника, впервые перешли в книжное издание со страниц периодики — ‘Одесского листка’, ‘Петербургской газеты’, ‘России’, ‘Русского слова’.
Примечания А.Р. Кугеля, которыми он снабдил отдельные очерки, даны в тексте комментариев.
Тексты сверены с газетными публикациями. Следует отметить, что в последних нередко встречаются явные ошибки набора, которые, разумеется, учтены. Вместе с тем сохранены особенности оригинального, ‘неправильного’ синтаксиса Дорошевича, его знаменитой ‘короткой строки’, разбивающей фразу на ударные смысловые и эмоциональные части. Иностранные имена собственные в тексте вступительной статьи и комментариев даются в современном написании.
Литераторы и общественные деятели. — В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. IV. Литераторы и общественные деятели. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1905.
Сцена. — В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. VIII. Сцена. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1907.
ГА РФ — Государственный архив Российской Федерации (Москва).
ГЦТМ — Государственный Центральный Театральный музей имени A.A. Бахрушина (Москва).
РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).
ОРГБРФ — Отдел рукописей Государственной Библиотеки Российской Федерации (Москва).
ЦГИА РФ — Центральный Государственный Исторический архив Российской Федерации (Петербург).
‘ШПОНЯ’
Впервые — ‘Русское слово’, 1909, 6 января, No 4.
Дмитриев Михаил Абрамович (1858—1915) — актер, антрепренер. Его прозвище ‘Шпоня’, рассказывает В.А. Кригер, ‘возникло так: много лет служил он помощником режиссёра в театре оперетты и феерии у М.В. Лентовского. Сангвиник по натуре, Дмитриев был необычайно деятелен, работал не покладая рук, причем делал все очень быстро, а говорил еще быстрее. Как-то на одной репетиции задержали выход актера.
— В чем дело? — раздается из партера строгий окрик Лентовского. Секундное замешательство, и на сцену пулей вылетает Дмитриев.
— Дверь сломалась, оттого что шпонька выскочила! — рапортует он грозному начальнику.
— Сами вы шпонька! — громко крикнул Лентовский. — Продолжайте’ (В.А. Кригер. Актерская громада. М., 1976, с. 26). Шпонька — планка, соединяющая все дверные доски.
‘Аквариум’ — сад с театральными сценами, открытый в Москве в конце 1890-х гг. Ш. Омоном.
‘Таланты и поклонники’ (1881) — комедия А.Н. Островского.
‘Вторая молодость’ (1907) — пьеса П.М. Невежина.
…в ресторанчике ‘Ливорно’, где тогда постом собирались актеры… — Во время великого поста в Москву съезжались со всей России актеры на своеобразную актерскую ‘биржу’. Встречи, как правило, проходили в ресторанах ‘Русь’ на Большой Дмитровке и ‘Ливорно’ в Газетном переулке.
Нынче душа только у актера и осталась! — Цитата из пьесы А.Н. Островского ‘Лес’.