Школьный поход в Нилову Пустынь, Рачинский Сергей Александрович, Год: 1887

Описание
Время на прочтение: 48 минут(ы)
Скачать в PDF

Школьный походъ въ Нилову Пустынь.

Von dem Berge zu den Hugeln

Niederab das Tha entlang,

Da erklingt es wie von Flgeln,

Da bewegt sich’s wie Gesang,

Und dem unbedingten Triebe

Folget Freude, folget Rath,

Und dein Streben, sei’s in Liebe,

Und dein Leben sei die That.

GOETHE.

Въ сверной половин Смоленской губерніи особенно чтится память преподобнаго Нила Столбенскаго. Дни его преставленія (7 декабря), обртенія его мощей (27 мая) считаются великими праздниками. Трудно найти въ нашихъ краяхъ пожилаго человка, не побывавшаго хоть разъ въ жизни въ Ниловой Пустыни. Въ извстныя времена года — Великимъ Постомъ, раннимъ лтомъ — почти изъ каждой деревни отправляются къ Угоднику (по имени его не называютъ) кучки богомольцевъ.
Но въ этихъ богомольяхъ лишь весьма рдко принимаютъ участіе дти. Смоленская губернія обширна. Пустынь отстоитъ верстъ на сто отъ ея границы, богомольцы дорожатъ временемъ и къ тому же считаютъ долгомъ потрудиться, они совершаютъ переходы, дтямъ непосильные, верстъ пятьдесятъ, шестьдесятъ въ сутки, неся при томъ съ собою сухари на дорогу и узелокъ съ чистою одеждою и сапогами. А дтки все мечтаютъ объ Угодник, о чудномъ остров на водахъ Селигера. Съ верхняго балкона нашей школы, въ однообразномъ горизонт, подымающемся нечувствительно къ водораздлу бассейновъ Двины и Волги виднется выемка, и въ ней голубая, волнистая даль. Это верховья Волги, это отроги Валдайской возвышенности. Въ ясные и тихіе февральскіе дни, надъ этою далью, на восход солнца, подымается марево. Въ призрачныхъ очертаніяхъ рисуются на неб какія-то невдомыя колокольни и башни. Что это? Не далекій-ли Осташковъ? Ужъ не сама ли Нилова Пустынь?
Лтъ восемь тому назадъ, мн пришло на мысль сводить моихъ ребятъ въ Нилову Пустынь, и я совершилъ это паломничество съ тридцатью учениками. Въ ныншнемъ году оно повторилось, и насъ было шестьдесятъ шесть человкъ, малыхъ и взрослыхъ. Для подобныхъ предпріятій Татевская школа представляетъ особыя удобства. Существуетъ она двадцать шесть лтъ, въ моемъ вдніи состоитъ тринадцать, и прежніе ея ученики сохраняютъ съ нею самыя тсныя связи. Она никогда не закрывается, ибо лтомъ въ ней постоянно готовятся къ учительской должности крестьянскіе мальчики, окончившіе курсъ къ школахъ нашего околодка, гостятъ молодые холостые учителя и воспитанники разныхъ учебныхъ заведеній, начавшіе ученіе въ нашихъ школахъ. Весь этотъ штабъ, конечно, при путешествіяхъ съ ребятами оказывается въ высшей степени полезнымъ. Я самъ, несмотря на лта и недуги, сохранилъ свое пристрастіе къ пшему хожденію, и мой старческій, медленный шагъ (около четырехъ верстъ въ часъ) какъ разъ согласуется съ быстрымъ, но мелкимъ шагомъ ребятъ. Вс мы отъ времени до времени испытываемъ потребность стряхнуть съ себя школьную пыль, забыть о признакахъ длимости и о дательномъ самостоятельномъ, подышать полною грудью, услышать другое пніе, чмъ наше собственное, помолиться на досуг, съ размышленіемъ о прошломъ, съ думою о будущемъ.
Для обоихъ путешествій мы избрали середину іюня, ибо тутъ настаетъ, между вывозкою удобренія и началомъ покоса, краткій перерывъ въ лтнихъ полевыхъ работахъ, коимъ и принято у насъ пользоваться для хожденія на богомолье. Чудное время! Лса еще сохранили всю свжесть своей весенней листвы, и въ тнистыхъ ихъ закоулкахъ доцвтаютъ послдніе ландыши, а въ поляхъ уже появляются первые васильки и надъ сизыми волнами цвтущей ржи носятся облака душистой пыли, въ нетронутой трав луговъ сіяютъ и рдютъ, благоухаютъ и колышатся тысячи едва распустившихся цвтовъ, и все это заливаетъ потоками свта почти незакатное солнце, ибо ночи нтъ: блдный пурпуръ заката разгорается въ пурпурное золото утренней зари. Едва проглядываютъ въ свтлой лазури звзды ночныя. Есть что-то торжественное, что-то призывное въ этомъ непрерывномъ бдніи, въ этомъ могучемъ напряженіи всхъ силъ природы, это время безсонныхъ ночей, время широкихъ замысловъ, время порывовъ духа къ высшему свту…
‘Благословенъ еси, Владыко Вседержителю, просвтивый день свтомъ солнечнымъ, и ночь уяснивый зарями огненными…’
Словно не подъ небомъ юга, съ глубокимъ мракомъ его ночей, написана эта молитва Василія Великаго, а въ средин свернаго лта, когда и днемъ, и ночью насъ будитъ и нудитъ обиліе свта, и разлитая повсюду ненаглядная красота, и невольно просятся на уста слова другаго великаго поэта:
Die Geisterwelt ist nicht verschlossen,
Dein Sinn ist zu, dein Herz ist todt —
Auf! bade, Schttler, unverdrossen
Die ird’scne Brust in Morgenroth!
Во время втораго нашего похода въ Нилову Пустынь, я велъ краткій дневникъ. Вотъ онъ, дополненный на досуг еще свжими воспоминаніями.

День первый.

Девятаго іюня, въ день, назначенный. для выступленія въ походъ, школа гудла, какъ улей, изъ котораго готовится вылетть рой. Еще наканун собралось въ ней человкъ сорокъ паломниковъ: къ школьной семь присоединились мальчики изъ дальнихъ деревень. Въ теченіи всего утра прибывали со всхъ сторонъ новые спутники. Приходили во множеств и мальчики, не заявлявшіе прежде своего намренія идти съ нами къ Угоднику. Имъ приходилось отказывать, ибо путь предстоялъ по мстамъ отчасти малонаселеннымъ и бднымъ, въ коихъ прокормленіе большой толпы богомольцевъ могло представлять серьезныя затрудненія. Къ тому же, наученный опытомъ перваго путешествія, я выхлопоталъ себ открытый листъ отъ Тверскаго губернатора, въ коемъ значилось около шестидесяти человкъ. Дло въ томъ, что, восемь лтъ тому назадъ, нашъ караванъ приводилъ въ крайнее недоумніе полицію. Шествіе толпы ребятъ подъ предводительствомъ плохо одтаго барина, пніе утреннихъ и вечернихъ молитвъ, располагавшее въ нашу пользу простыхъ обывателей, почему-то представлялось низшимъ чинамъ полиціи нарушеніемъ общественнаго порядка, предъявленіе моего вида, изъ коего явствовала моя ученая степень, лишь усиливало недоумнія, и изъ этого происходили весьма тягостныя замедленія.
Къ двнадцати часамъ вс паломники были въ сбор. Послднимъ явился Вианскій семинаристъ, успвшій окончить свои экзамены 6-го іюня. Къ сожалнію, другой семинаристъ и наши духовные мальчика (воспитанники Бльскаго Духовнаго Училища) еще не были свободны. Имъ общано на будущее лто особое паломничество. Въ двнадцать часовъ мы сли за обдъ, и затмъ принялись закладывать лошадей, укладывать дорожные припасы. Съ нами шли дв телги съ рогожными верхами и одинъ тарантасъ, заложенный тройкою сборныхъ крестьянскихъ лошадей. Телги тотчасъ наполнились узелками ребятъ съ праздничною одеждою и сапогами (на дорогу вс надли лапти), печенымъ хлбомъ, (коего мы взяли съ собою пять пудовъ), чайными припасами. Тарантасъ оставленъ пустымъ для больныхъ и утомленныхъ.
Общество наше составилось изъ 46 ребятъ, трехъ возчиковъ, двухъ взрослыхъ пвцовъ нашего хора и лтней школьной семьи: двнадцати молодыхъ учителей и учительскихъ помощниковъ, двухъ живописцевъ и одного семинариста. Вс были крестьяне, воспитанники Татевской и сосднихъ школъ, кром одного учителя духовнаго званія и двухъ возчиковъ, изъ коихъ одинъ — ддъ бывшаго и будущихъ учениковъ, другой — отецъ трехъ милыхъ мальчиковъ, не смотря на разность лтъ одновременно поступившихъ въ школу. Мальчики эти (vulgo Потапята) носятъ также названія Рувима, Иссахара и Веніамина. Третій возчикъ, Тимоей — бывшій ученикъ и басъ нашего хора. Вмст съ нимъ посадили на козлы телги крошечнаго горбунка Тимошу, которому пшкомъ не дойти. Для него это путешествіе — неожиданное счастіе. Не чаялъ онъ когда-либо добраться до Угодника.
Наконецъ все готово. Мы вс отправляемся въ церковь служить молебенъ о путешествующихъ. Еще наканун вечеромъ, мы прочли вслухъ, съ раздленными ролями, прекрасный чинъ этого молебна. И сегодня, въ высокой, прохладной церкви, подъ гулкими сводами съ голосниками, съ удвоенною силою, какъ-бы съ углубленнымъ смысломъ раздаются т же трогательныя моленія, т же величавыя чтенія. Нашъ отецъ Петръ служитъ художественно. Никто такъ величаво и просто, съ такимъ сокрушеніемъ и надеждою не глаголетъ колнопреклонныхъ молитвъ. Молебенъ кончился, Мы прощаемся съ школьными бабушками (древнею старухою, доживающею свой вкъ въ школ, и ея уже старою дочерью, нашею стряпухою) и прямо изъ церкви, не заходя въ школу, пускаемся въ путь.
Погода съ утра стояла пасмурная и тихая. Во время молебна пошелъ довольно сильный дождь. Когда мы вышли изъ церкви, еще былъ слышенъ его удаляющійся шумъ, еще падали отдльныя крупныя капли. Но надъ нами уже разорвалася срая дымка и быстро рдла, а за нею показывалось голубое небо и другія тучи, величаво и рзко очерченныя. Даль уже пестрла полосами, ярко озаренными солнцемъ.
Съ высокой горы, на которой стоитъ Татевская школа, дорога между двумя стнами высокой ржи, спускалась къ деревн Демидову, затмъ еще ниже, къ мельниц Пузаних, на рк Берез, составляющей границу Смоленской губерніи и Тверской. Береза, въ верхнемъ своемъ теченіи — лнивая рчка, ползущая по глубокой, отлогой долин, между лугами и кустарниками. За нею дорога опять постепенно возвышается. Изъ первой деревни Тверской губерніи — Макарова — прекрасный видъ на Татево. Надъ луговою полосою, бгущею вдоль Березы, возвышается гора съ высокими рощами, съ блою церковью и около нея — неправильная срая масса училища. Картинка эта, постепенно уменьшаясь въ размрахъ, провожаетъ насъ на протяженіи двнадцати верстъ, ибо мы постепенно поднимаемся, переходя изъ деревни въ деревню. На насъ съ любопытствомъ глазютъ мальчишки и бабы, собаки, не смя напасть на столь многочисленное войско, прячутся въ подворотни, коровы и овцы въ ужас разбгаются передъ нами. Наконецъ мы достигаемъ деревни Бликова, самаго высокаго пункта нашего сегодняшняго перехода. Отсюда видны и Татево, и село Егорье, родина епископа Николая, апостола Японіи, и высокія рощи, окружающія Меженинку, нашъ первый ночлегъ. Направо отъ дороги возвышается отлогая Шалаевская гора, единственное возвышеніе на Татевскомъ горизонт, гора, очевидно, высокая, ибо она видна на разстояніи тридцати верстъ и боле. Широко раскинулась передъ нами голубая, неоглядная даль, манившая насъ изъ Татева, ибо мы стоимъ на самомъ водораздл и передъ нами разстилается бассейнъ Волги. Между тмъ, срая дымка, покрывавшая небо, окончательно растаяла. Надъ нами чистая лазурь. Но со всхъ сторонъ на небосклон темныя грозовыя тучи, и на нихъ ярко выступаютъ залитыя солнцемъ верхушки деревъ. Становится жарко. Теплый втерокъ волнуетъ сизые колосья ржи и гонитъ надъ ними тонкія облака цвточной пыли. Надъ нами заливаются невидимые жаворонки. Ребята завалили телги своею верхнею одеждою и идутъ въ однхъ рубашкахъ. Они идутъ слишкомъ скоро, забгаютъ впередъ. Ихъ манитъ и нудитъ эта лазурная даль. Въ ея у бгающихъ планахъ то и дло мелькаетъ далеко далеко темный профиль деревянной церкви, верхушка блокаменной колокольни, и снова тонетъ въ синющихъ на горизонт лсахъ. Со своего облучка нашъ горбунокъ смотритъ впередъ своимъ глубокимъ, отршеннымъ взоромъ, словно видитъ что-то, что намъ недоступно…
Мы постепенно спускаемся въ долину Витки, главнаго притока Березы. Насъ дразнятъ своею кажущеюся близостью Меженинскія рощи, синеватыми массами возвышающіяся надъ боле близкими перелсками.— Сколько верстъ до Меженинки?— Десять, восемь, семь…— Да, помилуйте, вотъ она, Меженинка — рукой подать! — глазамъ-то видно, отвчаетъ мудрый ддъ въ деревн Корелк,— да ногамъ обидно. Не разъ, во время нашего путешествія, приходилось намъ припоминать это изрченіе. Версты отъ Татева до Меженинки немренныя. По краткому пути, избранному нами, ихъ считается восемнадцать, но будетъ добрыхъ 26.
Небо становится все живописне и тревожне. Даль мстами исчезаетъ за срою занавскою дождя, на тучахъ появляются клочки радуги. Массивныя облака то застилаютъ солнце, то разстилаются надъ нами. Раскаты грома, шумъ отдаленнаго града… То здсь, то тамъ, яркія полосы свта на верхушкахъ лса, на изумрудной зелени овса. Но и он потухаютъ: съ юга ползетъ синяя, сплошная туча. Но вотъ и послдняя деревня, вотъ усадьба батюшки, вотъ церковь и, рядомъ съ нею, гостепріимная Меженинская школа. Зашумли круглыя, рдкія капли. Едва успли вс ребята столпиться подъ навсъ крыльца, и дождь хлынулъ, какъ изъ ведра.
Меженинская церковь деревянная, но весьма удобная: просторная, свтлая и теплая. Построена она лтъ тридцать тому назадъ, моимъ дядею, но лишь лтъ двнадцать тому назадъ удалось создать около нея самостоятельный приходъ, по мстнымъ условіямъ необходимый. Первымъ священникомъ въ ней былъ бывшій Ташевскій учитель, человкъ прекрасный, къ сожалнію преждевременно умершій. Тутъ же при церкви была устроена школа. Школа эта, до прошлаго лта, влачила жалкое существованіе. Учитель (изъ духовнаго званія), человкъ усердный и способный, страдалъ запоемъ. Но онъ былъ обремененъ многочисленнымъ семействомъ, не разъ пытался исправиться, и добрый батюшка скрывалъ отъ меня размры зла. Число учениковъ вертлось около тридцати, и школа не пользовалась сочувствіемъ окрестнаго населенія, не смотря на удовлетворительные успхи учениковъ въ чтеніи и письм. Учитель не былъ пвцомъ и церковное пніе у него не процвтало.
Годъ тому назадъ, Меженинская школа подверглась коренному преобразованію. Въ Меженинку возвратились на постоянное жительство ея владльцы, и руководство школою приняла на себя С. Н. Р.— женщина, одаренная рдкими педагогическими способностями. Прежній учитель замненъ однимъ изъ юныхъ воспитанниковъ Ташевской школы, нашимъ дорогимъ Михеюшкою! Сама С. Н. взяла на себя часть преподаванія и еще въ теченіи прошлаго лта приступила къ образованію церковнаго хора. Успхъ превзошелъ наши ожиданія. Въ хоръ тотчасъ вступили многіе взрослые грамотные крестьяне, съ изумительною быстротою выучились читать ноты, не смотря на полевыя работы (даже покосъ!) не пропускали ни одной спвки, и уже къ осени составился стройный хоръ, собирающійся на каждую воскресную и праздничную службу. Число учениковъ сразу поднялось до пятидесяти. Скромный и тихій Михеюшка своею заботливостью о дтяхъ, своимъ глубокимъ благочестіемъ покорилъ вс сердца и сдлался любимцемъ прихода. Ученіе идетъ у него прекрасно. Взрослые пвцы образовали вокругъ него дружную школьную братію. По субботамъ, посл спвки, они засиживаются у него далеко за полночь, за чтеніемъ божественныхъ книгъ, на покупку коихъ Михеюшка тратитъ свои послднія денежки. Теперь они просятъ, чтобы и въ воскресенье посл обда была устроена спвка, для того, чтобы весь день Господень былъ проведенъ по христіански. Сначала, бабы возроптали на эти еженедльныя отлучки своихъ мужей и на то, что они дома, вмсто того, чтобы съ ними болтать, цлый день распваютъ гаммы и Херувимскія, но теперь и он покорились, видя, успхъ ихъ церковнаго пнія.
Михеюшка убжалъ въ Меженинку за два дня до нашего выступленія въ походъ, чтобы приготовить школу къ пріему многочисленныхъ гостей. Радушные хозяева устроили въ прекрасномъ меженинскомъ пруду большую рыбную ловлю. Ловъ оказался чудеснымъ: вытащили полтора пуда рыбы. Въ школ мы нашли самовары кипящими, столы накрытыми, солому постланною для ночлега ребятъ. Началось угощеніе на славу. Всего было наварено и напечено въ изобиліи. Милыя хозяйки Меженинки, С. Н., ея сестра и племянницы пришли въ школу угощать налетвшую на нихъ саранчу, и каждому было сказано доброе слово, и сердечный ихъ привтъ еще возвысилъ общее радостное настроеніе. Михюшка хлопоталъ неутомимо, сіялъ отъ радости, самъ забывалъ сть и пить. Татевскіе ребята въ первый (и единственный) разъ за этотъ постъ покушали рыбки. Дло въ томъ, что Татево находится почти въ гидрографическомъ центр Россіи. Береза втекаетъ въ Межу, притокъ Двины, верстахъ въ пяти отъ насъ начинается бассейнъ Волги, верстахъ въ двадцати — источникъ Днпра. Все это очень лестно, и мы вольны считать свою мстность, въ нкоторомъ род, пупомъ земли, но, по этому самому, рчки наши ничтожны, рыбы у насъ мало, и накормить всю мою безчисленную семью удается рдко.
Наконецъ, ужинъ кончился. Дождь прекратился, и школа озарилась блднымъ золотомъ вечерней зари. Стали на молитву. Возгласы говорилъ Романъ, Глуховскій учитель, торжественно и протяжно, помощникъ его, Корней, прекрасно прочелъ молитвы вечернія, красавецъ Адріанъ, ихъ ученикъ, серебристымъ альтомъ произнесъ молитвы начальныя: имъ тремъ, на все время путешествія, поручены вечернія молитвы. Торжественно и стройно прозвучали въ полумрак высокой, просторной классной комнаты тропари Троичные…
Я отправился ночевать въ домъ моихъ родственниковъ. Ребята завалились на солому. Долго еще калякали съ Михеюшкою его товарищи — учителя, его друзья — живописцы. Я же еще долго совщался съ бывшимъ Меженинскимъ старостою о дальнйшемъ нашемъ маршрут. Очень хотлось намъ идти на прямикъ, по живописнымъ берегамъ Туба, по дикой, лсистой мстности, слывущей у насъ ‘Сибирью’. Но какъ въ этой Сибири прокормить мое многочисленное войско? Ршено было лишь, коснуться Сибири и выбраться къ вечеру слдующаго дня на большой богомольный трактъ, на коемъ не грозила опасность голодной смерти.

День второй.

Мы встали рано, но выступили въ походъ поздно, часовъ около девяти, чтобы имть время проститься съ нашими радушными хозяевами. Вс они пришли въ школу на утреннія молитвы. Читалъ Вася, Бобровскій учитель, чтецъ отличный, начальныя молитвы говорилъ Миша, его ученикъ, чуткій и серьезный мальчикъ, котораго мы готовимъ къ поступленію во второй классъ Духовнаго Училища. Возгласы говорилъ Егоръ Толстой, нашъ добрый великанъ, доживающій послдніе дни въ нашей школьной семь. Онъ учительствуетъ въ Дом Призрнія, въ Сергіевомъ Посад, и скоро подетъ въ Москву для посвященія въ діаконы. Это будетъ, въ теченіи ныншняго года, третьимъ случаемъ посвященія въ діакона учителя изъ моихъ учениковъ. Толстымъ онъ названъ въ честь графа Льва Николаевича. Въ нашихъ школахъ ребята любятъ прозывать товарищей, не имющихъ семейныхъ прозвищъ (а таковыхъ много) именами знаменитыхъ русскихъ писателей. Клички эти впослдствіи обращаются въ фамильныя имена. Такимъ образомъ у насъ завелись Пушкины, Жуковскіе, Крыловы, Кольцовы… Это напоминаетъ Англію, гд имена великихъ людей безпрестанно даютъ дтямъ при крещеніи въ качеств личнаго имени. Егору Толстому, вмст съ Васею и Мишею, были поручены на все время нашего путешествія молитвы утреннія.
За молитвою послдовалъ обильный завтракъ. Вс выступили въ путь веселые и бодрые. Еще въ Татев, вс ребята были распредлены на пять группъ, и каждая изъ нихъ поручена одному изъ учителей, при начал и конц каждаго перехода производилась перекличка. Во избжаніе утомленія, происходящаго главнымъ образомъ отъ безпорядочной ходьбы, со втораго дня я шелъ впереди всхъ, и съ моимъ мрнымъ шагомъ долженъ былъ соображаться весь караванъ. Въ Меженинк къ нему присоединились Михей и одинъ изъ его учениковъ.
Пришелъ насъ провожать Григорій, сынъ церковнаго старосты, одинъ изъ взрослыхъ пвцовъ Меженинскаго хора,— молодой человкъ въ высшей степени дльный и къ церкви усердный. Онъ занятъ подрядами по церковнымъ постройкамъ, и поэтому, къ крайнему своему сожалнію, не могъ пойти съ нами къ Угоднику. Шелъ онъ съ нами до близкой границы Смоленской губерніи и бесдовали мы съ нимъ о длахъ Меженинской церкви. Церковь надлена указнымъ количествомъ земли, но земля эта весьма плохая, потому что церковь построена недавно, и другой порожней земли по близости не нашлось (вс наши церкви, построенныя въ прошломъ столтіи, широко надлены отличною землею). Но особенно обидно для Меженинскихъ прихожанъ слдующее обстоятельство. Вблизи отъ ныншней Меженинской церкви въ прошломъ столтіи стояла другая, также во имя Знаменія Пресвятой Богородицы, съ погостомъ Котельнею, и владла шестьюдесятью десятинами превосходной земли. Но церковь эта сгорла и прихожане были временно причислены къ сосднему, богатому и обширному приходу села Холмеца, (Тверской эпархіи. Холмецкій причтъ, разумется, овладлъ Котельнею и владетъ ею до сихъ поръ. Гражданскій искъ невозможенъ, ибо прошла едва-ли не столтняя давность. Между тмъ на Котельн безжалостно запахиваются могилки предковъ Меженинскихъ прихожанъ, и самое мсто, гд стояла сгорвшая церковь, не огорожено. Холмецкій причтъ отдаетъ эту землю, ненужную ему для хозяйства, въ аренду, а Меженинскій причтъ не иметъ возможности вести хозяйство. Три четверти его земли — болото. Въ Холмецкой церкви хранится спасенная во время пожара, Межининская святыня, древняя икона Знаменія Божіей Матери, слывущая чудотворною. По преданію, долго не удавалось перенести ее на новое мсто… Завтная мечта Меженинскихъ прихожанъ — возвращеніе ихъ церкви этой земли и этой иконы. Но дло это — трудное, ибо не можетъ быть ведено форменнымъ порядкомъ, а приходы Меженинскій и Холмецкій находятся въ разныхъ эпархіяхъ.
Но вотъ опять Витка. Мы прощаемся съ Григоріемъ и вторично вступаемъ въ Тверскую губернію. Передъ нами высокая гора, и на ней богатая, отлично выстроенная деревня Московка. За этою горою начинается бассейнъ Волги.
Съ утра стоялъ густой туманъ, но онъ постепенно разсыпается мелкою дождевою пылью, и уже въ Московк насъ озаряетъ яркое солнце. Но въ верхнихъ слояхъ атмосферы продолжается борьба свта съ тьмою. Крупныя тучи, чреватыя дождемъ, ливни направо и налво, и позади, и впереди насъ, и дивные переливы свта и тни на большихъ планахъ обширнаго горизонта… Идемъ мы мстами высокими. Насъ долго провожаютъ массивныя Меженинскія рощи, и шпиль церкви, возвышающійся надъ елями и соснами кладбища, и Шадаевская гора, уже голубая и туманная. Хлбныя поля чередуются съ лугами, душистыми и цвтущими. Ребята жадно рвутъ прелестные цвты, окаймляющіе дорогу. Одинъ выбираетъ нжныя кисти блой разновидности колокольчика и соединяетъ ихъ съ разрзными звздами розовой дремы. Другой перемшиваетъ съ васильками душистые колосья блдно-желтоватой любки. Третій рветъ, что попало: всякій несетъ мн цвтки, которые почему-либо кажутся ему заслуживающими моего вниманія. Разбгаться по сторонамъ мы имъ не позволяемъ. Но около деревни Боярской насъ поражаетъ возмутительное зрлище: большой воронъ вцпился въ птушка, неосторожно отважившагося выйти въ поле. Мигомъ летятъ на выручку вс ребята: птушекъ спасенъ, воронъ съ гнвнымъ карканьемъ улетаетъ, и ребята возвращаются на дорогу, запыхаясь и ликуя. Но вотъ дорога начинаетъ постепенно опускаться. Передъ нами серебристый занавсъ близкаго дождя. Онъ отступаетъ и рдетъ, и въ призрачныхъ очертаніяхъ открывается передъ нами прелестная долина Туда: широкая дуга многоводной рки, и усадьба, потонувшая въ темной зелени липъ, и крутые, лсистые берега, и дв церкви: на полугор — убогое Кожухово, а надъ лсомъ — высокое Бакланово. Дождь все удаляется, яркое солнце заливаетъ планъ за планомъ. Живописцы наши останавливаются на высокомъ мысу, чтобы набросать эту очаровательную панораму. Съ ними остается Вианскій семинаристъ, братъ Егора Толстаго, также усердный рисовальщикъ. Вс мы спускаемся къ мельниц и длаемъ привалъ: мы отошли двнадцать верстъ, полъ-пути до Пыжей, гд мы намрены обдать. Достаемъ свой черный хлбъ и весело закусываемъ, запивая, по способу воиновъ Гедеона, чистою водою Туда.
Дождавшись живописцевъ, мы перебираемся на другой берегъ по утлымъ кладямъ, надъ шумнымъ водопадомъ, образуемымъ плотиною. Увы! нельзя идти вдоль береговъ. Туда, по негостепріимной Сибири! А по ту сторону Туда еще лучше: говорливые ручейки, цвтущій шиповникъ, огромные валуны, заросшіе мхами. Насъ увряютъ, что для сокращенія пути намъ слдуетъ, не доходя до Кожухова, свернуть направо и идти лсомъ. Мы такъ и длаемъ. Дорога идетъ въ гору прелестными лсными полянками. Но она постепенно становится мене явственною и наконецъ теряется въ сплошной высокой трав. Боясь заблудиться, мы со стыдомъ возвращаемся на прежнюю дорогу, но нкоторыхъ изъ старшихъ спутниковъ, убжавшихъ впередъ на развдки, мы уже не можемъ вернуть. Отъ Кожухова въ сосднее село Пыжи, разумется, есть торная дорога.
Кожуховская церковь, деревянная и низенькая, замчательна только тмъ, что выстроена уже довольно давно, лютераниномъ, собиравшимся перейти въ православіе. Исполнилъ-ли онъ свое благое намреніе — мн неизвстно. Школы при ней нтъ. Отъ Кожухова дорога идетъ, постепенно повышаясь, лугами и полями. Горизонтъ становится все обширне: налво лсистыя горы Сибири, направо насъ упорно провожаетъ высокая Баклановская церковь. Старшій живописецъ, Николя, набрасываетъ ея характерный профиль. По прошествіи шести-семи верстъ намъ начинаютъ попадаться прикрпленныя къ кустамъ и изгородямъ бумажки съ всточками о нашихъ развдчикахъ. Они-таки выбрались на краткую дорогу, они опередили насъ на полчаса, на цлый часъ! Наконецъ мы находимъ ихъ у деревни Свисталова, спокойно отдыхающими на бревнушкахъ. До Пыжей ужъ недалеко. Еще перелсочекъ, и передъ нами Пыжовская церковь, ветхая, срая, но высокая, съ осьмиграннымъ, многоэтажнымъ верхомъ, съ коническимъ шатромъ на круглой колокольн. Вокругъ нея ограда изъ дикаго камня. Колокола сняты съ шаткой колокольни и висятъ въ незатйливой звонниц. Стоитъ эта церковь очень высоко. По возвращеніи въ Татево, мы въ подзорную трубу усмотрли ее (а также церковь Баклановскую) въ синющей дали, виднющейся съ нашего балкона.
Въ Пыжахъ есть постоялый дворъ съ лавкою, въ коемъ намъ посовтовали обдать. Постоялый дворъ, конечно, оказался кабакомъ, но вся собранная въ немъ компанія тотчасъ уступила намъ мсто. Накормили насъ прилично, т. е. дали намъ похлебки, квасу и сельдей, и подали намъ самоваровъ на все общество. Только баттарея бутылокъ, расположенная подъ образами, напоминала намъ о томъ, что мы находимся въ мст непотребномъ. Посл обда мы имли неосторожность спросить у вытсненныхъ нами гостей, сидвшихъ на крылечк, сколько верстъ до мста нашего ночлега — деревни Боровыхъ Нивъ. Поднялся споръ, шумъ, чуть не драка.— Шесть верстъ! — десять! — пятнадцать! Оказалось, что каждый указвваетъ разстояніе отъ своей деревни, а никто разстоянія отъ Пыжей не знаетъ. Общее правило: о разстояніяхъ дорогою нужно спрашивать только мстныхъ жителей (мужчинъ, а не бабъ) и то лишь, когда они дома. Если вы спросите прохожаго или прозжаго, онъ неминуемо скажетъ. вамъ разстояніе отъ своего дома, хотя-бы онъ отстоялъ отъ мста разговора верстъ на двадцать.
Затмъ полюбовались мы хорошенькою земскою школою, которая, впрочемъ, повидимому, не процвтаетъ. Прошлою зимою въ ней училось только одиннадцать мальчиковъ. Ни одного ученика видть намъ не привелось. Въ лавк, при нашемъ постояломъ двор, мы купили себ большой оловянный ковшъ, ибо водопитіе по библейскому способу не на всхъ ручьяхъ оказалось удобнымъ. Этотъ ковшъ я отдалъ на храненіе старшему Потапенку, Рувиму, хотя ребята находили, что приличне засунуть его въ узелокъ Веніамина.
Выступили мы въ походъ часу въ шестомъ. Небо совершенно прояснилось, и наша дорога, извиваясь съ горки на горку, поднялась еще выше (по картамъ Киперта, около 1000 футовъ надъ поверхностію моря). Солнце, склоняясь къ западу, озаряло чудную, неоглядную даль. Мягкими волнами подымались одинъ надъ другимъ лсистые, отлогіе холмы, лаская взоръ зеленью всхъ оттнковъ, отъ позлащенной листвы первыхъ плановъ до голубой дымки невдомыхъ рощъ и пригорковъ, воздымавшихся на горизонт. Въ этомъ зеленомъ океан то появлялись, то вновь исчезали высокія блыя церкви, украшающія берега Туда. Мы могли разомъ насчитать ихъ до десяти. Такіе виды особенно по душ нашему старшему живописцу-пейзажисту, влюбленному въ нашу задумчивую сверную природу. Онъ смотрлъ въ даль широко раскрытыми глазами, безпрестанно останавливался, что-то соображая, что-то обдумывая, насыщая свое воображеніе этими нжными линіями, этою гармоніею красокъ.
Вскор дорога стала идти подъ гору, и мы вышли въ деревн Петражихин на большой богомольный трактъ, уже извстный намъ по прежнему путешествію, на такъ называемый большакъ, соединяющій Ржевско-Бльскую дорогу съ Бльско-Осташковскою. Впрочемъ этотъ большакъ, боле натоптанный богомольцами, чмъ назженный, иметъ совершенно характеръ проселочной дороги. Онъ то съуживается въ скромную травянистую стежку, то, на мстахъ песчаныхъ, чрезмрно расширяется, совершенно теряя характеръ дороги. Въ первой же деревн мы встртили кучку Татевскихъ богомолокъ. Неутомимыя паломницы вышли изъ дому въ утро того-же дня и вскор насъ перегнали.
На большак характеръ почвы и растительности рзко измняется. Глина замняется пескомъ, березы — соснами, появляется верескъ. Это невиданное растеніе сильно заинтересовало моихъ ребятъ. — На что оно годно? Будутъ-ли на немъ ягоды? Я объяснилъ имъ, что это — кропильникъ (такъ называютъ его въ Тверской губерніи, ибо изъ него вяжутъ кропила для водосвятія), что земля изъ подъ него — самая лучшая для цвтущихъ кустарниковъ, которыми они зимою любовались въ Татевской оранжере, и ребята успокоились, и возъимли къ вереску уваженіе.
Солнце заходило. Послдніе лучи его заливали огнемъ небольшую полянку, всю заросшую смолянкою въ полномъ цвту. Какъ рубины, рдли пурпурныя метелки на темномъ фон густаго сосенника. Вс ребята кинулись рвать замченные цвточки, и вс перепачкали себ пальцы объ ихъ липкіе стебли.
Вскор показалась деревня Боровыя Нивы, мсто нашего ночлега. Весь переходъ составлялъ не боле 12 верстъ и совершился безъ всякаго утомленія. Мы попросились ночевать въ прекрасную, крытую тесомъ избу, построенную домикомъ, съ четырьмя большими окнами на улицу. Хозяина не было дома. Хозяйка, крпкая старуха съ суровымъ, повелительнымъ лицомъ, приняла насъ не очень привтливо. Ребята, посл поздняго обда, не захотли ужинать. Мы имъ дали по куску хлба и приступили къ вечерней молитв въ чистой и свтлой горниц, намъ отведенной. Я стоялъ у окна. На улиц собрались бабы и дти. Немногіе крестились, вс слушали съ величайшимъ вниманіемъ. Во время пнія лица дтей озарялись, но они очевидно не понимали, что происходитъ молитва. Въ деревн — народъ сплошь безграмотный, въ томъ числ и сыновья нашей богатой хозяйки. Церковь и школа далеко — за двнадцать верстъ. Ребятамъ не то что въ школ, и въ церкви бывать не приводится. Кончилась молитва, и мы ребятъ уложили спать въ сара на сн. Хозяйка наша вдругъ стала привтлива и радушна: принялась хлопотать о самовар, о нашемъ размщеніи на ночь.— Молиться-то мы лнивы, промолвила она,— да и некогда, ну вотъ, хоть вы помолились за насъ гршныхъ!
Мы напились чаю, размстились на ночь. Я заснулъ на солом сладкимъ, легкимъ сномъ, но пробуждался безпрестанно: въ свтлыя окна всю ночь смотрла розовая заря, не то утренняя, не то вечерняя…

День третій.

Мы вс вскочили въ пятомъ часу. Было ршено выступить въ походъ тотчасъ посл утренней молитвы и позавтракать на пути, чтобы поскоре добраться до Оковцевъ, гд мы надялись найти сытный обдъ. Предстоялъ переходъ всего въ двнадцать верстъ. Утро было чудное — теплое и ясное. Тотчасъ за деревнею дорогу перескаетъ рка Пырошня, и мостъ на ней оказался разрушеннымъ. Оставалось два жидкихъ, шаткихъ бревна, перекинутыхъ высоко надъ водою. Самые смлые перебжали, балансируя на качающихся бревнахъ, робкіе поползли на четверенькахъ, самые осторожные разулись, и побрели по колно въ вод. Я перехалъ вбродъ. За переправою дорога идетъ мстами невысокими, не удаляясь отъ рки. Вскор она вступаетъ въ прелестный боръ, въ коемъ къ соснамъ живописно примшаны березы и осины, Въ немъ еще стояла ночная свжесть. Свтлыя лужицы отражали голубое небо и серебристые стволы березъ. Насъ обдало упоительнымъ запахомъ ландышей. Вся почва была покрыта ихъ листвою, и вскор, въ мстахъ боле тнистыхъ, мы нарвали множество еще не завядшихъ цвтовъ. За этимъ боромъ стоитъ одиноко постоялый дворъ Березуи, въ которомъ мы ночевали въ прежній нашъ походъ въ Нилову Пустынь. Теперь это новый, хорошенькій домикъ, но тогда тутъ стояла ветхая, тсная лачужка, въ коей мы едва добились кое-какого ужина. При вид Березуевъ, намъ припомнилось слдующее забавное происшествіе. Одна изъ причинъ, по которымъ, восемь лтъ тому назадъ, намъ тутъ съ трудомъ удалось поужинать, заключалась въ томъ, что хозяева были поглощены усмиреніемъ шальнаго быка, который бгалъ около двора, творя разныя безчинства. Мы легли спать въ сновалъ, и ревъ бшенаго быка долго не давалъ намъ заснуть. Наконецъ разъяренное животное въ открытыя ворота ворвалось въ нашъ сарай. Раздался отчаянный крикъ, и въ одно мгновеніе на встрчу непріятелю полетли тридцать паръ лаптей, столько же шапокъ и цлое облако клочковъ сна. Быкъ, озадаченный такимъ неожиданнымъ отпоромъ, обратился въ бгство и немедленно утихъ. На другое утро мы насилу разъискали все разбросанное добро.
Въ Клешнин, первой деревн за Березуями, мы услись на бревнушкахъ, достали свой хлбъ и принялись завтракать. Вскор у каждаго изъ ребятъ оказалось въ рук по дымящейся картофелин,— приношенію сердобольной бабы. Видя это, старый ддъ, наблюдавшій за нами въ оконце, принялся подчивать ребятъ квасомъ, и ребята мигомъ выпили цлое ведро.
Въ этой деревн, какъ и во всхъ прочихъ по нашему пути, насъ поразило отсутствіе взрослыхъ мужчинъ. Въ поляхъ работаютъ бабы. На улиц попадаются лишь дряхлые старики и малые ребята. Гд же хозяева? Ушли въ Питеръ, въ Москву, на низъ. Восемь лтъ тому назадъ, ничего подобнаго мы не замчали.
Мы подвигаемся довольно медленно по сыпучему песку. Вскор показывается за лсомъ высокая Оковецкая церковь, а за нею горы, увшанныя сосновыми рощами. Но до Оковцевъ еще семь верстъ и мы добираемся туда лишь въ десятомъ часу.
Оковцы — живописное село на высокомъ берегу Пырошни съ массивною каменною церковью, окруженною старыми соснами. Церковь эта славится двумя чудотворными иконами: животворящаго креста и Божіей Матери. Явленіе этихъ иконъ (въ 1538 году) произвело сильное впечатлніе на современниковъ. Ихъ носили въ Москву, на встрчу имъ выходилъ Царь Иванъ Васильевичъ, и на мст встрчи была сооружена церковь. Въ Москв Оковецкая Божія Матерь слыветъ Ржевскою, и дала это названіе двумъ церквамъ. И понын она остается весьма чтимою мстною святынею. Но святыни этой мы въ Оковцахъ не застали. Въ теченіе іюня ее постоянно носятъ по селамъ Ржевскаго узда, причемъ она ежегодно проносится весьма близко отъ Татева. Крестный ходъ бываетъ видимъ съ балкона нашей школы, и привлекаетъ многочисленныхъ богомольцевъ изъ пограничныхъ деревенъ Бльскаго узда. Об иконы, по преданію, явились на соснахъ, и такъ и изображаются, на пейзажномъ фон, состоящемъ изъ песковъ и сосновыхъ рощъ.
Въ Оковцахъ мы направились прямо къ извстному намъ постоялому двору, просторному и чистому. Но хозяевъ мы не застали дома: они работали въ пол. Встртилъ насъ маленькій ихъ сыновъ, который никакъ не брался принять и накормить вою нашу компанію. Длать было нечего. Мы разбились на пятъ группъ, и каждая изъ нихъ отдльно нашла себ приличное помщеніе и сытный обдъ. Я съ нкоторыми изъ старшихъ моихъ спутниковъ остался на постояломъ двор, и, пока закипалъ самоваръ, мы занялись бесдою съ моимъ маленькимъ хозяиномъ. Онъ оказался весьма грамотнымъ, и великимъ охотникомъ читать въ церкви. Показалъ онъ намъ свои книги, нсколько случайно попавшихъ къ нему брошюрокъ, да Евангеліе и Псалтирь, полученныя въ подарокъ при экзамен по распоряженію земства. Честь и слава нашимъ земствамъ за это дятельное и разумное распространеніе слова Божія.
Алеша, нашъ новый знакомый, привелъ къ намъ еще грамотнаго товарища. Мы надлили ихъ привезенными съ собою ‘Троицкими Листами’ и общали привести имъ изъ Осташкова по Часослову.
Между тмъ вернулись хозяева и очень сожалли о томъ, что ихъ сынъ не ршился принять насъ всхъ на постоялый дворъ. Тотчасъ былъ приготовленъ обдъ, посл котораго Алеша взялся проводить насъ на Святой ключъ,— одну изъ достопримчательностей Оковецкихъ.
Ключъ этотъ находится въ верстахъ трехъ отъ села, на луговомъ берегу Пырошни, на полуостров, охваченномъ ркою, а за нею — высокимъ берегомъ съ песчанными обрывами, увнчанными соснами, съ крутыми склонами, заросшими лозою и высокими травами. Въ оград между березками, стоитъ убогая часовенька, домикъ сторожа, и возвышается небольшая насыпь въ форм отлогаго усченнаго конуса. На этомъ возвышеніи кольцеобразный уступъ охватываетъ край круглаго глубокаго водоема, обложеннаго тесаннымъ гранитомъ. Водоемъ этотъ до самаго края наполненъ хрустальною, голубою какъ вода швейцарскихъ озеръ, водою, кипучими водоворотами бьющею изъ песчанаго дна. Ребята тотчасъ облпили край водоема и принялись жадно черпать заманчивую влагу — ковшемъ, шапками, руками, и долго смотрли въ таинственную глубину. Какъ въ зеркал, рисовались ихъ оживленныя лица на темной лазури отраженнаго неба. Одинъ звака уронилъ шапку въ водоемъ. Быстро унесла ее могучая струя по жолобу, проведенному въ будочку, устроенную для обливаній у подножія насыпи. Съ трудомъ ухватили ее изъ водоворота, образуемаго паденіемъ этой струи.
Ключъ этотъ почитался святымъ по преданіямъ объ исцленіяхъ, совершившихся на этомъ мст, и богомольцы имютъ обыкновеніе обливаться его студеною водою. Нкоторые изъ старшихъ ребятъ не преминули исполнить этотъ обрядъ.
Очень довольные своимъ ключемъ, мы отправились вдоль Пырошни, по цвтущимъ лугамъ, перешли рку на мельниц и вышли на большакъ у деревни Бутырокъ, гд уже ожидали насъ наши повозки.
Начался переходъ утомительный и длинный. Отъ Оковцевъ до Селижарова — двадцать пять верстъ, къ коимъ мы прибавили добрыхъ пять нашею экскурсіею на Святой ключъ. Дорога идетъ мстами высокими, каменистыми и безводными. Направо и налво рзко очерченныя горы, достигающія высоты 1000 футовъ. Темныя сосновыя рощи, бловатыя оголенія почвы, на горизонт свинцовыя тучи, придавали смняющимся передъ нами картинамъ характеръ величавый и грустный. Еще въ Оковцахъ мы заставили всхъ ребятъ обуться — наканун они предпочли идти босикомъ по свжей травк и мягкой дорог, а сегодня на каждомъ шагу попадались острые камни. Около деревни Горы, живописцы наши прельстились вковою, причудливо развтвленною сосною, и засли ее рисовать. Приблизительно на полпути, въ глубокой, безводной долин, мы сдлали привалъ, чтобы дождаться рисовальщиковъ и подкормить ребятъ хлбомъ и баранками. Все ближе надвигались темныя тучи, и до нашего слуха явственно стали долетать отдаленные раскаты грома. Но вотъ пришли рисовальщики, пришли и оставшіеся на Святомъ ключ купальщики, и мы вновь, при палящемъ солнц, подымаемся въ гору. Вдругъ, на защищенномъ уступ насъ обдаетъ душистою свжестью. Мы перескаемъ полосу богатой лсной почвы, еще не выпаханной посл истребленія лса. Между густымъ кустарникомъ — цвтущія лужайки, усянныя душистыми орхидеями, роскошные кусты шиповника въ полномъ цвту, громадныя шапки, то блдно-лиловыя, то чисто-блыя, сладостно пахучаго василисника. Ребята встрепенулись и кинулись рвать огромные букеты, убирать свои шапки цвтами…
Дорога продолжаетъ идти въ гору. Опять песокъ и камень, и дальніе виды, величавые и строгіе. Туча проносится мимо. Впереди насъ дразнятъ высокія колокольни, окруженныя обширными селами.— Не это ли Селижарово? — а это? Встрчныя бабы даютъ о разстояніяхъ сбивчивыя, несообразныя показанія. Солнце склоняется къ западу, и съ свера потянулъ холодный втерокъ. Мы проходимъ еще нсколько деревень, небольшой лсокъ, вдругъ открывается передъ нами долина Волги и уже недалекое Селижарово. Нкоторые изъ старшихъ убжали впередъ, чтобы приготовить намъ ночлегъ, и мы на пути опять находимъ всточки о нихъ. Доходимъ до Селижарова уже въ девять часовъ.
Селижарово — небольшой посадъ, выросшій около древняго, живописнаго монастыря, стоящаго на мысу, образуемомъ сліяніемъ Селижаровки съ Волгою. Старыя липы окружаютъ ограду тамъ, гд она не подступаетъ къ самому берегу рки. Мы перезжаемъ Волгу на паром, и тотчасъ намъ бросаются въ глаза Святыя ворота обители, прелестный памятникъ архитектуры 16 или 17 вка. Передъ воротами шатеръ на четырехъ массивныхъ кувшинообразныхъ столбахъ. Каждый изъ этихъ столбовъ окруженъ тоненькими, красиво расположенными столбиками, соединяющими углы базиса съ углами капители. Еще недавно, какъ видно изъ описанія, своды шатра и тимпанъ надъ воротами красовались древнею живописью, но теперь все немилосердно закрашено. Мы съ живописцами заглядываемъ въ ограду — и сердце наше радуется. Величавый соборъ, съ шатромъ надъ входомъ, подобнымъ Святымъ воротамъ, старыя массивныя постройки, выглядывающія изъ-за темной зелени, и на страж надъ всмъ — высокая колокольня, и глубокая тишина, и задумчивое бдніе отршеннаго отъ времени пріюта… Но рисовать уже поздно, и пора на покой.
Намъ приготовили ночлегъ въ просторномъ постояломъ двор, уже извстномъ намъ по прежнему путешествію. Тутъ, восемь лтъ тому назадъ, бдствовали мы отъ недоумній полиціи. Урядникъ не ршался отпустить насъ съ миромъ, а становой страдалъ флюсомъ, и добиться у него аудіенціи стоило долгихъ и настойчивыхъ усилій. Приняли насъ радушно, накормили ребятъ хорошо. Во время вечернихъ молитвъ, подъ нашими окнами собралось много народа: вс усердно молились вмст съ нами. Улеглись мы довольно поздно, и уснули мертвымъ сномъ.

День четвертый.

Прежде всхъ вскочили Николя и я. Николя побжалъ рисовать Святыя ворота, я изъ окна нашего постоялаго двора набросалъ видъ монастыря. Остальное отложилъ до возвратнаго пути. Утренняя молитва, завтракъ, чай, протянулись до семи часовъ. Въ половин осьмаго мы выступили въ походъ. Утро было сренькое, свжее. Идти было легко и весело.
Отъ Селижарова до Осташкова идетъ настоящій большакъ, съ верстовыми столбами, сопровождаемый телеграфною проволокою. Мрянныя версты оказались несравненно короче немрянныхъ. Отъ Селижарова до Зехнова 21 верста, и мы прошли ихъ въ пять часовъ. Песчаная дорога, смоченная недавнимъ дождемъ, шла большею частію сосновымъ, невысокимъ лсомъ, и отчасти, въ мстахъ боле низкихъ, красивыми березовыми рощами. Тутъ въ изобиліи водятся зми, и въ прежнее наше путешествіе, ребята вдоволь насмотрлись на этихъ невиданныхъ у насъ чудовищъ. Но на этотъ разъ, по причин свжей и пасмурной погоды, мы не видали ни одной. За то мы любовались характерною боровою растительностію. Почва мстами была сплошь покрыта желтыми цвтками очитка (Sedum acre) и пурпурными кистями особенно крупноцвтной разновидности тиміана. Все чаще и чаще встрчали и перегоняли мы большія и малыя партіи богомольцевъ. Завязывались разговоры, оказывались общіе знакомые, другія связующія нити… На полпути, въ деревн Сорокин, мы сдлали привалъ, поли хлбца, и насъ напоили отличнымъ квасомъ. Стало проглядывать солнце. Но вскор набжали новыя тучи, и пошелъ дождь. Впрочемъ, онъ не усплъ промочить насъ: мы уже подходили къ Зехнову.
Зехново — небольшая деревушка, вся состоящая изъ большихъ двухъ- и трехъ-этажныхъ домовъ, приспособленныхъ къ пріему богомольцевъ. Вообще, начиная съ Селижарова, мы вступили въ область, составляющую достояніе преподобнаго Нила. Тутъ онъ уже не ‘Угодникъ’, а ‘нашъ батюшка’ или просто ‘онъ’. Тутъ о немъ говорятъ, какъ о живомъ человк, дорогомъ и близкомъ. Его молитвами живетъ весь край, его заступничествомъ спасается отъ бдъ. Онъ распоряжается тепломъ и холодомъ, дождями и росами. Ему лично принадлежатъ монастырскія имнія. Его мельница красуется на рк Сиговк, его коровки пасутся на его лугахъ, его сно убирается усердными богомольцами, съ радостію соглашающимися покосить денекъ-другой для ‘нашего батюшки’, который за то сытно ихъ кормитъ. Самыя воды Селигера, съ ихъ рыбными ловлями, принадлежатъ ему. Онъ кормитъ своею рыбою прибрежныхъ крестьянъ, коимъ хлбопашествомъ не прокормиться. На основаніи этого взгляда, монастырь ведетъ съ городомъ Осташковомъ безконечную тяжбу о Селигерскихъ рыбныхъ ловляхъ. Да, для всхъ жителей этого края, и для безчисленныхъ богомольцевъ, посщающихъ Пустынь, Угодникъ живъ до сихъ поръ,— живъ не отвлеченнымъ, книжнымъ безсмертіемъ, но полною, кровною жизнію.
Вотъ — въ то самое время, какъ бдный отшельникъ, среди пустынныхъ водъ Селигера, въ молитв и лишеніяхъ проходилъ страшный искусъ одиночества — на престол Moсковскомъ сидлъ грозный царь Иванъ Васильевичъ, дарилъ Россіи Казань и Астрахань, Рязань и Сибирь, лилъ потоки крови, строилъ сказочные дворцы и невиданные храмы и изумлялъ міръ блескомъ своего духовнаго краснорчія. И что же? Умеръ царь Иванъ Васильевичъ, совсмъ умеръ. Тщетно историки и поэты, живописцы и ваятели стараются воскресить передъ нами, облечь въ плоть и кровь его могучій, таинственный образъ. Онъ умеръ. Въ его дивную усыпальницу въ Архангельскомъ собор разсянно заглядываютъ образованные иностранцы и любознательные провинціалы. Самъ онъ обратился въ сюжетъ для оперныхъ либретго, въ манекенъ для сенсаціонныхъ картинъ… А бдный монахъ продолжаетъ жить неугасающею жизнію, и милліоны темнаго люда, никогда не слыхавшаго о грозномъ цар, хранятъ въ своихъ сердцахъ его свтлую, чистую память.
Чмъ объяснить эту неугасающую живучесть, это осязаемое безсмертіе человка, жившаго исключительно жизнію внутренней? Блдны и скудны сказанія, сохранившіяся о его житіи въ Пролог и Минеяхъ. Сверхъ общихъ чертъ строгаго отшельническаго подвижничества, едва обозначаются черты индивидуальныя: тонкое чутье нравственной чистоты, свойственное высокимъ натурамъ, любовь къ нетронутой рукою человческой, задумчивой природ нашего бднаго Свера — и только. Не тутъ нужно искать его біографіи, а въ простыхъ рчахъ темныхъ жителей Селигерскаго края, въ любви, съ коею произносится его имя, въ гостепріимной обители, царящей надъ водами причудливаго озера, и уже три вка дающей душамъ милліоновъ то, что имъ на потребу — молитвенный отдыхъ отъ суеты житейской, временное отршеніе отъ праха земнаго…
Мы вышли изъ Зехнова въ четыре часа. Посл дождя насталъ рзкій холодъ, съ свера подулъ намъ на встрчу упорный втеръ. По небу расползлись тяжелыя, осеннія тучи. Дорога шла между сосенникомъ, сыпучими песками. Направо, въ просвты между лсомъ, стала мелькать свинцовая полоса,— одинъ изъ безчисленныхъ рукавовъ Селигера. Въ семи верстахъ отъ Зехнова, мы присли на нсколько минутъ, и я набросалъ очеркъ высокой церкви села Котицъ, лежащаго въ четверти версты отъ дороги. Еще пять верстъ утомительной ходьбы по песку. Все ближе и ближе, направо отъ дороги, мелькаютъ между лсомъ воды Селигера, а надъ лсомъ показывается высокая блая церковь села Рагозье. Тутъ нкогда былъ монастырь, изъ коего на островъ Селигера, по кончин Угодника, переселились первые монахи. Вотъ и монументальная монастырская мельница на гранитномъ фундамент, получившая свое имя отъ быстрой рчки Стовки. За нею луга и пашни, и береженый монастырскій лсъ. Подъ его защитою мы на нсколько минутъ отдыхаемъ отъ захватывающаго дыханіе втра. Дорога, съ уступа на уступъ, подымается на высокую гору. Отсюда при хорошемъ освщеніи прелестный видъ: весь Осташковъ, за нимъ — извилистое озеро, и подъ однимъ изъ лсистыхъ мысовъ, врзающихся въ его воды — блокаменныя громады Ниловой Пустыни. Сегодня же все тускло и сро и рисуется темнымъ силуэтомъ на холодной полос блдно-желтаго заката, на отраженіи ея въ рябомъ зеркал Селигера. Но до города еще восемь верстъ утомительной песчаной дороги, Ребята притихли, и съ трудомъ плетутся за мною. Стгановится темно, и втеръ все усиливается. Въ верст отъ города насъ встрчаютъ высланные впередъ гонцы, чтобы привести насъ на мсто нашего ночлега. Какъ длинна эта послдняя верста! Но вотъ, наконецъ, городъ. Мы бредемъ по пустыннымъ, немощенымъ улицамъ, расположеннымъ правильнымъ ршетомъ. Вдругъ ребята останавливаются въ изумленіи. Мы вышли на самый берегъ озера. Другаго берега въ темнот не видно. Тускло озаренныя вечернею зарею, катятся намъ на встрчу тяжелыя волны, и съ грохотомъ и пною разбиваются у подножія, Вознесенскаго монастыря. Но пора на ночлегъ. Уже одиннадцатый часъ. Еще нсколько поворотовъ, и передъ нами знакомый постоялый дворъ, просторный и чистый, съ знакомыми олеандрами и геранями на окнахъ, и радушная хозяйка, и готовый, обильный ужинъ. Ребята надаются досыта, но падаютъ отъ усталости. Мы укладываемъ ихъ спать посл сокращенной до крайности молитвы, и сами удобно размщаемся, напившись чаю съ отличными осташковскими баранками.

День пятый.

Мы ршили отдохнуть основательно въ Осташков, и поэтому ребятъ не будили. Пароходъ изъ Осташкова въ Нилову Пустынь ходитъ два раза въ день: къ поздней обдн и къ вечерн. Перездъ въ Нилову Пустынь отложили до втораго рейса.
Не спша встали ребята, принарядились и совершили утреннюю молитву, не спша напились чаю. Погода стояла все такая же втряная и холодная, но небо заволокло срою пеленою низкихъ тучъ. Напившись чаю, мы отправились взглянуть на городъ и озеро. Городъ — чистенькій и веселый, съ высокими церквами и хорошенькими домами, съ бульваромъ и общественнымъ садомъ. Дорогой мы узнали, что въ Осташковъ прибыли Татевскія богомолки, дв молодыя двушки, подъ защитою почтенной старушки, сестры нашего священника. Нашъ походъ усилилъ въ нихъ давнишнее желаніе поститъ Пустынь, и он, два дня посл насъ, выхали изъ Татева. Мы постили ихъ въ монастырскомъ подворь, и он съ восторгомъ разсказывали намъ о пніи въ Вознесенскомъ (женскомъ) монастыр, о порядк и трудолюбіи, царящихъ въ этой обители. Затмъ мы пошли на пароходную пристань. Озеро все еще бушевало, взволнованное свернымъ втромъ, по сизой его поверхности бгали блые барашки. Лсистый мысъ скрываетъ отъ взоровъ недалекую Нилову Пустынь. Но почти въ самомъ город, на лво отъ пристани, красуется Житный (мужской) монастырь,потонувшій въ разнообразной зелени вковыхъ сосенъ и лиственныхъ насажденій, со всхъ сторонъ охваченный водами Селигера. Несмотря на несносный втеръ, дувшій съ озера, мы не утерпли и отправились туда.
Житный монастырь расположенъ на небольшомъ остров, соединенномъ съ берегомъ широкою насыпью, усаженною четырьмя рядами березъ. Эта аллея, перекинутая черезъ рукавъ озера, прелестна. Еще привлекательне самый островъ. Великолпныя громадныя сосны, какъ лсъ надъ лсомъ, воздымаются надъ еще молодыми, но уже роскошными липами, дубами и кленами. Между ними вьются широкія дорожки, разстилаются зеленыя лужайки. Среди одной изъ нихъ гранитный обелискъ подробною надписью знакомитъ гуляющихъ съ исторіею монастыря и окружающаго его парка. Со всхъ сторонъ открываются виды на городъ, на широкое озеро, на близкіе и далекіе его берега. Ни Петербургъ, ни Москва, не обладаютъ столь прелестнымъ мстомъ гулянія. Все это тмъ пріятне поразило насъ, что было для насъ совершенною неожиданностію. Къ тому же, въ то самое время, какъ мы ступили на островъ, вдругъ утихъ на короткое время рзкій сверный втеръ, проглянуло солнце и стало почти тепло.
У самаго входа на островъ, надъ густою зеленью возвышаются живописныя монастырскія зданія. Монастырь не изъ древнихъ: онъ основанъ въ начал прошлаго столтія. Тмъ не мене, главная его церковь носитъ на себ отпечатокъ вка семнадцатаго. Нкоторыя детали ея, наличники, столбики, даже воспроизводятъ формы шестнадцатаго вка и своею грубоватою, наивною техникою придаютъ этой постройк ту жизненность, которой лишены аккуратно выглаженные, шаблонные орнаменты позднйшаго времени. Вообще, въ глухихъ уголкахъ Россіи, въ теченіи прошлаго вка еще жили преданія русскаго зодчества и долго боролись съ наплывомъ западнаго рококо, иногда вступая съ нимъ въ удачныя живописныя сочетанія. Окончательно обезличилась наша церковная архитектура лишь вторженіемъ въ нее мертвенно-холоднаго стиля временъ революціи и первой французской имперіи.
Нехотя покинули мы очаровательный уголокъ, открытый нами, оставивъ за собою нашихъ живописцевъ, которые засли рисовать чудныя монастырскія сосны.
На возвратномъ пути, я, взявъ съ собою Корнея, отдлился отъ ребятъ, чтобы отыскать книжную давку. Она нашлась въ глухой улиц и оказалась крошечною лавченкою, вмщающею и переплетную мастерскую, и библіотеку для чтенія, и продажу книгъ и письменныхъ принадлежностей. Никакого описанія Осташкова, Ниловой Пустыни, Селижаровскаго монастыря въ продаж не оказалось. За то нашлись часословы, общанные мною нашимъ маленькимъ Оковецкжмъ друзьямъ,— правда, по 80 к. за экземпляръ (цна въ синодальныхъ лавкахъ — 55 к.). Я засадилъ Корнея переписать изъ лексикона Плюшара кое-какія свднія объ Осташков и отправился къ ребятамъ. Несчастный Корней, переписавши, что слдуетъ, заблудился, и лишь черезъ два часа добрался до нашего постоялаго двора, до коего отъ книжной лавки — два шага.
Посл сытнаго обда и краткаго отдыха мы собрались въ путь. Съ пристани я набросалъ видъ Житнаго монастыря, и вскор насъ впустили на пароходъ, хорошенькій и уютный, носящій имя угодника. Въ распоряженіе ребятъ была отдана монахомъ-капитаномъ каюта втораго класса. Но они тамъ не усидли, и, не смотря на холодный втеръ, все время перезда простояли на палуб. Все это было такъ ново и чудно! И таинственная машина, двигавшая пароходъ, и клубы пара, и свистки, и обширное озеро, и быстро удалявшійся отъ насъ Осташковъ съ своими высокими колокольнями и зеленымъ мысомъ Житнаго острова, и легкая качка, производимая противнымъ втромъ. Передъ нами съ лваго берега озера выдвигался широкій мысъ, заросшій сосновымъ лсомъ. Вотъ пароходъ сталъ огибать этотъ мысъ, и вдругъ изъ-за темнаго бора величаво выплыла, уже близкая, блокаменная масса церквей и башень, высокихъ палатъ и густой зелени, увнчанная шпилемъ многоярусной колокольни. Нилова Пустынь!… Вс разговоры замолкли, вс головы обнажились, вс взоры обратились на плывущую намъ на встрчу святыню. Все ближе и ближе завтный островъ. Пароходъ замедлилъ ходъ, и, разгоняя своимъ свистомъ множество лодокъ и лодочекъ, снующихъ по всмъ направленіямъ, плавно подбжалъ къ пристани.
Въ длинной крытой галлере пристани десятскіе пересчитали ввренныхъ имъ ребятъ и вс мы двинулись въ гору, подъемъ, извиваясь между громадными монастырскими по стройками и вковыми деревьями, привелъ насъ на обширный дворъ, въ коемъ помщается монастырская чайная. Мы вошли въ нее. Немногіе богомольцы, сидвшіе въ длинной зал за чайными столиками, тотчасъ перешли въ первую, мене обширную комнату, и мигомъ были заняты нами вс мста въ большой зал. Въ первый разъ во время нашего путешествія сли мы за столъ вс вмст и заразъ. Началось чаепитіе съ мягкимъ блымъ хлбомъ, купленнымъ въ монастырской лавк. Въ дверяхъ собралась вскор цлая толпа любопытныхъ, съ удивленіемъ глядящихъ на маленькихъ богомольцевъ, прибывшихъ въ Пустынь. Разспросамъ и восклицаніямъ не было конца. Едва успли мы напиться чаю, какъ раздался густой, тихій ударъ большаго колокола. Вс мы черезъ Святыя ворота направились къ собору. Наружность его не отличается красотою: это — холодная постройка Александровскихъ временъ. Но внутренность величественна и богата. Массивные столбы, съ широкими пролетами между ними, отдляютъ главный храмъ отъ боковыхъ придловъ. Главный иконостасъ, въ стил рококо, весь позолоченный, въ высшей степени эффектенъ. Надъ царскими дверьми громадныхъ размровъ, изъ чистаго серебра, помщено серебряное же изображеніе св. Духа, въ сіяніи коего лучи, отражая падающій изъ купола свтъ, дйствительно сіяютъ мягкимъ и чистымъ блескомъ благороднаго металла. Огромныя рзныя, позолоченныя изображенія ангеловъ поддерживаютъ мстныя иконы хорошаго письма въ итальянскомъ стил. Въ послднемъ пролет направо, на соле главнаго храма, подъ пышнымъ балдахиномъ стоитъ богатая рака съ мощами Угодника.
Мы приложились къ мощамъ, и монахи заботливо проведи нашихъ ребятъ впередъ, такъ что вс очутились на ступеняхъ солеи. Была суббота. Началась всенощная, торжественная и длинная, съ прекраснымъ пніемъ смшаннаго хора на правомъ клирос, съ боле слабымъ (на мужскихъ голосахъ) — на лвомъ. Длилась она отъ шести часовъ до половины одиннадцатаго, и никто изъ насъ не ощутилъ ни малйшаго утомленія, ибо въ церковныхъ службахъ утомительна не ихъ продолжительность, а торопливое чтеніе и невнятное пніе, вызывающее постоянное, и часто тщетное напряженіе вниманія и слуха. Выслушиваются же съ начала до конца оперы Мейербера и Вагнера, сравнительно съ нашею воскресною всенощною столь бдныя поэтическими и музыкальными красотами, и это только потому, что исполненіе, уничтожающее эти красоты, въ опер не было бы терпимо. Конечно, тутъ присоединяется то прискорбное обстоятельство, что напыщенный нмецкій языкъ Вагнера и жаргонъ итальянскихъ либретто для большинства постителей оперы понятне языка церковно-славянскаго. Тмъ не мене, языкъ этотъ, даже для самыхъ образованныхъ изъ насъ, не есть же языкъ иностранный, и то, что на этомъ язык читается и поется на нашихъ церковныхъ службахъ, выражаетъ не сенсаціи какого-нибудь Рауля и Валентины, изобртенныхъ г. Скрибомъ,— не геройство какого-нибудь Зигфрида, для самаго Вагнера служащаго лишь предлогомъ къ треску мдныхъ инструментовъ, а то, что происходитъ въ глубочайшихъ тайникахъ нашей собственной души, въ часы смертельной ея скорби, въ минуты высшаго ея просвтлнія.
Мы вышли изъ церкви. Нашихъ ребятъ ожидалъ въ обширной чайной накрытый столъ и прекрасный ужинъ. Еще лучше накормили учителей. Всмъ намъ былъ отведенъ обширный, просторный ночлегъ въ томъ же зданіи, въ коемъ помщается чайная. На мою долю досталась прекрасная, свтлая, угловая комната, съ чудными видами на озеро, на монастырскіе сады и церкви. Я помстилъ къ себ обоихъ живописцевъ, чтобы эти виды были у нихъ подъ руками, и мы сладко уснули въ прозрачныхъ сумеркахъ свжей сверной ночи.

День шестой.

Ребята вс вскочили въ четвертомъ часу и побжали къ ранней обдн, я же остался дома, чтобы писать письма. Тмъ не мене, къ концу обдни я посплъ, и, когда она отошла, мы отслужили молебенъ у мощей Преподобнаго. Церковь была полна молящихся. Когда мы изъ нея вышли, свтило яркое солнце, и, хотя продолжалъ дуть сверный втеръ, въ затишьи между монастырскими зданіями было тепло. Мы вернулись въ гостинницу, и началось чаепитіи. Не успло оно кончиться, какъ подъ окнами раздались радостные клики. По площадк передъ чайною разгуливалъ монастырскій павлинъ, и вс ребята высыпали на дворъ — любоваться этимъ невиданнымъ зрлищемъ. Тщеславная птица, очевидно понимая, что вс заняты ею, то распускала свой пышный хвостъ, величаво поворачиваясь во вс стороны, то бережно складывала его, то подбгала къ дтямъ, притворяясь, что хочетъ ихъ клюнуть, то быстро убгала и снова распускала на солнц свои радужныя перья. Наконецъ ребята оцнили павлина широкимъ кругомъ и принялись кормить его блымъ хлбомъ. Новая радость! Павлинъ близко подходилъ въ каждому, заглядывалъ въ глаза, бралъ хлбъ изъ рукъ, можно было разсмотрть вс переливы на его сверкающей шейк, вс перышки въ его изящномъ хохолк…
Мои рисовальщики и я воспользовались промежуткомъ между раннею и позднею обднею, чтобы набросать нсколько видовъ монастыря. Яркое солнце играло на неутихшей поверхности озера, со всхъ сторонъ неслись къ острову разнообразныя лодки и лодочки, наполненныя богомольцами, изъ-за лсистаго мыса выбжалъ пароходъ, съ громкимъ свистомъ разгоняя снующую по озеру мелюзгу, замедлилъ ходъ, скользнулъ въ пристань и выпустилъ на берегъ цлую толпу богомольцевъ. Тотчасъ затмъ раздался густой ударъ большаго колокола. Мы вс отправились въ соборъ.
Во собор ребята мои были уже какъ дома. Поощряемые монахами, они прямо заняли первыя мста, на широкихъ ступеняхъ громадной солеи. Мн дали мсто на лвомъ клиросъ, и у моихъ ногъ посадили на коврик моего милаго горбунка Тимошу, слишкомъ слабаго, чтобы выстоять вс службы. Я могъ видть его взоръ, устремленный кверху, съ тмъ выраженіемъ, которое удалось понять и уловить одному Рафаэлю, въ лицахъ двухъ ангеловъ Сикстинской Мадонны.
Началась поздняя обдня, торжественная и пышная, при блеск солнца, при пніи двухъ многоголосныхъ хоровъ. На правомъ клирос плъ смшанный хоръ и исполнилъ весьма искусно рядъ весьма сложныхъ и щеголеватыхъ пснопній неизвстныхъ мн авторовъ, въ стил Гамзини. На лвомъ клирос плъ хоръ изъ мужскихъ голосовъ.
Увы! За истекшія двнадцать лтъ характеръ пнія въ Ниловой Пустыни значительно измнился, и измнился не къ лучшему. Смшанный хоръ (съ участіемъ мальчиковъ пвчихъ) выигралъ въ техник, но выборъ исполняемыхъ имъ пснопній сталъ крайне плохъ, чуждъ характера не только монастырскаго, но и вообще церковнаго. Еще прискорбне паденіе традиціоннаго пнія на мужскихъ голосахъ, коимъ досел славилась Нилова Пустынь. Пніе это составляетъ драгоцнное достояніе нашихъ древнихъ монастырей и только въ нихъ можетъ быть поддержано на должной высот. Красота этого пнія коренится въ столь полномъ усвоеніи напвовъ осьми церковныхъ гласовъ и напвовъ самогласныхъ, какое возможно только монаху, обязанному всю жизнь пть въ церкви ежедневно. Пніе это положено на ноты быть не можетъ, ибо тексты пснопній ежедневно мняются, обусловливая безпрестанныя варіяціи въ ритм, приглашая къ варіяціямъ и въ самой мелодіи и ея гармонизаціи. Такимъ образомъ въ пніе, напримръ, стихиръ на ‘Господи воззвахъ’ сдальныхъ и т. п. постоянно входитъ элементъ безсознательной импровизаціи, безъ коей пніе не можетъ достичь полной силы и жизненности. Тутъ смысломъ текста, его просодіею подсказываются акценты, опредляется умстность украшеній, которыя позволяетъ себ тотъ или другой голосъ. Понятно, что такая свобода отдльныхъ голосовъ при пніи многоголосномъ возможна только въ хор, твердо дисциплинированномъ незыблемымъ преданіемъ, спвшимся, такъ сказать, воедино, проникнутомъ единымъ пониманіемъ нашихъ церковныхъ напвовъ, чреватыхъ столь безконечнымъ рядомъ законныхъ и выразительныхъ варіяцій.
Восемь лтъ тому назадъ, мы попали въ Нилову Пустынь наканун дня Апостола Іуды. Стихиры на ‘Господи воззвахъ’ были пропты съ такою силою, съ такою чеканкою каждаго слова, каждаго звука, что текстъ ихъ остался у меня въ памяти до сихъ поръ. Краткія колна, на слова: ‘Іуда чудный!’ — ‘Яко молнія’, при каждомъ повтореніи, конечно безсознательно, плись съ легкими видоизмненіями эффекта, потрясающаго по своей умстности и простот.
Нын въ Ниловой Пустыни всего около двадцати монашествующихъ. Изъ нихъ на клирос поетъ человка три, четыре. Остальные пвцы — люди посторонніе, такъ или иначе связанные съ монастыремъ, и между ними есть голоса прекрасные. Но въ хор нтъ той цльности, той спокойной увренности, которая даетъ возможность совершенно свободнаго пнія. Нтъ боле той отчетливости въ произношеніи текстовъ, того сліянія пнія съ ихъ смысломъ. На торжественныхъ всенощныхъ къ мужскимъ голосамъ присоединены дтскіе, что возвышаетъ красоту звуковъ, но еще боле затемняетъ ихъ смыслъ, ибо этого смысла дти вполн понять не могутъ.
Тотчасъ посл обда насъ накормили обдомъ, а промежуткомъ между обдомъ и вечернею мы воспользовались для прогулки на берегъ озера. Берегъ этотъ съ сверо-востока вдается въ озеро длиннымъ мысомъ, направленнымъ къ острову Столобному, и конецъ этого мыса образуетъ живописный полуостровъ, заросшій старыми соснами, между коими возвышается приписанная къ монастырю церковь Михаила Архангела. Полуостровъ этотъ называется Свтицею, и такъ близко подходитъ къ сверо-восточному углу острова, что сообщается съ нимъ посредствомъ парома. Самая Свтица представляетъ высокій сухой горбыль, съ коего открывается великолпный видъ на озеро и на монастырь. Долго любовались мы этимъ видомъ, сидя на склон горбыля, защищенные отъ втра густымъ сосновымъ боромъ. По озеру, по всмъ направленіямъ, сновали безчисленныя лодки, и нкоторые изъ старшихъ моихъ спутниковъ, въ томъ числ живописцы, наняли одну изъ нихъ, чтобы постить расположенную верстахъ въ четырехъ часовню съ чудотворною иконою Троеручицы. Я же съ остальными ребятами обошелъ весь полуостровъ по высокому краю сосновой рощи. Роща эта прекрасна, сосны то сдвигаются въ густыя массы, то, разступаясь, оставляютъ между собою обширныя полянки, на коихъ стоятъ отдльными экземплярами старыя рябины рдкой красоты, съ прямымъ толстымъ стволомъ и роскошною правильною кроною. Низкая мурава этихъ полянъ вся испещрена золотыми цвтками очитка и пурпурными кистями тиміана. Вернулись мы въ монастырь задолго до вечера, и успли еще побесдовать съ о. Евлампіемъ, старымъ монахомъ, знакомымъ намъ по прежнему путешествію, осмотрть монастырскій садъ и постить пещеру, вырытую, до преданію, самимъ Преподобнымъ. Къ вечерн вернулись наши товарищи съ набросками посщенной ими часовни. Небо опять покрылось тучами, сталъ накрапывать дождь.
Началась вечерня. Въ собор царствовалъ мягкій полумракъ и онъ казался еще обширне, еще величественне, чмъ при солнечномъ свт. Причудливая рзьба иконостаса утратила свои рзкія очертанія. Одно сіяніе надъ царскими вратами продолжало отражать серебристымъ блескомъ задумчивый свтъ, падавшій изъ купола, да сверкала позолота отъ множества свчей, зажженныхъ у раки Преподобнаго. Пніе шло на однихъ мужскихъ голосахъ, не столь величественно и стройно, какъ восемь лтъ тому назадъ. Тмъ не мене, впечатлніе службы, неспшной и осмысленной, было благотворно и сильно. Тихо и стройно, съ невольнымъ пониженіемъ голосовъ подъ ладъ густющимъ сумеркамъ, развертывались длинныя моленія повечерія и акаиста. Великолепный конецъ вечернихъ монастырскихъ службъ,— поклонъ настоятеля братіи съ моленіемъ о прощеніи, былъ, какъ всегда, величественъ и трогателенъ. Торжественно и призывно прозвучали послднія слова величанія, обращеннаго къ мощамъ Преподобнаго: ‘Наставниче монаховъ и собесдниче ангеловъ!’
Мы вышли изъ церкви. Срая пелена дождевыхъ тучъ вдругъ разодралась на сверо-запад, надъ уже закатившимся солнцемъ. Мы съ живописцами поспшили выбжать на сверную набережную острова. Нжно-пурпурное сіяніе озаряло небосклонъ, окаймляло нижніе края густо нависшихъ тучъ. Озеро волновалось, и его свинцовая зыбь вся была испещрена алыми блестками. Подулъ свирпый холодный втеръ. Я поспшилъ въ гостинницу, но уже усплъ простудиться.
Насъ ожидалъ роскошный ужинъ. Прислали намъ даже монастырскаго пива, коего мы отвдали, ибо наше общество трезвости допускаетъ вкушеніе пива домашняго приготовленія.

День седьмой.

Ночью меня сильно знобило, и поэтому ребята пошли къ утрен безъ меня, а я попалъ только къ ранней обдн. Было ршено тотчасъ посл нея отправиться въ Осташковъ, чтобы поспть къ поздней обдн въ Вознесенскомъ монастыр, а затмъ двинуться въ обратный путь. Монахи предлоЖили намъ посл обдни отслужить для насъ безвозмездно молебенъ о путешествующихъ у мощей Преподобнаго, и молебенъ былъ отслуженъ торжественно, посл чего каждаго изъ насъ благословили кипариснымъ крестикомъ.
Едва успли мы собрать свои пожитки и ссть на пароходъ. Погода стояла все та же, втряная и холодная, и я почти все время перезда просидлъ въ кают, бесдуя съ однимъ изъ монаховъ Пустыни, хавшимъ съ нами. Онъ сообщилъ мн любопытныя свднія о количеств богомольцевъ, посщающихъ Нилову Пустынь. Количество это цнится различно и въ точности опредлено быть не можетъ, ибо ведется счетъ лишь богомольцамъ, ночующимъ въ Пустыни, количество же богомольцевъ, по вечерамъ узжающихъ ночевать на берегъ, ускользаетъ отъ всякаго контроля. Количество это весьма значительно, ибо во времена сильнаго наплыва богомольцевъ монастырскія зданія, несмотря на ихъ обширность, и десятой ихъ доли вмстить не могутъ. Собесдникъ мой считалъ количество богомольцевъ, посщающихъ Пустынь въ денъ Обртенія мощей Преподобнаго, тысячъ въ 15, количество богомольцевъ, посщающихъ ее въ теченіи Великаго Поста, тысячъ въ 30: за весь годъ тысячъ въ 100. Ко дню Обртенія ежегодно печется 5000 хлбовъ (по 20 фунтовъ) и на печеніе просфоръ расходуется 25 мшковъ муки (по 5 пудовъ). Цифра моего собесдника не показалась мн преувеличенною въ виду множества молящихся, наполняющихъ соборъ въ обыкновенные воскресные и даже будничные дни, въ виду множества лодокъ, безпрестанно привозящихъ и отвозящихъ постителей, въ виду распространенности въ нашихъ краяхъ обычая — ходить на богомолье къ Угоднику.
Такой наплывъ богомольцевъ, конечно, объясняется широкимъ гостепріимствомъ обители, ея образцовыми службами, высокою жизнью отдльныхъ монаховъ, всецло преданныхъ служенію Богу и меньшей братіи, стекающейся въ монастырь. Во всемъ этомъ воплощается духъ Преподобнаго, до сихъ поръ витающій въ обители. Само собою разумется, что малочисленность монашествующихъ значительно затрудняетъ полное проявленіе этого духа. Обширное монастырское хозяйство, красота церковныхъ службъ требуетъ привлеченія къ длу множества лицъ, не монашествующихъ, сами же монахи обременены трудами. Но нтъ сомннія, что уменьшеніе числа иноковъ въ Ниловой Пустыни есть явленіе случайное и временное, мы видимъ, что монастыри, несравненно мене богатые и славные, привлекаютъ многочисленныхъ послушниковъ и монаховъ.
Въ Осташков насъ постигло разочарованіе. Въ Вознесенскомъ монастыр, по случаю передлокъ въ главномъ храм, не было поздней обдни. Поэтому мы ршились въ тотъ же день, посл ранняго обда, пуститься въ обратный путь.
Время до обда я употребилъ на разыскиваніе описаній посщенныхъ нами святынь. Это удалось не вдругъ. Въ публичной библіотек, по части мстныхъ церковныхъ древностей, не нашлось ничего. Но мн посовтовали обратиться въ земскую управу, гд я пріобрлъ обстоятельное описаніе Осташкова (В. Покровскаго), въ управ же мн указали на мстнаго археолога, о. Владиміра Успенскаго. Этотъ послдній принялъ меня съ полнымъ радушіемъ и подарилъ мн составленное имъ историческое описаніе Ниловой Пустыни (коего въ самой Пустыни пріобрсти нельзя). Онъ же — авторъ обстоятельныхъ описаній монастырей Селижаровскаго и Житнаго и села Оковцы. Эти описанія я пріобрлъ на мстахъ.
Посл сытнаго обда мы выступили въ походъ въ три четверти перваго. Погода стояла по-прежнему холодная, и рзкій втеръ, хотя и попутный (шли мы на югъ), длалъ ходьбу по сыпучимъ пескамъ еще боле утомительными. Съ горы, предшествующей Сиговк, мы еще разъ взглянули на Осташковъ, на тревожную зыбь Селигера, на блестящіе куполы Пустыни, на темныя сосны Свтицы. Въ самой Сиговк мы сдлали краткій, но неудачный привалъ. Насъ задулъ холодный втеръ, мы напились холодной воды быстрой Сиговки и окончательно продрогли. Вторую половину перехода я совершилъ съ трудомъ. Меня трясла лихорадка и, прибывъ въ Зехново, я тотчасъ слегъ. Ребята, впрочемъ, дошли совершенно-бодрые, и лишь нкоторые изъ старшихъ жаловались на ознобъ. Тотчасъ былъ пущенъ въ ходъ хининъ и съ полнымъ успхомъ. Пришли мы рано, и вс исподоволь напились чаю и поужинали, была совершена полная вечерняя молитва, къ великой радости хозяевъ. Напившись чаю, я почувствовалъ себя лучше, и къ утру крпко заснулъ.

День восьмой.

Ночью втеръ значительно ослаблъ. Свжее, срое утро предвщало пріятный переходъ. Тмъ не мене, чувствуя еще слабость отъ вчерашней лихорадки, я ршился дохать до Селижарова, тмъ боле, что тамъ предстояло усиленное рисованіе, для чего я взялъ съ собою и Николю. Хозяйка проводила насъ обычными комплиментами на счетъ моихъ ребятъ и просьбами — взять съ собою въ мою школу Зехновскихъ сиротъ.
До Селижарова дохали мы быстро, по ровной, отличной дороги. Солнце стало проглядывать сквозь туманную дымаку и замтно пригрвать. Мы съ Николею тотчасъ отправились въ монастырь — рисовать, и въ оград его, подъ защитою стнъ и зданій, намъ было тепло. Незамтно прошло время до прибытія ребятъ, которые пришли совершенно здоровые и бодрые, очень довольные краткимъ, легкимъ переходомъ.
Селджаровскій монастырь мы осмотрли во всхъ подробностяхъ. Главную красу его составляетъ Троицкій соборъ, отлично сохраненная постройка 19-го вка, съ пятью стройными главами, возвышающимися надъ квадратнымъ трибуномъ. Прелестные столбы, поддерживающіе шатеръ надъ главнымъ входомъ въ соборъ, составляютъ легкую варіацію столбовъ, укрпляющихъ шатеръ надъ святыми воротами. Вполн сохранены любопытныя кафли съ рельефнымъ изображеніемъ льва (гербъ Ржевскаго узда), украшающія цоколь зданія. Он только закрашены густою блою краскою. Наличники оконъ представляютъ много интереснаго. Вглядываясь въ нихъ, я убдился, что большая доля ихъ живописнаго эффекта, помимо оригинальности рисунка, зависитъ отъ грубой, но совершенно свободной каменотесной работы. Легкія отступленія отъ безусловной симметріи, шероховатость работы, произведенной, очевидно, самыми первобытными орудіями, но рукою, не связанною обязательнымъ шаблономъ, придаютъ имъ ту живость и выразительность, которая отличаетъ, напримръ, крестьянское шитье, крестьянскія кружева отъ аккуратныхъ фабричныхъ издлій того же рисунка.
Въ монастыр есть еще другая церковь — Петропавловская, относящаяся къ 16-му вку. Къ сожалнію, древній верхъ ея замненъ круглымъ куполомъ Александровскихъ временъ. Свой древній характеръ сохранила только абсида алтаря, которую тщательно срисовалъ Николя.
Въ Селижаров моихъ ребятъ отлично покормили, но одного изъ нихъ у меня чуть не похитили. Мальчикъ этотъ. изъ мщанъ, въ Селижаров неожиданно встртилъ своего отца, уже нсколько лтъ обртавшагося въ бгахъ. Тутъ же оказались его ддъ и тётки по отцу, и вся эта семья настаивала на томъ, чтобы я мальчика ей отдалъ. Но такъ какъ онъ былъ порученъ мн матерью, я, не безъ труда, отстоялъ мальчика, предоставляя мужу и жен вдаться между собою на счетъ его будущей судьбы.
Выступили мы въ походъ въ три часа. Предстоялъ переходъ длинный и утомительный, по гористой, каменистой мстности. На полпути мы сдлали привалъ, закусили баранками и я слъ въ тарантасъ съ Николею, чтобы онъ усплъ нарисовать до захода солнца Оковецкую церковь, а я — распорядиться ужиномъ для моей многочисленной семьи. Оставивъ Николю на высокой гор подъ Оковцами, съ коей видъ на церковь и село особенно живописенъ, и отправился на постоялый дворъ къ отцу нашего знакомаго Алеши, который съ радостью согласился всхъ насъ помстить у себя. Тотчасъ послали къ сосдямъ за добавочными самоварами, купили для ребятъ мятныхъ пряниковъ и принялись готовить сытный ужинъ. Николя вскор явился ко мн съ своимъ рисункомъ, и весь нашъ караванъ прибылъ раньше, чмъ мы его ожидали. Безъ меня ребята очевидно шли слишкомъ быстрымъ шагомъ, ибо они дошли до Оковецъ крайне утомленные. Чаепитіе, приготовленія къ ужину затянулись. Всхъ ребятъ клонило ко сну, и поэтому мы совершили вечернюю молитву въ самомъ сокращенномъ вид.
Два слова объ этихъ молитвахъ. Он совершаются у насъ въ полномъ состав съ пніемъ, неспшно, и поэтому длятся отъ 20—25 минутъ. Многимъ такое моленіе кажется слишкомъ продолжительнымъ, для малыхъ дтей утомительнымъ. Я самъ держался этого мннія, и долго мы ограничивались пніемъ ‘Отче Нашъ’ и ‘Достойно есть’ (утромъ ‘Царю Небесный’ и ‘Богородице Дво’,— и чтеніемъ одной избранной молитвы, которую я читалъ самъ, ежедневно мняя ее. Но ученики такъ полюбили эти молитвы, что посл общаго моленія старшіе стали собираться въ отдльную комнату, чтобы прочитать ихъ въ полномъ состав. Наконецъ, они воспользовались крпкою моею болзнью, заставившею меня переселиться на нсколько дней изъ школы въ домъ, чтобы ввести общее чтеніе всхъ молитвъ по мсяцеслову. Я, разумется, былъ этому очень радъ и позаботился о томъ, чтобы придатъ этимъ моленьямъ возможную стройность. Начальный и заключительный возгласъ произносятся (въ форм, предписанной мірянамъ) однимъ изъ учителей, одинъ изъ младшихъ учениковъ произноситъ наизусть молитвы начальныя и 12-кратное ‘Господи помилуй’ по пніи тропарей. Одинъ изъ старшихъ учениковъ читаетъ вс молитвы вечернія, хоръ поетъ ‘Взбранной Воевод’ и ‘Достойно’. Очереди не соблюдается, ибо дозволеніе читать молитвы, есть нкотораго рода награда за успхи въ церковномъ чтеніи. Такъ какъ чтеніе подъ рядъ всхъ десяти вечернихъ молитвъ для маленькихъ чтецовъ нсколько утомительно, оно прерывается на середин пніемъ ‘Свте тихій’ или тропаря ближайшаго праздника. Иногда вечернія молитвы замняются Акаистомъ или инымъ молитвеннымъ послдованіемъ. Подобнымъ тому порядкомъ совершаются молитвы утреннія.
Въ случа нужды, конечно, допускаются вс возможныя сокращенія. Нужда эта, въ нашей практик, представлялась только во время путешествія, вслдствіе утомленія ребятъ. Само собою разумется, что такой порядокъ умстенъ только въ школахъ съ общежитіемъ. Исполненіе молитвъ вечернихъ и утреннихъ передъ уроками и посл нихъ, т. е. среди бла дня, практикуемое въ нкоторыхъ школахъ, не иметъ смысла и поэтому обращается въ тягостную формальность… Ночь была холодная и поэтому мы вс размстились на ночлегъ въ изб, и хотя эта изба очень просторна, тснота была страшная. По счастію, не было клоповъ. Хозяинъ уврялъ насъ, что онъ предотвращаетъ ихъ появленіе въ своей изб тмъ, что во время цвтенія конопли, онъ бьетъ по стнамъ пучками поскони, клопы будто не выносятъ запаха цвточной пыли, при этомъ проникающей во вс щели.

День девятый.

Ребята проснулись свжіе и бодрые. Утро было серенькое, но теплое. Предстоялъ легкій переходъ.
Неспшно совершили мы утреннюю молитву, (краткость вечерней молитвы наканун огорчила нашихъ хозяевъ), исподволь напились чаю и постили Оковецкую церковь, прекрасную и высокую. Постройка ея относится къ прошлому вку, и времени ея построенія соотвтствуетъ общій ея обликъ, архитектурныя же подробности исполнены совершенно въ характер вка семнадцатаго. Къ сожалнію, къ ней пристроена (въ двадцатыхъ годахъ ныншняго столтія) колокольня съ робкими претензіями на готическій стиль. Церковь стоитъ на крутомъ холм и этимъ воспользовались, чтобы устроить подъ нею дв большія духовыя печи, согрвающія громадный зимній придлъ. Тутъ мы пріобрли иконы Оковецкой Божіей Матери. Иконы эти маленькія, весьма невысокой миніатюрной работы, но он бойко, отъ руки, писаны на доск, пахнутъ кипарисомъ, стиль ихъ безукоризненъ, и продаются он по 10 копекъ! Высылаются он изъ Твери. Что же получаетъ за нихъ изготовляющій ихъ, въ своемъ род искусный, изографъ? И могутъ ли соперничать съ его произведеніями вялыя хромолитографіи, распространяемыя изъ Петербурга, Москвы и Варшавы!
Мы весело двинулись въ путь. Срая пелена неба пордла и растаяла. Проглянуло яркое солнышко. Съ юга потянулъ душистый, ласковый втерокъ. Погода окончательно стала лтнею.
Вс ребята защебетали, какъ птички посл долгаго ненастья. До деревни Боровыхъ Нивъ, гд предполагалось обдать, было всего двнадцать верстъ. Дорогою мы накупили себ провіанта, котораго забыли захватить въ Оковцахъ: въ деревняхъ — хлба, на постояломъ дворик въ Березуяхъ — сельдей. Опять прошли мы черезъ прелестный боръ, въ коемъ недлю тому назадъ рвали ландыши. Они окончательно отцвли, но нескошенная трава лсныхъ полянокъ еще пестрла цвтами, но еще гуще, при яркомъ солнц, казался сумракъ разбгавшихся, невдомо куда, лсныхъ тропинокъ. Снова перебрались мы, по остаткамъ разрушеннаго моста, черезъ Пыротню, и завернули къ той же, суровой на видъ, хозяйк, которая на этотъ разъ приняла насъ, какъ старыхъ знакомыхъ. Даже ея большая черная собака обрадовалась намъ: она суетливо принялась бгать между ребятами, норовя каждаго изъ нихъ лизнуть въ лицо.
Мы живо пообдали, скоро отдохнули и пустились дале, не смотря на крупный, теплый дождь, очевидно не могшій длиться.— Дождь намъ не надолъ! объявили ребята. Нужно замтить, что во все время нашего путешествія шли непрерывные дожди, но, по рдкому счастію, они постоянно изливались, или во время нашихъ остановокъ, или впереди и позади насъ, такъ что мы ни разу не промокли. Самые холода, стоявшіе во время нашего путешествія, значительно его облегчили, хотя подчасъ становились черезъ чуръ рзкими: хожденіе въ жаркую погоду несравненно утомительне.
Предстоялъ переходъ въ 18 верстъ, и по мстамъ новымъ, ибо мы не свернули на Сибирь и Меженинку, а пошли прямо по большаку, на Бобровку. Вскор дождь прошелъ, опять засіяло солнце, и возстановилось прежнее радостное настроеніе. Мстность вокругъ насъ постепенно понижалась. Боровые горбыли замнились влажными лугами, молодыми березовыми рощами, безконечными пустырями, заросшими олешникомъ и ивами. Чувствовалось приближеніе къ дому: казалось, мы демъ пустошами Бльскаго узда. Направо, вдали синли волнистые холмы Сибири, виднлись церкви Бакланова и Пыжей. Наконецъ показалась и Шалаевская гора.
Мы весело были по мягкой, грязноватой дорог, въ которую тутъ обращается большакъ. Много смху возбуждалъ одинъ изъ нашихъ мальчиковъ по прозванію Рыжикъ. Мальчикъ этотъ, очень глупый, овладлъ зонтикомъ одного изъ учителей и при вход въ каждую деревню распускалъ его и важно шествовалъ подъ его защитою. На вопросъ, зачмъ онъ это длаетъ? — онъ отвчалъ, что когда онъ идетъ просто никто на него не обращаетъ вниманія, когда-же онъ распуститъ зонтикъ, вс передъ нимъ снимаютъ шапки. За это онъ немедленно былъ прозванъ фарисеемъ.
Нашъ милый горбунокъ бодро сидлъ на своемъ облучк, покрикивая на лошадокъ. На лиц его блуждало то выраженіе, съ коимъ онъ слушалъ службы въ Ниловой Пустыни. Дти радостно припоминали всевиднное и на вопросъ, что больше всего имъ понравилось? посыпались самые разнообразные отвты:— пароходъ!.. пніе!.. павлинъ. Но Тимоша убжденно повторялъ: самъ Угодничекъ!
Особенно радостны были два молодыхъ учителя, коимъ предстояло жениться въ пол. Рады они были и близкому свиданію съ невстами, рады и тому, что передъ самымъ бракомъ имъ удалось сходить къ Угоднику. Одному изъ нихъ, кром того, предстояло посвященіе въ діаконы. Мы вспоминали какъ, восемь лтъ тому назадъ, онъ еще маленькимъ мальчикомъ шелъ со мною по той же дорог, какъ, посл того, постепенно и для насъ незамтно, Богъ привелъ его къ поступленію въ духовное званіе, и многое въ прошломъ становилось для насъ осмысленнымъ и яснымъ.
Солнце заходило. Передъ нами темно-синею полосою тянулись лса высокихъ береговъ Туда, изъ нихъ выглядывали колокольни церквей, расположенныхъ по его теченію. Прямо передъ нами возвышалась надъ лсомъ, на противоположномъ берегу, озаренная послдними лучами солнца, церковь села Лсникова. Я слъ въ тарантасъ, чтобы отъискать ночлегъ въ незнакомой мн деревн Каменк, въ коей предстояло ночевать, перехалъ вбродъ черезъ Тудъ, въ этомъ мст мене живописный, чмъ въ Сибири, но многоводный и широкій, узналъ на мельниц, что въ близкой Каменк можно найти удобный ночлегъ у церковнаго старосты и дождался тутъ нашихъ ребятъ, которые вскор нагнали меня и перебрались по утлымъ кладямъ, проложеннымъ по мельничной плотин.
Въ Каменк церковный староста принялъ насъ чрезвычайно радушно. Мы поужинали привезенными съ собою припасами, къ коимъ хозяинъ присоединилъ лукъ и квасъ. Нашелся и самоварчикъ, но только одинъ, а старшіе выпили по чашк чаю. Вечерняя молитва привлекла много постороннихъ молельщиковъ, и посл нея хозяинъ еще боле сталъ за нами ухаживать. Изба его всхъ насъ на ночь вмстить не могла. Но ночь была не холодная, и большая часть нашего общества, въ томъ числ и я, отправилась ночевать на сновалъ. Хозяинъ даже предлагалъ всхъ ребятъ накрыть теплою одеждою, коей у него множество въ заклад, но это оказалось ненужнымъ. Мн же онъ непремнно захотлъ прикрыть ноги своимъ тулупомъ. Мн устроили уютное гнздышко между отвсными стнами душистаго сна, вокругъ меня разлеглись ребята, и мы заснули богатырскимъ сномъ.

День десятый.

Мы встали очень рано, совершили утреннюю молитву и наскоро покормили ребятъ остатками нашего провіанта, съ чаемъ же не разводились, за невозможностію напоить всхъ однимъ маленькимъ самоваромъ. До Бобровки оставалось всего двнадцать верстъ. Хозяева проводили насъ самымъ сердечнымъ образомъ, и не хотли взять ни копейки за ночлегъ и за хлопоты.
Я селъ въ тарантасъ и похалъ впередъ, чтобы предупредить хозяевъ Бобровки о нашествіи нашего каравана. Насъ ожидали, но не такъ рано: путешествіе совершилось неожиданно благополучно и быстро. Утро было сренькое и теплое. Нсколько разъ принимался накрапывать мелкій дождь.
Бобровка — имніе моей родственницы, съ большимъ веселымъ домомъ, громаднымъ старымъ садомъ, обширнымъ паркомъ и великолпною церковью. Церковь эта, построенная въ начал ныншняго столтія, отличается самою своеобразною структурою. По обимъ сторонамъ ея стоятъ, совершенно отдльно, дв высокія колокольни. Планъ самой церкви — равносторонній трехугольникъ съ закругленными углами. Отъ этого трехугольника, стнами, параллельными сторонамъ, отрзаны три малыхъ трехугольника, изъ коихъ одинъ составляетъ алтарь главнаго храма, два другіе — боковые придлы. Остающійся между ними правильный шестиугольникъ и составляетъ главный храмъ, увнчанный высокимъ куполомъ. Три массивныхъ фронтона на толстыхъ колоннахъ украшаютъ три стны храма, осняя три входа, къ коимъ ведутъ широкія каменныя крыльца. Въ церкви хранится высокочтимая икона,— громадная, старинная копія Ченстоховской иконы Божіей Матери.
Радостно приняли меня радушные хозяева. Съ наслажденіемъ напился я кофею, съ наслажденіемъ, въ ожиданіи ребятъ, полежалъ часа два въ настоящей постели. Между тмъ Николя, пріхавшій со мною, несмотря на дождь, набрасывалъ видъ пруда и парка, а въ обширной школ готовился прекрасный обдъ, накрывались столы, натаскивалась солома для отдыха ребятъ. Тотчасъ по ихъ прибытіи началась да и чаепитіе. Ребята, довольные и сытые, лишь часочекъ повалялись на солом, и торопились совершить послдній, легкій переходъ: отъ Бобровки до Татева всего пятнадцать верстъ.
Я опять похалъ впередъ, ибо опасался, что и въ Татев насъ еще не ожидаютъ, и нужно было распорядиться на счетъ ужина. Погода прояснилась: было тепло и солнечно. Дорога наша шла все Ржевскимъ уздомъ, мимо двухъ помщичьихъ усадебъ. Тутъ въ конц прошлаго столтія произошло событіе, о коемъ передамъ разсказъ очевидца, восьмидесятилтней старушки — слышанный мною лтъ тридцать пять тому назадъ.
Въ середин прошлаго столтія, весь этотъ уголокъ Ржевскаго узда составлялъ одно обширное имніе, принадлежавшее князьямъ Долгорукимъ, потомство коихъ по женской линіи до сихъ поръ владетъ значительною ея частію, съ усадьбою Талицею. Самая же лучшая частица этого имнія — усадьба Сидорово на берегу рки Березы близъ церкви, съ каменнымъ домомъ и небольшимъ участкомъ отличной земли — была проиграна въ карты нкимъ княземъ Долгорукимъ деревенскому сосду, Свистунову, за родомъ коего еще недавно состояло это имньице. Свистуновъ этотъ былъ человкъ домовитый и богатый. Въ бытность свою воеводою, гд-то въ Сибири, онъ скопилъ немало добра, и въ обширныхъ подвалахъ Сидоровскаго дома, уцлвшихъ до сихъ поръ, кром старыхъ медовъ и водокъ, хранились кубышки, наполненныя золотою и серебряною монетою, жемчугомъ, старинными серебряными крестами.
Князь Долгорукій очень жаллъ объ утрат Сидорова и поручилъ своему преданному управляющему какъ-нибудь оттягать у Свистунова проигранное въ карты имніе. Этотъ усердный слуга, желая угодить своему барину, вздумалъ завладть тмъ документомъ, на основаніи коего Свистуновъ владлъ Сидоровомъ. Для этого онъ выбралъ время, когда хозяина не было дома, вс крестьяне косили на дальней пустоши, а старуха хозяйка осталась дома одна съ маленькою племянницею (отъ которой я и слышалъ этотъ разсказъ), и съ малочисленною прислугою. Въ Сидоровскій домъ, среди бла дня ворвалась вооруженная ватага, безъ труда перевязала хозяйку и всхъ слугъ, угрозами вынудила старушку выдать ключи, и принялась за обыскиваніе всхъ запертыхъ помщеній.
По счастію, одинъ дворовый мальчикъ усплъ незамченный разбойниками ускользнуть въ садъ, затмъ перебраться черезъ рку и добжать до Татева съ встію объ этомъ разгром.
Въ то время жилъ въ Татев мой праддъ, Богданъ Алексевичъ Потемкинъ (депутатъ Бльскаго узда въ Екатерининской коммиссіи объ уложеніи). Узнавъ о случившемся, онъ тотчасъ слъ на коня, и во глав многочисленной, вооруженной дворни поскакалъ на выручку.
Между тмъ разбойники, овладвъ ключами, прежде всего устремились въ подвалы, полагая, что тамъ найдется и нужный имъ документъ, и еще много иного, что кстати захватить не мшаетъ. И дйствительно, нашлись и кубышки. и множество боченковъ съ водками, наливками и медами. Сими послдними занялись прежде всего, и началась веселая, поспшная попойка.
Не успла она кончиться, какъ нагрянулъ ддушка съ своимъ войскомъ. Долгоруковцы, уже совершенно пьяные, не выдержали натиска, и посл краткаго сопротивленія, разбжались. Но нкоторые изъ нихъ успли, захвативъ завтныя кубышки, ссть на свои подводы и ускакать по Ржевской дорог. За ними тотчасъ пустилась погоня. Часть добра была отбита, часть побросана разбойниками въ ручьи и рчки, перескающіе дорогу. Одинъ изъ этихъ ручьевъ до сихъ поръ сохранилъ названіе Крестоваго, отъ старинныхъ крестовъ, отъ времени до времени, находимыхъ на его илистомъ дн.
Документъ, изъ-за котораго былъ учиненъ этотъ разбой, хранился въ невзрачномъ шкапчик, на который никто не обратилъ вниманія. Вся эта исторія никакихъ дальнйшихъ. послдствій не имла, ибо Долгоруковскій управляющій съ того же дня безъ всти пропалъ, а самъ князь, жившій въ Петербург, конечно, съ удивленіемъ узналъ о подвигахъ своего врнаго слуги…
Въ самомъ Сидоров, такъ называемый Осташковскій большакъ выходитъ на настоящій большакъ, соединяющій Ржевъ съ Блымъ. Надъ темной полосой лса виднются высокія рощи Татевской усадьбы и погоста. Лтъ тридцать тому назадъ, отсюда былъ прекрасный видъ на домъ и на церковь, но теперь все потонуло въ зелени: едва выглядываетъ изъ-за верхушекъ березъ блая колокольня. Длинный мостъ ведетъ черезъ рку Березу, составляющую тутъ границу и Смоленской губерніи, и Татевскихъ владній. Мы уже дома…
Радостно встрчаютъ насъ домашніе, радостно школьныя бабушки. О нашемъ приближеніи уже знали. Въ школ готовится ужинъ. Вся эта старая, извстная намъ наизусть обстановка, кажется намъ какъ будто новою. Деревья потемнли и еще погустли, рожъ поблднла. Цвты въ палисадник и капуста въ огород сильно разрослись. Вскор высыпаетъ на школьную площадку нашъ караванъ, уже нсколько растаявшій, нкоторые изъ ребятъ, не доходя до Татева, свернули въ свои деревни. Начинается чаепитіе, разборъ безчисленныхъ просфоръ, привезенныхъ изъ Пустыни. Тихо надвигается свтлая ночь. Мы сидимъ подъ высокимъ навсомъ крыльца, пока бабушки жарятъ собранные ими для насъ грибы. Робкая собачка церковнаго сторожа торопливо подбгаетъ и на почтительномъ разстояніи становится на заднія лапки, выпрашивая баранковъ. Знакомая ласточка, невдомо откуда и зачмъ прилетающая каждый день во время вечерняго чая, садится на рзьбу, окружающую образъ Спасителя, и продолжительно и радостно щебечетъ. Церковная колокольня, стоящая прямо противъ входа въ школу, все бле выступаетъ на темнеющемъ неб востока. Ранній ужинъ опять собираетъ всхъ насъ въ тсной столовой и на вечерней молитв въ послдній разъ поется тропарь Преподобному Нилу.

——

Разсказъ мой конченъ. Остается дополнить его лишь нкоторыми изъ мыслей, развертывавшихся въ моемъ ум во время длинныхъ переходовъ отъ одной деревушки къ другой, подъ веселый говоръ ребятъ, въ виду широкихъ лсныхъ горизонтовъ, лишь изрдка прерываемыхъ блющимъ профилемъ далекой колокольни.
Начну съ соображенія, не имющаго ничего общаго съ религіозною цлію нашего путешествія. Нтъ сомннія, что школьное ученіе въ нашихъ бдныхъ сельскихъ училищахъ весьма мало прибавляетъ къ скудному запасу наглядныхъ практическихъ свдній, коими обладаетъ ребенокъ, выростающій въ тсной, однообразной сред, ограниченной какимъ-нибудь десятиверстнымъ разстояніемъ. Этотъ недостатокъ наглядности, непосредственнаго знакомства съ предметами, о коихъ идетъ рчь въ школ и въ книгахъ, не можетъ быть восполненъ однимъ показываніемъ картинокъ, которыя сами становятся понятными лишь по аналогіи съ предметами знакомыми и виднными. Повритъ ли читатель, что многіе изъ моихъ спутниковъ, умные мальчики лтъ 13—16, пишущіе безъ орографическихъ ошибокъ, поющіе по нотамъ, восхищающіеся Одиссеею Жуковскаго, и музыкою Моцарта, никогда не видали — не говорю парохода и телеграфной проволоки — но парома и втряной мельницы! Дло въ томъ, что обиліе нашихъ ручьевъ и рчекъ до сихъ поръ позволяетъ обходиться безъ втряныхъ мельницъ, но рчки эти столь незначительны, что въ паромныхъ переправахъ нтъ никакой нужды. Выбралъ я примръ самый рзкій, но то же самое можно сказать о тысяч самыхъ обыкновенныхъ техническихъ приспособленій и земледльческихъ пріемовъ, растеній и животныхъ, явленій природы и жизни человческой. Вс эти вещи, предполагаемыя общеизвстными, роковымъ образомъ остаются неизвстными или загадочными для ребенка, видвшаго на своемъ вку лишь десятокъ лсныхъ деревушекъ, изумительно похожихъ одна на другую. Вотъ одна изъ причинъ, по которымъ дльныя книги, трактующія о предметахъ общеполезныхъ, нашими школьниками читаются столь туго, оставляютъ въ умахъ ихъ столь мало слдовъ. Между тмъ, самые предметы, о которыхъ ведется рчь въ этихъ книгахъ, возбуждаютъ въ крестьянскихъ дтяхъ живйшій интересъ, когда удается показать имъ ихъ въ дйствительности, а не въ скверныхъ политипажахъ. О томъ, что они видли, они охотно пополняютъ свои свднія чтеніемъ. Такъ, напримръ, книги о пчеловодств всегда читаются съ интересомъ учениками изъ тхъ деревень, гд водятся пчелы.
Едва-ли нужно присовокуплять, что образовательныя путешествія — для крестьянскихъ ребятъ дло совершенно невозможное и немыслимое, что единственною побудительною причиною, которая можетъ заставить ихъ родителей согласиться, въ лтнее время, на продолжительную отлучку дтей изъ дома, есть всмъ понятное, всми раздляемое желаніе, чтобы они могли поклониться какой-либо всми чтимой святын. Да и самая организація путешествія возможна лишь при такой его цли. Только общее приподнятое, молитвенное настроеніе дтей позволяетъ давать имъ во время пути желательную свободу, при сохраненіи должнаго порядка. Между моими спутниками, конечно, были мальчики самыхъ разнообразныхъ характеровъ, въ томъ числ, весьма шаловливые. Однако, ни одной шалости, стоющей упоминанія, не произошло, и въ теченіи девяти дней мн пришлось сдлать только два-три легкихъ выговора.
Другое замчаніе мое коснется матеріальной стороны вашего путешествія, но не лишено и значенія боле общаго. Оба наши похода въ Нилову Пустынь были совершены во время поста. Лишь благодаря этому обстоятельству, а также широкому гостепріимству обители, они оказались намъ по карману. Черный хлбъ, капусту, гречневую крупу, конопляное масло, картофель и лукъ можно имть повсюду, и припасы эти не дороги. Въ ныншнемъ году, девятидневное путешествіе 66 человкъ обошлось намъ рублей въ 200, т. е. немногимъ боле трехъ рублей на человка. Конечно, и такія деньги не всегда имются подъ рукою, но все-таки это деньги небольшія.
И, что еще важне, никто изъ насъ во время этого путешествія не ощущалъ ни малйшаго упадка силъ. Ребята только два раза (вслдствіе ужасной погоды, настигшей насъ подъ Осташковомъ,— и посл дневнаго перехода въ 46 верстъ на возвратномъ пути) сильно утомились, но достаточно имъ было выспаться, чтобы снова стать свжими и бодрыми. Произошло это отъ того, что вс мы, отъ мала до велика, привыкли добрую половину года довольствоваться самою незатйливою постною пищею. Для ребятъ же, такая незначительная прибавка къ ихъ обычной діэт, какъ чай и нсколько баранковъ изъ пшеничной муки, уже составляла средство укрпляющее и возбуждающее.
Прошу читателей обратить вниманіе на то расширеніе личной свободы, которое проистекаетъ отъ сохраненія простой, повидимому, несущественной привычки, столъ недавно утраченной нашими образованными классами. Въ обыденномъ теченіи жизни, мы не замчаемъ того ярма, которое налагаетъ на насъ изнженность нашего желудка. Но какъ только мы чувствуемъ потребность выйти изъ этой пошлой, надодливой колеи, тяжелою гирею виснутъ намъ на ше нами же созданныя немощи. Для человка, слабющаго при лишеніи мясной и молочной пищи, путешествіе, подобное совершенному нами, ршительно немыслимо.
Не стану входитъ тутъ въ разсмотрніе сложнаго вопроса о степени вреда или пользы пищи, исключительно растительной. Предметъ этотъ слишкомъ обширенъ и спеціаленъ, и я предпочитаю отослать читателя къ соображеніямъ профессоровъ Бекетова и Энгельгарта, писателей, коихъ нельзя заподозрить въ ‘клерикальныхъ предразсудкахъ’. Замчу только, что при ршеніи подобныхъ вопросовъ, кром столь цнныхъ лабораторныхъ опытовъ и частныхъ наблюденій, необходимо класть на всы и опытъ вковъ и милліоновъ, который у всхъ передъ глазами. Несомннно, что вс немощи, зависящія отъ ненормальнаго питанія,— анемія во всхъ ея видахъ и хроническіе недуги желудка — всего боле распространены въ классахъ нашего общества, не соблюдающихъ постовъ, а также между людьми столь бдными, что мясная пища для нихъ составляетъ рдкость. Это наводитъ на мысль, что истина тутъ, какъ во многихъ случаяхъ, лежитъ на середин, и что всего полезне для человка нормальнаго — поперемнное употребленіе пищи исключительно растительной, и той же пищи съ прибавкою молока и мяса — то есть — безхитростное соблюденіе постовъ.
Они и соблюдаются до сихъ поръ девятью десятыми русскихъ людей. Но въ самое новйшее время этотъ обычай начинаетъ колебаться, вслдствіе учащающагося пребыванія крестьянъ въ городахъ, вслдствіе паденія общественныхъ преградъ между зажиточными крестьянами и полуобразованными слоями сельскаго населенія, вслдствіе постояннаго возвращенія въ деревни молодыхъ солдатъ, отвыкшихъ отъ долгихъ постовъ. Это колебаніе — начало великаго зла. Стоитъ только вспомнить, что на привычк къ постамъ въ значительной мр зиждется несравненная выносливость русскаго солдата, его способность къ чрезвычайнымъ усиліямъ при самыхъ тяжкихъ вншнихъ условіяхъ, стоитъ только сообразить, что всякая крестьянская семья средняго достатка, отказываясь отъ постовъ, тмъ самымъ погружается въ безъисходную бдность,— и мы согласимся, что вопросъ о постахъ заслуживаетъ самаго серьезнаго вниманія со стороны всякаго образованнаго человка, и, прежде всего, со стороны экономистовъ и людей военныхъ.
И по отношенію къ жизни нашихъ образованныхъ классовъ, вопросъ о постахъ иметъ значеніе громадное. Постъ заключается не только въ воздержаніи отъ извстнаго рода пищи, но еще боле въ воздержаніи отъ цлаго ряда шумныхъ, суетныхъ и дорого стоющихъ удовольствій. Не ложится ли отсутствіе перерывовъ въ этихъ удовольствіяхъ. въ этихъ тратахъ, тяжелымъ бременемъ на бюджеты безчисленныхъ семей? Не въ немъ ли заключается одна изъ причинъ преждевременной пресыщенности и вялости молодежи высшихъ классовъ? И въ конц-концовъ, не въ немъ ли заключается одно изъ условій, плодящихъ ту нравственную дряблость, то постыдное порабощеніе привычкамъ развлеченія, роскоши и комфорта, которое гнететъ и губить современное большинство? Обо всемъ этомъ здсь распространяться не мсто, но обо всемъ этомъ приглашаю подумать моихъ читателей.
Наконецъ, мн остается предотвратить одно недоразумніе, къ коему можетъ подать поводъ появленіе въ печати этого дневника. Я въ немъ съ любовью изобразилъ свтлый, радостный моментъ въ жизни сложившейся около меня сельской школы. Но я далекъ отъ мысли рекомендовать кому-либо подражаніе ея устройству, ея порядкамъ. Татевской школ недостаетъ главнаго элемента благотворнаго вліянія на окружающую среду — элемента прочности. Школа, въ коей ученіе никогда не прерывается, школа, ежегодно выпускающая учителей и плодящая вокругъ себя другія школы, школа, удерживающая въ своихъ стнахъ тхъ учениковъ, которыхъ, по ихъ способностямъ и семейному положенію, желательно направить на иную дятельность, чмъ земледльческую, и готовящая ихъ къ разнообразнымъ жизненнымъ поприщамъ — такая школа ршительно непосильна одному человку, и школа Татевская неминуемо должна въ близкомъ будущемъ закрыться или обратиться въ школу самую заурядную. Лишь необычайное стеченіе благопріятныхъ обстоятельствъ позволило ей просуществовать въ теперешнемъ своемъ вид двнадцать лтъ. Драгоцнная помощь воспитанныхъ школою учителей изъ крестьянъ весьма непродолжительна, ибо эти молодые люди, достигнувъ полнаго умственнаго и нравственнаго развитія — женятся, а работать плодотворно въ школ съ общежитіемъ можетъ только учитель холостой, коего жизнь принадлежитъ шкод безъ остатка. Дло это весьма отвтственное и сложное, и требуетъ трудовъ, которые не могутъ бытъ оплачены никакими деньгами, но которые можно съ радостію нести всю жизнь… Бога для. Школы, подобныя Татевской, могутъ являться лишь въ вид рдкихъ исключеній, всегда будутъ имть характеръ одиночныхъ опытовъ…
Но, по сил вещей, во всей сверной Россіи не предвидится времени, гд бы сельскія школы могли обойтись безъ школьныхъ общежитій въ той или иной форм, ибо рдко возможны въ ней значительныя скопленія земледльческаго населенія, ибо суровый климатъ не позволяетъ дтямъ ходить въ школу на разстояніе, превышающее 3—4 версты.
Кому же взять на себя попеченія объ этихъ общежитіяхъ? Гд матеріальныя и нравственныя силы, способныя постоянно и повсемстно справляться съ этою задачею?
Не сомнваюсь, что силы эти кроются въ нашихъ монастыряхъ. Живое монашество — необходимый органъ всякой живой церкви, а церковь наша жива. Въ толп смиренныхъ, малограмотныхъ тружениковъ, постоянно выдляющихся изъ крестьянства, чтобы нести въ монастыряхъ всю тяжесть сложныхъ обязанностей инока, съ каждымъ годомъ будутъ умножаться люди, твердо грамотные, прошедшіе черезъ правильную школу. Они съ радостію понесутъ и это послушаніе. Возрожденіе образовательной, воспитательной дятельности монастырей привлечетъ въ ихъ стны и немалое количество людей, гораздо боле образованныхъ.
Ибо велико обаяніе общаго, чистаго дла, не умирающаго со смертію отдльныхъ дятелей. Велико обаяніе нравственной свободы, достижимой только черезъ отреченіе отъ многаго. Немногимъ посильна дятельность одинокая. Немногимъ доступны высшія ступени жизни созерцательной. Но люди, мучимые потребностію отдавать себя безъ остатка служенію Богу и ближнему, всегда были, есть и будутъ. Нтъ боле полнаго сочетанія этихъ двухъ служеній, чмъ христіанское учительство, то учительство, которое не полагаетъ своимъ трудамъ ни мры, ни конца, которое прилагаетъ къ милостын духовной дивныя слова Пушкина о милостын вещественной:
Торгуя совстью предъ блдной нищетою,
Не сыпь даровъ своихъ разсчетливой рукою —
Щедрота полная угодна небесамъ.
Въ день страшнаго суда, подобно нив тучной,
О, сятель благополучный,
Сторицею воздастъ она твоимъ трудамъ.
Но если, пожалвъ земныхъ трудовъ стяжанья,
Вручая нищему скупое подаянье,
Сжимаешь ты свою завистливую длань —
Знай, вс твои дары, подобно горсти пыльной,
Что съ камня моетъ дождь обильный,
Погибнутъ, — господомъ отвергнутая дань!

С. РАЧИНСКІЙ.

Татево.
Іюль 1887.

‘Русскій Встникъ’, NoNo 11—12, 1887

Рачинский Сергей Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Путевые заметки по Финляндии, Войт Владимир Карлович, Год: 1852
  2. Правда о Порт-Артуре, Ножин Евгений Константинович, Год: 1906
  3. Записные книжки, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1921
  4. Несчастный, Бальзак Оноре, Год: 1830
  5. Дерпт, Лукаш Иван Созонтович, Год: 1930
  6. Синагога сатаны, Пшибышевский Станислав, Год: 1897
  7. Путешествие по Замковой улице, Кукольник Павел Васильевич, Год: 1860
  8. Сорок сороков, Булгаков Михаил Афанасьевич, Год: 1923
Электронная библиотека