Щенок Зимка, Величко Михаил Васильевич, Год: 1928 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

0x01 graphic

ДЛЯ ДЕТЕЙ СРЕДНЕГО И СТАРШЕГО ВОЗРАСТА

М. ВЕЛИЧКО

ЩЕНОК ЗИМКА

ОБЛОЖКА И РИСУНКИ
С. ГЕРАСИМОВА

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА 1928 ЛЕНИНГРАД

ОГЛАВЛЕНИЕ

I. Щенки плачут

II. Один щенок у Тимошки

III. Гармонь и кусок штанов

IV. В половодье

V. Банды идут

VI. Холодная постель

VII. Брат взят бандитами

VIII. Ухают пушки

IX. На качелях

X. Суд за гармонь

0x01 graphic

I. ЩЕНКИ ПЛАЧУТ

На краю села Алейского, где улицы путались кривизной, раскинулась, огороженная плетнем, усадьба Дмитрия Коноплянникова. С улицы во двор входили не в ворота, а через сугроб, который синевой своей взметнулся к самой крыше избы. В избе у Коноплянникова никогда не бывает яркого света солнышка, все будто вечные сумерки затянули куски стекол, и когда приходит сын Коноплянникова — Тимошка — из школы, садится на лавке у окна шепотком зубрить заданные учителем уроки, тогда втыкается он прямо носом в книгу и жалуется, что болят его серые глазенки. Кроме Тимошки в семье Коноплянниковых были старший брат Иван и младшая сестренка Катюшка.

Отец, суровый с виду, днем ходит по двору, расчищает снег, а войдя в избу, посмотрит на занятого Тимошку, улыбнется и скажет:

— Тимка! Буде ужо, буде. Головенку-то иссушишь, поди на санках проветрись. Эвона, дяди Кондрата ребятишки на новом сугробе катаются. Ну, поди!

Тимошка, скребя упорно затылок, отмахнется рукой, ответит отцу:

— Постой, тятенька, тута рифметика да грамматика!— и снова уткнется носом в книжку, пока не кончит уроков. Окончив, он весело кричит в избе, одеваясь:

— Ну, пошел-ка, серый, конь ты мой большой!

— Это где, конь-то?— спрашивал! отец.

— А это будет у меня конь, когда я большой буду. Пахать тогда на нем поеду!

— Пахать?

— Конечно, пахать! И собака еще у меня будет большая, большая!

Накинув озям, переделанный из старого отцовского, Тимошка бежал на улицу. Там, ухватил санки, он с криком спускался с наметеного сугроба. На вид Тимошка совсем незаметный паренек — низкого роста, немного сутуловат, но головой вышел хоть куда — в школе ученик из первых, по хозяйству соображает не меньше, чем взрослый, силой Тимошка вышел крепышом, и если в школе касалось дело игр, то он был большим воякой, но держался всегда за простые игры, без кулачек.

— Рассудительный малец!— говорили о Тимошке соседи.

— Ванюшке куда до него. Нос не дорос!— подзадоривал отец, подмигивая старшему сыну.

Тимошка, катаясь на санках, часто останавливался, уставившись в снежную пелену, хотел найти особенную снежинку, такую, по которой можно бы узнать—откуда летит этот снег? Он поднимал глаза и пялил их как можно выше, примечал одну снежинку и следил, пока она упадет на землю. А бураны шли хлопчатые, липкие, как вата, разорванная на кусочки, падал снег. Улицы широкие, размашистые, были такими, как изба, выбеленная под Пасху белой глиной. Сегодня так и завтра так — падает и падает на землю снег.

Когда сумерки, тихие и синие, наступали в селе, Тимошка, разогретый, с красными щеками, вбегал в избу с обломками санок. Он бросался со скорченными от холода пальцами к печке и, прильнув к ней, слушал, как отец серьезно рассуждал с соседом:

— Ноние бураны — прямо благодать!

— Урожайный год будет,— замечал сосед.

Тимошка же посвоему разрешал вопрос о буранах:

— А помоему, тятька, к Рождеству новый сугроб — чинить санки надо!

— А что, сломал?

— Я не ломал, сами они поломались!

И так каждый день, не меняясь, шла тихая и спокойная жизнь в селе и в семье Коноплянниковых. Целыми днями шел ленивый буран, теплый и мокрый. Крыши хат укрывались снегом и все росли и росли, будто одевались в, заячью шапку.

…Перед Рождеством погода изменилась. Дня два не падал снег, а на третий день, перед рассветом, услыхали в коноплянниковском дому, как цепляется за окна холодными пальцами вьюга. Воет она, пищит и словно хочет покарябать гладкое стекло. Мать встала раньше обыкновенного, затопила печь и укутала съежившегося Тимошку. Отец вошел в избу с улицы, разглаживая бороду, намерзшую сосульками.

— Вот так закорючило! Бела света не видать.

— Тимонька, вставай!— будила мать,— в школу пора.

— Ага…

— Вьюга забуранила, вставай!

— Ага…

— Ну-ну, вставай!

Тимошка, вскочив с постели, быстро умывался, наскоро закусывал и, одевая сумку, говорил матери:

— У Костюхи дяди Кондрата щенки есть. Маленькие. Холодно им…

Кутаясь в шубку, Тимошка бежал в школу. Не стало больше мягких, теплых и ленивых буранов. Засыпала злая пурга. Морозом высушило снег, поднимает его ветер с земли и кружит мятелью, вихри водит по селу.

Возвращаясь из школы, Тимошка увидел на дороге что-то черное. Остановился и ахнул: лежат пятеро щенят, как смола черные, и шестой с белым пятнышком на лбу. Тут он в первый раз хорошо присмотрелся, как дрожат, тыкаются носиками в снег и жмутся друг к другу выброшенные щенята. Пищат они жалобно, прижмуривают глазки, и из них катится чистая слеза. Щенки плачут и дрожат, дрожат, лапки сжимают, как кулачки ребенок, а мордочкой все чего-то ищут. Жалость взяла Тимошку и прямо боль какая-то царапнула в груди. Заплакал Тимошка, покружился вокруг щенков, а потом взял их… Одного за пазуху, второго в сумку, к книжкам, третьего в карман, в руки… Всех рассадил. Дул на них изо рта теплым воздухом, а они все дрожат и попискивают. Тот, что за пазухой, сначала тыкался в грудь, а потом прижался и только изредка вздрагивал.

— Не плачь, не плачь,— успокаивал Тимошка щенка.

Вьюга, как шальная, цеплялась за шубку и гнала навстречу белыми кружевами снег.

Дома Тимошка уложил щенков в углу, у самой печки, налил им молока и вместе с сестренкой Катюшкой угощал:

— Кушайте, кушайте, да растите большие!

Увидев щенков, мать погрозилась вынутой из супа ложкой:

— Садись, Тимка, обедать! Ты что там нанес с улицы? На кой ляд это их нужно, столько-то?

— Мама, им молока, они очень замерзли…

— Я те дам молока! Самому нечего есть.

После обеда мать заставляла Тимошку выбросить щенков, а иначе грозила собственноручно закопать в снег. Сын, вытирая слезы, просил:

— Ну, мамка, до завтра пусть поживут?

Катюшка заворачивала щенят в тряпки и усаживала рядом с куклами. Они, барахтаясь, выползали из устроенных им заботливой хозяйкой мест и никак не хотели подчиниться грозному окрику маленькой хозяйки:

— Сиди! У ты, черный, куда лезешь! Тимошка обдумывал план, как ему быть с щенками:

— Отнесу их в школу, а там ребята разберут по домам. А Коське, дяди Кондрата… Я ему дам!— грозился Тимошка на товарища по школе, который выбросил щенят.

II. ОДИН ЩЕНОК У ТИМОШКИ

Утром Тимошка шел в школу мимо плетня дяди Кондрата. Его черная сука вздыбилась передними лапами на плетень, поджала хвост и, вытянув морду вперед, жалобно и протяжно завывала. Как зальется голосом — ровно и конца ему не будет. У Тимошки в сумке горячий бублик, на большую перемену он всегда съедал всухомятку, а сегодня подошел к плетню, сунул бублик суке. Она и нюхать не хочет — воет и воет… В школе оповестил Тимошка:

— Кому нужно щенка? Задарма, черные все!

Школьники узнали, как Тимошка нашел щенят.

Костюху ругали и в большую перемену не принимали играть… Пятерых щенят после занятий в школе разобрали ребята. Шестого, с белым пятнышком, Тимошка отпросил у матери оставить у себя.

Устроил хорошее мягкое логовище в углу и, примостившись рядом со щенком, говорил ему тихо и убедительно, будто щенок поймет слова:

— Как вырастешь большой, мы с тобой в лес по ягоды пойдем! Я тебе хлеба возьму и еще кусок мяса от обеда. Будешь кушать? А? Ну, скажи, не сердись, будешь кушать?.. Ну будешь, будешь, ладно! А Катьке я тебя не отдам, а то она тебя вместе с куклами посадит… А потом ты меня в школу будешь провожать—ладно? И еще я тебя умноженью научу — трижды пять и семью восемь!

Довольный собой, Тимошка заливался веселым, смехом. Отец спрашивал:

— Ты чего, Тимошка, бурчишь?

— Ничего, урок учу.

— Врешь ведь!

— Ну, я со щенком разговариваю,— быстро поправлялся Тимошка.

— А злой он у тебя будет?

— Нет, не злой.

— А зачем же собаку незлую?

— Умный он у меня будет!

Метель не унималась ничуть. Сугробы перемели улицы высокими насыпями. Кружит днями метель стоголосая, корму не дает привезти с пашни. Ночами бродят около села волки, злые, голодные. Как-то Дмитрий Коноплянников пришел со сходки, жене говорит:

— В подводы снаряжают… Хлеб просят.

— Куда?

— Говорят, опять банда завелась в лесу. Разор один от нее.

Недалеко от тимошкина села густой сосновый лес. В нем, как зверюги, бродят банды те, что не понутру им власть красная, советская. В этот лес Тимошка собирался ходить со щенком, когда он вырастет.

— Войной бы на этих бандов!— вставил Тимошка.

— Повоюй на печи. Хватит одного комсомольца, день и ночь сидит с ружьем.

— А я тоже ружье достану!— не унимался Тимошка.

Старший брат вошел с улицы, поставил винтовку. Раздеваясь и глядя куда-то в потолок, он сказал родителям:

— Как бы еще не пришлось воевать, недалеко будто банды. Вот опять пришли, а давненько уже не было их в нашем селе. Жить спокойно не дают, только за ними и гоняйся!

— Времена настали,— хмуро проговорил отец.

На дворе снова сыпал буран, толстым пластом ваты ложился на крышах и обвисал навесами. Утрами надо было прокапывать проход у двери. В школу Тимошку мать всегда снаряжала как в дальний путь: закутает, замотает, шалью повяжет. Днями и ночами шли бураны, а в лесу гуляла банда. В селе ждали ее налета и говорили о ней изо-дня-в-день.

III. ГАРМОНЬ И КУСОК ШТАНОВ

Каждый день Тимошка присматривал за своим щенком. Кормил и поил аккуратно. Повеселел щенок и уже бегал по избе, выставляя смешно наружу свои кривые ножки. Отец подсмеивался:

— Щенок у тебя будет косолапый!

— Это он еще не вырос,— оправдывал щенка Тимошка.

Как-то в школе, после большой перемены, сказали учителю о щенках. Ребятам очень хотелось посоветоваться — как назвать щенков. Они придумывали и так и сяк, и все не нравилось.

— Учитель ученый, и он может такое названье дать, что и во всем селе другого не будет,— говорили между собой ученики.

После большой перемены добряк-учитель помог ребятам дать всем щенкам имена. На тимошкиного щенка выпало имя ‘Зимка’. Учитель объяснил, что щенок найден в стужу, чуть не замерз и ему такое имя будет самое подходящее.

Тимошка пришел домой довольный. Он поднес щенка к лицу отца и гордо заявил:

— Зовут его Зимкой!

— Выдумки делаете, а не учитесь,— сердито ответил отец, когда узнал, что учитель тоже принимал участие в названии щенят.

А Зимка рос и рос…

…На следующую зиму Зимка уже провожал Тимошку до самой школы. Вился у ног, прыгал, облизывая языком замерзавшие руки, а у школьных дверей повизгивал, когда скрывался за ними Тимошка, и возвращался домой. А как только солнышко перекатывалось за обеденную пору, Зимка убегал снова из дому к школе, садился на крыльце и ждал, пока выйдет его маленький хозяин.

— Фьють, фьють!— подзадоривал Тимошка щенка и наперегонку бежал домой. Сумку с книжками нацепит на шею Зимке, а он важно, как ученик, идет рядом, помахивает хвостом. И только один раз хотел забаловаться, так Тимошка прицикнул на него:

— Мотри, а то бандам сведу!

О бандах Тимошка толъго слыхал. Видеть ни разу не пришлось. Помнит, как в прошлом году, в самую слякоть бегали мужики с винтовками по селу, а брат Ванюшка приходил надутый и ложился спать с ружьем под боком, прямо в шубе. Тимошка, бывало, прижмется к брату, обнимет его крепко, а сам все за ружье метит посдержаться и хоть немного приподнять.

— ‘Не деревяшка, а насамделишнее’,— думал он, прикасаясь к холодному стволу.

Тогда он засыпал под мелкий, нудный и одинаковый стук капель дождя в окно. Ему казалось во сне, что идут четвероногие банды с большими пушками к мосту, что перехватывает реку у ихнего оела. Из пушек валит дым, и они все время стреляют.

— Ну, и бахает!— говорил он сам себе, вспоминая сон.

Так Тимошке в ту осень и не пришлось увидеть бандитов. Подошли они к селу, за рекой постреляли дробно и ушли в лес. Этим Тимошка остался недоволен, он про себя думал:

‘Разве это война? Бах, бах, да и все!’

Во время перестрелки прошлой осенью Тимошка сидел на сарае, привскакивая от каждого выстрела. Ему было очень весело, и он не знал сам, почему так замирало дыхание и хотелось, чтобы стреляли много, много — хоть до вечера.

Отрываясь от воспоминаний о бандах, Тимошка покрикивал на Зимку:

— Не балуй… Иди смирно! Ну,— ать-два, ать-два!

Зимка, словно понимая его команду, шел размеренными шагами, задирая голову.

…С каждым месяцем рос щенок и: становился послушливым только Тимошке. Другого никого не признавал. Тимошка обучил Зимку разным разностям и к силе его приспособил веселое и смешное занятие — использовать Зимку вместо лошади. Он заказал ученикам в школе, чтобы они пришли посмотреть на его щенка, какой он большой и сильный вырос и как хорошо Зимка катает на санках Тимошку. В условленный день, после зубрежки стихотворения, Тимошка выбежал во двор.

— Зимка, хомутайсь!— закричал он.

Собака послушно подставила голову. Тимошка одел на нее самодельный из тряпок хомутик.

— Хомутайсь!.. Постой… Сейчас покажем ребятам, какой ты у меня конь.

Тимошка открыл калитку, уселся на санки чс обрывком возжи в руках, важно выехал к сугробу. — Но-н-но, Зимка… Тюф, тюф!

0x01 graphic

Зимка, захомутанный в тряпичный хомутик, тащил на санках Тимошку.

— Эва-а… поехали-и…

Товарищи по школе встретили Тимошку криками:

— Мотри, Тямо-о-ошка!

— Едя… едя!

— На Зимке, робя!

Ребятишки обступили санки, подпрыгивают, смеются, а Петюшка важно заметил:

— Вот дык конь, хоть паши!

Сумерки переходили в ночь. Вьюга как нарочно унялась, не трогала сыпучего снега. Из улицы сначала тихо, потом все громче и громче слышался припев под гармонь.

Вздыхала и охала гармонь, заливаясь тонкими голосами, и на переходах захлебывалась басами. Ночная тишина принимала басовый рокот и будто под него плясали облака в небе.

— Вот собака, дык собака!— хвалился Тимошка товарищам,— не собака, а прямо конь!

Сын дяди Кондрата, Костюха, завидовал Тимошке. На середине разговора прервал, не давая Тимошке похвастаться Зимкой:

— А ты постой хвастать. Щенок чей?

— Мой!— бил себя в грудь, как взрослый, Тимошка.

— Слышь, ребя? Говорит, щенок его!

— Его, конечно, его!— подтверждали ребята.

— Откелева ж его, коли наша сука принесла?

— Ну, и что ж?

— Дак чей он? Пошто Тимка нашим щенком хвастат?

Костюха — парень в компании очень слабый, и если он не расплачется сразу же, то, как трусишка, забежит сзади и норовит дать под микитки. Так и теперь — он уже подбежал к Тимке и сунул ему в бок кулаком. Разыгралась бы драка, но тут не заметили ребята, как с гиком и свистом подошла ватага взрослых парней. Семка-гармонист растянул лиловые меха, игранул сразу на басах и голосах не поймешь что. Зимка тявкнул, рванулся из своей упряжки, сшиб с ног Тимошку и Васятку и бросился от парней.

— Тю! тю!— закричали парни и погнались за Зимкой.

— Не трожьте, папаньке скажу,— заплакал неожиданно Тимошка, видя, как парни гнались за его лучшим другом — щенком.

А Семка все растягивал гармонь и улюлюкал. Хохотали парни над неожиданной забавой, бежали за собакой, кричали:

— Гони!

— Держи!

— Лови его!

Из стороны в сторону мотались санки, в которые был запряжен Зимка, а потом зацепились за плетень. Остановился Зимка, стал передом к парням, язык высунул, тяжело дышит. Хотел подойти парень Петруха — рычит Зимка. Семка-гармонист выпятил меха гармоники и ну наступать на собаку и все басы нажимает. Пятился Зимка, рычал, а потом, присев на задние лапы, прыгнул…

Только рявкнула гармонь — полетели куски лиловых мехов, и в зубах Зимки остался кусок семкиной штанины.

— Бей его!.. Бешеная!— закричали парни.

Разломав зацепившиеся за плетень санки, Зимка побежал по огородам.

0x01 graphic

— Лупи!— кричали бежавшие парни. Из-за курчавых, словно бушующее море облаков, выплывала полная луна. Похоже было, что облака воюют между собой, налетают, завиваются и плывут, плывут, будто земная вьюга поднялась на небеса и там гоняет облака, чтобы завтра снова спуститься на землю метелью. Луна, казалось, старается вылезти из-за костюхина сарая большим шаром. Сначала краюшком, потом половинкой и наконец вся оторвалась от сарая и нырнула в облака. Когда снова появилась, то видно было, что ока, как белый таз, подвешена к журавлю колодца…

В избу вошел Тимошка, вытирая градом катившиеся слезы. Отец ему казался двойным и лампа мигала часто, а кругом нее полосы разных цветов. Он, всхлипывая, начал жаловаться отцу:

— Папа-а-нька… парни… ггы! Зимку…

— Что Зимку?

— Ы…ы…

— Ну? Что нюни распустил?

— Гонють! С гармонью…

Отец накинул тулуп, снял с гвоздя перед дверью шапку — вышел. В воротах он встретил парней.

— Дядя Митрий?

— Что?

— Собака у тебя бешеная!

— Как бешеная?

— Так. Гармонь и портки семкины — в куски!

— Убили?

— Нет. Убежала.

— Привяжи, чтоб без греха!— сказал Семка,— а за гармонь, коли не по совести, так в суд подам. Вот что!

Дмитрий Коноплянников почесал затылок, помялся, сплюнул в сторону и нехотя пошел на-мировую с парнями:

— Вот комедь привелась случиться! Не дай, бог! Робя? Вина-то не одна моя — четвертную самогону поставлю, и будем квиты!

— Гармонь новую купи — вот и все! Иначе в суд подам,— кинул ему гордо Семка, и парни, повернувшись, ушли с песнями от двора Коноплянникова.

Вошел Дмитрий в избу. Дуется, пыхтит, сопит, как крупы объелся. Шубу снял, а шапку прямо об пол стукнул, как мяч она подскочила.

— Докелева ж это будет?— закричал он.

— Да ты что это, Митрий? Белены объелся, что ли?— спрашивала жена.

— Докелева, а? Слышишь, сопляк?

Тимошка, учуяв беду, шмыгнул на печку и оттуда просился:

— Папанька! Ня буду-у-у…

— Гармонь вот… Суд теперь, а он щенков на улице собирает бешеных. Кормить его надо, а тут… да я тебе!

— В уме ты, Митрий, что ли? Будет уже, перестань!— успокаивала жена.

— Докелева?

Дмитрий распоясывал ремень, складывал его вдвое.

— А ну, слезай…

— За што, Митрий?

— Отстань, Авдотья! Погоди, я этому сверчку пропишу — слезай!

…Утром Тимошка ушел в школу надутый и недовольный, простившись с Зимкой, которого отец посадил на привязь. В школе ребята, окружив Тимку, расспрашивали:

— Ну, как? Прибежал? А?

— Ну, скажи — прибежал?

Тимошка мрачный сопел и поглядывал на товарищей налитыми слезами глазами. Ему хотелось громко расплакаться, но стыд не позволял, и он, сдерживая в глотке слюну, терпел и крепился.

— Ну пошто такой ты, Тимонька?— спрашивали ребята.

— Нету Зимки? Убежал?

— Так это,— ответил наконец Тимошка.

Увидев, что Тимошка не плачет, ребята хитрость свою пустили на прямую:

— Рассказывай коту басни! Подсмотрели мы вчерась в окно…

— Вот-те и конь!— подзадоривал Костюха.— Вот-те и ваш Зимка!

— Ваша сука, поди, такого принесла!— защищался Тимошка.

— Ничо не наша…

— Ваш, вить, он, щенок-то!— кричали на Костюху ребята.

— Ничо не наш, ихний Зимка!

Пока не было учителя, ребята подтрунивали над Тимошкой, донимая его тем, что они вчера видели, как отец бил Тимошку.

— Садись, садись, Тимка,— уговаривали ребята. Тимошка одним боком садился на парту и кривил губы.

…К весне Зимка стал большой, настоящей собакой и лаял громко. Тимошкин отец после того случая с семкиной гармонью хотел убить Зимку, но мать уговорила:

— Может, она и не бешеная, а собака добрая. Оставь лучше!

Тимошка и Катя тогда плакали. Уступив их просьбам, отец согласился не убивать щенка:

— Ладно, пусть на привязи сидит!

С тех пор Зимка с веревкой на шее сидел на привязи у амбара, сторожил хлеб и двор. Брат Тимошки Иван как-то пришел домой угрюмый и сразу же принялся за чистку винтовки. Отец к нему с вопросом:

— Слышно разве что? Винтовку-то готовишь?

— В лесу будто банда.

— Не идет?

— Пока не идет, а может и нагрянет. Кто их знает.

Тимошка жадно ловил слова, и ему снова вспоминались банды. В его памяти, как живые, выплывали образы леса, лохматого, густого. Сосна разлапистая качает на своей верхушке снег, а за ее стволом будто сидит бандит.

…Перед Пасхой потеплели дни, кончились бураны и метели, оттаяли окна, и с крыш днями капала вода, а вечерами у стрех нарастали хрустальные сосульки льда, на них играло и переливалось лучами солнце. Заскучал Зимка на привязи, глаза его будто потускнели, смотреть стали тоскливо. Жаль Тимошке своего друга, каждый день просит отца:

— Будет ужо, папанька. Не надоть — отвяжи! Он же не бешеный!

— Злее будет! Пусть сидит.

— Да ведь парни сами виноваты за гармонь. Он не тронул бы.

— А поди еще суд за гармонь будет, вот тебе и виноваты. Тогда хоть шкуру с него сними, а за гармонь платить надо…

Как ни просил Тимошка, отец не согласился отвязать Зимку. Сидит у амбара Зимка, ходит, как часовой по дорожке, какую допускает сделать длина веревки. Как только выйдет на двор Тимошка, собака повизгивает жалобно, прыгает, чуть не обрывает веревку и, кажется, только чуть не выговорит — просится на волю. Тимошке все кажется, будто Зимка плачет так же, как он был еще маленьким щенком, когда его выбросил Костюха.

— Отпустим Зимку с привязи? Пусть немного погуляет,— снова просил Тимошка отца.

— Не трожь!

В один из последних дней школьных занятий, уже перед тем как собирались распустить ребят на лето: по домам, Тимошка вышел из школы, глядь — на крыльце сидит Зимка, хвостом помахивает. Увидел Тимошку — навстречу бросился. До самого лица подпрыгивает и все норовит лизнуть в щеку. Когда пошли домой, Зимка лапой за сумку тянет.

— Тебе чего?

Визгнула собака, и Тимошка увидел на ее шее обрывок веревки, изгрызанный, обглоданный.

— Перегрыз!— догадался Тимошка, но щенок не унимаясь, тянул за сумку.

— Сумку тебе повесить?

Тимошка, разговаривая с Зимкой, был уверен, что он его понимает. Весело бежал всю дорогу наобгонки с Зимкой.

IV. В ПОЛОВОДЬЕ

Глухо звонили великопостные колокола. Звон их плыл над селом ровными гудящими волнами и только хотел стихнуть, как ему в помощь посылался с деревянной колокольни новый удар в колокол. Лед на речушке трескался, ухал, поднимался большими острыми глыбами, как живой, и тонул в реке. К обеду на мосту нельзя было пройти. Почти полсела собралось на ледоход, отстаивать деревянный мост, чтобы не снесло половодьем. Ребятишки лазили по илистому и грязному берегу, что-то кричали. У стойл моста, с кольями, с ломами и длинными жердями толпились мужики, отпихивая напиравшие на устои здоровенные глыбы льда, которые грозили снести мост.

— Еще раз — у-у-ух!— кричали мужики.—Еще раз… У-у-ух!

Проплывали в пролеты ледяные громадины. Скрипел и стонал мост под напором льда.

— Еще раз у-у-ух!— вырывался голос из толпы. Через мост, сколько есть силы у лошади, проскакал верховой. Он, размахивая руками, кричал:

— Расступись! Задавлю!

— Пошто? Куда?— спрашивали друг у дружки мужики.

Человек проскакал мимо, к сельисполкому. За ним бросились мужики, оставив ледяные глыбы напирать на мост.

— Честной народ — недоброе!

— Из соседнего села. Не иначе как пожар там!

На мост напирал лед. Ребятишки увидели, что нет мужиков, подхватили колья и ломы и так же как мужики стали у устоев моста, чтобы отпихивать лед. Кольями упирались в глыбы зеленоватого льда, отталкивали. Ледяная громадина напирала на берег и своей силой отталкивала ребятишек, упершихся в нее кольями.

— Еще раз — у-у-ух!— кричали ребятишки, подражая взрослым.

Тимошка здесь же, в толпе ребятишек. Напирая на неподдававшуюся льдину, выкрикивал:

— Еще раз — у-у-ухнем!

Зимка стоял в стороне, вытянув красный язык, наблюдал за работой ребятишек. Плыли льдины зелено-матовые, упирались в устои моста, обитые железом, переворачивались и снова напирали на устои моста. Вода между ними желтая, мутная шумит, шумит, как в мельничных колесах, бьется об льдины.

Солнце в чистой синеве неба ярко светилось как раскаленный круг и будто само поджарено на сковородке — грело землю. Лучи от солнца расходились стрелками и больно было взглянуть на него глазами.

Льдина уже будто начала сдавать и отходить в пролет, но потом, перевернувшись, снова ринулась к берегу.

— Еще раз — у-ух!— выкрикивали ребята, а потом шарахнулись и закричали:

— Тимошка! Тимошка-а-а…

— Держись за кол!

0x01 graphic

У Тимошки, когда он отталкивал льдину, соскользнула палка, и он, поскользнувшись на грязном берегу, упал прямо в воду. Его перевернуло сильным напором мутной воды, вызывавшейся из-под льдины.

Не успели тимошкины товарищи осмотреться, как булькнула вода, и один мальчишка шлепнулся в грязь, сшибленный собакой.

— Зимка… Зимка!— закричали ребятишки,— Тимошка-а-а!

Не стало видно ни Тимошки, ни Зимки. Льдина медленно! подползла под мост, закрывая то место, куда упал мальчишка, и прыгнула собака.

Скрипели устои моста. Напирал лед, пришедший из верховьев реки. Желто-мутная вода кругами заворачивалась между льдинами, плескалась, шумела, а льдины резались друг с другом, вспрыгивали одна на одну и словно хотели бежать вперед, обогнать уплывшие.

По ту сторону моста показалась голова вынырнувшей собаки. Она, встряхивая ушами, плыла к глыбе льдины.

— Зимка!— кричали ребятишки, увидевши собаку.

Колокола на сельской церкви гудели плавно. Звон уходил далеко и его догонял звук нового удара в колокол.

— Бум… Бум-м-м…— неслось с колокольни, а потом сразу медленные удары сорвались и начали звонить, как в набат:

— Бум, бум-бум, бум. Бов, бов…

— Робя? Пожар!

— А Тимошка как? Сказать надоть!

От сельисполкома к мосту бежали верховые с винтовками и мужики. Они потрясывая озлобленными лицами, кричали:

— Опять банды! Жисти нету!

— Хоть лес зажигай!

— Дяди, дяди!— кричали ребятишки мужикам,— Тямошка Коноплянников потонул.

— Какой?

— Тямошка Коноплянников!

— Где?

— Здеся… Вой там!

Ребятишки тыкали пальцами на реку, а мужики хватались за колья, чтобы спасти мост, дрожавший под напорами льда.

— Куда это ячейковцы поехали?— спрашивали ребята и снова, завидев на реке собаку, кричали:

— Вон он, Зимка! Смотри — на льдину лезет!

Один пролет моста засадило льдом. Скрипел мост. Мужики, ухватившись за колья и ломы, принялись отпихивать глыбы. А посредине реки Зимка, поймав тимошкину шубенку зубами, тащил его на льдину.

— Вынул! Ей-пра, вынул!— радовались ребята.

Зимка, оставив Тимошку на льдине среди реки, приплыл к берегу и здесь, ухватив мужика за полу, тащил его к реке, как бы указывая на то, что нужно спасать его лучшего друга Тимошку, а потом, перескакивая с льдины на льдину, опять бросился на глыбу, где лежал распластнувшись Тимошка. Запищал жалобно Зимка, понюхал Тимошку, лизнул и громко, громко залаял.

— Вон он, вон…

— Плыветь!

— На льдине!— кричали ребятишки.

Остроконечные глыбы кувыркались, плыли, догоняли и обгоняли другие. Чистые, как стекло, мутно-зеленые и грязные, они ныряли, словно гуси — купались в мутной воде. Кругом льдины, где находились Тимошка и Зимка, глыбы толпились, толкали друг-друга, и казалось, будто каждая хочет вспрыгнуть к Тимошке на льдину, приласкать его своим холодом или придушить. Другие подползали, толкались, приподнимали, словно желая ее перевернуть. Жарко и хорошо припекало солнышко, освещало два черных пятна на уплывавшей льдине. Лаял и завывал Зимка…

— Тя-ямо-о-о-о-шка!— кричали ребятишки, пришлепывая ладонью по губам.

— Зи-и-и-мка-а-а-а…

У моста попрежнему возились мужики, не обращая внимания на плывшего среди реки Тимошку и собаку. Они, не поняв или не обращая внимания, боролись с льдами, грозившими снести мост.

— Отталкивай!.. Берись, народ,— мост снесет…

— Еще раз — уухнем!

Только один дедушка Кирилл, суетясь на берегу с ребятишками, бегал, шлепая в грязи лаптями, и, не зная, что предпринять для спасения, отрывисто говорил:

— Багор, ребятишки, надоть! Багор — мальчишку спасти!

Ребята же, не унимаясь, кричали:

— На льдине Тямошка! Едет! Едет! На льдине!

— Зимка с ним — эвона на середке!

Льдина, покачиваясь на воде, уплывала все дальше и дальше и, следуя за ней, бежали по берегу ребятишки, оглашая реку звонкими криками…

V. БАНДЫ ИДУТ

В то время, когда на реке случилось несчастье — уплывала льдина с мальчишкой и собакой, ячейка партии в полном составе вместе с комсомольцами выехали верхами за село, к лесу. Им было сообщено, что в соседнем селе уже разгуливали бандиты, чинили расстрелы и грабили кооперативную лавчонку.

Дорога на соседнее село грязная и топкая. К копытам лошадей льнет грязь, и отбрасывается комьями в лица едущих сзади. У всех винтовки наготове, в руках. Маленькой рысцой у опушки леса едут из тимошкина села партийные и комсомольцы, наступать на бандитов. Иван Коноплянников впереди отряда. У его пояса отвис наган, а на ремне болтается кривая шашка. Они перекидываются между собою небольшими, отрывистыми фразами:

— Осторожно надо!

— Откуда только они сразу взялись! Этот лес хоть выжигай.

0x01 graphic

— Нежданно, негаданно…

Навстречу отряду, вдали, неслись верховые и чуть виден был клочок развевавшегося флага, только не разобрать, какого он цвета. Быстро сообразил отряд, что это бандиты, и послышалась команда Ивана Коноплянникова:

— Залечь у тополей! Подпустить ближе бандитов и тогда, в упор им, стрелять залпами.

Среди небольшой тополевой рощи раскинулся отряд в ожидании бандитов и чуть только ближе подпустили их, дали залпом выстрелы. Рванулись лошади, а у бандитов качнулись люди на лошадях и, как мешки, упали на землю. Лошади без седоков бросились вперед, остальные же не вернулись, а только пришпоривали лошадей и гнали на залегший в тополях отряди.

Тем, что лежали у тополей, казалось, будто лошади бандитов пружинятся ногами, отталкиваются от земли и хотят прыгнуть навзлет.

Тополя позеленели корой и набрали пузатенькие, пахучие и клейкие почки. Галки, вспугнутые выстрелами, кружились над небольшой тополевой рощицей.

Бандиты приближались и уже слышны были несвязные, отрывистые гиканья и крики. Залегшим в тополях пришлось отстреливаясь скакать к своему селу.

— Урра!— кричали бандиты, стреляя вдогонку.

Иван что-то крикнул, и серая лошадь под ним будто спотыкнулась, упала, прижав ногу седока в стремени. Из бока лошади сочилась красная жидкость. Когда Иван высвободил ногу, бандиты были уже близко. Они, подскочив к Коноплянникову, закричали, угрожая револьверами:

— Сдавайся!

Иван выхватил наган и выпустил последние пули в бандитов. Но пули вгорячах шальными

М. ВЕЛИЧКО

ЩЕНОК ЗИМКА

I. ЩЕНКИ ПЛАЧУТ

II. ОДИН ЩЕНОК У ТИМОШКИ

III. ГАРМОНЬ И КУСОК ШТАНОВ

IV. В ПОЛОВОДЬЕ

V. БАНДЫ ИДУТ

Читайте также: