Шестьдесят лет назад, Потехин Алексей Антипович, Год: 1899 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

ПУШКИНСКІЙ СБОРНИКЪ
(въ память столтія дня рожденія поэта)

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1899

А. А. Потехинъ

ШЕСТЬДЕСЯТЪ ЛТЪ НАЗАДЪ.

(Изъ неоконченнаго романа).

Теплая іюльская ночь. Маленькій уздный городокъ, на берегу Волги, крпко спалъ. Тишина стояла мертвая: ни голоса, ни звука, ни малйшаго движенія, такая тишина, что съ высокаго берега широкой и какъ бы неподвижно-заснувшей Волги слышался каждый всплескъ воды отъ движенія мелкой рыбешки. Все здсь спало и все безмолвствовало. Изрдка только эта тишина нарушалась хриплымъ и полусоннымъ возгласомъ сторожа съ церковной колокольни: ‘слу-у-шай!’, который большею частью никого не будилъ и замиралъ въ воздух безъ отвта, а иногда вызывалъ смутный и неясный, какъ эхо, такой же отвтный окрикъ: ‘слу-у-шай!’ съ колокольни на другомъ конц городка.

На базарной площади, сплошь почти покрытой сухомъ старыми навозомъ, сквозь который, мстами, пробивалась и зеленла травка, стоялъ каменный домъ, въ нижнемъ этаж его чрезъ окна виднлся слабый свтъ,— то мерцала лампадка передъ образами, зажженная еще съ вечера и теперь почти погасающая. Она едва освщала низенькую комнату по тремъ стнамъ, обставленную дтскими кроватками подъ пологами. Здсь стояла такая же сонная тишина, какъ и на улицахъ, нарушаемая лишь всхрапываніемъ старушки-няни, спавшей на войлок, положенномъ на полу, возл самой маленькой дтской кроватки. Но вотъ, въ одной изъ кроватокъ раскрывается пологъ и изъ-за него осторожно высовывается блая головка 10-лтняго мальчика. Онъ взглядываетъ на окна, прислушивается, внимательно смотритъ на няньку, затмъ осторожно протягиваетъ руку къ дневной одежд своей, лежавшей возл, на стул, достаетъ съ полу лежавшіе около постельки башмаки и закрываетъ за собою пологъ. Черезъ нсколько минутъ онъ спустилъ ноги съ кроватки уже совсмъ одтый и, прикрываясь пологомъ, вновь прислушивался и особенно наблюдалъ за нянькой. Убдившись, что она крпко спитъ, мальчикъ тихонько поднялся, досталъ изъ-подъ подушки заблаговременно спрятанный тамъ свой картузъ, неслышными шагами прокрался къ окну, отперъ его, открылъ и съ видимымъ замираніемъ сердца, въ полъ-оборота оглядываясь и прислушиваясь, стоялъ нсколько времени, потомъ ршительно поднялся на подоконникъ и спрыгнулъ за окно, которое было отъ земли ниже его роста.

Осторожно закрывши за собою окно, мальчикъ пошелъ быстрыми шагами черезъ площадь. По мр того, какъ онъ шелъ, тревога и возбужденіе мальчика затихали и онъ глубоко вдыхалъ начинавшій свжть утренній воздухъ, при поворот съ площади въ переулокъ, ему пришлось проходить мимо паперти старинной церкви, на стнахъ которой была картина, изображающая страшный судъ со всми его ужасами. Внизу картины, съ одной стороны былъ нарисованъ самъ страшный сатана съ Іудой-предателемъ, сидящимъ на его колняхъ, въ его объятіяхъ, окруженный адскимъ огнемъ, въ которомъ мучились гршники, подвшанные на крючьяхъ то за языкъ, то за глазъ, то за ребро, то внизъ головой: кругомъ ихъ скакали безобразные черные дьяволы съ орудіями пытокъ въ когтяхъ: съ желзными видами, щипцами, скребками, связками желзныхъ прутьевъ, которыми они терзали тло подвшенныхъ, а съ другой стороны, въ открытую огненную пасть вереницей шли гршники, среди которыхъ были и цари, и князья, и архіереи, и всякихъ чиновъ люди. Сюда съ ранняго дтства водила его, вмст съ братьями, няня и, указывая на страдающихъ въ геенскомъ огн гршниковъ, толковала имъ, что ихъ будутъ на томъ свт также мучать, за непослушаніе, за непочтеніе къ родителямъ и старшимъ, за лнь, за обманъ и даже за т грхи, которыхъ дти еще не понимали и совершить не могли. Ужасомъ наполнялись дтскія души, и этотъ самый мальчикъ Боря (такъ звали его), какъ самый нервный и впечатлительный изъ числа дтей, еще 6—7 лтъ, нердко цлыя ночи метался въ горячечномъ бреду, ожидая наступленія страшнаго суда. Теперь, проходя мимо паперти, мальчикъ невольно вздрогнулъ, снялъ шапку, перекрестился и, стараясь не смотрть по сторонамъ, спшилъ миновать церковь. И въ то же время, точно нарочно, среди окружавшей его тишины, неожиданно раздалось глухое и отдаленное: ‘слу-ушай!’ Мальчикъ задрожалъ всмъ тломъ, мурашки побжали отъ затылка къ спин, и онъ, закрывши глаза, почти бгомъ бросился впередъ по безмолвному переулку, но скоро пришелъ въ себя и успокоился, когда услышалъ отвтный и ясный крикъ сторожа съ ближайшей церковной колокольни: близость живого и бодрствующаго человка успокоила его.

Бор предстояло пройти переулокъ, перейти по мосткамъ черезъ рчку, впадающую по близости въ Волгу и отдляющую зарчную часть города, затмъ подняться на высокую гору, составлявшую противоположный берегъ рчки.

Здсь, наверху, на него пахнулъ свжій утренній втерокъ, а на восточной сторон неба — онъ замтилъ розовую полосу, предвстницу солнечнаго восхода, который онъ и хотлъ видть со знакомаго ему мста на высокомъ берегу Волги.

Для того, чтобы насладиться этой картиной, одному, безъ свидтелей, безъ докучнаго надзора и вразумленія старшихъ, онъ и ршился на свое таинственное путешествіе ночью, черезъ окно, на зло тому строгому порядку и дисциплин, въ которыхъ держалась вся семья. Боря родился и выросъ въ этомъ городк. Самыя раннія дтскія впечатлнія его были отъ Волги и красивыхъ окрестностей города, куда ихъ водили гулять. Онъ безсознательно, но страшно полюбилъ окружающую его природу, а особенно эту свою Волгу.

Это родственное чувство его къ природ было почти такое же, какъ къ родной семь. Его сердце умилялось, восторгалось и ласкало ее такъ же, какъ родныхъ братьевъ и сестеръ, малйшее непризнаніе ея красотъ и достоинствъ оскорбляло его, возбуждало въ немъ досаду, гнвъ, негодованіе, онъ ревновалъ ее и не хотлъ признать, что есть что нибудь лучше и красиве того, что онъ видлъ съ колыбели, и что наполняло его душу такимъ трепетомъ, такимъ восторгомъ и радостью, какіе давала ему окружающая природа и эта несравненная красавица Волга, широкою лентой опоясывающая его родной городокъ.

Онъ зналъ и видлъ ее во всхъ фазахъ ея жизни: и раннею весною, когда она снимала съ себя зимніе ледяные покровы и, разрывая ихъ, съ сердитымъ шумомъ и трескомъ крушила, громоздила другъ на друга и разбрасывала ледяные куски своей зимней одежды, и когда очистившись отъ нихъ, она разливалась на необъятномъ простор и поднимала свои воды почти до подножія строеній, поставленныхъ на высокомъ правомъ берегу. И мальчику тогда казалось, что она и всегда должна быть такою многоводною, непобдимо сильною и могучею и что ее, какъ сказочную царевну, на время только, усыпляла какая-то враждебная сила или, какъ богатыря, обезсиливали временно волшебныя чары, но съ помощью благодтельной феи, въ лиц краснаго горячаго солнца, царевна просыпалась, а богатырь разрывалъ свои волшебствомъ накинутыя цпи. Боря видлъ и любовался ею,— и въ лтнее время, когда она мирно и ласково несла на себ цлые караваны вооруженныхъ парусами судовъ, которые казались издали стадомъ большихъ блыхъ птицъ, спокойно плывущихъ на ея водахъ, или, когда слышалась съ этихъ судовъ тягучая псня бурлаковъ, которая почему-то трогала и щемила его сердце. Восторгался онъ и трепеталъ отъ ужаса при вид мощи и силы во время бури, когда Волга сердилась и гнвалась, вздымала и бросала блыя разлетавшіяся брызгами волны, крутила и кидала какъ щепки, большія лодки. Въ воображеніи мальчика, Волга представлялась ему живымъ существомъ, которое и дышало, и чувствовало, и любило, и ласкало, и радовалось, и страдало, и гнвалось. Онъ умилялся, смотря на нее въ лтніе тихіе вечера, когда въ воздух стрлами проносились стрижи и ласточки, возвращающіеся въ свои гнзда, солнце, закатываясь, постепенно погружалось въ нее, какъ бы гася и расплавляя въ ея водахъ свои огненные лучи, а Волга мирно отходила ко сну, убаюкиваемая псней, несущейся съ судовъ, остановившихся на отдыхъ, и этой псней какъ бы ласкающихъ свою кормилицу, свою добрую ласковую няню.

Не удавалось только видть Бор восхода солнца на Волг, но онъ слыхалъ отъ старшихъ, что съ одного пункта на высокомъ берегу Волги, гд онъ не разъ бывалъ на прогулкахъ съ родными днемъ, прекрасно виденъ восходъ солнца, и что эта картина необыкновенно красива. Онъ давно стремился ее видть, но не удавалось: никто изъ семьи не поднялся бы такъ рано, да и не захотлъ бы вести его въ такую рань, въ такую даль отъ дома.

Нсколько недль назадъ Боря только что возвратился отъ бабушки и дяди, гд онъ прожилъ больше года, а вскор ему предстояло хать въ губернскій городъ для поступленія въ гимназію, и онъ надумалъ, ни кому не говоря ни слова, потихоньку уйти изъ дома ночью, чтобы осуществить свое давнишнее желаніе: онъ чувствовалъ, что страшно бы тосковалъ въ гимназіи, если бы не исполнилъ этого желанія и не полюбовался еще разъ, передъ разлукою, на свою любимицу. И онъ шелъ теперь съ такими же чувствами въ душ, какія испытываетъ юноша, идущій на первое свиданіе къ своей возлюбленной.

Видъ зарумянившагося на восток неба заставилъ его ускорить шаги. Ему предстояло еще пройти съ полъ-версты, по почтовой, обсаженной березами, дорог, потомъ, черезъ переселокъ молодежника и кустарника пробраться къ берегу Волги. Онъ зналъ, что была тропинка или прогалинка, по которой можно свободно пройти къ нему, но боясь опоздать, Боря пошелъ черезъ лсокъ прямикомъ по мокрой трав, обливаемый росою съ листьевъ березокъ и кустарника, черезъ который пробивался, и сопровождаемый чириканьемъ разбуженныхъ и испуганныхъ его появленіемъ птичекъ. Онъ забылъ и не думалъ о томъ, что мокрая обувь и платье будутъ уликою въ его самовольной отлучк изъ дома, которую онъ желалъ бы скрыть.

Наконецъ, онъ дошелъ до желаемаго мста. Это былъ высокій и обрывистый бугоръ, выступавшій почти мысомъ къ вод и составлявшій однимъ бокомъ берегъ Волги, а другимъ — окраину долины той рчки, черезъ которую только что проходилъ Боря и которая здсь неподалеку вливалась въ Волгу.

Прямо передъ глазами Бори разстилалась длинной широкой лентой спокойная Волга, какъ бы дымившаяся поднимавшимся съ нея туманомъ. Вправо она точно вливалась въ разгоравшійся все боле и боле небосклонъ, а налво, подъ его ногами, виднлся его родной городокъ, какъ вуалью прикрытый, туманомъ, сквозь который неясными силуэтами рисовались церкви, колокольни и стоящія на противоположной гор высокія зданія.

Сердце Бори радостно билось и замирало, и окинувши любовнымъ взглядомъ всю эту картину, онъ все свое вниманіе сосредоточилъ на особенно яркой огненной полос неба, прилегавшей къ самой Волг. Ждать ему пришлось недолго. Вдругъ, точно изъ ндръ Волги брызнули въ небо огненные лучи, зажгли всю восточную сторону неба, прорзали и разрдили туманъ, окрашивая его въ розовый цвтъ, и яркой полосой освтили верхушки деревьевъ на противоположномъ берегу Волги, поверхъ которыхъ, точно звздочка въ неб, засверкалъ крестъ на колокольн дальняго заволжскаго села. Туманъ сталъ быстро подниматься, и разрываясь въ мелкія клочки, курился какъ дымокъ и таялъ въ неб. Но вотъ и все оно, горячее, блестящее яркое солнце, точно выплыло изъ воды на загорвшееся отъ него небо и словно вдругъ все проснулось, ожило и радостно затрепетало обновленной жизнью: туманъ исчезъ, противоположный берегъ выступилъ весь въ яркомъ веселомъ освщеніи со своими лугами, лсами и деревушками, сама Волга во всю свою ширину точно загорлась яркимъ румянцемъ или потекла огненной лавой, загорлись и кресты на колокольн, огнемъ засверкали и стекла домовъ въ городк и деревняхъ, и весь городокъ точно умылся и весело выставлялъ на показъ свою миловидную красоту. И воздухъ вдругъ наполнился неуловимыми разнородными звуками, среди которыхъ слышалось и щебетанье птицъ, и откликъ пастушьяго рожка, и неясные человчьи голоса, и отдаленный церковный благовстъ: точно вся природа пла свою привтственную рчь появленію животворящаго свтила. Сама Волга точно проснулась и заговорила тихимъ журчаніемъ своихъ волнъ.

При вид всей этой картины, Боря трепеталъ, замиралъ отъ восторга, его сердце наполнялось неописуемымъ чувствомъ блаженства, радости, благодарности, горло сжимали спазмы, изъ глазъ текли слезы, онъ невольно вскрикнулъ: ахъ!.. упалъ на колни и протянулъ руки, какъ бы желая обнять и прижать къ сердцу весь этотъ лучезарный, сіяющій міръ Божій. Онъ ничего не думалъ, ни къ чему сознательно не относился, но жилъ и чувствовалъ, что жилъ въ это время одною жизнью со всею природой. Онъ обо всемъ забылъ и долго находился точно въ безсознательномъ состояніи, весь поглощенный восторгомъ созерцанія.

Изъ этого забытья его вывелъ долетвшій до его слуха благовстъ къ заутрени, раздавшійся съ городскихъ церковныхъ колоколенъ и далеко разносившійся по раздолью Волги въ утреннемъ чистомъ воздух. Боря вспомнилъ, что въ это время, обыкновенно встаетъ старая нянька, а въ праздники — отецъ, ходившій къ ранней обдн. Онъ вспоминалъ, что ему надо торопиться домой и что теперь ему трудно будетъ никмъ незамченнымъ пробраться въ свою спальню и лечь какъ ни въ чемъ не бывало, въ постель. Онъ почувствовалъ, что все платье на немъ мокрое отъ росы, но что солнышко уже согрвало и сушило его своими теплыми ласковыми лучами.

‘А дорогой и совсмъ просохну!’ подумалъ онъ и прищуренными глазами, съ любовной, благодарной улыбкой хотлъ онъ взглянуть прямо на него, на это милое солнце, и не могъ: такъ ярки уже и блестящи были его лучи. Зато, онъ много, много разъ обвелъ глазами всю сіяющую, освщенную имъ, лежащую передъ нимъ картину, и съ глубокимъ вздохомъ разставаясь съ ней, нсколько разъ еще и еще оглядывался, точно прощаясь съ дорогимъ существомъ. Но онъ шелъ назадъ, бодрый, веселый, съ внутренней удовлетворенностью, спокойствіемъ и ршимостью храбро встртить, что бы ни предстояло впереди.

Впослдствіи, когда Боря былъ уже взрослымъ юношей, въ первый разъ влюбился и ходилъ на тайное свиданіе къ своей возлюбленной, онъ мысленно сравнивалъ свои ощущенія съ тми, которыя получалъ во время этого своего перваго любовнаго похожденія, и находилъ, что он были вполн похожи, почти однородны, съ тмъ только различіемъ, что дтскія впечатлнія, даваемыя природой, были какъ-то чище, ярче, цльне и возвышенне, безъ малйшаго, хотя бы смутнаго, не вполн сознаннаго чувства сомннія и недовольства, которое являлось при свиданіи съ любимой женщиной.

Онъ вспомнилъ почему-то о своемъ первомъ любовномъ чувств къ посторонней женщин. Еще до поздки къ бабушк, когда ему было лтъ 7, какъ-то разъ, его крестная мать, мстная помщица и большой другъ его матери, привезла къ нимъ въ домъ, пріхавшую къ ней на время въ гости родственницу, княжну, совсмъ писаную красавицу, о красот которой вс въ дом еще раньше ея появленія разговаривали, ахали и восторгались. Вообще, дикій и конфузливый, Боря, забившись въ уголокъ гостиной, съ жадностью разсматривалъ входившую вслдъ за крестной молодую, стройную, изящную княжну, съ привтливымъ взглядомъ большихъ черныхъ глазъ и ласковой улыбкой на прелестныхъ пунцовыхъ губахъ. Онъ засмотрлся на нее.

Когда вс услись на диван и креслахъ гостиной, мать замтила Борю.

— Что же ты не здороваешься съ крестной, Боря? почти строго сказала ему мать.— Подходи же скоре.

— А, крестникъ, милый, здравствуй, здравствуй, говорила крестная, цлуя и обнимая его.— Господи, какъ онъ ростетъ: кажется, давно-ли его видла, а ужъ выросъ чуть не на вершокъ. Скоро совсмъ женихъ будешь… Ну, здравствуй, здравствуй, милый, я теб образокъ привезла изъ Москвы, нарочно заказывала… Твои святые, ангелъ и день рожденія… Вотъ ужо благословлю тебя, чтобы ты былъ умникъ, чтобы былъ здоровъ и хорошо учился… Ты, вдь, я думаю, ужъ и теперь учишься… Ты вдь умникъ у насъ…

— Охъ, большой шалунъ и лнтяй, непослушный… проговорила мать.— Побрани его, крестная…

— Нтъ, нтъ, мама… Мы будемъ умники… Читать вдь ужъ выучился…

— Умю, отвчалъ Боря.

— И пишетъ даже! прибавила мать съ улыбкой.— Каракулями, разумется.

— Ну, видишь, какой умникъ… Нтъ, мы умниками будемъ… Вотъ, княжна, рекомендую, мой крестникъ… любимый… Посмотри, какой молодецъ…

— Прелестный… Подойдите ко мн, душенька, проговорила княжна, съ своей обольстительной улыбкой, протягивая къ Бор руки.

Вспыхнувъ до корня волосъ, смотря въ землю и лишь изрдка взглядывая на княжну исподлобья и вновь опуская глаза при встрч съ ея взглядомъ, подошелъ къ ней Боря. Но онъ совсмъ смутился, совсмъ сгорлъ и отъ стыда, и отъ какого-то новаго для него, необыкновенно пріятнаго, радостнаго и въ то же время какъ бы болзненнаго, ноющаго и щемящаго чувства, когда княжна одною рукою обняла и привлекла его къ себ, а другою гладила по голов, по щек, а потомъ приподняла его голову за подбородокъ и два раза нжно поцловала въ губы.

Боря помнилъ, какъ ему было больно, что она, посл оказанныхъ ему ласкъ, какъ будто вдругъ забыла о немъ, увлекшись общимъ разговоромъ, отняла обнимавшую его руку и даже ни разу не взглянула на него, хотя онъ, точно прильнулъ, прижавшись къ ней, неподвижно стоялъ и не сводилъ съ нея глазъ. Но онъ почувствовалъ уже нестерпимую боль и тоску, вызвавшія даже слезы на его глазахъ, когда привели въ гостиную остальныхъ младшихъ его братьевъ и сестеръ, и княжна была со всми съ ними такъ же ласкова и привтлива, какъ съ нимъ, а самаго маленькаго, даже посадила къ себ на колни и цловала, а его, какъ ему показалось, даже слегка отстранила отъ себя. Но онъ не отходилъ и продолжалъ любовно смотрть на нее, а когда княжна поднялась съ мста и стала прощаться съ матерью, онъ безсознательно ухватился за ея платье, и съ такой мольбой, со слезами на глазахъ, проговорилъ: ‘не узжайте, останьтесь!…’ что вс расхохотались, засмялась и княжна, наклонилась и поцловала его уже не въ губы, а въ голову. А крестная мать, между тмъ, со смхомъ говорила: ‘Что, ужъ и влюбился въ княжну… Ну, вотъ, учись, рости, выростешь совсмъ большой, будешь женихомъ, длай княжн предложеніе… Она подождетъ тебя…’

Этотъ общій смхъ, эти слова, совсмъ сконфузили и смутили Борю, онъ сгорлъ отъ стыда и къ маленькому сердцу его прихлынула какая-то тоска, которая долго не покидала его и появлялась каждый разъ, когда онъ вспоминалъ о княжн и представлялъ себ ея красивое лицо, хотя съ тхъ поръ онъ никогда не видалъ ея.

Но это уже давно прошло и теперь, при воспоминаніи о княжн, онъ не испытывалъ никакого тоскливаго о ней чувства. Душа его была слишкомъ полна только-что пережитыми впечатлніями.

Входя въ первую, на его возвратномъ пути, улицу городка, онъ услышалъ звукъ пастушьей трубы и увидлъ идущее на встрчу ему городское стадо. Городокъ уже началъ просыпаться: изъ нкоторыхъ трубъ вился уже дымокъ, отворялись ворота, изъ которыхъ мыча, выходили коровы, ставни на окнахъ маленькихъ мщанскихъ домиковъ были открыты, за воротами нкоторыхъ домовъ, позевывая, почесываясь и оглядываясь по сторонамъ стояли мщанки и перекликались съ другими, которыя бжали съ ведрами черезъ плечо за водой, въ открытыя окна высовывались неумытыя и не приведенныя въ порядокъ, измятыя ото сна лица и, вдыхая утренній воздухъ, лниво и безцльно поглядывали на улицу, изрдка попадались уже и пшеходы. Вс, мимо кого проходилъ Боря, пристально смотрли на него и долго провожали глазами, что не мало смущало Борю и заставляло ускорять шаги: онъ думалъ о томъ, что теперь, вроятно, проснулись уже и у него въ дом, и ночное самовольное путешествіе его скрыть отъ родителей врядъ ли удастся.

На площади онъ увидлъ нсколько возовъ съ продуктами крестьянскаго хозяйства и вспомнилъ, что сегодня базарный день въ городк, и слдовательно, отецъ встанетъ еще раньше обыкновеннаго, такъ какъ онъ любилъ самъ покупать хозяйственные запасы и самолично ходилъ за покупками на базаръ, но возы, какъ видно, только что въхали на базаръ и были еще не открыты и не развязаны, а хозяева стояли около нихъ или сидли и лежали на нихъ въ разныхъ лнивыхъ позахъ, какъ бы собираясь еще подремать до появленія покупателей. Нкоторыя лавки въ сосднихъ рядахъ были уже отперты и открыты, около другихъ стояли еще ихъ хозяева съ ключами въ рукахъ и переговаривались съ сосдями. На открытыхъ столикахъ торговки начали уже раскладывать свои несложный състной товаръ: калачи, сайки, бублики, печеныя яйца, свжіе зеленые огурцы, маковую избоину, красные медовые пряники, но нкоторые столики были еще пусты и ожидали своихъ владльцевъ.

Пробираясь мимо этихъ возовъ и столовъ, Боря опять видлъ и чувствовалъ, какъ вс на него смотрятъ и провожаютъ глазами, даже эти лежащіе и стоящіе около возовъ полусонные мужики. Но вотъ и его домъ передъ глазами. Ворота уже отворены, значитъ кучеръ Алексй уже проснулся и ухалъ, или сейчасъ подетъ съ бочкою за водой на Волгу.

На средин площади, за нсколько десятковъ шаговъ отъ дома, Борю окликнула мщанка-калачница, несшая на плеч большую корзину съ горячими калачами, столь любимыми Бореи и всми его братьями и сестрами и которые своей формой напоминали имъ турка, сидящаго съ поджатыми подъ себя ногами въ широкихъ шароварахъ, какъ они видли ихъ на картинкахъ. Эти калачи съ ранняго дтства были особенно любимымъ кушаньемъ Бори и его братьевъ: они подавались всегда къ утреннему и вечернему чаю и по установленному строгому порядку, заведенному матерью въ ихъ дом, рзались на равныя доли, которыя и раздавались дтямъ не больше какъ по одной, при чемъ, впрочемъ, дозволялся выборъ: кто любилъ просилъ поджаренный и засушенный краешекъ, кто мягкую середину. Пышный, тягучій, душистый, онъ сильно угождалъ дтскому вкусу, не избалованному излишествами и всегда умренно удовлетворяемому строгой во всхъ своихъ правилахъ матерью. Боря вспоминалъ объ этихъ калачахъ не только живя въ другомъ город у бабушки, но потомъ даже и въ гимназіи въ губернскомъ город, гд бывали всякія сладкія и сдобныя булки, но не длали такихъ вкусныхъ калачей. Эти калачи всегда брали у калачницы Таланихи, и эта Таланиха теперь остановила его, перерзавъ ему дорогу къ дому и вставъ передъ нимъ со своимъ душистымъ товаромъ, который она торопливо несла на базаръ.

Боря видлъ не разъ эту Таланиху, зналъ, что она печетъ лучшіе калачи и что отъ нея всегда покупаютъ ихъ къ чаю, но никогда не говорилъ съ пою. Обыватели городка вс знали другъ друга, а городскія досужія мщанки спеціально занимались собираніемъ свдній о всхъ боле или мене видныхъ жителяхъ городка и знали мельчайшія подробности жизни и нравовъ каждой семьи, поэтому Таланиха не могла не обратить вниманія на необычное появленіе Бори на площади утромъ одного₃и безъ провожатаго: она знала, что мать Бори слыла въ город большой умницей, отличной хозяйкой, строгой и заботливой матерью, держала дтей въ строгости и порядк и никогда не оставляла ихъ безъ надзора. За каждой праздничной службой въ церкви у Благовщенія, въ приход которой она и сама состояла, Таланиха видла собственными глазами, какъ мать Бори приводила съ собою всхъ своихъ многочисленныхъ дтокъ причесанныхъ, припомаженныхъ, разодтыхъ, выстраивала ихъ передъ собою по возрасту и строго наблюдала, чтобы они стояли смирно, по сторонамъ не оглядывались, а слушали бы службу Божію и во-время, когда слдуетъ, истово крестились и кланялись.

И не разъ Таланиха обращала на нихъ вниманіе своей сосдки въ церкви, поталкивая и приговаривая: ‘смотри-ка, Лукачиха-то, выстроила своихъ: ровно грибки, ровно блы коровки стоятъ… вс въ ранжиръ… Мать! ужъ сказать что мать!.. Мотрика, самаго-то махонькаго учитъ, какъ персты-то въ крестъ складать, да креститься… на лобикъ, на животикъ, на плечики… Вотъ ужъ можно чести приписать!..’

А такъ какъ Таланиха сверхъ того была и одного прихода съ семьей Бори и у нея брали въ домъ калачи, а добродушный и привтливый отецъ Бори даже подчасъ вступалъ съ нею на базар въ разговоры, а съ матерью его она при встрч кланялась, то она считала себя очень близкой и даже какъ бы родной къ семь Бори. Очевидно, что она не могла безучастно пройти мимо Бори, не остановить и не разспросить его.

— Откуда, барчукъ, идешь? спросила она его.

Боря недружелюбно взглянулъ на нее и хотлъ пройти мимо, сквозь зубы проговоривъ:

— Ни откуда…

Но Таланиха загородила ему собою дорогу.

— Какъ ни откуда?.. Да куда же ходи.ть-то экую рань?… Поди-ка-съ не то что тятенька съ маменькой, а и прислуга-то вся еще спитъ… у васъ… А ты, ну-ка… Ни откуда, говоритъ!..

И Таланиха, желая задержать Борю, чтобы получить отъ него желаемый отвтъ, даже положила ему на плечо свою свободную руку.

— Да что теб за дло… Что ты пристала?.. огрызнулся на нее Боря, и съ сердцемъ оттолкнувши съ плеча ея руку круто миновалъ ее и быстро пошелъ къ своему дому, въ воротахъ котораго, въ это время, показалась лошадь съ бочкою и сидящимъ на ней кучеромъ.

— Ишь ты какой!.. говорила вслдъ ему недовольная Таланиха.— Не въ батюшку, видно: тотъ важеватый, а въ матушку: къ той не подходи, не разговорится. Чего няньки-то смотрятъ: мальчонка одинъ по ночамъ бгаетъ по улицамъ… невдомо куда… ровно у нашей сестры, мщанки… Вотъ и господское дитя, и мать досмотрщица, и няньки-мамки, а не досмотрли!.. Подика, какой шустрый… и не говоритъ… О, Господи помилуй, батюшка, насъ гршныхъ, продолжала она на ходу, крестясь на церковь, мимо которой шла.

Боря спшилъ на встрчу кучеру, который самъ, увидя его, съ удивленіемъ, пріостановилъ лошадь. Этотъ кучеръ Алексй, добродушный пьяница и флегматикъ — резонеръ по натур, былъ общимъ дтскимъ любимцемъ. Во время гулянья по двору или по саду, пробраться въ каретный сарай въ то время когда Алексй мылъ экипажъ, запрягалъ лошадь или справлялъ какую-нибудь сбрую, приссть около него, послушать его разсказовъ и поговорить о другомъ любимц, ворономъ кон Босовик, было для дтей однимъ изъ самыхъ интересныхъ, хотя и запретныхъ удовольствій. Многочисленная семья Алекся, кром нянекъ, составляла всю дворовую челядь дома Бори: жена его, Лизавета, была кухаркой, дочери горничными, а сыновья, пока были мальчишками, служили для побгушекъ, а потомъ отдавались въ ученье какому-нибудь ремеслу, или возводились въ лакеи.

— Не знаешь, папенька проснулся? вполголоса спросилъ Боря кучера.

— Должно нтъ еще: не видать…

И Алексй, а за нимъ и Боря взглянули на окна дома: ни одно еще не было открыто, а они оба знали, что отецъ какъ только вставалъ и выходилъ изъ спальни, тотчасъ открывалъ окно въ гостиной и на нкоторое время садился въ халат около него, вдыхая утренній свжій воздухъ.

— Да вы что это, спозаранку… началъ было Алексй, но Боря его перебилъ:

— А нянька Авдотья встала? спросилъ онъ также вполголоса, какъ бы боясь, чтобы его не услышали въ дом.

— Выходила ужъ… ругалась… Выскочила съ кувшиномъ къ бочк… воды… а воды нтъ… ‘Отчего, чу, нтъ воды?’ — Вся вышла, оттого и нтъ… Съ вечера бы брала… ‘И съ вечеру, чу, не было?’ — Ну, не было, такъ, значитъ и нельзя ей быть… вся, значитъ, вышла. ‘Отчего, чу, не създилъ, не привезъ?— А вотъ поду, такъ и привезу… Шипитъ, ругается!.. До господъ, говоритъ… доведу… Доводи… теб не впервой, язва!.. Ру-угается… А мн что… я свое время знаю… Вотъ пришло мое время и похалъ.. А вы что же это, я говорю, спозаранку?.. Куда?..

— Да я на Волгу ходилъ… ты не говори… вполголоса, торопливо отвтилъ Боря.

— На Волгу?.. Да какъ же, вдь, ворота-то заперты были…

— Да я черезъ окно… прямо… ты не сказывай…

— Черезъ окно… Дло… А какъ же нянька-то?

— Она спала… не видала…

— О-о… Что, язва, проспала дитю-то… насмшливо и какъ бы поддразнивая проговорилъ Алексй, оборачивая лицо къ дому… Вдь, скажетъ маменьк-то… доведетъ…

— А пускай… проговорилъ Боря, чувствуя въ себ какую-то храбрость и ршимость, и сталъ гладить по морд Босовика, запряженнаго въ роспуски съ бочкой.

— Хе… дло!.. усмхнулся Алексй.— А вы что, баринъ, вдругъ прибавилъ онъ, — она, чай, ушла въ садъ, въ колодецъ за водой, еще не воротилась, чай, а двери-то не заперты, ты проберись потихоньку, разднься, да и лягъ въ постельку-то ровно ни въ чемъ не бывало… Что, язва, проспала… Ну, а мн время…

И онъ мызгнулъ на лошадь, бочка тронулась и загрохотала. Бор понравился совтъ кучера и онъ юркнулъ въ ворота. Дйствительно, дверь на черный ходъ оказалась не запертою. Боря тихонечко, на цыпочкахъ, пробрался въ дтскую: тамъ стояла такая же тишина, какъ и тогда, когда онъ уходилъ. Няньки въ комнат не было. Но было слышно движеніе и неуловимый шопотъ въ сосдней комнат, гд спали сестры Бори. Онъ догадался, что это другая нянька, Арина, приставленная собственно къ двочкамъ, проснулась и, вроятно, молится. Она была большая богомолка и ханжа, какъ называла ее мать.

Боря потихоньку раздлся и юркнулъ въ постель, въ ту самую минуту, какъ хлопнула дверь и нянька Авдотья возвратилась съ водою. . . . . . . . . . . . . . .

А. А. Потехинъ

ШЕСТЬДЕСЯТЪ ЛТЪ НАЗАДЪ.

Читайте также: