На глухом полустанке из вагона вышел человек, в довольно-таки потертой, но сохранившей некоторые намеки на щегольство одежде: на нем была шляпа, а из-под порыжевшего бархатного воротника пальто выглядывал белый когда-то, а теперь грязный воротничок. Человек этот, осмотревшись и взвесив на руке небольшой чемоданчик, направился к ожидавшим пассажиров ямщикам.
— Из города, небось, — шепнул один из ямщиков другому, — не ехать ли куда собирается…
— Я и то гляжу, — ответил другой, — только ты, Ермила, держись, и цену, чур, не сбивать!..
— Знаю сам!.. Городских не первый раз возим… Только ты, смотри, не продешеви… Ишь у него чемодан-то!..
— Еще бы! Только с них и живем. Деньги-то у них шальные! — согласился второй.
Неизвестный человек подошел к ямщикам. Те замолчали и вопросительно поглядывали на него.
— Не подвезете, граждане, до Высокого? — спросил неизвестный.
— Как же не подвезти — подвезем, — отозвался Ермил.
— Наше такое дело — хороших людей возить, — подтвердил и другой. И оба выжидательно замолчали.
— Сколько ж возьмете? — нерешительно спросил неизвестный.
Ермил живо откликнулся:
— Сколько со всех… Две беленьких…
И отвернулся.
— Что?! — с удивлением спросил неизвестный.
— Двацать рубликов — вот что, — ответил второй ямщик, — овес-то, сами знаете…
— Двадцать рублей! Да тут будет ли десять верст? — возмутился неизвестный. — Совести-то в вас нету!..
Ямщики переглянулись и, видимо, решили не уступать.
— К чему ж тут совесть! Лошадей-то, небось, не совестью кормят!..
Неизвестный несколько минут потоптался на месте, глядя на непреклонных ямщиков, и потом, взвалив на плечо чемоданчик, потащился по дороге.
— Обманывает, — шепнул Ермил, — сейчас назад вернется…
— Сбавить бы! — смалодушествовал второй ямщик.
— Что ты — Сбавить… Не видишь — городской! Деньги-то у них — шальные!..
Но обладатель шальных денег быстро шел по неприспособленной к городским ботинкам дороге, не оглядываясь на ямщиков.
— Ишь гордый какой! — говорили ямщики.
— Сволочь!.. Чем бы ему поддержать крестьянина, а он… Я еще туда же — смычка!..
* * * .
Несмотря на поздний вечер, в Высоком еще не все спали, когда неизвестный человек постучался у одной из изб.
— Кого бог принес? — спросил из-за двери женский голос.
— Переночевать пустите… Из города я…
— Из города!.. — протянул тот же женский голос, и дверь полуоткрылась. — Подожди тут, я мужа позову…
Скоро появился муж.
— Вот что, мил человек, — сказал он, — мы пу- стить-то пустим, только не обессудь… Пятерочку нам… За ночевку-то…
— Пятерку?!
— Я что ж!.. Как со всех берем, так и с тебя… Я не то к председателю иди…
— А где председатель-то?
— В том конце… Да далеко к нему итти, к председателю-то… Утонешь еще в сугробах. Я мы бы уж тебя за три рублика…
Неизвестный, не выслушав до конца, пошел разыскивать председателя. А в избе по его уходе говорили:
— Городской какой-то… А трешки пожалел — жадный… И чего это они деньги жалеют… Ведь шальные у ихнего брата деньги…
— Денег у них, у городских — хоть печку топи..
Заспанный председатель живо нашел квартиру для приезжего и, уже подведя его к неприглядной, крытой соломой избенке, сказал:
— А то бы получше можно ночевку-то… Пятерку заплати — в любую избу пустят…
И не мог понять, почему неизвестный городской человек отказался от такого предложения.
* * *
В избе, куда председатель привел неизвестного городского человека, садились ужинать. Хозяйка показала ему лавку, на которой он должен будет спать, и, осмотрев костюм гостя, спросила:
— Городской что ли?
— Городской, — ответил тот.
Хозяйка посмотрела на хозяина, хозяин утвердительно махнул головой.
— Покормить-то тебя нечем, родной мой, — ласково сказала она. — Может быть, яишенку поджарить?
Неизвестный смутился:
— Да я и так!.. Что вы, то и я…
— Какая ж наша еда — хлеб да картошка, — отозвался хозяин, — а мы тебе такую яишницу соорудим — любо дорого. Намедни один такой же ночевал — два рубля за нашу яишницу не пожалел…
Незнакомец, видимо, догадался, что и ему придется заплатить два рубля, и решительно отказался.
— Мне и картошка не плохо, — ответил он, — не избалованный…
Хозяин недоверчиво посмотрел на гостя.
— Что за еда — картошка! — ответил он, чистя еще теплую и слегка дымящуюся картофелину и не предлагая ее гостю, — разве вы в городе к тому привыкши?.. Почем у вас там мера-то идет?..
Городской, не ответив на вопрос, раскрыл свой чемоданишко и, вынув оттуда черствую корку хлеба, погрыз ее и улегся спать. Хозяева ни о чем не расспрашивали нежданного гостя и только меж собой поговаривали:
— Жадный какой,.. А, небось, денег у него…
— Мало ли денег… Известно, у них деньги шальные!..
Утром неизвестный встал рано, поплескался у рукомойника и, даже не отведав чаю, которым его любезно угощала хозяйка, оделся, взял в руки чемодан и спросил: .
— Как раз напротив нас выгон — тут и дорога… Да нанял бы лошадь… Мы бы сами тебя отвезли… А то неровно ограбят…
— Чего у меня грабить, — усмехнулся неизвестный и, попрощавшись с хозяйкой, ушел.
— Вот жадный-то! — подумала хозяйка. — Хоть бы за ночлег заплатил!
* * *
Придя в лес, неизвестный не пошел в лесничество, а, услышав в стороне стук топора, направился туда. Пятеро лесорубов работали на делянке. Завидев неизвестного, все прекратили работу и с любопытством смотрели на него. Вдруг лицо одного из лесорубов расплылось в улыбку, и он, бросив топор, побежал навстречу неизвестному. — Егорка! Пришел! — обрадованно закричал он.
— Пришел, — просто ответил неизвестный и бросил чемодан.
— Идем! — ответил лесоруб и, схватив неизвестного за рукав, направился к старшему.
— Иван Семеныч!.. Вот мой племянник пришел… На работу просится.
Иван Семеныч недоверчиво осмотрел прибывшего.
— Не знаю, что и сказать, — ответил он, — годится ли?…
— Да что ты, не годится!.. Племянник мой… Сызмальства вместе работали — не смотри, что городской… В половых он там в советском трактире работал, да потерял место, сократили… Будь другом, не прогони, парню жрать нечего…
Неизвестный человек просительным тоном подтвердил:
— Не гони, Иван Семеныч. Я три месяца без работы… Неужто ж мне с голоду погибать?..
———————————————————————
Источник текста: Михаил Козырев. Запрещенные слова. Юмористические рассказы. — Москва: ‘Никитинские субботники’, 1928.