Сезон, Минаев Дмитрий Дмитриевич, Год: 1869

Время на прочтение: 8 минут(ы)

СЕЗОНЪ.

(Изъ дневника петербуржца.)

Календари и фельетонисты.— Зимній сезонъ и два слова за публику.— Нмецкій писатель Тургеневъ и римскій драматургъ Жандръ.— На Петербургъ вмсто наводненія опрокидывается драма ‘Неронъ’.— Что отъ этого произошло.— Нчто о г. Семевскомъ и о дам, кушающей пепелъ.— Вирши г. Ступишина.— Литературные зазыватели и англійскій лавочникъ.— Сдержанность ‘Голоса’ и скромность ‘Судебнаго Встника’.— ‘Заря’, сама себя поощряющая.— Случай въ маскерад.— Устарлая поговорка.— Н. Соловьевъ и его новая книжка.

Если врить календарямъ, а ихъ у насъ легіонъ, то нужно предполагать, что на Нев давно наступила зима, если врить фельетонистамъ, которыхъ еще больше, чмъ календарей, то зимній сезонъ въ Петербург находится въ полномъ разгар.
Но — старая истина — ‘вс врутъ календари’ и еще больше ихъ врутъ фельетонисты. Ихъ завренія совершенно ложны. Во-первыхъ, зимы мы еще не видали и про ныншнюю безконечную осень петербуржцы впослдствіи будутъ вроятно долго говорить:
Въ тотъ годъ осенняя погода
Стояла долго на двор…
Что же касается до разгара зимняго сезона, то и это извстіе весьма подозрительно. Въ город больныхъ гораздо боле, чмъ здоровыхъ, гораздо боле похоронъ и поминокъ, нежели праздниковъ и развлеченій. Маскарады пусты. Клубная публика странствуетъ уныло по заламъ, не находя въ клуб оживленія и привлекательныхъ новинокъ… Публичныя лекціи въ клуб приказчиковъ привлекаютъ очень мало публики. Наша публика не въ томъ настроеніи, чтобъ интересоваться лекціями, да и вообще всякими литературными явленіями. Чмъ собственно она особенно интересуется теперь — сказать довольно трудно. Врне всего ничмъ, кром того, что составляетъ ея личные интересы или что возбудительно щекочетъ ея притупленные нервы. На литературу петербургская публика давно привыкла смотрть, какъ на прсное блюдо, которому не достаетъ ни соли, ни перцу.
Если петербургскіе журналы гд нибудь читаются, то никакъ не въ самомъ Петербург, а въ провинціяхъ… Провинціалы во всемъ разочаровываются гораздо поздне скептической невской столицы. Петербургъ.не только мало читаетъ, но даже мало пишетъ, да и то боле старыми, ржавыми перьями сошедшихъ со сцены дятелей, вдругъ снова неожиданно являющихся. Какой нибудь дятель 40-хъ годовъ въ род автора повсти ‘Огненный змй’ или другой, ему подобный пр залежалости — г. Жандръ, въ наше скудное время вынимаютъ изъ сундуковъ свои надтреснутыя лиры, затканныя паутиной, и снова дебютируетъ передъ обществомъ въ качеств старыхъ Орфеевъ, галванизмомъ поднятыхъ изъ могилы. Публика чувствуетъ запахъ ладона и равнодушно отвертывается отъ замогильнаго творчества…
Я смло становлюсь на сторону публики. Живые люди требуютъ живой дятельности, живыхъ голосовъ, живой мысли. Праху великихъ дятелей поклоняются, но если ихъ трупъ издаетъ запахъ разложенія, то мы зажимаемъ носъ и спшимъ поискать свжаго воздуха, забывши даже о геніальности покойниковъ.
Литературная гигіена тоже требуетъ свжаго воздуха… Мы тоже зажимаемъ носы, углубляясь по временамъ въ катакомбы разныхъ патологическихъ изданій и въ произведенія многихъ отжившихъ репутацій… Литературные старьевщики наводятъ на всхъ только одну апатію и уныніе…
Гд жъ, укажите намъ, отечества отцы,
Которыхъ мы принять должны за образцы?
Гд они? Посмотрите, что сталось даже съ самимъ г. Тургеневымъ..Въ Россіи перестали курить передъ нимъ филіалы, и онъ отомстилъ намъ за это, перешелъ къ нмцамъ и сталъ писать повсти на ‘нмецкомъ’ язык.
Теперь ‘Голосъ’ Переводитъ Тургенева на р-у-с-с-к-і-й языкъ! Не знаменательно-ли это!..
Еще удивительне дятельность другого писатели, г. Жандра, достойнаго соперника Любича-Романовича. Г. Жандръ, кажется посл столтняго молчанія, угостилъ Петербургъ уже не нмецкой повстью въ перевод Ан. Краевскаго, а римской драмой, написанной самодльными блыми стихами, отъ слушанья которыхъ можетъ сдлаться блая горячка. Давно уже въ Петербург носился слухъ о постановк на сцену драмы г. Жандра ‘Неронъ’ и къ несчастію общему, не исключая и самого г. Жандра, этотъ слухъ подтвердился. Долго шились новые костюмы, стряпались новыя декораціи, разучивали на изусть новую Теленахиду, нкоторые артисты даже заболвали отъ такой египетской работы, и спектакль откладывался,— но наконецъ все было готово, вс препятствія были отстранены. Бездарность, говоритъ Шиллеръ, не могутъ побдить даже самые боги. На дняхъ, въ бенефисъ г. Нильскаго, шла эта безконечная драма, состоящая изъ пяти дйствій и пятнадцати (!!) картинъ, шелъ этотъ пресловутый ‘Неронъ’, тянувшійся отъ вечерни до заутрени. Піеса написана такъ хорошо, что большинству сдлалось дурно. Многихъ, какъ говорятъ, свезли изъ Маріинскаго театра прямо въ Маріинскую больницу. Кону надоло здоровье, тому я совтую сходить посмотрть на ‘Нерона’, а разсказывалъ его содержаніе, я считаю непозволительнымъ насиліемъ. Самому же г. Жандру я могъ бы сказать только одно, что его пьеса такое мертвое произведеніе, которое годится боле для театра… анатомическаго.

* * *

Нтъ, г. Жандру во вки вковъ не добиться у насъ популярности. Онъ долженъ позавидовать г. Семевскому, который извстенъ Петербургу гораздо боле автора ‘Нерона’, хотя первый никогда не писалъ для театра да и вообще ничего никогда не писалъ въ литературномъ значеніи этого слова, а только перепечатывалъ въ журналахъ чужія записки или письма, снабжая ихъ хронологическими примчаніями. Таланты г. Семевскаго гораздо разнообразне для успха въ обществ. Онъ никогда не былъ писателемъ, а былъ только переписчикомъ, а между тмъ вс его считаютъ за литератора. Его знаютъ очень многіе. Вы являетесь Въ клубъ и видите, что г. Оемевскій читаетъ нчто въ род лекціи о томъ, когда въ Петербург были построены первые тротуары, а на Невскомъ проспект устроенъ бульваръ. Назидательное чтеніе на эту тему, продолжается весь вечеръ. На другой вечеръ, вы прізжаете въ клубъ и видите на сцен того же самаго г. Семевскаго, но уже не читающаго исторію петербургскихъ тротуаровъ, а самымъ залихватскимъ образомъ изображающаго Жадова въ ‘Доходномъ мст’ Островскаго. Какъ видите человкъ на вс руки и можетъ дойти ‘до степеней извстныхъ’, если де, остановится въ развитіи своихъ разнообразныхъ дарованій. Если такія дарованія не приносятъ обществу вреда и даже могутъ развлекать его, то никто не вправ глумиться надъ подобными охотниками до какой бы то ни было извстности. Я зналъ, напр., одну даму, которая, въ томъ же самомъ клуб, гд увеселяетъ публику г. Семевскій, постоянно глотала пепелъ съ той папиросы, которую она курила, и съ такой же охотой, проглатывала пепелъ и отъ сигаръ своихъ знакомыхъ. Многія судовыя барыни косились на эту любительницу табачнаго пепла, я между тмъ кому какое до этого дло, кому какой вредъ отъ этого? Вдь ‘Неронъ’ г. Жандра гораздо зловредне: онъ портитъ вкусъ, рождаетъ мигрень и расположеніе къ грубому обращенію съ ближнихъ… Г. Жандръ гораздо бы сдлалъ лучше, если бы для достиженья безобидной популярности сталъ подражать скромной дятельности г. Семевскаго или даже занятію той дамы, которая публично кушаетъ пепелъ отъ сигары своего сосда…
Итакъ, послднее слово о ‘Нерон’ г. Жандра. Чтобы вы. сидть до конца эти пяти-актные сценическіе маневры, нужно соблюсти слдующія условія: во-первыхъ, въ день представленія выспаться передъ спектаклемъ часовъ шесть, во-вторыхъ, выпить нсколько стакановъ крпкаго кофе и кром всего этого обладать самымъ готентотскимъ взглядомъ на драматическое искуство.
Для оживленія пьесы и для собственнаго развлеченія публика иногда: хлопала и даже вызывала г. Жандра.
— Его бы слдовало вызвать… но только на дуэль за такую пятнадцати-картинную дерзость, сказалъ кто-то при разъзд, въ театральномъ коридор.
Это уже слишкомъ рзко сказано, по моему мннію…

* * *

Г. Ступишинъ издалъ недавно трагедію въ стихахъ ‘Марфа Посадница или покореніе Новгорода’, гд Марфа говоритъ совершенно современнымъ языкомъ и въ 1478 году выражается о себ такъ: ‘я дочь свободы!’—но за то самая трагедія написана такими варварскими стихами, которые могли удивить и въ пятнадцатомъ вк. Да и кто ршится признать за стихи такія строки:
Что до меня касается, такъ мн
Ршительно, гд постановленнымъ
Не быть, лишь только цли бы достичь,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А ежели хотите быть друзьями
И братьями вы намъ, такъ вмст съ нами
Возстаньте противъ самовластія
Иванъ Васильевича и Москвы,
Одними пользуемся мы правами
И независимостію вмст съ вами…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Притомъ старинную пословицу
Припомните… и пр. и пр.
Что это такое, господа? Только во всякомъ случа не стихи..

* * *

Отъ общественныхъ дятелей трудно ожидать самоотрицанія, но скромности мы отъ нихъ вправ требовать.
— ‘Вотъ чего захотлъ — скромности!.. Да еще передъ новымъ годомъ!’ могутъ съ негодованіемъ крикнуть мн т газетные ‘зазыватели’, которые изъ кожи лзутъ, чтобъ покрасиве и позаманчиве написать свои ‘объявленія’ передъ подпиской.
Дйствительно, имъ теперь не до галантерейности. Даже олимпійцы ‘Московскихъ Вдомостей’ не пренебрегаютъ нынче системой ‘зазывательства’ и несмотря на то, что нтъ даже никакихъ слуховъ объ уменьшеніи телеграфной такси, они смло заявляютъ, что ‘предстоящее въ будущемъ году пониженіе внутренней телеграфной таксы дастъ возможность произвести существенное улучшеніе въ изданіи ‘Мос. Вдомостей’. Улучшеніе давно уже необходимо, но только его можетъ произвести не пониженіе телеграфной таксы, а повышеніе здраваго смысла и добросовстности самой редакціиr. Старчевскій распинается передъ публикой за свою ‘Свер. Пчелу’, а ‘Биржев. Вд.’ пускаютъ въ ходъ всевозможныя сплетни и даже, въ виду подписки, пустили утку о прекращеніи ‘Спб. Вд.’ въ будущемъ году.
Газетные зазыватели не пренебрегаютъ никакими средствами, чтобъ привлечь побольше народу къ своей лавочк, но увы! Богъ ихъ обидлъ изобртательностью иностранныхъ рекламистовъ, которыхъ шарлатанство отчасти искупается ихъ (находчивостью и остроуміемъ. Русскіе газетчики хоть бы поучились у англійскихъ лавочниковъ разнообразію способовъ для привлеченія въ себ публики. Очень недавно, напр., въ нкоторыхъ лондонскихъ газетахъ два дня сряду печаталась слдующая публикація: ‘милый мой Черли, сердце мое изнываетъ. Приходи завтра на выставку крупнаго скота: мы встртимся около двухъ часовъ, въ концертной зал, у клтки No 53. Ты меня не заставишь ждать напрасно, неправдали? твоя на вки — Лаура’. Лондонскую публику, разумется, заинтересовало это объявленіе и цлыя толпы любопытныхъ въ назначенный часъ ринулись на мсто свиданія. Время шло, каждый искалъ глазами милаго Черли и прекрасную Лауру и, понятно, не находилъ. А толпа, между тмъ, все увеличивалась и въ ожиданіи трогательной сцены, разсматривала магазины и длала покупки. Купецъ, сочинившій заманчивую публикацію, остался въ большихъ барышахъ.
Вотъ какой изобртательности недостаетъ г. Трубникову и Ко. Спекулировать имъ смерть какъ хочется, а въ находчивости и фантазіи они не могутъ соперничать даже съ книгопродавцемъ Лисенковымъ…

* * *

Въ сдержанномъ и приличномъ тон петербурскихъ газетъ намъ съ умиленіемъ приходится убждаться почти каждый день. На выдержку вотъ два примра. Читай, россіянинъ, и чествуй прогрессивную нашу прессу. Всмъ извстна, конечно, манифестація Дерптскихъ студентовъ передъ квартирою ихъ приватъ-доцента Валькера и затмъ приговоръ университетскаго суда, который на время удалилъ изъ университета двухъ студентовъ, а остальныхъ приговорилъ къ аресту въ карцер на три, на дв недли и на восемь дней. ‘Голосъ’, перепечатавшій подробно это извстіе, заключилъ его слдующимъ замчаніемъ:’ Нельзя при этомъ не обратить вниманія, говоритъ эта газета, на умренность взысканій’…
Хвалю ‘Голосъ’ за такую сдержанность… ‘Голосъ ‘не любитъ ничего умреннаго, даже наказанія. Хвалю!..
Еще лучше — игривость ‘Судебнаго Встника’, въ фельетон котораго канканируетъ какой-то докторъ Опальный. Этому опальному фельетонисту не пришлась по вкусу одна журнальная статья, и онъ, махнувъ рукой на вс литературныя приличія, съ предупредительностью Держиморды прямо заявилъ, что не мшало бы за авторомъ присматривать участковому надзирателю. Мы думаемъ, что эту обязанность всего лучше исполнитъ сагъ докторъ Опальный.

* * *

Хвастливость очень свойственна людямъ, мало увреннымъ въ своихъ силахъ. Истинно сильные люди всегда скромны. Псевдоэстетики ‘Зари’ тоже стали хвастаться передъ новымъ годомъ. ‘Заря’, этотъ —
‘Тощій плодъ, до времени созрлый,
безъ самохвальства, какъ она выражается, увряетъ, что ея направленіе — ясно, что она ‘заняла опредленное положеніе въ литератур’, что она иметъ ‘свое особое дло, которое всего ближе къ истиннымъ интересамъ русской жизни…’ И это называется — говорить безъ самохвальства!!.. И замтьте, что это говоритъ ‘Заря’, ‘оптовый складъ’ эстетическихъ дятелей, носящихъ постоянную фантонель ‘искуства для искуства’.
Затмъ ‘Заря’ съ гордостью указываетъ на имена и труды своихъ сотрудниковъ, въ род Боева, Руновскаго, Хрущева, Авсенко и другихъ знаменитостей… Много подобныхъ именъ крауется въ объявленіи ‘Зари’, но за то, къ моему удивленію, въ ней не участвуютъ совершенно подходящія въ ея характеру дятели, какъ-то гг. Щегловъ, Охочекомонный и наконецъ г. Заринъ… Странно!….
Въ ‘Зар — нтъ Зарина!..
Престранное явленье!..
Вдь Зарина творенья
Одна ‘Заря’ должна
Печатать безъ смущенья…

* * *

На дняхъ мн случилось быть въ маскарад. Ко мн подошла маска, по всмъ примтамъ и соображеніямъ — довольно пожилая и некрасивая. На любезности маски я отвчалъ молчаніемъ, намековъ ея будто бы не понималъ.
— Что за проклятый вкъ! сказала она наконецъ.— Неужели нынче не похищаютъ женщинъ?
— Нтъ, отвчалъ я ей,— нынче похищаютъ однихъ только мужчинъ.

* * *

Вс древнія русскія пословицы устарли для нашего времени. Напримръ, одна изъ пословицъ гласитъ: ‘Паръ костей не ломитъ…’
— ‘Кром нашихъ желзныхъ дорогъ’, замтилъ мн одинъ пріятель: ‘тамъ постоянно паръ ломаетъ кости’.

* * *

На этихъ дняхъ въ Петербург была всеобщая перепись. Въ одной граф обозначается вопросъ: ‘холостъ, вдовъ или женатъ?’
Каждому, разумется, не трудно отвтить на такой вопросъ. Всякій изъ гражданъ или холостой, или женатый или вдовецъ. Вдь, кажется, такъ? Нтъ, ошибаетесь. По мннію Н. Соловьева, издавшаго недавно книжку ‘женщины и дти’, есть еще особая порода двуногихъ существъ, которыхъ онъ называетъ: ‘холостыми сердцемъ людьми…’ Слава Богу, что въ бланкахъ статистическаго комитета нтъ особаго вопроса о томъ: ‘холостой ли ты сердцемъ человкъ или женатый?’ Тогда всякій бы сталъ въ тупикъ передъ ‘такою графою…
Гд же, наконецъ, и кто они такіе — эти ‘холостые сердцемъ люди?’

* * *

Тотъ же чревовщатель Н. Соловьевъ высказалъ въ своей книжк такую удивительную мысль: ‘Безъ преувеличенія можно сказать, что въ томъ дом, который оглашается звуками фортепіано, бываетъ меньше ссоры и крика’.
Прежде, чмъ произносить эту фразу, г. Соловьеву слдовало посовтываться съ авторомъ ‘Петербургскихъ трущобъ’, и Вс. Крестовскій объяснилъ бы ему, что въ притонахъ его любезныхъ героинь день и ночь не умолкаютъ звуки фортепіано и въ тоже время день и ночь ссоры переходятъ въ криви, а крики въ побоища.
Если есть ‘холостые сердцемъ люди’, то самого г. Соловьева мы смло можемъ назвать ‘вдовымъ мыслями человкомъ’.

Анонимъ.

‘Дло’, No 12, 1869

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека